Текст книги "Китайская петля"

Автор книги: Вячеслав Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Глава тридцать третья

На реке они были не одни – далеко впереди, перед поворотом на Шумихинский створ виднелся крохотный квадратик паруса, за ним еще один. Вдоль скалистого берега по темной воде медленно тянулся плот, от шалаша на корме поднимался прозрачный синий дымок. Дождь кончился, темно-зеленые горы окутались понизу влажной дымкой, ватные волокна тумана, огибая смутные деревья, поползли вверх по лесистым логам, скрывая круглые вершины, смазывая их до размытых дугообразных пятен, едва проступающих в серо-голубой пелене.

– Андрей, иди сюда! – послышалось с кормы. Пригнувшись под парусом, Андрей пробрался к Мастеру.

– Раньше ходил под парусом? Возьмешься?

– Взялся бы… а не утоплю?

– Не утопишь. Я первый раз вышел, когда корейско-китайский десант шел на Японию. Самураи под Окинавой перебили всех корейцев с моей джонки, так я один чуть ли не до Шанхая ее вел. А до этого тоже ничего не умел. Да еще шторм был. А утопишь, так тому и быть. – Мастер повернулся, нагибаясь под парусом. – Да, вот еще что. Кистим здесь где-то живет?

– Здесь. Недалеко уже, между Шумихой и Калта-том. В гости заедем?

– Не сейчас. Просто покажешь мне это место.

Зажав под мышкой тяжелый тесаный руль, Андрей намотал шкот на кулак и опасливо подтянул парус под ветер, компенсируя боковой снос лодки поворотом руля. Долбленка, не имеющая киля, рыскнула в сторону, опасно накренившись и черпнув бортом воду.

– Утопи-ко ишшо, ездюля хренова!! – взвизгнула спереди Рыжая. Мастер промолчал, Чен что-то сострил по поводу рулевого. Андрей еще не мог почувствовать лодку всем телом – ее рысканья были непредсказуемы для рук, натягивающих шкот.

Последний раз так было, когда в джунглях Андрею пришлось сесть за рычаги французского «Леклерка». Движения пятнистого шестидесятитонного танка, казалось, никак не соответствовали усилию руки, нажимающей на фрикцион, – просто в водительской смотровой щели начинала смещаться картинка, как на компьютерном симуляторе. Время от времени мелькало сваленное дерево, совершенно не замечаемое танком. В конце концов, танк угодил в болото, бурая жижа горбом перла из-под гусениц. Но они все же сумели задрать ребристое дуло, чтобы выцелить батарею повстанцев, устроенную высоко на горном склоне.

Выбирались на слонах – Андрей, Юрий, Борода, помогавшие ему в Москве. У слонов тяжелые цепи свисали с морщинистых боков, на цепях были закреплены зеленые снарядные ящики. Его слон шел медленно, переваливаясь круглой кормой, обмахиваясь широкими жилистыми ушами. «У слонов жилистые уши»– запомнилось Андрею.

Ветер начал стихать, лодка шла ровнее и почти с той же скоростью, поскольку течение усилилось, все теснее сжимаемое берегами на подходе к Шумихе. По команде Андрея, понемногу обвыкшегося на реке, Мастер с Ченом спустили рею и закатили на нее парус, уложив его вдоль борта, потом уселись за весла. В Шумихинском створе, в котором триста лет спустя будет построена Красноярская ГЭС (изображенная на десятирублевых банкнотах Российской Федерации), вода вспухала низкими, неслышно бурлящими горбами, растекаясь между гребнями плавных, но мощных волн. Коричневые утесы, поросшие соснами, выйдя из воды, ступенями уходили к поголубевшему небу. Разогнавшись на быстром течении, лодка плавно поднималась и опускалась, поймав ритмом гребли медленные взмахи волн.

Пройдя створ, течение чуть замедлилось. Правый берег (место будущей комсомольской стройки – города Дивногорска) спускался к Енисею плавным сосновым склоном. Левый берег был все еще крут, разрезан частыми скальными стенками, между которыми сходили длинные языки осыпей. Чуть дальше, перед тем как скальному склону завершиться в устье Калтата, сменившись сплошным сосняком, вверх уходил небольшой ложок, втиснувшись между скалами. Выше, над вершинами сосен, поднималось несколько дымков, почти прозрачных в солнечном свете.

– Во-о-он где Кистим живет! – крикнул Андрей, указывая Мастеру на дымки. Тот подобрался ближе.

– Сколько отсюда до Красноярска?

– Километров пятьдесят – час на «Метеоре». То есть… ну, вы понимаете…

– Это точно, на «Метеор» рассчитывать не приходится. Значит, ночуем где-нибудь неподалеку, а на Красный Яр придем завтра. Где тут хорошее место?

– Э-э-э… пожалуй, в устье Караулки. Под Караульным «быком».

– Значит, туда и пойдем. Садись, погреби.

К устью Караульной речки они добрались лишь к вечеру, когда солнце уже склонилось на береговые горы. Лента Енисея, словно поток расплавленного металла, струилась в узкой долине, заполненной золотистой закатной дымкой. В нее один за другим уходили утесы, растворяясь в пересечении теней. Острая вершина одного из них – Глухаря – запрокинулась в вечернее небо, пройдя высоко над приблизившейся лодкой. Из-за Глухаря выдвинулась серая глыба Караульного «быка», в его холодной сизой тени непрестанно скручивалась тяжелая енисейская вода.

Заведя лодку в узкую протоку, рассеченную частыми стрелками травы, путники остановились на ночлег. Костер развели под развесистым черемуховым деревом, на котором уже круглились гроздья твердых зеленых ягод. В наступившей темноте искры пролетали меж ветвями, заставляя вздрагивать кончики мягких овальных листьев. Глаша возилась с таганком, Чен, захватив саблю, отошел под береговой утес и там, под плеск легких волн, накатывающих на галечный берег, выполнял таолу – прыжки, развороты и быстрые удары.

– А ты? – предложил Мастер Андрею.

– Настроения нет.

– Ну-ну…

Настроение было странным – возвращения-невозвращения, очередного круга по знакомым уже местам, но сейчас пустынным, никем еще не тронутым. Див-ногорск-Шумиха ладно – он редко бывал там. Но сюда-то, на Караулку, Андрей еще школьником с рюкзаком частенько дотопывал, своих первокурсниц на «Ракете» привозил – помнится, девушки были в узких брючках, легких цветастых рубашках, с венками ромашек на беспечных стриженых головках, которые кружило от запахов июньской горной тайги. И ни ножа в кармане, ни нунчаки за пазухой…

Затрещали кусты, вернулся Чен с берега, бросил, ни к кому отдельно не обращаясь:

– Костер с реки видно.

– Это опасно? – спросил Мастер у Глаши.

– Мы, как на Красный Яр плавимся, завсегда огонь жжем.

– И что?

– Да никто покуль не трогал.

– И часто вы туда плаваете?

– Часто не часто, а куды денешься – того купить, этого…

– Почему вас не трогают? Почему казаков на скит не посылают? – спросил Андрей.

– Тятя обещался о кыргызах вести слать, каки мимо скита ходят. Потому к нам казачков и не шлет воевода. А вот которые мимо идут, тех сторожиться надобно.

– И что, поверил воевода? Про кыргызов-то?

– Откуль мне знать – поверил аль нет? К им-то и уйдем вскорости, к кыргызам.

Не успела Рыжая договорить, с реки докатился гулкий упругий удар – эхо, отлетевшее от скал, потонуло в свисте и щелканье многочисленных пуль.

– Ложись!!! – рявкнул Шинкарев, падая в траву. – Гаси огонь!

В полной темноте с реки мелькнула вспышка, раскатился новый удар – уже ближе к берегу – картечь кучно хлестнула по кустам. Все поползли прочь от загашенного костра; Чен, согнувшись, поволок с собой горячий таганок с крупяной похлебкой.

– Кто это? – шепотом спросил Мастер.

– Казаки балуют, – ответила Глаша, – видать, с ертаульного стругу .

– На берег они сходят?

– Дурные они, што ль?

– Да и черт с ними, суп стынет, – подал голос Чен, – есть давайте.

– Счас ложки принесу, – вскинулась Рыжая.

– Отставить!! – что-то почувствовав обстрелянным нутром, Андрей в последний момент сдернул ее за подол.

Новый удар разорвал тишину у самого берега, сноп картечи хлестнул по склону прямо над их головами – по вжатым плечам забарабанили сосновые шишки, посыпались срезанные ветки, закружился мелкий сор – сосновые иглы, чешуйки коры.

– Что делать? – шепотом спросил Мастер.

При всей его опытности, в чисто военной, окопной науке он явно уступал капитану Шинкареву – тому-то довелось хлебнуть. Похоже, китаец и сам понимал это.

– Схожу, гляну, что к чему, – отозвался Андрей.

Он рывком перекатился через защищающую их обомшелую глыбу известняка и, низко пригнувшись, двинулся по склону траверсом, стараясь держаться на одной высоте. Вскоре он сумел разглядеть под глухой стеной утеса, на темной, лунно-бликующей воде, пятно большой лодки со спущенным парусом. На фоне воды перемещались черные силуэты, тускло поблескивал ствол пушки. На берегу, ниже Андрея, послышался треск сучьев под сапогами.

– Ну, што у тя там? – донеслось со струга.

– Да хрен ё знат!

– Вздуй огонь, да глянь!

«Черт! Наша лодка!»

Андрей крадучись подобрался к утесу и поднялся на вершину. Ход он знал давно, так что спокойно лез в темноте. За триста лет кое-что изменилось, но основные выступы остались те же – только шершавые еще, не вылощенные руками и ботинками туристов. Плоскую вершину утеса рассекали трещины, поросшие короткой травой.

Ухватив пару камней величиной с кулак, Андрей подполз к краю обрыва и осторожно заглянул вниз. Там, бросая оранжевые блики на черную воду, бился огонь факела, в его свете блестела пушка, стволы пищалей, бляхи, сабельные рукояти. Голоса по-прежнему доносились с берега, и, насколько он мог судить, придвигались все ближе к лодке. Пора было что-то предпринимать.

Прицелившись, Андрей с силой метнул камень, стараясь угодить в пушку – короткий свист, звонкий удар рикошетом, матерный рев казака, схватившегося за рассеченный лоб.

– Ну как? – спокойно осведомился Андрей сверху.

– Погодь, курва, щас до тя доберуся!! – заревел казак.

– Люди отдыхают, а вы, засранцы, палите куда ни попадя!

– Ты ково обосранцем назвал, паскуда?!

– Тебя! Валите отсюда, не то перестреляю всех, едреной матери!

– Ишшо и вякает, – вступил чей-то голос поспокойнее. – А можа, он известкарь? Они тута известь жгли давеча…

Андрей молчал.

– …а по голосу вродь как не кыргызин. Слышь, – это в сторону Андрея, – ты случаем кыргызятинов не видел?

– Нету их здесь.

– А ты прям знашь, што нету. Да пес с им, поехали! Стя-я-пан, подь сюды-ы-ы!

Невидимый Степан, захрустев сапогами по гальке, прыгнул на струг, и тот отошел, взблескивая черными веслами в темно-лунной воде.

– Ну, с-сука, узнаю тя на Красном Яру, башку скручу! – крикнул на прощанье пораненный казак, и струг отдалился вниз по течению – как раз на такой угол подъема орудия, под которым удобнее всего было шмальнуть по вершине утеса. Андрей быстро скатился вниз.

По пути в укрытие он осмотрел лодку, не замеченную казаками, перевел ее повыше по Караулке, затолкав в густые кусты. Пока он воевал, суп успел остыть, да и оставили ему «ноль целых, хрен десятых»– Чен от возбуждения выхлебал через край чуть ли не весь таганок. Добрав хлебом, что осталось, Андрей раскатал степную овчинную шубу, на правах героя подпихнул под бок Рыжую и, не сказав ни слова, закрыл глаза. Что бы там ни было, завтра он приезжает домой – в тот таинственный, непостижимо далекий город, однажды увиденный им в виде крохотных белых бугорочков-пирамидок, затерянных среди бескрайней зимней тайги.

…Следуя из Москвы, поезд сутки пересекает Западно-Сибирскую равнину. Тени вагонов бегут по невысокой траве, меж рощицами невысоких берез. В них совсем нет подлеска, никаких кустов – лишь березы и трава. Длинные поляны изгибаются между уютными бело-зелеными опушками. Здесь кочевали сибирские татары, на этих полянах ермаковы казаки – яицкие «лыцари», малиновые шапки – рубились с уланами сибирского Кучума.

С Ачинска начинается центральная, Енисейская Сибирь. Здесь были северо-западные окраины Хо-орая – государства енисейских кыргызов, неоднократно сжигавших первый форпост русских – Ачинский острожек. Разогнавшийся поезд заходит на плавные дуги, огибая холмы, поросшие сосновым лесом, – на повороте становится виден электровоз с мокрыми зелеными вагонами, блестящими после дождя. Коротко гремя на мостах, состав проносится над овражками, на дне которых, среди зарослей тальника и полос серого галечника, на мгновение взблескивают мелкие таежные речки.

– Чайку можно? – спрашивает Андрей проводника.

– Пожалте-с! Пять с полтиной, с сахарочком. Постель уже собрана, на столе стоит последний стакан чаю в железнодорожном мельхиоровом подстаканнике, а поезд меж тем заходит на очередной вираж: слева падает крутой скат, отсыпанный свежей желтой щебенкой, у самых окон проносится низкий скалистый обрыв, верх его увешан тонкими корнями и покрыт сухими сосновыми иглами. Свет и тень мелькают в вагоне, обрыв внезапно отпрыгивает в сторону, быстро и плавно уводя за собой высокий склон и круглую лесную вершину за ним. Лес все дальше уходит вправо, а слева, за проскакивающими дачными крышами, появляется гряда степных холмов, между которыми видны первые городские дома. Далеко впереди гряда заканчивается, и там, на вершине пологого склона, уже мелькает белое пятнышко часовни на Караульной горе. За сопкой поднимаются еще горы – сначала скалистые, хвойно-зеленые отроги, за ними, один за другим, туманно-голубые перевалы, растворяющиеся во влажной дымке неяркого дня.

Неторопливо постукивая на стыках, поезд проходит под бетонной эстакадой, по которой проскакивают авто и троллейбусы. Медленно наплывают бело-коричневые арки и колонны вокзала, и, наконец, все останавливается. Захватив сумку, Андрей выходит в тамбур вслед за очередью спин, а с перрона уже видны напряженные, ищущие глаза родных.

Вот он и снова дома – в который уже раз…

Глава тридцать четвертая

– Подымайсь, царствие небесное проспишь!

Голос Рыжей прорвался сквозь сон, чья-то рука трясла за плечо.

– Чего? – не разобрав спросонья, Андрей крутил головой, – а где…

– Мужики-то? Лотку в Анисей выводят. Тебя будить велели, да спал больно сладко. Ишь, слюни-то распустил!

Все вокруг затянуло густым туманом, сквозь который смутно пробивались силуэты сосен на крутых склонах. «Грамотно – именно сейчас и нужно выходить. Повезет, так и мимо патруля проскочим, а ближе к городу не будут приставать». Накинув шубу на зябко дрожащую Рыжую, Андрей сбежал к Енисею. Прозрачная вода светлыми волночками накатывала на мокрую гальку, растворяясь в густой белой мути. Силуэт лодки был виден у песчаной косы, которой оканчивалась узкая вода Караулки, рядом двигались два мужских силуэта, один из них молча махнул рукой. Говорить было нельзя – в тумане да по воде все звуки разносятся очень далеко. То же самое запах дыма, так что утренний чай тоже пришлось отменить. Подсадив Глашу, Андрей толкнул лодку, запрыгнул сам и сел на руль – скоро должны были начаться протоки, мели, острова, и его. хоть какое-то знание реки было совсем не лишним. Глашу, немного знающую Енисей, он отправил на нос впередсмотрящей, Чен же с Мастером, с саблями на коленях, взялись за весла, медленно и бесшумно опуская их в воду.

Туман стоял все так же густо, когда, по расчетам Андрея, лодка должна выйти на траверс приметного правобережного утеса – Шалунина «быка». За ним начинался первый из многочисленных енисейских островов – низких, с тополями, тальниками, песчаными берегами, которые отмелями уходили далеко в реку. Андрей уже начал уводить лодку вправо, на стрежевую воду, когда из тумана нарисовался массивный остроносый силуэт струга.

– Сар-р-рынь на кичку! – рявкнул грубый голос. – А ну погодь!

«Остряк-самоучка!» Андрей узнал один из ночных голосов. Глаша туго накрутила платок на голову и низко склонила голову. Толстый борт ертаульного струга приблизился, покачиваясь, и навис над долбленым бортом их лодки; над бортом струга, в свою очередь, нависла здоровенная бородатая ряха в высокой бараньей шапке – что называется, «дядя Афанасий, семь на восемь, восемь на семь». Чуть ниже убедительно торчал ствол пищали – все, короче, было как положено.

– И хто тута плаун? – поинтересовалась ряха, обдав густым перегаром.

– Я, достойнейший алып, являюсь старшим на этом судне, – с почтительным поклоном ответил Мастер.

– Куды плавимся?

– В Красноярский острог, на ярмарку.

– Откудова?

– Из кыргызских степей.

– Бона чего… – Ряха задумалась, напряженно сморщив лоб. – Правда ль, што кыргыз войско собирает?

– Что вы, достойнейший алып! Кыргызы боятся русских пушек.

– Хрен те в нос, боятся оне… Ночевали-то где? На Караулке никого не встренули?

– Мы плыли всю ночь, торопясь поспеть к торговле, на Караульную же не заходили.

– Успеете ишшо, до завтрева-то – завтре она, яр-монка… Ну, плавьтесь тоды. Давай, Стяпан, заворачивай!

Ударив веслами, струг отвалил, блеснув медной пушкой на проглянувшем солнце.

– Глядя в лицо этого джентльмена, я не заметил на нем усталости от «бремени белого человека», – словно сам себе, заметил Андрей.

Мастер промолчал.

Лодка прошла Шалунин «бык», слева потянулся остров, на котором, за низким песчаным взъемом, виднелась большая отара овец, пасущихся меж редкими тополями. Енисей замедлился, расходясь между островами, узкая горная долина распахнулась в близкую лесостепь. На правом берегу горы были еще высоки и круты, увенчаны острыми пиками Красноярских столбов.

– Вишь каменье, – указала Рыжая на ближний пик Такмака, – ужасть высокое. Тятя говорит, зарок на ем лежит: до скончания веков никому на то каменье не влезть.

Андрей на Такмак ходил как на прогулку, а его институтский дружок Серега как-то выспорил бутылку, пропрыгав по такмаковскому ходу, называемому «Корыто», со связанными за спиной руками. Что и говорить, далеко ушел прогресс!

– Тюлькина землица пошла, – сказала Глаша. – Не знам, почему Тюлькина. Татары так звали.

– «Тюльгу-пиг» по-кыргызски «Лиса», насколько я понимаю. А овцы чьи на острове? – спросил Мастер.

– Татарския. Вишь, спереди – то Абытая остров, князца татарскова. Дале ишшо один, поболе того будет – там сына ево, Татыша, скотина ходит; Татышев, стало быть, остров .

По левому берегу пошел крутой скалистый склон. В узкой впадине, зажатой широкими скальными стенками, падала темная полоска ручья, дальше поднимался знакомый ход, ведущий наверх; вот и тот откос, с которого Андрей прыгнул, оказавшись в этом времени. «Плюнуть на все, пробраться сюда и прыгнуть снова? Сработает, нет? Вряд ли. Сработает, когда пошлет Мастер или приведут обстоятельства – сами по себе, без моей воли».

Крутой склон закончился, средь тайги проглянули поля, появились избы с огородами. Андрей по привычке глянул, как тут у них картошка – цветет ли уже? ан нету еще на Руси – картошки – все больше репа с капустой. Неяркий облачный день был наполнен легкой серо-зеленой дымкой, пронизанной тенями тайги и гор. Все вокруг двигалось – катились темно-зеленые волны, гармошкой ходили в них отраженные берега, плыли лодки, грузные дощаники, тянулись длинные плоты. Над текущей рекой туманно-серыми горами тянулись облака, под ними поворачивались на ходу таежные хребты и сопки, выступая одна за другой. Показался высокий безлесый конус Николасвской сопки – вулкана, неведомо когда потухшего; за ней открылся длинный спуск Афонтовой горы, покрытой прохладными лесами – тихим осинником, веселым березняком. Под спуском пошел мелкий, степной уже, сосновый лес, растущий на ровном месте, которое сужалось к Стрелке – глинистому мысу при впадении в Енисей речушки Качи – татарской Ызыр-сух.

Из-за Афонтовой горы волной поднялась степная сопка Кум-Тигей – по-казачьи Караульная. Сухие склоны ее изрезаны оврагами и выступами шершавого рыже-розового известняка – отсюда Кзыл-Яр, «Красный берег» по-местному, а стало быть, и Кзыл-Яр-Тура – Красноярск, «Город Красного берега». Город-крепость, без спросу поставленный в земле кыргызов, мышеловкой перекрывший пути на север, – и за то смертно ненавидимый ими, да так ни разу и не взятый. На Караульной горе виднелась смотровая вышка, и сам город уже показался за сосновыми верхушками, приближаясь деревянными шатрами острожных башен, церковными луковками, бревенчатой стеной Большого города, мелькнувшей за леском.

– Куда здесь лодки подходят? – спросил Андрей у Глаши.

– Вон туды правься, ко взвозу – тама все чалятся.

Высокий енисейский берег заворачивал влево, над ним поднималась невысокая стена Большого города, ограждающая предместье – Посад. Далее, за тесовыми избяными крышами, выступали бревенчатые стены Малого города – мощной пятибашенной крепости, стоящей на самой Стрелке. Именно эти шатровые кровли башен и видел Андрей зимой – только тогда на них лежал снег. В стене Большого города были устроены ворота, от них к реке спускалась дорога – «взвоз» по-местному. Подо взвозом в реку рядами уходили мостки, к которым были зачалены лодки, струги, карбазы и иные сибирские суда. Покачивались частые мачты, на берегу и мостках толпился народ: пестрые бабы, подгородние да посадские мужики в длинных серых азямах, мелькали военные кафтаны казаков, иные из них проезжали верхами, грозно покрикивая. Все яснее доносилось тележное скрипенье, людской гомон, крик, брань, стук переволакиваемых, перекатываемых бочонков и кулей. Мычали коровы, блеяли овцы, тявкали собачонки.

Мастер с Ченом подняли весла, Андрей, уже освоившись с рулем, медленно подводил лодку к мосткам. Рыжая Глаша причесывалась, охорашивалась, оправляя свой нехитрый наряд. В мутной воде плавало черт-те что – рыбьи головы, яичная скорлупа, щепки какие-то; все это откатывалось от круглого носа, разрезавшего воду, – наконец, толкнувшись о борт струга, лодка несильно стукнулась о позеленевшее бревно причальной намости. Глаша привычно выскочила, закрепляя чалку на торчащий серый обрубыш. «Ну вот, с возвращеньицем!»

– Welcome to old Krasnoyarsk! – приветственно произнес Андрей.

– Ну-ну… – Голос Мастера был какой-то странный, неуверенно-настороженный.

– Все, побегла я! – подхватив узелок, крикнула с мостков Рыжая. – Поутре на ярмонке встренемся!

– Удачи тебе! – крикнул в ответ Андрей, но та уже не слышала – настоящая горожанка, перекинулась словом здесь, ругнулась там, и вот уже высоко на взвозе направлялась к воротам. Остальные тоже вылезли на мостки, разминая затекшие ноги.

– Что будем делать? – спросил Андрей.

Странно, но он совершенно не представлял, что теперь делать. И уж совершенно не чувствовал себя хозяином, в чей город прибыли гости.

– Мы в город, Чен остается караулить лодку, – скомандовал Мастер, – Андрей, бери товар и пошли.

Протолкавшись сквозь береговой народишко, они поднялись к воротам по горячей сухой дороге с затвердевшими тележными колеями, заросшей по краям пыльным подорожником.

– Ты вот что, – негромко сказал Мастер, – не очень-то расслабляйся. Если есть в голове сентиментальность по поводу возвращения домой, выкинь ее оттуда как можно скорее. Помни, это чужой для тебя город и, скорее всего, враждебный.

– Как это враждебный? Я так не чувствую.

– Просто поверь на слово и делай то, что тебе скажу. Ты понял?

– Да, Ши-фу.

Пыльные лопухи росли у темно-коричневой стены, сложенной из палей – толстых окоренных бревен, для крепости еще и обожженных. Записавшись у воротного, они вошли в узкую оживленную улицу, ведущую к острогу. Вдоль улицы плотно стояли бревенчатые избы с крутыми тесовыми крышами – двухэтажные, с маленькими квадратными окошками; рядом островерхие торцы амбаров, высокие глухие ворота и, наконец, соединявшие все массивные заплоты – глухие ограды, собранные из толстых плах, вставленных в пазы вертикальных столбов. Кое-где покачивали ветвями невысокие березы, торчали круглые черемухи, за тесовыми углами крыш поднимались освещенные солнцем шатры крепостных башен. Мастер внимательно оглядел улицу.

– А не хочешь ли ты… выпить? – вдруг предложил он Андрею, указывая на одну из потемневших построек. – Насколько я понимаю, это заведение называется кружало.

– Похоже на то.

– Помню, говорил мне писатель Дун Юэ: «Древние не чурались винной чарки и даже прославляли достоинство опьянения». Древние не чурались, так и нам не пристало, верно? Как это говорят – «тяпнем по маленькой»?

– Тяпнем, почему нет?

Заскрипев, с трудом открылась тесовая дверь – темная, залощенная, снизу подгнившая, избитая сапогами. Андрей был в легком напряжении, самые мелкие детали остро бросались в глаза. В кружале вдоль стен шли лавки, перед ними стояли грубо сколоченные столы и такие же табуреты; напротив входа была широкая стойка с подъемным проходом, сбитая из толстых досок, за ней полки, уставленные широкими узкогорлыми бутылями из тусклого стекла. Окошко, затянутое бычьим пузырем, заплыло жиром и намертво въевшейся пылью. За стойкой устроился потный широкобородый целовальник в рубахе с косым воротом – стеклянный стакашек тонул в лапище, поросшей черным волосом. Народу в кабаке было много, чадно, шумно – кто кореша за грудки хватал, кто песни орал, кто девку блудную (на том языке, «блядскую жонку») в углу лапал.

«Нда, заведение… – хмыкнул Андрей про себя. – А наш притончик гонит самогончик!» Увидев свободный стол, Андрей уселся за него, кинув тюк на лавку. Мастер подошел к стойке, спросив «мерзавчик»– малую бутыль зеленого вина, к нему горячих пирогов с капустой и копченой ряпушки – мелкой енисейской селедки.

– Чена бы сюда. Ему все злачные места как дом родной, – заметил господин Ли Ван Вэй, поставив все на стол, – ну да ладно, он свое возьмет. Что ж, с возвращением тебя! – набулькав водки, китаец поднял стаканчик.

– Все-таки с возвращением? – спросил Андрей, чокаясь и закусывая вкусной рыбкой.

– А как же!

– Может, вы и правы, – начал было Андрей и замолк, оглянувшись на соседний стол.

– Эй, дед! – грубо поинтересовались оттуда. – В лоб хошь?

За столом устроились трое «братков», намерения которых читались без всякой телепатии. Не хотелось приезд в родной город начинать с банального мордобоя. Может, Мастер подскажет, как лучше себя вести – судя по всему, господин Ли Ван Вэй не новичок в подобных заведениях. А главное, он явно знал, зачем они зашли в этот кабак.

– Это мне или вам? – спросил Андрей Мастера.

– Вот и разберись, – спокойно посоветовал тот, – но помни: без убийства! А я отойду на минутку-другую, потолкую с этим почтенным человеком, – кивнул он в сторону красномордого целовальника, который стоял, широко раскинув руки и уперев в засаленную стойку пудовые кулаки.

Краем глаза Андрей оглядел гадюшник и ситуация ему не понравилась: фон происходящего непотребства как-то изменился, словно изогнувшись вокруг их столика. Ближе всего сидел темноволосый курчавый парень с длинными усами и колючим небритым подбородком. Жиган – так мысленно назвал его Андрей, – сощурив и без того узкие глаза, недобро поглядывал в спину Мастеру, мирно облокотившемуся на стойку.

– Поднес бы стакашек-то, – ухмыляясь, бросил он Андрею, на секунду нагнувшись и не показывая больше правой руки.

– Да уж нет ничего. – Андрей неторопливо поднял бутыль, демонстративно выплеснув остатки в свой стакан.

– Ну дак ишшо возьми, – посоветовал чернявый.

Пара его дружков придвинулась ближе. Один из них левой рукой придерживал что-то похожее на «гасило»– кистень, спрятанный в рукаве. Как тут дерутся, когда начинают – черт их разберет! Бьют обычно внезапно, но для опытного глаза мелкие признаки все же могут указать начало атаки.

– Денег нет, – примиряюще улыбнулся Андрей. Может, удастся спустить ситуацию «на базаре»?

– Дак у ево есть, – указал Жиган на Мастера, с явным намерением заставить Андрея отвернуться.

– У кого? – переспросил Андрей, отворачиваясь и краем глаза замечая выброшенную вперед руку. Уйдя от кривого засапожного ножа, он выплеснул содержимое своего стакана в лицо чернявому. Кыргыз на свадьбе промахнулся, а Андрей попал точно – это стандартный, многократно отработанный прием ресторанных драк. Крепкое спиртное ударило в глаза Жигану, на несколько мгновений лишив того зрения. Кинувшегося дружка Андрей встретил ребром оловянной тарелки в переносицу; другой кореш, неуклюже махнув гасилом, едва успел отскочить от тяжелого стола, пинком отправленного в его сторону. «Ну что, уроды, – драку заказывали?!»

В кабаке поднялся общий рев, разверзшиеся пасти угрожающе захрипели из-за лохматых бород. «Сейчас кодлой кинутся!» Заметив, что чернявый ощупью ищет нож, Андрей схватил за горло бутыль и обеспечил себя розочкой, резко, без замаха, ахнув в жи-ганский лоб. Толстое стекло не разбилось сразу – рука Андрея привыкла к современной, более тонкой посуде, так что пришлось добавить еще и по затылку. Жиган мешком сполз на пол, водка потекла по грязным кудрям, смешиваясь с кровью и осколками стекла.

– Уби-и-или!! – послышался бабий визг откуда-то из угла. – Гришку убили! Ярыжек кличьте!

Перекинув розочку в левую руку, Андрей правой схватил за ножку тяжелую табуретку и со всего размаха отправил ее на крик. В углу затихло.

– Ну что, будем культурно отдыхать? – обратился он к присутствующим, покачивая розочкой. – Или как?

Кодла опасливо оттянулась, в свою очередь выставив ножи. Андрей подтянул ногой еще один табурет.

– Э-э-э, охолонись-ка малость! – раздался сзади неторопливый бас целовальника.

– Простите, это вы мне? – вежливо осведомился Андрей.

– Кому ишшо? Сядь, кому сказано! Дунька, не ори! Вы двое, – скомандовал кабатчик Тришкиным корешам, – волоките малого в чулан. Полежит малость, глядишь, и оклемается. А и подохнет, невелика потеря.

Гришку унесли. Дунька, подшибленная табуретом, тихо подвывала в углу, а публика, получив для успокоения «бутыл» за счет Мастера, снова загудела обычным кабацким гудом.

– Я полагаю, мы договорились? – словно ничего не случилось, закончил разговор китаец.

– Покажь сукнецо-то, – как из бочки, прогудел целовальник.

Китаец сделал знак Андрею, тот швырнул тюк на стойку, а мужик, ловко поймав его, вытянул кусок ткани.

– Лады! Баба моя сукно сторгует. Маланья! – рявкнул он в другую дверь, откуда шустро высунулась девчонка лет десяти. – Покажь мужикам избенку, да сразу назад, не то ухи оборву!

В дальнем от стойки углу снова послышалось рычанье, мелькнули ножи – похоже, завсегдатаи не поделили Дуньку. Прошлая драка якобы забыта, и на Андрея никто не обращал внимания. Впрочем, исходя из своего опыта, он в это не верил. «Миром такое не кончается. Что-нибудь да будет».