Текст книги "Герои и антигерои Отечества (Сборник)"

Автор книги: Вячеслав Забродин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Андрей Шолохов
Генерал от инфантерии Скобелев

Смерть, потрясшая Россию

Утром 26 июня (8 июля) 1882 года Москва напоминала растревоженный улей. На улицах собрались группы что-то горячо обсуждавших людей, местами они сливались в гудящие толпы. Всех потрясло трагическое известие: ночью при таинственных обстоятельствах в номере девицы легкого поведения скончался народный герой Михаил Дмитриевич Скобелев, прозванный за свое пристрастие к белым лошадям и кителям «белым генералом».

Писатель В. И. Немирович-Данченко, (брат известного театрального деятеля, друживший с военачальником. – А. Ш.) вспоминал:

«Кто-то в толпе стал было рассказывать о последних часах жизни М. Д. Скобелева.

Слушал, слушал старик какой-то. Крестьянин по одежде…

– Прости ему, господи, за все, что он сделал для России. За любовь его к нам, прости, за наши слезы!

– Не вмени ему во грех. И он человек был, как мы все. Только своих-то больше любил и изводил себя за нас.

И вся окружающая толпа закрестилась – и если молитва уносится в недосягаемую высоту неба, – эта была услышана там, услышана богом правды и милости, иначе понимающим и наши добродетели, и наши преступления…

В другой толпе рассказ шепотом.

– Был я у Тестова… Вдруг входит он и садится с каким-то своим знакомым… Я не выдержал, подхожу к нему… Позвольте, говорю, узнать, не доблестного ли Скобелева вижу? Дозвольте поклониться вам. Он вежливо так встал тоже… С кем имею честь говорить? – спрашивает. – Бронницкий крестьянин такой-то, говорю. Подал он мне руку и так задушевно, по-дружески пожал мне мою… Ушел я, заплакал даже!

– Он простых любил, сказывают.

– Сам ведь из простых был.

И целый ряд рассказов, один за другим, слышался в толпе. Появились солдаты, лично знавшие покойного…

Невольно думалось, сколько с ним похоронено надежд и желаний… Какие думы, какие яркие замыслы рождались под этим выпуклым лбом… В бесконечность уходили поля сражений, где должно было высоко подняться русское знамя… Невольно казалось, что еще не отлетевшие мысли, как пчелы, роятся вокруг его головы. И какие мысли, каким блеском полным были они… Вот те мечты о всемирном могуществе родины, о ее силе и славе, о счастье и свободе народов, – дружных с нею, родственных ей. Сотни битв, оглушительный стихийный ураган залпов, десятки тысяч жертв, распростертых на мокрой земле… Радостное „ура“, торжество победы, мирное преуспеяние будущего… Грезы о славянской независимости.

– Отчего он умер? – слышится рядом.

– Говорят, от паралича сердца…

– Ну, а когда мы с вами умрем… У нас будет ведь тоже паралич сердца?

– Тоже!

– Следовательно, это все равно, что умер от смерти?

– Да!

Вот и те, которые всю жизнь клеветали на него, вставляли ему палки в колеса, интриговали при дворе…

Один из них говорит лицемерные слова, а с лица у него не сходит улыбка. Едва сдерживает ее…

– Это ужасно… ужасно… Народный герой и такая смерть. Такая смерть, что скажут немцы. И вообще иностранцы. Ай-ай-ай.

К нему подходит бледный, взбешенный скобелевский ординарец.

– Ваше высокопревосходительство…

– Что вам угодно?

– Предлагаю вам от лица боевых товарищей покойного, собравшихся здесь, – выйти отсюда.

Наконец отворили дверь на площадь. В ее просвет народ увидел в цветах венков лицо Скобелева. Раздалось многотысячное рыдание.

– Москва плачет… – доносилось отовсюду.

– Народные похороны… – говорили в толпе.

И действительно, траурная процессия со всех сторон была охвачена целым морем голов. Кругом виднелись заплаканные лица, десятки тысяч рук поднимались, чтобы издали перекрестить своего любимца. Черные сюртуки, изящные дамские платья – и тут же грязная потная рубаха рабочего сибиряка, крестьянина.

Гроб Скобелева был перенесен в церковь Трех Святителей, что у Красных Ворот, заложенную его дедом Иваном Никитичем (И. Н. Скобелев в сражениях потерял руку, но дослужился до генерала, одно время являлся комендантом Петропавловской крепости, был известен также как способный литератор. Генералом стал и его сын Дмитрий Иванович, отец нашего героя. – А. Ш.). Епископ Амвросий свою речь перед гробом Скобелева закончил следующими словами: „Ради любви его к нашему православному отечеству, ради любви к нему народа твоего, ради слез наших и сердечной молитвы нашей о нем, паче же ради твоей бесконечной любви, благоволительно приемлющей чистую любовь человеческую во всех ее видах и проявлениях, будь к нему милостив на суде твоем праведном“».

На другой день вся церковь была окружена войсками.

На панихиду съехались высшие воинские чины: у гроба Скобелева стояли известнейшие русские генералы Радецкий, Ганецкий, Дохтуров… Черняев, заплаканный, положил серебряный венок от туркестанцев… Кругом, сплошною стеною сомкнулись депутаты от разных частей армии, от полков, которыми командовал Скобелев. Гроб утопал в цветах и венках. Один из них от Академии Генерального штаба. На нем надпись: «Герою Скобелеву, полководцу, Суворову равному». Александр III прислал сестре М. Д. Скобелева телеграмму: «Страшно поражен и огорчен внезапной смертью вашего брата. Потеря для русской армии незаменимая, и, конечно, всеми истинно военными людьми сильно оплакиваемая. Грустно, очень грустно, терять столь полезных и преданных своему делу деятелей».

Чем же заслужил такую популярность Михаил Дмитриевич Скобелев и почему его смерть породила множество слухов? Ответить на эти вопросы нам помогут факты и только факты. Вспомним, что война – всегда трагедия, но нет народа, который не гордился бы своими военными героями, не вспоминал бы их подвиги и не стремился им подражать. Да, слава Скобелева связана как с русско-турецкой войной 1877–1878 гг., освободившей балканских славян от почти пятивекового турецкого ига, так и с присоединением Туркестана (Средней Азии) к России процессом хотя и прогрессивным, но не лишенным жестокостей. Да, в характере этого сложного человека тесно переплелись отвага и честолюбие, доходившие до авантюризма; либеральные убеждения и консерватизм, вера в славянскую идею и бонапартизм. Это был типичный представитель российского дворянства с известной долей европейского космополитизма, и в то же время пламенный патриот, глубоко любящий и понимающий свой народ с его добротой и жертвенностью, терпением и неприхотливостью.

М. Д. Скобелев являлся не только важным субъектом общественно-политической жизни России 70–80-х годов прошлого века, но и игрушкой в чьих-то руках, жертвой закулисных сил, куда более мощных, чем даже самодержавие. Гибель 39-летнего генерала в расцвете сил и по сей день таит в себе загадку.

Разобраться во всем этом трудно, порой невозможно. И все же, думается, сложность и противоречивость жизни и деятельности М. Д. Скобелева ни в коей мере не должны служить поводом для замалчивания его недолгой, но яркой роли в отечественной истории.

Еще об одном хотелось бы предупредить читателя. Те, кто стремится внедрить в сознание народов национализм, действуя по принципу «разделяй и властвуй», спешат обвинить Скобелева в «имперском мышлении», причислить к панславистам. При этом намеренно забывается, что сам термин «панславизм» возник в начале 40-х годов XIX века в кругах немецкой и венгерской националистической буржуазии, опасавшейся национально-освободительного движения славян. Применялся термин по отношению ко всякому национально-освободительному движению, направленному против немецкого господства в Австро-Венгрии и турецкого гнета. Изначально он служил жупелом, с помощью которого немецкий шовинизм запугивал собственных обывателей и общественность других стран мнимой славянской и русской угрозой. Между прочим борьбой с «панславизмом» оправдывал свою агрессию Гитлер. О «советском панславизме» неизменно кричат и нынешние поборники «атлантической солидарности» в США и Европе.

Если уж использовать понятие «панславизм», то, как справедливо отмечает советский историк и публицист Аполлон Кузьмин, нужно помнить, что под него подводилось много идейных течений – от радикальных до консервативных. Разновидностью его было и русское славянофильство, имеющее перед отечественной историей немалые заслуги. Разумеется, и в славянофильстве, и в западничестве были крайности, присущие российской интеллигенции. Реальная же политика чаще всего выбирала золотую середину, тем самым подвергаясь нападкам и «слева» и «справа», и отнюдь не всегда оправдываясь будущим.

Что касается Михаила Дмитриевича Скобелева, то он мечтал об объединении славян под эгидой России на основе общности крови, веры, языка и культуры, но не противопоставлял их другим народам. Отечество виделось ему как мощный естественный союз европейских и азиатских народов, давно сожительствующих на сопредельных территориях, образованный с целью защиты своих исконных интересов.

В последние годы жизни Михаил Дмитриевич называл главным врагом славянства немецкий национализм. И внешний ход последующих событий вроде бы подтвердил эту его мысль. Но нельзя не видеть за разразившимися двумя мировыми войнами интересов других стран, желавших поживиться за счет ослабления России и Германии. Стоит задуматься: не оказывается ли в конечном счете всякий национализм лишь орудием в руках мощных космополитических сил, рвущихся к мировому господству? На этот вопрос не так-то просто найти убедительный ответ. Думается, не все здесь понимал и Скобелев.

Зенит славы М. Д. Скобелева совпал с переломным для России временем рубежа царствования Александра II и Александра III, когда до предела обострилась борьба либеральных и консервативных сил, централистов и децентралистов, славянофилов и западников, а реформы в который уже раз сменились контрреформами. Из таких исторических точек обычно протягиваются нити и к прошлому и к будущему. Здесь есть над чем задуматься любознательному читателю.

Мы не ставили своей целью подробно описывать, безусловно, яркую военную деятельность Скобелева, расскажем лишь о некоторых боевых эпизодах и наиболее насыщенном политическими событиями годе его жизни, который предшествовал загадочной смерти, потрясшей Россию.

Последний штурм

В январе 1881 года генерал М. Д. Скобелев одержал свою последнюю военную победу, взяв туркменскую крепость Геок-Тепе (Денгиль-Тепе), тем самым присоединив к России Ахалтекинский оазис и укрепив ее позиции в Средней Азии, где в тугой узел переплелись интересы России и Британской империи.

Процесс присоединения Туркестана к России растянулся почти на два десятилетия. Скобелев принимал в нем самое деятельное участие. Он приехал в эти края совсем молодым офицером, затем участвовал в Хивинском походе и вот теперь уже прославленным генералом вновь вернулся в Среднюю Азию, чтобы покорить воинственное туркменское племя текинцев.

Совершив тяжелый переход через пески, войска под командованием Скобелева осадили текинскую крепость. С самого раннего утра рылись в земле саперы и команды рабочих. Осадные сооружения все росли и росли.

Чем плотнее окружали скобелевцы последний оплот текинцев, тем все более и более возрастало их упорство. Осажденные были убеждены, что русским никогда не удастся взять крепость. Они, впрочем, надеялись не только на свои силы, но и на помощь извне.

Крепость Геок-Тепе представляла собой неправильный четырехугольник, ее стены имели в длину 300–500 метров с множеством выходов. Толщина стен около 5–10 метров в основании, а ширина коридора на гребне между стенами около 6 метров. Внутри крепости, по разным данным, было сосредоточено от 25 до 40 тысяч защитников, в том числе от 7 до 10 тысяч конных.

Уверенность в победе росла среди степняков. Никто из них не допускал даже мысли, что русские одержат над ними верх. Видя осадные работы, защитники крепости не понимали их значения и насмехались над русскими, будто бы закапывающимися в землю из-за страха перед ними, удалыми джигитами.

Хмурились скобелевские воины, когда до них доходили эти насмешливые отзывы степняков. Текинская крепость не казалась им такою твердыней, которую они не могли бы взять штурмом.

На первых порах воинское счастье как будто бы улыбалось текинцам. Иногда им удавалось одержать кое-какие успехи в незначительных схватках с осаждающими.

В стычках с неприятелем Скобелев всегда подавал пример мужества. На своем неизменно белом коне он не раз врубался в самую гущу нападавших внезапно текинцев.

Произошел и такой случай. При отряде разведчиков была так называемая ракетная команда: десять станков для запуска ракет. Как-то молоденький поручик суетливо хлопотал около них, уговаривая наводчиков попадать прямо в текинцев, бесновавшихся совсем близко. Однако первая попытка закончилась неудачею. Две ракеты не взлетели. Третья наконец вылетела, но не поднялась, а упала тут же около офицера. Тот инстинктивно отскочил назад. Тогда Скобелев, чтобы предотвратить панику, наехал на нее своим конем. Лошадь ранило, зато пострадавших не оказалось.

Как всегда заботы Скобелева о солдатах стояли на первом месте. Однажды, осмотрев полевой лагерь, он отмечал: «Мало заботливости о людях. Между тем офицеры построили себе отличные землянки в несколько комнат. Я ничего не имею против устройства землянок для офицеров, но требую, чтобы забота о солдате была на первом месте, т. е. чтобы офицеры строили себе землянки после того, как нижние чины действительно, по возможности, вполне обеспечены».

Михаил Дмитриевич не знал, что такое отдых. Его видели всюду на работах. Здесь он указывал направление траншей, там подбодрял энергичным словом, но ласково, без озлобления, уставших, в другом месте определял направление подкопов, которые вели для закладки мин под стены текинской крепости. В палатке-канцелярии Скобелев постоянно проводил совещания с начальниками отдельных частей. Ночью свет никогда не гас в его личной отдельной палатке: генерал сидел над просмотром множества поступающих в отряд бумаг, разрешал всевозможные дела, диктовал приказы на следующий день.

Как только закончились минные работы, которые Михаил Дмитриевич всячески торопил, на 12 (24) января 1881 года он назначил штурм. Это был понедельник, «тяжелый день», но Скобелев помнил, что это годовщина знаменитого указа Павла I Донскому войску о походе на Индию. (Отдав такой приказ, Павел I вскоре был убит заговорщиками, и войско возвратилось назад. – А. Ш.)

Князь Шаховской, присутствовавший при разговоре, прибавил:

– Ничего, Михаил Дмитриевич, хотя сегодня и понедельник, но 12 января Татьянин день, день основания Московского университета.

Для убежденного сторонника просвещения и эта дата имела символическое значение.

В ночь перед штурмом Скобелев, сделав надлежащие распоряжения, велел приготовить парадную форму, эполеты и ордена. А затем, перед тем как соснуть несколько часов, решил побеседовать со своим личным военным врачом О. Ф. Гейфельдером на отвлеченные темы. Так, о проблемах войны и мира они и проговорили до глубокой ночи.

Наконец наступил желанный Татьянин день. Густыми клубами плавал над русским лагерем предрассветный туман, когда поднялись на ноги войска и выстроились в правильные ряды в ожидании объезда главнокомандующего.

Он появился перед своими богатырями, когда совсем уже рассвело. Красивый, гордый, надменно глядящий вдаль проехал он по рядам, здороваясь с одними, ободряя других, поздравляя с боем всех. «Белый генерал» предупредил, что отступления не будет, да и никто в это утро и не думал об отступлении. Победа светилась на лицах воинов. Все считали минуты до той поры, когда их поведут к стенам Геок-Тепе.

Текинская крепость примолкла. Видимо, почувствовали ее защитники, что наступил решительный миг.

Холодное зимнее солнце поднималось все выше и выше. В клубах тумана слышались звуки музыки. Когда туман рассеялся, текинцы увидали три русские колонны, стоявшие в некотором отдалении от крепости в боевом порядке. Их повели к стенам полковники Куропаткин, Козелков и подполковник Гайдаров.

Несколько поодаль на высоком холме, с которого были видны все окрестности, собрался вокруг главнокомандующего его штаб. Сам Михаил Дмитриевич примостился на высоком походном кресле и с величайшим нетерпением ждал начала штурма. Он то и дело посылал к колоннам своих ординарцев, что-то говорил своей свите, нервно пожимал плечами.

В 7 утра подполковник Гайдаров повел наступление на западную часть крепости, стараясь отвлечь на себя внимание ее защитников.

Вдруг у самой стены раздался оглушительный удар. Это взорвалась мина. В результате образовался 30-метровый пролом в стене. В него бросилась колонна полковника Куропаткина. Другие русские подразделения тоже ринулись в крепость, не давая текинцам опомниться.

Скобелев, едва только начался штурм, встал с кресла и наблюдал за все разгоравшимся с каждой минутой сражением.

Около Геок-Тепе кипел жестокий бой. Русские орудия, не смолкая ни на мгновение, громили стены крепости, чтобы расширить образовавшуюся брешь. А внутри уже шла рукопашная схватка. Опомнившиеся текинцы отбросили ножны шашек, надвинули на глаза шапки и дрались отчаянно. Но русские воины неудержимо стремились вперед. Слышались хриплые крики и лязганье железа. Все это временами заглушалось трескотней выстрелов, громом орудий, пронзительными воплями тысяч женщин и детей, сбившихся в нестройную толпу на главной площади крепости.

Вдруг неудержимой волной пронеслось над бойцами новое богатырское «ура» – это врывалась в Геок-Тепе вторая штурмовая колонна полковника Козелкова. Здесь во главе атакующих шли бойцы апшеронского батальона, потерявшего знамя в недавнюю ночную вылазку текинцев. Для них этот бой являлся делом чести: знамя должно быть возвращено любой ценой.

Солдаты карабкались на стены, взбираясь по штурмовым лестницам, вонзая в расщелины штыки. Сверху на них летели пули, сыпались камни, но никто не мог остановить русских воинов. Вот они уже на стенах, еще миг – и новые живые волны уже влились в крепость.

Третья штурмовая колонна подполковника Гайдарова наконец также ворвалась в крепость, но с другой стороны. Она отрезала текинцам выход из крепости и ударила на них с тылу. Текинцы разбились на отдельные группы, часть их оказалась прижатой к стене и отчаянно отбивалась. Схватки разгорались и между кибитками, куда поспешили укрыться менее храбрые из защитников крепости. Как ни были разгорячены боем солдаты, но они свято помнили, что дети и жены врагов неприкосновенны.

Громовое, полное радости «ура», покрывая шум боя, пронеслось над крепостью: это апшеронцы вернули свое знамя. Со всех сторон им ответили не менее громким победным кличем. Скобелеву и без уведомления уже стало ясно, что его воины победили. Лицо генерала прояснилось, на тонких губах заиграла радостная улыбка. Он вызвал начальника конницы и приказал вывести казаков и драгун в степь, чтобы быть готовыми к преследованию неприятеля.

Около часу дня штурм закончился. Все три колонны сошлись на площади взятой крепости. Раздались звуки музыки. Скобелев вступил через брешь в покоренную крепость. Затем началось преследование текинцев, отступивших двумя большими отрядами в северном направлении.

Во время погони под ноги коня Скобелева бросилась пятилетняя девочка. Он велел ее взять и отвести к себе, а затем передал графине Милютиной, дочери военного министра, приехавшей в отряд в качестве сестры милосердия. Девочку окрестили и назвали Татьяной в честь дня штурма. Впоследствии она воспитывалась в Московском институте благородных девиц и была известна как Татьяна Текинская.

Благодаря полководческому таланту Скобелева, экспедиция обошлась всего в 13 миллионов рублей и была закончена в 9 месяцев вместо предполагаемых двух лет. Она была проведена с характерными для этого военачальника дальнозоркостью и расчетом, которые в наибольшей степени соответствовали изречению, записанному в его кожаной походной книжке: «Избегать поэзии в войне».

Официальный Петербург ликовал по поводу быстрого и успешного завершения Ахалтекинской экспедиции. Скобелева произвели в генералы от инфантерии, или полные генералы, и наградили орденом Георгия 2-й степени. В царском дворце назначили «большой выход с благодарственным молебствием». Военный министр Д. А. Милютин отметил, что овладение Геок-Тепе, «несомненно, поправит наше положение не только в Закаспийском крае, но и в целой Азии». Это было тем более важно, что на сей раз в роли неудачников оказались английские захватчики, потерпевшие ряд поражений в Афганистане и Южной Африке.

Скобелеву очень хотелось, чтобы выстрелы 12 января 1881 г. были в Туркестане последними. Он требовал умиротворения края к февралю. «Мы извлечем, – говорил он, – несомненные выгоды, если сумеем сохранить в полности дорого купленное, ныне несомненное, боевое обаяние, затем, вводя наши порядки, не поставим всего дела на чиновничью ногу, как везде, в обширном отрицательном смысле этого слова».

В этом же письме Михаил Дмитриевич сформировал принципы, на которых, по его предположению, должна строиться русская политика. «Наступает новое время полной равноправности и имущественной обеспеченности для населения, раз признавшего наши законы. По духу нашей среднеазиатской политики париев нет; это наша сила перед Англией. К сожалению, буйный нрав отдельных личностей не всегда на практике сходится с великими началами, корень которых следует искать в государственных основах великого княжества Московского. Ими только выросла на востоке допетровская Русь; в них теперь и наша сила. Чем скорее будет положен в тылу предел военному деспотизму и военному террору, тем выгоднее для русских интересов».

В Ахалтекинском оазисе, включенном в Закаспийский военный отдел, затем преобразованный в область с административным центром в Ашхабаде, довольно быстро установились новые порядки благодаря способности русских, по словам английского лорда Керзона, добиваться верности и дружбы тех, кого они подчинили силой.

Особое внимание было уделено привлечению на сторону Российской империи феодальной знати. Некоторые представители племенной верхушки получили звания офицеров местной «милиции». Пятеро из них во главе с перешедшим на сторону России вслед за капитуляцией Геок-Тепе Тыкма-сардаром прибыли в Петербург в качестве делегации туркменских старшин и были приняты царем и военным министром.

Конфликт с императором

Скобелев еще торжествовал победу над воинственными туркменскими племенами, когда в Среднюю Азию дошла весть об убийстве 1 марта 1881 года императора Александра II. Стало известно, что за несколько часов до гибели царь вызвал в Зимний дворец председателя комитета министров П. А. Валуева и возвратил ему одобренный проект правительства о привлечении местных деятелей к участию в обсуждении законопроектов. Фактически это был значительный шаг к созданию Российской конституции. Однако бомба, брошенная агентом Исполнительного комитета «Народной воли» И. И. Гриневицким, изменила ход дальнейших событий.

На престол вступил Александр III, который в отличие от своего слабовольного отца обладал определенной системой взглядов. Он весьма последовательно боролся за чистоту «веры отцов», незыблемость принципа самодержавия и развития русской народности. Кроме того, новый российский самодержец не преклонялся перед германским императором Вильгельмом I, как его отец, нередко забывавшим национальные интересы своей страны.

В манифесте 29 апреля (10 мая) 1881 года Александр III выразил программу внешней и внутренней политики: поддержание порядка и власти, наведение строжайшей справедливости и экономии, возвращение к исконным русским началам и обеспечение повсюду русских интересов.

Не исключено, что это могло в дальнейшем вызвать у Скобелева симпатии к новому царю. Пока же генерал встретил перемены на тропе весьма настороженно. Ведь Александр II хотя какое-то время и недооценивал Скобелева, но позже признал его дарование, доверял ему ответственные посты. Теперь все могло измениться, как и положение при дворе А. В. Адлерберга, который оказывал Михаилу Дмитриевичу существенную помощь при решении различных вопросов. (Муж сестры матери М. Д. Скобелева. Министр двора при Александре II и его близкий Друг. Вначале правления Александра III был вынужден уступить свою должность графу М. М. Воронцову-Дашкову.)

Сдав управление Закаспийской областью генералу П. Ф. Рербергу (общее руководство было возложено на главнокомандующего Кавказской армией. – А. Ш.), Скобелев осмотрел пограничную полосу с Персией, чтобы затем изложить свои соображения о границе специальной комиссии. Только после этого 27 апреля (9 мая) он уехал в Петербург.

Генерал Скобелев возвращался из Ахалтекинской экспедиции триумфатором. Его встречали, как народного героя. Чем ближе подъезжал он к центру России, тем торжественнее и многолюднее были встречи. Но прибытие в Москву превзошло все ожидания. На площади перед вокзалом собрались десятки тысяч людей, и сам генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков едва сумел протискаться в вагон, чтобы сопровождать Михаила Дмитриевича до столицы Российской империи.

Думается, что все же не с легким сердцем подъезжал Скобелев к Петербургу. Как уже отмечалось, внутреннее положение в стране было чрезвычайно тревожным. Убийство Александра II вызвало растерянность властей, страх перед новыми покушениями. Скобелев это чувствовал, как политик мысленно старался предугадать ход дальнейших событий. Он хорошо знал расстановку политических сил.

В высших правительственных сферах сформировались две группировки: консерваторы во главе с бывшим воспитателем Александра III обер-прокурором Синода К. П. Победоносцевым и либеральная бюрократия со своим лидером министром внутренних дел генералом М. Т. Лорис-Меликовым, сторонником конституции.

В 1893 году в издании фонда русской вольной прессы вышла анонимная брошюра «Конституция гр. Лорис-Меликова». Как утверждал историк Б. З. Нольде, она была написана М. М. Ковалевским. Этот известный устроитель масонских лож в России резюмировал свое повествование: «Так кончилась эта странная попытка примирения культурных классов с бюрократией и абсолютизмом, так устранен был единственный путь к мирному развитию русского народа, к завершению тех реформ, начало которых было положено 19 февраля 1861 года».

В следующем 1894 году те же издатели выпустили в Лондоне брошюру Ф. В. Волховского, в прошлом революционера-народника «Чему учит конституция гр. Лорис-Меликова?». Автор стремился доказать, что в неудаче, постигшей планы Лорис-Меликова, виноваты не революционеры, убившие Александра II, а в первую очередь он сам. представитель иной тактики.

Причина неудачи задуманных преобразований, думается, все же не столько в тактике той или иной стороны, сколько в неизбежных изъянах самой стратегии проведения «революции сверху», когда противоборствующими политическими течениями не очень-то учитываются народные интересы.

Авторитет Лорис-Меликова постепенно падал, а Победоносцева укреплялся. Появились и новые лица, влияние которых росло. Среди них – граф Н. П. Игнатьев, в прошлом посол России в Турции. Сохранилась его записка, излагающая программу правительственной деятельности. Он полагал, что прежде всего нужно освободиться от некоторых явлений общественной жизни, сгубивших «лучшие начинания» Александра II. Игнатьев писал:

«В Петербурге существует могущественная польско-жидовская группа, в руках которой непосредственно находятся банки, биржа, адвокатура, большая часть печати и другие общественные дела. Многими законными и незаконными путями и средствами они имеют громадное влияние на чиновничество и вообще на весь ход дел.

Отдельными своими частями эта группа соприкасается и с развившимся расхищением казны, и с крамолой. Проповедуя слепое подражание Европе, люди этой группы, ловко сохраняя свое нейтральное положение, очень охотно пользуются крайними проявлениями крамолы и казнокрадства, чтобы рекомендовать свой рецепт лечения: самые широкие права полякам и евреям, представительные учреждения на западный образец. Всякий честный голос русской земли усердно заглушается польско-жидовскими критиками, твердящими о том, что нужно слушать только интеллигентный класс и что русские требования следует отвергнуть как отсталые и непросвященные».

Такая концепция, судя по всему, импонировала молодому императору и его идейному вдохновителю К. П. Победоносцеву.

Будучи еще наследником престола, Александр Александрович в узком кругу выражал недовольство по поводу пристрастия батюшки к инородцам. Его злило, что Россией фактически правит армянин Михаил Тариэлович Лорис-Меликов, а пост государственного секретаря занимает Евгений Абрамович Перетц – сын еврея-откупщика, вдобавок брат декабриста.

В конце апреля 1881 года вместо ушедшего в отставку М. Т. Лорис-Меликова министром внутренних дел стал Н. П. Игнатьев. Он начал с очищения государственного аппарата от различных оппозиционных, «либеральствующих» элементов. Так как «расстройство администрации и глумление над властью… началось с высших чиновничьих кругов Петербурга и пошло отсюда в провинцию, – рассуждал Игнатьев, – отсюда же надо начать лечение болезни, подтачивающей наши силы и здравый смысл». Он верил, что меры по обузданию высшей бюрократии «будут встречены всей Россией, за исключением петербургской (читай: либеральной. – А. Ш.) прессы, с истинным удовольствием».

Однако новый министр все-таки не был законченным реакционером, как это можно представить из процитированных его суждений. Относясь резко отрицательно к либералам-западникам, он был известен своими славянофильскими настроениями, размышлял над тем, как преодолеть трагическое расхождение между властью и обществом присущими России мерами. По этому поводу М. Д. Скобелев в письме И. С. Аксакову отмечал, что «по моему глубокому убеждению политик у нас один – граф Николай Павлович Игнатьев».

Игнатьев считал, что Россия находится на «перепутье», дальнейшее развитие ее государственности может пойти по трем путям. Первый – усиление репрессий, как он полагал, не приведет к положительным результатам, а лишь заставит недовольство уйти глубже. Второй – уступки, также неприемлем, потому что «каждый новый шаг, ослабляя правительство, будет самою силою вещей вынуждать последующие уступки». Опасность этого пути в том, считал министр, что в результате преобладающее значение в общественной жизни страны займет интеллигенция, которая «вмещает в себе все более опасных, неустойчивых элементов… ее участие в делах всего скорее приведет к ограничению самодержавия, что Россия несомненно станет источником вечной смуты и беспорядков». Единственно правильный, «спасительный путь», резюмирует Игнатьев, – возвращение к старине, к «исторической форме общения самодержавия с землею – земским соборам».