Текст книги "О нашем жилище"

Автор книги: Вячеслав Глазычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

«Ты же, владыка, посмотри, не основать ли коллегию пожарных, человек только в полтораста. Я буду следить, чтобы в нее принимали только ремесленников и чтобы они не пользовались данными правами для других целей; держать под надзором такое малое число людей будет нетрудно». Плиний опытен и сам подчеркивает, что коллегия пожарных может стать официальной вывеской для политического клуба, но считает рискованную меру необходимой. Однако Траян усматривает в предложении Плиния слабое звено: в узких улочках Никомедии крупной пожарной бригаде негде было развернуться, тогда как риск санкционированного объединения горожан велик:

«Тебе пришло в голову, что можно по примеру многих городов основать коллегию пожарных у нико-медийцев. Вспомним однако, что этой провинции и особенно ее городам не давали покоя именно союзы подобного рода. Какое бы имя и по каким бы основаниям мы не давали тем, кто будет вовлечен в такой союз, он в скором времени превратится в гетерию. Лучше поэтому приготовить все, что может потушить огонь, и уговорить домовладельцев пользоваться таким оборудованием у себя и в случае надобности обращаться за помощью к сбежавшемуся на пожар народу».

Заметим: речь идет о городе как целом, без поквартальной его организации, но сами опасения авторов переписки говорят недвусмысленно о том, что общественная организация некогда была, и именно ее возрождения через недозволенные «гетерии» (политические клубы) они не хотят допустить. Это, разумеется, поздняя история относительно истории жилища в городе, хотя и развертывалась она почти две тысячи лет назад. Однако иногда идти назад в историческом поиске наиболее целесообразно, так как мы понимаем, что надлежит искать в гораздо более глубокой древности. И, действительно, при анализе планов городов, трудолюбиво реконструированных археологами, при чтении старых текстов мы обнаруживаем, что на протяжении всей почти истории Древнего Египта не квартальная, но районная система членения городского пространства господствует повсеместно. Это вполне понятно: район расчерченных кварталов, населенных рабами, окружен стеной и отгорожен от районов, населенных свободными горожанами; район, где располагались виллы царедворцев, обособлен и от второго.

Перед нами – социальная организация, но навязанная властью, исходившей из задач удержания населения в повиновении. И назвать такую организацию общественной было бы неверно.

Точно такую же структуру мы обнаружим в другие времена и в других местах: в древнейших городах Китая, описанных венецианцем Марко Поло; в Киото, столице Японии в тот период, когда Киевская Русь придвинулась к вершине своего расцвета; в стоявшем на месте Мехико Теночтитлане, захваченном испанскими конкистадорами. Это означает, что перед нами не культурное исключение, а функциональное правило, согласно которому все население города расчленяется «сверху» для удобства управления, и только.

58. Ж. Кандилис и др. Жилой ансамбль Тулуз-ле-Мирай. 1970-е годы

Решая проблему развития старинной Тулузы, французские архитекторы пошли по пути, намеченному Ле Корбюзье в 20-е годы: оставить старый город в стороне и строить новый на некотором удалении от него. Примыкая с юга к новому университетскому комплексу, жилой ансамбль Ле-Мирай, одно из трех жилых образований по 20 тысяч человек каждое, был спроектирован еще в начале 60-х годов, но реализован лишь десятью годами спустя. Ансамбль представляет собой один «сверхдом», расположившийся на озелененной территории в 400 га, включившей школы, различные центры обслуживания, спортивные сооружения.

Будучи интересен как самостоятельное произведение архитектуры, Ле-Мирай, будучи повторенным несколько раз, грозит воссозданием такой же монотонности прямоугольной «решетки» жилых домов, протестом против которой был в свое время проект.

Практически тот же принцип «бесконечного дома», составленного из блок-секций, был в 60-е годы разработан и реализован ленинградскими архитекторами при застройке Юго-Западного района города. Тот же принцип, но с большим числом вариаций, использован московскими архитекторами при застройке района Теплый Стан, минскими – района Зеленый Луг и др.

Несколько иначе складывалась судьба квартала в городах-оазисах Месопотамии, где царская власть (неограниченная в военных походах) уравновешивалась мощью храмов, игравших заодно роль банка, и коллективной силой купцов и ремесленников. Тот факт, что владыки, наводившие ужас на земли от границ Индии до Средиземного моря, вступая на престол, непременно подтверждали особые права и привилегии городов, говорит о прочности общественной структуры, опиравшейся на права собственности. Разработанность кодекса Хаммурапи во всем, что касалось финансовых отношений между заказчиком и исполнителем, завещателем и наследниками, детальность правил общения между людьми свидетельствуют о том же. Немногочисленные надписи Мохенджо-Даро и прочих городов цивилизации Инда пока еще «молчат», но планировка, размещение в городе хранилищ зерна и бассейнов явственно говорят о наличии как общегородской, так и поквартальной организации жизни.

К этому образцу восходят (или самостоятельно его воспроизводят) сложные структуры города, дошедшие до нашего времени в Северной Африке, на Ближнем Востоке и в Средней Азии. Пример такой «живой» структуры – на нашей иллюстрации. Экономика каждого домовладения совершенно самостоятельна, жизнь его укрыта от взгляда извне и проходит по-своему в каждом внутреннем дворе, окруженном галереями. Однако наряду с общегородскими налогами все домовладельцы уплачивали некоторую толику в «казну» квартала для помощи вдовам и сиротам, для платы за обучение беднейших детей. Все обитатели квартала объединялись неписанными правилами взаимопомощи во время бедствий. На ночь ворота в единственную улочку, ведшую внутрь квартала, закрывались и охранялись поочередно жителями домов, так что весь квартал превращался в своего рода крепость.

Иначе развивалась жизнь кварталов в Древней Греции. Там, где начиная с V века до н. э. города были перестроены по регулярной планировочной схеме, изобретение которой традиция приписывала Гипподаму, монотонная одинаковость и самих кварталов, и домов, объединенных в квартал, препятствует тому, чтобы увидеть неявное. В городах которые подобно Афинам сохранили древнюю лабиринтоподобную планировку, интересующая нас особенность тоже не очевидна. Только из чтения документов, из некоторых реплик древних историков по поводу конкретных событий следует, что многие века кварталы неправильных очертаний заселялись родственниками и свойственниками, которых объединяли узы крови. Разумеется, ко времени Перикла в связи с развитием товарных отношений этот принцип организации был уже анахронизмом. Тем не менее и к тому моменту, когда Греция, потеряв независимость, стала римской провинцией Ахайей, кровно-родственные связи соседей сохраняли свое значение. Более того, эти связи могли тянуться за моря в новоосвоенные города-колонии, и получалось, что житель домика где-нибудь на территории афинского Керамика (как следует из названия, район гончаров и художников, расписывавших вазы) чуствовал себя прочнее связанным с кем-то из италийского Неаполя, чем с жителем соседней улицы.

Постепенно, однако, прямые связи между гражданами и выборным общегородским управлением все заметнее перевешивали кровно-родственные связи внутри кварталов, и архаическая организация была в конечном счете обречена. Этой организации во многом было обязано столь долгое сохранение запутанной древней планировки жилой части городов, наглядно проступающей из текстов Фукидида или Диодора:

«Платеяне стали собираться друг к другу на совещание, проломав промежуточные стены в своих домах, чтобы не ходить открыто по улицам… Когда платеяне бросились на фиванцев с сильным шумом, когда к тому же женщины и слуги с криком и воплями стали кидать в них с домов камнями и черепицею… фиванцы, объятые ужасом, обратили тыл и бежали через город. Большинство их не знало переулков, где можно было бы укрыться; они бежали в темноте (случилось это в конце месяца) и по грязи, тогда как преследовавшие их знали расположение города…» В яркой речи Фукидида логика построения города проступает так ясно, будто перед нами лежит его точный план (заметьте, кстати, совпадение новолуния и тьмы с концом месяца – месяцы лунные, а год в каждом городе начинается в «свой» день): дома прижаты один к другому, коль скоро можно было проломать стены между соседями, когда по улицам ходят патрули из войск соседних Фив, внезапно захвативших Платеи; кривые переулки (иначе фиванцы разобрались бы в них незамедлительно) пролегают между узкими кварталами.

Точно такую же картину создал Диодор, повествуя о том, как в 409 году до н. э. карфагеняне захватили после изнурительного боя греческую колонию Селинунт на Сицилии: «Селинунтяне… столпившись у входов в узкие переулки, старались запереть улицы… Долгое время карфагенянам приходилось худо, так как они не могли оцепить селинунтян в узких переулках, – сделать это мешали им стены домов…» и т. д. Любопытно, что Платон, героизировавший архаическое прошлое, возводит в принцип именно эту архаическую систему: «…если уже нужны людям какие-нибудь стены, то надо с самого начала, при постройке домов так располагать частные жилища, чтобы весь город представлял одну сплошную стену; при этом благоограждением будет служить соответствие и сходство всех домов, выходящих на улицу. Приятно было бы видеть город, имеющий облик единого дома…» Ученик и оппонент Платона Аристотель, занятый не столько сочинением идеала, сколько изучением сущего, не без сожаления констатирует переход к новой модели общежития и заодно лишний раз подтверждает живучесть архаической общественной организации в пространстве. В самом деле:

«Расположение частных домов считается более красивым и более отвечающим жизненным нуждам, когда улицы идут прямо, по-новейшему, то есть по Гипподамову способу. Однако для безопасности в военном отношении, наоборот, лучше тот способ планировчи города, какой существовал в старину… Так как все граждане должны быть поделены на сисситии (обеденные товарищества, подчеркивающие связанность кровников, не только родственников, но и побратимов; они не только соседи по кварталу, но и воины одного подразделения! – В. Г.), так как с другой стороны, придется снабдить стены в удобных для того местах сторожевыми пунктами и башнями, то сама собою напрашивается мысль устроить некоторые из этих сисситии именно в этих пунктах».

Мы несколько задержались на древнегреческом материале, но он чрезвычайно важен для понимания дальнейшего: тысячелетия жизнь и пространственная организация квартала была, в первую очередь, следствием оборонных задач города как социального целого – если городское ополчение, а не армия, подчиненная центральной администрации, было призвано обеспечить безопасность всех горожан. Из текстов историков следует, однако, что медленно, но все же упорно сквозь прежнюю структуру кровно-родственных связей соседей прорастала новая, сопряженная с имущественным неравенством горожан. Богатейшие из них (они составляли конницу города, так как только богатейшие могли за свой счет приобрести боевого коня, упряжь и соответствующее оружие, панцырь, выставить оруженосца и пр.) начали сосредоточиваться поблизости от главной торговой площади города. Начался процесс дифференциации центра и периферии городов.

Римские города проходят примерно ту же эволюцию, но, сохраняя множество архаических черт, они проводят ее существенно дальше. Сначала – преимущество кровно-родственных связей, сплачивающих жителей кварталов. Позже все более интенсивное перемешивание населения, ускоренное многократно и широко распространенной практикой отпускать (чаще всего по завещанию) на волю рабов, становившихся вольноотпущенниками и нередко богачами, подобно герою Петрония Трималхиону. Отсюда повышение роли выборных квартальных «старост», а по мере утверждения императорской власти – сохранение внешней формы выборов, результат которых был, как правило, предрешен.

Уже Август, по словам Светония, «Все пространство Рима разделил на районы и кварталы; над первыми, согласно его установлению, надзирали ежегодные магистраты, распределявшие между собой обязанности по жребию, над вторыми – особые должностные лица, избиравшиеся из обывателей, каждого квартала…». Цитировавшийся нами Марциал находил достойное похвалы и в деятельности императора Домициана (правил с 81 по 96 год н. э.), в адрес которого ни один из римских историков не написал доброго слова:

«Прежде весь Рим захватывал лавочник наглый

И загораживал вход в каждый из наших домов.

Ты же, Германик, велел расширить все переулки:

Вместо тропинок теперь всюду дороги ведут.

Нет уже больше столбов, увешанных цепью бутылей,

И не приходится лезть претору в самую грязь.

Стиснутый всюду толпой, не бреет цырюльник вслепую.

Не занимает теперь улицы грязный кабак.

Повар, цырюльник, мясник, трактирщик сидят по порогам:

Сделался Римом наш Рим, был же он лавкой большой».

Раскопки Помпеи показали сложность отношения между внешней и внутренней упорядоченностью. Кварталы города почти одинаковы, но в одних случаях их целиком занимают просторные «домусы» (части которых как говорилось уже, сдавались внаем), другие заняты двумя, третьи – четырьмя и более скромными домами. Все это стало известно с конца прошлого века, тогда как римская литература давала образец для подражания всему средневековью, эпохе Возрождения, времени первых буржуазных революций, времени Наполеона и Александра I.

Образец, идеал сохранялся, однако жизнь городов строилась все же по иным законам. Со временем историки выяснили, что организация ремесел и торговли по цехам и гильдиям была уже довольно развита и в римское время, но в средневековых городах Европы, Китая или Японии она возникает, по-видимому, самостоятельно из условий самой жизни. В Новгороде или Ростоке (на наших иллюстрациях), в Лионе или

Амстердаме, Флоренции или Милане сам собой (а затем во множестве специальных постановлений) устанавливался по сути единый порядок. Единый массив города, если тот был достаточно велик, расчленяется в кольце общих стен на районы, а те – на улицы, реже – на кварталы.

В Новгороде, изученном достаточно полно, районы именовались «концами», и самый город исторически сложился, слепился из нескольких автономных поселений и со временем обрел единый укрепленный центр – Детинец, то есть кремль. Уже поэтому каждый «конец» хранил историческую память о своей самостоятельности, ревниво оберегал ее, избирая (разумеется, круг избирателей и тем более круг избираемых оказывались довольно узки) особого «кончанского старосту», имевшего собственную канцелярию и «казну». Ниже по лестнице общественной организации – улицы, то есть фактически узкие кварталы, выходившие одной стороной на «свою» улицу, а другой – на тропу для прогона скота, выставляли в случае необходимости собственную дружину ополченцев, избирали «уличанского старосту».

После освобождения от ордынского ига княжества и города, собранные под твердую руку Москвы, «забыли» о прежнем порядке, хотя пережитки его существовали в сознании и привычках долго – в виде, например, традиционных кулачных боев между улицами. Пространственная конструкция квартально-уличной застройки еще ряд столетий сохранялась без изменений. Роль улицы естественным образом повышалась в русских городах до их массовой перестройки конца XVIII века ввиду чрезвычайной разреженности застройки в городской черте, которую прекрасно иллюстрирует план Киева, составленный по распоряжению царя Алексея Михайловича (на нашей иллюстрации). Как справедливо писал в 70-е годы прошлого века И. Е. Забелин, глубоко изучивший историю Москвы: «Самая характерная черта древней Москвы как города заключалась в великом множестве полей и всполий, лугов, находившихся внутри города и отделявших друг от друга его слободы, отделявших вообще постройки от его стен».

В русском традиционном городе хорошо различали дороги (их стали называть улицами лишь в XIX веке), извилистые, наиболее удобным образом обходившие препятствия, и улицы – тоже извилистые, бегущие по «горизонталям» местности, и, наконец, проулки, переулки и тупики. Дорога проходила по периметру городских укреплений через ворота под башнями и была «казенной», охранялась стрельцами. Улица же была определенным социальным целым, как целое несла повинности, обеспечивала безопасность, выставляя ночные «рогатки» и стражу при них. Забелин упоминает слободы не случайно – Москва была городом при дворе Великого князя, и значительнейшую часть ее населения составляли те, кто обслуживал все потребности множества людей при княжеском дворе, позже – царском. Все это известно, и уцелевшие до наших дней названия исправно сообщают, где жили пекари, где переводчики, где сокольничие и т. п. В других городах или формально «при» других городах слобод было меньше – частью ямщицкие, частью стрелецкие, реже – специализированные ремесленные. Независимо от того, слобода или рядовая часть «посада» рассматривается отдельно, структура та же: то, что было некогда самоуправлением «улицы», стало со временем управлением, общественная организация пространства оказалась выхолощенной.

В Западной Европе судьба квартала оказалась более интересной, так как, даже утратив в конечном счете независимость, города сохранили значительную долю самостоятельности в решении внутренних своих проблем. Главной структурной единицей пространства и здесь становится улица, населенная людьми, занятыми одним профессиональным делом. Ремесло организовалось по множеству цехов, торговля – по множеству гильдий; каждая профессиональная группа при внутренней экономической неоднородности все же представляла собой некоторое целое, выставляла отряд ополченцев, имела собственный зал собраний, общую кассу помощи бедным. Иными словами, цех и улица (иногда несколько улиц, объединяемых уже не в квартал, а небольшой район) практически долгое время совпадали. Это не означает, разумеется, отсутствия или слабости общегородского выборного самоуправления, но у того были свои задачи, хотя выполнение решений возможно было только с помощью «низовой» структуры.

Когда, к примеру, в Болонье XIII века рассматривалось прошение автономно управлявшегося университета о строительстве «портиков» вдоль улиц университетского района, оно было удовлетворено, и работа, продлившаяся четыре века, началась потому, что и строительстве и переносе. Это в XVIII веке (в Голландии раньше) из города почти изгоняется хозяйственная зелень, почти исчезают публичные бани, становятся невыносимыми условия в старых больницах и сиротских приютах и т. п. У средневековья были свои беды, но в этих преступлениях против человечности отношений и человечности существования средневековье не повинно.

Итак, «классический» средневековый город – это плотный фронт застройки действительно узкой улицы, которая очень долго не предназначалась для проезда экипажей. Основная часть мелких грузов доставлялась ручными тележками или вьюками, которые нагружали на мулов, тяжелые же и крупногабаритные грузы подвозили телегами по задним улочкам, за огородами и садами. По этим же улочкам достаточно долго выгоняли на пастбища скот. Вся жизнь улицы и квартала оказывалась таким образом организована полосами: мощеная «парадная» улочка, «парадные» входы с коновязью; хозяйственный этаж дома; «черный» ход в хозяйственный двор, плодовый сад, огород; скотопрогонная улочка, и снова то же, но в обратном порядке. С концом средневекового ремесленного цеха, сметенного борьбой подмастерьев, конкуренцией королевских мануфактур, заморскими товарами, совпадает последовательное сокращение сада и обстройка задних улочек с превращением и их в «парадные» для максимально выгодного использования земельного участка.

Эпоха Ренессанса, решительно меняя характер жилища богатейших горожан так называемого патрициата, к началу XVI века вызывает существенную перестройку оформления центральных кварталов городов, но не затрагивают их структуру и практически совсем не сказывается на большей части городов. Время торжества централизованных монархий, то есть время барокко и классицизма, решительно преображает главные площади и магистрали, уничтожает ради этого ветхие кварталы, но опять-таки сохраняет повсеместно традиционные границы кварталов. В дни великого лондонского пожара 1666 года замечательный ученый и архитектор Кристофер Рен стремительно разрабатывает программу обновления столицы. На чертежах возникают широкие прямые проспекты, сходящиеся в узловых площадях, вместо путаницы кварталов у Темзы должна была возникнуть прогулочная набережная и т. д.

Однако привязанность к пепелищам и прочность невидимых границ, очерчивавших права собственности на земельные участки, перечеркивают планы Рена, от которых остается лишь одна, третьестепенная по важности деталь – строительство полусотни новых приходских церквей.

Казалось бы, в России, где более девяноста из каждых ста домов деревянные, а пожары были делом совершенно привычным, реконструкцию кварталов осуществить было гораздо проще, тем более что монаршая воля не сталкивалась здесь с противодействием парламента или муниципалитетов. И тем не менее, ни воля Петра I, ни усилия, направленные на то, чтобы использовать заведенные по европейскому образцу городские «магистраты» как орудие преобразований, до середины XVIII века не дали заметных результатов. После очередного пожара тщательнейшим образом восстанавливались границы каждого домовладения, а вместе с ними – трассировка улиц и переулков, границ кварталов. Подлинно социального смысла эти границы уже не имели, но сохраняли для горожан высокое символическое значение устойчивости вопреки всем превратностям жизни.

Удивляться этому не приходится уже потому, что грандиозные средства, требовавшиеся на реорганизацию армии, создание флота, формирование новой столицы и нового двора, можно было сконцентрировать единственным способом – изъяв их из всех уголков страны. Потребовалось полвека, чтобы страна смогла выйти из экономического кризиса, сопровождавшего петровские преобразования. Само слово город не должно вводить нас в заблуждение. И. К. Кириллов в книге, имеющей оптимистическое название «Цветущее состояние всероссийского государства» (рукопись завершена около 1727 года,.автор пользовался ответами городских властей на опросный лист Сената), собрал огромный статистический материал, позволяющий нам сегодня яснее представить себе эпоху. Можно вычитать:

«Дмитров, город, земляной вал по осыпи 4 башенных мест, по мере около города и башенных мест 459 сажен, стоит на реке Яхроме, разстоянием от Москвы во 60 верстах. В том городе магистрат, в котором бургомистр 1, ратманов 2. Канцелярия их и приказные служители особые. Купечества в том городе по нынешней переписи 1011 человек…

Клин, никакого города нет токмо знак малой старинного городового валу, от Москвы 85 верст. Прежде бывал посад, а потом определены ямщиками. В нем крепостная кантора, в которой надсмотрщик 1.

…Касимов, город прежде был деревянной, а ныне только вал земляной, стоит на берегу Оки реки… Магистрат, в котором бургомистров 2, ратманов 3. Таможня. Кабацкая кантора. Конская изба. В них для управления бурмистры и ларечные и при них целовальники. Посадских по нынешней переписи 1306 человек. Слобода Татарская, в которой мечет каменная. В том городе прежде живали цари касимовские, и в полном владении тот город был, а по них приписан к дворцовым городам…»

Напомним, что под словом «город» имеется в виду крепость, что «купечество» – не знак экономической силы, а сословие, к которому приписывали нередко без ведома самих «купцов»; что «посадские» – знак исключенности из крестьянского сословия, но не определение занятия, ибо и при ответе на анкету Академии наук 1792 года выяснилось, что большая часть горожан повсеместно «упражняется черною огородного работой».

60. Р. Бофилл. Проект застройки квартала Сен-Кантен-ан-Ивлин в зоне Большого Парижа. 1970-е годы. Аксонометрия

Один из наиболее интересных архитекторов, для кого тема жилища остается основной и наиболее привлекательной, Рикардо Бофилл стал автором ряда глубоко индивидуальных жилых комплексов, каждый из которых возводится с применением монтажа крупных элементов. Характерной чертой сегодняшней работы над проектированием жилого района или комплекса стало соединение в доном решении множества элементов. Представленный на рисунке проект связывает воедино тему жилой улицы из блокированных домов с озелененными участками для многодетных семей; тему «старомодной» периметральной застройки квартала, после увлечения «свободной» планировкой вновь привлекающей внимание и симпатию; тему общественного центра с пешеходной улицей-пассажем и пешеходной площадью.

Аналогичное стремление к сложности отличает сегодня работу тех архитекторов, которые увлечены темой реконструкции старых жилых кварталов, с максимальным устранением их пороков и сохранением их художественных достоинств. К той же цели направлены усилия архитекторов, занятых проблемой реконструкции малых городов и сельских поселков. И тех, наконец, кто посвятил жизнь разработке совершенно новых, невиданных форм жилища

Дело не в выборе городов – в Новгороде, по данным Кириллова, посадских людей числилось меньше, чем в Касимове, и только прибавив живших в Новгороде 124 приказчика и крепостных слуг, мы получим для города с великим прошлым некоторый перевес муж-с ого населения… и т. п. Если дополнить эту картину тем, что подавляющую часть населения Казани или Киева, Саратова или Астрахани составляли солдаты и офицеры «поставленных» туда полков, то образ будет полнее. Естественно, что когда губернаторы Екатерины II и, в первую очередь, тверской губернатор Сивере приступают к решительной перепланировке десятков городов «на регулярный манер», они фактически создают городские поселения наново.

Магия порядка владела умами, и когда в середине XV века, до испанских экспедиций за океан, работавший в Милане архитектор Антонио Аверлино (известен по прозвищу Филарете) составил свой проект «идеального города» Сфорцинды, он не только опирался на античные предания и тексты римских историков, но и создал новый миф. Сфорцинда Филарете была задумана сложнее и интереснее, с дворцом на центральной площади, к которой лучами сходились проспекты и каналы, огороженные длинными портиками, с школами и больницами, с домами, рассчитанными на горожан разного достатка. В дальнейших воплощениях Сфорцинда словно расщепилась: в одних случаях осуществили только звездчатый план городских укреплений (Нанси на нашей иллюстрации – дальний «потомок» этого семейства), в других – только «решетку» кварталов или, как в Филадельфии, ее же, но в сочетании с диагоналями широких авеню. Так или иначе, но вместо старого квартала повсеместно побеждает новый, и только притормозившие экономическое развитие готические города с капитальной каменной и кирпичной застройкой сохранили до нашего времени память о прошлом. Стандарт утверждает себя в планировке Петербурга и провинциальных городов России, Чикаго и провинциальных городов США, «европейских» городов Латинской Америки, Африки, Австралии, тогда как в Азии он словно опознает себя в стандартной планировке городов Китая и Японии.

Могло казаться к концу XIX века, что квартал как общее владение окончательно отошел в историю. Однако очередной раз история распорядилась несколько иначе. Начиная с Томаса Мора, Кампанеллы, Франсуа Рабле, утописты вычитывали из книг Платона образ достойного и праздничного города всеобщего равенства и счастья. Шарль Фурье и Роберт Оуэн предпринимали обреченные на неудачу и все же героические попытки воплотить утопию в действительность, а мечтатели, вроде архитектора Леду, упоминавшегося нами ранее, пытались спроектировать образный аналог подобной же идее. Разумеется, в условиях торжествовавшего казалось, капитализма это были утопии, но, вопреки всем неудачам, идея находила все новых сторонников и все новое выражение. Наконец, к концу прошлого столетия, утратив социально-политическую радикальность и приобретя спокойный реформистский оттенок, все та же идея получила выражение в словах «город-сад».

61. Архитектор О. М. Унгерс. Шарж, опубликованный в журнале «Аркитекчюрал Дизайн» и подписанный: Иронимус

Это автоироническое, беззлобное изображение очень точно: вечно экспериментируя с темой человеческого жилища, постоянно ведя поиск наиболее удачного сегодня решения и пытаясь заглянуть в проблемы завтрашнего дня, архитекторы нередко попадают в ловушку увлеченности идеей. Риск, к сожалению, неизбежен, движение вперед не обходится без ошибок, зато опыт принадлежит всем

Как нередко бывает, это словосочетание можно встретить и раньше, но только книга английского юриста Эбенизера Говарда, страстного критика современного ему капиталистического города и столь же страстного популяризатора идеи здоровой жизни на земле, вдруг вызвала лавину конкретных проектных предложений и конкретных реализаций в самой Англии, во Франции, в Германии, затем повсеместно. Возникают небольшие поселки, или города-спутники, где двух-и реже трехэтажные дома выстраиваются по прихотливо извивающимся «пейзажным» улочкам, окружают небольшие площади, скорее площадки, где зелень господствует над застройкой. По сути возникают автономные от большого города, но связанные с ним жилые районы или даже микрорайоны. Реализация первых проектов совпала по времени с развитием пригородных железных дорог, а затем автомобильных дорог, с расширением зоны обитания тех, кто работает в городе, что и предопределило некоторый успех.

Волей-неволей осуществляя перемещение в условия «города-сада», семья утрачивала характерную для большого города анонимность: вопросы прокладки подъездной дороги и водопровода, отвода участка для школы и магазинов, правила размещения гаражей и множество других повседневных, но важных для всех забот требовалось теперь решать коллективно. Некоторая общественная организация соседства вырастала не из факта совместного проживания как такового, но из осознания некоторой действительно общей сферы интересов. Это считал несущественным Франк Ллойд Райт, не единожды упомянутый нами; это игнорировал Ле Корбюзье, также упомянутый несколько раз, – они были твердо убеждены, что «архитектор знает лучше».

При расширении крупных старых городов опыт «города-сада» был переосмыслен в концепцию микрорайона, собирающего жителей окрестных зданий вокруг единого общественного центра, торгового центра, школы, поликлиники по принципу «радиуса пешеходной доступности». Микрорайон повсеместно занял место старого квартала, и… начались недоразумения. В условиях крупного города связи между соседями «весят» куда меньше, чем контакты по месту работы, по общности увлечений. Эффективные с точки зрения загрузки общественных сооружений размеры микрорайона оказались чрезмерно велики, их психологически трудно признать «своими». В то же время сами общественные помещения нередко оказываются незагруженными, ибо они «ничьи» или расположены за пределами радиуса «психической освоенности» микрорайонного пространства… Ощутимо сказывается отсутствие ясно выраженных пространственных границ, ибо автомагистраль – граница совсем иного рода и т. п.