Текст книги "Борьба с контрреволюцией в Москве. 1917-1920 гг."

Автор книги: Вячеслав Клименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Между тем Декрет о печати, подписанный В. И. Лениным 27 октября 1917 г., требовал принятия самых решительных мер в борьбе с контрреволюционной прессой. Согласно декрету, закрытию подлежали органы, призывавшие к неповиновению правительству и деяниям преступного характера, вносившие смуту, извращавшие факты. Несколько позднее, на объединенном заседании ВЦИК, Моссовета и представителей профсоюзов Я. М. Свердлов в ответ на жалобы Л. Мартова о «несправедливости» по отношению к буржуазной прессе заявил, что у нас есть свобода печати, но не для того, «чтобы враги Советской власти могли сеять панику, раздор в России»^{107}.

После обсуждения вопроса о печати в ноябре 1917 г. во ВЦИК была принята резолюция, в которой подчеркивалось, что восстановление «так называемой «свободы печати», т. е. простое возвращение типографий и бумаги капиталистам – отравителям народного сознания, явилось бы недопустимой капитуляцией перед волей капитала, сдачей одной из важнейших позиций рабочей и крестьянской революции, т. е. мерой безусловно контрреволюционного характера»^{108}.

Советская власть, проводя гибкую политику, использовала, кроме насильственных, также экономические меры воздействия на буржуазную печать. Декрет СНК «О введении государственной монополии на объявления», принятый в начале ноября 1917 г., был направлен на подрыв материальной базы издателей, получавших огромные прибыли от печатания объявлений. В декрете говорилось: «Печатание за плату объявлений в периодических изданиях печати, равно в сборниках и афишах, а также сдача объявлений в киоски, конторы и т. п. учреждения объявляются монополией государства»^{109}. На эту сторону дела не раз обращал внимание В. И. Ленин. На одном из заседаний ВЦИК он говорил: «Частные объявления должны быть признаны монополией»^{110}.

9 декабря 1917 г. Президиум Моссовета заслушал доклад комиссара по делам печати большевика В. Н. Подбельского^[26] о нарушении буржуазной прессой военной цензуры, введенной в связи с объявлением Москвы на военном положении с 8 по 20 декабря 1917 г. (предварительному просмотру подлежали все сообщения в периодических изданиях, касавшиеся политической жизни страны). Президиум потребовал усилить контроль за просмотром цензурой политических материалов.

Через несколько дней, 12 декабря, Моссовет постановил все буржуазные газеты закрыть, так как они не подчинились требованиям военной цензуры и не представили материалы на просмотр в Комиссариат по делам печати.

Вскоре газеты, однако, снова стали выходить. Но контроль за антисоветской прессой в особо сложных обстоятельствах всякий раз усиливался. Так, при очередном введении 24 февраля 1918 г. военного положения Чрезвычайный штаб МВО издал приказ, по которому все органы печати обязывались помещать правительственные и военные сообщения только после их тщательной проверки. Комиссар по делам печати, в свою очередь, обязал владельцев типографий на выпускаемой продукции ставить обозначение фирмы.

Однако для более эффективной борьбы с контрреволюционной прессой и нарушением ею существовавшего законодательства требовался специальный судебный орган. Им стал учрежденный Советским правительством Ревтрибунал печати. В его компетенцию входили преступления в антинародных целях, совершенные с помощью прессы. Ревтрибуналу предоставлялось право применять различные виды наказаний: от денежного штрафа до лишения виновных всех или некоторых политических прав.

«Решения Революционного трибунала печати окончательны и обжалованию не подлежат, – говорилось в декрете о трибунале. – Комиссариат по делам печати при Совете рабочих и солдатских депутатов приводит в исполнение постановления и приговоры Революционного трибунала печати»^{111}.

Московский ревтрибунал печати, приступивший к своим обязанностям в марте 1918 г., просуществовал недолго. В апреле на основании доклада представителя Московского ревтрибунала и мнения коллегии НКЮ СНК г. Москвы и Московской области постановил Ревтрибунал печати упразднить и передать его дела в Московский ревтрибунал.

Однако до переезда Советского правительства в Москву, несмотря на все ограничения и судебные преследования, антисоветская пресса, поддерживаемая меньшевистским руководством профсоюза печатников, чувствовала себя менее стесненной, чем в Петрограде.

Вскоре на эту сторону дела обратил внимание В. И. Ленин. На заседании СНК РСФСР 18 марта 1918 г. (в связи с начавшейся клеветнической кампанией антисоветской печати, выступавшей против ратифицированного Брестского мирного договора) был рассмотрен вопрос о московской буржуазной прессе. СНК предложил НКЮ войти в контакт с Моссоветом и ВЧК, с тем чтобы немедленно закрыть антисоветские газеты и предать суду их редакторов и издателей.

На следующий день МК РКП (б) обратился в Моссовет с предложением закрыть газеты, боровшиеся с революцией и сеявшие панику среди населения. 19 марта 1918 г. Президиум Моссовета обязал В. Н. Подбельского усилить надзор за контрреволюционной прессой. Наиболее злостные печатные органы (в их числе газеты «Московский вечерний час» и «Мысль») были закрыты.

Поскольку в стране ощущался недостаток бумаги, а распоряжения Советской власти требовалось довести до каждого человека, было решено использовать для их распространения не только официальные издания, по и буржуазную прессу.

3 апреля 1918 г. вышло постановление ВЦИК, обязывавшее буржуазные газеты печатать декреты, распоряжения и приказы как центральных, так и местных советских органов. За нарушение данного нормативного акта многие газеты поплатились крупными денежными штрафами. Например, одну из московских газет комиссар по делам печати оштрафовал на 10 тыс. руб.

После перенесения столицы в Москву большую работу по борьбе с злоупотреблениями печати проводила также ВЧК. Ф. Э. Дзержинский придавал этой стороне деятельности ВЧК первостепенное значение. В мае 1918 г. он обратился в Моссовет с просьбой передать все дела по борьбе с контрреволюционной прессой Чрезвычайной комиссии.

Буржуазная пресса, являвшаяся орудием московских капиталистов, натолкнулась на решительное противодействие со стороны рабоче-крестьянской власти.

Глава 3

ЧЕРНЫЕ БРАТСТВА НЕ ДОСТИГЛИ ЦЕЛИ

Под грохот канонады

В царской России церковь была одним из звеньев полицейско-бюрократического государственного аппарата, ярым противником всего нового, верным защитником самодержавия. Антисоветская деятельность московских церковных кругов явилась прямым продолжением их контрреволюционной деятельности, начатой задолго до того, как власть в городе полностью взял в свои руки пролетариат.

В августе 1917 г. в Успенском соборе, в Кремле, открылся Всероссийский собор православной церкви. Наряду с иными проблемами на повестке дня стоял вопрос о восстановлении патриаршества. Дебатировался он долго. Одни архиереи были – за, другие – против.

Минуло несколько месяцев, свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, власть в городе перешла к Советам, и вопрос об избрании патриарха отодвинул на второй план все другие проблемы.

Почему же так случилось? Нетрудно догадаться. Победу пролетариата церковь встретила с нескрываемой ненавистью и стала собирать силы. В этот момент ей и понадобился вождь. Выражаясь военным языком, у контрреволюционной церкви была многочисленная армия (рядовые священники, монахи и т. п.), имелся свой генеральный штаб (вселенский собор), но не было главнокомандующего.

Кто же претендовал на роль вождя, «спасителя отечества»? Трое желающих: Антоний, Арсений и Тихон. Все – крайние реакционеры, твердолобые монархисты, мечтавшие восстановить на престоле императора.

5 ноября в храме Христа Спасителя из золотого ковчежца иеромонах Зосимовой пустыни Алексий, перекрестившись, вынул одну из трех опущенных туда записок с именами кандидатов. В ней значился митрополит Тихон.

8 ноября в Успенском соборе состоялась интронизация патриарха Тихона. Его обрядили в дорогие одежды, вручили патриарший посох и произнесли приличествующие случаю елейные речи. Торжества закончились банкетом, благо деньги у вселенского собора не переводились (достаточно сказать, что в 1918 г. на его нужды частные лица и церкви Москвы пожертвовали около 116 тыс. руб.).

Для того чтобы лучше понять «деяния» нового главы церкви, вернемся к событиям октябрьских дней.

28 октября 1917 г. на улицах города шли ожесточенные бои. В тот же день в приходских и монастырских церквах по указанию митрополита Тихона служили молебны об «утишении страстей народных», призывавшие пролетариев города прекратить борьбу. Но только пролетариев. Священники утверждали, что сохраняют нейтралитет, и с возмущением отвергали просьбы красногвардейцев дать им возможность запять колокольни. Другое дело юнкера. Для тех двери церквей всегда открывались настежь. Юнкера заняли храм Христа Спасителя и установили пулеметы наверху и в саду (возле храма). Огневые точки находились в Иверской часовне, церквах на Мясницкой, Поварской, Большой Никитской улицах и т. д.

Не только церкви, но и монастыри служили надежным убежищем контрреволюционерам. Укрывшись за толстыми стенами Зачатьевского женского монастыря, белогвардейцы расстреливали из пулеметов революционные части. Этот монастырь они облюбовали недаром: он защищал подступы к штабу МВО. Рабочим и солдатам пришлось брать его штурмом.

В Рогожском районе упорное сопротивление оказали белые, засевшие с пулеметом на колокольне церкви Сергия. По рабочим баррикадам стреляли из мортиры и пулеметов, установленных в Андрониковом монастыре. Продвижению красногвардейских отрядов по Варварке и Солянке мешали юнкера, занявшие колокольни церквей. Колокольни кремлевских храмов также были использованы в качестве пулеметных гнезд.

2 ноября, когда крах врагов революции стал очевиден, делегация от собора в составе митрополита Платона, епископа Нестора и других с пением молитв отправилась в Московский ВРК. Здесь она пыталась склонить руководство к свертыванию борьбы и миру с юнкерами. Но безуспешно. Впоследствии митрополит Платон докладывал собору, что у входа в здание ВРК толпа солдат встретила их словами: «Где вы были раньше? Зачем мешаете религию в наши дела? Зачем тут духовенство? Оно уже известно своим раболепством. Идите лучше к своим юнкерам»^{112}. 8 ноября собор принял обращение к ВРК о прекращении преследования контрреволюционеров. Специальная делегация духовенства ходатайствовала о смягчении их участи. Желая показать свою преданность «героям-юнкерам», владыки выразили им сочувствие.

Реакционеры в рясах

Вскоре церковники состряпали воззвание под сенсационным заголовком «Вопль из священного Кремля», в котором звучали призывы спасти Кремль от «разрушения и поругания». Затем собор избрал особую комиссию для обследования «кремлевских святынь».

Разъясняя провокационный смысл раздуваемой церковью шумихи, Е. М. Ярославский писал: «Почему вы не подняли голос протеста, когда юнкера первые открыли орудийный огонь по Кремлю? Вы сеяли ветер – пожинайте бурю!»^{113}.

10 ноября 1917 г. пролетарская Москва хоронила героев, павших в октябрьских боях. Хоронила без соблюдения церковных обрядов. Церковь снова подняла шумиху.

Не преминули церковники выразить свое отрицательное отношение и к ряду вопросов, решение которых входило в компетенцию только Советского государства.

Пытаясь использовать немецкую военщину для свержения диктатуры пролетариата, священники яростно выступили против заключения Брестского мира. Стремясь сохранить прежние позиции, соборные деятели в декабре 1917 г. приняли Постановление о правовом положении церкви в России, в котором требовали оставить православной церкви принадлежавшее ей имущество, предоставить право беспрепятственной коммерческой деятельности, не закрывать духовные школы и т. д.

Пытаясь удержать прежние позиции в учебных заведениях города, церковники провели совместное заседание родительских организаций Москвы и учителей закона божьего, которое приняло решение запретить ученикам посещать школы, где не преподают закона божьего.

Новый 1918 г. патриарх ознаменовал посланием (от 19 января), которое явилось злобной клеветой на революцию. В послании Тихон предостерегал народ от вступления в какие-либо контакты с Советской властью и призывал прихожан оказывать сопротивление правительственным мерам, «пострадать за дело Христово».

20 января состоялось соборное присутствие. Открывая сессию, патриарх подчеркнул, что собор должен направить все свои усилия на борьбу с большевиками, а устройством церковной жизни он может заняться и потом. Все присутствующие единодушно одобрили антисоветскую деятельность Тихона и приняли решение разослать по консисториям «богоугодное» послание «святейшего» с предложением перепечатать его в приходах и распространить среди прихожан.

Московские церкви мгновенно откликнулись на этот призыв. Послание размножили. С амвонов полились контрреволюционные проповеди. Из Москвы «слово патриарха» пошло гулять по многочисленным епархиям России. Вскоре стали поступать сведения с мест, что в селах подозрительные личности распространяют контрреволюционное послание Тихона, призывающее свергнуть Советскую власть.

Духовенство еще до опубликования декрета об отделении церкви от государства объявило непримиримую войну пролетарской власти^[27].

Антисоветские манифестации

После принятия декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» контрреволюционная деятельность духовенства усилилась. Декрет явился правовым актом, обеспечивавшим полную свободу совести, направленным на раскрепощение народа, освобождение его от религиозных пут. Воплотились в жизнь слова В. И. Ленина, который еще до Октября говорил: «Полное отделение церкви от государства – вот то требование, которое предъявляет социалистический пролетариат к современному государству и современной церкви»^{114}.

Опубликование и проведение в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» духовенство расценило как покушение на весь строй церковной жизни. В знак протеста собор прпзвал все церкви Москвы устроить специальные молебствия и крестные ходы. На соборном заседании протопресвитер Н. А. Любимов сообщил, что 28 января намечается крестный ход, который завершится молебствием на Красной площади. Рекомендовалось отслужить молебны и в других местах.

Началась подготовка антисоветской демонстрации. Широко распространялось контрреволюционное послание патриарха. Члены собора заранее отправились в приходы. Накануне во всех церквах служили всенощные. Попы подстрекали толпу к антисоветским выступлениям.

26 января Моссовет принял решение, не запрещая проведение крестного хода, ограничить его масштабы. Командующему войсками МВО, комиссару по гражданской части Москвы и главному штабу Красной гвардии поручалось принять все меры к предотвращению возможных погромов. Районные Советы приводились в боевую готовность. Население извещалось об антисоветской направленности манифестации.

С разоблачением поповского фарисейства не раз в 1918 г. выступал большевистский МК. Так, одна из его листовок отмечала; «Завтра потянутся на площадь все тунеядцы, монахи, монашки, фабриканты, купцы, ростовщики, интеллигенты, которые с детства не ходили в церковь и только теперь вспомнили о боге, когда провалился их саботаж. Пойдут завтра и старики, и темные женщины, которые привыкли гнуть спины перед сильными мира сего и у которых нет сил и смелости их разогнуть…

Но завтра не будет тех, кто перестал гнуть шею перед богатым, кто борется на деле за братство, свободу и равенство, кто «душу свою полагает за други своя», кем воистину руководит «любовь к ближнему своему, как к самому себе». Не будет завтра тех, кто борется за освобождение себя и всего человечества от гнета и насилия капитала, против возобновления братоубийственной войны во имя его, против обмана и темноты, которые сеют попы, служа не богу, а мамоне»^{115}.

28 января 1918 г. во главе состоявшегося крестного хода шли участники церковного собора, открыто продемонстрировавшие свою ненависть к Советской власти. За ними тянулись немногочисленные богомольцы. Расчеты церковников на то, что за ними пойдут рабочие, все население Москвы, не оправдались. Сознательные граждане выступили против провокационной затеи. В своих письмах они разоблачали ее антисоветскую сущность. 26 января Моссовет от одного из жителей получил письмо, в котором прямо говорилось, что попы готовятся устроить «кровавую баню». Далее автор просил принять все меры к «недопущению бойни»^{116}. Другой москвич счел своим долгом поблагодарить за воззвание к гражданам города, а также за позицию в отношении крестного хода.

Однако антисоветская агитация оказывала влияние на определенную часть населения.

14 февраля из Ярославля от комиссара Упорова поступила телеграмма, в которой говорилось, что в связи о разнузданной пропагандой духовенства в городе и окрестностях объявлено чрезвычайное положение.

17 апреля 1918 г. СНК г. Москвы и Московской области принял специальное постановление, в котором предложил местным Советам самым решительным образом бороться с контрреволюционной деятельностью и агитацией духовенства. На это же обращалось внимание органов ВЧК (им рекомендовалось свои действия в отношении церковников предварительно согласовывать с СНК г. Москвы и Московской области).

Вскоре церковь провела новый демарш. Делегация от духовенства посетила СНК РСФСР и потребовала отмены декрета о свободе совести. Через некоторое время в храме Христа Спасителя Советы публично были преданы анафеме.

Религиозные фанатики, ободренные патриаршим благословением, нередко жестоко расправлялись с представителями Советской власти.

В мае 1918 г. кулаки и сектанты в Павловском Посаде и близлежащих деревнях с готовностью подхватили призыв духовенства выступить против власти большевиков. Контрреволюционно настроенная толпа напала на Совет. Здание запылало. Когда находившиеся там люди попробовали выбраться через слуховое окно, их встретила оружейная стрельба. Некоторые члены Совета, пытаясь спастись, прыгали в толпу. Над ними тут же учиняли самосуд. И только прибывшие из Москвы, Орехова-Зуева и Богородска отряды красноармейцев сумели навести порядок. Тогда же в Саввино-Сторожевском монастыре, в окрестностях Звенигорода, вспыхнул поповско-кулацкий мятеж, жертвами которого стали советские работники, в их числе молодой коммунист, продкомиссар Константин Макаров.

Церковные объединения

Антисоветские действия церковь стремилась ввести в определенное организационное русло. Она стала настойчиво рекомендовать православным создавать союзы и братства, которые охраняли бы церковные богатства, а также союзы учащихся, их родителей и т. п.

11 января на собрании Пастырского союза священник Медведь сделал доклад о создании при московских церквах и приходах особых братств. Несколько позднее тот же Медведь явился вдохновителем основания пресловутого Братства союза ревнителей и проповедников православия.

30 января 1918 г. в епархиальном доме состоялось собрание представителей приходских советов Москвы, на котором решили все приходы города объединить в Союз объединенных приходов. Здесь же был избран его руководящий орган – Совет объединенных приходов. На следующий день открылось первое заседание Совета. Оно выработало тактику борьбы с революционной властью.

В постановлении Синода и патриарха в феврале 1918 г. была сделана попытка оформить и укрепить объединенные братства и приходские союзы. В нем содержались конкретные указания относительно организации мирян в союзы при всех церквах, а также монастырях. Для сохранения церковных богатств и нрав юридического лица предлагалось не называть братства религиозными.

В особом циркулярном письме Совет объединенных приходов рекомендовал благочинным уездов Московской губернии примкнуть к Совету и прислать в Москву своих делегатов. Кроме того, Совет пропагандировал идею использования в антисоветских целях «набатного звона». Это была особая тактика борьбы церкви с властью рабочих и крестьян.

Когда Замоскворецкий районный Совет потребовал передать в его ведение церковно-приходскую школу, священник Казанской церкви на Калужской площади Авенир Полозов приказал ударить в набат. Из трактиров и лавок народ повалил на площадь, и тогда перед возбужденной толпой, воспользовавшись благоприятной ситуацией, появился сам Полозов, который попытался настроить людей на выступление против народной власти. Один из членов районного Совета был избит. Разогнать толпу удалось только с помощью воинских подразделений. Авенир Полозов был задержан и передан в распоряжение Следственной комиссии.

В ответ на это церковники стали распространять нелепые слухи о том, что Совет будто бы пытается захватить церковное имущество. Для разъяснения происшедших событий Президиум Замоскворецкого райсовета обратился к населению с воззванием, в котором разоблачал провокацию Полозова и предупреждал, что за подобные действия подстрекатели и впредь будут строго наказываться.

Антисоветские выступления, провоцируемые церковниками с помощью набатного звона, приняли довольно значительные масштабы, и Советское правительство вынуждено было издать Декрет о набатном звоне. В нем говорилось, что виновные в организации антисоветских сборищ с помощью набата (а также рассылки различных гонцов и т. д.) будут предаваться суду революционного трибунала. Подвергались суду и все соучастники этих преступлений.

Созданные церковью объединения действовали вкупе с другими контрреволюционными организациями. И неудивительно, ибо, например, во главе Совета объединенных приходов стоял бывший обер-прокурор Синода монархист А. Д. Самарин, а его ближайшими соратниками были бывший присяжный поверенный и юрисконсульт Синода Н. Д. Кузнецов, священник-черносотенец А. А. Полозов, протоиереи Цветков и Успенский, крупный торговец Емельянов. По призыву патриарха Тихона различные антисоветские союзы и братства стали возникать и в других городах страны.

Появление каждой новой организации патриарх горячо приветствовал. В телеграмме в Рославль он писал: «Преподаю благословение на открытие братства защиты православной веры, молитвенно желаю ему успеха»^{117}.

Для объединения сил на местах и налаживания руководства их работой при патриаршем престоле был учрежден Всероссийский совет приходских общин – духовенство сделало все, чтобы создать единый механизм, подчиненный центру, находившемуся в Москве.

Для привлечения трудовых масс на свою сторону церковники использовали так называемую Христианско-социалистическую рабоче-крестьянскую партию, которой покровительствовал сам Тихон.

Эта партия проповедовала христианский социализм, пыталась проникнуть в рабочую и крестьянскую среду и посеять иллюзии, что все социальные проблемы можно разрешить с помощью религии. На борьбу с революцией по существу нацеливал партию ее устав, принятый после Октября.

Однако Христианско-социалистическая партия авторитета в массах не завоевала и популярности у них не приобрела. По приговору пролетарского суда в 1919 г. деятельность Христианско-социалистической партии была признана вредной, и на следующий год она прекратила свое существование^{118}.

Церковное руководство стремилось также опереться на поддержку зарубежных религиозных организаций и иностранных посольств. Желание установить контакты с церковниками выразили и иностранные дипломаты.

Английский консул дважды посещал патриарха. Тихон был непосредственно связан с Б. Локкартом. Он интересовался ходом «заговора послов» и с нетерпением ждал его реализации. Патриарх обещал отслужить молебен тотчас после свершения переворота, а англичан и французов представить народу как спасителей России.

В мае – августе 1918 г. заведующий отделом пропаганды при французском генеральном консульстве граф де Шевильи несколько раз встречался с Тихоном и вел переговоры по поводу высадки на Севере союзных войск и выработки методов свержения Советской власти. Патриарх благословил интервенцию и пожелал ее организаторам удачи. Наладил Тихон отношения и с церковной контрреволюцией на Украине, в Польше, Латвии, с клерикалами Норвегии, Швеции, Ватикана. С Польшей патриарх поддерживал контакты через секретаря польской миссии, с Латвией – через епископа Иоанна, с оккупированным Архангельском – через архиепископа Нафанаила.

В Москве глава русской церкви вел переговоры с Тактическим центром. Видные деятели Тактического центра Д. М. Щепкин и С. Д. Урусов получали от него деловые, практические советы и, в свою очередь, регулярно информировали о проделанной работе. С Национальным центром патриарх общался через С. А. Котляревского и А. В. Карташева.

Не остановились церковники и перед созданием своего рода «ударной гвардии». Под видом охраны патриарха они попытались сколотить особые боевые отряды «отборных верующих» в возрасте до 40 лет. Яркую характеристику некоторым «гвардейцам» дал комендант Московского Кремля П. Д. Мальков. Он впоследствии вспоминал, что при посещении резиденции патриарха ему в узком коридоре повстречались «шесть дюжих молодцов в сюртуках из личной охраны Тихона. Рожи у всех зверские как на подбор, пришибут и не пикнешь»^{119}.

Контрреволюционное духовенство стремилось помешать Советской власти провести некоторые политические мероприятия.

Очень хотелось церковникам сорвать празднование 1 Мая 1918 г. Для начала собор напомнил верующим, что «в скорбные дни страстной седъмицы» всякие празднества и уличные шествия недопустимы. Затем церковники взялись за подготовку своего контршествия. Чтобы предотвратить провокацию в день пролетарского праздника, СНК г. Москвы и Московской области 24 апреля принял постановление не допустить крестного хода 1 мая, произвести аресты контрреволюционного духовенства, распространить популярную листовку с объяснением замыслов церковников. Райсоветы Москвы получили указание строже следить за тем, что происходит в церквах, и о случаях проведения антисоветской агитации информировать ВЧК.

30 апреля в газете «Известия Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов г. Москвы и Московской области» была напечатана статья Е. М. Ярославского «Тяжелое оскорбление», в которой автор заклеймил действия церковников.

1 мая тысячи рабочих вышли на улицы столицы, планы духовенства провалились.

Для разоблачения церковных иерархов МК РКП (б) и Моссовет умело использовали свою печать, со всей беспощадностью вскрывая сущность проводимой духовенством политики.

В «Известиях Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов г. Москвы и Московской области» (№ 87) появилась статья «Контрреволюционные чудеса». В ней жителям города раскрывались глаза на источники и цели распространения злостных антисоветских слухов.

Значительную роль сыграло также обращение «К населению г. Москвы», помещенное в 99-м номере той же газеты. В этом воззвании большевики разъясняли политику Советской власти в отношении церкви, а также рассказывали о контрреволюционных действиях священнослужителей.

Решительное наступление

Один из пунктов декрета об отделении церкви от государства гласил: «Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием.

Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти, в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ»^{120}.

Экономические интересы церкви всегда играли главенствующую роль в ее деятельности. «Служители бога» скорее были готовы простить отрицание доброй половины своих вероучений, чем потерю части доходов. И когда декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» положил конец бесконечному ограблению населения, московское духовенство забило тревогу. И понятно почему: в его руках были сосредоточены значительные ценности. Епархиальные доходы от одних недвижимых владений составляли несколько миллионов рублей в год. Монастыри, гостиницы, доходные дома, торговые ряды, заводы и т. д. приносили церкви огромные прибыли^{121}.

Церковь оказывала сопротивление революционной власти, скрывала свое имущество^{122}, не предоставляла денежные суммы в Казначейство. Юридический отдел Моссовета не раз отмечал, что многие церкви и монастыри не исполняют распоряжений Советской власти, против них предлагалось возбуждать в суде уголовные дела.

Не по нутру пришлась также духовенству передача ряда принадлежавших ей строений в ведение городского коммунального хозяйства.

Известно, что Москва изобиловала монастырями. Их насчитывалось более двух десятков (с весьма обширной территорией). Монастыри располагали немалым количеством жилых помещений, а вокруг ютились в тесных каморках рабочие семьи, не хватало зданий для школ, больниц, советских учреждений.

После того как особая комиссия обследовала городские монастыри, было предложено монахов из монастырей выселить, а освободившуюся площадь использовать для нужд рабочих^{123}.

Выселена была и многочисленная монастырская «братия» из Кремля.

В кремлевском Чудовом и Вознесенском монастырях нашли приют многие церковники. Они подчинялись собственному уставу и открыто выражали свою неприязнь к революционной власти. Когда Советское правительство переехало в Москву, дальнейшее их пребывание в Кремле стало нежелательным. Поэтому комендант Кремля П. Д. Мальков попросил В. И. Ленина и Я. М. Свердлова санкционировать их удаление. Вскоре последовало соответствующее распоряжение Я. М. Свердлова.

Основная часть выехавших монахов обосновалась на Троицком подворье, в резиденции патриарха Тихона. Вместе с личными вещами церковники прихватили и немало драгоценностей, среди которых были исторические реликвии. Узнав об их местонахождении от бывшего послушника, П. Д. Мальков с двумя чекистами отправился на Троицкое подворье. Здесь он явился к эконому и спросил о ценностях. «Вижу, – вспоминал П. Д. Мальков, – перетрусил эконом не на шутку, но молчит, только глазами по сторонам шныряет и все больше в один из углов посматривает. Глянул и я туда. Вроде ничего особенного: на стене рукомойник, под ним таз на табуретке, на полу коврик. Постой-ка, постой, зачем же он там лежит? Как будто ковру там не место, возле рукомойника. Отодвинул табуретку, отшвырнул коврик: так и есть. Под ковриком в полу щель, в половицу вделано железное кольцо. Дернул я за кольцо и открыл вход в подвал»^{124}. Там и были найдены спрятанные сокровища.

Летом 1918 г. чекисты обнаружили скрытый за иконой тайный ход в Чудовом монастыре. В несгораемом шкафу они нашли утаенные от власти ценности^{125}.