Текст книги "Наследник престола"

Автор книги: Вячеслав Голяшевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

ВЯЧЕСЛАВ ГОЛЯШЕВИЧ

ИЛИ

УСТЮЖЕНСКИЙ ПРИЮТ

РОМАН

ВЯЧЕСЛАВ ГОЛЯШЕВИЧ известен читателям, как автор захватывающих авантюрных романов. Газетчики, написавшие о нём массу статей, окрестили его «РУССКИМ ДЮМА». («Сов. Россия» от 30.12.91 г.). Даже КНИГА РЕКОРДОВ ГИННЕССА, издаваемая в Англии, признала В. ГОЛЯШЕВИЧА самым продуктивным автором и занесла его в ряды рекордсменов ГИННЕССА (сертификат ГИННЕССА от 30.04.91 г.) О нём пишут, о нем снимают фильмы, а мы предлагаем вам прочесть увлекательный авантюрный роман о судьбе ребёнка, брошенного родной матерью в помойку. От смерти младенца спасают чужие люди. С раннего детства, скитаясь по приютам, испытав на своей шкуре жестокость спецприёмников и колоний, он становится матёрым и хитрым боссом преступного клана…

БОРИС ГУЛЯЕВ

Литературный критик

Полная или частичная перепечатка

произведения без ведома автора является

нарушением закона об авторском праве.

КНИГА ПЕРВАЯ

ВЕЛИКАЯ ГРЕШНИЦА

ГЛАВА 1

1969 год.

Морозная зимняя ночь. Снег мелко искрился от света фонарей. Улицы были пустынны. Провинциальный городок спал. А она, совсем ещё юная, с красивым, чуть бледным лицом, одетая в меховую дублёнку и в норковую шапку, сдвинутую на самые брови, неторопливо шла, прижимая к груди новорождённое дитя, тёпло укутанное в ватное одеяльце. Женщина долго бродила по улицам, и одному Богу было известно, что творится в её голове. То, что она задумала, переходило все пределы человеческой жестокости. Иногда всё же на глазах выступали слёзы, но она не позволяла материнским чувствам взять над собой верх, рукавом смахивала слезу и крепилась, как крепится беззубый зверь, обречённый в схватке на поражение.

После длительных колебаний жестокость окончательно возобладала, и слёзы уже не туманили взгляд, и ей сейчас не приходилось сдерживать свои материнские чувства – она сумела подавить их. И казалось, не молодая женщина неторопливо идет по ночной улице, а дикое животное в облике человека, глаза которого полны ненависти и злобы.

Увидев темный переулок, она свернула туда. Затем шла закоулками, меж домов и сараев. « Здесь, где-то здесь должна быть». Вот она заметила между сугробами снега приземистый деревянный каркас. Быстро подошла, откинула крышку. Положила дитя на край деревянного настила помойной ямы, дрожащими руками развернула одеяльце, распеленала ребёнка. Малыш заплакал – крепкий мороз обжигал его молочное тельце. Скомкав в руках угол пелёнки, женщина заткнула ею кричащий рот ребёнка. Малыш замолк. Задыхался, сопел носом. Мать пальцами зажала нос малыша, пытаясь задушить. Но пальцы её невольно раздвинулись, жалость к ребёнку пробудилась вновь, и она уже не могла совладать с чувствами, прижала его к себе. Коснувшись лицом тела сына, она брезгливо отняла его. «Нет-нет! Не могу!». Совершено голый ребёнок, замерзая от холода, стал беспомощно дёргать ножками. Женщина держала дитя на вытянутых руках, не решаясь ослабить пальцы и выпустить его… Она видела замёрзшие объедки, картофельные очистки, битое стекло, диски консервных банок, блестящие в темноте ямы острыми краями отогнутых крышек. Видела, вдыхала зловонный запах и не думала уже ни о чём, просто держала малыша бессознательно. Опомнившись, бросила сына в открытую яму… Тихий, глухой стон ребёнка немного отрезвил её, казалось, материнские чувства пересилили исступление разума. Она склонилась над ямой, ухватила малыша за руку, приподняла, желая вынуть его, но, увидев бездыханно откинутую назад головку и глубокий кровавый шрам на щеке малыша, разрезанной острым краем банки, вскрикнула и отступила, выпустив руку ребёнка. В страхе попятилась назад. Наткнулась спиной на какой-то столб, стоящий поблизости. Удар снова привёл её в себя, она с воем бросилась к помойке. Неожиданно остановилась, ясно вспомнив окровавленную щеку, безжизненно откинутую голову сына, двинулась прочь… Сначала шла быстрым не уверенным шагом, словно пьяная, потом бежала, не разбирая дороги, вязла в снегу, спотыкалась, падала, вставала, дрожащими руками подхватывая слетавшую с головы шапку, – бежала от себя, от жуткого преступления своего, бежала в неизвестность.

ГЛАВА 2

Этой ночью деду Фёдору не спалось – мучила бессонница. Сидя в кухне, он покуривал трубку, набитую махоркой, вспоминал былые годы, когда работал конюхом на совхозной конюшне и рано поутру выгонял табун на пастбище, молодцевато восседая на жеребце и задорно гикая, подгоняя лошадей, радовался восходящему солнцу и приятной, захватывающей на полном скаку силе ветра, ударяющей в его молодое лицо.

В кухне было жарко; хорошо протопленная с вечера печь приятно грела спину; из приоткрытой форточки струился морозный воздух, рассеивая клубы махорчатого дыма. Разлившееся тепло вдоль спины показалось чрезмерным, старик привстал, отодвинул табурет от печи. В соседней комнате спала старуха, его супруга Ксения, с которой прожил он сорок лет. Ксения среди ночи часто громко и тяжело храпела. Дед Федор просыпался, злился, уходил на кухню и курил, просиживая так до самого утра. Будить жену не решался.

Неожиданно старик услышал за окном голоса. Показалось, что это был то ли плач, то ли крик молодой женщины. «Кто в такую пору шляется по дворам?». Дед подошел к окну. На дворе было светло от снега; хорошо виднелся сарай, поленницы дров и помойка. Людей нет. «Почудилось, наверное». Старик вздохнул, отошел от окна, но тревога осталась. «Не почудилось! Ведь слышал голос, хорошо слышал!». Натянув на ноги валенки, надев полушубок, шапку, старик вышел на улицу. Холодом обдало голую грудь, и он, жутко вздрогнув, застегнул ворот полушубка.

Во дворе было тихо, лишь глухо треснул сук дерева, схваченный морозом. Бледно светила луна, звезды сияли необыкновенно ярко, а небо казалось таинственным, черным, как великолепная необъятная шаль.

Старик обошел вокруг сарайки. Ни души. «Почудилось». И он пошел по расчищенным мосткам к дому. Проходя мимо помойки, заметил, что крышка откинута. «Опять соседка оставила открытой, снегу нанесет». Он склонился над крышкой, хотел было закрыть ее. Вдруг в темноте ямы он увидел белеющий предмет, и предмет, казалось ему, шевелился. «Кошка что ли бездомная?». Склонился ниже, стараясь рассмотреть. «Ба! Да это же ребенок!». Дед, вытащил его, дрожащими руками расстегнул полушубок и прижал ребенка к телу, с головой укутав воротом. Придя домой, положил ребенка на кровать. Осторожно вытащил изо рта малыша кляп, осмотрел изувеченную правую щеку. Старик был потрясен. «Изверги! Изуверы! Настоящие изуверы!» – кричал он. Услышав крики, старуха проснулась; испуганная поднялась с кровати и, охая от боли в пояснице, вошла в комнату старика.

Что случилось, Федор? Живот что ль прихватило?

Сгорбившись, старик возле кровати вытирал полотенцем окровавленную щеку младенца.

Какой к черту живот! Посмотри, Ксения, дите весь в крови. Неси скорее вату и йод.

Увидев лицо ребенка в крови, старуха вовсе перепугалась, стала судорожно рыться в аптечке. Нашла два бинта, бутылочку с йодом, принесла старику. Встав рядом, начала тихо шептать молитву, прося всевышнего помочь младенцу.

– Не стони ты! – ворчал Федор, – кроме нас ему никто не поможет. Подержи ему лучше головку, я вытру кровь.

Господи помилуй! Где же ты нашел его?

И снова бабка шептала молитву, незаметно шевеля губами, жалостно глядя на маленькое тело.

В помойке лежал, голый весь, словно собака дохлая!

В помойке?! Да как же он там оказался?

Мало что ли извергов на свете? Бросил его кто-то. Задушить хотели, тряпку забили в рот, чтоб задохся.

Да как же так, – ужаснулась старуха, – да разве можно так с дитем-то?!

Молодежь нынче распустилась! Ишь что творят, зверства какие. Иные бабы стали хуже сук! Сношаются по углам, а потом детей разбрасывают, стервы.

Разве баба бросила?

Не мужик же! Чай, баба рожает. Видно по мальцу, из роддома недавно. Видать только-только родила.

Ксения склонилась над ребенком, осматривая.

Живой хоть?

Живой! Кажись, дышит.

И не плачет вовсе. Боже ты мой, какая негодница бросила кровинушку!

Старик грудным теплом подул на руки малыша.

Замерз он, пальчики, вишь, синие. Может, водкой растереть?

Теплой водицы надо. Отойди, Федор, дай-ка мне, не мужиково это дело. Принеси водки, да воду приготовь теплую. В тазу. Да поторопись!

Старик навел в тазике теплой воды, принес большое махровое полотенце, чистую простыню, чтобы завернуть ребенка, и вдруг услышал младенческий плач. Сначала – тихое сопение, как будто немощное, потом – громче, громче… Радостное волнение охватило старика. «Что, ожил, кутенок?! Ори, малый, ори!». Он улыбнулся, нагнулся к малышу, стал ласково гладить его тело, согревая и как бы пробуждая дитя к новой жизни.

Погоди, не мешай, Федор! Дай разотру его хорошенько.

Он не задохнется запахом водки? – беспокоился дед.

Не задохнется.

Бабка завернула ребенка в простыню, принесла в кухню к печке, где на табуретке стоял тазик с теплой водой. От печки еще шел добрый жар.

Печка живо из тебя всю хворь вытянет. Русская печка самолучшая целительница.

Помыв младенцу голову и смыв кровь с лица, она со страхом увидела, что рана на щеке глубокая, тянущаяся от подбородка к виску, словно рубленая.

Глянь Федор, как его покалечили. И как таких людей земля носит!

Старик еще раз осмотрел рану, покачал головой:

Судить таких надо! Расстреливать! Может, «скорую» вызвать?

Как ее вызвать? Телефона нет во всем доме.

Постелив на кровати чистую простыню, Федор позвал жену, чтобы несла ребенка. Ксения принесла его, завернутого в махровое полотенце; насухо вытерла тело, положила, обвязала, хорошо запеленала. Затем завернула малыша в байковое одеяло и села рядом. Малыш только было успокоился, вопрошающе смотрел на морщинистое лицо старухи, но вскоре его глаза стали дремотно закрываться, и он вдруг снова заплакал, широко раскрыв рот.

Есть, поди, хочет! Как же это я?! – опомнилась Ксения. – Федор, молочка бы ему.

Она взяла ребенка на руки и стала качать, успокаивать, но малыш не унимался – плакал, начинал захлебываться слюной и кашлять.

Вскипятив в кружке молоко, и немного охладив, дед перелил его в бутылку, натянул на горлышко соску и принес Ксении. Старуха поднесла соску к губам малыша. Ребенок, ухватив ее, стал жадно сосать, тяжело и часто дыша носом. Вскоре он расслабил губы и, зевнув, вяло повернул голову на бок. Глаза блаженно закрылись, и он, ровно и тихо посапывая, заснул на руках старой женщины.

Дед Федор довольный, пробормотал:

Успокоился.

Уснул. Отнесу его к себе на кровать.

Федор вспомнил, что старуха хотела утром печь пироги.

Ксения, у тебя тесто на печи, поплывет скоро, не зевай. Когда встанешь стряпать?

Что ты беспокоишься? Полежу часок – другой и встану. Еще четырех нет. Придет Павел с женой, угостим пирогами, поспею ко времени.

Старик вздохнул, сказал с сожалением:

У Пашки у нашего детей нет. Не народила ему Светка. А им обоим считай уж по сорок лет. Сладят ли еще?

Светлана моложе Павла будет. Ну что же тут поделаешь, коли Бог не дал.

Нам старикам, негоже без внуков, – дед Федор понуро опустил голову.

ГЛАВА 3

Утром в кухне крепко пахло душистыми пирогами. Старуха застелила стол скатертью, разложила на блюде порезанную, густо дымящуюся ковригу. Старик принес горячий самовар, установил на середине стола и помог Ксении достать из печи последние противни с пирогами.

Пришли Павел и Светлана. Поздоровавшись, дед попросил говорить потише и не шуметь

Ну, отец, – улыбнулся Павел, – пироги готовы?

Готовы-готовы, снимайте пальто, проходите в кухню. Только не шумите.

А что такое, папа? – удивилась Светлана Андреевна,– белокурая красивая женщина с веселыми голубыми глазами, всегда называвшая свекра папой.

Погодь немного, узнаешь, – хмуро сказал Федор. – Садитесь за стол.

Светлана, любившая всякие тайны, первой прошла в кухню, оставив наедине мужа и свекра.

Вы на машине приехали? – спросил Федор.

Да, машина во дворе. Через часик нужно выйти погреть мотор, морозно сегодня.

Светлана Андреевна уже пробовала пироги, делая изумленное лицо, театрально закатывая глаза и охая от удовольствия.

Чудесные капустники! Попробуй Паша. Не пирожки, а объеденье.

Сейчас, только руки сполосну.

И Павел Федорович отошел к рукомойнику. Светлана с удовольствием съела еще кусочек пирога и вдруг, как бы опомнившись, спросила:

А где мама? У соседки?

В комнате она, сейчас придет.

Папа, ты о чем собирался сказать?

Светлана Андреевна неожиданно замолчала, услышав из соседней комнаты детский плач. Откинув рукой русые волосы, опустившиеся на лоб, удивленно взглянула на деда..

Что это, папа?

Ксения возится там с ребенком.

С каким ребенком?

Приперло ночью старуху, родила, – с грубой иронией ответил старик.

Ну что за шутки, папа!

И Светлана прошла в комнату бабки Ксении.

Помыв руки, к деду вышел Павел Федорович, с интересом посмотрел на комнату, откуда все яснее раздавался плач ребенка.

Квартирантку с ребенком пустили?

Куда мы ее пустим? – усмехнулся дед. – У нас всего-то две комнаты.

Павел испытующе разглядывал отцовское лицо.

Если не квартирантка, чей же ребенок?

Говорю, старуха ночью принесла, – снова съязвил старик.

Брось шутить, отец!

Полные губы Павла Федоровича расплылись в широкой улыбке, серые глаза задорно блестели.

Что, девка там, какая?

Тебе бы только о девках думать! – и дед Федор покачал головой. – Баба своя под боком, а ты о девках. Говорю, старуха там с ребенком.

Из комнаты послышался удивленный голос Светланы Андреевны. Она вышла в кухню с ребенком на руках, бережно его прижимая. Ксения с волнением следила за руками Светланы, боясь, что она нечаянно, чего доброго, уронит малыша. Светлана совершенно не умела нянчить детей.

Смотри, Паша, кто тут у нас! – сказала Светлана, показывая ребенка. – А царапина на щеке до свадьбы заживет. Правда, карапуз!

Увидев дитя, Павел Федорович выпрямился. Он был высок и широк в плечах. Недоуменно посмотрел на деда, затем на Ксению.

Чей же малыш?

Дед Федор устало опустился на табурет.

Ксения, – сказал он, – неси бутылку! Давай сначала выпьем по стаканчику водки. Вот выпью и расскажу все. Без водки не могу.

Ксения ушла в другую комнату. Светлана Андреевна присела рядом с дедом, прижимая к себе ребенка. Малыш доверчиво смотрел широко открытыми блестящими глазами, изредка поводя ими по сторонам.

Вошла Ксения, поставила на стол поллитровку, присела. Дед открыл бутылку, разлил водку по стопкам.

Будем здоровы! – он опрокинул стопку в рот.

Пожалуй, еще, – наполнил второй раз и молча выпил.

Хватит, Федя, погоди, не все сразу, – остановила Ксения мужа, заметив, что дед вновь посматривает на бутылку.

А я налью!

И он налил третью стопку, выпил, вытер рот рукавом рубахи.

Вот теперь можно и рассказать, – дед потянулся за пирогом. – Сижу я, значит, ночью возле печи и вдруг, слышу, баба где-то кричит. Подошел к окну. Никого. Почудилось, думаю. А у самого на душе дурное, неладное что-то. Мало ли теперь шпаны разной бродит, может, бьют какую женщину. Оделся, вышел – никого нет. Двор пустой, тишина кругом. Стал мимо помойки проходить, гляжу, крышка откинута, внутри белеет что-то, шевелится…

Федор тяжело вдохнул и снова потянулся за бутылкой.

Из помойки он ребенка вытащил, – сказала Ксения.

Дед Федор кивнул опущенной головой, подтверждая.

Светлана Андреевна ужаснулась, глаза ее сделались суровыми, руки задрожали.

Неужели это правда?

Дед Федор со злостью выругался матом. И сказал:

Видишь, какой шрам у него на щеке? Порезался он, видать, стекол да банок там всяких…

Павел Федорович провел платком по вспотевшему лбу. В кухне от протопленной печи шел жар.

Отец,, ты случаем не заметил в окно, кто его туда бросил?

Я же говорю, не видел никого, а видел бы, – дед покрутил кулаками, – голову бы оторвал стерве.

Что нам теперь с ним делать? – спросил Павел.

Дед Федор поднял порядком захмелевшую голову, глаза его туманно блестели.

Я думаю так, – сказал он, – если ребенок брошенный, значит, ничейный. Значит, его можно усыновить.

Светлана Андреевна вопросительно взглянула на старика. Не было ничего желание для нее, чем иметь сына, случай давал надежду.

Может, мы его действительно усыновим?

Что ты, – возразил Павел Федорович. – Кто нам его отдаст?

Но он же брошенный, – вмешалась Ксения. – Матка, видать, отказалась от него, сгубить хотела.

Вы хоть понимаете, как это делается? Сколько разных справок, бумаг нужно собрать, чтобы усыновить ребенка. Насколько мне известно, подобными вопросами занимаются в горисполкоме, а не в роддоме.

Какие нужны справки, я знаю, – настаивала Светлана Андреевна. – Справку о составе семьи, о заработной плате будущих родителей, о состоянии их здоровья…

Погоди! – перебил дед Федор, строго взглянув на Павла пьяными глазами. – Ты чего ерепинишся, сынок? Можно сказать, счастье привалило, ребенка бог послал, а ты отказываешься.

Не отказываюсь я, отец, не отказываюсь! Все дело в том, что мы все еще не знаем ничего об этом младенце. Чей он? Как попал в эту яму? Кто его родители? Может, он по глупой случайности оказался в этой помойке?

По какой такой глупой случайности? Ты в уме?! – вспыхнул дед. – Не хочешь ребенка так и скажи!

Ты опять не понял меня, отец. Я считаю, нужно сообщить в милицию. Может, ребенок краденый. Может, его давно ищут. И в роддом нужно сообщить. Они-то наверняка знают, кто мать этого малыша.

Вот чего, Павел, вызывай «скорую помощь», – сказал старик. – Мальцу нужно сделать перевязку. Сгоняй на машине до телефонной будки, позвони.

Я могу отвезти его в детскую поликлинику.

Не надо, – испугалась Светлана Андреевна. – Там спросят, чей ребенок? Кто мать, отец? Что ты ответишь?

Павел Федорович усмехнулся, отпил глоток остывшего чая. Взглянул на супругу, беззлобно, с горечью сказал:

Странные вы люди. Найдется его мать, и ребенка все ровно заберут.

А если не найдется? Тогда он останется у нас, и я буду его матерью, а ты, Павлуша, отцом.

Молодец, девка! – поддержал дед Федор.

ГЛАВА 4

«Скорая» приехала через полчаса. Из машины вышла средних лет худенькая женщина с узким, острым, как у ежика, лицом, одетая в шубку, из– под которой виднелся белый халат. Семеня короткими ногами, обутыми в валенки, вошла в дом, сняла в прихожей шубу.

Ее встретил старик.

Где больной?

В комнате. Дозвольте, помогу вам, – сказал дед.

Нет-нет, я сама.

Врач с чемоданчиком прошла в комнату.

Ребенок лежал распеленатый на старухиной кровати. На щеке его запекся кровью прямой рубец. Склонясь над ним, Ксения наблюдала, как он забавно выбрасывал вверх пухленькие ножки, неосмысленно глядя в потолок. Доктор присела на край кровати, раскрыла чемодан, стетоскопом прослушала грудь и спину ребенка, приложила руку ко лбу, спокойно вздохнула, не выразив ни глазами, ни вздохом ни малейшей тревоги.

Ксению удивило ее спокойствие, она все же волновалась.

Как же, доктор? Ладно ли все?

Похоже, воспаление легких, – сказала врач. – Температура, хрипы.

Стоявшие рядом Павел Федорович и Светлана Андреевна переглянулись. Павел Федорович опустил глаза, нахмурился, осуждающе сказал деду:

Нужно было сразу вызывать «скорую».

Старик фыркнул винным перегаром прямо в лицо Ксении. Старуха поморщилась и отвернулась, что-то зло пробурчала.

Нам, старикам, не добежать до телефонной будки, – сказала она. – Да и боязно среди ночи. Шпаны много, того и гляди…

Доктор уложила инструменты в чемоданчик.

Ребенку необходимо стационарное лечение. Положим его в больницу вместе с матерью.

Вы… вы хотите увезти его? – взволнованно проговорила Светлана Андреевна.

А что же вы хотели? Болезнь грудного не шутка. Одевайтесь, поедем в больницу.

Но, видите ли, я не мать…

Как? Где же тогда мать?

Старик хотел было рассказать историю появления ребенка, но Ксения, все время переживавшая, чтобы он не наболтал спьяну чего лишнего, выпроводила старика в другую комнату. Вернувшись, она узнала, что Светлана с Павлом уже поведали врачу, что ребенок найден ночью в помойной яме.

Почему вы не позвонили сразу? – возмутился врач. – Он же мог умереть. Тем более, щеку порезал. Нужно немедленно чистить рану и накладывать швы.

Малыша запеленали, тепло закутали в одеяло. Павел Федорович вынес его к автомобилю. Светлана Андреевна удобно уселась в салоне «скорой помощи», приняла ребенка из рук мужа. Машина тронулась…

ГЛАВА 5

Светлана и Павел Старховы жили в двухкомнатной квартире в центе города. Обстановка в комнатах была скромной, хотя денег у четы хватало, чтобы жить роскошнее. Павел Федорович, работал механиком в городской автоколонне. Вернувшись с работы, он лежал на диване и читал свежие газеты.

Павел, ты спишь? – услышал он голос Светланы Андреевны.

Какой тут сон! Думаю все.

О чем, интересно знать?

Ты не догадываешься?

Светлана Андреевна предположила, что муж опять подозревает ее в измене. Хотя он никогда откровенно не говорил о своих подозрениях, но она это чувствовала. И вполне возможно, что он случайно видел, когда она проезжала на черной «Волге» со своим любовником, еще не старым полковником, служившим в штабе городского гарнизона. Однако Светлана Андреевна сохранила спокойствие, свойственное хитрым и умным женщинам, и даже улыбнулась, выразив на лице легкое недоумение.

Не понимаю, что ты имеешь в виду?

Я имею в виду малыша, который в больнице.

Мы не навещали его уже два дня. Завтра надо бы съездить к нему. Ты приди, пожалуйста, пораньше с работы, не задерживайся.

Постараюсь. Он, бедный, наверно, соскучился, ждет нас.

Он еще ничего не понимает.

Понимает, – возразила Светлана Андреевна. – Я вижу по его глазам, он признает меня, когда видит мое лицо.

Стархов усмехнулся, ничего не сказал. Он надеялся, если им удастся усыновить ребенка, жена перестанет изменять ему. С ребенком ей прибавится хлопот, и она, может быть, постепенно образумится, забудет о своем любовнике.

Павел, я на работе уже думала, как нам легче усыновить ребенка. Нужно сходить к Аркадию Николаевичу. Он председатель горисполкома, он нам поможет.

Каким образом?

Вопросы об усыновлении детей всегда рассматривал горисполком. Комиссия решает передать ребенка на усыновление в чью-то семью или нет. А Аркадий Николаевич – солидная персона в исполкоме, должен помочь.

Полагаешь, от него зависит решение?

Ах, не разбираюсь я в этих делах! – отмахнулся Павел Федорович. – Лучше сходи одна, ты все-таки женщина, тебе легче.

Светлана Андреевна с досадой заметила:

У тебя на уме одни машины и гаражи! А что посерьезнее – так сразу Светлана! Аркадий Николаевич твой школьный товарищ. Тебе и надо с ним поговорить.

Товарищ!.. Мы с ним поссорились на прошлой неделе.

Слышала, из-за чего вы поссорились. Молодой шофер из твоей автоколонны грузовиком случайно зацепил его служебную «Волгу».

Случайно, говоришь? Там ремонта на месяц. Кстати, откуда тебе это известно?

Наталья сообщила. Жена Аркадия Николаевича.

Павел Федорович задумался.

Почему бы тебе не поговорить о ребенке с Наташей? Она твоя подруга. Вот бы ей и передать о твоей просьбе мужу.

Светлана взглянула на него с укором.

Ты всегда надеешься только на меня!

«Может быть, Светлана потому стала изменять мне, что я часто не считаюсь с ее мнением, – подумал Стархов, – и в последнее время уделяю ей действительно мало внимания».

Вместе сходим к Аркадию, – сказал он хмуро.

Я уверена, он поможет нам усыновить малыша, – радостно произнесла Светлана Андреевна. – Помнишь, когда мы просили помочь с квартирой в центре города, он, не раздумывая, дал нам ордер как старым друзьям…

ГЛАВА 6

Утром Стархову позвонили и попросили срочно явиться на работу.

Когда супруг вышел, Светлана Андреевна задумалась. «Безвольный мужик, Павел! Сказали ему про аварию, и он сорвался и укатил. Ведь сегодня выходной день, был заранее запланирован. Слабохарактерный он… Вот Сергей Николаевич, Сережа – другое дело! Он уж сумеет постоять за себя. И характер у него – кремень! Правда, он часто поступает опрометчиво, но это было бы поправимо, если бы я стала его женой. Ах, как он желает этого! А все же мне Сережу жаль! Он отличный солдат для армии, но в жизни он такой же, верно, беспомощный».

Перекусив на скорую руку, Светлана Андреевна вышла из дома.

Подошел автобус. Светлана Андреевна, проехала две остановки, вышла у детской больницы. Спросив разрешения у дежурного врача, прошла в палату. В комнате было шесть кроватей; на них сидели и лежали женщины с детьми. В углу палаты стояла маленькая детская кроватка, в ней лежал ее несчастный младелец. Он не спал, равнодушно смотрел блестящими глазами вверх. Поздоровавшись с женщинами, Стархова подошла к малышу, а в груди у самой все трепетало от волнения.

Как славно у вас, – сказала она, оглядевшись, – цветы на подоконниках.

Мужья приносят, – улыбнулась красивая черноволосая женщина, похожая на цыганку.

Вы возьмите ребенка на руки, – сказала другая женщина.

Эти женщины знали, что Стархова была робкой, и видели, что она их стесняется, что теряется и толком не знает, как обращаться с ребенком.

Возьми, возьми его на руки, – сказала третья, полная, сероглазая молодая дама, державшая на руках свое дитя.

Стархова подняла малыша из кроватки. Одна женщина уступила ей свою кровать, и они вместе на этой кровати распеленали ребенка. Пеленки были мокрыми. Светлана Андреевна осторожно вытерла ножки и попку мальчика полотенцем и поцеловала его в животик. Малыш вдруг заплакал. Она стала успокаивать ребенка, взяв его на руки и нежно прижав к себе.

Не нашли еще ту, которая бросила его? – спросила сероглазая.

Нет, – тихо ответила Светлана Андреевна.

Теперь ее не найдешь. Она, наверное, давно из города уехала. Приезжала, видать, сюда специально, чтобы родить, а потом кому-нибудь подбросить. Знаю я этих «кукушек»!

Чем иметь такую мать, лучше вообще не иметь ее, – сказала лежащая на кровати молодая женщина.

И то правда! – поддержала «цыганочка», – этому ребенку все ровно житья не было бы с дурной матерью.

Прижимая к себе ребенка, Светлана Андреевна смущенно смотрела на говоривших и чувствовала себя как-то неловко. Ей казалось, что они не понимают ее чувств к этому маленькому существу и будто нарочно говорят о матери-«кукушке».

Вы действительно хотите его усыновить? – спросила беременная, с любопытством разглядывая Стархову.

Стархова, немного растерявшись, с трудом ответила:

Хочу.

И правильно! Ребенок здоровый, симпатичный, ему обязательно нужна мать. Иначе он станет бездомным. По детским домам и приютам не жизнь, а мука!

Жалко этих детдомовских, – сказала сероглазая женщина.– Они бедные, ходят по городу, как оборванцы. Неужели в детском доме нет приличной одежды? Страна богатая, уж можно позаботиться!

Беременная взглянула на говорившую с недоумением. И рассудила:

Откуда в детдоме приличная одежда? Они носят обноски друг после друга. У меня одна знакомая работала в детдоме воспитателем, рассказывала, как там живут ребята. Их даже кормят не так, как мы кормим своих детей. Разносолов всяких и сладостей они почти не видят. Но это еще ничего. А вот что еще говаривала знакомая… Они там часто дерутся между собой. Страсть! Старшие, так сказать, матерое хулиганье, что выросли на жестокости, учат этой жестокости младших – восьми – десятилетних ребят. Специально устраивают драки между ними и смотрят, как те до крови колотят друг дружку.

Прямо, как в волчьей стае, – ужаснулась сероглазая, – но я не слышала о такой жестокости в детдомах.

Этакое творится в Устюженском приюте… Говорят, там, что ни воспитанник, то вор или картежник.

Светлана Андреевна обернула малыша теплым одеялом, и, поцеловав его в лобик, положила в кроватку. Склонилась над ним, задумчиво улыбнулась. Она вспомнила сейчас ребенка своей подруги, работавшей вместе с нею в магазине. Вспомнила, как ухаживала за ним целых три дня, пока подруга ездила в Москву по делам; подумала что теперь у нее будет свой ребенок, и она, наконец, испытает материнское счастье.

В палату вошла молоденькая медсестра.

Малыша пора кормить, – сказала она.

Позвольте, я сама, – попросила Светлана Андреевна.

Медсестра передала ей бутылочку с молочной смесью и ушла. Почувствовав во рту соску, малыш стал жадно сосать. Наевшись, он языком вытолкнул изо рта соску и сонливо закрыл глаза. Стархова поставила бутылку на стол.

Теперь будет спать спокойно, – сказала сероглазая, подойдя к кроватке и посмотрев на ребенка. – Не проснется, пока снова не захочет есть.

«Цыганочка» тоже подошла к кроватке.

Тихий у вас ребеночек, – сказала она. – Можно позавидовать вам. А у меня такой крикун. И спит плохо…

«Тихий у вас ребеночек», – не раз повторила в сознании Стархова добрые слова. Как приятно они тронули ее! Никто никогда не говорил ей так.

Попрощавшись с женщинами, Стархова вышла из палаты и направилась в кабинет главного врача. Полный, добродушный на вид главврач, поправив очки, предложил присесть.

Я зашла спросить о здоровье ребенка.

Страшное уже позади, – сказал доктор. – Недельки через две этого ребенка мы выпишем.

Значит через две недели я смогу забрать младенца?

Сможете ли взять, не знаю, – главврач снова поправил очки. – Как решат в отделе по охране прав детства..

Стархова нерешительно произнесла:

Я надеюсь, что ребенок все же будет моим.

ГЛАВА 7

Избавившись от ребенка, Катерина Белова выехала в Новгород. Она сидела в купейном вагоне поезда «Ленинград – Новгород» и думала ужасах той морозной ночи, когда так жестоко расправилась со своим младенцем. Прошел уже месяц, но совесть мучила ее. Часто, закрывая глаза, она видела пустой заснеженный двор, поленницы дров возле сарая, яркий диск луны и темное, блестящее стеклом и консервными банками дно выгребной ямы. Вспоминая все это, она вдруг отчетливо слышала младенческий плач – пронзительный плач замерзающего на руках совершено голого ребенка. Катерина в страхе открывала глаза и тихо дрожала от мучительных видений. «Это ужасно! Ужасно! – повторяла она. – Как я могла? Боже, прости меня, если сможешь! Прости! Лучше накажи!.. Найди мне наказание, мучительное… найди!.. Ты все видишь, ты поймешь мой поступок! Прошу тебя, накажи!..».

И снова перед ее глазами появляется небольшой городок под Ленинградом, куда она выезжала намеренно, чтобы родить и оставить в нем ребенка; появлялся двор на окраине городка и помойка… « Господи! Придумай кару мне, накажи, но помоги забыть все это, помоги!..»

Катерина Белова была необыкновенно привлекательной: большие голубые глаза, великолепные темные брови, полное круглое лицо. Волосы русые и пышные, свободно спадающие на плечи. Особую прелесть лицу придавали маленький, слегка вздернутый носик и длинные чудные ресницы.

Поезд покачивало. За окном мелькали дома незнакомой станции, переезды с закрытыми шлагбаумами и стоявшими на дорогах машинами. Попутчица – пожилая женщина, одетая в черное теплое платье, что-то вязала. Ее сухие, тонкие пальчики ловко перебирали вязальные спицы. Она была худощава, лицо спокойно и вместе с тем серьезно. За два часа пути она не обмолвилась ни словом, лишь изредка поднимала глаза на Белову или смотрела в окно. А Катерина сейчас остро испытывала потребность поговорить с кем-нибудь , хотя бы немного облегчить не оставляющее ее чувство вины. И, может быть, поговорив с этой незнакомой женщиной и рассказав ей о своей нескладной жизни, она успокоилась бы немного. Но молчаливая женщина пока никак не проявляла желания побеседовать с ней.