Текст книги "Искушение святой троицы"

Автор книги: Вячеслав Касьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Да и сейчас то же самое, – сказал Дима, – можете сходить посмотреть.

– Х…ли ходить-то, это и так понятно, – сказал Леша.

– Ну, не знаю, – сказал Слава, – не знаю. Я тогда ничего не понимаю.

– А я как будто понимаю, бл…! – воскликнул Леша.

– Стену-то точно ломать не надо, – задумчиво сказал Дима, – я раньше еще хотел попробовать, но теперь, после такого приключения, точно не буду. Получается, балбес прав, надо идти дальше по коридору, авось куда-нибудь придем. А понять все равно ничего нельзя, я уже вижу. В этом коридоре фиг разберешься.

Дима, сквозь мучивший его страх, был все же смутно расстроен: ему хотелось похвастаться своей быстрой реакцией и, в особенности, храбростью, которая позволила ему убить птицу вопреки Лешиному скептицизму: Леша считал, что из газового пистолета убить никого нельзя. Правда, когда Дима предложил ему испытать действие газового патрона на себе, он отказался, предложив вместо этого убить самого Диму. А теперь хвастаться уже было поздно, поскольку проклятое окно отвлекло внимание от Диминого подвига. Всем было очень страшно, и никто не хотел его слушать.

'Чего происходит?' – неясно мелькнуло в голове у Димы, когда он поймал себя на этих мыслях. – 'Бред какой-то'.

Он стал думать о жене Лене. Лена сейчас наверняка стоит на высоких ступенях универмага и ждет, когда он за ней подъедет, чтобы забрать ее с работы и отвезти домой. На улице солнце. Стеклянные двери и стены универмага отдают солнечными бликами. Перед Леной расстилается большое асфальтовое поле, исчерченное белыми полосами и заполненное автомобилями – автостоянка. По полю ползают маленькие люди-муравьи. Гул.

Глава 6

Когда они снова шли по коридору, Слава, влекомый поначалу смутной, но потом все более явственной тревогой, поспешно обогнал друзей и зашагал впереди. Как ни странно, он не очень сильно испугался птицы, когда она возникла буквально из воздуха и набросилась на Лешу. Испуг его был каким-то другим, ненастоящим испугом, какой бывает, когда смотришь фильм ужасов: если фильм страшный, тебе тоже страшно, но это такой уютный, почти приятный страх, и хочется даже испугаться еще больше, потому что знаешь, что все происходит не на самом деле, и тебе ровным счетом ничего не грозит. Когда птица материализовалась в коридоре, Слава испытал именно такой ватный, ленивый испуг. Полуиспуг, полулюбопытство. Но сейчас, по прошествии некоторого времени, ленивое любопытство-испуг уступило место настоящему страху. Удаляющаяся туша животного выделяла невидимые волны паники, они клубились и растекались по полу, нагоняя друзей и просачиваясь им в мозг. Слава нервно семенил впереди всех, избегая волн. Он, наверное, сначала просто не успел понять, что случилось, а догадался только потом, когда все закончилось, и испугался задним числом. Отдавшись своему испугу, который усиливался по мере их удаления от мертвой птицы (по всей видимости, это объяснялось тем, что Слава все больше позволял страху овладеть собой, потому что чем более он удалялся от птицы, тем все больше расслаблялся), Слава ничего не видел впереди и потому вдруг ударился всем телом о белую ровную стену и от неожиданности опрокинулся на пол.

За ним следом шли бок о бок Дима и Леша, и неудивительно, что они едва не повалились на него, поскольку он упал прямо им под ноги.

Слава потерянно мотал головой, с выпученными от удивления, или, скорее, от потрясения, глазами. Сначала он было подумал, что, отвлекшись, сбился и ударился о боковую стену. От таких мыслей у него закружилась голова. Он услышал, как Леша воскликнул 'срань господня!', и его словам вторил удивленный возглас Димы.

– Не, ну посмотри, твою мать, ее же за три метра вообще не видно! – говорил Леша, оглядывая стену. – Я тут сам чуть башку себе не снес!

– Славик, ты живой? – обратился Дима к лежащему Славе.

– Да чего ему сделается! – сказал Леша. – Зато мы поворот нашли, кони вы педальные.

– Какой поворот? – спросил Слава. Локоть, которым он опирался на паркет, саднило. Он сморщился. Вдруг до него дошло. Он прошептал: – Чего-о?!

Он сейчас же поднялся на ноги и заковылял к друзьям, хотя оба коридора были прекрасно видны оттуда, где он лежал.

Коридор упирался в стену, совершенно неожиданным и неправдоподобным образом прерывавшую поворотом налево его бесконечное течение по прямой. Иными словами, два одинаковых серых коридора встречались друг с другом, образуя столь неправдоподобный прямой угол, что захватывало дух. Бесконечное четырехугольное пространство будто переломилось пополам. Ничего особенного не было в этом угле, но само его наличие в никогда не кончающемся коридорном холле ошеломляло. Слава сейчас только начал понимать, как сильно подействовало на его психику полное отсутствие поворотов. Уже и весь мир стал видеться ему одной бесконечной прямой лентой. Стена, в которую он воткнулся, была неотличима от боковых стен, и потому ее почти не было видно на расстоянии, да он и не готов был ее увидеть и уже не верил в ее существование, в очередной раз, как ему казалось, нарушающее законы не только естественного, но и потустороннего пространства. Он не видел ее даже и тогда, когда смотрел на нее в упор, потому что по странной причине не допускал и мысли о возможности ее появления. За поворотом второй коридор уходил в необозримую даль; он казался зеркальным отражением первого.

– Нет, ну это вообще, – подал голос ошеломленный Слава, – нет, ну вообще, ну, вы… вы это видите? Не могу… себе… представить! Я в шоке! Я в шоке!

– Я уже давно ни хрена не могу ничего представить, – сказал Леша трусливо, но стараясь храбриться.

– Чего стоите-то, балбесы? – живо сказал Дима. – Идем в коридор.

– Ага! – сказал Леша. – Ну, пойдем мы туда, и что? А там кони педальные будут летать, еще в сто раз хуже, чем этот пеликан сраный.

– Ну, а чего, у тебя еще предложения есть? Шакал ты трусливый.

– Не знаю, я бы не стал так сразу туда соваться, как дитя малое, – сказал Леша. – Надо децл посидеть, подождать, осмотреться, а потом уже лезть. – Он обернулся к Славе. – Вон, давайте Славика туда бросим. Если его сожрут, значит, туда ходить нельзя. А если не сожрут, то это будет досадно. Все равно от него никакого толку!

– Я вижу, ты уже в себя пришел, – хмуро сказал Слава, глядя на Лешу исподлобья. – Освоился уже здесь по полной. Скоро, небось, и на девушек наезжать начнешь.

– Ага, главное, сам только что чуть от страха не умер! – подхватил Дима, добродушно смеясь. – Ха-ха-ха!

– Просто я не такой дурак, как некоторые, – набычившись, сказал Леша, – это ты, ослопуп, во все щели лезешь, как, блин, больной какой-то на голову. Да вы и есть больные на голову, что один, что другой.

– Ну, короче, – сказал Дима, не слушая Лешу и рассеянно улыбаясь, – вы тут как хотите… – он достал бесполезный пистолет и для вида его осмотрел, потом взял в правую руку и прицелился в коридор, – а я первым пойду. А вы трусы. Славик, пошли со мной!

В глазах у Димы светилось любопытство, он поманил Славу рукой, заговорщицки улыбаясь. Когда он пребывал в таком состоянии, переубедить его было невозможно, и он не успокаивался, пока его любопытство не было полностью удовлетворено. Он, не задумываясь, шагнул в поворот. Слава, однако, предпочел остаться с Лешей и теперь внимательно наблюдал за передвижениями Димы. Леша тоже смотрел, пригнувшись. Дима прошел несколько шагов, беззаботно размахивая пистолетом. Его белые грязные кроссовки скрипели по паркету. Доски вжимались в пол, а затем распрямлялись обратно, опоздало скрипя за его спиной. Дима остановился в нескольких метрах и обернулся. На лице его было озорное выражение: он словно бы недоумевал, почему Леша и Слава все еще стоят на месте.

– Ну, давайте! – ухмыльнулся он. – Пошлите! Идем. – Он помахал пистолетом. – Здесь безопасно.

Дима улыбался. Коридор за его спиной бесконечной стрелой убегал вдаль. Дима расставил ноги, сделал рывок, прицелился, резко повернулся влево, вправо, целясь пистолетом в стены ('дитя малое', сказал Леша). Крутнул пистолет на пальце. Пистолет слетел, Дима рванулся за ним, но не поймал, пистолет со стуком ударился о паркет. Дима неуклюже подобрал его. Леша, постно вздыхая, покачал головой.

Слава, не понимая, что делает, направился в угол. Две бело-серые стены сходились здесь, и это было очень странно. Ужасно странно. Он подошел к прямоугольному стыку стен и потрогал их руками. Потом он прислонился спиной к углу и раскинул руки в стороны вдоль обеих стен. Два убийственно одинаковых коридора разбегались из угла в направлении его вытянутых рук. В одном из коридоров вдалеке на паркете бесформенным пятном чернело тело мертвой птицы.

Странные мысли.

'В принципе, что тут удивительного? Это самый обыкновенный коридор с поворотом. Как и должно быть. Ведь это же только логично, что он не может быть бесконечным…'.

– Обалдеть, – сказал Слава. Он поднял голову вверх, мечтательно посмотрел в потолок и вдруг засмеялся. – Нет, вы представляете, какой нереальный, оголтелый, дурацкий бред происходит с нами, а? Я… это вообще, просто, у меня нет слов! Где мои слова?

– Вон они, там лежат, – Леша махнул рукой в сторону черной неподвижной туши.

– Пошлите, балбесы, – нетерпеливо сказал Дима, – мы это потом обсудим, когда отсюда вылезем. Вперед!

– Ужас, – сказал Слава, выходя из угла, – прикиньте, если бы не эта туша, я бы сейчас снова перепутал, куда идти! Кошмар!

– Да ты вечно все путаешь, – сказал Леша.

– Короче, идем, – сказал Дима.

Он повернулся и зашагал впереди. Леша и Слава осторожно пошли следом.

Слава вдруг сказал:

– Стойте.

Он резко развернулся и побежал назад.

– Бл…, это еще что такое?! – закричал Леша, оборачиваясь.

Слава быстрым шагом шел обратно к стыку коридоров. Леша и Дима одновременно повернулись в его сторону и глядели, как он удаляется от них, вдавливая паркетины в пол. Сначала они подумали было, что он оставил что-то за углом, в первом коридоре, и оба сразу связали это 'что-то' с мертвой птицей, хотя было совершенно непонятно, зачем она могла понадобиться Славе. Но не успели они об этом подумать, как Слава на бегу вторично грохнулся о невидимую преграду и свалился навзничь, едва успев обернуться в падении и подставить руку. Он лежал на засаленном паркете, ворочаясь с боку на бок и схватившись за голову, и стонал: 'о-о, моя голова!', и одновременно нервно вздрагивая – по-видимому, от смеха. Леша торопливо шагал в его сторону.

– Бл…, ну, куда тебя нелегкая понесла! – раздраженно говорил он, остановившись прямо перед Славой, так что едва не ударил его ногой, и гневно нависая над ним, в то время, как Слава продолжал томно ворочаться на полу и стенал от идиотского смеха. – Ну, что бы мы без тебя делали, в рот тебя чих-пых! Как бы мы, бл…, еще узнали, что тут стена! Два, бл…, оболтуса, с Димычем на пару. Вечно вы обо все спотыкаетесь, бл…, за все зацепляетесь, вашу мать! Я надеюсь, ты хоть свою тупую голову-то сломал?

На секунду задержав смех, Слава сквозь силу выдавил:

– Не дождетесь.

– Какая жалость, – процедил Леша. – Только стену зря испортил.

Слава продолжал истерически смеяться, лежа на полу, а подошедший Дима, не обращая на него внимания, уставился на серую глухую стену. Поворот бесследно исчез вместе с первым коридором.

Леша зло говорил:

– А давайте, бл…, Славика возьмем за ноги и долбанем головой об стену! Надо только посильнее двинуть, и стена развалится к гребеням! У него башка уже натренированная!

– Блин, в натуре, глядите – тупик! – изумленно говорил Дима. Глаза у него были выпучены, как у маленького мальчика, и рот округлен. Дима любил утрировать свое изумление, так чтобы все это видели, но такое его поведение, как правило, говорило о том, что он удивлен по-настоящему. Он водил рукой по грязно-бежевой холодной шероховатой поверхности и не верил своим глазам.

– Ну, вы и тормоза, блин, – заорал Леша негодующе. – Че, и ты ее тоже только щас увидел? Нет, я не могу. Я еще когда за тобой пошел, балбес, уже видел, что тот коридор закрылся, только не хотел вам говорить. Вставай, инвалид гребаный! В морге будешь валяться. Надо делать ноги, пока нас всех тут не засосало на тот свет вместе с вашим коридором. Пошли, вашу мать, пошли!

Леша остервенело зашагал по паркету. Дима оторвался от стены и медленно двинулся следом, иногда оглядываясь и смотря на стену потрясенным взглядом, затем, наконец, отвернулся и ускорил шаг. Слава полежал еще немного, потом с усилием поднялся на ноги и стал шататься, как пьяный. Он все еще посмеивался и иногда мелко вздрагивал. В таком состоянии он отправился догонять Лешу и Диму, ушедших уже довольно далеко, подергиваясь всем телом и периодически взрываясь смехом. Дима иногда взглядывал на Славу и тоже усмехался себе под нос, а Леша, напротив, не обращал на друзей никакого внимания и в течение следующего получаса даже ни разу не обернулся, будто хотел всем показать, что никто и ничто его не интересует, кроме собственного спасения. Он шел подчеркнуто небрежно и намеренно не выказывая злобной сосредоточенности, совсем недавно еще проявлявшейся в нем; вместо этого он с живым интересом смотрел вперед и по сторонам, оглядывая опостылевшие стены, пол и потолок, и совершенно забыв про Славу и Диму.

Новый коридор ничем не отличался от предыдущего: он был такой же ширины и высоты, как и первый, с серо-бежевого цвета стенами и потолком, и без всяких окон и дверей. Пол был выложен таким же разномастным коричневым паркетом, который вился монотонным зигзагом и скрипел точно так же, как и паркет в первом коридоре. Вместе с тем, само по себе то обстоятельство, что один коридор сменился новым, пусть даже ничем от него не отличавшимся, действовало благотворно: новый коридор как будто казался все же другим, и, хотя эта разница на глаз никак не была заметна, сам факт перемены давал какую-то надежду. Когда они пошли по новому коридору, все словно бы началось заново и пугающая отвратительная монотонность, наконец, прервалась. Ребята вновь воспряли духом. Однако довольно скоро каждый из них вспомнил о странном исчезновении, произошедшем у них на глазах, и слабый на первых порах, но противный страх стал проникать в их мысли, и он был особенно мерзок оттого, что они уже испытывали его раньше и столь явственное напоминание о нем крайне неприятно холодило чувства. В первую секунду Дима был даже благодарен Леше за непривычное для него и потому неожиданное мужество, проявленное им в тот момент, когда даже он, Дима, готов был упасть духом. Но потом и Дима, а за ним и Слава, когда он совсем пришел в себя, стали подозревать что-то страшное, что крылось за Лешиной бравадой, как будто Леша пытался храбриться потому, что испугался чего-то сам. Его торопливый уход от страшного места они стали воспринимать, как бегство, будто Леша боялся рассказать им о том, что он увидел.

Торцовая стена все более и более удалялась и, наконец, совсем пропала позади, и длинный узкий холл опять превратился в бесконечный унылый тоннель, одинаковый спереди и сзади и освещенный таинственным дневным пасмурным светом. Славе и Диме хотелось поговорить; это желание было настолько сильным, что пересилило даже голод, незаметно прокравшийся в их желудки, несмотря на все потрясения и опасности, а, может быть, и благодаря им. Леша упорно молчал и отказывался сказать хоть слово в ответ на все обращения. Слава не мог этого долго выдержать; он сказал, запыхавшись:

– Чуваки, я устал. Давайте привал сделаем. Заодно обсудим, чего дальше делать. У меня тут просто… появились… эээ… в общем, какие-то мысли.

Последнее он сказал, чтобы умилостивить Лешу: он чувствовал, что другим способом ничего не добьется.

Дима, к удивлению Славы, сейчас же подхватил:

– Давайте! Предлагаю голосовать. Кто за то, чтобы сделать привал? Ага, я и Славик. А ты, баклан, в единственном числе. Стой! Куда побежал? Балбес, мы привал делаем. Полчасика. Давай, сядем, посидим. Давай. Ты обязан подчиниться большинству.

Последнюю фразу Дима сказал полушутя.

Леша остановился; как ни странно, глупый Димин аргумент его неожиданно убедил.

– В морге отдохнете! – сказал он на всякий случай.

Его раздражение звучало несколько искусственно: он уже и сам утомился и был не прочь отдохнуть.

Слава сейчас же сел на деревянный пол и о чем-то задумался. Леша неохотно последовал его примеру, а Дима, встав на колени, принялся рассматривать грязно-коричневый паркет, словно только сейчас его увидел. Он попытался просунуть между паркетинами палец, но повредил ноготь и, охая, сунул палец в рот.

– Ты, что, с ума сошел? – лениво спросил Леша.

Слава заерзал спиной по стене, чтобы устроиться поудобнее. У него вновь закружилась голова, что-то мягко ударило между ушей, и коридор чуть-чуть приподнялся одним концом вверх. Через секунду все прошло; Слава знал, что это было вызвано голодом. Он слабо сказал:

– Есть у кого-нибудь что-нибудь пожрать?

Леша немедленно ответил на это.

– В морге пожрешь, гнида! – сказал он раздраженным тоном, будто Слава все время только и доставал его этим вопросом. Впрочем, он тотчас же забыл о Славе и стал наблюдать за тем, как Дима ковыряется в паркетной доске, тщетно пытаясь подцепить ее пальцем, чтобы вытащить из пола. Сам Дима, увлеченный паркетиной, не сразу услышал Славины слова.

– А?… Чего? – сказал он, поднимая голову с пола. – А, пожрать? Не, Славик, ты о чем? – Он комично покачал головой из стороны в сторону. – Я уж последнюю бутылку пива выжрал несколько часов назад. А сухарики вообще не помню, когда ел.

– Да-а, сухарики, – протянул Слава замогильным голосом, смотря остановившимся взглядом перед собой.

– Ничего, – Дима ободряюще махнул рукой, – скоро попьем. И сухариками нажремся от пуза. Я чувствую.

– Чего ты там чувствуешь? – презрительно сказал Леша. – Ты старый пивной алкаш! Выпивку, небось, учуял за версту? Ну, тогда мы точно отсюда выберемся, это как пить дать. Не может быть, чтобы такой алкаш ошибся. Не верю, блин.

– Так я о том и говорю, – говорил Дима с комичной улыбкой, – мы еще выпьем сухариков и нажремся пивом…, эээ… – он сбился и замолчал, продолжив задумчиво царапать ногтями облезлую паркетную доску.

– Это точно. До усёру! – сказал Леша. – Ты сам-то, балбес, хоть понял, что сказал? Да оставь ты доску в покое! Доколупался, блин, до бедной доски! Не хватало нам еще под пол провалиться, нá хрен!

– Да я вот думаю, как бы ее сковырнуть, – сказал Дима, с сожалением отрываясь от своего занятия и массируя левой рукой пальцы правой руки.

– Зачем? – удивился Слава.

– Ну… посмотреть, че там. Интересно.

– Чего там интересного! – завопил Леша.

– Ну, может, там какой-нибудь подвал, через который можно выбраться.

– Здравствуйте, нам еще подвалов не хватало, – сказал Леша, шлепая себя по колену. – Ага. Подвал-то нам и нужен. Вот, связались с маньяком на свою беду.

– Он, наверно, имеет в виду, что там какой-нибудь запасной выход, – попробовал пошутить Слава.

– Во-во. Именно это он и имел в виду, – сказал Леша. – Ну-ну. Не знаю, какой там подвал, но что там менстры помойные водятся, это, бл…, факт. Возьмут тебя за жабры, и пернуть не успеешь.

Дима не обратил на Лешу внимания и продолжил царапать паркет ногтями.

– Да нет там никого, – сказал Слава, – я же уже вам говорил. Мы на самом дне. Из всех вас я один упал в подземелье, и я знаю.

– Раз там никого нет, то ты первый туда и полезешь, гнида, – сказал Леша.

– Сам гнида, – сказал Слава. – Ну, и полезу. Если вы действительно найдете туда вход, то полезу, почему бы нет. Хотя не могу представить, что еще что-то глубже может быть.

– Ну-ну, – отвечал на это Леша.

Слава отвернулся от Леши, чтобы понаблюдать за Димиными манипуляциями.

– Да нет, не выковыряешь, – сказал он. – Они скрипеть скрипят, но подогнаны нормально. Не то, что у нас дома. Леха к нам зашел один раз в гости, чуть все ноги не переломал. У нас одна паркетина торчит вот настолько вверх и не приклеена не фига. Я тоже сам об нее все время спотыкаюсь. Она оттуда прямо выскакивает, как на пружине.

Дима искусственно засмеялся.

– Че, правда, чуть не свалился? – весело спросил он у Леши.

– Было дело, – хмуро кивнул Леша.

Дима опять покачал головой вправо-влево, делая вид, что умирает от смеха.

– Славик, расскажи, как ты в школе муравьиный альдегид пил, – попросил он неожиданно, – и как целую пробирку выпил!

Слава вяло поморщился, потеревшись затылком о стену.

– Не пил я целую пробирку, – устало сказал он. – И я сто раз уже эту историю рассказывал.

– Славик, ничего, еще раз расскажи! Давай! А то Леха не знает. Расскажи ему.

– Какой такой альдегид-мальдегид! – сказал Леша. – Ничего не знаю и знать не хочу! На хрен ваши глючные истории!

– Давай, давай, расскажи, – настаивал Дима. – И я еще раз послушаю, ничего страшного.

Слава для вида поупирался. Лицо у него немного прояснилось. Он любил иногда рассказывать смешные истории, происшедшие с ним, и у него выходило довольно забавно, особенно, когда он бывал в настроении. Дима с удовольствием слушал их и от души ржал, даже если они были больше грустные, чем смешные.

– Начинается, – ворчливо сказал Леша.

По его лицу, однако, было видно, что он тоже приготовился слушать.

Слава вздохнул.

– Ну…, – сказал он. – Уже сколько раз рассказывал…

– Зато сколько раз не рассказывал, блин! – возразил Леша. – Давай уж, начинай теперь! Нечего сиськи мять.

– Ну…, – сказал Слава, – в общем, это в школе было, на уроке химии. Уже не помню, в каком классе, то ли в десятом, то ли в одиннадцатом. Короче, лабораторная по химии. Ну, химия у меня вообще никогда не шла, я в ней не разбирался ни в зуб ногой. А все потому, что у нас не было химии вообще полгода – препода не было. Химию ботаничка преподавала! Естественно, прикиньте, как мы ее знали – на единицу с минусом. Лабораторные вообще не знаю, как я там их осиливал. Короче, списывал, наверное. Вот. И вот дают нам три пробирки: в одной вода, в другой еще какая-то там фигня, а в третьей – муравьиный альдегид! И надо, это, провести опыты и распознать и написать химическую реакцию. И я сижу и думаю: блин, ну и чего делать? Для меня химические реакции и всякие распознавания – это загадка.

Дима захихикал.

– А чего, по цвету нельзя было, что ли, распознать? – спросил Леша. – Склифософский, блин!

– Да они одинаковые все! Как вода! Абсолютно. Фиг распознаешь. Ну, я думаю, блин, че делать. И, главное, все там уже чего-то делают, смешивают что-то с чем-то, короче, уже распознают вовсю! А кто-то уже в тетради эти реакции пишет. Самые такие химики-отличники. А я сижу, как балбес ('почему 'как?' – заржал Леша). Да иди ты нафиг. Ну, вот я сижу и думаю: а фигли, я сейчас хитрее сделаю. Я попробую их на вкус и определю, чего где. Вода она и есть вода, там распознавать нечего, муравьиный альдегид он кислый такой, а эта третья фигня, соответственно, значит, третья фигня. И все. А записи потом у кого-нибудь сдую. И самое главное, – Слава поднял кверху палец, – я хорошо помню, как нас химичка учила, что эти реактивы никогда нельзя пробовать на вкус, а только нюхать, и так очень осторожно, то есть, пробирку в нос не засовывать, а вот так держать ее на расстоянии и вот так пальцами шевелить в сторону носа, чтобы запах шел, понимаете, да?

– Да, – Дима согласно качнул головой, держась за живот и заранее умирая от смеха, как японцы, которые, как известно, хохочут в самом начале анекдота, а в конце, где самое смешное, наоборот, не хохочут. Леша тоже пару раз осторожно гоготнул.

– А на хера распознавать-то, не пойму, – сказал он, – если ты и так спишешь! Чудо в перьях!

– Ну, потому что я не сообразил, наверное, – смутился Слава, – да распознавать, в принципе, тоже надо, ведь там училка смотрит, чтобы все чего-то делали, чего-то там распознавали.

– Ну, давай, рассказывай дальше, – попросил Дима.

– Ну и вот. Ну, я пальцами так сделал, естественно, я же, блин, отличник по химии, меня не проведешь. Все, как нужно, сделал. Вот. А запах не идет! Вообще ничего не ощущается. Ну что, пришлось носом туда лезть. Нюхаю – ничего не пахнет. Я уж весь нос туда засунул, все вынюхал! Не пахнет, и все. Подстава! Я тогда думаю: ну, чего делать, придется пробовать, видимо. Может, там вода. Раз она не пахнет. Тогда я воду распознаю, останутся другие две отравы, как-нибудь справлюсь. А если не вода, то, в принципе, тоже не страшно, потому что в школе все реактивы, или как их там, они все разведенные и ничего не будет. У нас на такой же лабораторной один балбес девчонке, которая впереди него сидела, на голову целый пузырь серной кислоты вылил! Приколись – серная кислота! Аш два эс о четыре. Там формула прямо на баночке написана. Ну, а ему чего – ему пофигу, чего там такое написано, он же двоечник, химических буковок не понимает. Я думал, у бедной девушки все волосы вылезут и башка задымится! И ничего – ни фига ниче не задымилось, только волосы намокли.

– Так, ебстественно, там вода одна, небось, – вставил Леша с умным видом.

– Ну да! Я поэтому и подумал: щас чуть-чуть лизну альдегида, и ничего не будет, дай бог. Ну, я и лизнул. Лизнул вот столько вот, чуть-чуть, буквально самый минимум, да вообще нисколько, практически, даже еще меньше.

– Да, да, – через силу кивал Дима, корчась от смеха.

– Ну, короче, я скажу вам, это копец был. Помню, как сейчас: я выпил – Слава замер на секунду, – и меня сразу, тут же по парте расплющило! Вы, короче, просто не представляете. Во-первых, в нос трахнуло как газировкой – знаете, иногда, когда газировку пьешь, вся отрыжка как дает в нос! Но альдегид, блин, я вам говорю, в нос дает так, что он у меня чуть не оторвался. Газировка отдыхает вообще. Потом в горле стало саднить, как будто у меня там ножиками резали. Да-а. А потом еще живот так скрутило, что я думал все, щас умру. Знаете, бывают такие моменты, когда реально боишься умереть? Нет, ну просто реально очень страшно было.

Дима смеялся как сумасшедший и даже немного булькал от хохота, а Леша от восторга орал как пьяный, хотя в том, что рассказывал Слава, может быть, и не было ничего особенно смешного.

– Но это все фигня, – продолжал Слава, делая рукой отсекающий жест, – газировка там, ножики. Это все фигня. Самое главное – у меня слезы полились просто рекой! Я, главное, уже под парту там сползаю, все тело аж пополам ломает, глаза такие вылупленные – вот такие (Дима от смеха стукнулся головой о стену) и слезы рекой прямо текут на парту, потоком. Всю парту слезами залил! Ой, Вася, как мне было плохо. Это, наверное, муравьиный альдегид вступил со мной в реакцию. А я еще за партой один сидел. Одноклассница, такая, перепуганная, за соседней партой, ко мне поворачивается и говорит: 'Слава, что с тобой?'. А я такими глазами из-под парты на нее смотрю и говорю: 'Йи – эээ – ааа!'

– Короче, чуваки, – закончил Слава, наблюдая за корчившимся в коликах Димой, – муравьиный альдегид никогда не распознавайте на вкус!

Дима и Леша еще долго смеялись. Слава, довольный и посвежевший, улыбался.

– Ох! – проговорил Дима, поднимаясь с пола. – Не могу!

– Экспериментатор хренов! – в восторге заорал Леша. – Это ж надо так жрать!

Некоторое время среди ребят царило буйное веселье, и они даже забыли, что находятся в безнадежном положении. Дима был доволен, что отвлек друзей от мрачных раздумий и, придя в хорошее настроение, еще более утвердился в мысли о том, что он найдет выход.

Раззадорившись, он тоже рассказал историю. Дима не умел рассказывать так же выразительно, как Слава, но зато сами его истории были интереснее, потому что они были основаны на милицейском опыте, которого ни у Славы, ни у Леши не было. Слава, как всякий чувствительный человек, был чувствителен, прежде всего, к своим собственным переживаниям, а переживания и опыт других людей его мало интересовали. Однако, Димины истории он иногда любил слушать, потому что они были интересны, и он время от времени пытался угадать, правдивы они или нет. Дима поведал о том, как он однажды ночью дежурил на одной из московских улиц, и мимо поста пронесся на огромной скорости маленький красный "Опель". Остановиться по сигналу он не захотел и, кроме того, ехал с явным превышением скорости, поэтому Дима с товарищем прыгнули в машину и бросились в погоню! Дима на ходу высунулся из окна милицейского 'Лендровера' и пальнул по 'Опелю'. После этого преследуемые быстро затормозили, Дима выволок из машины почему-то мужика, сидевшего на заднем сиденье, бросил его на капот и ударил рукояткой пистолета по спине. А пистолет возьми и выстрели: Дима забыл поставить его на предохранитель. Мужик немедленно повалился на дорогу и не желал ни вставать, ни двигаться, и на спине у него была кровь. Дима перепугался. Бросились приводить мужика в чувство. Дима в полном расстройстве принялся осматривать 'Опель' и обнаружил в багажнике пулевое отверстие. Тогда он догадался, что во время погони сам же прострелил 'Опелю' багажник, причем так удачно, что пуля пробила его насквозь вместе с задним сиденьем и попала пассажиру в спину. Придя в себя, пострадавший долго ругался и грозил Диме страшными угрозами, и, хотя сидевшие в 'Опеле' действительно были то ли крутыми, то ли друзьями крутых, Дима отделался легким испугом: во-первых, 'Опель' превысил скорость чуть не в два раза, во-вторых, не остановился по сигналу, а в-третьих, все его седоки вместе с водителем оказались совершенно пьяны. Наверное, потому 'мужик и не помер', сказал Дима.

Слава и Леша немного посмеялись и поохали, а Дима без передышки рассказал другую историю: как его наряд послали уничтожить бешеную собаку, которая бросалась на людей, и один из его друзей выстрелил в собаку, и все дело происходило в подъезде, и пуля в собаку не попала, а попала в противоположную стену, от нее в другую, от другой в третью, а от третьей срикошетила одному из милиционеров в ногу. Леша, едва дослушав эту историю, сказал издевательски:

– Ага! Вот сволочь! Врет и не краснеет. Как же ты видел, бл…, как пуля-то летит и от стен отскакивает? Ни хрена у тебя зрение, бл…, я офигеваю, дорогая редакция. Мне бы такое.

– Ты балбес, – сказал Дима убежденно. – Конечно, я не вижу, как пуля летит. Надо думать! Но в стену-то она попадает? Попадает. А как она попадает, я отлично вижу. Там дырища вот такая образуется – огого! Как в твоих боевиках. Помню, как я этого балбеса в детстве пытался на улицу вытащить, – сказал он Славе, – в футбол поиграть, на великах покататься, как ни зайду, он каждый раз такой: не, не пойду, мне тут крутой боевичок принесли, буду смотреть, такой. А сам не знает, как пуля летит. Как она летит, я конечно, не вижу. Там эти дыры остаются, и по ним можно потом траекторию восстановить. Понял, балбес?