Текст книги "Наследник престола"

Автор книги: Вячеслав Голяшевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Ложь была противна Катерине, но она вынуждена была говорить неправду, находя сейчас в том спасение.

Жениха своего еще не забыла? – спросила Дарья. – Про Кольку я говорю, про Шувалова.

Помню, – усмехнулась Катерина. – Все такой же робкий?

Возмужал он. Работает трактористом в совхозе. Часто к нам заходит, спрашивает о тебе.

Катерина вспомнила этого парня. В школе учились вместе. Ухаживал он за ней, цветы дарил, был влюблен. Но робок был ужасно! Так ни разу и не поцеловал ее. Тогда Катерину забавляло его ухаживание, и она сама была немножко влюблена в него.

Он еще не женился?

Ждет тебя, – сказала Дарья. – Говорит, все равно дождусь! Вина не пьет, работящий. Узнает, что ты приехала, обязательно прибежит к нам. Придется поженить вас…

Катерина рассмеялась, подумала:

«Ах, сколько их было! И сколько сваталось за меня. Не замечали даже, что я легкомысленная. Лишь бы жениться на мне. Наверно, думали, если выйду замуж – поумнею. Да зачем все они мне?! Я свободная женщина. Семейный уют не для меня».

Не пьющий и работящий – это хорошо, – улыбнулась Катя. – Но замуж я пока не собираюсь.

Дарья неодобрительно отнеслась к словам дочери, по-матерински осудила:

Загуляешь, девка! Потом на тебя ни один парень не посмотрит. Мужики нынче собирают спелую ягоду.

Из соседней комнаты вышел отец с хорошо выбритым лицом. Так он выглядел намного приятнее.

Гуляй, Катька, – сказал он. – Рано выходить замуж – тоже глупо.

Дарья с возмущением взглянула на мужа.

Вот принесет тебе в подоле, тогда узнаешь, рано ли ей замуж!

И Катерине вновь ясно вспомнилась морозная ночь, поленницы дров, яркая луна и эта преследовавшая всюду ее воображение ужасная яма. Словно наяву, она увидела перед глазами голого кричащего ребенка… В коленях появилась неожиданная слабость, губы мелко задрожали… Голова закружилась… И помойка, и сарай, и ребенок куда-то уплывали от нее… Катерина упала без чувств…

ГЛАВА 12

В Дом ребенка Светлана Андреевна вошла вместе с Муровой. Ехать сюда одна не решилась, потому упросила Наталью Павловну отправиться с ней.

Заведующую Домом ребенка зовут Галиной Ивановной Марковой, – сказала Мурова, когда вошли в фойе. – Она родственница моему мужу. Очень хорошая женщина.

Заведующую они застали в кабинете, светлом, уютном и теплом, заставленном книжными шкафами с картотекой на воспитанников. Галина Ивановна Маркова оказалась немолодой полной женщиной с черными раскосыми глазами, чем-то похожей на узбечку.

Догадываюсь, зачем вы пришли, – сказала Маркова. – Мне звонил Аркадий Николаевич, рассказал о вас. Светлана, ваш ребенок жив, здоров, сейчас находится в младшей группе. Хотите, можете взглянуть.

Светлана Андреевна взволнованно проговорила:

Очень хочу!

Наташа, свари, пожалуйста, кофе, – попросила Маркова. – А мы навестим ребенка.

В светлой комнате, куда Стархову провела заведующая, стояли пять кроваток. На больших окнах висели прозрачные занавески, а рядом – вдоль стены – на полу стояли раскрашенные горшки с цветами и южными растениями, вьющимися ввысь тонкими зелеными ветвями, живописно украшавшие комнату. Здесь были и бегония, и герань, и традесканция, и амазонская лилия, и китайский розан. Своеобразие комнаты дополняла поющая в клетке канарейка. Пол был услан широким мягким ковром, а стены украшали резные эстампы со сказочными персонажами.

Светлана Андреевна восхитилась:

Экзотика кругом! Прямо идем!

А самой не терпелось поскорее увидеться с ребенком, с которым не встречалась больше недели. Проходя мимо кроваток со спящими детьми, она вдруг остановилась, увидела малыша со шрамом на щеке, прикрытого одеяльцем и спокойно спящего.

Узнали? – улыбнулась Галина Ивановна.

Светлана Андреевна кивнула, ощутив прилив радостного волнения, но в то же время ей было как-то неловко – ведь малыш чужой! Даже в тоне заведующей она пыталась уловить насмешку над собой. Но Маркова говорила с ней спокойно и серьезно.

Как его назвали? – спросила Стархова.

Альбертом. Альбертом Чайкой.

Странная фамилия. А вообще, звучит хорошо!

Светлана Андреевна поправила одеяло в кроватке, чуть съехавшее вниз, и склонилась над ребенком, разглядывая рубец на щеке, оставшийся после снятия швов.

Я могу брать его домой?

Да, конечно, – сказала Маркова. – Аркадий Николаевич умолял меня о вашей просьбе. Я не против..

Улыбка осветила лицо Старховой, она не смогла сдержать чувств.

Если бы вы знали, как я рада! Вы не представляете, как я влюблена в этого малыша! Вы, наверное, меня поймете…

Маркова сочувствующе сказала:

Я прекрасно понимаю вас. Я сама безумно люблю детей, поэтому и работаю здесь. На другой работе я бы чувствовала себя обделенной. Что ж, пойдемте пить кофе.

Когда вошли в кабинет, Мурова разливала в чашки кофе. Увидев их довольные лица, она сказала:

Я вижу, вы пришли к согласию. А ты, Света, расстраивалась, сомневалась в заведующей.

Сомневались, – удивилась Маркова. – Во мне?

Мурова присела за стол, усмехнулась.

Света шла сюда, надеясь только на мою поддержку. Она полагала, что здесь ей не разрешат видеться с ребенком.

Я действительно сомневалась, – произнесла Стархова. – После того, как мне отказали в усыновлении.

Забудем об этом, – сказала Мурова. – Не разрешили усыновить – не велика беда. Ребенка, можно сказать, ты все равно отвоевала. Маркова выложила на стол печенье конфеты.

Кстати, Света, – заметила она. – Врач считает, что ваш ребенок хорошо развивается и что он самый спокойный в группе. Значит, родители у него были здоровыми.

Поблагодарив заведующую за угощение, Стархова с Натальей Павловной вышли на улицу. Пройдя немного, Стархова обернулась, взглянула на двухэтажное каменное здание Дома ребенка – стало жаль оставленного в нем малыша.

Не вздыхай, – сказала Мурова. – Теперь малыш твой.

Они шли по утоптанному снегу аллеи меж голых заснеженных тополей, шли, вдыхая мягкий, сырой воздух города. Впереди забавно прыгали воробьи, дрались из-за корки хлеба, брошенной кем-то на дорожку.

Света, что у тебя с Павлом?

Стархова подняла грустные глаза.

С Павлом?.. О чем ты?

Ходит он хмурый, – пояснила Мурова. – Бледный, будто больной.

Он всегда такой.

Да нет. Я разговаривала с ним о ваших отношениях. Вижу, что между вами твориться что-то неладное.

Озабочено вздохнув, Стархова проговорила:

Наверно, так и есть.

Странно. Раньше вы были счастливы!

Время меняется, меняются и люди. Одних время сближает, других – разъединяет. И объяснить эту странность трудно.

Разлюбили что ли друг друга?

А была ли любовь?

И Светлана Андреевна сжала губы, взгляд ее помрачнел.

У вас была, – настаивала Мурова. – Я помню, как вы были счастливы.

Это не любовь была – затянувшееся увлечение. Охладела я к нему. Нет между нами привязанности, понимаешь?

Почти двадцать лет прожили вместе. Что ж теперь, разойтись?..

Не знаю. Я думала, если мы усыновим ребенка, я всю любовь передам малышу, и, может быть, легче будет жить. Кажется, и он так считал. Он чувствует, что я не люблю его. Но теперь, когда не удалось усыновить младенца, я не смогу жить с ним под одной крышей.

Наталья Павловна задумалась. Минуту шли молча, слушая скрипящий под ногами снег.

Несчастлива ты, Света.

Не жалей меня, Наташа. Я сама во всем виновата. Павел не знал счастья со мной. Я погубила его жизнь, и не хочу больше мучить его, потому что знаю: если останусь с ним, он будет так же страдать.

Ты все это выдумала себе! – возразила Мурова.

Нет! Павел хороший, умный, без меня он будет счастлив. Найдет себе другую жену… не такую, как я …

Глаза Светланы Андреевны повлажнели. Она вынула из сумочки носовой платок и, всхлипнув, осторожно промокнула им слезы. Расстроенная, она ускорила шаг. Мурова едва поспевала за ней. Она пыталась утешить Стархову, но Старховой эти утешения было слушать невмоготу. Она предпочла бы сейчас, чтобы ее ругали – ведь это она сделала Павла несчастным, она терзала его последние три года. И Павел знал, что она изменяла, но не смел даже намекнуть ей об этом, потому что любил ее.

ГЛАВА 13

Аркадий Николаевич уговорил Стархова поехать на рыбалку. Стархов согласился, хотя рыбная ловля ему вовсе не нравилась, он считал ее скучным занятием. В воскресенье с утра они выехали на служебной «Волге» за город. Свернули на укатанную лесную дорогу, проехали километров пять, и остановились возле дачи Мурова. Водитель внес в дом рыболовное снаряжение. Стархов с Муровым прихватили рюкзаки.

Дача у тебя хорошая, – сказал Стархов.

Я думаю продать ее.

Муров окинул взглядом огромную дачу.

Не жаль будет?

Нет, – сказал Муров. – Скоро построю новую. На жемчужных озерах. Бывал там? Прекрасный воздух! А рыбы сколько!

Они вошли в дом. Всюду была добротная мебель, наверх вела лестница с ковровой дорожкой. Муров включил телевизор, желая посмотреть утренние новости. Водитель Мурова срывал с поленьев бересту, растапливал камин.

Аркадий, а где материал возьмешь для строительства?

Муров попросил водителя принести сигареты, забытые в машине. Когда водитель ушел, Муров усмехнулся.

Старому шоферу, который возил меня на горисполкомовской «Волге», я доверял. Простодушный был парень. А этого еще не распознал. А материал для строительства я возьму на деревообрабатывающем комбинате.

Но там очень дорогой. Дача обойдется тысяч в двадцать.

Ты же не глупый мужик, Павел. Нам с тобой пристало быть откровенными. Скажи, кто в наше время строит дачи за свой счет?

Павел Федорович улыбнулся. Он почувствовал, что Муров неспроста заговорил откровенно. Что-то замышляет Первый секретарь…

А твоя дача разве за твой счет? – спросил Муров.

Страхов смутился, недоверчиво взглянул на Мурова и вдруг улыбнулся, подумав, что и он, и Муров – оба ловкие мошенники.

Моя дача – подарок автоколонны.

Ну да, – усмехнулся Муров. – Эту сказку можешь рассказывать в детском саду. Или работягам своим в автоколонне скажи, что дача даренная – они поверят. И про бензин, который заливаешь в свои «Жигули», и про запчасти тоже скажи, что даренные – работяги поверят. Но наша бдительная служба ОБХСС никак не поверит.

Но тебе она верит?

Верит, потому что я Первый секретарь!

Вошел водитель с сигаретами.

Спасибо, Борис, – Аркадий Николаевич закурил. – А теперь давайте-ка разогреем наши потроха. Павел, вынь из рюкзака водку, я приготовлю закуску, – он стал рыться во втором рюкзаке. – Куда это Наташа сунула соленые огурчики?

Водитель помог Аркадию Николаевичу выложить на стол еще теплые пирожки, копченую колбасу, яичный рулет, соленые огурцы. Втроем сели возле камина за стол, разлили водку в стаканы.

Выпьем за то, чтобы нам всегда было хорошо!

И Муров опрокинул стакан в рот.

Водитель пить не стал, хотя ему налили.

Борис, ты чего не пьешь? – спросил Муров.

Аркадий Николаевич, я же за рулем.

Что, старый «Первый» не разрешал тебе ни грамма за рулем?

Он всегда боялся попасть в аварию, – сказал водитель.

Аркадий Николаевич усмехнулся.

Старые люди всегда опасаются. Пей! От ста пятидесяти граммов не захмелеешь. Здоровый бык. Согреешься..

Борис с удовольствием выпил.

Прихватив с собой бур и удочки, Стархов с Муровым вышли на реку. По дороге Стархов сказал:

Я бы на твоем месте не разрешал ему пить.

Напрасно. Сейчас он выпил вместе со мной, почувствовал, что я добрая душа. Я доверил ему раз, он будет доверять мне всегда. И можно быть спокойным, что он никогда никому не расскажет, чем занимается Первый секретарь в свободное время. Доверие – великая штука! А душа человека, как известно, тончайший инструмент, требующий весьма бережного отношения. Какой философ сказал это?

Лед на речке был толстым, припорошенным снегом. По обеим сторонам реки рос густой смешанный лес, весь белый от снега, лишь в самом низу, где начинались стволы сосен и елей, зеленели яркие просветы. Стархов был одет в ватные брюки и в полушубок. На Аркадие Николаевиче был меховой комбинезон, теплый полушубок, на ногах – унты из собачьего меха.

Пробурив лунки, стали ловить рыбу на мормышки.

Не пойму, зачем тебе продавать эту дачу? – сказал Стархов. – Была бы старая, можно продать. Но дача новая, добротная!

Рыбы в этой речке не стало, потому и продаю, – пошутил Муров. – Без рыбной ловли, Павел, я жизни не представляю. А если серьезно – деньги нужны.

Зачем тебе столько денег?

Об этом я тебе позже скажу, а пока… Знаешь Павел, у меня имеется прекрасная идея! Слышал, у вас в автоколонне списывают сразу пять автомобилей марки «Волга»?

Списывают, – сказал Стархов. – Эти машины использовались как такси.

Аркадий Николаевич лукаво намекнул:

Раз их списывают, значит, они пойдут в металлолом.

Вероятно.

Павел, нельзя ли собрать из этих пяти «Волг» три приличных?

Сделать приличными можно все пять автомобилей. Они еще не выходили положенного срока. А зачем тебе это?

Павел, мы с тобой люди не глупые, понимаем, что одну «Волгу» можно продать тысяч за семь – восемь какому-нибудь южанину. А пять восстановленных «Волг» – это уже тридцать пять – сорок тысяч рублей.

Стархов покосился на Мурова.

Есть же начальник автоколонны…

Он замечательный человек!– перебил Муров. – Мы с ним переговорили на эту тему и прекрасно друг друга поняли. Он не претендует больше, чем на пять тысяч. Запасными частями для восстановления автомобилей он тебя обеспечит.

Стархов потер ладонью лоб, раздумывая.

Значит, от меня требуется только восстановить машины?

Не более, – Муров дернул леску и вытащил окуня.

Стархов вынул из кармана полушубка фляжку с водкой, приложился, передал Мурову и с беспокойством сказал:

Опасное вообще-то дело.

Павел, мы с тобой мухи по сравнению с теми слонами, которые вершат более крупные дела.

И Аркадий Николаевич поднял вверх палец.

Стархов смущенно улыбнулся.

Хорошо, я подумаю. Деньги вещь заманчивая.

ГЛАВА 14

Открыв глаза, Катя обнаружила, что лежит в постели в одной сорочке. Стала вспоминать, что с ней произошло. В смутном сознании постепенно восстановился разговор с отцом и матерью, и она вспомнила, что ей с вечера стало дурно, и она, кажется, потеряла сознание. Приподнявшись в постели, почувствовала боль в правом локте.

«Вероятно, я упала без чувств прямо на руку».

И она осмотрела локоть, заметила небольшую ссадину.

За окном было светло. Заснеженная береза склонила белые ветви к самым стеклам. Какая-то птичка суетливо порхала меж ветвей, сбивая крыльями снежную пыль. На кухне слышались мягкие шаги. Глухо потрескивала топящаяся печь. Пахло уже знакомыми щами с кроличьим мясом. Захотелось досыта поесть этих ароматных щей.

Она встала с кровати, надела халат, вошла в кухню. Мать в черном фартуке суетилась возле плиты, помешивая ложкой в бурлящем чугунке.

Встала? – обрадовалась Дарья. – Как ты напугала меня вчера! Упала на пол, будто мертвая.

Катя притворно улыбнулась и сказала:

Это у меня от малокровия.

Дарья отошла от печи, присела на стул, чувствуя усталость.

С тобой часто такое случается?

В первый раз, – призналась Катя. – Наверно, нужно побольше моркови есть, помогает от малокровия.

Катерина помылась под рукомойником, почистила зубы.

Спала ты крепко, – сказала Дарья. – Когда пришел врач, мы хотели разбудить тебя, но он не позволил. Сказал, пусть ваша дочка выспится. Утомлена она. Я раздела тебя прямо в постели и прикрыла одеялом.

«Странно, – подумала Катерина. – Сейчас во мне такая легкость, будто ничего и не произошло. Не следует мне больше думать о ребенке, не нужно тревожить себя дурными мыслями. Я слишком часто вспоминаю его, вижу перед глазами ту ночь… Нужно забыть об этом. Развлечься чем-то…».

Из косметической сумочки Катерина вынула карандаш, стала подводить брови. В дверь кто-то постучал. Дарья открыла и удивилась.

Коля?!

Николай Шувалов робко вошел, поздоровался. В руках у него был большой сверток, который он старался прятать за спину. Катерина заметила, что Шувалов немного подрос, стал шире в плечах. Она улыбнулась ему. Николай не знал, как заговорить с Катериной, смущался. А Катерину, как и прежде, забавляла его робость. Она подумала, что Шувалов, хоть и повзрослел заметно, но остался прежним несмелым мальчишкой.

Катерина, сдерживая усмешку, пошутила:

Говорят, ты любовницу себе завел?

Дарью словно обожгло от насмешки дочери.

Уймись, – сказала она строго. – Ишь чего выдумала.

Шувалов смутился еще больше, застенчиво опустил глаза.

Нет у меня любовниц! Сплетни пускают по деревне.

Катерина с интересом посмотрела на сверток.

Что у тебя там? Случайно не подарок мне?

Шувалов осторожно развернул сверток, стеснительно поглядывая на Дарью.

Тюльпаны! – Катя от восторга широко раскрыла глаза. – Где ты их раздобыл, Коля?

С утра в городе купил, на рынке.

Катерина игриво поцеловала его в щеку.

Николай вовсе растерялся. Это был первый поцелуй в его жизни, поцелуй красивой и любимой девушки.

Зачем ты их так плотно завернул в газету? Они помялись.

Шувалов замешкался. Его выручила Дарья.

В окна, небось, глазеют старухи, – сказала она. – Коля опасался, что они заметят цветы, и потом будут судачить, что дарил их тебе.

А что в этом дурного? – удивилась Катерина. – Дарить цветы любимой женщине – это прекрасно! Или, может быть, ты не любишь меня, Коля?

Смущенный, Шувалов заерзал на стуле, теряясь, не зная, что ответить. Ему было нестерпимо слышать это, и он краснел. Он очень хотел бы сорваться сейчас со стула и бежать от Катерины, чтобы где-нибудь за домом остудить свое раскрасневшееся лицо. Но сбежать он не мог. Он слишком любил эту бесстыдную Катерину.

Люблю, – ответил он робко, боясь, что теперь она может усмехнуться и съязвить что-нибудь более невыносимое.

Катерина серьезно взглянула на скуластое лицо Николая. Ее поразили длинные стрелки ресниц на глазах Шувалова.

Ресницы у тебя, как у девчонки, – она улыбнулась. – Странный ты, Колька! Мы так давно с тобой не виделись. Я думала, ты стал настоящим мужчиной. Дерзким! А ты…

Поведение дочери Дарье казалось подозрительным. Она с тревогой замечала, что в дочери произошли странные изменения, пока она жила в городе. Катерина вела себя чересчур легкомысленно, даже вызывающе.

«Уж не стала ли она в городе распутной девкой? Упаси Бог!».

Дарье хотелось, чтобы жители деревни увидели ее дочь гуляющей с Николаем. Она давно мечтала поженить их. И в деревне всем говорила: «Вернется Катька из города, обязательно отдам ее замуж за Шувалова». А Николай, узнав об этом, почти каждый день приходил к Дарье и предлагал свою помощь по хозяйству. Заранее считая себя женихом Катерины, он с усердием колол Дарье дрова на зиму, носил воду из колодца, а весной копал гряды, ремонтировал покосившуюся изгородь.

Катерина надела шубку, теплые сапожки и вышла с Шуваловым на улицу. Морозным воздухом обдало лицо, она зябко поежилась. Солнца не было, холодный пасмурный день не нравился ей. Гулять расхотелось…

Морозно на улице, – она потопталась на крыльце.

Хочешь, пойдем ко мне, – предложил Шувалов.

А родители твои дома?

Они вчера уехали в Москву за колбасой. Вернутся только завтра.

В доме Шувалова было тепло. С утра он успел протопить печь и съездить за тюльпанами в город. Шувалов помог Катерине снять шубку, и они прошли в комнату. Николай поставил пластинку на проигрыватель с записью какой-то унылой песни, присел на диван рядом с Катериной.

Ты о чем-то задумалась?

Да, – сказала Катя. – Я думаю, крепко ты меня любишь?

Шувалов слегка смутился, но произнес:

Люблю, крепко!

И думал обо мне часто?

Каждый день. Я ждал тебя, Катя.

Улыбнувшись загадочно, Катерина встала, приглушила звук проигрывателя.

Значит, я перед тобой в долгу? Ты ждал меня, а я о тебе и не вспоминала.

Но теперь мы будем вместе?

Несколько дней, – сказала Катерина. – Скоро я снова уеду в Ленинград.

Белова прижалась к нему. Николай с замиранием дыхания почувствовал тепло ее упругих бедер. Столь доверчивая близость смутила его, уши горели, он чуть отодвинулся, посмотрел на нее виновато. И вдруг в глазах Катерины он увидел прежде незнакомый ему блеск какого-то непонятного ему азарта.

Ты боишься меня? – усмехнулась она.

С чего ты взяла? Нет, конечно.

Тогда обними.

Обнять? – он озадачено пожал плечами и легко обнял ее.

Разве так обнимают?

Катрина сжала его в своих объятиях и коснулась губами его лица. От волнения Шувалов весь затрепетал, кровь застучала в висах. Ему, ни разу не имевшему близости с женщиной, были непонятны действия Катерины, и он в растерянности отклонился от нее.

Эх, ты, деревня!

Белова отвела взгляд. Самой стало стыдно – стыдно оттого, что Николай обычный недотепа, не понял ее желания.

Я хочу курить, – сказала она.

Курить? Ты разве куришь?

Катерина раздраженно усмехнулась.

Ты принесешь мне сигареты?

Николай покорно прошел в кухню, принес пачку «Памира».

Гадость! – фыркнула Катерина, но закурила.

Зачем ты стала курить, Катя?

Жизнь неважная.

Катерина удобнее села на диване, незаметно расстегнула нижнюю пуговицу платья. Легким движением руки откинула полу платья, как будто ненароком. Оголенная крепкая ляжка соблазнительно белела. Шувалов хотел было полой платья прикрыть ее ногу, но Белова прижала его протянутую руку к ляжке. Шувалов взглянул на нее с недоумением.

Зачем это ты?

Дурашка, – улыбнулась она. – Ты же любишь меня?

Люблю…

Шувалов стал освобождать свою руку – ляжка обжигала ему ладонь. Катерина рассерженно убрала руку Николая.

Зачем ты врешь, что любишь меня?

Я очень люблю тебя! – клялся Шувалов.

Тогда поцелуй!

Сдерживая волнение, Николай приблизился к ее лицу, осторожно поцеловал.

Ну, до чего ты робкий! – вздохнула Катерина. Ласково погладила его волосы и прошептала на ухо:

Иди, запри дверь.

Зачем?

Катерина была готова рассмеяться. Николай выглядел ужасно растерянным. Она встала, закрыла на крючок дверь и сменила пластинку на проигрывателе. Шувалов чувствовал себя так, будто находился в руках палача и с минуты на минуту ждал какой-то не выносимой пытки. Катерина подсела к нему; не испытывая чувства стыда, расстегнула кофточку, обнажила крепкие, округло стоящие груди. Николай вспыхнул как от огня: уши горели, лицо густо покраснело, голова пошла кругом.

Поцелуй меня теперь.

Она обняла его, крепко целуя, потянула на себя. Уже лежа на диване, Катерина стала расстегивать его рубашку, брюки. Шувалов весь обмяк, прикусил губы от странного блаженства и уже не мог противиться ей…

ГЛАВА 15

Пришла весна. Майские дни выдались теплыми, солнечными. На даче Мурова, которую он еще не успел продать, все дышало пробуждением. Луговина вокруг дачи зеленела яркой, нежной травой, робко тянущейся к солнцу. Лес покрылся изумрудной дымкой, приятно повеселел; большой нестройный оркестр певчих птиц исполнял в нем свои мелодии; осины, клены, березы горели бирюзой листьев, еще нежных и клейких, только что распустившихся.

Было безветренно. Прогретый воздух поил ароматами трав и леса. На лужайку возле дачи был вынесен стол. За ним сидели Светлана Андреевна Стархова и Наталья Павловна Мурова, приехавшие вместе с мужьями отдохнуть на природу. Наталья Павловна, одетая в легкое безрукавное платье, вязала свитер для дочери, смеясь и разговаривая со Старховой. А Светлана Андреевна, отвечая ей, наблюдала за игрой детей, которые забавно ползали по широкому ковру, расстеленному на лужайке, играя с кучей погремушек.

Как думаешь, Наташа, не холодно им? – спросила Стархова, беспокоясь, как бы дети не простудились, особенно, ее Альберт, которого она взяла из Дома ребенка.

Что ты, Света! Сегодня день жаркий и нет ветра. Ничего с ними не случится. Дети должны больше бывать на свежем воздухе. Здесь так хорошо!

Мурова взглянула вдаль, на блестящую воду речки и, не увидев ни Стархова, ни своего супруга, озабочено вздохнула:

Говорила я им, чтобы в два часа пришли на обед. Разве Аркадия оттащишь теперь от речки. Он без рыбалки жить не может. А обед остынет.

Светлана Андреевна встала и нежно провела рукой по русой головке Альберта. Улыбнувшись, поправила на нем ползунки.

Интересно, что их ждет впереди? Какая у них будет жизнь?

Не знаю, – сказала Наталья Павловна. – Знаю только, что Танечка у меня вырастет красавицей. У нее очень милое личико.

И Алик симпатичный. Может быть, лет через семнадцать они поженятся?

Мурова усмехнулась, склонила набок голову с черными, пышными, блестящими на солнце волосами.

Может быть. Они же, я думаю, будут вместе расти. Но только не через семнадцать лет – попозже. Танечка сначала должна окончить институт, получить профессию, а потом уже можно думать и о замужестве.

А мой Алик, наверное, станет моряком. Фамилия у него морская – чайка. Может, станет штурманом дальнего плавания.

Фамилию, конечно, ему дали звонкую. Мне нравится.

А представь, – улыбнулась Светлана Андреевна. – Татьяна Чайка! Звучит?

Мурова на секунду задумалась.

За моряков выходить замуж опасно. Они изменчивы. К тому же по целому году скитаются по морям, не видят ни семьи, ни дома.

Зато денег зарабатывать будет много. Привозить твоей Танечке хорошенькие наряды.

Господи! О чем мы размечтались? Может, судьба разлучит их навсегда еще в пятнадцать лет. Разъедутся по училищам, институтам…

Наталья Павловна отложила вязанье, пошла в дом за мегафоном. Вернувшись, она отошла подальше, чтобы не напугать детей громким звуком, и сказала в мегафон:

Аркадий! Павел! Обед давно остыл! Хватит рыбачить!

Положив мегафон, Мурова заметила, что ее дочь пытается выползти на траву. Она посадила ее обратно на ковер.

Кстати, Света, ты серьезно надумала разводиться с Павлом?

Светлана Андреевна пожала плечами, тихо вздохнула.

Ты не подумай, что выпытываю из тебя признание, – смутилась Мурова. – Ты же сама раньше говорила об этом.

Тебе сказала по секрету…

Но я никому не проболталась, – заверила Мурова.

Светлана Андреевна откинула за плечи белые распущенные волосы, взглянула на подругу настороженно.

Мне кажется, Павел стал избегать меня, – сказала она. – Все время молчит, как воды в рот набрал.

Может у него появилась другая?

Из-за кустов ивняка, росшего на берегу речки, вышли Муров и Стархов. Оба были в клетчатых безрукавных рубахах, в резиновых сапогах. На поясном ремне у Мурова висел нож в ножнах. Стархов нес целлофановый кулек, полный рыбы.

Хозяйки, придется вам вечером варить уху, – воскликнул Аркадий Николаевич, показывая на рыбу.

Сварим.

Наталья Павловна принесла на стол обед. Все расселись, стали есть ароматный борщ.

Наташа, – Аркадий Николаевич пошарил взглядом на столе. – А где вишневая наливка? Принеси!

На столе появился графин с наливкой. Аркадий Николаевич разлил наливку в бокалы.

Выпьем за то, чтобы над нашими детьми всегда светило солнце.

Он чокнулся со всеми. Заметил, что супруги Старховы сблизили свои бокалы, и оба опустили глаза.

«Видимо, не желают смотреть друг на друга, – подумал Муров. – Недаром Павел намекал мне о близком разводе. Значит, догадывался, что Светлана уйдет от него. Жаль!».

Метрах в двухстах от дачи по лесной дороге проехал гусеничный трактор. Прицепленная к нему большая телега была полностью загружена добротным лесом.

Вот он, наш лес, – печально сказал Муров. – Гонят «кругляк» за границу.

Светлана Андреевна увидела груженную с верхом телегу.

Куда его вывозят? – спросила она.

В Финляндию. В обмен на мебель.

Вновь добавив в бокал наливки, Муров продолжил:

Сами-то не научились делать хорошую мебель. Талантливая Россия! Стыдно! Наша мебель, наши шкафы на Западе могут сгодиться только для разведения кроликов, если просверлить в них дырки.

Да и где в России таланты? В России остались одни коммунисты, – сказал Стархов.

Полегче, Павел, – Муров нахмурился, но тут же улыбнулся. – А впрочем, ты прав. Русский мужик – не собственник, и потому плевать ему на все!

Когда обед закончился, Наталья Павловна убрала со стола, унесла в дом посуду. Светлана Андреевна взяла на руки маленького Альберта и сказала:

Пойду к речке прогуляюсь.

Стархов с Муровым остались наедине. Муров еще добавил наливки себе и Стархову. Выпили.

Павел ты замечательный механик! Все пять автомобилей, которые ты восстановил, уже проданы на юге. Только вчера мне позвонили из Грузии, сообщили.

Когда можно получить гонорар за работу?

Хоть завтра.

И сколько мне полагается?

Муров довольно растянулся в кресле. Сказал:

– Не обижу.

ГЛАВА 16

Был теплый вечер. Катерина шла по ленинградским улицам, приближаясь к гостинице; шла задумчивая, не обращая внимания на прохожих. Но не о ребенке она думала – ребенок постепенно уходил в забытье. Ей вспомнился Николай Шувалов, вспомнился потому, что сегодня опять получила письмо от него. Он писал часто – два раза в неделю, но Катя не отвечала ему, не считала нужным.

«И зачем мать дала ему мой адрес? Вдруг еще надумает приехать ко мне. Зря я побаловалась с ним. Влюбился теперь по уши!».

Белова прошла вдоль газонов, усаженных цветами. У гостиницы «Прибалтийская», приветливо махнула рукой знакомой девушке, поджидавшей клиента возле входа в гостиницу. У автостоянки, присела на скамеечку, закинула ногу на ногу. Короткая юбка сползла на самый зад, открыла ее сочные ноги. Катерина закурила. Сигарету она держала особенно – в кончиках пальцев, подносила к губам плавным движением. Теперь любой без труда определит в ней представительницу древнейшей профессии. Но она ждала того, с которым провела вчерашнюю ночь и с которым договорилась встретиться сегодня. Он был дипломатом, приехал в Союз по торговым делам, превосходно говорил по-русски и щедро расплачивался за любовь.

Белова ждала недолго. Ровно в восемь подкатил «Вольво», из него вышел молодой, загорелый, черноволосый, аккуратно причесанный итальянец, с черными усиками под тонким, слегка горбатым носом. Широко улыбаясь, он подошел к Катерине, сел рядом.

Добрый вечер. Я немного задержался.

Привет, мой дорогой атташе. Можешь выбросить свои часы.

Разве сейчас ровно восемь?

Белова показала ему свои часы.

Ты права, – он снял с руки часы и бросил в ее сумочку. – Дарю.

Грацио! – Катерина поцеловала его в щеку.

Что, идем?

Встали и пошли к гостинице. У входа Белова вновь встретилась со своей знакомой –высокой, рыжей проституткой, с длинными, стройными ногами. Она стояла неспокойно, видимо, была раздражена. Поравнявшись с ней, Катерина подмигнула и довольно улыбнулась.

Везет тебе, Белка, – сказала высокая проститутка. – А мой сегодня подцепил Соньку-манекенщицу. Увела, стерва!

Не переживай, – утешила Катерина, которую в обществе проституток прозвали Белкой. – Сегодня наплыв из ФРГ.

В холле итальянец взял ключ от номера, прошли в лифт.

Номер был одноместным. Вообразив из себя блестящую партнершу дипломата, Катерина грациозно прошла по мягкому ковру, полагая, что итальянец непременно залюбуется ее походкой. И итальянец, чутко улавливающий все тонкости в манерах проституток, удостоил ее самых изысканный комплиментов.

Ты неотразима! Современная Нефертити!

Катерина пушинкой упала на диван, раскинула руки на мягкую спинку. Она ждала, что итальянец бросится к ней в объятья. Но он раздевался, готовясь принять душ.