Текст книги "Борьба с контрреволюцией в Москве. 1917-1920 гг."

Автор книги: Вячеслав Клименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Одной из важных мер, расшатавшей фундамент контрреволюционной прессы, стало объявление монополии на продажу печатной продукции. Частные артели газетчиков распускались, а их сотрудники переходили на службу Советской власти.

В июне – июле прекратили свое существование такие мелкобуржуазные органы, как «Наш голос», «Газета – друг», «Земля и воля», «Воля труда», «Дни», «Друг народа», «Дело рабочего», «Знамя борьбы» и многие другие. Всего в политическом отделе Ревтрибунала за период с декабря 1917 г. по июнь 1918 г. было рассмотрено 66 дел о преступлениях буржуазных издателей.

После подавления левоэсеровской авантюры в июле 1918 г. наступление на антисоветскую печать значительно усилилось.

Отдел по делам печати при Моссовете аннулировал удостоверения на право выпуска повременных изданий, а 26 июля 1918 г. в сообщении «К закрытию антисоветской печати» подчеркнул, что запрещение выхода контрреволюционной прессы остается в силе^{156}.

Интервенция и гражданская война, мятежи и заговоры заставили Советскую власть ускорить принятие мер по окончательной ликвидации в Москве реакционной прессы. К концу 1918 г. в столице молодого Советского государства было закрыто 150 буржуазных и мелкобуржуазных изданий, выходивших тиражом около 2 млн. экземпляров.

Попутчики революции

В ноябре 1917 г. из отколовшейся части эсеровской партии сформировалась новая партия – левых социалистов-революционеров. Эта партия имела определенное влияние в среде крестьян, признавала власть Советов и вначале по ряду вопросов поддерживала большевиков. Однако левые эсеры категорически отрицали необходимость установления диктатуры пролетариата, считали, что в одной России нельзя построить социализм, не признавали социалистического характера Октябрьской революции и руководящей роли рабочего класса, рассматривали крестьян как главную силу в переустройстве всего общества.

В середине ноября 1917 г. левые эсеры согласились войти в правительство, и вскоре ряд народных комиссариатов и центральных советских учреждений стал возглавляться ими.

Блок большевиков с левыми эсерами просуществовал недолго. В марте 1918 г. в знак протеста против заключения Брестского мира левые эсеры вышли из правительства.

Углубление социалистических преобразований в деревне также вызвало резкое недовольство левых эсеров, которые в сложившейся ситуации открыто перешли на сторону сельской буржуазии и выступили как идеологи кулачества.

Левоэсеровская фракция V Московского областного съезда Советов в 1918 г. прямо заявила, что продовольственная политика Советского правительства ими отвергается.

Что же, по мнению эсеров, являлось неприемлемым в этой политике? Они отрицали продовольственную диктатуру, реквизиционные отряды, образование комитетов деревенской бедноты.

Одновременно с этим левые эсеры не переставали критиковать Брестский мир. Они поставили целью сорвать его и продолжать войну с Германией. Для этого левые эсеры организовывали провокации на демаркационной линии и распространяли клевету о политике Советского правительства.

Не прекращали своей подрывной деятельности они и в Москве. В трудные дни, когда не хватало хлеба и промышленных товаров, а по карточкам выдавали лишь по осьмушке хлеба, левые эсеры попытались спровоцировать рабочий класс Москвы на всеобщую забастовку. Эта затея не удалась. Тогда они стали всячески запугивать семьи рабочих, поджигать железнодорожные склады.

Надо сказать, что в МК партии большевиков не раз поступали сведения о подрывной деятельности левых эсеров. Их руководители, как правило, использовали трибуну для критики Советской власти. Особенно активно действовала М. А. Спиридонова, один из левоэсеровских лидеров. Так, ее почти двухчасовая речь на заводе Гужона (в начале 1918 г.) состояла сплошь из нападок на внешнюю и внутреннюю политику большевиков.

После того как МК партии большевиков стало известно об этом, он включил вопрос об антисоветской агитации М. А. Спиридоновой в повестку дня. Секретарь МК В. М. Загорский подчеркнул, что М. А. Спиридонова ведет успешно пропаганду там, где работа с массами налажена слабо.

В принятом предложении отмечалось, что ЧК должна усилить наблюдение за враждебной деятельностью М. А. Спиридоновой.

Работавшие в ряде советских учреждений левые эсеры упорно саботировали мероприятия революционной власти. Это отмечало собрание большевиков – сотрудников правительственных учреждений – в марте 1918 г. (заполонившие Народный комиссариат земледелия (НКЗ) левые эсеры «явно в данный момент саботируют»^{157}. В НКЮ, где работал левый эсер А. Шрейдер, происходило то же самое).

Летом 1918 г., стремясь сорвать Брестский мир, левые эсеры усилили кампанию провокаций против большевиков. М. А. Спиридонова выступила с клеветническими заявлениями о том, что в Германию отправлено несколько десятков вагонов хлеба и немцы требуют еще мануфактуру и уплату контрибуции якобы за разрешение проведения закона о социализации земли.

«Та партия, – отмечал в связи с этим заявлением В. И. Ленин, – которая доводит своих наиболее искренних представителей до того, что и они падают в столь ужасающее болото обмана и лжи, такая партия является окончательно погибшей»^{158}.

Выступая против продовольственной диктатуры и Брестского мира, левые эсеры мечтали, получив большинство голосов на V Всероссийском съезде Советов, постепенно захватить руководство в Советах. Однако, видя крах своих планов, лидеры левых эсеров вступили на авантюристический путь контрреволюционного путча.

Разгром мятежа

24 июня 1918 г. ЦК партии левых эсеров, обсудив на своем заседании политическое положение, нашел, что необходимо в короткий срок положить конец передышке, создавшейся благодаря ратификации Брестского мира, а для этого организовать ряд антигерманских террористических актов, мобилизовать все свои военные силы и принять меры к тому, чтобы рабочие и крестьяне примкнули к эсеровскому восстанию. ЦК партии левых эсеров призвал местные организации к решительным действиям против политики СНК.

Выступление должно было начаться по сигналу левоэсеровских лидеров из Москвы. Эсеровский ЦК образовал бюро из трех человек (Спиридонова, Голубовский и Майоров) для распределения сил и воплощения своих замыслов в жизнь.

Зная о громадном влиянии большевиков, левоэсеровское руководство попыталось сбить с толку массы демагогическим заявлением, составленным на том же заседании ЦК 24 июня, в котором утверждалось, что борьба ведется не против коммунистов, а лишь против политики СНК.

Голосование продемонстрировало полное единодушие членов ЦК относительно принятого плана действий. Об этом свидетельствовала собственноручная карандашная пометка на протоколе М. А. Спиридоновой: «Голосование было в некоторых пунктах единогласное, в некоторых – против 1 или при одном воздержавшемся»^{159}.

Решение об антисоветском мятеже не было пустой фразой. Контрреволюционеры имели определенные силы для выступления. У них существовала так называемая Всероссийская боевая организация партии социалистов-революционеров, во главе которой стоял штаб. Он имел отделы: мобилизационный, оперативный, снабжения. Боевой единицей в организации являлась дружина, состоявшая из взводов (взводы, в свою очередь, состояли из отделений, а последние – из звеньев). Дружина по штату имела отделения пулеметчиков, гранатометчиков, связи, хозяйственное и насчитывала 193 человека с солидным личным вооружением.

Для создания таких дружин Всероссийская боевая организация партии социалистов-революционеров обратилась ко всем эсерам с призывом исполнить «свой долг».

В конце июня ее главный штаб приказал одному из своих членов сформировать особое воинское подразделение в составе двух пехотных рот, артиллерийского и броневого дивизионов, служб связи и обеспечения. Для отряда спешно стали подыскивать обмундирование и снаряжение, причем численность его все время продолжала расти.

Оружие мятежники добывали из разных источников. Так, за неделю до восстания в Ярославль отправился член исполкома крестьянской секции ВЦИК левый эсер А. Петров. В его кармане лежало требование к начальнику местного гарнизона о передаче ему 40 пулеметов, 1000 винтовок с патронами к ним, 5 артиллерийских батарей, а также большого количества ручных гранат, шашек, кинжалов и бомбометов.

Из Москвы в Витебск поехал левый эсер Овсянкин, чтобы привезти оттуда в столицу 400 дружинников. В Тулу полетела телеграмма с распоряжением о присылке вооруженного отряда. Из Петрограда в Москву двинулись матросы в полном боевом снаряжении. Их отряд состоял из 80 человек. В самом городе левоэсеровские комитеты и клубы спешно запасались оружием и боевым снаряжением. В этом им помогали левые эсеры, работавшие в некоторых советских учреждениях. Впоследствии в Замоскворецком, Рогожско-Симоновском, Басманном и других районах было обнаружено в помещениях, которые занимали эсеры, много оружия и боеприпасов.

Главной силой мятежников, их основной ударной группой стал отряд Д. И. Попова, переведенный из Петрограда в Москву. Под различными предлогами Попов смог удалить из отряда преданных Советской власти бойцов и заменить их «своими людьми». Отряду и самому Попову покровительствовал заместитель председателя ВЧК левый эсер В. А. Александрович.

30 июня Попов потребовал выдать ему довольствия на тысячу человек, хотя в отряде такого количества солдат не было. Через некоторое время Всероссийский союз городов получил требование выдать его отряду 20 санитарных носилок, а также санитарные сумки, лубки и т. д. Одновременно левые эсеры принимали меры для вывода из Москвы революционных воинских частей.

«Недели за три до восстания, – пишет в своих воспоминаниях И. И. Вацетис, – мной, как начальником Латышской дивизии, было замечено, что какая-то властная рука старается очистить Москву от латышских частей, направляя их в разные провинциальные города якобы для восстановления Советской власти. Ордера на отправку латышских частей присылались на мое имя и исходили от помощника председателя ВЧК Александровича»^{160}.

Дней за десять до восстания Александрович потребовал отправить батальон в Нижний Новгород. Из Нижнего командир посланного подразделения сообщил, что местный исполком прибытие латышских стрелков встретил с недоумением, так как о помощи никто не просил. Аналогичные донесения стали поступать и от других командиров. Собрав все данные, И. И. Вацетис доложил об этом комиссарам дивизии Петерсону и Довиту. Отправка войск прекратилась. Однако на окончательное разоблачение Александровича времени не оставалось, так как вскоре начался мятеж. Он-то и раскрыл его истинное лицо.

Курс, взятый левоэсеровским ЦК, получил одобрение на проходившем с 28 июня по 1 июля 1918 г. III съезде партии левых эсеров. В принятой резолюции по текущему моменту подтверждалась правильность занятой партией позиции по отношению к Брестскому миру и клеветнически утверждалось, что страна вовлекается в «орбиту германской империалистической политики»^{161}.

До начала мятежа левых эсеров оставалась неделя.

4 июля 1918 г. открылся V Всероссийский съезд Советов. С этого момента левые эсеры стали делать все для разрыва с большевиками. И только необыкновенная выдержка и твердость последних как-то сдерживали бушевавшие страсти.

По распоряжению Я. М. Свердлова на наиболее важные посты в Большом театре были выставлены латышские стрелки, наружные и внутренние караулы значительно усилены. Эти предосторожности оказались не напрасными, так как еще до открытия съезда, в ночь на 4 июля, под сценой Большого театра был обнаружен и обезврежен взрывной механизм, с помощью которого, по замыслу террористов, сцена вместе с президиумом съезда должна была взлететь на воздух.

6 июля в два часа дня к зданию германского посольства подъехал автомобиль. Из него вышли два человека и, бережно поддерживая тяжелый портфель, толкнули парадные двери дома. Через некоторое время послышались выстрелы. Посол Германии В. Мирбах был убит.

Получив об этом известие, В. И. Ленин тотчас позвонил Ф. Э. Дзержинскому. Феликс Эдмундович сразу же выехал в посольство, а затем в отряд Попова, где и был арестован. Мятежники открыто выступили против Советской власти.

6 июля к вечеру положение в городе обострилось. Часть размещенного в Покровских казармах полка Московского гарнизона стала склоняться к переходу на сторону левых эсеров. В Ходынский лагерь, где находились тысячи солдат, левые эсеры заслали своих агитаторов, и те стали призывать войска к объявлению нейтралитета.

Выдающаяся роль в подавлении мятежа принадлежала В. И. Ленину. Он был в курсе всех событий и непосредственно руководил разгромом восставших. По указанию В. И. Ленина левых эсеров, находившихся на заседании съезда в Большом театре, арестовали как заложников.

6 июля вечером было опубликовано правительственное сообщение об убийстве Мирбаха, в котором давалась политическая оценка провокационному выступлению левых эсеров.

В тот же день В. И. Ленин направил во все районные комитеты РКП (б), районные Советы и штабы Красной Армии распоряжение принять меры для борьбы с преступниками. «Мобилизовать все силы, – говорилось в нем, – поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать все автомобили и держать до тройной проверки»^{162}.

Одновременно В. И. Ленин послал телефонограмму в Моссовет, в которой имелись конкретные и четкие указания: «Передать во все комиссариаты города и пригорода в окружности на 50 верст: пропускать, кроме автомобилей народных комиссаров, еще автомобили боевых отрядов. Задерживать все автомобили Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, арестовать всех левых эсеров, членов этой комиссии, особенно Закса и Александровича. Сомнительных по партийной принадлежности привозить в Кремль на выяснение»^{163}.

Партия сумела быстро мобилизовать силы. По призыву большевиков рабочий класс столицы встал на защиту завоеваний революции. Под руководством районных комитетов партии и Советов на местах шла огромная работа по приведению в полную готовность воинских подразделений, по вооружению коммунистов и рабочих отрядов, по охране заводов и фабрик. В районы были направлены члены фракции коммунистов V съезда Советов (по 40–50 человек в каждый из районов города). Будучи комиссарами воинских частей, делегаты принимали активное участие в боевых действиях.

Все члены РКП (б) в Сокольническом районе получили оружие. Большевики привели 7-й Советский полк в боевую готовность, поставили во главе этого подразделения комиссара, обеспечили снарядами артиллерийские орудия, разъяснили солдатам обстановку. На улицах появились усиленные патрули. К Совету для его охраны подкатили два орудия. Так же уверенно и сосредоточенно действовали коммунисты и в других районах города. Огромную работу провели они и на предприятиях Москвы.

Моссовет организовал «чрезвычайную пятерку» для мобилизации сил против мятежников. В ночь с 6 на 7 июля «чрезвычайная пятерка» предложила районным Советам немедленно собрать всех коммунистов, всех сторонников Советской власти и сформировать из них вооруженные отряды.

Весть о мятеже вызвала негодование трудящихся столицы. По городу прокатилась волна митингов протеста, на которых рабочие требовали беспощадно подавить восстание левых эсеров. Рабочие Московского военно-артиллерийского завода назвали левоэсеровскую авантюру шагом «к открытию новой империалистической бойни на территории Советской республики»^{164}.

Несмотря на агитацию, проводившуюся левыми эсерами, к ним не присоединились ни трудящиеся, ни даже многие из членов их низовых партийных организаций. Прибывший в Москву из Петрограда отряд для поддержки мятежников был задержан и разоружен на станции Химки Николаевской железной дороги.

7 июля утром красноармейцы стали повсюду теснить левых эсеров, и те постепенно начали отходить к Трехсвятительскому переулку, где сосредоточились их главные силы. Артиллерия левых эсеров обстреливала красноармейские цепи и выпустила несколько снарядов по Кремлю. Это не остановило наступавших. Они вплотную продвинулись к дому Морозова, подтянули и направили орудия на окна особняка. Первый снаряд разорвался рядом с комнатой, где происходило заседание главарей мятежа. С каждым новым выстрелом силы левых эсеров таяли. За своими руководителями пустились в бегство и рядовые члены. Ворвавшиеся в дом красноармейцы освободили Ф. Э. Дзержинского, П. Г. Смидовича и М. Я. Лациса.

В МК РКП (б) и Моссовет стали поступать сведения о ходе ликвидации мятежа в различных районах города. Из Рогожско-Симоновского района сообщили, что большевики арестовали комитет партии левых эсеров. То же самое произошло и в Сокольническом районе. Благуше-Лефортовский райсовет информировал Моссовет о том, что караулы и посты во всех частях района выставлены. Все спокойно. «Эсеры разоружены», – извещали коммунисты Пресненского Совета. Из Алексеевско-Ростокинского района докладывали, что Совет принимает меры к задержанию членов левоэсеровской партии. Большевики из Замоскворецкого района отмечали, что настроение у рабочих боевое, левые эсеры разоружены, а их комитет задержан, повсюду расставлены патрули.

7 июля в 13 часов 30 минут В. И. Ленин направил в Моссовет телефонограмму: «Передать Басманному, Лефортовскому и Сокольническому немедленно. В этом направлении убегают «левые» эсеры в числе 100 человек с броневиком. Принять все меры к тому, чтобы задержать этот броневик»^{165}. Моссовет немедленно разослал соответствующие телефонограммы в указанные райсоветы.

От всех волостных и уездных Советов Московской губернии Владимир Ильич потребовал «принять все меры к поимке и задержанию дерзнувших восстать против Советской власти. Задерживать все автомобили. Везде опустить шлагбаумы на шоссе. Возле них сосредоточить вооруженные отряды местных рабочих и крестьян»^{166}.

7 июля в 16 часов правительство известило население Москвы о том, что мятеж левых эсеров подавлен. Возвратившись в ВЧК, Дзержинский принял меры к задержанию членов левоэсеровского ЦК. На Курском вокзале поймали успевшего загримироваться Александровича. В тот же день он вместе с другими активными участниками восстания по приговору ВЧК был расстрелян.

Много хлопот причинила арестованная Спиридонова, пытавшаяся наладить связь с эсеровским подпольем и совершить побег. Однако благодаря бдительности коменданта Кремля П. Д. Малькова этого ей сделать не удалось.

Мятеж в Москве послужил сигналом для левых эсеров и в других городах страны: Петрограде, Витебске, Владимире, Жиздре и т. д. На Восточном фронте командующий советскими войсками левый эсер М. А. Муравьев поднял восстание и двинулся с крупным отрядом из Казани в Симбирск. Но симбирские коммунисты сумели быстро подавить мятеж. Такая же участь постигла левых эсеров и в Петрограде.

9 июля работа V Всероссийского съезда Советов, прерванная мятежом, возобновилась. Выслушав доклад о событиях 6–7 июля, съезд осудил авантюру левых эсеров и потребовал сурово наказать их.

В постановлении съезда по этому вопросу говорилось: «Всероссийский съезд целиком и полностью одобряет энергичную политику Совета Народных Комиссаров, направленную на ликвидацию преступной и безумной авантюры левых эсеров, и требует суровой кары для преступников»^{167}.

Делегаты съезда от имени рабочих и крестьян предложили вывести тех левых эсеров из Советов, которые поддерживали действия своего ЦК. Еще до этого, 7 июля, Моссовет отдал распоряжение районным Советам города левых эсеров, занимавших «ответственные посты, сместить и заменить большевиками»^{168}. В свою очередь, районные Советы призвали рабочих отозвать из Советов представителей, принадлежащих к перешедшей в ряды контрреволюционеров партии.

18 июля Бюро исполкома Московского областного Совета исключило из своего состава фракцию левых эсеров.

Обреченные на бесславный конец

Контрреволюционная политика меньшевиков, левых и правых эсеров была обречена на поражение. Дальнейшие события показали, что они так и не смогли преодолеть свою политическую ограниченность.

В феврале 1919 г. левые эсеры выступили против всяких мирных переговоров со странами Антанты, а вышедшая на свободу М. А. Спиридонова в своих речах продолжала призывать к свержению власти большевиков. Не прекращалась их злостная агитация на предприятиях и в воинских частях.

В Москве левые эсеры имели конспиративную квартиру в Трехпрудном переулке. Здесь находилась нелегальная типография. Не забыли они изготовить и поддельную печать коменданта Московского Кремля, а также запастись оружием. Все это привело к тому, что МК РКП (б) в февральском постановлении «О деятельности МК и ЦК партии левых эсеров» подчеркнул необходимость принятия более решительных мер по пресечению левоэсеровских антиправительственных действий.

Вскоре органы ВЧК были вынуждены вновь применить репрессии к заговорщикам. Свыше 50 руководителей и видных левоэсеровских активистов подверглись аресту. Среди них М. А. Спиридонова, И. 3. Штейнберг, Рыбин, В. Е. Трутовский, Сирота, Прокопович, Розен-блюм, Л. Кроник и др.

«Здесь надо указать, – подчеркивалось в сообщении «Известий ВЦИК», – что среди арестованных есть представители партийных организаций (левоэсеровских. – В. К.) всех крупных городов России, что дает основание предполагать о готовившемся совещании левых эсеров или же что они приехали за «инструкциями»^{169}. Началось кропотливое следствие. Дело Спиридоновой раньше других было передано в Революционный трибунал, поэтому тогда же, в феврале 1919 г., над ней состоялся суд.

Однако М. А. Спиридонова не посчиталась с решением Революционного трибунала, который вынес мягкий приговор, учитывая состояние ее здоровья.

В апреле 1919 г. она бежала из-под стражи и под именем П. Онуфриевой продолжала подпольную работу до тех пор, пока в 1920 г. за ней не захлопнулись двери камеры Бутырской тюрьмы.

Вскоре наиболее экстремистски настроенные члены московской организации левых эсеров заключили соглашение с анархистами и вступили на путь открытого террора.

В январе 1920 г. в советской печати было опубликовано сообщение МЧК о том, что левые эсеры продолжают подрывную деятельность, что при аресте одного из активных заговорщиков в руки МЧК попал документ, который это полностью подтверждает. «Наша работа, – говорилось в захваченном письме, – протекает сейчас в невероятных условиях»^{170}.

Но ни открытые выступления, ни оголтелый террор не давали да и не могли дать тех результатов, на которые рассчитывали их организаторы. Эсеры и меньшевики не имели реальных сил для достижения успеха. Изменение отношения среднего крестьянства к Советской власти и поворот мелкобуржуазных масс в сторону пролетариата заставили их маневрировать. В декабре 1918 г. на совещании членов ЦК правых эсеров в Уфе, затем на совещании Московского бюро ЦК правоэсеровской партии, в феврале 1919 г. на Московской конференции, наконец, в июне 1919 г. на IX совете партии правых эсеров была выработана и принята «новая» тактика, заключавшаяся в приостановлении вооруженной борьбы «против большевистской власти» и в замене «ее обычной политической борьбой»^{171}. Однако тут же подчеркивалось, что это не означает принятия власти большевиков, что это условное временное решение, вызванное сложившимися обстоятельствами. Указывалось на необходимость борьбы против диктатуры пролетариата и против буржуазно-помещичьей реакции, т. е. на два фронта. Значительная часть эсеров продолжала политику соглашения с внутренней реакцией и международным империализмом, по-прежнему прилагала все усилия к свержению Советской власти.

А на следующий год эсеры на своей конференции прямо заявили, что предвидят неизбежность вооруженной борьбы с большевиками. Тогда же оживилось левоэсеровское подполье, блокировавшееся с правоэсеровскими заговорщиками.

Рабоче-крестьянское правительство зорко следило за зигзагообразным поведением мелкобуржуазных партий и в случае надобности решительно пресекало их антисоветскую деятельность.

В октябре 1919 г. ВЧК ликвидировала в столице правоэсеровскую типографию и склад с контрреволюционной литературой. Но поток листовок и воззваний уменьшился ненадолго, ибо вскоре подобная литература стала поступать из Прибалтики. Пришлось перекрыть и этот канал. В ночь на 28 декабря ВЧК были проведены аресты среди правых эсеров. Задержали некоторых членов ЦК правых эсеров и других видных партийных функционеров. У них нашли много фальшивых документов, печатей и штампов советских учреждений. Имелись даже образцы подписей секретарей ВЦИК. Кроме того, обнаруженные материалы говорили о связи эсеров с бандитами в Тамбовской губернии. Целиком и полностью подтвердились слова В. И. Ленина, предупреждавшего в 1919 г., что за открытой контрреволюцией, черной сотней и кадетами «плетутся, как всегда, колеблющиеся, бесхарактерные, словами прикрашивающие свои дела, меньшевики, правые эсеры и левые эсеры»^{172}.

Наметившиеся некоторые непоследовательные сдвиги влево в партии меньшевиков были также вызваны тактическими соображениями. Они не привели к коренному изменению их старой политической линии. Поэтому В. И. Ленин призывал удесятерить бдительность. Указания вождя были своевременными, так как соглашатели не прекращали подрывной работы, выразившейся в проведении забастовок и демонстраций на фабрике «Богатырь», Александровской железной дороге, в усилении антисоветской агитации на бывшем заводе Густава Листа, заводе подъемных сооружений, бывших фабриках Кушнарева, Ильина и других предприятиях, а также в Московском профсоюзе печатников.

Выступавшие на митингах меньшевистские ораторы позволяли себе враждебные антисоветские выпады. Однако аудитория, как правило, им не сочувствовала.

Так, на митинге 16 октября 1919 г. в Политехническом музее, где ораторствовали известные меньшевистские деятели Дан, Мартов, Ерманский, Горев, «громом аплодисментов откликалась аудитория на те места речей меньшевиков, в которых они вынуждены были признать действительную революционность коммунистов… шум вызывали меньшевистские булавки…»^{173}

Очередным провалом меньшевиков явился митинг, устроенный ими в Замоскворечье. Выступавший на митинге Дан заявил, что якобы сейчас за коммунистами не идет подавляющее большинство. Крики с мест и лес поднятых за большевиков рук опровергли злобные измышления меньшевистского лидера.

Борясь с эсеро-меньшевистской контрреволюцией, большевики в то же время протягивали руку тем рядовым членам этих партий, которые под влиянием уроков революционной борьбы, убедившись в двурушничестве соглашателей и измене их делу социализма, порывали с обанкротившимися партиями и были готовы не на словах, а на деле помогать Советской власти.

Процесс распада мелкобуржуазных партий продолжался. Он и привел их со временем к окончательной потере влияния в массах и превращению в отдельные враждующие группы, сошедшие через некоторое время вообще с политической арены^{174}.

Федерация «презренных пустомель»

Анархизм, мелкобуржуазное общественно-политическое течение, возник в России в конце 60-х годов XIX в. и прошел сложный путь развития. Являясь разновидностью утопического социализма, он не признавал никакой государственной власти, выступая против организованности и дисциплины. Учение анархистов, призывавшее к освобождению личности от всяких правил и законов, сбивало трудящихся с пути революционной борьбы.

«Анархизм, – писал В. И. Ленин, – нередко являлся своего рода наказанием за оппортунистические грехи рабочего движения. Обе уродливости взаимно пополняли друг друга»^{175}. Партия большевиков прилагала все силы для разоблачения авантюристической сущности анархизма в глазах широких народных масс.

В годы первой русской революции анархисты не имели серьезного влияния на рабочее движение. После победы Февральской буржуазно-демократической революции они активизировались. Организовали свои группы и федерации в ряде крупных городов страны. Были вновь созданы пли возрождены анархистские группы и в Москве, позднее объединившиеся в федерацию. Они вели агитацию, распространяли литературу, провозглашали авантюристические лозунги.

Во время октябрьских боев определенная часть московских анархистов приняла участие в борьбе за ликвидацию буржуазной власти. Однако они не могли оказать сколько-нибудь серьезное влияние на ход боевых действий.

Анархистские группы (их насчитывалось 26–30, и они объединяли приблизительно 2 тыс. человек) после Октября заняли в городе 26 лучших особняков под видом устройства там бесплатных лекториев, библиотек, общежитий и т. п. (причем в стратегически выгодных частях города).

Явившись в то или иное здание, анархисты располагались в нем, как в собственном, присваивая всю богатую обстановку. Дом Титова, например, на Гончарной улице (в том числе одежду, серебро и драгоценности) захватила группа анархистов «Авангард». В коровинском особняке по Малому Власьевскому переулку обосновалось объединение «Буря». В феврале анархисты заявили Замоскворецкому райсовету о том, что займут дом Банкетова, а ценности, продукты и пр. останутся у них на «хранении». На Поварской улице анархисты облюбовали особняк чаезаводчика Цейтлина. Благуше-Лефортовская группа разместилась на Большой Семеновской улице. В Чудовом и Архангельском переулках, в районе Арбата и Мещанских улиц, а также в других районах города нашли пристанище различные анархистские труппы, гордо именовавшие себя «Борцы», «Буревестник», «Смерч», «Ураган», «Автономия», «Лава» и т. п. (некоторые ив них насчитывали всего по пять человек). Вокруг особняков анархисты расставляли сторожевые посты, в окнах устанавливали пулеметы, превращая здания в крепости. Наглые действия анархистов, естественно, вызывали законный гнев пролетариев города.

В Моссовете несколько раз ставился вопрос об освобождении анархистами захваченных особняков. 15 февраля было решено внести в повестку дня вопрос о реквизиции помещения Купеческого собрания на Малой Дмитровке. 21 февраля Моссовет предложил комиссару М. И. Рогову не допускать захвата особняков анархистами, не останавливаться перед применением вооруженной силы.

Во второй половине марта МК партии большевиков, рассмотрев вопрос об анархистах, вынес решение передать ВЧК материалы об их контрреволюционной деятельности. Он просил комиссию принять самые энергичные меры борьбы с ними.

Однако руководители Федерации игнорировали требования Советской власти. 26 марта они официально известили Моссовет о захвате помещения Купеческого собрания со всем находившимся там имуществом. В нем разместилась Московская федерация анархистских групп под охраной пулеметов и горного орудия. Захватив поблизости еще особняк Паутинского, анархисты создали на Малой Дмитровке крупный укрепленный пункт. Московская федерация анархистских групп возглавлялась советом, при котором существовали секретариат, пропагандистский отдел, штаб «черной гвардии», газета «Анархия». Во главе федерации стояли Л. Черный, М. Крупенин, В. Бармаш, А. Гордин. Московская федерация поддерживала связь с анархистскими объединениями, каждое из которых являлось автономным. Большая часть групп признавала Федерацию центральной, но некоторые в нее не входили и не считали ее руководящей.