Текст книги "Дневники военных лет (1943, 1945 годы)"

Автор книги: Всеволод Вишневский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Думаю, думаю... Нужно писать статьи к Дню флота, а мысли – о пьесе, да, еще и о новой пьесе, которая как-то стихийно, смутно шевелится внутри... Вкапываться в людские недра!..

К вечеру пришел Пергамент, рассказал план спектакля "У стен Ленинграда". Ряд верных режиссерских мыслей и проектов... но пока без дерзости и ошеломлений. Чрезвычайно интересно видеть вскрытие своей пьесы и ее новый сценический путь. Пергамент берет главные узловые моменты пьесы, строит оптимистическую трагедию, выявляя силу, стойкость, упорство героев. В центре – Сибирцев (это правильно), а рядом – коллектив, мощные массовки. Я записал все соображения постановщика по ритму, темпу и художественному оформлению. Художник спектакля – С. К...

Душный вечер... Раскрыл окна, дверь... Где-то за Невой глухо кипит артиллерийская канонада. Довольно длительная... В сумерках слушаю вечернее радио: первая бомбежка Рима! Представил себе зной, воздушную тревогу и первые взрывы в Вечном городе.

20 июля 1943 года

На Орловском участке фронта концентрический удар... Новое продвижение на 6 – 10 километров... Немцы бросают в дело резервные дивизии, предназначавшиеся для Италии.

К 22 июля (к Дню флота) надо дать очерки в "Правду"... С. К. пишет о дымзавесчиках.

В 11.30 сел за рукопись пьесы. Надо в темпе сделать последнюю шлифовку, может быть, поработать и ночью, хотя от этого себя отучил... Мне бы еще несколько дней спокойной работы! Сделать во что бы то ни стало, послать в ЦК и в Комитет искусств.

ТАСС дает серьезный обзор, от 14 июля (задержка . материалов в пути?). В нем говорится, что энтузиазм иностранной прессы по поводу сицилийской операции не должен, заслонять сути дела: Красная Армия сдерживает 235 – 240 дивизий Гитлера, а в Сицилии – только 8 (!) итальянских дивизий.

Красная Армия – ключ ко всему положению на фронтах, Красная Армия заставляет Гитлера расходовать свыше половины своих военных и промышленных ресурсов плюс две трети авиации. Наличие русских войск в Сибири сковывает большое количество японских дивизий. Все это должно отрезвляюще действовать на союзников. В последних официальных заявлениях СССР по поводу хода войны – определенная нота разочарования. В Москву вызваны наши послы из США и Англии (Литвинов и Майский). Решение вопроса заключается не только в помощи России, а в быстром эффективном ударе Объединенных наций. Контроль над Сицилией дает возможность начать наступление на Южную Францию, Италию, а может быть, и на Югославию. Сицилия – лишь генеральная репетиция штурма континента. Должны быть решены основные задачи: удар из Англии по Северной и Северо-Западной Европе!..

Лунная душная ночь. Глухая канонада, слабее, чем вчера. Не спится, – в голове теснятся мысли, спрессованные войной до отказа – все то же и то же... Бытие определяет сознание.

21-22 июля 1943 года

Пишу тезисы своего выступления в День флота. К 12.30 вызван в Пубалт, а в 7 вечера – в горком комсомола. Когда работать над пьесой?..

В час дня получил предписание срочно отправиться в Н-скую морскую железнодорожную артиллерийскую бригаду, – предстоит удар Ленинградского фронта. Есть!

Вместе с заместителем командира Н-ской морской железнодорожной артбригады еду на Охту в штаб бригады.

Беседа с начштаба. – За шесть месяцев 1943-го выпущено снарядов больше, чем за весь 1942 год. Снаряды отличного качества...

Берем приказы, план политотдела и едем.

Солнечно... Общий вид людей, дорог, полей стал лучше... Мчатся машины к линии фронта-, а навстречу грузовики, переполненные загорелыми девушками с огородов (где идет прополка), с торфяных участков... Единая слитная картина.

Быстро прошли к переезду, затем километр к батарее капитана Лезотова, где я был в январе. Пока я остановлюсь у него. Лезотов показал мне свое хозяйство.

Противник тщетно пробует подавить батареи бригады. По одной из батарей дал двести пятьдесят снарядов, но многие не разорвались; повреждений не было.

К ночи начался обстрел нашей батареи.

– Средства медицины на "товсь"?

– Так точно!

Восемь разрывов в воздухе, затем фугасные, – свистят близко...

– Личному составу укрыться...

Иду на КП, – землянка, керосиновая лампа, барограф, часы, карты, телефоны... Считаем снаряд за снарядом: из сорока трех – тридцать неразорвавшихся! У противника либо дефекты во взрывателях, либо сказывается работа наших друзей.

Смотрю на карту Синявинско-Мгинского узла противника, – новая карта Генштаба по данным аэрофотосъемок и войсковой разведки. Хорошая – в январе таких не имели. Оборона противника на этом участке состоит из четырех пехотных дивизий; трех линий обороны, минных полей, засек и пр. Все сплошь насыщено пулеметами и минометами. Каждый фашистский полк имеет свою железнодорожную ветку, построенную на костях русских военнопленных и местного населения. Ряд новых грунтовых дорог. Много складов, укрытых стоянок транспорта и т. д. Это все – мишени для нашей артиллерии и авиации.

Вступаем в состязание с немецкой батареей, которая бьет по нашей... Координаты, данные.

– По батарее противника осколочно-фугасным... Прицел триста тридцать. Восемь снарядов, заряд беспламенный... Беглый огонь!

Торопливый ответный повтор по телефону.

– Не торопитесь, ну вас в болото!

Начинается стрельба... Противник скоро умолк, но через пятнадцать минут обстрел возобновляется... По телефону тут же рапорт:

– Дали восемь – Ольга-Федор (осколочно-фугасные)... Потом опять стреляет противник.

– Дать десять!.. Пер-рвое к бою! Угломер – двадцать один ноль шесть. Прицел триста тридцать. Шкалою три. Назад два, вперед один, снаряд на установку, огонь!

Приготовились в полторы минуты. Огонь... Беспламенный порох дает слабую вспышку. Вздрагивает от выстрелов землянка.

– Прицел на два, два снаряда, беглый огонь! "Дробь"!

Но противник снова отвечает, – два разрыва рядом. Значит, мы его не подавили. Может быть, координаты неточны? Сейчас он бьет по нашему соседу, полное накрытие: снаряд в площадку, под площадку, рядом... Бегут санитары...

Так проходит ночь. Наступление начнется в 4 утра – огонь армейской полевой артиллерии; в 4.30 – наш. Все готово, люди не спят. Временами опять стреляем, – звукометрическая станция делает засечки разрывов.

В 3.15 утра.

– К бою ордена и медали надеть!

Короткая информация:

– Товарищи! Ленфронт переходит к активным действиям. Пришло время и нам принять участие в общем наступлении, которое идет на Орловско-Курском и других направлениях. Наша задача – подавить узлы сопротивления противника... (Все – деловито, коротко.)

Иду с КП на огневую позицию. Расчеты на "товсь".

4 часа 30 минут. – Начался огонь морской артиллерии. Лязгают замки и досылатели. Замки поглощают снаряды и длинные белые заряды. Желтое пламя, вихрь порохового дыма и газов. Обычная картина...

На наблюдательной вышке. – Утренний лесной болотистый пейзаж; красноватое солнце всходит над лесом. Гул, нарастающий гул, особенно в сторону Шлиссельбургского участка. (Зимой все это было несколько острее, новее, и зимний пейзаж был строже.)

Час за часом идет обработка немецкой обороны. Наша задача: разбить штаб 28-й легко-пехотной немецкой дивизии и их батареи.

Когда стрельба закончилась (выпустили сто девяносто пять снарядов), принесли полубелые хлеб, масло, сладкий чай. Хорошо!

Солнце – все выше; болотные цветы, недозрелая брусника... Проходят поезда с балластом. Все время гул артиллерии, а временами долгий рев "катюш"...

Некоторая пауза – можно и поспать... Днем – методический огонь. Готовимся к новому этапу наступления.

По радио: "Наши части в 16 километрах от Орла".

Батарея Лезотова вызвала три взрыва и пожары. Противник ставит дымовые завесы. Зенитный огонь немцев подавлен, – наша авиация бомбит их оборону с высоты 300-400 метров.

Вечереет... К ужину приехал начальник Пубалта. Сообщил, что передний край противника прорван.

Массированные налеты нашей авиации, волнами, – идут как на парад! В небе ни одного немецкого самолета. Как изменилась картина по сравнению с 1942 годом!

На передний край, к Неве!

Еду на маленькой дрезине, "пионер". Ее ведет низкорослый краснофлотец Смирнов, который весело рассказывает о себе, отвечая на мои расспросы. Я именую его "начальником поезда". Дрезинка легкая, ее могут перенести с места на место два человека. Баллончик с горючим и какой-то чихающий моторчик.

Предвечерняя прохлада... В пути на разъездах наши железнодорожные батареи в маскировке из елок. Дрезинка весело катится по тем местам, где мы пешком ходили в январе. У моста паровоз набирает воду из болота, приспособили насос. Валяются разбитые полусгнившие шпалы. В торфяной земле – черные воронки с черной водой, как двери в ад. Чащоба, трущоба необитаемая местность... По ржавым рельсам бежит наша дрезинка, а там, где они перебиты, мой "начальник поезда", знающий весь путь, предусмотрительно вставил деревянные "пробки", и мы на малом ходу минуем опасные места.

Пахнет сыростью, болотом. Кругом сосновый лес. Повалены телеграфные столбы, тянутся новые провода окопной связи... Ехать мне весело: и эта забавная дрезинка, и краснофлотец Смирнов, и уходящая в самые окопы ржавая железная дорога без персонала – очень занятны. Кое-где рельсы искривлены снарядами, и тут мы едем тихо-тихо. Догорает вечерняя заря...

К вечеру мы бодро примчались к Неве. Нас встретил краснофлотец с поста "Роза". Эта "Роза" – вышка на огромной ели, с которой просматривается глубина немецкого расположения. Под вышкой бревенчатый сруб – тут живут краснофлотцы. Где-то в лесу пиликает гармошка, ноют комары, – расейское, неистребимое... Вспомнилась моя "Война"...

Мысли, ощущения переключаются... Урбанистический, политический, литературный мир, составляющий большую часть моего бытия, вновь вытесняется миром лесным, окопным. А может быть, это и есть большая часть моей жизни? Раздумья... Шагаю по лесу, хочется остановиться, сорвать недозрелую бруснику. Некогда, нельзя... Все годы жизнь меня подгоняет, торопит. Как-то в лесу под Сестрорецком было недолгое ощущение покоя...

Иду на передний край. Гати через болота, местами грязь, развороченная снарядами земля. Как все это знакомо! Да, война чудовищно уродлива! Выжженные поляны, сплошные порубки, варварски вырезанная кора сосен и елей, – это товарищи шоферы строили себе навесы... Отхожие места, лом, разбитые дороги, по которым трудно пробраться... На карте, вероятно, все это выглядит красиво: доты, дзоты, дороги, сектора, номера. Почему же здесь не навести хоть элементарный порядок? Валяются куски сбитого еще в 1941-м советского бомбардировщика. Почему не убрать, не сдать на лом? Нет заботливого глаза, хозяйской "эстетической" руки. А ведь все можно было бы осилить, ведь два года тут сидят. Но никому дела нет... Отшвырнул пустую банку из-под консервов, валяется тут...

Землянки пехоты, дымок от кухни, огоньки... Где-то стучит мотор. Хлюпает болотная жижа под ногами, нещадно кусают комары. Спуск в окопы у поляны, где был аэродром. Зигзаги, зигзаги окопные; проросшая трава, которая мокрыми стеблями касается лица. Кое-где деревянные перекрытия. Узкие ходы – идешь боком. Вот опять подлинная война, и я мысленно возвращаюсь к своим окопным годам и не могу больше справиться со сложным, горьким чувством, которое меня не покидает. Это – мое субъективное и объективное отношение к беспощадности мира сего; это – знание войны, которое уже переполняет меня; это – тоска о безвозвратно потерянном; это странные повторы ощущений, год за годом, – и так почти тридцать лет; это вопросы, на которые никто не даст мне ответа; это – мучительные мои думы о жизни старшего, среднего и младшего поколений, которую я отчасти пытался показать в пьесе.

Сумерки... Шагаю дальше. Сырой могильный дух. Кое-где стенки окопов уже обвалились. Над нами бесконечное темнеющее небо. Сосны простирают к небу обуглившиеся ветви-руки. Покалеченные деревья – "мертвый лес"... Я видел его дважды, трижды, четырежды в моей жизни. Я описал его в моей "Войне" и в этих дневниках... Давление всех повторов, пожалуй, уже чрезмерно. "Мертвый лес", потрясший меня, я увидел тебя впервые в мае 1915 года вдоль шоссе за Ломжей...

Наконец выбрались из окопов. Вот и берег Невы – передний край... Дзоты, огневые точки. Здесь морской пулеметный батальон Ура. Изредка видишь группы красноармейцев. Один из них кричит моему провожатому: "Подплав, как дела?"

Лейтенант Веденькин – долговязый человек в кургузом бушлате рапортует мне. Показывает свое хозяйство.

Берег, занятый немцами, близко (не более 800 метров). Ясно виден поворот Невы, роща, устье Мойки, совершенно разрушенное село Анненское: домов нет, – сгорели, торчат одни кирпичные трубы; руины церкви и школы.

Наблюдатели и разведчики знают тут все устройство оборонительной системы противника.

– Вот там у них офицерский КП... А в подвале – пулемет. В амбразуру видно, как они копошатся.

– Вчера шли по берегу два "тигра". Мы их подбили.

Через Неву стремительно чиркают трассирующие пули. И вновь неистребимые жадность и любопытство охватывают меня. Но уже темнеет, и разглядеть то, что мне нужно, – трудно. Левее, в лесу, все время бьет артиллерия.

Совсем стемнело... Разводить огонь нельзя. Пью сырую воду, жую хлеб с куском давно опротивевшей пресной американской колбасы (консервы) и беседую с командиром роты пулеметчиков. Он из тех бойцов, которые дрались на "пятачке", дрались яростно, смело... Их было сто семьдесят автоматчиков – в живых осталось семь человек.

23 июля 1943 года

Занял место для наблюдения в дзоте, на берегу. Влево от него открывается широкая панорама. Видимость средняя. Наблюдаю с раннего утра. За все время – ни единой живой души: все в земле, все укрыто. Наша артиллерия, "илы" и "катюши" обрабатывают лес у села Анненского. Черные клубы дыма, клочья взлетающей земли. Мне кажется, что для пролома тройной линии обороны этот огонь и заходы небольших групп "илов" – недостаточны.

Все время строчат немецкие пулеметы. Очевидно, огневые точки не подавлены. Вчера наши разведчики проникли до руин церкви села Анненского.

Нахожусь на перед(овом) корректировочном посту. "Илы", заходя над участками противника, сначала разряжают ресы, которые с дымком вылетают из-под плоскостей, потом доносится звук, похожий на звериное чихание, после чего "илы" идут в пике, и из-под плоскостей бьет пламя автоматических пушек. Все это длится несколько секунд. У немцев одиночная бесцельная стрельба по самолетам. Бьют со скрипучим ревом "катюши", а в лесу, за Невой, – гулкие частые разрывы наших реактивных снарядов. Доносится рев шестиствольных немецких минометов, их залпы ложатся за лесом, частые разрывы, дыма не видно. Время от времени щелкают пули – по любопытным, высунувшимся из окопов.

3 часа дня. – Не отрываясь от бинокля, обшариваю участок немецкого берега. На солнце резко выделяются скелеты зданий. Кое-где видны холмики огневые точки...

Пауза, – все молчит, притаившись.

Попил воды, пожевал листочки щавеля, растущего тут же на бруствере.

Со второй половины дня пулеметная стрельба в лесу стала отчетливей; потом она опять заглохла. Сейчас хорошо различимы звуки и наших и немецких пулеметов.

Дошел по окопам на левый фланг. Там пункт Ладожской военной флотилии для координации действий десанта и артиллерийского обеспечения... Поговорил с бойцами. Хорошие ребята!

Час за часом продолжается обстрел, заходы "илов".

К вечеру мне передали телефонограмму с вызовом в Ленинград: надо выступать в День флота, а я хотел бы остаться здесь.

Вечереет... Опять шагаю лесом, среди землянок, канав, черных луж. Иногда навстречу – один-два армейца. Тяжко ступая, идет навьюченная лошадь, ее ведет под уздцы старый солдат. Среди пней и коряг стоит американский "пигмей", забрался и сюда.

Вышел, к железной дороге, подождал "поезда" (дрезинку), она подошла и мы помчались обратно, к батареям. Навстречу по шпалам, подпрыгивая обозная пароконная, повозка с продовольствием. "Стой!" Дорог нет, – поэтому обозные повозки вынуждены использовать этот старинный путь: едут по шпалам, ежесекундно подпрыгивая, сваливаясь, и вновь выбираясь. Лошадям трудно. Мы на руках перенесли дрезинку – пропустили повозку.

На батарее умылся, выпил горячего чаю, На прощание побеседовал с Лезотозым – и дальше, в город.

Мчимся по пробитому в лесу коридору железной дороги. Теплый застойный воздух. Идем хорошим ходом, вглядываясь, нет ли встречного поезда... Приневские плавни, болота. Тишина безлюдных мест. На разъезде несколько вагонов, одинокий часовой...

За нами – поезд с Ладоги. Мы мчимся перед ним, потом, сворачиваем влево. На путях – вереницы тяжелых паровозов, обслуживающих Осиновецко-Шлиссельбургскую ветку. Здания, сараи, склады и, наконец, Охта. Здесь эшелон штаба. Н-ской морской железнодорожной артбригады...Стой! Кто идет?" Вызвал дежурного, пошел в штаб, который помещается в международном вагоне... Свежие газеты, городской телефон, радио. Контраст между окопом и этим вагоном так велик, что испытываешь странное чувство смещения.

Беседа с начштаба... И тут каждый занят своим делом: машина работает, – зубец к зубцу, винтик к винтику.

Включил радио. – Затихают звуки "Интернационала"; приглушенный голос сообщает, что район подвергается обстрелу...

Просматриваю газеты, но впечатления последних дней так остры, что сосредоточиться трудно.

24 июля 1943 года

Утром написал листовку для политотдела бригады: "Каким должен быть образцовый гвардии сержант"; дал заметку в газету бригады.

На трамвае No 12 еду с Охтинского кольца в город. Молчаливые пассажиры – преимущественно женщины. Вагон идет по Рождественским, петляет и выходит, мимо Греческой церкви, к Невскому.

Саперы и моряки строят новые дзоты: один у руин Знаменской церкви, другой – около Аничкова дворца.

Серость, хмурость, пустынность Невского проспекта вызывают во мне щемящее чувство боли...

Приезжие говорят: "Ваш город цел..." – но когда они внимательно вглядываются, то постепенно, различая дома живые от мертвых, начинают понимать меру разрушений и бедствий...

Беспрерывные артобстрелы... Немцы злобствуют и бьют час за часом, по площадям. Снаряд попал в трамвай на Литейном мосту – много жертв.

А в городе, несмотря ни на что, своя упорная жизнь. Люди работают, ухаживают за огородами. Наличие собственных овощей уже несколько подкрепило их здоровье...

В народе говорят: "15 сентября – мир". Откуда эти слухи?: Отчасти, из немецких листовок... Гитлер усиливает свою пропаганду, но и это уже ему не сможет помочь... Фашисты! Вон с нашей земли ко всем чертям!..

Принялся за дела. Написал в "Ленинградскую правду" очерк о батарее Лезотова... В Москву не успел отправить материал.

В 7 часов должен был ехать в ДКФ на большой флотский вечер, но из-за сильного обстрела его отменили.

Пубалт вручил мне посылку-подарок: водка, вино, печенье, конфеты, протухшая колбаса, масло... Посидели с С. К., выпили по два-три стаканчика (Грохот – разрывы...) Делюсь с ней впечатлениями.

Мысленно я еще на батарее, на Неве и... в будущем.

Радио выстукивает тревогу: "Район подвергается артобстрелу", – а хочется послушать последние известия. Неожиданно – пауза, после которой включается радиопередача: приказ Сталина, сжатый, фактографический. Это ответ на вопли и призывы Гитлера к "последнему, решающему наступлению". Гитлер хочет развязки, он ее получит!

5 июля противник бросил в наступление – с целью окружить наши армии на Курском выступе – тридцать восемь дивизий... 23 июля Красная Армия подводит итог: убито более 70000 немецких солдат и офицеров, уничтожено и подбито 2900 танков, 1392 самолета... Фронт немцев прорван. План их летнего наступления нужно считать полностью провалившимся.

Быстрота и решительность нашей операции, ее итог – будут иметь огромные последствия. Ну, а что же союзники? Вновь и вновь задаю себе вопрос: в чем (для нас) заключается проблема Второго фронта? Думаю, что это стремление сберечь силы и кровь народа, это желание ясности и мира, это желание выяснить толком, возможен ли серьезный компромисс с Англией, США и другими странами, а этих "других" – уйма. (Без компромисса мы назавтра опять должны будем запрячься в ярмо третьей мировой войны.) Но пока ответов нет, союзники уклончивы, неторопливы...

Ночью сильный обстрел.

25 июля 1943 года

Получил письмо от И. Альтмана, – прислал армейскую газету с моей статьей "Наша Россия"...

Готовлюсь к докладу в Московском районе. Там будет до тысячи человек молодежи.

Днем в Военном совете. Сообщил свои впечатления от поездки... Пришла директива о сокращении некоторых писателей и художников и о закреплении остальных на штатные должности. Это внесет, наконец, ясность.

Днем солнечно, время от времени обстрел нашего района.

В 6 часов поехали с С. К. в Московский район. Июльское солнце, чисто подметенные улицы, редкие прохожие. Как вкопанные стоят девушки-милиционеры в белых перчатках – а кругом пустые дома с зияющими дырами окон. Широкий проспект, где в сторону Пулковских высот начинал расширяться новый Ленинград. Асфальт, красивое здание какого-то "торга", Дом культуры.

В фойе праздничная толпа, танцуют (главным образом девушки)...

Московский район примыкает (вплотную) к переднему краю. Район работоспособный: открыли свои торфоразработки, посадили 235 га картофеля и этим обеспечили на зиму жителей питанием и топливом... Ведут хозяйство упорно, восстановили "Электросилу", уже начали выпуск агрегатов. Это безусловное достижение: ценнейший завод работает у самых окопов.

Приятно было побеседовать с председателем райисполкома, секретарем райкома и комсомольцами.

Зал переполнен. В открытые окна врывается гул орудий. Доклад сделал горячо, – стряхнул усталость и горечь окопно-болотных эмоций. Зал реагировал живо. Много еще сил и здоровья у ленинградцев!

Начался сильнейший обстрел, но он не прервал доклада. Когда я кончил, все кинулись... танцевать. Снаряды ложились в двухстах метрах, а девчушки, в праздничных платьях, беззаботно выделывали всякие "па"!..

В связи с Днем флота надо еще кое-что записать...

Война доказала, что система воспитания и обучения в Военно-Морском Флоте была прочной, правильной. Люди у нас стойкие, смелые. Тип советского моряка выявляется все яснее. Наша морская техника совершенствуется (но впереди крупнейшая задача: пересмотр судостроительной программы, конечно, после войны).

Противник, имея на Балтике в начале войны абсолютное превосходство, не сумел, не смог справиться с нашим Балтийским флотом...

Русские моряки показали себя достойными традиций России и ее исторических задач...

Вечером у С. K. Пришел Оттен... По дороге к нам он видел, как осколком убило женщину... Разговор невольно сводился к последним жестоким обстрелам (которые длятся уже десять дней подряд) и к нашему сложному быту.

"Странный быт. На премьере "Принцессы цирка" я видел, как балерине Пельцер поднесли пятнадцать корзин с цветами и овощами. И тут же – дежурный МПВО кричал аплодирующей публике: "Граждане, вы подвергаетесь артобстрелу, давайте кончать! Всем – в бомбоубежище!" В трамвае мне сказал худой старичок: "Нет, умирать нельзя, надо же посмотреть, чем все кончится... Нельзя умирать".

Город ваш фантасмагоричен: и фронт и тыл. Так спокойно работать в условиях почти непрерывного обстрела – это за пределами человеческих возможностей. Вы все работаете из последних сил, не понимая этого. Вы либо герои, либо ненормальные".

Нам неприятны эти разговоры. Не надо нас сбивать с привычного ленинградского ритма. Он существует – следовательно, он возможен. Лично у меня еще нет "бокового" взгляда на Ленинград, нет и дистанции. Суммирую все потом.

Усталость... Ночью снова отчаянный обстрел, заснуть смог только под утро. Бьют по нашему кварталу, разрывы у домов NoNo 4, 6 – рядом! Это, видимо, метят по штабу и Политуправлению.

26 июля 1943 года

По радио. – "Итальянский король принял отставку Муссолини. Маршал Бадольо формирует новое правительство". Это интересная новость! Падение Муссолини, который был бессменным премьером с октября 1922 года, – еще шаг к победе над фашизмом. Муссолини – его основоположник. Он – ренегат рабочего класса, автор "нового миросозерцания", диктатор, террорист; пророк европейской реакции, лидер шумного, опирающегося более на мускулы и оружие, чем на мозги, движения. Падение Муссолини может стать началом развала "оси". Еще нет никакой дополнительной информации, но самый факт следует считать исключительно важным. Первое, пусть слабое, звено в гитлеровской системе – лопнуло! Это вызовет быстрые отклики в Чехословакии, Венгрии, Румынии, Польше, Югославии, не говоря уж о Германии.

Видимо, в действие приведены сильнейшие дипломатические средства помимо десанта на Сицилию и бомбежек Рима и Неаполя. Вероятно, сыграла роль и оппозиция итальянских военных кругов. Это не народное движение, а внутренний переворот. Может быть, и с англо-американским штампом? Одна часть буржуазии уступает место другой, – меняется ориентировка. Но факт остается фактом: победы СССР побудили союзников к более активным действиям и в результате – мы свидетели начала крушения фашизма.

А не итальянские ли фашисты писали:

"Фашизм чувствует в себе достаточно сил, чтобы преподать марксизму или ленинизму уроки права, политэкономии, морали и философии истории..."

Урок дали мы – под Москвой, Ленинградом, Сталинградом, Курском и т. д, Муссолини ушел, но Гитлер еще у власти. Добить его!..

Ночью воздушная тревога, отдаленный зенитный огонь. Ночи все темнее... Теперь могут возобновиться налеты фашистской авиации.

27 июля 1943 года

Наступление на Орел продолжается.

Бадольо ввел суровый военный режим, запретил все собрания, демонстрации и движение с вечера до утра. Вводится патрулирование, отменяются все выданные разрешения на ношение оружия и т, д. Видимо, это попытка предотвратить возможность народного восстания, сохранить аппарат, порядок и сманеврировать, – ища наиболее благоприятных условий для капитуляции или к ее оттяжке...

Война вступила летом, в частности в июле 1943 года, в новую фазу, близится к развязке. Отсюда осторожное маневрирование Англии и США, непрерывное устройство своих дел "на будущее"... Война "невидимых сил", все пружины международной дипломатии в действии.

Днем был в городе. Прошелся по Невскому. Июльское солнце, размякший от жары асфальт... Прилично одетые девушки, – выжили! Стучат себе каблучками, независимые, бодрые. Это матери будущего поколения...

В городе площадь Финляндского вокзала называют – "Долина смерти"; Литейный мост – "Чертов мост". Эти районы чаще других подвергаются обстрелам. Ряд попаданий в Военно-медицинскую академию. Один хирург был убит во время операции, а больной – жив! Обстрелы стали центральной темой разговоров, так как город подвергается ежедневному методическому, а порой и шквальному обстрелу. Так не бывало с осени 1941 года.

Ночью очень близкий разрыв, град осколков по саду и по крыше домика. Затем воздушная тревога, гул самолетов, зенитный огонь. Осветительные немецкие ракеты гроздьями взлетают за заводом имени Макса Гельца, освещая всю улицу неестественным тревожным желтым светом. Сильный зенитный огонь. Трассирующие голубые пули бьют по ракетам. Самолетов много – сбрасывают бомбу за бомбой... Все это эффектно, но здорово мешает спать.

По комнате скользят желтые причудливые пятна – свет ракет пробивается сквозь листву дубов и лип. Взрывы...

Телефонный звонок, – Нина Кравец{158}:

– Как у вас? Наш район весь освещен ракетами.

– И у нас то же самое.

Видимо, перед крупным налетом немцы решили высветить весь город. Это для нас новый сюрприз. В стенку стучит С. К.:

– Отчего так светло? Что происходит?

Советую ей не волноваться, попробовать уснуть (кстати, она редко пугается). Иду к ней... Кажется, что все движется: тени бегут и бегут. Ракеты быстро догорают. Сильнейший огонь зениток, и, наконец, отбой.

Ни в одну войну у меня не было такой спокойной реакции на опасность. Вероятно, стал более философски относиться к происходящему. Порой это уже привычка, волевое выключение, отрешенность. Тут безусловно и сознательная установка и инстинктивная "самооборона". Если реагировать на все эти две тысячи налетов, на все эти тысячи – или сколько их там? – обстрелов, не хватило бы нервов. Видимо, в этом одно из объяснений выдержки всех ленинградцев.

Медленный рассвет... Свист снарядов. По радио давно знакомый голос повторяет: "Район подвергается артобстрелу". К тому же – вторая воздушная тревога!.. Сквозь дрему, часа через два, слышу веселый сигнал отбоя.

29 июля 1943 года

Солнечно... Временами обстрел. Противник выматывает город. Не вымотать!

Побродил в саду. Огород пышный – все растет. Распустились большие пятиконечные звезды – цветы тыкв. Цветет розово-белая мальва. Капуста заворачивает листья в кочны, цветут огурцы; ботва у брюквы, репы, свеклы жирная, хочется ее пожевать. Путано растет фасоль, рядом укроп, картофель. От всего – аромат, запахи... Поднимаются лук, помидоры, китайская капуста, отцветают бело-фиолетовые маки.

Постоишь, подышишь... Все с детства родное, привычное, – все эти цветы, овощи, растения, крапивная глухота у заборов, подорожники, лопухи, и на душе делается тише, лучше. Природа будто говорит мне: "Я свое возьму жизнь везде, всегда, во всем".

Масштабы наступления немцев:

1941 год – активный фронт более 3000 километров;

1942 год – активный фронт до 600 километров;

1943 год – активный фронт 200 километров (а основной удар танков – на 35 – 40 километрах!).

Так идет вниз кривая немецких наступательных возможностей. Немцы рассчитывали, что сужение фронта позволит огромной концентрацией модернизированной техники ("тигры", "фердинанды") сломить любое сопротивление Красной Армии и прорвать любую глубину нашей обороны, а затем выйти на оперативные просторы, вероятно, к Рязани, Мурому... Просчет полнейший!

...Летние планы немцев на 1943 год полностью сбиты. Поражение пятисоттысячной немецкой армии на Курском выступе изменило и всю европейскую обстановку... Наконец, мы видим некоторое совпадение ударов Красной Армии с ударами союзников.

Но это еще не Второй фронт, – Сицилия лишь начало, пролог битвы за Европу. Выяснилось, что итальянская армия плохо вооружена, да к тому же устаревшей техникой: танки – "фиат" 1925 года, "рено" 1935-го; старые пулеметы, винтовки и пр. Муссолини в эти кризисные дни обратился за помощью к Гитлеру. 19 июля произошла довольно бурная встреча: Муссолини требовал пятнадцать немецких дивизий, а Гитлер, скованный на Востоке, предвидя новые удары Красной Армии, отдать свои резервы Италии не может. Гитлер предложил Муссолини отвести итальянскую армию на линию реки По и там создать новый фронт вместе с немцами (то есть отдать часть Италии, чтобы прикрыть понадежней южный фронт Германии). Муссолини сообщил этот план на Большом фашистском совете. Предложение было отвергнуто шестьюдесятью голосами против десяти. Это – вотум недоверия, внутрипартийный кризис, крах руководства. Муссолини, учитывая безнадежность положения Италии и активизацию всех оппозиционных сил, включая королевский дом и Ватикан, заблаговременно подал в отставку. Фашистская итальянская система рухнула. "Вторая римская империя" бесславно кончилась, – все воинственные программы дуче лопнули.