Текст книги "Дикий батальон"

Автор книги: Вячеслав Миронов

Соавторы: Олег Маков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Часть семнадцатая

70

Страшно хотелось курить. Выходить как-то тоже неловко. Я посмотрел на мужиков. Ни слова не говоря, мы взяли тело Михаила, и вышли, БМП, урча двигателем, стояла рядом. Мы положили его на нос. И потихоньку машина тронулась к нашему дому. Мы шли рядом, Володя шел, придерживая тело Михаила, чтобы оно не сползло с брони при тряске.

За спиной продолжался бой. Но никого это уже не волновало. Кто кого победит, ради чего и кого, нам все равно, мы и так уже заплатили огромную цену на этой войне.

Я вспомнил тот азарт, который меня охватывал в бою, и стало страшно и стыдно. Я был жив, а Мишка нет. Кто следующий?

Подъехали к дому, подняли Михаила на второй этаж. Молча сели, закурили.

– Что делать будем? – первым нарушил общее тягостное молчание Виктор.

– Хоронить надо. Кто знает, как все это делается?

– Вроде на третий день положено.

– Нас может не быть на третий день. Завтра, – я глубоко затянулся, загоняя клубок слез внутрь.

– Гроб нужен.

– Я столярничать умею, – Владимир тоже отчаянно дымил и тер глаза.

– А я помогу, – Александр смотрел в окно, в ту сторону, где продолжался бой.

– А мы с тобой, Виктор, могилу отроем.

Владимир подошел к телу, внимательно осмотрел его, потом достал фотографии, бумаги, письмо, которое Михаил написал родителям. Все сложил в сторону, потом начал осматривать входное пулевое отверстие.

– Саша, подойди сюда, – позвал он.

Вдвоем они перевернули тело на бок и, подсвечивая себе фонариком, стали осматривать рану.

– А ведь это был снайпер, мужики, – после недолгого совещания они вынесли вердикт.

Так как мы с Виктором не разбирались в этих делах, то приняли его на веру. Какая разница, снайпер тебя убьет или просто автоматная очередь. Итог всегда малоутешительный.

Постепенно бой стал затихать, видимо, противника отбили, но преследовать не стали.

– Володя, сколько у тебя соляры в баках? – спросил я.

– Мало. Нам не уйти, – Володя был мрачен.

Он понял, что я имел ввиду.

– А накопить можно? А другие БМП вывести из строя. На БМП можно и штаб развалить, сейф вывезти, по дороге вскроем, на крайний случай – разнести гранатой к чертовой матери.

– Надо подумать, только позже, сейчас мозги не в том направлении работают. Если снайпера начали против нас работать – плохо. Жди «кукушек».

– Каких таких кукушек? – не понял Виктор.

– Примета есть такая. Снайпера садятся в засаде. Вот их называют такими птичками. Выщелкивают потихоньку, и не видно их и не слышно. В годы Великой Отечественной два снайпера уничтожили роту. А в финскую и того больше было.

– Снайпера докторов не любят, – мрачно произнес Виктор.

– Вот видишь. Надо беречь ее.

По лестнице раздались шаги нескольких человек. Мы напряглись, подтянули оружие поближе.

В комнату вошли Вели и Ахмед. Они были разгорячены. Увидели тело Михаила, сняли головные уборы.

– Соболезнуем.

– Спасибо. Нам нужны инструменты и доски для гроба и пирамидки. Найдете?

– Да. Может, еще чем помочь?

– Нет.

– Гусейнов думал, что вы убежали. Хотел погоню послать. Нас грозился расстрелять.

– Туточки мы. Со своими покойными. Как бой?

– Отбили мы их. Но потери у нас большие. Как будто снайпера работали.

– Похоже на это. Вот и Михаила тоже, вероятно, снайпер убил.

– Гусейнов хочет вас видеть.

– Некогда нам, ему надо, пусть сам приходит. Пока не похороним сегодня его, не двинемся.

– Так и передать?

– Так и передай. Слово в слово. Поторопитесь с инструментом – пару лопат с киркой надо. Могилу отрыть.

– Скоро будет, – пообещали они и ушли.

71

Мы принесли воды. Никто никогда не занимался похоронами. Присутствовать присутствовали, а вот так непосредственно… Молитв тоже никто не знал, которые положено читать. Вымыли Михаилу лицо и руки с мылом. Намылили щеки, побрили. Сложили руки на груди, тело уже начало костенеть. Накрыли лицо платком.

Через пару часов пришла наша охрана, ни слова не говоря сложили доски, большие куски фанеры, инструменты: две лопаты штыковые, две «подборки», лом, кирку. Где они все это взяли мы не стали спрашивать.

Мы с Виктором пошли копать могилу. На конце села было православное кладбище. Война, вандалы не пощадили его. Кресты, пирамидки со звездочками были повалены. Во многих местах было видно, что опорожнялись прямо на могилы.

Много было свежих могил с православными крестами. Дерево на них даже не успело толком просохнуть.

Мы стали копать в стороне от остальных могил. Поначалу грунт был каменистый, махали ломом и киркой. Потом дело пошло легче. Работали молча, с каким-то ожесточением, вонзая в грунт шанцевый инструмент. Казалось, что силы у нас не кончаются. Злость, обида, страх, стыд за смерть Михаила – все это смешалось. Когда углубились больше чем на полтора метра, и работали в могиле уже по очереди, пришел Гусейнов со свитой. Мы не переставая работали, не обращая на него внимания. Он постоял молча и так же молча ушел.

Могила получилась глубокая, сами того не ожидая, мы отрыли на два с половиной метра. Перекурили и пошли к дому.

Когда пришли, тело уже лежало в гробу, крышка от гроба стояла у входа в дом. Александр и Владимир заканчивали пирамидку.

Аида с заплаканными глазами, постоянно смахивая набегавшую слезу, выводила красной краской на табличке надпись. Виктор молча постоял у нее за спиной, наблюдая за работой, потом добавил:

– После даты смерти, напиши «Русский офицер».

Она кивнула. Через полчаса пирамидка была готова. Неровную звездочку покрасили красной краской.

Посмотрели на часы. Два часа пополудни. Двое суток не спали. Вся жизнь, что была прежде, казалась нереальной, призрачной. Все теперь разделилось до смерти Домбровского, и после.

БМП по-прежнему стояла у входа. Володя сам сел за управление. Гроб погрузили на нос, сами сели рядом. Медленно тронулись. Аида осталась. Вот и кладбище. Из солдатских плащ-палаток, что валялись в десантном отсеке, выдернули веревки, связали их, не хватало. Разрезали несколько этих же плащ-палаток, связали. Сняли гроб. Подошли, молча стояли и смотрели на восковое, желтое лицо Михаила. Все плакали. Молча, беззвучно. Слезы капали с носа, с подбородка. Так же молча вытирали их. Никто не смотрел друг на друга. Все мы, каждый из нас виноват в его смерти. Не сговариваясь закурили. Потом закрыли гроб крышкой, заколотили гвоздями и спустили в могилу. Закопали, зарыли могилу. В ногах установили, прикопали памятник-пирамидку. Взяли оружие, Володя сел в БМП.

– Залп! – скомандовал я.

Грянул салют из трех автоматов и из пушки БМП.

– Залп! Залп!

Небо разорвалось выстрелами. Мы молча стояли. Потом Владимир достал флягу коньяка. Пустили по кругу. По глотку. Немного на свежую могилу. Спи, друг. Виктор достал рабочую карту Михаила, там мы сделали отметку, где похоронен прежний ее владелец.

72

Когда приехали назад, там был накрыт стол, и никого не было. Охрана. Молодцы.

Не присаживаясь, молча налили себе, отдельно в стаканчик, кусок хлеба сверху, не чокаясь выпили.

Пришел Гусейнов. Один, вся свита и охрана осталась внизу. Было слышно, как они о чем-то громко говорят на своем языке.

– Налей! – сказал он.

Виктор налил ему полстакана коньяку. Он молча выпил.

– Завтра идем в наступление на селение Сапер. Выезд в семь утра. Будьте в форме. Приготовимся без вас, – сказал он и вышел.

Мы еще немного посидели, выпили. И разошлись по своим комнатам. Виктор ушел к Аиде. Каждому хотелось побыть одному. Плюс усталость навалилась. Я только лег, мгновенно уснул. Проснулся уже на закате. Разбудил Сашку и Владимира. Поужинали, почистили оружие, снарядили магазины. Володя ушел к своей бронетехнике, Сашка – в первую роту, я – во вторую.

Потери в «моей» роте в ночном бою составляли пятнадцать человек убитыми и двадцать восемь раненых. Многие из них были легко ранены, и поэтому оставались в строю.

Из разговоров я понял, что и трофеи хорошие достались. Смерть их не пугала. Все рвались в бой. Вот только я до конца так и не понял, что ими двигало. На патриотов и фанатиков они не были похожи. Разве корысть может быть таким двигателем? Не знаю, не знаю.

Все роты по очереди обходил мулла, читал что-то, опять призывал к священной войне. Но публика вяло реагировала на это. Народ был уже обстрелян, новому их научить я уже не мог, и не было желания. Была лишь мысль – уцелеть и вырваться домой.

Про комбата и его штаб рассказывали, что когда был ночной бой, то Гусейнов погнал их всех на оборону. Но если Модаев хоть стрелял, то комбат просто сидел в окопе и периодически прикладывался к бутылке. Мулла так и не вышел из здания школы.

Меня встречали уже как своего. Не было издевок, многие подходили, выражали соболезнования по поводу гибели Михаила.

Не было возможности совершения обходного маневра. Деревни располагались на расстоянии десяти километров друг от друга. Сначала шла узкая дорога между трех холмов, а затем было широкое поле.

Первая рота ушла в пять часов. Их задача была оседлать эти холмы, если есть там противник – выбить его, и по возможности сделать все это по-тихому.

Мы выдвинулись в восемь. Вторая рота, бронетехника с Володей во главе, третья рота, обоз. Теперь комбату с его штабом не удалось отсидеться в тылу. И приехать уже к готовому пирогу тоже не удастся.

Второй переход начался. Все были сосредоточены и спокойны. С первого холма сбежал боец. Рассказал, что удалось тихо вырезать взвод противника. На втором холме тоже была рукопашная, но также все было тихо. Третий холм взяли без боя, никого не было, сняли лишь две растяжки.

При подходе к деревне растянулись. Вторая рота по центру, первая рота пошла по левому флангу, третья – по правому. Бронетехника – за спинами второй роты.

Деревня как деревня, таких много. Дома каменные. За нашими спинами раздался разрыв снаряда. Градобойные оружия. Видел трофейные на полигоне. Стреляли мы из них, но они были в полуразрушенном состоянии и реанимировать их не удалось. Поэтому разрыв снаряда узнал.

Все это подстегнуло систему организма к выживанию, все побежали вперед. Потом по нам ударили из автоматического оружия. Вперед. Вперед. Но нет азарта. Только напряженность. Собранность, обострены рефлексы. До первых строений осталось метров сто. Огонь усилился. Но не было перед этими строениями никаких окопов.

Градобойные орудия перенесли огонь на нас. Еще метров пятнадцать, и мы выскочим в «мертвую» зону. Там орудия нас не достанут. С автоматическим оружием не попрешь на «зенитку». Но как-то атака захлебнулась, падали люди, падали и не шевелились. Раненых тоже было немало. Я приметил впереди симпатичный валун и нырнул под него.

Хороший камушек. Надо мной на полметра торчит и ширина приличная. Толстый такой камушек, сантиметров семьдесят в ширину. Спасибо тому ленивому, кто не убрал его. За таким камнем, как на груди любимой женщины, можно всю войну и провести. Если выживу, то можно с собой таскать, так, на всякий случай. Добрый камень всегда в хозяйстве сгодится. Можно кому-нибудь и на голову положить, а можно и головой об него кого-нибудь шваркнуть.

Лежу за ним, отдыхаю, перевожу дыхание. Перевернулся на спину, закурил. Хорошо. Война вокруг, но меня это вроде как-то и не касается.

Ну, ладно. Пора и осмотреться. Сначала, что сзади, что по бокам. Сзади встала наша техника. Боится Володя впереди пехоты пускать ее. Правильно, спалить могут. Вот они и пытаются огнем своих пушек подавить огневые точки противника. Насколько знаю, у градобоек снаряды осколочные, по крайней мере, другие не попадались, и не слышал я о них. Так что они ему не страшны, только вот не выйдешь из техники, в туалет не сбегаешь.

Слева и справа бойцы лежат. Только нет у них таких камушков. Кто в канавку нырнул, кто так лежит. У многих позы какие-то неестественные. Огонь противника тоже поутих. Паритет.

73

Мы их достать не можем, только наши пушки и молотят за спиной, а мы их тоже не достанем. Лежим, смотрим друг на друга, примечаем кто где. Но как-то странно, что наши так быстро гибнут. И потом до меня дошло. Снайпера! Точно! Один выстрел – одна смерть. И уже никто не спешит на помощь раненым. Лишь кричат, подбадривают, но не более того. Надо что-то делать.

Володя сообразил и пустил дымы. Ветер дул нам в спину, противнику в лицо. Быстро все перед нами и нас тоже окутало, затянуло черным дымом. Молодец! Сообразил.

Слабая надежда, но не жить же здесь! Как мне нравился этот кумушек, но надо вырываться.

По цепи лежащих прокатилась волна – вперед! Вперед так вперед. Главное прорваться до первых домов, а там поглядим кто кого. Собранность, сосредоточенность. Вперед, вперед. Никакого энтузиазма, просто вперед.

Противник не видит нас и шпарит из всего, что у него стреляет, в темные клубы дыма. Я бы тоже так, наверное, и делал бы. А еще бы я поводил бы стволом слева направо и наоборот. Чтобы побольше достать. И стрелял бы длинными очередями. Рожок махом кончается, а поэтому его перезаряжать надо. Как бы только угадать тот момент. Когда он его перезарядит!

Дым стоит не сплошной стеной, разрывы в нем видны. В этих разрывах и видны позиции противника. Он тоже видит нас. Рву бронхи, но ухожу в этот вонючий, осязаемый дым. В темноту и вперед. Мои соседи тоже не молчат, стреляют, только вот в этой неразберихе можно и своего цепануть. Хотя какие нахрен они свои. Но не стреляю, берегу патроны. Хватило уже, как в прошлый раз, мертвецов обшаривать, ища патроны. Второй раз на одни и те же грабли наступать не будем. Патроны пригодятся в ближнем бою.

Вперед. Дым редеет. Генераторы закончили свою работу. Теперь надежа лишь на автомат и удачу.

Вот и первые строения. Из подвальных окон ведут огонь армянские защитники своей независимости. Я чуть левее от них. Пока не заметили, падаю на брюхо и вперед, вперед. Автомат в правой руке. Лишь бы мин не было! Представил, как живот разрывает мина. Бр-р-р! Ну его на хрен! Такими мыслями можно и беду накаркать. Пот заливает глаза, во рту привкус железа.

Героем я не хочу быть, и как Матросов на амбразуру ложится не буду. Не тот случай.

А вот по бокам видно, что много убитых и раненых. Кто лежит, вывернув руки назад, а кто стонет, пытаясь себя перевязать. Меня не заметили, как ящерица скольжу между камней. В училище, на полигоне ползали между лужами и кучами коровьего дерьма. Пригодилось.

Три, два, один метр! Меня не заметили. Кажется, что я не ползу, а, вдавливая себя в землю, вспахиваю ее. Руки под себя, автомат приятно холодит грудь. Смахиваю очередной ручей пота со лба. Фас! Как пружина выпрыгиваю вперед. Не бегу, лечу по воздуху. От напряжения перестал дышать, просто не дышу.

Вот она стена, сложенная из местного камня. Снизу, из подвала, в трех метрах лупит пулемет, из второго подвального окна торчит ствол автомата. И тот и другой несут смерть. Мне везет, мне невероятно везет! Не заметили, увлеклись боем и не заметили. Внимательнее надо, мужики!

Бочком, бочком по стене, поближе к пулеметному гнезду. Автомат висит на ремне на левой руке. Достаю гранату, ввинчиваю запал, разгибаю металлические усики, рву кольцо. Время замедления после отлета рычага секунд шесть, а может и меньше, все вылетает из головы. Но чтобы не рисковать, – она же может и назад вылететь! – разжимаю руку, рычаг отлетает в сторону, негромкий хлопок, но для меня он звучит оглушительно. Время замедляется, я смотрю на гранату, от запала медленно отходит небольшой беленький дымок. Слышу, как стучит сердце. Я без размаха просто закатываю гранату в подвальное окно, мгновенно отпрянув к стене. Больше у меня такой возможности не будет. Если что-то сорвется – я труп. Напряжение нарастает, сердце колотится так, что кажется, что оно заглушает звуки боя, спина мокрая, пот стекает в штаны; кажется, что и штаны уже пропитались потом. Почему же она не взрывается!

И вот долгожданный хлопок-взрыв. Он прозвучал неожиданно громко, из окна повалил дым, вылетел какой-то мусор. Пулемет замолчал. Замолчал автомат. Может, и его задело, а может, притих. Я прыжком перескакиваю через окно пулеметного гнезда, швыряю вторую гранату к автоматчику. Слышны крики, потом взрыв и все стихает.

Те азербайджанские ополченцы кто был напротив меня, поднимаются и бегут в мою сторону. Я стою и жду их. Глаза их полны радостью. Они врываются в боковую дверь дома, из подвала слышны вопли и крики, стрельба. Из окон подвала тянет свежим запахом сгоревшего пороха.

74

После этого я держался за спинами других. Не избегал боя, но шел в плотной толпе ополченцев. Не геройствовал. Хватит с меня. Обороняло село не больше роты. Многие предпочитали смерть плену, стрелялись, им никто не мешал.

При выкуривании одного снайпера из дома, – он сидел на чердаке – погибло два ополченца: вышибли входную дверь, а она была на растяжке. «Эфка» рванула так, что от этих двух бедолаг мало что осталось.

Сбегали за БМП. Пока она ехала, какой-то армянский засранец расстрелял ее из РПГ-7. Слава богу, что не было в этой машине Володи. Боекомплект рванул так, что машину разворотило как консервную банку, башню сорвало, а корпус потом еще долго чадил жирным дымом. Дым почему-то поднимался не прямо, а по спирали.

Гада, что сидел на чердаке, закидали гранатами, хотя он долго отстреливался и уложил еще трех человек. Когда ворвались в дом, труп снайпера скинули на землю, и еще долго ополченцы не могли отвести душу. Они и плевали на него, и пинали ногами, один подпрыгнул и размозжил ему голову каблуками, приземлившись на нее. Напоследок выпустили несколько очередей, и пошли дальше. Пока мы завязли со снайпером, бой уже закончился.

Я встретил Виктора. Пуля прошила его правую руку навылет. Неумело наложенная повязка была вся в крови. У меня вся форма спереди была изодрана из-за ползания по-пластунски. Голодранец и только.

Пленных вывели на окраину села и расстреляли. Потом началась добыча трофеев.

Я посадил Виктора на БМП к Володе и мы поехали к Аиде. Из всех БМП уцелела лишь одна, и то у нее была повреждена пушка и вышел из строя механизм подачи боеприпасов. Все остальные сожгли. Сам Владимир был контужен. Он толком не слышал, лишь виновато показывал на уши, улыбался и разводил руками. По дороге мы несколько раз останавливались, Володю тошнило. Что было с Сашей, мы не знали.

Вот и медпункт. Я спрыгнул, помог спуститься Виктору и Владимиру. Вокруг было много раненых. Кто уже был забинтован, кто ждал перевязку врача. Завидев нас, народ расступился, давая пройти без очереди.

Аида, увидела Виктора, всплеснула руками. Заохала. Стала разматывать повязку. Я вышел покурить. Минут через двадцать вышел Витя. Сказал, что кость вроде цела, но нужен рентген. Пока уезжать не будет, потом, вместе с Аидой поедет в больницу.

Потом вышел Владимир. Громко – обычное дело у контуженных, чтобы услышать самого себя вынужден громко говорить, – сказал, что также нужно ехать в больницу, но поедет вместе с Аидой и Виктором.

Витя остался с Аидой, мы с Владимиром поехали назад. Навстречу на полном ходу несся УАЗ. Встретились. В машине замахали руками, засвистели. Остановились. Оказывается, Гусейнов подумал, что мы на БМП пытаемся удрать от него. Прямо мои вчерашние мысли читает. Я кое-как объяснил Владимиру, что за спешка. Он сначала долго смеялся, но потом ему вновь стало плохо, и долго, мучительно его выворачивало наизнанку. Пересели в посланную на наши поиски машину, все-таки не так трясет, и поехали в штаб.

– Интересно, мужики, а как бы вы стали нас останавливать? – спросил я.

Они лишь показали на РПГ-7 и три выстрела к нему. Понятно. Значит, БМП отпадает. Расстреляют, сожгут. Да и машина катается быстрее «БМПэхи».

По старой доброй традиции штаб располагался в здании школы. Мы вошли в кабинет директора школы. Там восседал Гусейнов, его свита, комбат, Модаев, мулла. Все в сборе. Возле окна на стульчике сидел Сашка. Он был красный как рак и курил.

– Всем привет! – поздоровался я. – Тебя еще пытать не начали? – спросил я, обращаясь к Сашке.

– Думаю, что минут через двадцать начали бы.

– Что, Маков, не удалось сбежать? – злорадно спросил Модаев.

Я повернулся к Гусейнову и вкратце объяснил ему, как все было на самом деле. Он вызвал механика-водителя, ополченцев, которых послал за нами вдогонку, и те и другие подтвердили мой рассказ. Потом спокойно кивнул головой, показывая, что тема закрыта. Я повернулся к Модаеву и мулле, показал большой кукиш:

– Накося выкуси. Сука!

– Что стоишь? Есть предложения? – спросил Гусейнов.

– Ага. Я не хочу скакать по ночам. Потому что кто-то прозевал все и разместил часовых в тех же окопах, на тех же местах, что и стоял противник. Вместо того чтобы мародерничать, пусть новые позиции оборудуют. Потери большие?

– Вместе с первыми боями – около двухсот человек вышло из строя. Как убитыми, так и ранеными.

– Батальон небоеспособен. Более двух третей личного состава отсутствует. Выводи на переформирование.

– Сейчас выведу! Размечтался! Здесь будете стоять, я постепенно буду вливать новые силы, здесь же на месте будете учить!

– Раненых вылечи и сюда же в строй! По крайней мере, будут обстрелянные бойцы. Пленных-то зачем порешили?

– Они так же и с нашими. Око за око.

– Понятно. Мы свободны?

– Идите, но я буду за вами присматривать. Охрана будут жить рядом. Буду знать о каждом вашем шаге.

– Да ради бога.

75

Мы втроем вышли из школы. У входа стояли Ахмед и Вели. У последнего была косо забинтована голова. Сквозь бинт проступила кровь. Видя наш недоуменный взгляд, Ахмед пояснил:

– Осколком пол-уха срезало. Вас тоже потрепало. Слышали уже, что на вас охоту объявили. Сурет обещал, что если вы сбежали, то расстреляет нас.

– Мы слово держим. Как родственники?

– Живы, целые.

– Где жить будем?

– Нашли мы пару домов. Здесь и на окраине. Посмотрим?

– Давай на окраину. Надоели эти рожи. Всю душу вымотали, – Сашка до этого все молчал и лишь курил. – Если бы не приехали, то точно сначала попытали бы, а потом и расстреляли. У вас же не было мысли свалить без меня? – он пытливо посмотрел в упор.

– Нет, Шура, нет. Своих не бросаем.

– Правильно. Все дойдем вместе. Это и есть главный принцип ВДВ.

– Помолчи, я много могу рассуждать о твоих войсках. Вот выберемся, напьемся и набьем друг другу морду, чьи войска лучше связь или ВДВ. Годится?

– Согласен.

Через пару улиц наша охрана нашла два милых домика. Оба двухэтажные, оба утопали в садах. Война их пощадила, лишь только стекол не было, а на дверях были видны следы пуль – выбивали замки. Внутри было как во многих домах. Только вот мебели почти не было, зато в подвале мы обнаружили нетронутые запасы вина. Когда попробовали, то долго не могли отплеваться. Какой-то гад бросил туда карбид, и пить нельзя было. То ли хозяин дома, то ли кто-то из «оккупантов».

Мы с Александром устроили постель Владимиру, уложили его. Лекарства не было, поэтому смогли лишь предложить ему стакан коньяка для обезболивания.

Ночью была перестрелка. Мы даже не выходили из дома.

Наутро Ахмед рассказал, что в деревню просочилась группа армян. Но прошли они или остались в деревне – неизвестно. Но вроде как уже стрелял снайпер. Кого-то ранило.

Модаев не смог организовать охрану и оборону села, пусть сам и напрягается. Гусейнов сильно ругал Модаева, грозился расстрелять. Нас все это мало волновало. До приезда новых ополченцев мы могли спокойно жить, если не будет массированной атаки. На следующий день перевезли медпункт. Витька хоть и выглядел устало, но был доволен. Было видно, что он любит свою нерусскую жену. Мы подтрунивали над ним, и представляли, каким будет ребенок.

Витька мечтал о будущем, фантазировал, как они будут все гулять, а когда закончится война, война должна же закончиться когда-нибудь, они приедут в гости к родителям Аиды.

Гусейнов подтвердил, что завтра приедет новый врач, и Аида, Виктор и Владимир уедут в больницу. Володе стало легче, слух стал восстанавливаться, ему уже не приходилось кричать в ухо, чтобы он что-то понял.

На улице раздался визг тормозов машины. Раздался грохот по лестнице. Вбежал Ахмед. Он был бледен и взволнован. Он поднялся по лестнице и смотрел то на меня, то на Виктора, и молчал, лишь показывал пальцем за свою спину. Там ничего не было.

– Ахмед! В чем дело?

– Снайпер! Аида! – только смог он выдавить из себя.

– Где?! – заорал Витька.

– Медпункт.

Мы втроем рванули вперед, оттолкнули Ахмеда, он упал. Во дворе стоял заведенный УАЗ, за рулем сидел водитель. Увидев нас, он вышел из-за руля, освободил место Александру. Мы рванули вперед. Вот и медпункт.

Возле него собралось человек двадцать. Резко нажав на тормоза, Сашка чуть не врезался в толпу. Народ расступился, пропуская нас. В комнате на хирургическом столе в белом халате лежала Аида. На груди расползлось уродливое красное пятно. Лицо ее было спокойно, только немного бледновато. Казалось, что она спала. Вот только это красное пятно на белом халате!

Витька подскочил к столу. Схватил Аиду за плечи, попытался приподнять ее, приложил ухо к груди, потом бережно положил тело назад. Упал на колени, уткнул лицо в волосы Аиды и зарыдал. Он плакал, он выл, бил кулаком по столу. Потом вскочил и снова приложился к груди жены. Наклонился, поцеловал в губы. Стоял и плакал.