Текст книги "Борьба с контрреволюцией в Москве. 1917-1920 гг."

Автор книги: Вячеслав Клименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

В то же время ВЧК сумела пресечь антисоветскую деятельность ряда священников во главе с протоиереем Восторговым.

Восторгов – друг Распутина, один из активных деятелей Союза русского народа и других погромных объединений, убежденный монархист, мечтал о восстановлении династии Романовых. После победы Октябрьской революции он под флагом защиты православной веры неустанно призывал к борьбе с Советской властью. И не только призывал.

Летом 1918 г. ВЧК получила сведения о том, что на квартире протоиерея Восторгова будет совершена крупная незаконная торговая сделка. К назначенному времени комиссар ЧК отправился на квартиру протоиерея. Там ему представилась живописная картина. За бутылкой коньяка восседали сам Восторгов, епископ Ефрем, священник Карнеев, бывший присяжный поверенный Крутицкий и купец первой гильдии Погарев. Обмывали приобретение Погаревым миссионерского дома по Неглинному проезду (в продаже дома деятельное участие принимал протоиерей Восторгов)^[28], за который патриарх Тихон получал кругленькую сумму – 1,6 млн. руб., передававшуюся ему как бы временно, под залог дома.

На что же хотели употребить эти деньги попы? На допросах выяснилось, что патриарх Тихон и его сообщники имели контакты с бывшим царем Николаем Романовым. Определенная сумма денег и предназначалась ему. Намечалось, кроме этого, создать особый фонд на «благо восстановления монархии в России».

На основании полученных данных ВЧК привлекла по восторговскому делу и тихоновского приближенного епископа Павла Уссурийского. Этот архиерей, выступивший в поддержку Восторгова, в своих проповедях публично проклинал Советскую власть и призывал к ее уничтожению. Арестовали также других руководителей Братства союза ревнителей и проповедников православия, связанных с Восторговым, – протоиерея Медведя и Цветкова и членов одного из приходских советов – Е. Минаева, К. Тимофеева, А. Тушина и др.

Когда за церковной камарильей захлопнулись двери тюремных камер, черносотенцы подняли шумную кампанию в их защиту, обвиняя Советскую власть в том, что священников арестовали за религиозные убеждения. ВЧК легко разоблачила ложь, опубликовав документы восторговского дела. Все материалы она передала в Ревтрибунал для гласного судебного разбирательства^[29].

Органами ВЧК была раскрыта и другая группа преступников, на сей раз среди монашествующего духовенства, окопавшегося в Николо-Угрешском монастыре.

Явившегося в монастырь для мобилизации лошадей представителя Люберецкого Совета монахи избили и заперли в сарай (только через несколько часов его освободила деревенская беднота).

Получив донесение о происшедшем, уездная чрезвычайная комиссия произвела обыск в монастыре. В покоях митрополита Макария чекисты обнаружили ряд антисоветских документов, в том числе воззвание к православному народу по поводу «безвременной» смерти царя, материалы, которые свидетельствовали о том, что Макарий имел обширные связи с рядом контрреволюционных религиозно-политических организаций, а территория монастыря превратилась в убежище для белогвардейских офицеров и черносотенцев.

Решающий голос в антисоветском хоре, однако, по-прежнему принадлежал «первосвятителю российской церкви», монархисту и черносотенцу патриарху Тихону. Троицкое подворье в Москве превратилось в штаб, откуда во все концы страны летели послания патриарха, и число их постоянно росло.

В июльском 1919 г. воззвании к верующим Тихон основной упор делал на то, что «безумные жертвоприношения» совершаются там, где «не признают Христа», т. е. в Советской России. Лицемерием и попыткой оправдать действия церковников, уберечь их от справедливого гнева дышало новое послание патриарха от 8 октября 1919 г. Не оставил Тихон без внимания и закрытие Троице-Сергиевой лавры в связи с контрреволюционными действиями монахов. В сентябре 1920 г. он разразился новым посланием, в котором предрек скорое наступление грозных времен, «суда божия». В начале 20-х годов Тихон наконец был привлечен к суду.

Огромное значение в деле разоблачения церковников имело вскрытие так называемых нетленных мощей, произведенное по настойчивому требованию трудящихся на территории Республики в 1918–1920 гг.

Долгое время православная церковь дурачила народ этими мощами, используя их как средство оболванивания верующих и непрерывного пополнения своей казны^{126}.

Вскрытия происходили в присутствии духовенства, трудящихся, экспертов, представителей Советской власти. Вместо нетленных мощей в серебряных раках, блиставших драгоценностями, находили «или истлевшие, превратившиеся в пыль кости, или имитацию тел с помощью железных каркасов, обмотанных тканями, чулок, ботинок, перчаток, ваты, окрашенного в телесный цвет картона и т. п. Вот то, чему архиереи и монахи заставляли поклоняться загипнотизированные массы, почитать за нетленные (т. е. не разрушенные от времени) тела и во имя чего приносить свои трудовые копейки в церковные карманы»^{127}. Так писал в своем постановлении о ходе ликвидации мощей в августе 1920 г. НКЮ.

В Москве были произведены вскрытия мощей так называемых виленских угодников Антония, Иоанна и Евстафия, оказавшихся на поверку обыкновенными мумифицированными трупами. В соборе Василия Блаженного обнаружили «мощи» отрока Гавриила. Это был воск с куском гнилой кости. Вместо «нетленных мощей» Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой лавре нашли изъеденные молью тряпки с полуистлевшими костями, а вместо «мощей» Саввы Сторожевского в Звенигороде – куклу из ваты с десятками переломанных костей. Потоку лжи и обмана был поставлен надежный заслон.

НКЮ сообщал: «Произведенное Народным комиссариатом юстиции судебное расследование по делу игуменьи Алевтины, купчихи Лабзиной и др. застало инсценировку культа мощей в самом лабораторном ее процессе. Группа московских миллионеров (Лабзины, Грязновы и др.) совместно с синодскими чиновниками фабриковала мощи и подготовляла канонизацию известного бандита с большой дороги, а за сим купца первой гильдии Василия Ивановича Грязнова, даже невзирая на то, что он, как показало расследование, принадлежал к секте скопцов»^{128}.

Вскрытие мощей принесло церкви немало неприятностей и вызвало беспокойство у патриарха. Он даже был вынужден обратиться к епархиальным архиереям 19 февраля 1919 г. со специальным «доверительным письмом», в котором предлагал «устранить всякие поводы к соблазну в отношении святых мощей»^{129}. Однако это не принесло радикальных перемен. В раках обнаруживали те же мощи «святых», только обряженные в одежды со свежими фабричными клеймами.?

В декабре 1918 г. в Подольске за агитацию против революционной власти три священника были подвергнуты денежному штрафу. В октябре 1919 г. по обвинению в безнравственности и разврате перед судом в Москве предстал личный друг Тихона епископ Палладий (II. К. Добронравов). В мае 1920 г. в Клинском уезде по наущению священника Троицкого прихода и церковного старосты толпа, предводительствуемая кулаками, попыталась отобрать у местной школы для священника земельный участок. Виновных привлекли к ответственности.

В 1921 г. в Москве в народном суде Хамовнического района рассматривалось дело о нарушении советского законодательства в части преподавания и обучения религии в ряде столичных храмов.

Более строго стали наказывать монахов, которые после закрытия монастырей не пожелали начать новую, трудовую жизнь^[30]. Так попал на скамью подсудимых монах Алексеев, который после ликвидации в 1919 г. Московского единоверческого монастыря два года лодырничал и эксплуатировал чужой труд. Таких лиц обычно использовали враги революции.

Однпм из крупных судебных процессов над контрреволюционным духовенством явился процесс по делу Совета объединенных приходов, проходивший с И по 16 января 1920 г. в Московском губернском ревтрибунале.

Обвинялись 16 человек, в их числе председатель Совета А. Д. Самарин, лицо особо приближенное к царю, крупный помещик, монархист; профессор церковного права Н. Д. Кузнецов; священники И. А. Тузов и С. В. Успенский; иеромонах Савва; ризничий Ефрем; игумен Иона; Черносотенец А. А. Полозов (бежавший из-под стражи) и др.

Контрреволюционный Совет объединенных приходов обвинялся в организации противодействия претворению в жизнь декрета об отделении церкви от государства, в направлении клеветнических заявлений в высшие органы власти с целью опорочить местных советских работников, в распространении антисоветской литературы, в использовании набатного звона и т. д.

Выступивший на суде в качестве обвинителя Н. В. Крыленко дал убийственную характеристику преступной деятельности церковников. Особенно он выделил Н. Д. Кузнецова и А. Д. Самарина, на которых падала основная вина.

Вопреки очевидным фактам, подсудимые всячески изворачивались. Они пытались представить набатный звон невинным сигналом к сбору верующих прихода, которые должны были заявить властям, что церковное имущество принадлежит им.

По словам Самарина, вооруженная «патриаршая гвардия» дежурила у Тихона лишь для того, чтобы «поставить патриарха ближе к населению. Патриарх был новым человеком, было бы желательно, чтобы и он узнал население и оно бы его узнало. И действительно, путем таких дежурств устанавливалась связь»^{130}.

Что касается вопроса о правовом положении церкви, то Н. Д. Кузнецов прямо заявил: «Нет, отделение церкви от государства так, как оно состоялось, не можем считать». «Следовательно, вы не удовлетворены только тем, что церковь лишена права» иметь движимое и недвижимое имущество и «всех прав юридического лица? – спросил Н. В. Крыленко.

Кузнецов: Да…

Крыленко: Значит, вы ратовали за то, чтобы ее не лишали тех капиталов, которые она имеет»^{131}.

Судебный процесс раскрыл истинное лицо духовенства как прислужников реакции и врагов пролетариата.

Антисоветская деятельность церковников в Москве потерпела неудачу. Борьба духовенства против новой власти натолкнулась на сопротивление пролетариата. Ни крестные ходы, ни обращения к «стомиллионному русскому народу», ни попытка превращения церкви в обычную политическую организацию, ни образование различных советов, братств и союзов, оформившихся в единый антисоветский фронт во главе с патриархом, ни другие антиправительственные выступления в Москве не принесли желаемых успехов.

Разоблачение реакционной роли духовенства в столице, его связей с контрреволюционерами, обезвреживание политиканствующих «святых отцов» помогли Коммунистической партии успешнее вести борьбу с многочисленными врагами революции.

Глава 4

МЕЛКОБУРЖУАЗНАЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ

ПОТЕРПЕЛА КРУШЕНИЕ

Под флагом «учредилки»

Великая Октябрьская социалистическая революция, передав всю полноту власти в руки пролетариата, в корне изменила положение классов и партий в России. Октябрьские события усилили большевистскую партию, ставшую правящей, а в мелкобуржуазных партиях, враждебно встретивших победу Великого Октября, они углубили развал. Этот процесс начался еще до победы пролетарской революции.

Если большевиков в городах и уездах Московской губернии в июле 1917 г. было 8554 (в Москве – 15 тыс. человек), то меньшевиков в августе этого года – лишь 3 тыс.

Секретарь комитета Московской губернской организации меньшевиков на конференции в ноябре 1917 г. констатировал, что назвать точное число членов губернской организации довольно трудно из-за текучести ее состава, недостоверности сведений.

Приблизительно же в партии меньшевиков в губернии к ноябрю 1917 г. состояло около 1400 человек (партийных групп – примерно 26).

В самой Москве дела обстояли не лучше. Вот что писал в ноябре 1917 г. в своем отчете секретарь Хамовнической районной организации меньшевиков: «Трудно созывать собрания. На заводах встречают страшно несочувственно, бывают случаи, когда нашим ораторам не дают говорить, меньшевики в фабричных комитетах и в районных СРД переизбираются»^{132}.

Пребывали в растерянности и открыто перешли на сторону контрреволюции члены московской организации эсеровской партии.

В дни Октября эсеры приняли участие в создании контрреволюционного Комитета общественной безопасности. В то же время они пытались сформировать свои во-сгруженные силы. Однако попытка организовать «чисто партийные» дружины не увенчалась успехом. Незначительные отряды не сумели сыграть какую-либо роль.

Кроме того, Октябрьские дни явились для Московской организации эсеровской партии временем резкого расхождения МК партии эсеров с рабочими. Основная часть рабочих перешла на сторону большевиков, незначительное число – на сторону левых эсеров.

Не желая мириться с создавшимся положением, эсеровские руководители направляли своих посланцев на фабрики и заводы для «перелома настроения». Однако на митингах и собраниях им давали решительный отпор. Лишь в некоторых районах небольшие группки рабочих еще шли за эсерами, да кое-где их поддерживала интеллигенция.

Влияние эсеро-меньшевистских партий продолжало уменьшаться. Это признали сами эсеры на IV съезде своей партии, состоявшемся с 26 ноября по 5 декабря 1917 г.

Съезд резко выступил против Советской власти, за свержение диктатуры пролетариата, рассчитывая при этом на помощь Учредительного собрания. Съезд меньшевистской партии, проходивший с 30 ноября по 7 декабря 1917 г., также призвал к борьбе за созыв Учредительного собрания для образования новой власти.

После победы Великой Октябрьской социалистической революции идея созыва Учредительного собрания еще не была изжита из сознания определенной части населения страны. Хотя Учредительное собрание и представляло собой вчерашний день демократии и было несовместимо с диктатурой пролетариата, Советская власть все же шла на его созыв для того, чтобы на практике дать возможность массам убедиться в его антисоциалистическом характере. В то же время партия продолжала разъяснять народу, что «республика Советов является более высокой формой демократизма, чем обычная буржуазная республика с Учредительным собранием»^{133}.

Лозунг «Вся власть Учредительному собранию!» объединял контрреволюционные силы от кадетов до эсеров и меньшевиков.

Хотя прежде всего Петроград был центром, к которому сходились все нити борьбы за Учредительное собрание, но и в Москве контрреволюция готовилась с помощью «учредилки» захватить власть. Нападки на большевиков в связи с проведением выборов усилились. Стены домов и заборы разукрасились предвыборными воззваниями и плакатами, призывавшими голосовать за представителей буржуазии, внесенных в список № 1. С утра до вечера по городу носились агитационные автомобили. На митингах меньшевики и эсеры пытались внушить населению, что не большевики из списка № 5, а только они могут принести «благоденствие России». От московских большевиков в Учредительное собрание на Общегородской конференции РСДРП (б) 3 октября 1917 г. были выдвинуты Е. М. Ярославский, П. Г. Смидович, В. П. Ногин и др.

Выборы, состоявшиеся в Москве 19–21 ноября, показали возросший авторитет большевиков, за которых голосовали 50,1 % избирателей.

Однако контрреволюция не сложила оружия. Она стремилась объединить все правые силы. С этой целью кадеты, меньшевики и эсеры в конце ноября 1917 г. создали антисоветскую организацию – Московский союз защиты Учредительного собрания. Союз поставил своей целью организовать мощную поддержку собранию, объединив все реакционные силы как в самой Москве, так и в губернии. Для ведения антисоветской пропаганды представители Союза отправились во многие города.

МК РСДРП (б) и Моссовет готовили массы к решительному отпору натиску реакции. Ленинская политика партии в отношении Учредительного собрания нашла поддержку у московских большевиков.

Во второй половине ноября Московская партийная организация большевиков проводила митинги и собрания, на которых разъясняла трудящимся суть предательской политики соглашателей, мечтавших с помощью контрреволюционного собрания захватить власть.

28 ноября 1917 г. Президиум Моссовета призвал рабочих железных дорог не поддаваться на провокации Викжеля^[31], готовившего забастовки «в защиту Учредительного собрания»^{134}. Стало известно, что защитники «учредилки» формируют вооруженные отряды. В этой связи было принято решение усилить охрану помещений Совета, гостиницы «Дрезден» (где размещались партийные организации), Городской думы, а также выяснить планы противника. Районные Советы ставились в известность о готовящемся выступлении.

1 декабря 1917 г. Моссовет постановил напечатать воззвание к трудящимся и призвать их не принимать участия в демонстрации, а также привлечь к суду эсеровскую газету «Труд» за подстрекательские антисоветские статьи.

Между тем события развивались. 3 декабря 1917 г. эсеро-меньшевистские и кадетские лидеры провели демонстрацию под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию!». Широкие трудящиеся массы не поддались на провокацию. В демонстрации участвовали офицеры, юнкера, буржуа. Наиболее активные подстрекатели беспорядков были арестованы.

Вскоре в Москве и ее пригородах было введено военное положение (с 8 по 20 декабря). На улицах города запрещалось устраивать собрания, расклеивать антисоветские воззвания, нарушать работу учреждений и т. д. Командующему войсками МВО предоставлялись широкие полномочия, в случае надобности он мог отдавать распоряжения об аресте, высылке из Москвы и т. д.

18 декабря В. П. Ногин, сделал сообщение о том, что правые эсеры готовятся к перевороту, разгрому Советов, нападению на квартиры членов Президиума. После, обсуждения создавшегося положения Моссовет отдал распоряжение войскам округа, комиссару по гражданской части и коменданту города принять необходимые меры для предотвращения враждебных актов.

Однако это уже не могло остановить контрреволюционеров. В день открытия Учредительного собрания, 5 января 1918 г., они решили пойти на штурм Советской власти и провести мощную вооруженную демонстрацию.

31 декабря 1917 г. на заседании МК РСДРП (б) был всесторонне обсужден вопрос о готовящемся антисоветском выступлении. Большевики призвали трудящихся города не принимать участия в демонстрации и наметили меры по ее предотвращению.

Поражение защитников «учредилки»

Первые дни января отличались особой напряженностью. 1 января 1918 г., выполняя решение МК РСДРП (б), Президиум Московского Совета принял постановление любыми способами предотвратить предстоящую демонстрацию. Военно-политический отдел штаба МВО временно превращался в центр по борьбе с антисоветским движением. Приказ МВО о разгоне демонстрации и аналогичные требования Моссовета подлежали скорейшему доведению до сведения работников на местах. В подозрительных домах и гостиницах производились обыски, усиливалась охрана центральных советских учреждений города. За членами партии правых эсеров устанавливалось наблюдение. Президиум обратился в МК РСДРП (б) об усилении разъяснительной агитации на фабриках, заводах и в казармах.

Вскоре в типографии эсеровской «Земли и воли», где печатались контрреволюционные воззвания в защиту Учредительного собрания, произвели обыск. Захваченные материалы были направлены в Следственную комиссию Ревтрибунала. Буржуазные газеты, поместившие призывы к демонстрации 5 января, временно были закрыты.

Большую роль в мобилизации масс для отпора врагу и в раскрытии подлинного смысла антисоветских замыслов реакции сыграло ярко написанное обращение Моссовета «Ко всем рабочим, солдатам и крестьянам», где говорилось, что «под покровом союза защиты Учредительного собрания организуется новое вооруженное выступление белой гвардии, организуется новая гражданская война как здесь в Москве, так и в других городах»^{135}.

Вопрос о готовящемся выступлении обсуждался также Московским советом профсоюзов. Президиум Совета порекомендовал правлениям союзов организовать надежную охрану своих помещений.

На заводах также принимались экстренные меры к усилению вооруженной охраны, а в день открытия Учредительного собрания члены завкомов должны были в полном составе находиться на своих местах.

Московские трудящиеся не поддержали заговорщиков. На многочисленных митингах принимались резолюции, осуждавшие демонстрацию, а белогвардейцы объявлялись вне закона. Так было на Металлическом заводе, заводе «Каучук», арматурном заводе «Ф. Гакенталь и К⁰», на Московско-Курской железной дороге и на многих других предприятиях.

3 января Президиум Моссовета принял решение арестовать комитет правых эсеров. В доме № 54 по Тверской улице были произведены обыски и аресты. Здесь удалось обнаружить капсюли для бомб. 4 января были задержаны 114 контрреволюционеров. Обыски в центральной части города помогли выявить тайные склады оружия, боеприпасов, антисоветской литературы. В одном из домов по Шереметевскому переулку было найдено 40 винтовок и берданок с большим количеством патронов к ним.

Последним предупреждением эсеро-меньшевистским заговорщикам послужило постановление Президиума Моссовета от 4 января, который оставил в силе прежнее решение о запрете демонстрации (если же она все-таки начнется, подчеркивал Президиум, то будет разогнана с помощью оружия). Характерна позиция, занятая по этому вопросу левыми эсерами. Они выразили пожелание, чтобы «первый удар был смягчен и чтобы инициатива нападения была предоставлена другой стороне»^{136}. Иначе говоря, левые эсеры стояли за либерально-снисходительное отношение к мятежникам, не жалея жизни рабочих и солдат.

Одновременно с принятием чрезвычайных мер со стороны гражданских властей проводилась соответствующая работа и по военному ведомству. Приказ по МВО от 2 января 1918 г. обязывал всех начальников гарнизонов, командиров полков и т. д. никаких демонстраций без разрешения местных властей не допускать, а в случае необходимости не останавливаться перед применением оружия. Артиллерийским частям отдавалось распоряжение привести технику в боевую готовность. Перед зданием Моссовета было установлено несколько орудий. Вооруженные силы готовы были отразить выступление.

Но контрреволюция не отказалась от своих замыслов. Московский союз защиты Учредительного собрания настоятельно призывал рабочих и служащих выйти на улицу для участия в демонстрации.

В день открытия Учредительного собрания напряжение достигло апогея. Утром 5 января большими толпами и отдельными группами меньшевики, правые эсеры, кадеты и их приспешники вышли на улицы Москвы. Буржуа несли лозунги «Долой Советы, вся власть Учредительному собранию!». Манифестанты двигались по Тверской в сторону Красной площади. Когда красногвардейцы потребовали разойтись, те бросились на них и попытались разоружить. Патрульные выстрелили в воздух, контрреволюционеры разбежались, бросив плакаты, но через некоторое время стали собираться вновь, и опять пришлось их разгонять.

Немало демонстрантов собралось у Страстного монастыря, на Миусской площади. Напротив здания Городской думы, на Театральной площади и в Охотном ряду были устроены митинги. Гласных дум и земских деятелей, столпившихся у Большого театра, разогнать удалось лишь с помощью оружия. На Бутырском мосту патрули задержали 30 человек, вооруженных револьверами. У Кузнецкого моста и Петровки наряды красногвардейцев окружили контрреволюционеров. Завязалась перестрелка.

Столкновения происходили на Садовой, Арбате, Большой Дмитровке, Воскресенской площади и в других местах.

По революционным солдатам стреляли из окон домов, с крыш, из-за углов и из подворотен. Сотни знамен, транспарантов, плакатов было отобрано у демонстрантов и свезено в бывшее Александровское училище и Моссовет. А вечером заговорщики взорвали здание Дорогомиловского районного Совета. Погибли начальник штаба Красной гвардии Дорогомиловского района П. Г. Тяпкин, начальник арсенала районных красногвардейцев, один из мужественных солдат революции А. И. Ванторин и др.

Однако далеко идущие планы врагов революции не осуществились. Эсеро-меньшевистско-кадетское выступление 5 января в Москве провалилось. Поражение потерпела и реакция в Петрограде. В ответ на отказ Учредительного собрания одобрить программу Советской власти ВЦИК в ночь с 6 на 7 января 1918 г. принял специальный декрет о роспуске Учредительного собрания^{137}.

Трудящиеся смогли на собственном опыте убедиться в том, что старый буржуазный парламентаризм изжил себя. В новых условиях он являлся лишь ширмой, которой прикрывались контрреволюционеры для захвата власти и ликвидации завоеваний Октября.

6 января Моссовет обсуждал происшедшие накануне события. 7 января разгорелись особенно жаркие споры. На заседании Исполкома соглашатели выступили с резкой критикой действий Советской власти, обвинили большевиков в разжигании «гражданской войны»^{138}.

Большевики дали достойную отповедь демагогам. Они подчеркнули, что трудящиеся не пошли на демонстрацию и 5 января все фабрики и заводы работали.

Умело разоблачили большевики также выдумки меньшевиков относительно требования рабочих удалить соглашателей из Моссовета. Лидеры меньшевиков пытались доказать, что рабочие хотят отозвать своих депутатов якобы в знак протеста против совершившихся «насилий». Большевики же подчеркнули, что рабочие верят сейчас им, а не предавшим революцию соглашателям. Большевик И. В. Цивцивадзе прямо заявил, что соглашатели для рабочих уже давно не товарищи.

Преодолевая сопротивление эсеро-меньшевистского блока, большевики настояли на передаче расследования событий 5 января Следственной комиссии Ревтрибунала. Требования блока о перевыборах Моссовета не были удовлетворены.

Рабочие на заводах выставляли за ворота меньшевистских агитаторов, разгоняли их собрания, уничтожали их антисоветское воззвание «Ко всем московским рабочим и работницам», в котором извращался смысл январских событий. Получили достойный отпор соглашатели и в районных Советах. Так, в Замоскворецком райсовете была отвергнута резолюция меньшевика Лазарева и принята резолюция большевика И. В. Косиора, одобрявшая действия советских властей.

9 января 1918 г. г

В ответ на происки реакции МК РСДРП (б) наметил провести 9 января мирную демонстрацию трудящихся города, посвященную памяти жертв расстрела 1905 г. Эта манифестация должна была показать, насколько выросли силы рабочего класса и его организованность. 4 января Моссовет одобрил воззвание МК РСДРП (б), призывавшее выйти на демонстрацию с лозунгами «Долой международную буржуазию!», «Да здравствует республика Советов!», «Долой саботажников – врагов народа!» и т. д.

Эсеро-меньшевистские фракции Моссовета встретили эти решения в штыки. На заседании исполкома Моссовета 7 января они потребовали отмены демонстрации.

Не согласились эсеры и меньшевики с предложением большевиков запретить подстрекательские лозунги и вооружить демонстрантов для подавления провокаций.

«Разбитые в открытом бою в октябрьские – ноябрьские дни, – подчеркивалось в обращении Моссовета, – рудневцы и другие буржуазные партии и группы, уцелевшие остатки белой гвардии и контрреволюционного офицерства, не успевшие переправиться к Каледину, – все они решили в этот день напасть на революционных рабочих и солдат и отомстить за свое поражение. Они расставили уцелевшие в их руках пулеметы на крышах и в окнах домов, вооружились, чем могли…»^{139}

Моссовет принял постановление об участии в демонстрации вооруженной Красной гвардии и Московского гарнизона; о запрещении лозунгов, призывавших к свержению власти Советов, а также сборищ контрреволюционных элементов на улицах и площадях столицы.

9 января тысячи рабочих с пением революционных песен вышли на московские улицы. Демонстранты (более 200 тыс. человек) – рабочие заводов и фабрик, красногвардейцы, солдаты – шли с лозунгами, призывавшими поддержать Советы, пролетарское правительство, революцию. Людской поток устремился по Театральной площади, затем по Воскресенской площади, через Иверские ворота на Красную площадь. С кремлевских стен спускались алые полотнища со словами: «Вечная память жертвам – предвестникам мировой революции», «Да здравствует мир и братство народов!». Манифестанты останавливались у могил жертв революции и под звуки траурных мелодий возлагали венки. Демонстрацию сопровождали вооруженные красногвардейцы и солдаты. На автомобилях были установлены пулеметы.

Около двух часов дня, почти одновременно, по сигналу, в различных частях города прозвучали винтовочные выстрелы и пулеметные очереди. Стреляли белогвардейцы.

На Красной площади, где должен был состояться митинг, первые выстрелы раздались со стороны Торговых рядов и Иверских ворот. На кирпичной стене Исторического музея появились свежие следы от пуль. Послышались стоны раненых.

50 тыс. человек, направлявшихся из Сущевско-Марь-инского района к центру, близ бывшего дома градоначальника обстреляли из засады. Огнем из пулеметов встретила Воскресенская площадь участников демонстрации Сокольнического и Басманного районов.

Предательские выстрелы на Тверской, Никитской, Мясницкой, Арбате, Неглинной и других улицах звучали еще несколько часов.

Красногвардейцы и солдаты оперативно, смело и решительно сумели навести порядок. Многие из них пали в тот день смертью храбрых.

Жертвами белого террора стали молодые красногвардейцы Сущевско-Марьинского района: 18-летний П. А. Засухин, 19-летний Н. Г. Дроздов; красногвардеец Замоскворецкого района 18-летний Д. И. Юдичев и многие другие. Под начальником московской Красной гвардии А. С. Ведерниковым ранили лошадь, а сам он получил серьезную травму. 9 января 1918 г. от руки врагов революции пало свыше 30 и было ранено более 200 человек.

В разных концах города у контрреволюционеров было изъято значительное количество винтовок, гранат, револьверов и т. д. У одного священника, например, нашли винтовки и сотни патронов к ним. В гостинице «Боярский двор» задержали отряд вооруженных контрреволюционеров. На улицах находили брошенные автомобили с пулеметами.

Январские события свидетельствовали о том, что враги революции еще не сложили оружие. Но они свидетельствовали и о том, что пролетариат имеет достаточно сил, чтобы справиться с происками реакции.

Разоблачение мастеров демагогии

Наступление против диктатуры пролетариата мелкобуржуазные демократы развернули по всему фронту политической жизни. Стремление ослабить Советскую власть, затормозить реализацию проводимых ею мероприятии, уменьшить ее влияние в широких народных массах заставило их активизировать подрывную работу внутри Советов. Именно поэтому избирательная кампания весной 1918 г. по выборам в столичные Советы проходила в ожесточенной борьбе. Провести своих депутатов в Моссовет эсеры и меньшевики рассчитывали, опираясь на политически отсталые слои, обывателей.