Текст книги "Китайская петля"

Автор книги: Вячеслав Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Глава двадцать пятая

Под утро в степи выпала холодная роса, покрыв слоистые плиты курганов, обметанные шершавым белым налетом. Повлажнели пучки придорожной травы, бугристые камни на склонах. Солнца не было, серые облака покрыли плоское небо, касаясь безлесных вершин. Усталые кони, помахивая хвостами, поднимались на очередную горку, усталые всадники ехали молча, погрузившись в собственные полусонные думы. Плавный перегиб подъема все приближался – сначала он навис над путниками, заслоняя низкое небо, потом начал снижаться, постепенно открывая дальние холмы, широкое озеро, отливающее темной зеленью и, наконец, длинный спуск дороги, из-под копыт уходящей к далеким юртам селенья.

– Приехали, – сказал Кистим.

– И что теперь?

– Девку брать поедем. Поможешь мне? «Похищение невесты для влюбленного джигита?»

– Что надо делать?

– Доедем, скажу.

Не доезжая селенья, всадники свернули в неширокую долину, на дне которой извивалась речушка, текушая в густых зарослях смородины, черемухи и тальников. В самые жаркие дни, когда вся степь дрожит, прокаленная зноем, вода у таких речушек остается быстрой, темной и холодной до ломоты в зубах. На берегу речки, на влажной земле, покрытой темно-зелеными серпами осоки, росли ирисы, свешивая крупные фиолетовые цветы. На пологом склоне ходил аальный табун, охраняемый двумя мохнатыми овчарками.

– Вон ваш Белый, видишь?

– Вижу, – приглядевшись, ответил Андрей.

Подъехав к пастуху, Кистим перекинулся с ним парой слов, затем развернул аркан и порысил к табуну. Злые коренастые «киргизы» шарахнулись по склону, но спокойный китайский конь остался на месте.

– На нем езжай, – посоветовал Кистим, – своего в табун пусти.

Андрей расседлал конька и, хлопнув по крупу, отправил в табун. Белого заседлать оказалось непросто – он скалил зубы, пытаясь укусить, пятился от незнакомого человека. Седельная подпруга и грудной ремень с трудом охватывали широкий корпус. Хлопнув коня по животу, чтобы тот не надувался, мешая затянуть подпругу, Кистим придержал его за узду, пока Андрей усаживался.

– Езжай в аал, бери девку и сюда.

– И все?

– Все.

Андрей по-степному ударил каблуками в бока и, чуть привстав на стременах, склонился к мощной, круто выгнутой шее. Белый широкими скачками вымахнул на горку. Завернув на ровный склон, ведущий к селенью, Шинкарев пустил коня рысью. Внизу, в балке, виднелись серые берестяные купола и высокие дымки очагов. «Первый этап – подход к объекту», – усмехнулся про себя Андрей, несколько смущенный ситуацией – чужих невест красть ему не доводилось, как, впрочем, и своих.

На месте их бывшей стоянки, под березовой рощицей, устроили овечью кошару, а вот просторная юрта зального старшины, «башлыка», стояла на прежнем месте. В селении Андрей пустил Белого шагом, не представляя, что будет делать, если сразу не найдет девушку. Вокруг лошадиных ног заходились истошным лаем собачонки, с визгом отлетающие в стороны при малейшем движении камчой. Вытаращились черноглазые кругломорденькие пацанята, бросали любопытные взгляды их мамаши. Андрею казалось, что выглядит он довольно глупо.

«Цирк уехал, клоун остался. Хорошо хоть взрослых мужиков не видать. Но где же девка-то?» Никаких указаний Кистим не дал. Остановив коня перед входом в войлочную юрту, Андрей подумал пару секунд, затем спешился, накинул повод на вылощенное бревно коновязи и негромко позвал:

– Ханаа!

Орать на всю деревню как-то неудобно, а соваться в юрту за девчонкой совсем уж нелепо. Никто не откликнулся, тогда он повторил, уже громче:

– Эй, Ханаа!

Собаки разошлись, побрехивая, мальчишки молча собрались вокруг. У самых конских копыт пристроился какой-то испачканный пылью карапуз, с любопытством ковыряющий в носу. «Вот, блин, ситуевина…»

Андрей смущенно поскреб в затылке, затем обхлопал себя по бокам – пусто, да на китайской рубахе карманов отродясь не было. Тогда он оторвал костяную пуговицу с вырезанным на ней иероглифом, показал ее мальчишке, который показался ему посмышленее.

– Ханаа, – сказал он, показывая на юрту.

Понимающе кивнув, пацан скрылся за войлочной полостью и через секунду показался обратно, ведя за руку девушку, стреляющую черными глазками из-за рукава, которым она скромно прикрыла зардевшееся лицо.

«Так. Второй этап – взятие объекта». Сунув пацану пуговицу, Андрей шепнул девушке «Кистим!», подтолкнул ее к лошади и правой рукой подсадил в седло. Сквозь тонкую меховую безрукавку ладонь ощутила ее узкую, но сильную спину, потом круглую, упругую ягодицу. Сев сзади и пристроив поудобнее больную руку, Андрей спокойно отъехал. И тут ситуация резко изменилась: мальчишки с криками разбежались по селенью, истошно залаяли собаки, из юрты, размахивая кривым ножом, выбежала женщина, до глаз повязанная платком. Между юрт показались мужские фигуры с длинными топорами в руках, где-то послышался топот всадника.

«Нда… тяжело в деревне без нагана. Ладно, третий этап – отход с объектом».

– Дальше произошло нечто еще более неожиданное – Ханаа вырвала у него повод и сама вбила скошенные красные каблучки в бока Белого, пустив его в галоп.

– Э-э-э, тут вроде я за рулем! – довольно вяло возразил Андрей, поскольку девчонка управлялась с конем явно лучше его. Он тоже положил руку на повод и добавил скорости пятками. Сзади уже раздавался топот и крики погони, правда, довольно далеко.

– Слышь, притормози-ка! Тпр-р-у-у-у! А теперь переключись на третью да езжай потихонечку.

Надо было подпустить погоню поближе, чтобы привести ее за собой к Кистиму. Ханаа непонимающе оглянулась на Андрея, но возражать не стала, видимо, помня поднятый кулак. Так, с погоней на плечах, они и спустились в речную долину, где уже ждал их Кистим – по его знаку Андрей остался в седле, а Ханаа пересела на коня Кистима. В этот момент подоспевшие всадники с гиканьем свалили под горку, осаживая фыркающих коней, Кистим вышел вперед, поклонился и подал их предводителю несколько орленых серебряных рублей со словами:

– Ат чобаа! (За пот лошадей!)

Сделав это, он сел в седло позади невесты и рысью направился в аал. Андрей, спешившись, торопливо набрал букет ирисов, а затем, с трудом взобравшись в седло, галопом погнал за свадебным кортежем.

Из-за плоских серых туч, нависших над Енисеем, выбился сноп косых дымно-голубых лучей, посеребривших стальную воду посередине реки. Ханская ставка, разместившаяся недалеко от берега, в центре большого кочевья, была окружена множеством берестяных и войлочных юрт, перемежавшихся с деревянными многоугольными строениями. Выше, на косогоре, виднелись валы земляной крепости. Там никто не жил, лишь при нужде отсиживались от набегов. Вокруг просторной ханской юрты уселись на пятках стражники с луками и русскими пищалями на коленях.

Со стороны берега послышался стук копыт и характерные шаркающие шаги людей, которых тянут на аркане. Так и оказалось – к юрте выехали вооруженные всадники, за двумя из них шатающимся полушагом-полубегом волоклись два китайца: один из них крупный, средних лет, в дорогом костюме черного шелка, другой пожилой, лысоватый, скромно одетый. Он казался совсем безобидным, но почему-то именно на него были направлены копья опытных воинов. Еще один всадник захватил два мешка – один мешок большой, с чем-то сыпучим и мягким, другой поменьше – походный тючок из крепкой дорогой кожи. Не доезжая до ханской юрты, воин швырнул мешки на землю, подбежавшие стражники ударили пленных по ногам, заставив их встать на колени, а потом и согнуть спину, опустив лица в сухую пыль. Именно так положено было стоять перед ханской юртой, в которую направился на доклад десятник – предводитель взявшего их конного отряда. ***

Жених с невестой – Кистим и Ханаа, – окруженные всадниками, подъехали к большой войлочной юрте, у входа которой показалась женщина, повязанная платком, – мать Ханаа. Рядом с ней стоял пожилой мужчина – дядя Ханаа, брат ее убитого отца, который стал теперь «башлыком»– главой рода и по совместительству старостой селенья. Все спешились, молодые вышли вперед. Кистим вынул из мешка и подал дяде «хысхылых»– убитого им фламинго, на которого он надел красную сатиновую рубашку, а голову повязал таким же красным платком. Одетая птица выглядела забавно, но все сохраняли полную серьезность, пока Кистим, поклонившись в ноги, произносил ритуальную просьбу о благословении брака:

Мы пришли просить пестрого коня, чтобы ездить в гости.

Мы пришли просить белую корову, чтобы из ее молока делать айран.

Мы пришли просить посуду для продуктов.

У нас нет курицы, которая бы кудахтала.

У нас нет собаки, которая бы лаяла.

Ничего не поняв из сказанного, Андрей встал поодаль. Невесту между тем увели в юрту, где женщины расплели ее девичью прическу, состоящую из множества косичек, и уложили волосы в две толстые косы. В уши ей вдели специальные серьги, положенные только замужним, – с тремя розово-красными коралловыми бусинами, арабской серебряной монетой и шелковой кисточкой на конце.

Мужчины расстелили на земле войлоки, готовя место для свадебного обеда. Все делалось быстро и скромно, так как Кистим не уплатил положенный обычаем выкуп. Решено было, что свадьбу догуляют после, когда род жениха переселится в Хоорай, а пока что невеста отправится погостить у его родных.

Когда улыбающаяся Ханаа показалась из юрты, на ней был наряд молодой замужней женщины – распашной кафтан из тонкого черного сукна, поверх которого праздничная безрукавка. Молодые устроились на подушках во главе стола, когда подошедший Андрей вручил невесте букет ирисов. Чуть замешкавшись и пожав плечами, Ханаа взяла цветы, вдыхая их несильный, но резкий лекарственный запах. «Ишь ты, какая. Хакасочка», – усмехнулся чему-то Андрей, глядя на невесту. В этот момент она была чудо как хороша – черная бархатная шапочка чуть сдвинута на чистый лоб, правильный овал лица, зарозовев по мягким, еще детским щекам, склонился к крупным фиолетовым лепесткам. Приоткрыв твердые белые зубки, полные губы растянулись в неуверенной еще, но радостной улыбке ожидания, в лад которой черные глаза блеснули разгорающейся женской страстью, тут же притушенной густыми загнутыми ресницами. Легкий выдох – и женский пламень отлетел до поры легким облачком, а перед гостями снова сидела девочка, породистая таинственной древней породой – ее круглые груди туго выгнули расшитую безрукавку, а гладкие бедра трепетали в ожидании часа, когда они раздвинутся под тем, кто рядом с ней на свадебном пиру.

После нескольких чашек араки мысли Андрея поплыли – он снова видел смеющуюся невесту, которая склонилась к плечу жениха, потом Таню, потом испуганную москвичку, потом иных девушек и женщин, столь непредставимо далеких в пространстве и времени, – и непривычные слезы вдруг навернулись ему на глаза. Ему было грустно и хорошо – так, наверное, и положено плыть во хмелю пространственной русской душе.

Глава двадцать шестая

Клинки енисейских кыргызов были известны на всем Востоке: «пробивают кожу носорога»– так говорили о них арабы. Сами кыргызы воинами были хоть куда – «зело свирепы и воисты»– писал московский хронограф. Был таким и нынешний хан Ишинэ – не степной разбойничий царек, а наследник великих дел и царств. Всю свою молодость резался он, точно волк, то с русскими на севере, то с урянхами в Саянах, вновь и вновь приводил к покорности кыштымов-данников: северных качинцев, степных сагайцев, таинственных саянских тофаларов. Не раз бывал он под Красноярском, и невзятая эта крепость до сих пор торчала занозой, преграждая выход с гор на простор Енисейской лесостепи. Смети, сожги ее – и покатится степная лава до самого Енисейска, а там поднимутся эвенки, подойдут буряты по Ангаре, заволнуются якуты на Лене. И это лишь начало, за которым двинутся настоящие силы – ударят джунгары из Семиречья, перейдут Амур Маньчжуры с китайцами. Объединись сибирские народы – ив месяц вырежут по Сибири «орысов», останется у них Тюмень с Тобольском, а то и вовсе покатятся за Уральский камень, откуда принес их черный бог Эрлик-хан. И третьего не дано – либо мы их, либо они нас…

Так думал кыргызский хан, покачивая в руках маленький кубок, расширяющийся узорными лепестками-гранями. Старое потемневшее серебро, усеянное пылью веков, переливалось рыжими бликами горящего очага. На гранях отчеканены тигры и олени, а основание обведено круглой уйгурской вязью: «Держа сей сверкающий кубок, я, Толыт, познал счастье». Кем был тот Толыт, хану неведомо – древен был кубок, еще тех времен, когда кыргызы, перейдя Саяны и разгромив уйгуров-манихеев, двести лет господствовали над всей Центральной Азией. Восемьсот лет прошло с тех пор, много воды утекло в холодном Енисее. У хана было круглое лицо с черной седеющей бородкой, тяжелые плечи и кривые ноги степного воина, хотя тело его понемногу оплывало – сам в битвы не ходил, а пища была сладкой, жены покорными. Но глаза по-прежнему глядели остро. Хоть черные они, а не желтые, как у волка, но время от времени хищно, по-волчьи впивались в глаза китайского господина Ли Ван Вэя, сидящего напротив на шерстяном петельчатом ковре. У китайца глаза были узкими и веселыми, а в улыбке никакой хитрости. Зачем ему хитрить – он открыт для правды, спрашивайте, о чем хотите!

– Прошу извинить моих воинов за непочтительность, господин Ли Ван Вэй, – прижав руку к груди, вежливо извинился хан.

– Вам не за что извиняться, достопочтимый хан. То была лишь необходимая предосторожность.

– Именно она заставляет меня спросить, что именно посол великой Империи делал на водах Кима, передвигаясь в столь утлом суденышке? – все так же вежливо спросил Ишинэ.

– Сие есть прискорбное следствие нападения степных разбойников на мирных китайских подданных, стремившихся доставить в ваши пределы лучший чай, что производят плантации Цзяннани и Хебэя.

– Стыд и позор для нас! Считайте, что головы разбойников уже торчат на позорных шестах.

Китаец с легким поклоном принял любезность хана.

– Однако же, – продолжил тот, – не могу не признаться, что ваше появление на грузовом судне еще менее объяснимо для меня. Согласно нашему соизволению, вы же… – Хан пытался вспомнить, каков был предлог для задержки китайца в пределах Хоорая.

– Совершенно верно, изучал целебные свойства соленого озера, пока кочующий там род, давший мне пристанище, не подвергся злодейскому набегу горных урянхов, поддержанных жестокими мунгалами. Увидев страдания ваших бедных соотечественников, я не мог не оказать им посильной поддержки.

– Да, Ханза-чазоол мне докладывал. Правда, он считал, что вы погибли, прикрывая отход.

– Как видите, слухи о нашей смерти оказались несколько преувеличенными, – усмехнувшись уголком рта, заметил господин Ли Ван Вэй.

– Что ж, я рад, – ответил хан без особой, впрочем, радости.

– Ханза-чазоол отважный воин и мудрый начальник, – заметил Мастер.

– Вы так думаете? Однако он понес потери, хотя скоро нам понадобится каждый воин, – задумчиво проговорил Ишинэ.

– Уже не как частное лицо, но как представитель Его императорского величества осмелюсь спросить – в каких именно землях понадобятся вам воины? Или это секрет?

– У нас нет секретов перед послом великой державы. Но и выбора у нас нет – в который раз мы пойдем на север. Можем ли мы рассчитывать на помощь Китая в войне с урусами?

– Официально, думаю, нет – между Китаем и Россией сейчас перемирие. Однако вы должны знать, что взорванное разбойниками судно везло не только чай. Потому я и оказался на нем, желая лично проследить за доставкой груза.

– Да, пороха у нас мало. И пищалей мало, а пушек совсем нет. Казаки в степь не идут, стреляют из пушек с деревянных стен. Что могут мои воины под стенами?! – Хан слегка пристукнул кулаком по колену.

Господин Ли Ван Вэй замолк на минуту, затем спросил, тщательно подбирая слова:

– Все дело лишь в Красноярском остроге?

Волчьи глаза Ишинэ снова впились в честные и веселые глаза китайца.

– В том-то и дело, что нет! Наша страна еще с Чинрисовых времен была данником монгольских Алтын-ханов. Монголы грабят, конечно, но мы с ними уживались. С урусами договориться невозможно – они плюют на договора и строят в наших землях острог за острогом. Однако до сих пор мы отбивались от урусов, даже ходили на них.

– Что-то изменилось? – подчеркнуто спокойно спросил китаец.

– Изменилось… – горько подтвердил хан, – Монголия год от года слабеет, в ней сильная засуха. Это значит, что войну с Джунгарией она проиграет. Джун-гары уже разгромили монголов в большой битве на Алтае, в верховьях Чулышман-реки. При этом погибла наша тяжелая конница, которую мы вынуждены были предоставить Алтын-хану. Значит, скоро война придет и в наши степи. Пока джунгар держит то, что они не знают путей через Саяны, где главные перевалы перекрыты нашими заставами.

– Если джунгарский хунтайши решится на вторжение, достаточно ли в Хоорае сил, чтобы противостоять и ему, и русским одновременно?

– Куда там… – махнул рукой хан Ишинэ, – даже на одних джунгар сил не хватит. Как тут быть?

– Как говорят в Китае: «Тот, кто хорошо ведет войну, подобен змее с гор Чанышшь: ударишь ее по голове – она бьет хвостом, ударишь по хвосту – она бьет головой, ударишь в центре – бьет головой и хвостом».

– Легко сказать! Не будь Красноярского острога, мы бы ушли на север, в Енисейскую степь, да там и отсиделись. Но пока выход с гор запирают урусы, туда нам дороги нет.

– А покориться русским?

– Покориться?! – Голос хана даже захрипел от ненависти, – да не будь вы…

– Нижайше прошу извинить меня, достопочтимый хан, – низко склонился господин Ли Ван Вэй. – Мог бы лично я чем-то помочь вам? Учитывая мои планы посетить Красноярский острог, где, как известно, вскоре состоится ярмарка.

– Помочь? – Хан глубоко вздохнул, успокаиваясь. – Ярмарка? С чем же вы поедете? Нужны лошади, еда, хоть какой-то товар для продажи.

– Осмелюсь напомнить о вашем интересе к моему Белому, хоть и не высказанному вами явно. Не мог бы я обменять этого коня на некоторое количество товаров и припасов, необходимых для поездки?

– Жаль, что нет еще и Рыжего… Конечно, господин посол, я буду счастлив принять Белого, в свою очередь снабдив вас всем необходимым. Но где же этот конь?

– Сейчас он у соленого озера, с моим слугой. Если не возражаете, я отправлю за ним второго слугу, правда, ему нужны лошадь и провожатый.

– Ему дадут. А мы пока обсудим, что вы можете сделать для нас.

По приказу хана Чену развязали руки, после чего с ним кратко побеседовал Мастер. Затем Чену подвели коня, и через несколько минут стук копыт уже стих за ближайшим степным пригорком.

Ханзы-чазоола в этот момент в ханской ставке не было, его ставка была южнее, у Батеневского кряжа, надвое разрезающего хакасские степи. Все свидетели посещения пещеры с золотым истуканом, кроме Андрея с Мастером, к тому моменту были уже мертвы.

Глава двадцать седьмая

Выбравшись из импровизированной палатки – куска войлока, натянутого на две кривые палки, – Андрей сел у входа, протирая заплывшие глаза и скребя в отросшей лохматой бороде. Ему не спалось. Рука болела. Да и холодно. Во рту было сухо, голова тяжелая. «» Пахпыр»у меня, похмелье. Тьфу, пакость, совсем окиргизился, по-ихнему заговорил «.

В сером тумане был неясно виден Белый, пощипывающий редкую траву.» Я хоть вел-то себя прилично?«– он быстро ощупал тело. Похоже, не совсем – один глаз заплыл, костяшки правого кулака сбиты вполне характерным образом – явно о чью-то морду.

Но вспомнить как-то не получалось.» Ладно, что за свадьба без драки «.

Помахивая тяжелым хвостом, подошла здоровенная овчарка-волкодав, охраняющая табун. Сунулась черной утюгообразной мордой, ткнув холодным носом, как своего.

– Чего тебе, собачка?

Овчарка лизнула его розовым языком, не торопясь, пошла вниз, где у реки, смазанные туманом, виднелись темные силуэты пасущихся лошадей.

– Умыться предлагаешь? Пр-р-а-авильная мысль!

Вслед за собакой Андрей спустился к речке, напился студеной воды, зачерпывая ее горстями, затем полил себе на затылок. Завершил все чисткой зубов с помощью сломанной веточки – рот наполнился водяной стынью, резким привкусом древесного сока. С мокрых волос капало, влажный утренний воздух выбил прокисший водочный смрад, заполнив грудь холодным запахом степи. Кое-как ополоснувшись до пояса, Андрей поднялся к палатке, соображая, что за день ему предстоит.» Так… а, вспомнил! – пацана подлечить надо. Ладно, сейчас и поедем «. Может быть, там же удастся и похмелиться, согласно закону магии:» Подобное воздействует на подобное «. Андрей свернул палатку, приторочил к седлу все, включая кривые палки, потом выехал на гору и двинулся в селение.

Постепенно всплывали картины вчерашней гулянки. Помнится, в компании воинов, с которыми Андрей шел на перевал, они взялись пить местную водку. Кистим сидел с невестой, так что переводчика у Шинкарева не было, он лишь пытался – на слух определить немногие знакомые слова. Чаще всего мелькало название Красноярского острога – Кзыл-Яр-Тура, при этом рты говоривших ощеривались с каким-то злобным сладострастием, черные глаза вспыхивали в предвкушении. Вся эта вековая, клокочущая ненависть к» орыс-ит»– «русским собакам» (Андрей уже знал это слово) как-то странно соотносилась с объектом этой ненависти – крохотными белыми бугорочками, стоящими на краю бескрайней тайги. В них-то и было все дело?

Внезапно до него дошло, что это самое слово обращено к нему – ощеренный рот орал ему что-то, горящие глаза-щелочки впились в его глаза. Тряхнув захмелевшей головой, Андрей узнал воина, который тащил его на аркане от озера – для того, чтобы сбросить в яму.

– Орыс-ит! – визжал кыргыз, тыча в него пальцем, затем ребром ладони провел себе по горлу.

И это было знакомо. Такое ему говорили не раз. Чеченцы, например, кричали: «гяске!»– «козел!». Какой-то пьяный финн назвал его «русея»– «русак», главное оскорбление времен Зимней войны. Эстонцы говорили «вене вярт»– «русское дерьмо»; хохлы и поляки – «кацап». Слова были разные, суть их одна – предлагалось почувствовать себя дерьмом, если ты имел несчастье родиться великороссом. Отвечал Андрей по-разному – иногда матом в лицо, иногда пулей в глотку, иногда кулаком в зубы. Но часто приходилось молчать.

Он и сейчас решил не связываться с дураком – уехать в степь, поставить палатку и завалиться спать, благо всю ночь провел в седле. Но просто так уйти не удалось – резко опустив руку от горла, кыргызин плеснул недопитую араку из своей чашки в лицо Андрею. Попади он – и Андрей ослеп бы на пару минут из-за действия спирта, а что бы сделали со слепым, можно только догадываться. Андрей успел отдернуть голову, и струя местной самогонки пролетела мимо. А вот его кулак попал точно – и кыргыз завалился назад, дрыгая ногами. Дальше Андрей помнил плохо: замелькали кулаки, руки, ноги, кто-то кричал, визжали бабы… потом хлопнула чья-то плеть, разгоняя дерущихся, в результате он все-таки уехал. Уехать-то он уехал, но при этом не заметил важной вещи. Один из воинов, тоже ходивший на перевал, быстро оседлал коня и поскакал на юг. Именно там, у одного из небольших озер, была в тот момент ставка чазоола.

Сейчас, подъезжая к селенью, Андрей решил сделать вид, будто накануне ничего не произошло. Спешившись у юрты, от которой лишь вчера увез невесту, он отодвинул войлочную полость, громко окликнув:

– Салям алейкум! Хозяева дома?

– Заходи, Адерей, – послышался спокойный голос Кистима, – садись, поешь.

Кроме Кистима, в юрте была мать Ханаа, с низко надвинутым платком на голове. Она готовила «корчик»– древний напиток Саяно-Алтая. Свежее коровье молоко, взбитое длинной палочкой с войлочным кружком на конце, женщина поставила на медленный огонь и перед самым кипеньем слила в большой глиняный горшок, который стала вращать до образования пены. Деревянная кружка «корчика», поданная Андрею, оказалась прекрасным завтраком, сразу утолив голод и жажду. Похмеляться не потребовалось.

– Ну что, посмотрим мальчишку? – предложил он Кистиму.

– Пойдем.

Саим тихо играл в соседней юрте, опасливо поглядев на вошедших. Андрей был не особенно силен в детском массаже, помнив лишь главное правило – массировать только кисть, не трогая основных точек тела. Но дело твое.

– Хорошо потеет? – спросил он Кистима. Тот перевел вопрос матери мальчика.

– Плохо, – ответил Кистим. Андрей объяснил, обращаясь к нему:

– Надо потеть, легче будет. Смотри. – Он взял круглую детскую ладошку, показывая способ массажа: мягкое нажатие большим пальцем от центральной ладонной точки «лао» ко второму и третьему межпальцевым промежуткам.

– Вот так делать, утром и вечером. Понял?

– Подожди, матери скажу. Мы-то уезжаем.

– Когда?

– Скоро – два дня, может, три. Надо быстро ехать, поздно будет.

– Что поздно будет?

Кистим насторожился от вопроса:

– Так, ничего… Пошли, араки выпьем.

Они перешли в большую юрту, устроившись у очага с горшком араки и большим куском кровяной колбасы.

– Почему ты ударил этого воина? – спросил Кистим через некоторое время.

– Не помню, – с ходу ответил Андрей, – пьяный был. А что, я кого-то ударил?

– Да. Того, кто назвал тебя «русской собакой».

– Вон оно что… а чему ты удивляешься?

– Почему ударил, если сам не русский? – пояснил Кистим. – На что обиделся?

Ну, на такие вещи Андрей уж лет пятнадцать не покупался.

– Потому и ударил, что не русский. Чего ради меня «русской собакой» обзывать?

Сейчас у него не было никакого чувства измены или внутреннего отречения от своих. Шла привычная игра, она всегда такая.

– Вот как. – Кистим покачал головой и отвернулся к очагу, по пепельно-черным поленьям которого перебегали рыжие язычки огня.

Через некоторое время на улице послышался стук копыт и русский оклик с явным китайским акцентом:

– Андрей! Ты слышишь меня, презренный раб?

– Чего орешь? – Андрей высунулся из юрты. Чен гарцевал посреди пыльной улицы на пегой киргизской лошадке. С ним был один из уланов хана.

– Слезай, тут выпить дают, – сказал Андрей.

– Вот, бери, – передал Чен повод своей пегой, – теперь ты на ней потрюхаешь. И барахло свое сам вези.

– Ну и рожа, – заметил он, разглядывая синяк Андрея, – хорошо погуляли?

– Как положено.

Сбросив притороченную палатку, Чен прошептал Белому что-то по-китайски, погладил по шее, оправил потник, подтянул подпругу. Белый склонил к Чену тонкую морду, довольно фыркая.

– Господи, настоящий китайский конь! – воскликнул довольный Чен. – На местных клячах ездить, все равно что спать с кем попало… Ладно, где тут наливают?

Он вошел в юрту, приветствуя молодого мужа:

– Ну здорово, как там тебя – Кистим, что ли?

– Много говоришь, – спокойно ответил тот.

– Да? А кто тут считает? Ну, за новобрачных! – Чен единым махом осушил большую чашку араки. – Собирайся, мы уезжаем, – это уже Андрею.

– Что за срочность? А Ши-фу?

– Ши-фу не приедет. Поднимай задницу, кому сказано!

– Тоном ниже! А то сейчас подниму, в три переворота полетишь!

Чен, несколько удивленный, глянул в глаза Андрею.

– Чего это ты разгавкался? Забыл, кто тебе в будку хлеб кидает?

– А тебе кто?

На это Чен не сообразил, что ответить. Андрей тоже промолчал, отвернулся и стал подтягивать подпругу пегой киргизской лошадки. Хочет Чен ехать на Белом, да и хрен с ним, пусть едет! Для Андрея лошадь была и осталась лишь средством передвижения, некоторые чувства он начал испытывать к Рыжему, но тот пропал. Сев в седло, Андрей задержался, желая что-то сказать Кистиму и не зная что.

– Ладно, может, увидимся еще. Ты не думай, что я враг.

– Счастливой дороги! – пожелал Кистим обоим, никак не откликнувшись на последнюю фразу Андрея. По тону было ясно, что Андрею он по-прежнему не верил. Молодая жена его так и не показалась. Трое всадников тронули коней, и скоро и юрты, и холмы, и озеро – все исчезло за длинной горой.

Спустя несколько часов после их отъезда, когда солнце уже стало клониться на закат, отражаясь в багровой воде озера, в селенье ворвалась группа всадников на взмыленных конях, посланная чазоолом. Сам он спешно направился в ханскую ставку, куда ему, собственно, и так нужно было ехать в связи с походом на Кзыл-Яр-Туру. Отдохнув и переменив лошадей, посланные чазоолом воины поскакали вдогон Андрею с Ченом.

Вечером Мастер снова был в ханской юрте. По просьбе хана к нему привели на осмотр одну из новых наложниц, жалующуюся на боли в груди. Оставшись лишь в пестрых шелковых штанах, девушка уселась на пятки, в то время как Мастер обвел ладонями ее крепкий крестьянский торс. Неровный свет очага скользил по налитым, янтарного цвета грудям, чуть раскинутым на стороны и увенчанным тугими темными сосками. Жесткие пальцы китайца слегка ощупали груди, обнаружив в одной из них небольшое уплотнение.

– Красивая девушка, – улыбнулся господин Ли Ван Вэй. – Что, здесь болит? Надо рожать, кормить – тогда рассосется. Воина рожай, улана…

– Благодарю вас, господин посол, – прервал его хан, бесстрастно наблюдавший за процедурой. – А сейчас мы могли бы закончить наш разговор.

– Думаю, что утром конь будет здесь.

– Прекрасно, хотя я имел в виду не это.

– Очевидно, ваш поход на север?

– НАШ поход на север, – произнес хан с нажимом. – Если я правильно понял, нам была предложена помощь.

– Разумеется, достопочтимый хан, разумеется! Но что именно…

– Два дела. Первое: купить для нас на Красном Яру партию пищалей и припаса для огненного боя – пороха и пуль. Не будет припаса, шайтан с ним, купить хотя бы ружья. Второе: вывести конных урусов за крепостные стены, под наши сабли.

– Всех? – в голосе китайца сквозило сомнение.

– Как выйдет. Хоть сотней казаков меньше будет, и то нам легче.

– Если потребуется послать-получить известие – кто поможет?

– В Кзыл-Яр-Туре есть наши люди, они помогут.

– Кто они? Им можно доверять? – спросил господин Ли Ван Вэй.

– Они урусы, но доверять им можно, – кивнул хан.

– Почему же русские вам помогают?

– Нажились под московским царем, в степь хотят, в «кыргызы». А другие не так молятся, оттого и в леса уходят. Говорят, сами себя жгут. На Бирюсе такая артель стоит, лодки строит – и себе, и нам. До них доберетесь верхами, с нашим провожатым. Купите у них лодку, коней нам вернете. За белого коня даю товару на продажу, еды в дорогу. А поможете – век не забуду!

– Сделаю все, что смогу, достопочтимый хан. С почтительным поклоном китаец покинул ханскую юрту, выйдя в дикую, тревожную темноту, озаренную рыжими сполохами костров. С юга послышался слитный топот большого конного отряда – похоже, войска уже начали стягиваться в ханскую ставку. ***

Над степью опустилась ночь, но трое коней все так же рысили по натоптанной конной тропе, поднимаясь и спускаясь на пологих увалах. Всадники ехали молча, подремывая, говорить не было желания. Темные склоны сливались с небом, вдоль слабо сереющей дороги проходили черные тени могильных плит. Для Андрея все они были одинаково неразличимы, однако, не доезжая одной из них, всадник-кыргыз вдруг придержал лошадь, вгляделся в темноту, потом привстал на стременах и вгляделся снова. Увидев что-то, он обернулся к спутникам и жестом послал их в объезд – Андрея направо, Чена налево. Медленно вытягивая саблю, сам он тронул коня в направлении кургана. Теперь и Андрей увидел, что среди черных плит вроде бы шевелились какие-то тени. «А вдоль дороги мертвые с косами стоят. И тишина…»