Текст книги "Китайская петля"

Автор книги: Вячеслав Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Глава тридцать пятая

– Ну, – довольно сказал Мастер, отойдя от стойки, – кажется, двинулись дела. Вставай, нам пора!

Захватив бутылку с закуской для Чена и оставив тюк с тканью, Андрей с Мастером вышли из кабака. Уже наступил вечер: на востоке светилось проясневшее небо, подпертое темным конусом Николасвской сопки. Тесовые кровли смутно вздымались в густеющей тени, самые высокие по острым конькам были еще подрумянены закатом. Тяжелый оранжевый свет залил Караульную гору, рассеченную резкими тенями каменных бугров и оврагов.

Сзади приблизился дробный копытный перестук, и их обогнал десяток всадников. Бородатые казаки на ходу покачивали пиками, за спинами болтались пищали в кожаных чехлах. Кафтаны у всех были одинаковые, а вот доспех разномастный: у кого кольчуга, у кого кожаный куяк с нашитыми пластинами железа, у кого «бумажник»– толстый простеганный кафтан.

– У кыргызов доспехи лучше, – отметил Мастер. – И пищали у них есть. И кони хороши. По сравнению с казаками, кыргызы выглядят как настоящая, регулярная армия. Чем же эти сильнее?

– А они сильнее?

– История показывает, что да. Вот только чем?

– Скоро увидим.

– Думаешь? – Китаец, повернув голову, с любопытством поглядел на Андрея.

«А что, есть сомнения?»– подумал тот.

– Думаю, да. Да и вы так же думаете. Кыргызы-то не зря войско собирают.

– Вон ты о чем… – протянул господин Ли Ван Вэй, – ты уж лучше помалкивай.

– Да мне-то что.

Пожав плечами, Андрей двинулся под гору, к рядам молчаливых черных лодок. Ему было ясно, что действия по «корректировке» волны событий развернутся именно здесь, и связано это с кыргызским походом. Хорошо бы наметить какой-нибудь план действий. Но для этого нужно было угадать, что именно планирует Мастер. Помочь взять город, который, судя по историческим документам, ни разу не был взят? Вмешаться – и тем самым изменить историю? Но как именно?

Интересно, почему Чен остался в лодке? И что он делал, пока Андрей кулаками в кабаке махал? Судя по виду «любимого ученика», ни хрена тот не делал.

– Ну, как ты тут? – спросил Мастер заспанного Чена, когда тот, протирая глаза и отмахиваясь от комаров, высунулся из лодки.

– Ребята, какие тут девки – кровь с молоком! Глазки, зубки, титьки! Завтра мы…

– Как говорил Сунь Цзы: «Красивых дев надо дарить врагу, ибо они могут заткнуть рот умным советникам», – прервал его господин Ли Ван Вэй.

– А это кто такая? – Чен кивнул на Малашу, девчонку целовальника.

– Мы сняли дом, она нас туда отведет, – пояснил Мастер. – А ты остаешься здесь, караулить лодку. Ясно?

– Ясно, Ши-фу.

– Пошли, што ль, дедушка! – переступала с ноги на ногу Малаша, нетерпеливо дергая Мастера за рукав. – Пошли, не то тятька ухи крутить зачнет!

– Идем-идем, – успокоил ее китаец, ласково погладив по светлым волосам.

«Интересно, есть ли у него дети? – подумал Андрей про господина Ли Ван Вэя. – А вдруг Чен его сын – для полного счастья… Хотя нет, вряд ли. Сходства ни малейшего».

«Дом» оказался покосившейся избенкой с завалинками, густо поросшими травой. Внутри – земляной пол, пара лавок, застеленных тряпьем, вместо печи очаг, кое-как обложенный камнем. Андрей походил, потрогал, посмотрел.

– Что думаешь? – поинтересовался Мастер.

– Фигвам. Сибирская национальная изба.

– Что-что?

– Жить можно, говорю.

Жить, в общем, действительно было можно. Под лавкой нашлись дрова, была и вода в кадушке.

За окном опустилась ночь, внутри затрещал огонь, облизывая закопченный бок казана; дым поднимался к потолку, густо-черному от сажи, и вытягивался наружу сквозь узкое волоковое оконце. Андрей сидел, охватив руками колени, и неотрывно смотрел на пламя.

– Что ты там видишь? – спросил Мастер.

– Честно ответить?

– Как хочешь.

– Аграфену. Ответ нечестный.

Мастер коротко усмехнулся, точно как в кабаке перед дракой:

– Она тебе нравится?

– Красивая женщина. Рыжая, сероглазая. Вам, китайцам, этого не понять.

– Все мы понимаем. А вот у Ханаа глаза темные, как черемуха. Разве они хуже?

– Тоже симпатичная девчушка. Вам больше нравится?

– Обе хороши. И похожи.

– Это чем же?

– Судьбой.

Шинкарев не понял. С его точки зрения, между безмужней староверкой и юной степной «аристократкой», женой Кистима, ничего общего быть не могло. Но спорить не стал. О чем тут спорить?

– Попробуй-ка, чай заварился? – спокойно сказал Мастер.

С чаем подъели, что еще осталось со скита; потом, налив еще по чашке, устроились в темноте, глядя на огненные змейки, перебегавшие по малиновым буграм догоравших поленьев.

Спустя некоторое время китаец сказал:

– Ты прошел три стихии: «Землю», «Ветер»и «Воду». Осталась последняя – «Огонь». Две из них приняли тебя. Одна – нет. Это поправимо, если «Огонь» тебя примет.

– А если – нет.

– Тогда все погибло.

– Все?

– Для тебя – все.

– Что я должен сделать? – спросил Андрей. Если китаец хочет его припугнуть – на здоровье. Только чтоб напугать Андрея, одних слов маловато будет.

– Сделать? Ты должен СМОЧЬ. Кто сможет гореть, не сжигая себя, тот способен постичь Путь воина. Способен, но не всегда постигает.

– В чем суть боевого «Огня»?

– Бешенство. Гнев. Ярость. Бой насмерть, не чувствуя боли.

– А практически? Когда лучше входить в состояние «Огня»?

– В безвыходном положении, когда терять уже нечего. В коротком бою, например, для того, чтобы прорваться в укрытие. В закрытом помещении, когда ты уверен, что к противникам не подойдет подкрепление.

– Почему?

– Потому что настоящий «Огонь» отнимает очень много энергии. После боя ты будешь абсолютно без сил. И без сознания, скорее всего. Если ты вышел из «Огня», снова «разжечь» его почти невозможно.

– А как выходить из «Огня»?

– «Водой». Мягкостью.

– Понятно. Вы говорили о «гуань-тоу», «затруднительном положении». Это как-то связано?

– Именно в «гуань-тоу» ты должен войти в «Огонь».

– Значит, войти в «Огонь»… Странно… Я думал, мы должны что-то точно рассчитать. Какое-то конкретное действие, толчок, изменяющий «волну времени». Математически точно рассчитанный. Разве не так?

– Математически… – в голосе Мастера послышался скепсис. – «Тот, кто хочет улучшить счастливый момент, за год ни одного дела не сделает»– так, помнится, говорил литератор Се Чжаочжэ. Будь все дело в математике, ты бы сюда не попал. Мне бы и Чена хватило.

– Ну, а Чен? – поинтересовался Шинкарев с долей ревности, – он проходил «затруднительное положение»? И эти стихии – он испытал себя в них?

– Что тебе Чен? Думай о себе, не о Чене. Знаешь что – давай. – ка спать. Поздно уже, а завтра трудный день.

– Спокойной ночи, Ши-фу.

За окном тихо зашелестело. Андрей поднялся, приоткрыл дверь – с шумом дождя ворвался сильный запах травы, недалекой реки, прибитой дорожной пыли. Выйдя и постояв пару минут снаружи, Андрей вернулся в избу и снова устроился на своей шубе. Спать не хотелось. Кыргызский поход, ряд готовых лодок в раскольничьем скиту, знание Мастера о том, где можно купить «огненный бой»в Красноярске… Что же делать? «К Выропаеву зайти? Ладно, завтра», – решил он и заснул.

Глава тридцать шестая

Ранним утром густой туман поплыл над темной водой Енисея, роса упала на серую гальку, темные бревна городских стен, узкие листья береговых тальников. Скрипнула дверь покосившейся избушки, и на берегу показался невысокий пожилой китаец, одетый в простые темные штаны и такую же куртку с узелками вместо пуговиц. Чуть согнув в коленях ноги, он повернулся лицом к востоку, смутно розовеющему сквозь туман, и начал традиционные утренние упражнения. Заводя руки над головой, господин Ли Ван Вэй «снимал» Янь-энергию Небес. Проводя кисти по кругу перед собой на уровне пояса-груди, он «вытягивал» Инь-энергию Земли.

«Небо черное, Земля желтая, Небо круглое, Земля квадратная»– так говорила древняя китайская космология.

Взяв энергию Земли и Неба, господин Ли Ван Вэй собрал ее в «сияющий цветок», то сжимая кисти в шарик перед грудью, то снова разводя их по диагонали.

Закончив, он еще раз взглянул на солнце, чей сияющий оранжево-красный край показался из-за темной заречной сопки. Почтенный китайский господин направился в обход енисейского мыса, мимо пристани, где в кормовом балагане их долбленки безмятежно спал Чен. На сегодняшний день было намечено много дел, в некоторых Чену предстояло сыграть важную роль.

Но вот роль Андрея Мастеру была еще неясна. Судя по всему, тот не желал быть просто кулаком, вбивающим в косную жизнь замыслы китайского мудреца. Но кем тогда? Скорее всего, круг всеобщих перемен сам повернется и найдет для него нужное место. Господин Ли Ван Вэй остановился на этой мысли, как раз подойдя к воротам в стене Большого города.

Солнечный луч, пройдя сквозь дырку в мутном оконном пузыре, острой стрелкой стоял в темном воздухе избы, оканчиваясь круглым зайчиком. Медленно двигаясь по полу, светлый кругляш наполз на лицо Андрея и разбудил его. Мастер ушел, оставив на столе несколько серебряных денежек – «суточные». Хлебнув холодного чаю из котелка, Андрей помыл посуду, как смог, прибрал избенку. Закончив уборку, задвинул наружную щеколду и направился в город.

Ясное и чистое утро уже накалялось полуденным жаром. От реки слышался стук вальков – там, на низких мостках, расселась цветная бабья клумба: белые рубахи с широкими рукавами, темные ситцевые сарафаны и фартуки с мелкими белыми цветами, розовые, красные, темно-синие платки. Из-под платков виднелись круглые загорелые лица, потные лбы, блестящие на ярком солнце. Однако, поднимаясь по крутому взвозу, Шинкарев не особенно всматривался в окружающее: он размышлял.

В ворота втекала густая толпа, направляясь по улице в сторону рынка. На всякий случай придерживая карман, Андрей, без особых намерений, тоже двинулся на торг – сегодня открылась ярмарка.

Купив в обжорном ряду горячего медового сбитня и пирог с зайчатиной (сбитенщик дал сдачу медными денежками – обсчитал ли, нет, черт его знает), Шинкарев прошел меховым рядом. Укрытые от солнца, под навесами красовались меха собольи, куньи, лисы черные и красные, белка в розни и сшитыми мехами, бобры, песцы черные и белые, зайцы и волки, горные барсы и даже барбы (тигры). Со всего Саянского нагорья стекались в Красноярск меха – лучшие, понятно, в цареву казну (…сколь числом придет в году, того описати не в память, а чаять тое казны приходу в год боле шти сот тыщ рублев – ..), да и базару оставалось довольно…

А ведь недавно еще все это были кыргызские угодья, их кыштыми – саянские шорцы и койбалы – меховой «алдан»в Хоорай посылали. Смирятся кыргызские тайши с такой потерей? На-ко, выкуси – смирятся они! Значит, в который раз жди войны.

А на торжище стоял шум, толчея, гомон. Пьяненький мужичонка тренькал на балалайке, веселил народ:

Чаще-почаще, что кому послаще:

Кому сахар и медок, кому бабий передок

Пушной ряд окончился, пошел красный товар: сукно цветное, «каменье-одекуй» (бисер), посуда медная и оловянная, уздечки наборные, узорные попоны и много еще чего. Тюменские ковры – на черном поле огромные красно-белые розы и зеленый виноград – розан мой алый, виноград зеленый… Вот и их ткань продавалась и, как видно, неплохо. Но Андрей не стал подходить к целовальниковой жене – разбитной сибирячке в цветастом платке. У него появилась мысль – купить подарок Рыжей, может, бусы какие-нибудь; да только не знал, хватит ли на это его денежек.

Кончился и красный товар, пошел одежный ряд – порты, рубахи, кожаные сапоги (сибиряки лаптей не носили), кафтаны, пестрый женский наряд.

– Ай, хорош азямчик! Глянь-ко! – протянул какой-то мужичок Андрею длиннополый, теплый кафтан.

– Мне такой же, но с перламутровыми пуговицами, – машинально бросил тот, занятый мыслями о кыргызах.

«Хочет ли Ши-фу отдать им город, ни разу не взятый, согласно известным сведениям? Много ли стоят известные сведения? Можно ли это допустить?»

Андрей повернул в сторону конских рядов, не заметив, как из-за кафтанного ряда за ним осторожно скользнул мужчина, одетый в старый казацкий кафтан, продранный на локтях. На переносице запеклась большая багровая корка – след крепкого удара, полученного не далее как вчера.

Войдя в город на рассвете, господин Ли Ван Вэй сразу направился на Посад. Свой путь он сверял со «схемой», грубо нацарапанной на куске бересты, который он получил от староверческого старосты. Подойдя к нужной калитке, посол Его императорского величества, господин Ли Ван Вэй стукнул несколько раз витым железным кольцом.

– Кто там? – послышался неприветливый бабий голос из-за высоких ворот.

– Мне нужен Михаил, – вежливо ответил Мастер.

– Нету Мишки. В Енисейск за товаром уехамши.

– А когда он вернется?

– Да кто ж ево знат – неделю проездит, не то и две.

– Кто-нибудь его заменяет в торговле?

– Никто не заменят – то дела евонные. Иди отсель, мил человек, не знам я ничево.

Навестив Чена, Мастер направился к Малому городу. Пройдя Посад, он вышел к открытому месту, где рядами были вкопаны вертикальные столбы – надолбы. За надолбами шел глубокий ров, за которым поднималась высокая крепостная стена. Верхняя часть ее выступала вперед, образуя боевые навесы – «обламы».

Тяжелые серебристо-серые бревна отчетливо рисовались в густом синем небе, дальние башни – квадратные, с четырехскатными тесовыми крышами и малыми островерхими башенками наверху, – виделись уже туманно-голубыми, полурастворенными в теплом воздухе. В центральной Преображенской башне были открыты ворота, сбитые из листвяжных плах в три пальца толщиной, стянутых широкими железными полосами и скобами.

– Куды прешь? – опустив бердыш, поинтересовался воротный.

– Мне к воеводе, по важному делу.

– Сабля али пистоль при себе имется?

– Вот. – Китаец показал широкую китайскую саблю в черных кожаных ножнах с узорными бронзовыми петлями. – Но я не воин и не умею рубиться, как вы, доблестный альт.

Караульный поскреб в затылке.

– Ладно, проходь.

Войдя в ворота, китаец внимательно огляделся, накрепко запоминая увиденное. Рубленые крепостные стены, или «городни», образовывали внутри стены прямоугольные клети, заполненные хозяйственными, складскими, а частью жилыми помещениями крепостного гарнизона. Внутри острога стояло несколько строений: «съезжая изба»– крепостная тюрьма, «приказная изба»– воеводская канцелярия, «государевы анбары»– склады собранной пушной дани, где она хранилась перед отправкой в Москву. Еще в остроге имелась рубленая церковь и «жилая изба», в которой жили «аманаты»– заложники туземных данников. Во всем чувствовались сила и порядок крепости, готовой в любой момент сесть в осаду. Немного постояв, господин Ли Ван Вэй решительно направился к приказной избе.

После ухода Мастера, еще немного соснув в балаганчике, Чен ополоснул лицо в потеплевшей енисейской воде, подошел к уже знакомому пристанскому сторожу, дал тому копейку и поручил поглядывать за лодкой. Сам же направился в город. По описанию господина Ли Ван Вэя найдя вчерашний кабак, Чен вошел внутрь и взял чекушку у целовальника, предложив и тому выпить.

– Не пью я до обедни. Жена узнат, враз во власы вцепится – аспид, не баба!

– Сочувствую. Ну, тогда твое здоровье!

– Буди и ты здрав, коль человек хороший.

– А если плохой?

– А плохой дак подохни, я жалеть не буду.

– Понял. А вот вчера у вас в чуланчике был один плохой, Гришкой звали. Он как, жив еще?

– Да што ж ему, варнаку, зделатца? Чен набулькал еще стаканчик.

– Хотелось бы с ним потолковать.

– Толкуй, мне што?

Он открыл дверь чуланчика:

– Гришка, подыми харю-то! Дело до тебя есть.

Спящий мордой вниз Жиган поднял кудлатую голову, небрежно перемотанную какой-то тряпкой:

– Вина дай, – прохрипел он спросонья.

– Пожалуйста. – Чен с улыбкой поднес налитый стаканчик.

Тот опрокинул, дернув выступающим кадыком:

– Ишшо!

– Вот. – Чен снова поднес ему, теперь только треть стакана. – Остальное после нашего разговора.

– Чево надоть?

– Судя по вашему виду, вы деловой человек.

– Ча-а-во? – непонимающе протянул Жиган.

– Выропаева знаешь? – совсем другим тоном, коротко и жестко спросил Чен.

– Кто ж Мишку не знат. Шшипнуть ево, што ль?

– Бабу свою щипай. Знаешь, чем торгует Выропаев?

– Дак много чем…

– А мне много не надо. Ты что, еще не понял?

– Бона што… – догадавшись, протянул чернявый, – хошь «слово и дело государево»? На остроге прознают, враз на дыбу подвесят!

– Не узнают. А мы не поскупимся. Давай еще, – плеснул он в стакан, – и я с тобой.

– Припасу у меня нету…

– А сами пищали? – Чен сел на солому рядом с Жиганом.

– Рушницы-то? Поишшем. Казакам на острог невдаве новые прислали – «кремневки». Хороши, собаки! Дак они стары-то пишшали, «фитильные», по указу и поломали.

– Все поломали?

– По росписи все. – Жиган помотал головой, что-то соображая. – Значится, двадцать «фитильных», по два рубли за штуку. Годится?

– Пойдет. – Чен поднялся.

– Погодь! Окромя денег, ты мне добро зделашь.

– Что за добро?

– Вишь, как меня, – показал он на замотанную голову, – моим же бутылом приложили. Курвенок один. Дак ты тово курвенка мне подвесть должен, я ему из спины ремни резать буду. А иначе те рушниц не видать, а видать «слово и дело». Понял?

– Откуда ты знаешь, что я с ним знаком?

– Толкуй! Дак ты понял?

Чен погладил широкий выбритый лоб.

– Договорились. Как ты дашь знать, что товар готов?

– Уж дам, не беспокойсь!

Оставив Гришке бутылку, Чен в раздумье вышел на улицу. Сдать Андрея? Плохо. Очень плохо. А если по-другому не получится? Так или иначе, надо было говорить с Мастером.

Пройдя одежный ряд, Андрей почувствовал запах пота, услышал негромкое ржанье конского ряда. В ряду стояли разные кони: коренастые злые киргизы из хоорайских степей, северорусские Пегашки и Карьки, приведенные в далекую Сибирь из Холмогорья, дорогие аргамаки, пригнанные из Средней Азии. Засмотревшись на лошадей, Андрей лишь в последний момент почувствовал бросок чьей-то тени ему под ноги. Не раздумывая, он ушел кувырком. Больная левая рука несколько задержалась с подкатом, и запястье, защищенное кольчужным браслетом, попало под удар ножа. Острый конец оцарапал руку, но не более того. Вскочив, Андрей увидел одного из вчерашних Гришкиных дружков, готового снова броситься с ножом.

Вопрос первый: один ли он здесь? Это вряд ли. Топором в спину, колом по загривку – запросто. Андрей крутнул головой, осматриваясь, и вдруг узкая черная петля змеей захлестнула Тришкиного дружка. Тот выронил нож, грохнулся, и его тут же поволокло по грязи. Андрей поднял глаза – и увидел сухощавого азиата в простом темном халате и матерчатой кыргызской шляпе с загнутыми ушами.

– Кистим!! Вот те на! Ты как здесь? – не скрывая удивления, воскликнул Шинкарев.

– Ярмарка, – пожав плечами, спокойно ответил тот, – коней продаем.

Брезгливо сдернув аркан, он медленно сматывал его, пока нападавший уползал куда-то, пробираясь меж конскими ногами, весь перепачканный пылью и навозом.

– Пойдем, айрану выпьем. Поговорить надо, – предложил Кистим.

– Пойдем.

Кистим спешился, и они с Андреем отошли к юрте, поставленной недалеко от конского ряда. Внутри, за войлочной полостью гомон ярмарки мгновенно отступил куда-то. Тут было чисто, сумрачно, приятно пахло овечьей шерстью. Кистим достал кожаный мех с айраном и пригласил Андрея присесть на кошму.

Приказная изба была одноэтажной, но высокой, поставленной на подклет. Внутрь вела крытая лестница с навесом над крыльцом. В передней горнице, «приемной» воеводы, по стенам стояли лавки. Сейчас горница была пуста, сквозь дверь, приоткрытую во вторую горницу, где работали воевода с подьячим (дьяка Красноярску не полагалось no-малости), виделся длинный стол и деревянный стул-складень, на котором лежала баранья шкура. В углу комнаты была устроена большая печь, облицованная муравленными изразцами, доставленными из России, – на блестящих квадратах гарцевали всадники с копьями, скалились диковинные звери с рогами, широко распустили паруса круглые голландские кораблики.

Воевода Никита Иванович Карамышев, одетый в серый кафтан с длинным отложным воротником в мелкую синюю клетку, был густобород, высок и широкоплеч. Над пушистыми усами нависал широкий «утиный» нос, маленькие глаза прятались под тяжелыми бровями.

Воевода диктовал письмо в Тюмень, о постоянной острожной напасти – кыргызах: «…По вся годы в работное и летнее время хлебного жнитва и сенокосу приходят кыргызы под Красноярской войною, а в иные времена посылают для отгону всякого скота малое число воровских улусных людей, селы и деревни жгут и всякий скот отгоняют, и людей побивают…»

Темно-золотистые пластинки слюды, вставленной в свинцовые переплеты, пропускали мало света, и потому у стола подьячего одна оконная створка была распахнута. На столе были разложены принадлежности для письма: стопа нарезанной чистой бумаги, медная чернильница с пером, баночка с киноварью для заглавных буквиц, песочница с мелким песком, чистая тряпица – обтирать перо. Написав оригинал документа – «отписку»и архивную копию – «список», подьячий посыпал их мелким песком, затем сдул его и передал документы на подпись.

– Все, што ль, на севодни? – подписывая, спросил воевода. – А то на ярмонку сходить.

– Один сидит, вродь как не нашенский, – кивком головы указал подьячий.

– Пушшай заходит.

Вежливо поклонившись в дверях, господин Ли Ван Вэй прошел в присутствие и сел на табуретку, придвинутую к столу.

– Назовись – кто таков, откуль прибыл? – приказал воевода.

Господин Ли Ван Вэй представился, подьячий записал аккуратно.

– Ну, и што у тя за дело?

– Будучи проездом у кыргызского хана, слышал я, что один из ясачных качинских родов собирается отойти в степь. Хан уже выделил им землю.

– Ох, шатуны ети… – вздохнул воевода, – прям беда с имя. А што за род и куды пойтить намылился?

– Скоро в Красноярский острог должен прибыть мой человек, он сообщит точнее, а я без задержки передам.

– А я вот слыхал, што войско хан собирает. Ста-ло-ть, жди ево вскорости. А?

Простодушные глаза воеводы встретились с веселыми и честными глазами китайца – похоже, собеседники оказались достойными друг друга.

– Собирает, но против джунгар. Джунгарский хунтайджи намерен отправить войско на Хоорайю.

– Вот оно што… – покачал головой Никита Иванович, – а как же Алтын-ханы мунгальские? Кыргызы ж у мунгалов под рукой ходют.

– Монголия слабеет, достопочтимый воевода, Джунгария же с каждым днем усиливается. Но кыргызы боятся джунгар и не хотят видеть их своими господами, – вежливо пояснил господин Ли Ван Вэй.

– Правильно боятся. Слышь-ка, – воевода грузно обернулся к подьячему, – ты не пиши пока, а што написал, то порви. Уж больно дело темное. А не врешь ты? – снова обратился он к китайцу. – Зачем те нас-то упреждать?

– Исключительно в порядке доброй воли, проявляемой императором Китая по отношению к дружественной Московии.

– Уж конешно, без вас тут никак. Пусти козла в огород…

– Чтобы вы могли удостовериться в нашей искренности, я намереваюсь сообщить вам следующее… – низко наклонившись к уху воеводы, господин Ли Ван Вэй тихо прошептал что-то.

Воевода задумался, потом ответил:

– Ладно, глянем, каков ты гусь. А коли врешь, дак на дыбу подвесим, у нас это не долго. Понял?

– Вполне. На этом разрешите откланяться, достопочтимый воевода.

Китаец поклонился.

– Иди уж, – махнул рукой Никита Иванович, – один черт не по Уставу посольскому кланяться, ни большой, ни малый поклон не разбирать. Ох вы, бусурмане… – Воевода зевнул, перекрестив рот. – Ладно, на ярмонку пойду.

Усмехнувшись в редкие усы при поклоне, китаец отступил в переднюю горницу, воевода вышел за ним на крыльцо. Яркий день разогрелся. Над темными острожными стенами, в голубой выси плавала вершина Караульной сопки, подрагивая в горячем воздухе. По крепостному двору, заросшему низкой травой, шел высокий худой человек в иноземном наряде – темном суконном кафтане и высоких сапогах-ботфортах с начищенными латунными пряжками.

– Бона, глянь-ка, – указал воевода господину Ли Ван Вэю, – немец наш шкандыбат, Францем зовут. У ляхов был, по хохлам из пушек палил, да взяли ево под Белой Церковью. Богдашка Хмельницкий взял, гетман хохляцкий. Слыхал, небось, про такого?

– При императорском дворе известно про Хмельницкого и унию Московии с Украиной.

– Ну куды ни плюнь, все-то вы знаете!

– Мир тесен, достопочтимый воевода. А это ваш единственный человек с польской войны?

– Ишшо полковник хохляцкий есть, Васька Многогрешный. За татьбу невдаве прислан, ноне в клети сидит. Думаю вот, што с им делать. Слышь, Франтиш-ка, как дела у тя?

Франц подошел, щелкнул каблуками.

– Das ist Ordimg! Порьядок!

– A y нас вон кыштыми в степь подалися. Што делать-то будем?

– Kommand слать, Herr Kommendant! Кыштым должен arbeiten! А на кыргыза рейтар надо.

– Ну, это ты врешь! Рейтар кыргызина в поле нипочем не достанет – тяжел больно. Тут гусары надобны, как у поляков, да где ж их взять-то? Ладно, – обернулся воевода к китайцу, – скоро увидим, врешь ты аль нет. Иди покуль, глянь на ярмонку нашу, а я с тобой не пойду – на остроге ишшо пройтись надобно.

– Ну, как твоя жена? – спросил Андрей, приняв от Кистима пиалу с белым айраном.

– Боится. Войны боится.

– Вы уйдете в степь?

– Думаем вот, как лучше. Может, сюда, на Красный Яр, если казаки от кыргызов помогут.

– Зачем вам от кыргызов помогать? Вы же друзья с ними. Ты, вон, к хану ездил.

– Ездил, да… – вздохнул Кистим, – можно и к хану. Только скоро в степь джунгары придут, скажут: «Давай ясак, давай людей, много людей – женщин для работы, мужчин для войска». Кыргызы в Джунгарию не пойдут, нас пошлют.

«Вроде все сходится – и Ши-фу говорил о том же».

– Ну, а я тебе зачем?

– К воеводе пойдем. Скажу, чтобы сюда, на Красный Яр, нас пустил. Ты по-русски говоришь, помогать будешь. Пойдем?

– Пойдем, почему нет?

– А как твое дело?

– Какое дело? – не понял Андрей.

– Ты от своего народа приехал, ханьца увидеть. Что решили? Вместе с урусом воевать?

«Точно!»– Андрей же зимой послом представился. Сейчас он решил отстраниться.

– Что должен был сказать, то сказал. А так я же лекарь, о лекарском деле говорить приехал. Травами ханьцы лечат, я не умею.

– Травы да, хорошо будет, – с готовностью согласился Кистим, вероятно, так же не поверив ему, как не поверил и зимой.

Выйдя из юрты и перейдя торг, они прошли узкой улочкой, изогнувшейся в направлении Малого города. Вглядевшись в народ, входящий-выходящий из острога, Кистим вдруг резко завернул обратно.

– Ты чего? – удивленно рпросил Андрей.

– Так, дело одно забыл. Завтра к воеводе пойдем.

Андрей увидел Мастера, выходящего из крепостных ворот. Дело в этом?

– А где встретимся? – спросил он Кистима.

– У коней. Иди, иди – завтра пойдем!

Пожав плечами, Шинкарев повернулся было, но Кистим остановил его:

– Адерей!

– Что еще?

Кистим помялся, не решаясь сказать, потом произнес:

– Узнай, зачем твой ханец к воеводе ходил. Мне скажи завтра, хорошо?

– Попробую. Ладно, пойду я.

Андрей перешел открытое место перед крепостными стенами и подошел к китайцу.

– Добрый день, Ши-фу!

– А, это ты, – ответил китаец, судя по голосу, явно пребывающий в хорошем настроении, – пошли, на рынке потолкаемся.

– Угадайте, кто здесь? – поддержав веселый тон, спросил Андрей.

– Ну?

– Кистим. Коней продает.

– Ты с ним говорил? – Мастер быстро обернулся, глаза его вдруг стали серьезными и жесткими.

– Конечно, говорил. Вот только что.

– О чем? – веселье исчезло и в голосе.

– Он собирается к воеводе, говорить о переходе своего рода под Красный Яр.

– Вот как…

Они снова вошли на торг, проталкиваясь сквозь толпу.

– Как ты думаешь, – выйдя на свободный пятачок, снова спросил Мастер, – правду он говорит или просто отвлекает внимание красноярцев, выигрывая время для перехода в Хоорай?

– Он говорил, что его род боится уходить в степь из-за джунгар. Но когда Кистим увидел вас выходящим из ворот, он вдруг отказался идти к воеводе. А вы были у воеводы?

– Был. Так, ничего интересного, – в голосе китайца снова появилось веселое, ничем не омраченное спокойствие. – О, да тут цирк! Давай-ка глянем.

В окружении плотного кольца зевак, сквозь которых они с трудом протолкались в первый ряд, широкими крадущимися шагами прохаживался Чен. Его гладкий смуглый торс, мощный, но почти лишенный мускульного рельефа, двигался волнообразно, словно пропуская через себя невидимые импульсы. Отставив какую-то чашечку, он закинул голову, поднеся ко рту тлеющий фитиль, и изо рта его вырвалась длинная струя пламени. Зеваки ахнули и тут же, протягивая старую войлочную шляпу, по кругу побежала шустрая целовальникова Малашка.

– Кидай денежку-то, сюды кидай, што гляделки выпучил! – строго внушала она зрителям, дергая их за полы. Позвякивая тяжело и солидно, шляпа уже оттягивала тонкие девчоночьи руки.

– А сейчас – «железная рубаха»! – объявил Чен следующий номер.

В кольцо зрителей вошел здоровенный мужик, волоча за собой длинную, груботесаную оглоблю.

– Зашибу-кось… – с сомнением протянул он, оглядывая Чена.

– Давай, давай!

Чен слегка наклонил голову, мужик размахнулся и, крякнув, что есть силы опустил лесину на бритый китайский лоб. Хрясь! – толстая оглобля переломилась, отлетевшей половиной чуть не пришибив какую-то бабу, а Чен, присев в коленях и приставив кулаки к бокам, взревел, как дикий зверь, и тут же снова отправил девчонку по кругу.

– Мне Крыса говорила… – попытался вспомнить Андрей, коснувшись пальцами виска, – «Миру нужны люди с чугунными лбами». По ее словам, так сказал Альберт Швейцер.

– По-моему, он имел в виду нечто иное, – ответил господин Ли Ван Вэй, глядя на лоб Чена, на котором оглобля не оставила никаких следов.

– Эй, Чен! – Мастер коротко и резко щелкнул пальцами. – Концерт окончен!

Поклонившись зрителям, Чен вышел из круга, при этом легким, почти неуловимым движением смахнул с пояса чей-то кожаный полукруглый кошелек, украшенный выдавленными полосками.

Выйдя с торжища, все четверо (девчонка уцепилась за руку Мастера, к которому она еще вчера почувствовала расположение) направились уже проторенной дорогой – в кабак.