Текст книги "Пять бессмертных (Т. II)"

Автор книги: Всеволод Валюсинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Всеволод Валюсинский
ПЯТЬ БЕССМЕРТНЫХ
Роман
Т. II

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Десятилетия шли за десятилетиями. Бессмертные жили среди людей. Никто не знал, что они бессмертны. Только внешность их поражала окружающих и заставляла чувствовать себя неловко. Никто не мог выносить холодного взгляда их странных глаз. Особая красота и утонченность лиц резко отличала их от остальных людей. Постоянная работа над собой и колоссальный запас знаний, накопленный ими в течение долгой жизни, делали их превосходящими умственно всех окружающих. Каждый невольно подчинялся их авторитету. Казалось, это были существа с другой планеты. Пять бессмертных были похожи друг на друга. Непрерывная мозговая работа в течение столь долгого времени оказала свое действие на все соотношения роста и притом в одном направлении. Все отличались чрезвычайно развитым черепом. Их головы в полтора раза превосходили нормальную величину. Лицевой скелет и нижняя челюсть уменьшились. Особенно поражали уши бессмертных: по своей форме, положению и правильности кривых линий это были совершенные произведения природы. Бессмертные сохранили костюм своего пола. Так как одежда мужчин и женщин к тому времени перестала сильно различаться, то с этой стороны ничто не удивляло окружающих. Только сходство бессмертных между собой заставляло их избегать держаться вместе. Они жили поодиночке, изредка собираясь для проработки плана своих работ. Их странные, похожие друг на друга лица могли заставить окружающих предположить общность их происхождения и вызвать нежелательное внимание и любопытство. Они поэтому большей частью закрывали голову и лицо подходящей формы головными уборами и носили темные очки.

Несмотря на принятое ранее решение сразу приступить к продолжению своей работы, бессмертные не могли удержаться от некоторых искушений, которые открывала неограниченность свободного времени. Первым искушением явилась наука. Они переходили из одного научного заведения в другое. К концу первого столетия с тех пор, как они покинули свою Балтийскую станцию, их смело можно было назвать носителями всей суммы человеческих знаний. Их память и все умственные способности обострились до чрезвычайности. Они торопились, но все-таки не могли угнаться за жизнью. Каждый день приносил все новые открытия. Знания охватывали все большие области. Карст, например, первые три года, живя в Ново-Сибирске, ухитрился окончить все находившиеся там высшие учебные заведения, а их, считая и Восточный Институт Искусств, насчитывалось там более пятнадцати. Не отставали и остальные. Курганов тоже посвятил некоторое время изучению наук, необходимых ему для будущей работы, конечно, в объеме, недоступном для одного смертного. Пятьдесят лет он изучал химию, математику и те бесчисленные отрасли, на которые разделилась медицина и биология. Он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы во всеоружии знаний приняться за свою основную работу. Смерть по-прежнему властвовала над человеком. Только они пятеро проходили сквозь время, не подчиняясь ему. Предстояла кропотливая и, возможно, очень длительная работа, окончания которой даже приблизительно нельзя было рассчитать. И Курганов торопился. Глубокая жалость к человечеству, обреченному на гибель, но безропотно мирящемуся с этим, не давала ему покоя. Он чувствовал долю своей вины в десятках тысяч ежедневных смертей. Он должен торопиться. Этот кошмар, этот неумолимый закон, когда-то нужный в процессе эволюции, теперь должен оставить человека, дать свободу и время его гордому разуму. Курганов поселился и долгое время жил в Годавери. Это был прелестный уголок, утопающий в зелени и окруженный виллами и загородными домами. Раньше здесь находился французский городок Ганаен, но с тех пор, как Восточная Индия примкнула к Великому Союзу Республик, он утратил свой колониальный характер и стал называться по имени реки, на которой стоял. Курганова давили сплошные пространства суши. И только тогда чувствовал он себя спокойным и мог работать, когда из окон был виден широкий морской простор. Он поселился за городом на самом берегу Бенгальского залива. Из окон его скромного домика можно было наблюдать восход солнца прямо из моря. Его жилище состояло всего из трех комнат. Одна была обращена в лабораторию. В садике бегало несколько неизменных кроликов и морских свинок. Это была в миниатюре его прежняя станция.

Вскоре к Курганову присоединился Биррус. Они работали вдвоем. Остальные бессмертные находились в крупных центрах Западной Европы. Они работали по заданиям Курганова в известных тогда биоинститутах. Облегчалось это в значительной мере тем, что всякому научному исследователю государство предоставляло все необходимые средства. Оно брало на себя заботу о его существовании. Такая система, как показали последние сто лет, дала блестящие результаты. Затраты государства на содержание научно-исследовательских учреждений окупались сторицею удивительными открытиями и изобретениями. Это была далеко не филантропия. Варварскими и дикими казались прежние времена, когда исследователь должен был преподаванием или иной работой зарабатывать себе на пропитание. Сколько гениев было похоронено таким образом! Вообще это была эпоха бешеного расцвета науки. Как много мог сделать человек, каким он оказался даже в общей своей массе гениальным! Только после полного искоренения всяких религий и их мертвящего духа человек нашел самого себя. Но и это была еще лишь заря новых времен, первые проблески его грядущего могущества. Главный вопрос, вопрос классовый, еще не был решен окончательно. Это, конечно, оказывало свое огромное влияние на все стороны жизни. Ясно было, что такое положение вещей непрочно, оно должно было окончиться последней, колоссальной схваткой, которая решит будущие судьбы человечества. Дело осложнялось тем, что техника дала в распоряжение народов и отдельных лиц такие средства, что применение их в военных целях легко могло привести к уничтожению не только населения целых стран, но и органической жизни. Это сознавали обе стороны и делали вид, что не допускают и мысли о возможном столкновении, но втайне готовились.

Это было странное, удивительное время. Действительно, классовая борьба, яркой вспышкой начавшаяся в первые десятилетия двадцатого века, привела к результатам совсем непредвиденным. Весь Старый Свет после сравнительно короткого периода борьбы и яростных схваток пришел к победе своих народов над угнетающими классами, и миллиарды людей обратились к свободному труду и культурной, счастливой жизни. В системе управления Великого Восточного Союза Республик не было даже диктатуры пролетариата, так как следующие после объединения поколения, воспитанные на новых основаниях, создали общий тип гражданина. За океаном же, в Америке, старинные различил получили свое дальнейшее развитие, углубились и, наконец, дали ту уродливую картину, к какой должен был привести, в конце концов, древний институт рабства. Американский пролетариат за все время не делал даже серьезных попыток к восстанию. Причин этому было много. Главную роль сыграли ложно организованные рабочие союзы, вожди которых в трогательном единении с капиталом шли по пути осторожного, но зато и прочного подчинения масс. Поставив рабочего в более или менее сносные материальные условия и широко применяя на практике старинный принцип фордизации, они добились главного и, – с точки зрения их восточных товарищей, самого страшного – покоя и умственной неподвижности. Они давали рабочему штампованное, стандартизированное образование, давали даже «собственный домик» и плитку превосходного жевательного табаку и внушали, что он должен быть всем этим очень доволен. Но они ввели и десятичасовой рабочий день. Понемногу, одно за другим, отняли даже те небольшие права, которыми рабочий класс Америки пользовался еще в недавнее время. Они содержали рабочего так, как хороший фермер содержит своих свиней. Были до миллиграмма, на основании самых научных данных, вычислены все его потребности. Особенно уродливые формы приняло это положение вещей во второй половине двадцатого века, когда разнузданный капитал попытался, и небезуспешно, восстановить нечто, весьма напоминавшее времена рабовладельчества и крепостничества. Это был известный закон о прикреплении рабочих к своим производствам. Как ни странно, но это существовало одновременно и наряду с величайшими достижениями материальной культуры. Несмотря на то, что вопрос о пропитании стал, благодаря открытию панита, несущественным, потребности умножились до чрезвычайности и требовали все новых и новых производств. В конце концов, американский рабочий сам не заметил, как потерял все человеческие права и попал в положение хорошо содержимого, полезного животного. Постепенно, целым рядом ограничений, пролетариат был совершенно лишен избирательных и вообще гражданских прав. Правящий класс взял на себя даже опеку над его размножением. Смешанные браки не допускались. Это привело к положению, напоминавшему отчасти цеховое, но более кастовое деление древней Индии. Теперь совершенно исчез средний класс, ничтожное меньшинство буржуазной олигархии владело всеми благами жизни. С течением времени эта пропасть углублялась все более. И, вероятно, если бы ничто не помешало, то и самый тип этих двух пород людей получил бы глубокие различия. Был издан закон территориальности, которым строго разграничивались черты оседлого поселения рабочих: создавались рабочие города, окружавшие бесчисленные фабрики и заводы. Владельцы жили в своих дворцах среди чащ искусственных садов и парков. Эти местности получили название Potis-Place – господские места. Так же строги были правила пользования летательными машинами. Ни один рабочий или общественный аэрон не имел права появляться над территорией Potis-PIac’oв под страхом попасть в фокус коротких лучей мегурановых установок и быть расплавленным. Человеческое общество за океаном развивалось другим путем и представляло постоянную грозную опасность. Оно заставляло американских хищников употреблять все меры предосторожности, заботиться о надежных средствах защиты. Территориальный закон и явился одной из этих предусмотрительных мер. Рабочие определенных территорий были поставлены в фокусе таких сил, были, выражаясь по-прежнему, минированы, так что в любой момент поработители могли, не выходя из своих дворцов, стереть все эти местности в порошок. Конечно, при этом должны были погибнуть и дети и женщины.

Особенно плохо дело обстояло с рынками, этим вечным предметом вожделений и устремлений капитала всех времен. Те крайние формы капиталистического строя, которые развились и столь пышно расцвели в Новом Свете, могли существовать только при наличии огромного рынка, вполне поглощающего колоссальную продукцию напряженной американской индустрии. Таким рынком и был сначала весь остальной мир, где в процессе великих социалистических переворотов и героической борьбы пролетариата, естественно, на некоторое время промышленность пала. После Великого Объединения она возродилась вновь с небывалой силой. Но до тех пор американские товары находили полный сбыт. Даже более, эта эпоха вызвала расширение американских производств, в связи с увеличением спроса. Но зато, когда народы Старого Света прочно стали на ноги и принялись за строительство, в удивительно короткое время восстановив все разрушенное в период классовых войн, для американского капитала пришел настоящий кризис. Он должен был свертываться, сокращаться. Но когда и где он соглашался на это! Гораздо легче пролить моря крови и пустить на воздух целые страны, чем лишиться хоть одного доллара прибылей. К тому же чрезвычайная сложность и запутанность банковой и валютной системы, совершенно различно организованной в этих двух частях расколовшегося пополам мира, указывали Америке на необходимость прибегнуть к давно испытанному средству – силе. Одновременное существование двух столь различно построенных человеческих обществ при наличии промышленности, требующей напряжения сил всего земного шара, где ни одна сторона не могла обойтись без другой, – было немыслимо и должно было привести к последнему, решительному бою. Казалось, эта катастрофа совсем уже надвинулась. Великий Союз Республик и Американские Штаты лихорадочно готовились к войне. Столкновение, действительно, обещало быть последним. В самой Америке, несмотря на всю зависимость от капитала и адские средства, которыми он располагал, началось брожение. С сокращенных производств выбрасывались сотни тысяч рабочих. Их направляли толпами в так называемые Ambular-Place, «места гуляющих», территории, где содержались безработные. Такое название было дано в насмешку, но со временем получило права гражданства. Это было нечто вроде прежних лагерей военнопленных. Изгнанные из своих «собственных» домиков, безработные влачили там самое жалкое и позорное существование. Все же в некоторых из этих Ambular-Place вспыхнули восстания. В одном большом лагере обезумевшие от бессильной злобы рабочие захватили мегурановую установку, господствовавшую над местностью. Это было недалеко от Литл-Рок. Внезапное возмущение было столь единодушно, что даже всегда готовая администрация не успела сразу его ликвидировать. Сорок пять тысяч людей, которым нечего было терять, с голыми руками бросились на вольфрамовую башню. Половина их погибла под мегурановыми лучами, но башня была взята. В их руках оказались силовые установки. На некоторое время они, действительно, оказались диктаторами всей местности. Но борьба была слишком неравна, они знали это. В тот же день вечером воздух приобрел красивый голубой цвет. В зените небо казалось зеленоватым. На утро здесь были только трупы, их задушили газами. Погибло около десяти тысяч детей и женщин. Большинство сами покончили с собой, бросаясь в реку. Потом долго еще находили на берегах Миссисипи выброшенные рекой и разложившиеся трупы. На Востоке целые организации требовали от своих правительств беспощадной освободительной войны, немедленного выступления с оружием в защиту западных братьев. И без этого все уже было готово, казалось, вот-вот вспыхнет последняя в мире война. Гордое своей свободой, обновленное человечество в яростной схватке возьмет за горло последнего паразита, и семья народов вступит, наконец, на путь свободного прогресса. Но одно непредвиденное обстоятельство потушило готовый было уже возникнуть пожар и отложило на некоторое время последнюю, мертвую схватку. Конечно, это была лишь отсрочка.

Войне помешал мегуран. Это удивительное вещество, служившее источником всякой энергии, открыло теперь еще одну возможность. Открытие мегурана было один из таких технических факторов, который влечет за собой глубокие изменения и не оставляет незатронутой ни одной стороны жизни. Он был открыт давно, однако, в виду страшной дороговизны и трудности его добывания, имел ограниченное применение. Первое время были известны местонахождения мегурановых лав только в Исландии, у подошвы Геклы, и здесь скоро возник огромный промышленный центр, Геклополис. Здесь добывался мегуран. Кроме различных излучений, активность этого элемента выражалась еще в способности создавать (без заметной потери веса и активности) сильнейший электрический ток. Стоило поместить крупинку мегурановой соли между двумя полюсными электродами, чтобы появилась огромная разность потенциалов, и в цепи возник ток. Электрический мотор, питаемый не динамо-машиной, а мегурановой батареей, оказался лучшим и удобнейшим двигателем. Только трудность добычи этого элемента и ничтожность количества добываемого не позволяли сделать его единственным источником всякой энергии. Высказывались предположения, что в глубине земли должны находиться большие массы мегурановых пород. Нахождение их в изверженных лавах и полное отсутствие в минералах земной коры прямо указывало на это. В окрестностях Рейкиавика пробовали рыть шахту. На втором километре глубины пришлось, однако, бросить работы из-за невыносимой жары, и этой глубины удалось достигнуть лишь благодаря усовершенствованным охладительным приспособлениям. Сдвиги и катастрофы делали невозможным дальнейшее сверление. Рядом была сделана буровая скважина глубиною до трех километров, но также безрезультатно.

Запасы мегурановой лавы уже истощались, когда внезапные события открыли совсем неожиданные и огромные возможности. Скрытые подо льдами вулканы антарктического материка проснулись. Замечательно, что их деятельность охватила сразу весь материк, расплавляя льды и воздвигая высочайшие вершины на месте прежних равнин. Как после извержения Кракатоа, на всей Земле воздух приобрел чудную окраску, – солнце садилось в облаках всех цветов спектра. Больших катастроф не было, так как область извержений находилась вдали от населенных мест. Лишь южные побережья Америки, Австралии и некоторые острова были затоплены: извержение продолжалось более года, утихая постепенно.

Самым губительным последствием извержений было расстройство всех электрических явлений. Воздух стал проводником электричества. Оказалась немыслимой работа всех установок, применявших электрическую энергию. А это в то время равнялось почти уничтожению и гибели всей культуры. К счастью, это явление в такой сильной степени продолжалось не более года_; так же быстро начав исчезать, как появилось. Но долго еще ощущались последствия этого несчастья. Когда области катастрофы стали доступны и были исследованы, оказалось, что миллиарды тонн изверженных лав сплошь состоят из мегурановых соединений, подобных исландским. Началась «мегурановая лихорадка». Только потому не вспыхнула война между Востоком и Западом, что этих сокровищ было слишком много и на чрезмерно большом пространстве они были разбросаны.

Несмотря на чрезвычайно тяжелые климатические условия, скоро южные приполярные области стали центром, средоточием мировой техники. Огромные массы расплавленных лав, охлаждаясь, сделали климат влажным и теплым, непрерывные ливни, падающие на горячую поверхность, образовали беспросветный туман. Лавы остывали медленно. Сильный жар не давал возможности к ним приблизиться. Люди брали с бою каждый квадратный метр поверхности. Часто новые подземные толчки губили смелых пионеров и разрушали с большими трудами возведенные сооружения. Это не уменьшало энергии, заставляло только быть осторожнее.

Проводимость воздуха в течение первого года после извержений объяснялась каким-то излучением мегурана, освобожденного на поверхности от больших давлений. Очевидно, за четырнадцать месяцев успел уже произойти распад, вызывавший это явление, и его активность перестала себя так проявлять. При извлечении мегурана из его соединений приходилось защищаться от излучений. Сильные батареи и вообще большие количества его требовали непроницаемого экрана. Таким изолятором оказался жидкий гелий, которым и наполнялись двойные стены помещений, где хранился мегуран. Рабочие же на мегурановых заводах носили одежду, покрытую, как кольчугой, вольфрамовыми пластинками.

Применение мегурана и его производных открыло большее число возможностей, чем в свое время нефть. Давно уже был известен способ ускорения его распада. Теперь, имея в руках неограниченное количество этого вещества, человек приобрел столь мощную механическую силу, что техника могла приступить к осуществлению бывших ранее фантастическими предположений. Проблема межпланетных путешествий стала теперь реальной возможностью. Смелая мечта Кибальчича, Циолковского и других о ракетном полете за пределы земной атмосферы перестала быть мечтой. Предприняты были большие работы. Нашлись, как и всегда, первые смельчаки, и… спустя несколько лет путешествия на ближайшую нашу соседку – Луну – стали делом, никого не удивлявшим. Мегуран и здесь открыл неисчерпаемые возможности. К моменту описанного экономического и политического кризиса приходили к концу грандиозные работы по «омоложению» Луны. На Луне была поднята температура и, главное, создана соответствующей плотности атмосфера. Описание подробностей выполнения этой космической задачи заняло бы слишком много места. Укажем поэтому лишь на то, что вскоре началась усиленная эмиграция с Земли на Луну. Интернациональная Trans-Planetique-Selen’s L-ted – Межпланетная Лунная Компания – начала массовую перевозку эмигрантов на обновленную планету. Меньшая сила веса при тех же технических качествах материалов открывала богатые возможности. Требовалась огромная масса всевозможных орудий и материалов, новых машин, приспособленных к малому весу, больших транспортных Raquett’s-Aeron, мегуранового оборудования и арматуры. Это дало неслыханный толчок промышленности: открылся новый рынок – Луна.

Это обстоятельство и заставило утихнуть вспыхнувшие, было, страсти и на некоторое время отложило неминуемую развязку. Лунная территория была признана интернациональной. Обе стороны пришли к соглашению относительно действующих там законов, но и это само по себе носило зародыши будущих осложнений. Никто не хотел уступать, и не решался силой осуществлять своих притязаний. Напряжение нашло себе выход в другом направлении, но дало на время вздохнуть и трудящимся Америки, так как работа в еще более расширенных производствах была, несмотря на все тяготы, заманчивее, чем пребывание в ужасных Ambular-Place. Техника, так же как и промышленность, получила небывалый толчок, но именно это обстоятельство еще туже затягивало узел классовых противоречий. Отложенная на некоторое время развязка обещала стать еще ужаснее по своим последствиям.

Капитал обладал более могучими и совершенными средствами истребления, чем армии трудящихся Востока. Иначе и не могло быть. При своей рабочей организации народы Евразии и Африки не могли столько тратить на вооружения, сколько тратили на это заокеанские хищники. То, что делалось в этом направлении, было вызвано лишь необходимостью самообороны. Это была печальная обязанность. Если бы не присутствие грозного врага, конечно, ни фунта не было бы истрачено на вооружения, но, скрепя сердце, приходилось подчиняться обстоятельствам, и ежегодно Рабочий Совет ассигновывал нужные для обороны миллиарды. Продолжалась история, начавшаяся на заре новых времен, когда еще Союз Советских Республик, несмотря на все отвращение к войнам и вооружениям, должен был иметь мощную Красную армию, держать ее на высоте современной военной техники и всегда быть наготове.

Вооружения, в корне подрывающие благосостояние масс, не могли иметь места в рабочих государствах. Слишком много было других насущных дел. В Америке милитаризм был естественным следствием государственного строя, в Великом Союзе – навязанной необходимостью. Все лицемерные конференции по «разоружению», десятки раз созывавшиеся Лигой Наций, кстати сказать, целиком перекочевавшей в Америку и превратившейся в «прачку капитала», как ее и называли, – все эти конференции кончались постановлениями, вызывавшими лишь злой смех у трудящихся Востока. Так, например, однажды, после более чем полугодовой работы конференция Штатов обеих Америк пришла к соглашению – не строить… дредноутов и разобрать старые, хотя давно уже морской флот в своем прежнем виде потерял всякое значение и вовсе вышел из употребления. Комиссия, конечно, молчала о коротких мегурановых лучах и новых газах, введенных в американской армии. После третьего такого же шулерского съезда Великий Союз отозвал своих представителей и официальной нотой заявил об отказе принимать участие в этой гнусной комедии. Это было тем естественнее, что, собственно, не было уже «наций», было только два человеческих общества – Союзные Республики и Американские Штаты. Те и другие представляли собой группы государств, спаянных общностью интересов и политическим строем. Таким образом, и сама Лига Наций была лишь пережитком. Вооружался капитал – должен был вооружаться и рабочий. Это было трагическое, но простое и ясное положение вещей, и не к лицу было Великому Союзу заниматься словесным онанизмом вместе с шулерствующими лакеями американских промышленных королей.

Положение американских рабочих становилось все хуже. Им, между прочим, была запрещена эмиграция на Луну. Стеснительный и позорный закон территориальности проводился все строже. Малейшее ослушание влекло за собой Electric-Finish – казнь электрическим током. Несмотря на возмущение, массы были бессильны. Прошли те времена, когда толпа, вышедшая с винтовками в руках на улицу, представляла грозную силу, заставлявшую трепетать притеснителей. Современная техника дала в руки отдельных лиц страшные силы, кошмарные средства истребления. Момент был упущен, и… миллиарды трудящихся задыхались от злобы, но ничего не могли поделать. Если же и решались на выступление, то кончалось тем же, что когда-то было в Литл-Рок. Рабочие Америки перестали довольствоваться своей судьбой, «собственным домиком» и табачной жвачкой. Они тяжко расплачивались за свое сытое безучастие к титанической борьбе Старого Света, где народы утверждали свою власть. Они боялись лишиться «собственного домика» и бутерброда с маргарином, но потеряли все человеческие права. И на горьком опыте лишний раз убедились, что страх вовремя пролить кровь и пожертвовать малым приводит в будущем к тяжким бедствиям, рабству. Такая ошибка искупается уже не каплями, а целыми океанами крови.

Колонизация Луны, креме непосредственного мощного влияния на промышленность и технику, разрешила на некоторое время и вопрос о перенаселении Земли. Хотя с открытием панита и не приходилось более заботиться о достаточной посевной площади, но все же требовались леса. Панит приготовлялся из древесины. Первое время не ощущалось в ней недостатка. Вскоре оказалось, что нельзя панитовые заводы питать исключительно деревом. Леса быстро уничтожались. Пришлось искать другие источники клетчатки. Эксплуатировались могучие травы степей Азии и Америки. В большом количестве шел с севера мох и даже торф. Для этого приходилось держать свободными громадные пространства земли, что с быстрым ростом населения делалось все стеснительнее. Заселение Луны дало естественный выход из создавшегося положения. Массы рабочих рук находили себе там применение. В Америке эмиграция на Луну была для рабочих воспрещена уже тогда, когда появилось опасение, что на производствах не останется ни одного человека. Вначале эмиграция была дозволена в надежде избавиться от наиболее недовольного и активного элемента. На деле же это вылилось в настоящее бегство.

Человечество жило в постоянном нервном напряжении. Это был период технической лихорадки, самым причудливым образом потрясавшей крайне запутанные политические и экономические отношения. Прибавилось еще одно обстоятельство, подобное тому, какое было после открытия Америки. На Луне оказалось в громадном количестве золото. Оно было несколько более темного цвета и весьма похоже на австралийское так называемое mustard’s Gold – горчичное золото. Золотые россыпи в некоторых местах представлялись как бы в виде целых брекчий из самородков.

На Земле началась биржевая паника. Валюта упала. Этот кризис одинаково захватил и Штаты Америки и Великий Союз. Пришлось опять прибегнуть к искусственному средству. Был запрещен ввоз на Землю золота с Луны, введен строжайший таможенный досмотр транспланетных ракет-аэронов. Ясно, что это было не решением задачи, а лишь отсрочкой. Была и другая опасность (помимо Selen’s Gold – лунного золота) – со стороны химии, к тому времени умевшей превращать большинство металлов. Металлической ценностью посменно являлись тантал, иридий, платина, теллур. Но это были условные ценности. Опять пришли к тому же мегурану. Денежной единицей стал миллиграмм бромистого мегурана, по цене равнявшийся одному фунту стерлингов, конечно, по курсу своего времени. Все эти события при неулаженном классовом вопросе еще более осложняли задачу культуры и предопределяли грозный исход.