Текст книги "Искушение святой троицы"

Автор книги: Вячеслав Касьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Касьянов Вячеслав
Искушение святой троицы

Неужели вы считаете, что сны – это простая

игра случая? Не кажется ли вам, что, помимо

законов, связей и привычек, утвержденных

правом и властью, у человека могут быть еще

тайные угрызения совести, смутные,

инстинктивные – и никакой ход его повседневных

мыслей не может склонить его признаться в том,

что его мучит, и поделиться с кем нибудь своей

тайной? Угрызения эти выявляются только в

суеверном страхе и в сновидениях. Теперь,

когда нравы, обычаи и верования разрушили

некоторые стороны нашей духовной жизни, жизнь

эта запечатлелась в каких то уголках нашего

мозга и может быть обнаружена, лишь когда наше

сознание засыпает.

Жорж Санд 'Лелия'

Глава 1

Слава, стоя у окна, с высоты четвертого этажа наблюдал, как чумазый оранжевый каток, грохоча, закатывает в черный битум площадку перед школой, лениво проползая по ней от одного края к другому. Через раскрытую форточку просачивается запах летнего полудня, смешиваясь с терпким асфальтовым ароматом. Монотонное тарахтение. Июльское солнце слепит глаза, высвечивая золотистые пылинки на стекле и мешая разглядеть каток как следует. Когда каток приближается к дому, шум его усиливается, а потом с такой же убийственной постепенностью стихает. Слава оперся руками о заскрипевший кривой белый подоконник и мрачно глядел вниз. Попробовал усесться на него, но покатое дерево не захотело его удержать: он соскользнул на пол и больно задел коленом об угол письменного стола. Ногу словно пронзило электрическим током. Слава, зашипев, доковылял обратно до дивана и повалился на него, продолжая стонать и морщиться. До того, как ему пришлось подойти к окну, он безучастно валялся на диване и слушал музыку, уставившись в потолок. Одна потолочная плита лежит выше другой, между ними желобок шириной в сантиметр. Тихо журчащая мелодия убаюкивала его, и неясные мысли об Алине – он представлял ее себе лежащей на диване за просвечивающей белой занавеской, взгляд его скользил по ее телу, мягко переливающемуся под светом настольной лампы, заменявшей софит, – постепенно растворялись в дремотном тумане. Сквозь музыку пробивается неуловимый рокот. Музыка накатывает нежными волнами. Четыре серых стены ближе придвинулись к нему, окружили с четырех сторон, обняли, как одеяло. Он медленно погружался в сон, но и во сне тревожное гудение нарастало, все более и более заслоняя плавные, текучие переливы мелодии. Дымчатые очертания женского тела, обласканного светом, вдруг вновь выпукло проступили прямо перед ним и стали медленно двигаться в такт чуть слышным аккордам; он протянул руку, чтобы коснуться женщины, но гудение разрушило иллюзию, и видение вдруг разом исчезло, оставив черную пустоту. Дремотная темнота посветлела и превратилась в белое поле потолка. Музыку совсем заглушил грохочущий гул. Слава перевел сонные глаза на рисунок обоев на стене. Он лежал к ней вплотную, и серые завитушки расплывались в бесформенную кашу. Он снова прикрыл глаза, потянулся всем телом и вздохнул; затем, еще некоторое время поизучав потолок, наконец, поднялся с застонавшего дивана и побрел к окну, чтобы посмотреть, откуда доносится шум.

Когда он снова лежал на диване, потирая ушибленное колено, в другой комнате неожиданно громко зазвонило, и Слава, стряхнув оцепенение, в волнении бросился к телефону, но, как только он взял трубку, его волнение угасло, уступив место ленивой досаде.

– Ну, ты что, спишь, что ли, в одном ботинке? – раздался в трубке до обидного знакомый голос Леши.

Слава некоторое время молчал, раздумывая, что ответить, и держась за колено, но ничего не мог придумать.

– Сам ты спишь, – сказал он, наконец.

– Сухарики новые появились, с дымом, – сообщил Леша без всякого перехода, – слыхал?

Слава прыснул. Он сказал 'да-а…' и принялся с отвлеченным видом оглядывать свою комнату.

– Ты что там, негодяй, – вопросил Леша, – язык проглотил, что ли?

– Ты чего, только из-за сухариков и звонишь? – спросил Слава.

– Естественно, – сказал Леша. – На хрена ты мне еще сдался?

Слава ничего не ответил на это и поджал губы, придав лицу постное выражение, словно хотел показать невидимому собеседнику, какой Леша глупый.

– Ты вообще чего-нибудь когда-нибудь слышал? – спросил Леша. – Старый ты таракан. Надо срочно пойти купить. К пиву.

– Да сам ты…, – отозвался Слава с неожиданной злостью, особенно обидной оттого, что он не знал, что ответить, – ты сам… я, блин, вообще молчу, кто.

– Балбес не приходил? – спросил Леша, с легкостью перескакивая с одной темы на другую и не обращая никакого внимания на Славину обиду.

– Нет, – сказал Слава. – Он что, собирался?

– Ну. Надо в сервис съездить.

Слава не понял, зачем Леше в автосервисе нужен Дима, но спрашивать не стал. Он сказал:

– Если ты с ним договорился, чего у меня спрашиваешь? Позвони ему на сотовый.

– Да вам, хренам собачьим, фиг дозвонишься! Давай, звони ему сам, скажи, чтобы приходил срочно, надо договориться. Он с утра говорил, что придет.

– Да иди ты нафиг! Сам звони.

– Да он с городского не прозванивается, гнида.

– Ну, ладно, я сообщение пошлю.

– Вот и пошли его как следует. Напиши, что я его, гниду, на кукан натяну, если не придет. И давай, спускайся вниз, пошли за пивом.

Услышав про пиво, Слава вздохнул. Он недавно в очередной раз бросил его пить, и, как он надеялся, навсегда, однако совсем отказаться от этой привычки было невозможно: все друзья постоянно напоминали ему о выпивке, и поводов выпить было предостаточно, поэтому он погрузился в тяжкие размышления.

– Ты что, спишь, что ли, негодяй! – сказал Леша. – Даю тебе 5 минут. Ты еще здесь? Ну, нет, не могу я на такого…

– Ладно, ладно, – ворчливо прервал его Слава, но в голосе его уже слышалось просветление. – Через пять минут буду. А сухарики вредны. Их знаешь, из чего делают? Ты, если узнаешь, вообще сразу перестанешь их жрать.

– Нечего тут, понимаешь, – сказал Леша. – Знать вообще ничего не хочу. Все одно: доктор сказал в морг – значит, в морг. Чтобы был внизу через две минуты. Через минуту! Через тридцать секунд, бляха муха!

– Подождешь, – недовольно пробурчал Слава, вдруг снова вспомнив Алину. – Чего раскомандовался вообще? Короче, через пять минут спущусь.

– Все, – сказал Леша.

Слава поплелся в ванную, повернул зашумевший кран и промыл сонное лицо холодной водой. Он фыркал и брызгался, по зеркалу, висевшему над голубой раковиной, ползли серебристые капли. Потом, не вытираясь, вернулся в спальню, стянул затрещавшую майку и надел футболку, обнаруженную на спинке стула под кучей прочей одежды. Он забыл про Лешины понукания и одевался не торопясь, словно чего-то ожидая. Нашел на кровати сотовый и запихнул его в карман джинсов. Обувшись, взял ключ, открыл дверь и медленно вышел наружу. Шоколадная стальная дверь лязгнула, захлопываясь. На лестничной площадке был прохладный полумрак. Он запер дверь, со скрежетом вытащил ключ, уронил его в карман и, затаив дыхание, прислушался. Телефон в гостиной молчал. Слава еще немного постоял у лифта и побрел пешком вниз.

Друзья направились к деревянной скамеечке перед домом. Старые зеленые доски нагрелись под солнцем и издалека казались желтоватыми. С близкого расстояния скамья слабо источала горячий запах краски, неслышный в пасмурную погоду. Солнце, почти заполнившее собой весь небосвод, слепило глаза и пекло голову. На школьном дворе за черной сетчатой оградой тарахтел каток. Слава уселся к солнцу спиной, поставив холодную бутылку под ноги, на то место, куда падала его тень.

– Ух, горячо, блин, – сказал он, приподнявшись.

Леша угрюмым сосредоточенным взглядом следил за проходящими мимо девушками, которые были одеты до чрезвычайности легко, и злобно хрустел сухарями, отправляя их в рот замасленными пальцами. Слава, покосившись на шуршащую пачку, сглотнул слюну. Вид девушек, видимо, навел Лешу на какие-то мысли, потому что он оторвался от сухарей и прошамкал с набитым ртом:

– Где эта гнида казематная? Ты послал ему сообщение или где? Ты его послал?

– Послал, – ответил Слава. – Оно дошло, но он пока не ответил.

– Бабок, наверно, нет, – заявил Леша, хлебнув пива. – Пропивает все, небось. Валяется щас где-нибудь под забором.

– Наверно, – сказал Слава. – В долинах Дагестана, с свинцом в груди.

– Ты чего, бредишь, что ли, бедняга? – спросил Леша сочувственно.

Слава только криво усмехнулся.

В узком кругу друзей Леша довольно часто употреблял резкие выражения в силу своего угрюмого характера, развившегося вследствие жизненных разочарований. В данный момент круг был более чем узкий, поэтому некоторые из Лешиных выражений мы вынуждены опустить. Кроме того, несмотря на отсутствие природной склонности к какому бы то ни было языковому творчеству, Леша умел иногда в разговоре испохабить какое-нибудь слово так, что все кругом покатывались со смеху. Дар к коверканию языка у него был поистине выдающийся, причем результаты все до одного выходили крайне пошлыми. Вместо 'монстр' он говорил 'менстр', вместо 'ротвейлер' – 'вротвейлер', вместо 'Пилснер' – 'спилснер', а страну Египет, изменив в ее названии всего одну букву, превращал в такое слово, которое даже неловко приводить.

– Ты велосипед свой починил, хорек скрипучий? – чавкая, обратился Леша к Славе.

Слава неохотно отозвался:

– Ну, починить-то починил. А баклан Толька поехал кататься и суппорт сломал. Прикинь? Причем суппорт новый совсем. Я его буквально за неделю на рынке купил за Подворьем. Знаешь? Там продавец такой, похож на Винокура. Урод вообще просто. Продал мне дерьмовый суппорт. Он, главное, ко всем обращается во множественном числе. Прикинь? То есть, я стою перед ним один, вот, как щас перед тобой – в единственном числе, а он мне говорит 'ребята'. Говорит мне: 'ребят, вот вам суппорт, работает отлично, берите'. Ну, я взял. Суппорт отлично поработал, не вопрос. Надо отнести обратно.

Слава обвел двор сердитым взглядом.

– Да вы оба велосипедисты хреновы! – сказал Леша. – Один суппорт сломал, другой нормальное колесо купить не может! Продай его к гребеням за полтинник и не мучайся. Щас такие велики делают, добавь маленько и купи вещь. Вон у нас на рынке продается велик: два – два! – амортизатора, рама вот такая во, всего за восемь штук. Купи и езди, блин, всю жизнь. Ты такую раму хрен ухайдакаешь. Я тебе говорю.

Слава рассеянно покивал головой.

Друзья еще поскучали немного, потягивая быстро нагревавшееся пиво. Леша, смотря вдаль, указал на что-то подбородком:

– Вон твой друг идет. Алкоголик хренов. Опять на рогах, как всегда.

Слава, вглядевшись, узнал Васька. Васек, чуть покачиваясь, шел мимо, но как голубя, который всегда найдет брошенное ему зернышко, как бы далеко оно ни валялось, заплетающиеся ноги Васька сами привели его на заветную скамейку. Даже издалека было видно, что его лицо сияет пьяной радостью при виде Славы и Леши. Васек был полный кучерявый брюнет, с круглым восточным лицом и выдающимся пузом, которым может похвастаться только настоящий любитель пива. На нем были простенькие потертые черные брюки и рубаха с длинными рукавами, довольно унылого темного цвета с черными полосками. В руке у него болталась полупустая зеленая бутылка.

Подойдя к скамейке, Васек вежливо протянул ладонь. Его маленькие черные глазки еще больше сузились. Леша почему-то недолюбливал Васька, Слава чувствовал это при их редких совместных встречах и объяснял тем, что Леша не пил никакого спиртного, кроме пива, да и его употреблял лишь с недавних пор, поэтому люди, употребляющие алкоголь в больших количествах, были ему ненавистны. Но истинных причин этой нелюбви Слава не знал. Тем не менее, поскольку он пожал Ваську руку, Леше тоже пришлось это сделать, приподнявшись со скамьи.

– Здоровеньки булы! – бодро сказал Васек и оступился о камешек.

– Привет, – несколько неохотно откликнулись Слава и Леша.

– А вы что здесь, так сказать, делаете? – продолжил Васек, выражая на лице комическое недоумение.

– Да вообще-то живем тут, – сказал Леша.

– Где 'тут'? На скамейке? – прыснул Васек.

– Практически, – сухо сказал Леша.

'Практически' была Лешина присказка, употреблявшаяся им в тех случаях, когда он испытывал лингвистические затруднения в приличной компании. Васька Лешин каламбур сбил с толку; он недоуменно нахмурился, пытаясь понять, что имелось в виду. Его полное лицо забавно вытянулось. Бутылку с пивом он аккуратно держал перед собой.

– Хм, – наконец вымолвил Васек, видимо, решив, что не стоит ломать голову, – а я, собственно, чего пришел-то…

– Не знаю, – сказал Леша.

Васек от души посмеялся Лешиному остроумию.

– Ну, вы даете, батенька! – говорил он, колыхая животом и расплескивая пиво.

Успокоившись, он обратился к Славе:

– Ну так вот, я, собственно, хочу предложить вам одну сделку…

Слава, начиная понимать, о чем пойдет речь, едва заметно скривился.

– Вот я подумал, – продолжал Васек, проигнорировав Славину гримасу, – не одолжить ли у тебя, чисто по-дружески, сто рублей? Я думаю, тебе это не составит труда. А я через два дня полностью возвращу долг. Совершенно, понимаешь, не осталось денег. У меня послезавтра зарплата, так что я тебе полностью гарантирую своевременный возврат твоих драгоценных ста рублей. С меня, соответственно, угощение. Вот. Попьем пивка, поговорим, так сказать, за жизнь…

– Эх, – промямлил Слава, – с сухариками?

– Да, – твердо отвечал Васек, – сухарики за мой счет. – Он продолжал улыбаться с пьяной иронией, прямо смотря на Славу, но улыбка его теперь была несколько подобострастная.

– Что, на водку не хватает? – безразлично спросил Леша.

Он хотел сказать это полным презрения голосом, но в присутствии Васька Леша почему-то испытывал неловкость, поэтому он не сумел удержаться от кривой ухмылки.

– На водку… не-ет, батенька, вы не правы, – твердо сказал Васек, словно исправляя принципиальную ошибку, – на водку я всегда найду. Как говорится, свинья везде грязь найдет! – Васек хохотнул. – Тут, понимаешь, дело совсем в другом. Мы пьем по поводу. У твоего лучшего друга день рождения завтра, – сообщил он Славе. – Вот мы, так сказать, и отметим в узком кругу… Главное, конечно, чтобы не вышло каких-нибудь эксцессов, типа прошлогоднего путешествия в Звенигород, – при этом воспоминании Васек еще немного посмеялся, взглядом приглашая Славу посмеяться вместе с ним. Слава слабо улыбнулся.

– Пить надо меньше, – сказал Леша, глядя в сторону.

– Пить надо бóльше, – возразил Васек, подняв кверху толстый палец.

Слава, не удержавшись, рассмеялся.

– Да, – продолжал Васек, – как известно, медицинская наука гласит, что человеческому существу, – тут Васек сделал короткую паузу, многозначительно взглянув на Славу и Лешу, – необходимо 2 литра воды в день. Это неопровержимый факт. Поэтому я, как человек, весьма уважающий науку, ежедневно и пополняю свой водный баланс. Никто не скажет, – заключил Васек важно, – никто не скажет, будто я не забочусь о своем здоровье. Я о нем забочусь практически неустанно.

Когда бы Васек ни выражал свои мысли вслух, невозможно было понять, говорит ли он серьезно или иронизирует над собой. Славе иногда казалось, что Васек пытается свои мысли обратить в шутку, но сам их шуткой не считает и просто боится признаться в этом.

– Ну, ты даешь, Васек, – сказал Слава, улыбаясь, – ты что, баланс водкой пополняешь?

– Ну, не всегда, конечно, – успокоил его Васек, – я воду тоже иногда пью, – он деланно прыснул, как бы извиняясь, что иногда пьет и воду.

– Да… уж, – с нажимом сказал Леша, продолжая смотреть в сторону.

Слава, взглянув на Лешу, опять засмеялся.

– Ну, – сказал Васек, кашлянув, – вернемся, так сказать, к нашим баранам.

– Ммм…, – пробормотал Слава, и лицо его сделалось кислым, – а ты в понедельник сто пудов отдашь?

– Абсолютно, – заверил Васек тоном, не позволяющим сомневаться в его честности, и подкрепив сказанное выразительным жестом руки, в которой держал бутылку с пивом, – гарантирую. Я тебя никогда не обманывал. Такого еще до сих пор ни разу не случалось.

– Ладно, – вздохнул Слава.

Он достал деньги. Васек положил бумажку в карман и горячо пожал Славе руку. Затем он в благодарность рассказал пошлый анекдот, неожиданно рассмешивший Лешу, и нетвердой, но полной достоинства походкой отправился восвояси.

– С концами, – сказал Леша, равнодушно посмотрев ему вслед.

– Чего? – не понял Слава.

– Чего, чего? Пропали твои бабки.

– Да он отдаст.

Леша заржал:

– Васек-то? Ой, нимагу! Абассышься! Не смешите мои тапочки.

Слава горько махнул рукой:

– Да ты просто не догоняешь. Кто ему еще займет? У него друзья такие же, как и он сам, у них никогда денег нет. Не отдаст – хрен я ему еще когда-нибудь займу. А вообще мне пофигу. Сто рублей!..

Слава расстроился. Он почти не сомневался, что Васек отдаст деньги, но уверенный Лешин цинизм действовал ему на нервы.

Он с независимым видом отпил большой глоток пива и непроизвольно рыгнул, мимоходом подумав, что научился этой отвратительной привычке ни у кого иного, как у сидящего рядом друга.

Они помолчали. Слава размяк, на лбу у него выступил пот, от пива голова мягко гудела, он уже почти не чувствовал солнечного пекла на затылке.

– 'Лучший друг' – это кто? – спросил Леша. – Еще один алкаш, небось?

– Чей друг? Мой? – сказал Слава. Сначала он не понял, о чем говорит Леша, а, поняв, почувствовал некоторую досаду оттого, что тот, не зная правды, попал в самую точку. – Да-а… Это бред полный. Васек, у него в свое время крыша ехала, он тащился от всяких психологических тестов. Там по какому-то тесту выходило, что один мой бывший одноклассник, с которым я вообще не общаюсь практически, мой лучший друг. Бред какой-то.

– Короче, вы все алкаши хреновы, и тесты такие же алкаши писали, – заявил Леша. – Вон еще один нарисовался. С пивом! Да вы что, совсем крыша съехала с е…. (вырезано цензурой)! Я нимагу! Одни алкаши кругом. Бл…, жаль, что вы с Васьком не встретились, такая попойка была бы! Пьянь беспробудная, ты где шляешься?

Дима нес пиво в обеих руках: в левой руке у него была бутылка початая, а в правой непочатая. Вид у Димы был сдержанно хитрый, какой бывает у милиционера, берущего взятку и уверенного, что ему ничего за это не будет.

– Это вообще! – говорил Дима, подходя к скамейке. – Этот балбес меня сегодня просто затерроризировал! С утра встаю, только поднялся – сотовый звонит. Обедаю, раз, снова звонит. В туалет иду, да что такое, опять звонит! Это вообще! Уже, блин, не знаю, куда от этого маньяка укрыться. Мне уже жена сегодня говорит…

– Какая жена! – зарычал Леша. – Ты пивной алкоголик! Ты же не просыхаешь! Нé хрена мне тут лапшу заговаривать! Занимаешься всякой херней, а тут дело стоит. В сервис едем или где?

– А, в сервис? – переспросил Дима. – В сервис-то конечно едем! Да. Едем. А когда?

Леша сказал, как отрезал:

– Короче. Завтра. Сбор. В 10 часов. У меня. Отмазы не принимаются. И не вздумай увиливать, гнида, я тебя знаю!

– Завтра? Не-е, – добродушно сказал Дима, – завтра я работаю.

– Какого хрена ты завтра работаешь? – заорал Леша.

– А нас поставили на концерт, – объяснил Дима, – у 'Роксета' завтра концерт в 'Олимпийском', баклан.

– Ты что, дежурить будешь на концерте?

– Ну да.

– Нет, не могу я на такого дебила, – обреченно вздохнул Леша.

– Ты слышал, Славик? – сказал Дима. – Это вообще! – Дима стал картинно хохотать, держась за живот и показывая на Лешу пальцем. – Это же 'Роксет'! Ты знаешь, сколько билеты стоят? Еще меня дебилом обзывает! Блин, такого балбеса я за всю жизнь не встречал. Билеты стоят кучу бабок, а я бесплатно постою на концерте, послушаю хорошую музычку, пофотографирую. Потом тебе фотки покажу, балбес, ты обзавидуешься.

– Да мне по х…. твой 'Роксет' и вся ваша гребаная тупая милиция, – надсадно проговорил Леша, – подонки, стяжатели, однозначно, сволочи, чтоб вы все сдохли.

Дима с постным выражением покрутил пальцем у виска и приложился к пиву.

Леша начал ругаться столь злобно и изобретательно, что случайные прохожие стали недоуменно оглядываться на сидящую на скамейке троицу, а Слава с Димой в комическом ужасе давились от смеха, поскольку это было единственное, что им оставалось делать. Покрыв милицию и 'Роксет' матом, Леша переключился на проходящих мимо девушек, причем, чем дальше девушка находилась от Леши, тем больше ей доставалось. Начав с относительно безобидных эвфемизмов типа 'вот это жо-о…ра, мой сосед!', Леша довольно быстро перешел на совершенно непечатную похабень. Слава стал оглядываться на бедных девушек, служащих мишенями для Лешиной горечи, и находил, что его взгляды кардинально отличались от взглядов друга: большинство гуляющих девушек ему нравились. Рабочего же, закатывающего дорогу в асфальт, Леша пообещал натянуть на ваучер, но потом, когда Слава с Димой стали подзуживать его сделать это немедленно, временно отложил экзекуцию.

Дима еще некоторое время в истерических корчах еле-еле покачивал головой, что означало 'ну и ну!', и не мог вымолвить ни слова.

– Жениться тебе надо, вот что, – сказал Слава, отсмеявшись и немного придя в себя, – это у тебя гормоны играют. Я когда ору на всех, мне мама то же самое говорит.

– Ага. Ну-ну, – говорил Леша, саркастически покачивая головой, – на ком жениться? Вот на этой? Да у нее духовка шире плеч! Ее хрен на тракторе объедешь! Как такую можно вообще носить, я не понимаю! Она своим пердельником меня задавит к гребеням! Мне надо, чтобы задница была вот такая, – Леша выставил кверху палец, тыча его Славе в лицо, – во-от такая стройная, и чтобы сиськи были нормальные, а не сп….ди волос! У меня, бл…, требования высокие. А это что? Что это, я вас внимательно спрашиваю? Как на такой лошади можно жениться? Одни дуры страшные кругом.

– Ну! Захотел! – сказал Слава. – Таких девушек не бывает. Насмотрелся, блин, эротических фильмов! Ничего ты не понимаешь. Если у нее задница маленькая, то и грудь будет маленькая. А если грудь большая, то и задница будет нехилая. Так уж женщина устроена. А в кино где они таких находят, я не знаю. Но по-любому, в кино-то тоже они не такие все супер, как кажется. Там их помажут, подкрасят, с какой-нибудь супер косметикой, массаж сделают и все такое. Да любую старуху можно снять так, что она будет нормально смотреться, а если девушка изначально ничего, то из нее вообще секс-бомбу сделают. И там ведь еще дублерши часто играют в разных сценах. У них даже в кино фиг найдешь девушку, у которой будет все красиво: и ноги, и грудь, и все остальное. Ноги снимают у одной, грудь – у другой, лицо – у третьей, потом все складывают, получается монтаж. Помнишь, как в фильме? 'Джонни, сделай монтаж!'. И силикон опять же рулит. Да че вообще говорить: сейчас спецэффекты такие, что из мужика можно фотомодель сделать. То есть, красивую девушку, я имею в виду.

– Это теперь и без спецэффектов можно сделать, – сказал Дима, прихлебывая пиво.

– Ну, в общем, да, – засмеялся Слава.

Леша злобно молчал.

– Вон твоя подруга пошла, – вдруг сказал он, пихнув Славу в бок.

– Чего? Кто? – не понял Слава.

Из соседнего подъезда вышла Алина, заметила Славу и помахала ему ручкой. Слава радостно привскочил на скамейке и тоже помахал, но почему-то не пошел ей навстречу, а сел обратно на скамью. Алина, секунду поколебавшись, повернулась в противоположную сторону и зашагала. На ней были белая сорочка и узкая черная короткая юбка. Каштановые волосы казались совсем темными на белом фоне. Друзья посмотрели ей вслед.

– Куда она, интересно, пошла? – задумчиво сказал Слава самому себе.

– Куда-куда? На работу, – объяснил Леша.

– На какую работу? – удивился Слава. – Она не работает.

– Снимись с ручника! – Леша хлопнул Славу по колену. – На ту работу, на которую все шлюхи ходят. Сосать по подворотням.

– Ты чего несешь, идиот? – холодно спросил Слава и повернулся к Леше всем корпусом. Его взгляд стал злобным и пронзительным, и глаза даже как будто немного пожелтели. – Ты чего, охренел совсем?

– Все. Бабы. Шлюхи, – упрямо сказал Леша, делая ударение на каждом слове.

Слава встал со скамейки.

– Ты, – сказал он с тихим бешенством, – ты… вообще больной. Ты маньяк! Ты, урод, блин, не понимаешь сам, что говоришь. Я удивляюсь, как ты еще не начал душить женщин и детей. Тебя самого надо сдать в поликлинику для опытов. Или прикрутить к стулу и намордник надеть, как в "Молчании ягнят". Чтобы ты никого не перегрыз. Да я сам уже волнуюсь из-за того, что с тобой тусуюсь тут. Вдруг ты меня тоже сожрешь, кто тебя знает. Нет, скажи? – Слава повернулся к Диме. – Может, нам лучше уйти отсюда нафиг? Как бы он нас тут не убил всех.

– Иди, иди, гнида, пока я тебя на ваучер не натянул, – процедил Леша сквозь зубы.

– Ой-ой, напугал, как же ты натянешь, если он у тебя не стоит ни разу?

Дима со стуком поставил початую вторую бутылку на землю и хохотал, держась за скамью.

– И она мне ни хрена не подруга, понял? – сказал Слава. – Просто знакомая.

– Знакомая, ага. Чем вы там с ней занимались, у тебя в квартире?

– Какая разница! – заорал Слава. – Ничем не занимались. Говорили о том, какой ты тупой.

– Ну вас всех на хрен, – сказал неожиданно миролюбиво Леша и махнул рукой.

Леша довольно часто некстати остывал на пике спора – видимо, когда чувствовал, что неправ. Кроме того, он нередко бывал развязен и груб в узком кругу, но стоило кругу чуть расшириться, вся его развязность мгновенно улетучивалась, а с ненавистными ему девушками он почему-то никогда не ругался и в их присутствии становился смирным, как овечка. Непонятно, чем это объяснялось: то ли деликатностью, то ли просто трусостью. По мнению Славы, это могло означать, что Леша не ненавидит никого по-настоящему, а лишь внушает себе эту ненависть, и потому еще не так безнадежен.

– Короче, – сказал Леша, – мы за сухариками идем или где? Вашу мать.

– Ты же только что сожрал пачку! – удивился Дима.

– Ничего не знаю, – сказал Леша, капризно хлопнув ладонью по скамье, – где мои сухарики, я вас спрашиваю. Срочно в магазин. Не могу, вашу мать, отказаться!

– Сухарики вредны, – мрачно вставил Слава, – я их больше не ем. Я завязал.

– Завяжи лучше веревку на шее, – посоветовал ему Леша, – я тебе даже сам ее намылю по такому, бл…, удачному случаю! Короче, я иду, а вы как хотите.

Он встал со скамейки и швырнул пустую бутыль в повисшее на перекладине железное зеленое ведро. Ведро загрохотало и закачалось, испуская металлические стоны.

– Идем, – встрепенулся Дима. – Я пивка еще закуплю.

Дима поднялся на ноги и едва не свалился на землю.

– Пьянь подзаборная! – сказал Леша. – Куда тебе 'пивка'? Ты же лыка не вяжешь.

– Норма-ально! – заверил его Дима. – Это я споткнулся. Я еще столько же выпью влегкую!

Ребята зашагали в сторону ларька, оставив Славу на скамье. Дима немного запинался на ходу. Слава задрал голову, допивая остатки пива и глядя на верхушку кирпичного дома-башни. В душе у него все еще разливались горечь и гнев. Пухлые лохмотья разноцветных молочно-белых и серых облаков заплывали на крышу дома, их большие прозрачные тени скользили по серой стене вверх; казалось, что дом медленно всем своим массивным корпусом наклоняется, грозя обрушиться на Славу.

Он поставил пустую бутылку на траву и поднялся.

Из магазина все трое вернулись с сухариками и пивом. Слава, усевшись на скамью, стал с аппетитом пожирать 'Емелю' с чесноком, ежеминутно вздыхая оттого, что не в силах избавиться от этой пагубной привычки. Его вздохи сопровождались издевательским Лешиным гоготом. Леша, в свою очередь, заявил, что пиво – это все-таки полный отстой, и даже не допил бутылку, которая с грохотом отправилась в мусорное ведро вслед за первой. Дима только молчал и посмеивался. Тарахтящий каток к этому времени закончил работу и куда-то уехал, а, может быть, приятели просто перестали его слышать. Так или иначе, для них ничто более не нарушало естественных звуков летнего дня. Задул слабый теплый ветер; по траве бежала волнистая рябь, и, когда на солнце набегало облако, она изумрудно зеленела. Облако скоро уплывало, и солнечный свет снова заливал двор горячей лимонной желтизной. Давно перевалило за полдень; жара не спадала. Друзья блаженствовали. Леша согнал Диму со Славой со скамьи и пьяно разлегся на ней, пытаясь установить пустую пивную бутылку на животе, но та все время скатывалась на землю. Слава, в конце концов, разбил бутылку о фонарный столб, а Леша предложил пойти в 'Макдональдс' и разбавить пиво ванильным коктейлем, однако у Димы оставались еще две непочатые бутылки 'Старого мельника', и Слава заявил, что со своим пивом их в 'Макдональдс' не пустят. Неожиданно Дима вспомнил, что у него заглох старый бэушный 'Опель' где-то на периферийной московской улице, и попросил Лешу отбуксировать машину к нему в гараж, потому что он из-за этого сюда и пришел, и если бы Леша не стал крыть его матом и не отвлек от дела, он бы вспомнил об 'Опеле' сразу и не потерял бы столько времени зря. Слова Димы нисколько не обидели Лешу; напротив, он почему-то крайне развеселился и стал страшно хохотать. Казалось, он давно ждал повода, чтобы отвести душу, и теперь от удовольствия даже захрюкал по-поросячьи. Недоумевающему Славе он издевательски объяснил, что уже давно сказал Диме, что тот не ездок, и оказался до обидного прав: с тех пор, как Леша изрек свое пророчество, Дима уже несколько раз разбивал машину, причем однажды с ним вместе ехали его друзья, в другой раз – жена, а еще один раз Дима разбивал 'Опель' в одиночестве. Последняя авария произошла оттого, что он, сидя за рулем, случайно уронил бутылку с пивом на пол и полез доставать ее на ходу. При этом Дима работал милиционером-водителем и даже какое-то время спокойно обходился без прав. Леша хохотал довольно долго. Нахохотавшись, он пришел в себя и спросил у Димы, как тот собирается заставить его повести родительскую машину в пьяном состоянии, на что Дима ответил, что все проблемы с гаишниками берет на себя, а в Лешином водительском мастерстве нисколько не сомневается. Этот не очень убедительный довод Лешу невероятным образом убедил, хотя он еще ни разу в жизни не решался сесть за руль нетрезвым. Может быть, согласившись, он хотел за что-то отомстить родителям, а пиво, к которому он еще не совсем привык, лишило его остатков самоконтроля. А, может быть, просто был такой день. Леша повел друзей в гараж, где красовался новенький красный 'Дэу-Матиз', купленный недавно Лешиными родителями. Из кучи всевозможного барахла, наворованного на стройках и свалках всего города, Леша извлек старенький вонючий трос, с сомнением подергал его, бросил на заднее сиденье рядом со Славой, и друзья отправились в Москву. Следуя Диминым наставлениям, Леша довольно скоро обнаружил помятый черный 'Опель', притулившийся на углу невзрачной окраинной улочки. На вопрос Леши, какого хрена он забыл в такой клоаке, Дима только махнул рукой. Крюки закрепили, Дима забрался в 'Опель', Леша тронул с места, но через несколько минут трос лопнул. Дима стал быстро отставать и взволнованно сигналил, но Леша уже успел притормозить и вылезал из машины, ругая на чем свет стоит и Диму, и его 'Опель', и свой трос, и все на свете. Он связал две половинки троса тугим узлом, но тот стал такой короткий, что ребята не решились ехать по МКАДу, свернули в поле и двинулись какими-то грязными околицами, чтобы не нарваться на гаишников. Дима за рулем 'Опеля' невозмутимо посасывал 'Старый мельник'. Когда 'Опель' был, наконец, доставлен в Одинцово и загнан в Димин гараж, Леша, критически его осматривавший, посоветовал Диме продать его на запчасти и не мучиться. Дима, почесав затылок, пообещал, что так и сделает.