Текст книги "Китайская петля"

Автор книги: Вячеслав Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Матерясь разбитыми губами, нападающий поднялся, вытаскивая нож из-за голенища, как вдруг темноту прорезала вспышка и грохот пищального выстрела.

– Всем стоять!! Пер-р-рестреляю, к такой матери!!! – загремел из темноты бас красноярского воеводы.

Схватившись за грудь, напавший на Андрея человек рухнул на землю, выскочившие откуда-то казаки начали крутить руки Жигану, а Чен, рыбкой метнувшись с лодки, вплавь ушел под темной водой. Снова грохнули выстрелы – казаки стреляли в речку, но в темноте ничего не было видно. Воевода, сопровождаемый господином Ли Ван Вэем, подошел к берегу, на котором казаки разложили захваченный груз.

– Ушел, сучий потрох! Энтого в острог! – кивнул воевода на Жигана, – счас на дыбу подвесим, все скажет! Тово тож подобрать, да в клеть запереть, покуль не очухатца. Поутре глянем, што за птица.

– Ну что, теперь вы убедились, что я говорю правду? – с легким полупоклоном китаец обратился к красноярскому воеводе Карамышеву.

Тот покачал головой:

– И впрямь не соврал. Ну, ин ладно. Жду от тебя вести про кыштымей. Как получишь, не мешкая ко мне.

Воевода повернулся и ушел в сопровождении казаков, не видя, как Мастер напряженно кусал губы при виде того, как казаки уносили бесчувственного Андрея. И того, как китаец пошатнулся и притронулся ко лбу.

Глава тридцать девятая

Еще одно утро поднялось над Енисеем, затянув туманом его широкую долину. Кыргызское войско, дойдя до края степи, остановилось в подтаежной, холмистой местности, где плавные, травянистые склоны перемежались с легкими березовыми рощицами. Кыргы-зы варили еду, сворачивали ночной табор, завьючивая своих мохнатых верблюдов. До Красного Яра путь был не близок.

Просидев всю ночь в тальниках на Татышевом острове, перед которым малая речка Кача впадала в Енисей, Чен в тумане двинулся домой. Ружья были потеряны, но Мастер сказал, что это не главное. Главное сейчас – увидеть его самого. У Чена тоже кружилась голова, к тому же ночью пошла носом кровь – видимо, перенапрягся, задержав под водой дыхание. Он незаметно подобрался к стене Большого города и ловко, как кошка, залез по торцам бревен, выступающих на рубленом углу. Спустившись с другой стороны, спокойно пошел по улице, направляясь к избушке.

В это же время к противоположной стороне Большого города, к мосткам енисейской пристани, подошла долбленая лодка-однодеревка. Сидящий в ней высокий светловолосый мужик спустил парус, привязал лодку к мосткам и направился вверх по наезженному взвозу. Ожидая открытия ворот, он сел на корточки, прислонившись длинной спиной к теплым коричневым бревнам стены, и задремал, утомленный непрерывным суточным плаванием. Наконец, ворота открылись, мужик вошел в город и направился в знакомый дом староверки Марфы. Попив чаю в малой горнице, под образами уральского строгановского письма, в сопровождении рыжей Аграфены он двинулся на другой конец Посада, где поселился старый китаец с двумя странными спутниками.

Показав ему дорогу, Рыжая ушла к городским воротам, где ее уже ждали двое староверов верхами, со свободной лошадью. Все трое покинули город, спешно направляясь в раскольничий скит.

Мастер сидел в избушке, в компании Чена, который, раздевшись догола, развесил мокрую одежду над очагом.

– Чен… – сказал пожилой китаец.

– Да, Ши-фу…

– Сейчас ты едешь к хану, потом, вместе с кыр-гызами, пойдешь на штурм Красноярской крепости.

– Да, Ши-фу, – повторил Чен. – А как же совершение Обряда? Все ли готово?

– Для Обряда все готово – огонь будет зажжен, жертвы будут принесены.

– Кто овца на этот раз? – спросил Чен, начиная одеваться.

– Найдется. «Увести овцу, попавшуюся под руку», советует Сунь Цзы. Так мы и сделаем.

Пожилой китаец замолк, покусывая губы, потом решился.

– Жертвоприношение будет совершено, и наше дело будет сделано. Но есть дело сверх того. Если ты увидишь, что у кыргызов есть шанс взять Красноярскую крепость, помоги им это сделать. Решение примешь сам.

– Что вы говорите, Ши-фу? Вы же сказали, что победа не должна достаться никакой стороне.

– Если кыргызы не возьмут эту крепость, впереди будет большая кровь. Страшная кровь. Если возьмут, ее будет меньше – может быть… К тому же это может иначе повернуть позднейшую историю – ив двадцать первом веке над Красноярском все же построят нашу комендатуру…

Мастер говорил неуверенно, останавливаясь, надолго замолкая.

– Простите, Ши-фу… – так же неуверенно возразил Чен, – не запретно ли вообще то, что мы делаем? Вы сами меня учили – «Нельзя манипулировать прошлым». У этой крепости своя история, и если она ни разу не была взята…

– Что такое история? Лишь пыльные бумаги. В забытом архиве найдут старый документ, по случайности не съеденный мышами, и выяснится, что Красноярск был-таки однажды взят. Кстати, архивы в Сибири были в ужасном состоянии, а многие документы намеренно уничтожались. Так что не тревожься об этом.

– Да, Ши-фу. Значит, речной десант… А если Андрей узнает? Он русский. Он встанет против нас, если поймет, в чем дело.

– Ему будет не до того – это я тебе гарантирую. Езжай, мальчик, и удачи тебе! – неожиданно мягко сказал господин Ли Ван Вэй, обняв Чена.

Андрей Шинкарев, второй ученик Ли Ван Вэя, в это время валялся на деревянном полу крепостной тюрьмы, уткнувшись лицом в грязную солому. Андрею было худо. Его мучило головокружение и противная слабость. Но его соседу было куда как тяжелее. Этого бедолагу, с вывернутыми руками и спиной, до костей изодранной кнутом, к Шинкареву «подселили» ночью.

Разбудил Шинкарева хрипловатый, приятный голос, который доносился из-за рубленой перегородки:

Ой, на гори та жници жнуть, А по пид горою козаки йдуть…

«По-украински поет?»– попытался угадать Андрей. Голова была ясной, руки и ноги – к счастью, несвязанные! – вновь наполнены силой. Где-то рядом послышался стук подкованных сапог, проскрипела деревянная дверь.

– Подымайсь, неча дрыхнуть! Один уж на дыбе повисел, щас тя вешать будем.

«Затруднительное положение?» Китайское «гуань-тоу»? Не успев ничего подумать, Андрей резко развернул корпус, выстрелив ступней прямо в бородатое лицо. «Фиолетовый колокольчик» сработал – получив удар пяткой в челюсть и треснувшись башкой о стену, казак бесчувственно сполз на пол. Через две минуты он уже голым валялся на соломе, руки-ноги связаны разодранными китайскими штанами, а рот забит кляпом из старой рубахи. Переодевшись в казацкое, Андрей на секунду склонился над изувеченным пыткой Жиганом. Одной рукой взяться за затылок, другой за щеку и челюсть – и резко крутнуть в сторону. Секундное дело, а свидетеля не будет. Ладно, хрен с ним. Пусть живет. Тем более «запрет на убийство».

Через минуту к двери «съезжей избы», в дальнем конце которой и были устроены «клети», подошел среднего роста, широкоплечий казак, одетый в длинноватый для него военный кафтан с петлями на груди, кожаные сапоги на толстой подошве и лихо заломленную баранью шапку с малиновым верхом. На кожаной перевязи висела широкая кривая сабля, стучащая оземь при ходьбе. Выйдя на улицу, он увидел нескольких лошадей у коновязи, охраняемой караульным. Придерживая шапку, казак подскочил к лошадям и, крикнув на ходу: «От воеводы с наказом, срочно!»– отвязал высокую серую кобылу.

– То ж Ванькина, – не понял часовой.

– Хоть чья! Дело спешное!

– Слышь, а ты-то кто? Што я Ваньке скажу, коли спросит, кто кобылу увел?

– Ондрюха я, с Енисейского острогу присланный!

«А казачок-то засланный!» Андрей давился от внутреннего хохота, в котором разрядилось скопившееся напряжение. Рысью он выехал в крепостные ворота. И сразу увидел идущего навстречу Мастера – тот тоже заметил его, но никак не подал виду, даже головы не повернул.

Отъехав на сотню шагов, Андрей услышал шум в крепости и вбил в конские бока шпоры. Вихрем промчавшись по Посаду и крикнув на скаку: «От воеводы с наказом, спешно!», вылетел из ворот, проскочил под-городние избы, огороды, поля и скрылся в недалеком сосновом бору.

Через лес вела узкая песчаная дорога, усыпанная сухими иглами, колючие ветки на скаку норовили хлестнуть по лицу. Сосновый бор сменился березняком, идущим вверх по склону длинной Афонтовой горы. «Дальше куда? В Гремячий лог надо, можно там отсидеться».

Окрестности города Андрей помнил с детства, поэтому, быстро разобравшись с направлением, свел кобылу в узкий и высокий овраг, желтоватые глинистые стенки которого густо заросли черемухой, боярышником, малиной.

На дне оврага журчал ручеек. Разнузданная кобыла со спутанными передними ногами сразу опустила голову к сочной траве, растущей у мелкого прозрачного ручья, который струился в косицах чистого промытого песка. Отойдя от лошади шагов на десять, Андрей лег на землю, подсунув под голову шапку и придвинув поближе саблю. Унимая дрожь в руках, он бездумно уставил глаза в пятнышки небесной голубизны, которые расплывчато светились в густой мелкой листве, пронизанной узкими золотистыми лучами. План у него был только один – не попадаться до ночи, а там будет видно.

Пройдя в переднюю горницу «приказной избы», господин Ли Ван Вэй увидел воеводу Карамышева, погруженного в чтение каких-то бумаг.

– Разрешите? – легонько стукнув в косяк, вежливо осведомился китаец.

– А, это ты… Ну, с чем пожаловал? А я вот листы сыскные читаю и оченно мне любопытно. Мужик-то, который рушницы покупал и в воду от нас ушел, тож вроде тя был, узкоглазай. А?

– Он пойман?

– Поймам, куды денетца.

– А что второй?

– Да вот послал за им, счас послухам. Да где ж он, давно послал-то. Эй, кто там, в горнице – подь в съезжую, да веди придурка энтова!

В передней загремели кованые сапоги, грохнула наружная дверь.

– Ну, што скажешь? – Никита Иваныч грузно развернулся к китайцу.

– Все это интересно, достопочтимый воевода. Но у меня для вас более важные вести.

– Да ну тя? И каки ж таки вести?

Видно было, что воевода все еще не верил китайцу и лишь искал повода поймать того на лжи.

– Один из качинских родов отходит в степь, в подчинение кыргызам.

– Слыхали уж. И што за род?

– Это род, стоящий в устье Калтата. Не берусь вам советовать, но у нас в Китае уже шел бы отряд для примерного наказания бунтовщиков.

– Из Москвы царь Ляксей наказы шлет – не забижать кыштымей, лаской их брать. Не забижать, глянь-ко! Цацкаться с имя, дак и вовсе на шею сядут.

В передней горнице хлопнула дверь, в комнату ворвался казак, посланный привести Андрея.

– Ну?! – воевода грозно навис над столом.

– Сбег, сука!!! Ваньку раздел, повязал и сбег! И кобылу ево с коновязи свел.

– Ваньку под кнут! Кто при коновязи стоял, под кнут! Наряд в догон собрать, живо! Старшой ты! Не возьмешь, сам кнута испробуешь. Да, вот ишшо што – ежли он в лес ушел, то в Гремячем логу хоронится, не иначе. Так ли, нет – все одно туды гляньте. Понял? Ну, давай!

– Вот олухи, прости Господи! – снова сказал он китайцу. – Кыргызской сабли давно не пробовали, привыкли, понимать, на остроге пузо греть.

На дворе поднялся шум, снова хлопнула дверь, вбежал казак, отряженный в погоню за Андреем.

– Ну, чево ишшо?! – прорычал воевода.

– Ой, бяда! Качинцы наших на струге постреляли, двое токо приплавились и те пораненные.

Воевода грузно сел на баранью шкуру, хватая воздух широко открытым ртом.

– Йе-мать! Не врал ты, узкоглазай… – продышавшись, бросил он Мастеру, не заметив, каким черным огнем полыхнули на «узкоглазого» прищуренные китайские глаза.

– Так, – последовал приказ казаку, – погонь завернуть! Хрен с им, ишшо достанем. Подь в первую сотню, она от нарядов свободная – пушшай собираются. Насмелели кыштымя, дак поучим маненечко. Сотника ко мне! И коня – потом на Анисей поеду, на пораненных глянуть.

Загремев сапогами, казак рысью скрылся в сенях, китаец по-прежнему сидел на месте.

– Иди, мил человек, не до тя мне, – исподлобья глянув на него, нелюбезно произнес воевода Карамы-шев.

– Боюсь, это было бы преждевременно, – вежливо, но с достоинством ответил господин Ли Ван Вэй.

– Ты што ж думаешь, мы при те говорить будем, куды казачков пушшать?

– Это не мне решать, достопочтимый воевода. Но это еще не все новости, которые я должен вам передать…

Тут хлопнула дверь, и к косяку привалился средних лет казак. У него было скуластое лицо, сильно загорелое, немного веснушчатое, выгоревшая, пшеничного цвета борода с такими же усами.

– Звал, Никита Иваныч? Куды сотню собирать?

– Куды, куды… на кудыкину гору! Садись вон на лавку, чево стоять-то, – затем оборачивается к китайцу:

– Ну, говори, што там ишшо.

– Будет удобнее, если я нарисую. Не найдется ли у вас листа бумаги и чего-нибудь, чем писать?

– Сам и возьми – вон, на столе у подьячего. Двигай, сотник, ближе, о деле толковать будем.

Мастер тем временем взял широкий лист плотной бумаги, обмакнул в чернила гусиное перо и начал рисовать.

– Вот Енисей, – показал китаец, проведя на желтоватой бумаге ровную черную линию. – Вот речка Бирюса, а вот здесь стоит… как это по-русски… в общем, маленькое поселение для христиан старой веры. А вот это… – И он обвел кружок на берегу Бирюсы, в том самом месте, где раскольники строили свои лодки. Воевода и сотник придвинулись ближе, внимательно разглядывая рисунок.

– И сюды казачков пошлем, – подумав, решил воевода.

Проснулся Андрей от легкого треска – ветка хрустнула под чьей-то ногой. Лошадь, подняв голову, насторожила уши. Подтянув саблю, Андрей осторожно выглянул из-за кустов. Вверх по оврагу, вдоль ручья пробирался высокий сутуловатый мужик с прямыми и светлыми, словно выбеленными, волосами, стриженными в кружок. Выйдя к лошади, он осторожно огляделся, затем позвал негромко:

– Ондрюха! Не боись, я от китайца твово посланный. Выходи!

– Здорово, Дмитрий! – поприветствовал его Андрей, спрыгнув к ручейку.

– Ну-у-у, – оглядел его Митрей, – оре-е-ел! Полну казацку справу отхватил!

– Что китаец говорит?

– К ему велел поспешать. Вот те порты с рубахой, одевай – покрасовался в казацком, и будет. Не знам токо, где он ждет тя, сам ишшы.

Глянув на присланную одежду, Андрей снова связал ее в узел и отдал Дмитрию.

– Неси назад или спрячь куда-нибудь.

– А ты што ж, так в казацком и пойдешь?

– Не пойду, а поеду.

– Совсем ума решился? Ишшут тя и в городу, и окрест.

– Да плевать!

Андрей не хотел больше рядиться в рванье. Ему нравилась казацкая одежда, нравилась сабля и лошадь. Впервые мелькнуло какое-то чувство причастности к миру настоящих, прирожденных воинов, и он хотел как можно дольше сохранить это ощущение. А может быть, действовать дальше, руководствуясь именно им – самоощущением воина. Тогда и думать не надо будет, сабля и конь сами подскажут, что делать. «Но ведь не мое это, с чужого плеча. Ладно, будем считать за трофеи».

– Да мне-т што, езжай, коли дурак! – Митрей сплюнул и, захватив узел, стал выбираться по склону оврага.

Распутав и взнуздав лошадь, Андрей вывел ее наверх и рысью направился в город, не дожидаясь темноты. Он был полностью уверен в себе: в военном кафтане, на казачьей лошади, он словно вошел в резонанс с воинственными вибрациями этого времени. Вырвавшись из тюрьмы и вооружившись, может быть, он прошел «гуань-тоу», – экзамен, ведущий в мир воинов.

Ничего и никого он больше не боялся. Может, это и был «Огоны»?

Глава сороковая

Подняв частокол пик, со знаменем на правом фланге, первая сотня выстроилась на крепостном дворе «конно, людно и оружно». Квадратное знамя пробито пулями, обгорело с краю – не раз побывало в битвах. С потемневшего полотнища смотрел огромными глазами вышитый Спас. Сытые кони переступали копытами, потряхивали сбруей, украшенной серебряными бляхами, бордовыми нагрудными кистями, красными и синими лентами, вплетенными в длинные гривы. Подбоченясь, заломив бараньи шапки, сидели в седлах казаки – среди русых бород и рыжих чубов мелькали высокие скулы, узкие глаза и жесткие черные волосы – то всходило новое, сибирское потомство, наработанное в постелях с раскосыми улусными бабами.

На высоком крыльце приказной избы стоял воевода Карамышев – высокий, грузный. Тяжелые ладони плотно лежали на потемневших листвяжных перилах.

– Ну, казачки, знаете уж, што наших в струге постреляли? Кто не знает, сходите на Анисей, гляньте! – помолчал, потом спросил, будто спокойно:

– Што, и дале спушшать будем? – и грозно:

– Будем, дак скоро всех вас за чубы поташшат!

Гул прошел по сотне – глубинный, нутряной, медленно и страшно разгораясь в крови. А воевода все добавлял:

– Каргызня-то, хамло степное, – вон она, за горой ходит. Ослабь токо казацку жилу, враз головы на кольях подымут. А кыштымя тут первые потатчики. Аль не так? Забыли, видать, про казацки сабли – забыли, дак напомним! Любо ль, казаки?

– Лю-ю-б-о-о! – глухо ответила сотня.

Воевода, собственно, говорил не по чину. Так должен говорить в кругу казачий атаман. Да нету атамана-то, Емельяна Тюменцева, – недавно пошел с отрядом «в ясак», угодил в засаду и сидел нынче в плену у степного хана.

– А любо, дак шапки долой!

Вперед вышел поп, затянув раскатисто:

– …Христолюбивому воинству! – пошел вдоль строя, окропляя святой водой лошадей, отмахивающих мордами от брызг.

– Балуй еще, т-такую мать! – всадники успокаивали их плетками.

Сотник спешился, стал на колени, целуя крест, затем снова сел на своего вороного, в котором, судя по оскалу, явно играли киргизские «кровя».

– Давай! – отмахнул рукой воевода, и сотня, качнув пиками, медленно потянулась из крепости. Вдоль улицы стояли бабы, ребятишки – провожали семейных казаков. С дробным стуком сотня выехала из ворот Большого города и на рысях втянулась в лес. Некоторые оглядывались на платки и сарафаны жен, перебежавших с улицы на городскую стену. Щемило в душе, но и разгоралась кровь от предстоящей потехи. Никто при этом не замечал пожилого китайца, собирающего у городской стены какие-то травки – лечил он кого или сам лечился, кому какое дело?

Митрей пошел в город пешком, а Андрей ненадолго задержался у песчаной, лесной дороги, обнаружив на ней свежие следы множества копыт. Всадники прошли как раз в то время, когда он отсыпался в овраге. Пожав плечами, Шинкарев съехал с дороги и пустил лошадь вниз по склону, сначала по высокой траве в негустом, светлом березняке, а потом, когда склон кончился, по сухим иглам, устилающим песчаную землю под редкими корявыми соснами. Впереди показались пригородные дома, невысокая длинная стена Большого города, за ней стены и башни острога. Заметив знакомую фигуру у городских ворот, Андрей перевел лошадь в галоп, лихо, как настоящий казак, осадив ее на всем скаку в паре шагов от китайца, спешился и хлопнул по крупу серую кобылу.

– Принимай аппарат, – произнес он голосом киноартиста Леонида Быкова. – Вот. Махнул не глядя.

– Ты не переоделся, – не отреагировав на его тон, спокойно заметил Мастер.

– Так лучше. На человека похож. – Андрей огладил казацкий кафтан.

– Ты похож на попугая.

– А мне нравится. Раз прошел «гуань-тоу», можно и обождать, с рваньем-то.

– Что ты сказал? – откровенно удивившись, а потом и усмехнувшись, поглядел на него господин Ли Ван Вэй. – Прошел «гуань-тоу»? Надо же, а я и не заметил.

Он аккуратно сложил собранные травки, потом выпрямился.

– Давай-ка отойдем.

Ведя лошадь в поводу, Андрей отошел подальше от ворот, сопровождаемый китайцем.

– У тебя хорошая лошадь. За ее потерю два человека валяются в тюрьме, только-только отходя от кнута. Я обещал воеводе сделать отвар, который их поднимет. У него теперь каждый человек на счету. Но все равно хорошо, что у тебя есть лошадь.

– Куда мне ехать? – бодрым голосом спросил Андрей.

– Это ты сам выберешь.

– Как так? – Андрей ничего не понимал, но воинственное настроение понемногу выветривалось.

– Слушай меня внимательно, – продолжал Мастер. – Сегодня утром рыжая девушка уехала домой. Ее повезли люди из староверческой общины, им зачем-то понадобилось на Бирюсу. А два часа назад ушел карательный казачий отряд.

– Куда ушел?

– Он пойдет в два места – пресечь отход Кистимо-ва рода и наказать раскольников за связь с кыргыза-ми, и, кроме того, уничтожить их лодки.

– Откуда вы это знаете?

– Это мое дело.

– А мое?

Покачав головой, китаец откровенно усмехнулся:

– Ты что, еще не понял?

– Кажется, понял. Надо предупредить кого-то… но кого? Казаки пойдут вверх по Енисею, значит, сначала выйдут на Кистима, если он еще не ушел, а только потом на староверов. Так?

– Не так. Отряд пойдет петлей, по таежным тропам. В тайге казаки разделятся и одновременно выйдут и на староверов, и на качинцев. Потом две группы встретятся на Енисее, где-то в районе Шумихинского створа.

– Значит, мы поедем вдвоем с Ченом?

– Нет, у Чена свое дело. Собственно говоря, он уже уехал.

Андрей снова задумался, чувствуя что-то необычное. Словно странная, темная сила вздымала его над землей, готовая поволочь куда-то. Тем не менее он до последнего пытался спокойно разобраться в ситуации:

– Но ведь я один. В одиночку я не смогу предупредить и тех и других. Как же быть?

Китаец улыбнулся – собрались морщинками уголки глаз.

– Вот сам и решишь.

Сказав это, Мастер повернулся, направляясь в город.

– Постойте, Ши-фу! – бросился за ним Андрей. – Но откуда казаки узнали про раскольничьи лодки?

– Я им сказал.

– Вы предупредили Глашу о казачьем отряде?

– Нет.

– Но почему?!

Веселые и честные китайские глаза глянули прямо в лицо Андрея:

– Забыл.

– УБЬЮ, СВОЛОЧЬ!«– прорычал Андрей, схватив за грудки господина Ли Ван Вэя.

В этом выплеснулось все – ярость за московскую подставу, за смерть рыжего казака, за ночной обман. Мастер мягко положил ладони на его запястья – и в следующий миг Андрей со.стоном повалился на колени.

– У тебя мало времени, – спокойно заметил господин Ли Ван Вэй. – Советую раздобыть заводную лошадь, быстрей доберешься.

А потом повернулся и пошел – невысокий, сутуловатый. Андрей поглядел ему вслед, и ему вдруг почудилось, что вокруг фигурки Мастера возникла какая-то сумрачная аура, распространяющая тусклый отсвет – багровое дьяволово сияние.

Поднявшись с колен, Андрей долго не мог унять дрожь в ослабевших руках. Недавняя воинственная уверенность мгновенно улетучилась. Две пары глаз плыли перед ним, в темноте закрытых век – одни по-детски круглые, темные и блестящие, как спелая черемуха; другие большие, прозрачно-серые, окруженные сеточкой легких морщин. Приход казаков – смерть. Одна умрет, другая, быть может, спасется. Которая?

» Вот, значит, какое оно, «затруднительное положение»! Сволочь узкоглазая! Сейчас-сейчас… что там Чен говорил – первое, второе, третье?… действовать, не думая… сейчас…«

Андрей покрутил головой, отгоняя наваждение, потом подтянул к себе кобылу и тяжело влез в потертое казачье седло. Прозрачно-серые глаза Рыжей, прощаясь, печально взглянули на него, растворяясь в жарком мареве уходящего дня.

» К староверам!«

Несколькими часами позже и сам господин Ли Ван Вэй выехал из города, направляясь вверх по Енисею. Под ним была хорошая лошадь, выданная воеводой, за седлом запас продуктов, на спине все тот же кожаный тючок. Он ехал ровной спокойной рысью – спешить ему было некуда.

Вечером передовые отряды кыргызов вышли к новому Караульному острогу, расположенному в двухстах километрах от Красноярска, вверх по Енисею. На узкой елани, плавно спускающейся к реке, стоял начатый острожный сруб, белеющий свежими палями – ошкуренными и обожженными сосновыми бревнами. Тревожные крики и громкие хлопки пищалей Ответили свисту стрел, густо полетевших вдруг из темной тайги. Из-за мыска выдвинулись низкие лодки с силуэтами пригнувшихся воинов, мелькающих яркими комочками пламени. С зачаленного к берегу струга грохнула пушка, пульки широким веером хлестнули по вечерней реке – пара лодок с плеском завалилась в воду, но с других огненными дугами понеслись горящие стрелы. Еще раз ударила пушка, хлопнули последние казацкие пищали, но все гуще летели стрелы, рассекая, закручивая клубы синего порохового дыма. Из тайги, прикрываясь кожаными щитами, побежали пешие кыргызы в куяках и железных шеломах. Короткая схватка, яростный сабельный лязг в квадрате недостроенных стен, и все кончилось: за пылал накренившийся струг, на земле – мертвые казаки, под стеной – несколько раненых, захваченных в плен. Среди убитых был и казачий десятник – тот самый, которого Андрей видел на Бирюсе. Умные, близко посаженные глаза закрылись, из груди торчала длинная оперенная стрела, окруженная красным пятном, расплывшимся меж петлями военного кафтана.

Из тайги в сопровождении дюжины всадников медленно выехал чазоол – командир отряда, как две капли воды похожий на другого чазоола, убитого Андреем, Среди чазооловых спутников выделялся один всадник – рослый китаец с узкой черной косицей и высоким выбритым лбом.

Не сходя с коня, чазоол внимательно осмотрел захваченный острог, убитых и раненых, затем дал отмашку двигаться дальше. Лодки пошли вниз по течению, всадники и пешие скрылись в ночи, оставив на темной поляне столб пламени, жарко полыхающий над рублеными стенами.

В темной тайге теплились костерки: казаки варили кашу, иные уж спали; дозоры, выставленные вокруг стана, чутко вслушивались в ночь. Вкруг своего костерка сотник собрал начальных – пятидесятников и десятников.

– Значитца так, мужики: поутре пойдем розно. Ты, Еремей, выходишь к Калтату и дале по следу. Далеко кыштымям не уйтить. Ты, Корнила Иваныч, давай на Бирюсу. Как дело зделашь, отряди ково на Караульный, давно вестей оттудова не было. Лодки найдешь, дак сам гляди – каки пожечь, каки приплавить. Опосля оба на Шумиху.

– А сам-то, Степан Данилыч?

– Я прям туды, со мной пяток Еремеевых. Оглядимся покуль, как да што. Ну все, давай спать, казачки, – завтре, Бог даст, потрудимся.

– Што ж, этто можна, – кивали головами начальные, – мо-ожна, да-а…

К утру холодный рассвет пришел откуда-то с высоты, обтекая мохнатые еловые лапы. В туманной сине-зеленой полутьме оранжевые лепестки костров заплясали бесшумно и ярко. Три отряда разошлись в светлеющем лесу, оставив после себя легкие серые дымки над угольями да теплые конские яблоки на вытоптанной мокрой траве.

День разогрелся, тайга просветлела, до краев наполненная запахами теплых трав и острым смоляным духом. В бирюсинском скиту закончились лихорадочные сборы – скот уведен в глухой распадок, ценности закопаны, жилая изба разобрана, бревна пущены на спешную достройку барки. Все, что можно, погружено на барку, на плоты, в готовые и полуготовые лодки. Среди народа, занятого на переноске вещей, мелькала молодая рыжеволосая женщина. Ее прозрачно-серые глаза время от времени застывали, повернувшись в сторону Красноярского острога.» Чаво рот раззявила, халда!«– приводил ее в чувство кряжистый седобородый мужик, и она бежала к берегу, согнувшись под тяжестью очередного узла.

Помолившись, вся староверческая община расселась в лодки и отплыла вниз по Бирюсе, направляясь на условленное место, назначенное им для встречи кыргызским ханом Ишинэ. Хану нужны были лодки для похода на Красный Яр – их дадут староверы, иначе в степь им допуска не будет. А Красноярскому острогу так и так конец – и сила на него идет большая, и внутри теперь свои люди – обещали помочь в решающий момент.

Пройдя тайными снежными перевалами, с таежных Саянских гор в холмистые хакасские степи вышел большой конный отряд. Вел его широкогрудый чернобородый воин в дорогой сверкающей кольчуге – джун-гарский полководец Галдан Бодохчу. Разделившись на несколько групп, конные джунгары двинулись широкой облавной дугой, охватывая кыргызские становища. Защищать их было некому – почти все мужчины ушли на север – штурмовать ненавистную Кзыл-Яр-Туру.

Утро поднялось темным, бессолнечным, из-за ненастных серых туч слабо потек ранний холодный свет. Таежная тропа шла по краю желто-бурого песчаного ската, усеянного мелкими камнями. Над песком стояли сосны, снизу темно-зеленая трава, растущая мягкими редкими пучками. Прямо в траве начиналась вода лесного озера, густо настоянная на торфе, – неподвижная, почти черная, смутно отражающая сосновые стволы.

На берег озера выехал всадник на усталой лошади. Мужчина, одетый как красноярский казак, – от усталости он то ронял голову на грудь, то снова вскидывал ее, протирая глаза. Увидев полоску воды, мелькнувшую сквозь завесу утреннего тумана, который смутной кисеей потек меж сосен, он механически толкнул пятками кобылу, как вдруг, мгновенно придя в себя, слетел на землю, быстро откатившись с тропы за ближайший пень и оглядывая оттуда темные кусты. В шершавом еловом стволе, на уровне конских ушей все еще дрожала длинная тяжелая стрела. Поколебавшись секунду, мужчина поднялся в полный рост, поднял руки над головой и вышел на тропу.

– Эй, я один тут! Не стреляйте! Мне в скит надо, дело есть.

– Како тако дело? – раздался неподалеку хриплый мужской голос. – Кто таков?

– Я скиту друг. Предупредить хочу, казаки к вам идут.

Андрей не знал, разумно ли так говорить с незнакомцем, которого он даже не видел. Однако выбора не было.

– Эвона! – послышалось в ответ. – Дак вчера иш-шо все сплавились. Пуст он, скит-то!

Голос приблизился, из-за старой разлапистой пихты показался мужик с охотничьим луком в руках.

– Как пуст? – Андрей от слабости сел на землю, намотав на кулак повод. – А куда скитские ушли?

– Дак от казаков и ушли. Все лотки собрали и сплавились. Третьево дни заезжал один узкоглазай, здоровый такой, с косицей. Он и упредил, о казаках-то.

» Чен?! Какого черта! Что за игра такая?!«

– А ты кто? – спросил он мужика.

– В караульщиках оставлен. Казаки придут, дак схоронюсь, а потом снова глядеть буду.

– Слушай, там такая рыжая была…

– Глаха-то? Тож уехала. Говорю те, все уехали.

» Кистим!! Если здесь я не нужен, может, к ним успею?«

– Скажи-ка, – снова сказал Андрей мужику, – а есть у тебя лошадь? Дай мне любую, только свежую, а я тебе эту отдам. Она хорошая, ты не смотри, что устала.

Мужик, подойдя, осмотрел кобылу.

– Хорошая, говоришь? А не запалил ты ее? Бона, как боками-то водит.

– Да нет, она отойдет.

– Гляди… Ладно, дам я те свово меринка. Переседлай токо, казацка сбруя мне без надобности.

Снова закружилась голова, от усталости и голода Андрея повело в какой-то черный провал. Получив еще полкраюхи ржаного хлеба и большую прошлогоднюю репу, Андрей оседлал коренастого гнедого мерина и рысью уехал по тропе, ведущей к Енисею.

День стоял теплый, но бессолнечный, приглушенный, в своей парной теплоте пропитанный предчувствием летнего ливня. По береговой енисейской гальке, между серыми каменными глыбами, до гладкости облизанными десятками тысяч прошедших ледоходов, медленно тянулся азиатский род. Сначала кыргыз-ские, потом русские данники, в жилах которых вязкая финская кровь енисейских хантов смешалась с горячей кровью сибирских степняков, они наконец сделали свой последний выбор. Они выбрали степь. Правду кривых азиатских сабель – да не сабель! – ханских нагаек, обдирающих спины, и молодых ханских стражников-аткаменеров, чьи румяные щеки смуглы и тверды, как подошвы сапог, которые в набегах волокли их жен в заросли степной полыни. Да и ладно, от баб-то, поди, не убудет, но и кривые мечи аткаменеров лучше кривды красноярских канцелярий, перед которыми сколь не клади драгоценной» мягкой рухляди»– все им мало.