Текст книги "Китайская петля"

Автор книги: Вячеслав Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Глава тридцать седьмая

Русские денежки семнадцатого века – легкие и тонкие, как овальные лепесточки, – были высыпаны на стойку и справедливо поделены между целовальником и компанией.

– Это называется: «Из ничего сотворить нечто», – с довольным видом произнес господин Ли Ван Вэй, ссыпая деньги в изящный кошелек арабской работы.

На стол выставили бутыль и сибирскую снедь – пельмени, мясо жареное, рыбу соленую, пироги, шаньги. Все выпивали – вслух за общее и молча – каждый за свое; после трудного дня ели много и с аппетитом.

Целовальник ушел на стройку своего «анбара». За стойку встала целовальникова жена – в ярмарочный день в кружале полно народу, торговля шла бойко. Убрав со стола и получив от хозяйки по кружке чаю, Мастер с Ченом перешли на китайский.

– Ну, что у тебя? – спросил Мастер.

– Этот раненый русский вор может продать двадцать ружей. Зачем они нам?

– Для кыргызов. Хан просил достать.

– Понятно. Но за ружья им нужно отдать Андрея. Я согласился, не знаю, правильно, нет?

– А без этого нельзя?

– Нет.

Мастер замолчал, глядя в мутное оконце.

– Так что? – переспросил Чен.

– Отдадим.

– Он что, нам больше не нужен?

– Нужен. Ничего, что-нибудь придумаем. Да пищали тут не главное – это вообще неизвестно, получат ли их кыргызы.

Чен налил себе еще чаю.

– Извините, Ши-фу, а мы вообще-то за кого? Кому мы помогаем – русским, кыргызам, джунгарам?

– Ни тем, ни другим, ни третьим.

Прищурившись, Мастер посмотрел на пыльное окно, сквозь которое пробивается красноватый закатный свет, теряясь в пыльном стекле бутылок, расставленных за стойкой.

– Кистима помнишь?

– Конечно, – ответил Чен.

– Так вот – я обещал хану вывести казаков под кыргызские сабли.

– Зачем? Чтобы кыргызы взяли город?

– Ни в коем случае! Нужно, чтобы победа не досталась ни той, ни другой стороне. Но свести все к ничейной перестрелке не годится – если кыргызы просто поскачут вокруг острога, а казаки просто постреляют в них со стен, это ничего не даст. Задача в том, чтобы обе стороны значительно ослабили друг друга. Значительно! А для этого нужно вывести казаков за стены. А вывести можно, только если напустить их на Кистимовых родичей, уходящих или якобы уходящих в степь.

– Так в чем проблема?

– Кистим здесь. Хочет говорить с воеводой. С помощью нашего Андрея.

– О чем они собираются говорить?

– Кистим будет просить разрешения своему роду перейти на Красный Яр, под защиту русских. То ли правда уходить не хотят, то ли воеводу отвлекают, чтобы уйти без шума. Но и то и другое нам не подходит. Найди Кистима, говори ему, что хочешь, но он должен уйти из города! А если и род его двинется, совсем хорошо будет. Ты понял?

– Да, Ши-фу. А если его… – Чен провел рукой по горлу.

– Не показывай на себе.

– А все-таки?

– Не сейчас. И не ты.

– Ладно, – вздохнул Чен, – подумаем.

Заскрипела входная дверь, и в кружало сунулся Гришкин дружок, недавно побывавший в Кистимовом аркане. Оглядев заполненный кабак, он подошел к их столу и что-то прошептал Чену на ухо.

– Договорились. – Чен отсыпал ему горсть серебряных монет. – Задаток. Остальное против товара.

– А курвенка тово?

– Его мы с собой приведем.

Получив монеты, Гришкин кореш сразу ушел.

– Договорились? – спросил Мастер.

– Да, Ши-фу.

– Тогда идем.

Они поднялись, вышли из кабака и разошлись в разные стороны. Чен направился на рынок, в конский ряд.

Солнце уже склонилось к закату. Узкая долбленка, которой правил чернявый парень с перевязанной головой, скользила по играющей бликами воде. Долбленка ткнулась в берег рядом с покосившейся баней, парень свистнул. Из бани показался мужик постарше. Вдвоем они выгрузили из лодки длинные тяжелые свертки и занесли их внутрь. Когда закончили, чернявый прыгнул в лодку и двинул вниз по течению, а дружок его снова скрылся в бане.

Торг кончился, рынок опустел. Кистим уж собрался уводить непроданных лошадок, когда путь ему неожиданно преградил Чен.

– Помнишь меня? – спросил китаец.

– Помню, – бесстрастно ответил Кистим, – много говоришь.

– Сейчас мало скажу. Мало и быстро.

– Говори.

Кистим взял своего коня за повод, кивнул напарнику, чтоб тот забирал коней, а сам неторопливо двинулся к выходу из города. Чен – за ним.

– Я только приехал, – начал Чен, – на лодке плыл, заезжал на Бирюсу, к русским, которые по-старому молятся.

– Знаю таких.

– А Дмитрия знаешь?

– Лодки делает? Белый волосом. Знаю.

– Вот он меня и привез.

– Зачем Дмитрий на Красный Яр приехал? – без всякого интереса спросил Кистим.

– Рыжую девку знаешь, Старостину дочку? С моими до Красного Яра в лодке ехала, хотела на ярмарке погулять. Одно место, видать, у нее чешется. А Дмитрий со мной приехал, попозже. Староста его послал, девку забрать.

– Зачем дочку увозить? – Кистим слегка насторожился.

– Ты же знаешь людей с Бирюсы, у них кругом уши. Так вот, Дмитрий говорит, что красноярский тайша казаков пошлет по Енисею – и к ним, и к вам. Узнали, говорит, что раскольники лодки для кыргы-зов строят и потому надо те лодки сжечь или на Красный Яр приплавить. И про ваш отход узнали – старый китаец, что в степи с нами был, сегодня к тайше ходил.

– Я видел!

– Ну вот. А главное, – Чен склонился ближе к уху Кистима, – они узнали про Ханаа, жену твою. Сам видишь, в Красноярске баб мало, их из России на лодках привозят. А тут такая «фэй»… э-э-э, коасавица – много охотников найдется. Да хоть и сам тайша, хоть куда еще мужик.

– Молчи!!! – яростно оборвал его Кистим.

– Да мне-то что? Я отсюда уйду скоро, в Китай поеду. – Чен помолчал немного. – А в степи кыргызы войско собирают.

– Так то на джунгар… – откликнулся Кистим.

– Это мы с тобой знаем, что на джунгар, – развел руками Чен. – Думаешь, русские этому поверят?

– Но это правда.

– Ну и что? Все равно красноярский тайша озаботится, и уж на вас, бывших кыргызских данников, в первую очередь казаков напустит. Хотя бы просто посмотреть, что у вас там происходит. А доберутся к вам казаки, жену твою быстро используют – не знаешь, что ли, как они улусным бабам подолы задирают?

Кистим подумал немного и спросил:

– Зачем ты мне это говоришь?

– Чудак, я же в Китай степью поеду. Мне там врагов не надо.

– Каких врагов? Почему?

– Да родственников жены твоей. Случись что с дочкой, ее родня со всех спросит, кого рядом видели. Что ж я, кыргызов не знаю?

Ворота остались позади, впереди лежал луг, освещенный закатным солнцем, пересеченный длинными тенями близких сосен.

– Уходить надо, – подумав, сказал Кистим, – а уходить долго: cкoт гнать, припас, вещи везти. Уходить надо!

– Ну да. Завтра, может, поздно будет. А так, если до Хоорая и не дойдете, кыргызов на пути встретите – так и так казаки вас не достанут. Может, успеешь.

Кистим, не ответив, взлетел в седло, и вскоре стук копыт стих за темным сосновым бором.

Насвистывая китайскую песенку о глупом барсуке и трех гималайских медвежатах, Чен с довольным видом повернул в город.

Узнав еще утром, где живет торговый человек Вы-ропаев, Андрей после обеда заглянул к нему. Дома того не оказалось, о чем из-за закрытой калитки сообщил сварливый бабий голос, добавив, что «к Мишке все хо-дють и ходють, да все неруси каки-то». Похоже, поутру у Выропаева побывал Мастер. Зачем – хотел купить оружие? Для кого – для кыргызов? И если не смог купить, что он теперь предпримет?

Проходя через опустевший, замусоренный рынок, перед какой-то наспех сколоченной сараюшкой Андрей заметил знакомую женскую фигуру в темном ситцевом сарафане.

– Глаша! – окликнул Андрей еще издалека.

– А, женишок, – усмехнулась Рыжая, обернувшись на его голос, – я тя днем искала.

– На ловца и зверь бежит. А зачем искала?

Андрей говорил, не торопясь, стараясь справиться с неожиданно накатившим волнением. Все так же посмеиваясь, женщина молчала, щелкая кедровые орешки. Опытным глазом Андрей видел, что перед ним настоящий мастер – она раскалывала орех поперек, чуть повернув в зубах, – совершенно сухие скорлупки были разделены точно, словно разрезаны, открывая аппетитное, маслянисто-желтое ядрышко.

– Так зачем искала-то? – повторил Андрей вопрос.

– Да што ж, – стрельнула она глазками из-под платка, – Митрей с вестью явится, дак куды ему ит-тить? Где искать-то вас будет?

– Ясно. Пойдем, покажу.

Они двинулись с рынка в сторону речки Качи, где стояла их избушка.

– А где ты живешь в Красноярске? – спросил Андрей, подсознательно ожидая чего-то типа «Третьего микрорайона» или «улицы Ленина».

– У тетки Марфы в дому. У ей все нашенские стоят, ковды на Красном Яру бывают.

– Есть и другие ваши, кроме тех, что на Бирюсе живут?

– Все-то те знать надо! Пристал, прям репей!

И снова щелк да щелк, и только глазки мелькали из-за платка. Они спустились Качинской улицей, ведущей к закрытым сейчас городским воротам. Отсюда уже можно было разглядеть их покосившуюся халупу.

– Вон тот дом, видишь? В нем мы и живем, – указал Андрей.

– Тоже дом! Курей токо держать али свинью.

– Что поделаешь. Да и это ненадолго.

– Вона что… – Веселье в ее голосе вдруг пропало. – И куды ж ты потом?

«Далеко и надолго», – только и пришло в голову.

– Далеко, Глаша.

Они остановились в тени, падающей от высокого амбара, которая протянулась через улицу, залитую красным закатным светом, прыгая на кучах золы и засохших тележных колеях. Глаза глядели в глаза – женские казались огромными, как озера, – мелкие, прозрачные до радужного дна и провально-глубокие в черных кругах зрачков. Андрей поправил рыжую прядь, выбившуюся из-под темного платка, женщина несмело приникла к нему, положив руки на плечи.

– С собой забери, – прошептала она ему, опустив глаза, – ить хорошо было…

Андрей легонько, чуть касаясь, провел губами по длинной белой шее, легко обвел ладонью остро-вытянутую, но мягкую грудь, потом худую спину, крепкие круглые ягодицы. Голова закружилась от отчетливого, но чистого запаха молодой женщины.

– Давай к нам зайдем, – прошептал он, сдвинув рыжий завиток ей с уха, – зайдем, как люди ляжем…

– А вот и не зайду я к тебе, женишок! – внезапно расхохотавшись, отпрянула от него Рыжая.

– Это почему? – несколько опешив, спросил Андрей.

– Да ить первый день седни! Вчера б вечор пошла с тобой, а ноне – извиняй!

«Вот, черт, непруха!»

– А ну тебя! Иди к своей Марфе, раз нельзя.

– И пойду, дак тя не спрошусь! На-ко вот, пош-шелкай, – высыпала она ему оставшиеся орехи.

– Митрея к вам пошлю! – крикнула Глаша, обернувшись уже издалека, и скрылась за поворотом потемневшей улицы.

С чувством легкого разочарования Андрей направился к избушке, к которой с другой стороны, негромко насвистывая, спускался и Чен.

Внутри пахло дымом, у очага сидел Мастер, хворостинкой пошевеливая угли.

– А-а, явились! И оба сразу, – поприветствовал он их, заглядывая в котелок. Все сели по-турецки на пол, разлив чай по чашкам и разложив рыбный пирог на чистой тряпице.

Были ли эти трое настоящей командой? Нет, конечно. Но судьба свела их, и выжить они могли только вместе. «Когда три человека живут под одной крышей и делят между собой обязанности, тогда проявляется облик Дао», – писал историк восемнадцатого века Чжан Сюэчен.

– А мне нравится здешняя еда, – заявил Чен, подцепляя кинжалом кусок пирога с рыбой, – и девки местные нравятся. Да вот не добраться до них, все-то я в делах, в заботах.

– Как прошел разговор? – поинтересовался Мастер.

Чен молча скосил глаза в сторону Андрея.

– Что нужно сделать с человеком, который вот так стреляет глазами? – спросил господин Ли Ван Вэй, показав на Чена.

– Сбить ему мушку с прицела, – мрачно ответил Шинкарев, сжав кулак.

– Говори, – приказал Мастер Чену.

– Кистим уехал. Его род уйдет в ближайшее время.

– Под Красноярск? – спросил Андрей.

– Нет. В степь, к кыргызам.

– Почему?

– Приближаются главные события, ради которых мы и попали в это время и место. И ты должен решиться. – Мастер пошевелил палочкой очаг, по углям пробежала быстрая оранжевая змейка.

– На что?

– Избавиться от иллюзий.

– Каких иллюзий?

– Что окружающие люди принадлежат к твоему народу. Что ты им чем-то обязан. Что некоторые из них дороги тебе. Что твии действия должны определяться эмоциями и привязанностями, а не разумом.

– Если я буду действовать и мои действия будут определяться этими, как вы сказали… иллюзиями – что будет?

– Очень плохо будет.

– А точнее?

– Неизвестно. Непредсказуемо. Цепь неизвестных и непредсказуемых событий.

– Это и есть самое худшее?

– Да.

Андрей помолчал, обдумывая сказанное. Может, и так. Может, прав китаец. А может, и нет. Может, это то, на что не хватает мудрости «земного Пути»– принять неизвестность как благо.

– Моя забота о Тане – это иллюзия? – наконец подал он голос.

– Она тебя действительно заботит? – глядя ему в глаза, спросил Мастер. – Только честнг. «Честно?»

– Не знаю уже. Да, наверное. – Он поглядел на браслет.

– А кто тебя занимает? Из здешних женщин? Рыжая?

Андрей покосился на Чена, но тот сидел молча, никаких шуток.

– Да, – проговорил Андрей. – И отчасти Ханаа. Не могу понять, но я будто отвечаю за нее.

– За девочку, жившую за триста лет до твоего времени? Если это не иллюзия, тогда что такое иллюзия? Видишь, как твой разум расходится с чувствами. При этом разум темен, а чувства полны страхами. Спроси себя – что делать в такой ситуации?

Андрей помолчал.

– Что молчишь? Так что тебе делать? – повторил Мастер.

Андрей еще помолчал, потом ответил:

– Только то, что скажет Мастер. Слушать и подчиняться.

– Верно. Но хватит ли у тебя сил?

– Я хочу спросить Чена.

Господин Ли Ван Вэй хмыкнул:

– Разве Чен тебя учит?

– И все-таки.

– Что ж, спрашивай.

– Чен, ты проходил «гуань-тоу»? – спросил Андрей.

– Должен я ему отвечать? – поинтересовался Чен.

– Ответь, если хочешь, – разрешил Мастер.

– Так ты проходил «затруднительные положения»? – переспросил Андрей.

– Проходил.

Ответив, Чен отвернулся. На какую-то долю секунды Андрею показалось, что в глубине узких глаз китайца мелькнуло страдание – давно и накрепко задавленное.

– Что делать в «затруднительном положении»? – спросил его Андрей.

– Сказать ему? – Чен снова повернулся к Мастеру.

– Ну, скажи.

– У тебя есть три варианта. Первое – не делай ничего. Второе – изучи проблему и прими взвешенное решение. Третье – доверься интуиции и сделай первое, что придет в голову. Нельзя смешивать эти варианты. Выбрал что-то одно – иди до конца. Я так сказал, Ши-фу? Правильно?

– Это он сам решит. Ты понял, Андрей?

– Да, Ши-фу. Спасибо, – ответил Шинкарев, поблагодарив Мастера формальным приветствием – руки перед грудью, левая ладонь на правом кулаке.

– Тогда всем спать, – приказал Мастер.

Уже засыпая, Андрей вновь почувствовал головокружение, в уши накатил слабый шум, быстро усиливаясь и кровяным гулом ударяя в виски. Потом все отступило, и голову, словно мягкой лапой, накрыл темный сон.

Глава тридцать восьмая

Ранним утром по Енисею потянуло туманом, обещая жаркий погожий день. Блестящая серая вода колыхалась, словно ртуть, растворяясь в густой белой вате, скрывающей прибрежные утесы, тайгу, вершины гор. Казацкий ертаульный струг, который накануне, пользуясь низовым ветром, сумел подняться до устья Калтата, теперь готовился к возвращению в Красноярский острог – на починку и отдых. Одна была беда: все, что с собой было, уж выпито, весь хлебный припас подъеден до корочки, а до Красного Яру отсюда не меньше суток плавиться.

– Слышь, мужики! Тута, на Калтате, вродь как улус стоял. Давай заедем – пожрать чево возьмем, араки. Не то жэншшину каку попользуем.

– Нашшот баб воевода наказ дал – не озоровать шибко. Неча, грит, кыштымей злить попусту.

– Да хрен с имя, с бабами. Лучше розыск учиним – можа, оне царевый ясак утаивают. Давай вертай – вон он, Калтат-то, а за каменьем и сакма пошла ихняя.

Струг осторожно повернул к берегу, на носу казак шестом промерял глубину. Невысокий утес выходил прямо из воды, над ним поднимался еще один – и так, длинным гребнем, они уходили в туман, до самой невидимой вершины. В тумане, наполненном тихим плеском волн, казаки не заметили мужчину, спрыгнувшего с вершины скалы и бесшумно метнувшегося в тайгу. Не увидели они и долбленки-однодеревки, подходящей сверху.

Но одну странность казаки все же заметили – у подножия утеса на воде покачивался плот, не очень умело сделанный из гладких темных бревен с пазами на концах, явно взятых с разобранного строения, причем не русского.

– Плавиться куды хотят? Тож мореходы! А лесины таки откудова?

– Ладно, пятеро со мной, трое струг караулят. Счас во всем разберемся, – распорядился старший.

Пятерка казаков, не вынимая пищалей из кожаных заплечных чехлов, цепочкой двинулась по узкой тропе. Выйдя на поляну, они увидели разобранные деревянные строения, нескольких коней, на которых улусные старики и женщины навьючивали походные тюки. Навстречу казакам вышел отец Кистима.

– Ну, чево удумали? – грозно поинтересовался старший казак, положив руку на саблю. – В отход собралися? В кыргызы?!

– Йок, урус алып, – поклонился качинец. Он почти не говорил по-русски. – Нету кыргыз. Барашка гонить.

– Ты ври-ври, да не завирайся. В кулях-то што? Ясак, поди, недоданный, рухлядь мягкая? Ну-ка, – последовала команда своим, – проверить тут все!

Казаки рассыпались по селенью, вытаскивая еду, долбленый бочонок с аракой, выкидывая найденную пушнину.

– Старшой, глянь кака птаха! – крикнул один из них, выводя из юрты молодую женщину, прикрывающую лицо широким рукавом. Ханаа, ничего не понимая, только блестела круглыми темными глазами.

– Не трожь – воевода наказал…

– Да што с ей зделатца – небось, не убудет!

Казак толкнул испуганную Ханаа за полуразобранный дом, когда из ближнего пихтача раздался короткий свист, и в грудь ему впилась длинная оперенная стрела.

– Разбой, казачки! А ну, в сабли их! – скомандовал старший и сам повалился с двумя стрелами, торчащими в широкой спине. Еще один казак упал, хрипя пробитым горлом, двое запрыгали вниз по тропе, торопясь к стругу. Но и в струг полетели стрелы с береговых скал – один казак перевесился через борт, двое других лихорадочно заряжали пищали – наконец, двойной грохот раскатился по тихой туманной воде. Из-за скалы показался казак, припадая на левую ногу, которую зацепила стрела, другой остался на тропе. Дошедший тяжело перевалился в струг, в котором остался лишь один из стрелков – другой скорчился, ухватившись за древко стрелы, торчащей из живота. Двое с трудом оттолкнули шестом тяжелую лодку, и тут второй стрелок задрал голову к невидимому небу и с громким плеском рухнул в темную воду – лишь оперение стрелы мотнулось в пенном бугре, скрывшем дергающееся тело. Раненый еще раз толкнулся шестом, затем упал на дно, спасаясь от стрел, и струг, наконец, медленно скрылся в тумане.

В качинском поселке, расположенном на горе, народу прибавилось – из тайги вышел Кистим и другие мужчины с луками. Дорезав раненых, они сняли с них пищали и припас для огненного боя (русские сабли оставили, не нужны) и снова приступили к сборам. Теперь надо было уходить, не мешкая, – плохо, что струг ушел со стрельбой, но ничего, река пустая, туман густой, глядишь, и пронесет.

Но Енисей не был пуст. Митрей, который плыл к Кистиму по распоряжению староверческого старосты (под предлогом какой-то безделицы, на самом же деле глянуть, что да как нынче в улусе), услыхал выстрелы. Подведя лодку поближе, сквозь редеющий туман он смог разглядеть обстрел ертаульного струга и сейчас же, поймав в парус слабый попутный ветер, повернул долбленку на Красный Яр.

На сто пятьдесят километров выше по Енисею туман уже поднялся. На ярком солнце заблестели железные шлемы, частые наконечники кыргызских пик и редкие пищальные стволы. У берега стояли плоты и лодки, на берегу выстроились плотные ряды всадников, за ними мохнатые навьюченные верблюды. Впереди, на широкогрудом белом коне сидел хан Ишинэ. Высокая лука его седла была украшена фигурными серебряными накладками с чеканными травяными узорами, серебро блестело на оружии и бляхах, украшающих кольчугу.

Кам – Верховный шаман – перед воинским строем принес жертву верховному богу – Худай-чаяну, главе девяти творцов, обитающих в Верхнем мире богов – Чаян-чири. Девять творцов благословили кыр-гызов на славный поход здесь, в Среднем мире людей – Кунниг-чири. Воины сбросят урусов с берегов Енисея и отправят их в Нижний мир мрака – Айна-чири, где им самое место.

Кам разрубил черную жертвенную собаку и разбросал обе части туловища, обрызгав землю жертвенной кровью. Когда жертвоприношение было совершено, хан дал знак, и войско с лязгом и топотом двинулось по степи, направляясь вниз по Енисею.

Узкие глаза воинов вглядывались в таежную даль, в береговые скалы, за которые заворачивала туманная гладь Енисея. Сейчас, после жертвоприношения, их плечи переполняла древняя сила, от века данная хозяевам сибирских гор и степей. Некогда великие царства падали под копыта их коней, горели и рушились города, сдавались неприступные твердыни. Пришло время гореть и деревянной крепости урусов, точно гнойный прыщ вскочившей на их исконной земле, на берегу их Большой воды. ***

С утра Андрей решил помахать топором, пособить в постройке целовальникова «анбара». Ну и с народом потолковать заодно.

– Слышь, Ондрюха, а ты ничего, с топором-то, – сказал рядчик Степан, до того искоса приглядывавшийся к Андрею. – Я б тя в ватагу взял.

– Я подумаю, – ответил Шинкарев. – А ты, Степа, давно на Красном Яру?

– Да уж десятый годок пошел, как на Анйсей перебрался.

– Кыргызов-то видал?

– Как не видать, видал. – Дядя Степан оттянул косой ворот рубахи, показав бугристый розовый шрам над ключицей. – Стрела ихняя.

– На стене стоял? – Андрей кивнул на мощные стены Малого города, краем видные из-за берегового угора.

– И на обламах стоял, да и в поле ходил, с казаками.

– Понятно.

Андрей помолчал, отесывая стропилину и обдумывая следующий вопрос. Спросить надо было точно.

– А как думаешь, если кыргыз опять на острог набежит, откуда его ждать?

– Откуда? Да отовсюдова, – усмехнулся рядчик, аккуратно выводя очередную «курицу»– опору для «потоков», деревянных желобов, предназначенных для отвода дождевой воды.

– Вершные все, долго ль имя… и отсюдова, – он махнул на склон Афонтовой горы, – и оттудова, – показал на степную долину речки Качи, не видимую с енисейского берега.

– А с реки?

– С Анисею-то? Да нет, такого не видал. Не любят оне лодок-то. Вот казаки, те завсегда по воде в кыргызы ходют.

«Короче, с реки кыргызов не ждут. А тем временем раскольники кому-то лодки готовят. С берега до острожных ворот – всего ничего. Только в Большой город войти, но эту-то стену они легко возьмут».

– А вы где живете, на Посаде? – снова спросил Андрей.

– Посадские мы, верно.

– Тут это… такое дело. Как ехали мы сюда, у кыштымей на Калтате ночевали. Так те говорили, что у кыргызов лодки завелись. Ежели что… ты поглядывай за рекой. Да воеводе скажи или сам знаешь кому.

Рядчик хмыкнул только, ничего не ответив, – не разберешь, то ли поверил, то ли нет. Но Андрею стало спокойнее. Поставив стропила, плотники набили на обрешетку деревянную кровлю, пригрузив крышу сверху «охлупнем»– тяжелым бревном, оканчивающимся «кокорой»– резным торцом, украшающим фронтон амбара. Заколотив в крышу темный, грубо-кованый гвоздь, Андрей огляделся – к вечеру день потемнел, под полосой тяжелого, сине-серого неба, над темными вершинами заречных хребтов поднимались нагромождения круглых облаков, словно бы изнутри освещенных глубинным, нутрянно-желтым светом. В одном месте свет был какой-то особенно яркий, плотный – словно зрачок диковинной птицы из путаницы мутно-сизых перьев зловеще уставился на Андрея.

«Гроза идет».

– Дядя Ондрей! А дядя Ондрей! – послышался внизу высокий девчоночий голос. Звала целовальникова Малашка.

– Чего тебе? – спросил Андрей.

– В избу идить, деда зовет.

Дедом она звала господина Ли Ван Вэя. Андрей лихо спрыгнул с крыши.

– Он сам тебя послал? – спросил уже на земле.

– Сам. Ишшо грит, дядю Чена привесть. Неча, грит, с девками цельный день лясы точить, – рассудительно, как взрослая, произнесла Малаша.

– Ну, пойдем за дядей Ченом. – Андрей погладил ее по светлой головке.

Чен нашелся неподалеку, на бревнах, сваленных у реки, в окружении четырех или пяти посадских девок. В руках у него была балалайка, из которой он извлекал мурлыкающую китайскую мелодию. Две сочные девахи привалились к нему с двух сторон, щелкая орехи. Рука Чена доходила до струн, ухитряясь обойти вокруг одной из девок, непрерывно двигаясь по тугой груди, на которой, казалось, вот-вот лопнет сарафан. Впрочем, девка и сама была не прочь о мужика потереться.

Снает толька нось глубокайя,

Как полатили они… —

Пел Чен с утрированным китайским акцентом.

– А «Мурку» могешь? – спросил Андрей, с силой вбив топop в бревно. – Пошли, Ши-фу зовет!

– Ну-у-у… – недовольно заныли девки, но Чен молча поднялся, оставив балалайку, и двинулся вслед за Андреем.

– Вот слушай, – сказал он Шинкареву:

Появляются деньги – появляются девки.

Появляются девки – исчезают деньги.

Исчезают деньги – исчезают девки.

Исчезают девки – появляются деньги.

Появляются деньги – появляются девки.

Появляются девки – исчезают деньги… —

Такая философия. Называется «Малый круг двух стихий». Учись, студент!

– Не учи ученого.

К избушке они подошли уже в сумерках. Перекинувшись с Мастером парой слов по-китайски, Чен тут же ушел куда-то, Мастер молча сидел перед остывшим очагом, рассеянно глядя то ли в неметеный пол, то ли куда-то вглубь себя.

– Может, чайку попьем? – предложил Андрей.

– Что? – Китаец вскинул голову, оторвавшись от своих мыслей. – Чай? Не успеем, времени мало.

– А Чен куда пошел?

– Пошел. Скоро придет.

– Я вчера разговаривал с Рыжей, – сказал Андрей. – Знаете, что она хочет?

– Чтобы ты взял ее с собой? – Мастер, казалось, прекрасно это знал. – Это обычная просьба местных женщин к таким, как мы. Женщина чувствует твою высокую значимость.

– А это возможно? Взять ее с собой. Раз я сюда попал, так и она…

– Перенос во времени возможен лишь на время. Я плохо сказал? Не по-русски?

– Нормально. А почему?

– Командировка сюда дорого стоит.

– В каком смысле?

– Энергетически. Представь, что ты на вытянутой руке держишь железную гантель, которая к тому же отжимает несколько мощных пружин. Вот гантель и есть твоя личность в перенесенном состоянии. А если гантель еще и начинает дергаться… по собственной воле.

– А рука чья?

– Какая тебе разница?

«Как сказал Марадона, забив рукой решающий мяч, —» Я почувствовал, что это была рука Божья!«»

– Но я не чувствую этого напряжения.

– Неужели? А голова у тебя не кружится? Иногда?

– Иногда. Это как-то связано?

– Рука слабеет. Срок подходит к концу. На улице послышались мягкие шаги, дверь открылась, проскрипев, и на пороге показался Чен:

– Все нормально. Пошли, – сказал он Андрею.

– Иди, – подтверждающе кивнул Мастер.

– Куда идти?

– Иди, иди… – Господин Ли Ван Вэй уже отвернулся.

Андрею показалось неловко настаивать. Но ничего, по дороге спросит.

В темной покосившейся бане, стоящей на берегу Качи, на краткое время открылась дверь. Смутная фигура выскользнула в темноту и направилась в сторону Большого города. Там она притаилась за одним из заборов, в глухой тени. Под светом луны на мгновение блеснул длинный кривой нож, затем все окончательно скрылось из виду.

На улице стояла ночь, слабо озаренная голубоватым светом ущербной луны, прорвавшейся сквозь поредевшие тучи. Дома и заборы казались плоскими, отсвечивая легкой серебринкой старого дерева, пропадающей в глухих тенях, падающих от навесов и крыш.

– Куда мы идем? – спросил Андрей.

– Говори тише.

– Так куда мы идем? – прошептал Андрей.

– На встречу.

– С кем?

– Тебе это важно? Ши-фу сказал идти – иди и не спрашивай.

Андрей остановился.

– Я никуда не пойду, – спокойно сказал он.

– Ты что?! Спятил? Пошли, я сказал!

– Сам иди.

Чен насупился. Казалось, еще чуть-чуть – и он оставит Шинкарева и пойдет один. Нет, не решился.

– Черт с тобой! – сказал китаец. – Мы идем на встречу с продавцами оружия.

– Для кого оружие – для кыргызов?

– С чего ты взял?

– Ну как же – ночью, тайно. Так для кыргызов?

– Нет. Не хотел я говорить, да ладно. – Чен говорил нехотя, словно по принуждению. – Для раскольников оружие. Ты видел лодки в их поселке? Раскольники хотят в степь уйти, им вооружиться надо. Разве тебе Рыжая ничего не говорила? Ты же видел ее вчера.

– Она говорила, что приезжает этот белобрысый – Дмитрий, который нам лодку продал. Так он по этому делу? – спросил Андрей.

– А ты как думал?

Голос Чена был спокоен, даже бесстрастен. Андрей напряженно думал: могут раскольники перепродать ружья кыргызам? Тут все может быть – время такое… Ну хорошо, а сейчас-то что делать? «Надо идти. Идти и посмотреть, что к чему – как-никак, Наблюдатель».

– Так ты идешь? – раздраженно прошептал Чен.

– Пошли.

Свернув в проулок, Чен с Андреем подошли к стене Большого города, поднялись наверх. Здесь Чен вытащил из-под рубахи моток веревки. Пропустив ее через стойку лестницы, он сбросил наружу оба конца, оглянулся: нет ли сторожей? Все было спокойно. По веревке они тихо спустились наружу. Веревку Чен забрал с собой. «Значит, возвращаться будем не здесь», – решил Шинкарев.

Глаза уже привыкли в темноте и разбирали подъем Караульной горы, темной глыбой закрывшей звезды, слабый блеск воды внизу и черные углы строений на берегу.

– Стой здесь, – прошептал Чен, – встреча внизу, у реки. Смотри, чтоб никого не было. Если появятся казаки, завоешь по-собачьи.

Это Андрей умел, и Чен мог отличить его вой от воя других собак – Мастер специально их учил.

– …сам пойдешь, как позову по имени, – продолжал Чен, – а если по-собачьи завою – скрывайся, иди в дом, жди Ши-фу. Понял?

– Что я буду делать?

– То же, что и я, – грузить, потом разгружать. Если что, поможешь отбиться. Все, меня ждут.

Андрей встал в тень, а Чен двинулся вперед, спускаясь к покосившейся бане, стоящей на низком качин-ском берегу. Навстречу ему выдвинулась темная мужская фигура.

– Деньги принес? – донесся да Чена негромкий голос.

Андрей уже не слышал этого разговора.

– Принес. Товар где? – ответил Чен.

– В лотке уж, как уговорено. Курвенка свово привел?

– Во-о-он он – там стоит. Ничего не знает. Сейчас я сяду в лодку, а его позову. Идет?

– В лотку садись, но отпустим опосля того, как ево возьмем.

– Черт с вами, берите.

Чен уселся в лодку, пихнув ногой завернутый груз, – что-то несильно брякнуло железом.

– Не боись – все по-честному! – успокоил его Жиган.

– Андрей! Давай сюда! – негромко крикнул Чен, удобнее перехватывая весло.

Услышав голос, Андрей медленно двинулся вперед. Улица, сузившись между невысокими огородными изгородями, шла под уклон, ныряя в непроглядную темь, лишь где-то вдали разреженную лунными бликами, играющими на узкой качинской воде. Снова что-то накатило на него, сознание помутнело – и тут он ощутил удавку, внезапно охватившую горло. Инстинктивно сделав «жабью шею», чтобы оттянуть петлю от трахеи, он резко перехватил рукой веревку, заметил смутное пятно лица за ней, достал его прямым ударом кулака. Это было последнее, что ощутил Шинкарев. В следующий миг он осел наземь в глубоком обмороке.