Текст книги "Императрица Фике"
Автор книги: Всеволод Иванов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
Глава 7. Кто прав – отец ли, сын ли?
В степях летом, как садится на западе солнце, бывает – против него на востоке встает как тень другое, черное солнце – темный круг, и от темного круга черные лучи подымаются. Словно сама тьма, видя слабеющую светлую силу, подымается против нее.
Уже под вечер клонится солнце Петрово, и против него тоже подымается черное солнце… Еще прокладывает Петр в неустанной деятельности своей не хоженные никем пути в будущее. Народ он за собой ведет или народ сам его вперед толкает – не разберешь.
Пока жив он, Петр, так оно и будет, будет он вести народ вперед. А одному ему трудно, ох как трудно такую махину вперед толкать! Темнота еще сильна, страна обильна, тиха и теперь только того и выжидает, чтобы, выбрав время, как Петр помрет, снова над Россией свое черное солнце поставить.
Темные люди теперь действуют… Письмами пересылаются, шепоты разводят. Слухи перенимают. От царских денщиков все выведывают. Об общем деле у них душа не болит, они только о своем радеют. Таким-то людям Алешка, ленивый да нелюбопытный к делу, как зимой теплая шапка будет! Ихний царь!
«Ну, уйдет Алексей в монастырь, – думает Петр. – А разве клобук-то гвоздем к голове пришит? Ин и скинуть можно! Так еще царь Иван Грозный говорил. Сымет Алексей клобук-то после моей смерти, как бог свят – сымет! Пастыри духовные – им что? Так и объяснят, что это так и нужно! И загудит тогда весь русский государственный воз под гору обратно, тот самый воз тяжелый, что его, Петровыми трудами уже на полугору вывезен. Под гору-то легче спустить, чем на гору подымать! На престол севши, Алексей и то развалит, что уже сделано. Помощников моих он за труды их казнью сказнит, так он их ненавидит. Вся Россия обратно повалится. А иноземным государям только этого и надобно!
Чем мы слабее, тем сильнее наши вековечные враги, что всегда на нашу землю лезли, – думает Петр. – Хорошо, что Алексей умен-то не гораздо. Господи! Что о сыне думать приходится! Ну, а на злое умных-то советников много у него найдется. А что, если и теперь эти хитрые советники в уши дуют ему, что он, Алексей Петрович, с иностранными государствами связаться должен?
А что, если иностранные государи того непотребного Алешку впрямь под защиту возьмут? Тогда наш сын прямым врагом земли нашей станет! И надо быть, государи иноземные только того и хотят, чтобы Алешка землю бы свою, народ свой им продал за пьянство да за роскошь? Народ русский предал!»
И опять перед взором Петра – русские полки лапотные под Нарвой в первом поражении бегут зайцами от шведов. А ведь это они же самые, потом страх переломив, на защищение отечества стеной стали, шведов побили, на великую работу пошли. В лаптях, босые города подымали из болот, из леса, флоты целые выстроили. И какие флоты! Урал заводами обстроили. Нефть – горное масло – на Каспийском море разведали. Уголь на Дону указали. Разные руды повсюду искали, чтобы от торговли чужой избавиться. Жизни своей, хребтов своих не жалея, с ним, с Петром, как ровные, плечо о плечо работали. Каналы рыли, Волгу с Балтийским морем соединили. На мануфактурах образцовых стали наши ткани выделывать, не хуже французских. К Тихому океану, к Каспийскому морю двинулись. Своим тщанием, сметкой да умением всех превосходили. Не всякое верное слово – сердцем верно отвечали, вперед честно, расторопно, старательно шли. И эдакий-то народ Алешка хотел врагу предать – за пьянство свое невеселое, за распутство жалкое? А!..
Народ поймет, что делается, если ему все рассказать, если объявить ему все горе отеческое, государственное, русское в манифесте, всю свою тяжбу с сыном, непутевым. «Пойме-е-ет! И рассудит! Все, все объявлю, все обнародую. Все напишу…»
Глава 8. В замке Эренберг
В конце февраля в веселом Тироле уже весна, греет солнце, зеленая трава на склонах гор, стада со звонками пасутся. Горы да увалы волнами поднялись, встали, бегут туда, на запад, до белоснежных Альп. А здесь пока что горы невысокие, милые. На одной из них – замок Эренберг. И весело смотреть с террасы высокого замка вниз, в долины, где красные черепичные крыши, где дома как один, где остра колокольня церкви, где в садах скоро зацветут вишни, яблони, абрикосы.
Все как на картинке – чисто, пёстро, нарядно. Вышел Алексей Петрович на террасу замка, что на готических пилонах над обрывом подперта, подставляет он лицо свежему ветру, ласковому солнцу… Эх, хорошо! Спокойно здесь! Рядом с ним милый друг Афросиньюшка, розовая, светлая тоже, ровно яблонька в цвету.
Сколько глаз ни возьмет – все кругом горы синеют темными могучими елями, в облаках кружат орлы! Никого чужих в той крепости Эренберг нет, кроме них – русских залетных птиц. Ворота закрыты, мост поднят, караул крепкий из двадцати солдат с генералом. Солдатки на кухне обед хороший наготовят. И – главное – от батюшки далеко. Здесь он уже не достанет! Конечно, скучно как-то под видом тайного государственного арестанта жить. Что-то там в России деется?
Посмотрел вниз царевич – дорога вьется. По дороге пыль и весь в солнечных искрах скачет верховой. Прямо к замку. У ворот почтовый рожок запел, со скрипом опустился мост. Топот копыт по мосту: тра-та-та! Тра-та-та!
– Надо быть, пошта из Вены! – сказал царевич. – Вань, а Вань, сбегай-ко, посмотри! Нет ли новин каких?
И подлинно – есть. Пакет за печатями – «Высокородному графу». Так канцлер граф Шёнборн титулует теперь царевича – для конспирации.
Новости, новости есть, да какие! Вот это так новости! От них кружится голова, как от весеннего воздуха! От них будущее становится светло, как этот день… «Сообщаю господину графу, – пишет Шёнборн, – что нынче всюду начинают уж говорить: – Царевич пропал! Одни говорят, что ушел от лютости отца, другие – убит отцом, третьи – по дороге умерщвлен убийцами. Прилагаю здесь для любопытства, что пишут из Питербурха, – милому царевичу для его же пользы нужно держать себя скрытно».
И царевич развернул донесение старого австрийского резидента в Петербурге Плейера.
«Сказывают здесь под рукой, – писал Плейер, австрийский представитель, – что царевич близ Данцига схвачен был царскими людьми. Отвезен он в монастырь и неизвестно – жив или умер. Другие говорят, что он ушел в земли императора германского и нынешним летом приедет к матери своей. Гвардейские полки, что в большей части из дворян составлены, замыслили поэтому с прочими войсками в Мекленбургии учинить бунт, царя убить, царицу же Катерину с детьми привезти в Россию и послать в тот же самый монастырь, где теперь живет прежняя царица. Старую же царицу хотят освободить и правление вручить царевичу Алексею».
Вот так новости! Аж дух захватывает!
«А в Петербурге все готово к бунту, – читал дальше царевич, – знатные и незнатные русские все говорят одно, что теперь нет их детям другого ходу, кроме презренного пути либо в матросы, либо в корабельные плотники, сколько бы они ни учились, сколько бы ни тратили денег на иностранные языки. Говорят они, что все их имущество дотла разорено налогами, постоями солдат да рабочих с крепостей, с верфей, да с гаваней…
А царь обо всем этом знает и прислал Меньшикову приказ обо всем разведать да сообщить ему список тех, кто часто с царевичем виделся и с ним в добрых намерениях состоит…»
Бегут у царевича перед глазами строки резидентского письма, от радости слеза бьет, глаза застилает. Скоро, скоро будет он свободен, дело к тому идет. Скоро он в Москву въедет, как всея Руси царь.
Афросинья-то миленькая тут же стоит, на него радостно смотрит, понимает, что большую радость бумага принесла. Обнял ее царевич Алексей Петрович:
– Эх, лапушка! Яблонька! Ну, уж скоро! Скоро! А ну дайко-сь винца!
Глава 9. В Неаполе
Только в феврале месяце дотошный царский резидент Абрам Веселовский наконец проведал, что находится царевич в Вене, и донес об этом царю. Его надо было теперь из-под цесарского крылышка выманить – и выманить не напугавши, – иначе все дело могло провалиться. К тому же всюду и говорить стали уж очень много, что отец с сыном в ссоре.
И послал царь Петр гвардии капитана Александра Румянцева с тремя офицерами – с Шушериным, Степаном Сафоновым да с Иваном князем Мещерским, чтобы в Вене царевича схватить да в Мекленбургию к нашим войскам доставить. Однако они опоздали, и из Вены капитан Румянцев отписал, что царевича уже раньше в Тироль вывезли… Капитан Румянцев и в Тироль поехал, инкогнито в деревне под замком Эренбергом жил три дня, кой до чего дознался… Возвратился он назад в Вену, доложил – сомнений быть не могло:
– Там царевич! В Тироле!.. В замке спрятан!
Теперь надо было другой маневр применить – давить на императора Карла. И Петр приказал Веселовскому добиться личной аудиенции у цесаря, Карла VI, требовать прямой выдачи царевича. Цесарь стал отнекиваться, вертеться, а тем временем велел перевезти царевича тайно в Неаполь, в замок Сант-Эльм. И опять поскакал царевич с паспортом австрийского офицера, сопровождаемый секретарем Кейлем да Афросиньюшкой – под видом пажа, через Инсбрук, Мантую, Флоренцию – в Неаполь, на синий Неаполитанский залив.
И чем дальше убегал царевич, тем труднее ему становилось: гнев отца он чувствовал издали. Только одно средство оставалось, чтобы заглушить страх, – жесточайшее пьянство. «Я употребляю всевозможные средства, – доносил цесарю секретарь Кейль, – чтобы удержать наших от частого неумеренного пьянства, но увы! – это совершенно тщетно».
Царевич прибыл в Неаполь в мае, когда в садах зацветали розы, когда море было все в синих и зеленых тенях, когда в безветрии теплых дней над белыми домами города, над зонтичными пиниями, взбегающими на склоны горы, курился Везувий, когда на песках, под вечный шум медленного прибоя лежали, дремали на солнце беспечные вольные лаццарони, к своему счастью не имеющие ни великих наследств, да нередко не имеющие и отцов. Луна светила в высокие окна замка, где при свечах шумно ужинал царевич Алексей со своей подружкой да с секретарем Кейлем.
В Сант-Эльме царевич снова отошел душой. Надежды ожили в нем…
Подымая бокал с красным вином, он с блаженной пьяной улыбкой сказал секретарю Кейлю: – Государь, при отъезде вашем я попрошу вас взять с собой два письма, которые вы перешлете надежным образом в Россию к резиденту Плейеру. А он сумеет их вручить, кому надобно.
Секретарь Кейль взять те два письма у царевича согласился. Письма эти были адресованы архиепископу Ростовскому да нескольким сенаторам…
«Превосходительные господа, сенаторы! – писал царевич. – Как у вашей милости, так, чаю, у всего народа вызывает сомнение мое от Российских краев отлучение и пребывание по сие время безвестное. Отлучиться от отечества принудило меня безвинное преследование, а особенно, что меня едва в монахи не постригли насильно. Но господь дал мне случай сохранить себя временной отлучкой от любезного отечества, и ныне я обретаюсь благополучно и здорово под хранением некоей высокой особы до времени, когда смогу возвратиться к отечеству…»
Так разгоралась великая война между сыном и отцом.
Но когда Алексей Петрович с секретарем Кейлем скакали в Неаполь, за ними все время безотрывно, как тень, следовала «некая подозрительная персона», «инкогнито» – как доносил Кейль в своих рапортах в Вену. Этой персоной был капитан гвардии Румянцев.
Проведав от Румянцева точно, что сын под протекцией венского двора уже в Неаполе, царь Петр из Спаа отправил туда уже такого хитрого дипломата, как Петр Андреевич Толстой.
– Петр Андреевич! – сказал ему царь при последнем свидании. – Ты должен на аудиенции у императора Карла спросить, для чего он не сказывает нам прямо, где наш сын, для чего он с нами поступает враждебно? Не только наш Румянцев, а уж и вся Европа знает, что царевич у него. Тебе надлежит с царевичем видеться и ему все прямо объявить. А ежели император того свидания не допустит, то протестовать нашим именем и объявить ему, что мы это за явный разрыв принимаем и что будем за ту неслыханную обиду мстить. Мы вооруженной рукой принудим цесаря выдать нам царевича!
Гневный голос царя-отца громом катился по Европе. Не для себя отмщения искал Петр, нет! Он свое отечество хотел избавить от грозящих ему испытаний.
Толстой обо всем этом объявил Карлу напрямик.
Император выслушал его с приятной улыбкой, но немедленно же собрал тайный совет из трех министров – графа Зитцендорфа, графа Штаренберга и князя Траутзона.
Конференция эта обсудила положение и решила, что раз царь знает, где его сын, то дальше скрывать царевича не приходится. Министры предложили поэтому цесарю затягивать время как можно – с перепиской, пересылками извести – и смотреть, как будет обстоять дело с военным положением Петра. Будут у него успехи – одно, не будет успехов – другое. Судя по этому, и можно будет говорить с царем по-разному – или уступчиво, или настойчиво. Во всяком же случае, положение опасно, потому что характер царя известен, и он, не получив удовлетворительного ответа, может просто двинуть войска из Мекленбургии в Силезию, занять ее и остаться там до выдачи ему сына.
– Во всяком же случае необходимо как можно скорее связаться с королем Англии и заключить с ним союз против Московии на случай осложнений – предложила конференция.
– «Placet» – положил резолюцию на докладе конференции министров Карл VI.
«Одобряю».
Глава 10. В Лондоне
Цесарский посол в Лондоне граф Волькра сидел в сумеречный час в библиотеке своей перед камином, поставив ноги на скамеечку, так что худые колени поднялись высоко. Пламя трепетало красным светом по кожаным переплетам на полках, по портретам в золотых рамах, зажигало всюду вспышки на мебелях, на столах, на бронзовых украшениях.
«В этом проклятом городе и в мае туман, – думал граф Волькра, – а у нас в Вене над голубым Дунаем чистое небо!»
С коротким легким стуком вошел лакей в гербовой красной ливрее, в одной руке внося зажженный канделябр, в другой – на серебряном подносе пакет. Комната осветилась. Граф Волькра взломал на пакете печати, предварительно тщательно осмотрев, и, вынув письмо, стал читать, приставив к глазу стеклышко. То была конфиденциальная инструкция от графа Шёнборна.
«Испросите у его величества Георга I, короля Англии, аудиенцию и расскажите ему изустно, не оставляя документов, что в Вену прибыл секретно царевич Алексей, – читал граф Волькра. – Император по своему великодушию ко всем преследуемым и гонимым дал царевичу покровительство и защиту. Конечно, все это в величайшем секрете. Резидент царя Веселовский настаивает, что царевич находится в Вене, и безотвязно пристает с этим к министрам. Если же император и дальше будет продолжать оказывать гостеприимство царевичу Алексею, то царь не постесняется добиваться сына „manu militari“ – „вооруженной рукой“ – характер царя ведь известен. Что ж тогда делать? А его величество, король Англии, – курфюрст Брауншвейгский и родственник нашего дома. Не согласится ли он поэтому со своей стороны защищать несчастного доброго русского принца, находящегося „в жалчайших условиях“, „в условиях явной и постоянной отцовской тирании“? Можно ожидать от московитов всяческих фокусов! Эта инструкция будет показана царевичу в копии», – добавлял граф Шёнборн.
– О! – произнес граф Волькра. – Постоянная история! Его апостолическое величество не может расстаться с этим его родственным добросердечием! Ну какая выгода нам вмешиваться в грязную соседскую историю?
«Однако нет! – подумал тут же граф Волькра. – Ведь это огонек в соседском доме. В России! Было бы весьма неплохо его раздуть?..»
На следующий же день, отпустив графа Волькра после аудиенции, Георг I, король Английский, шариком катался у себя до кабинету:
– Конечно, нужно царевича поддержать, в будущем он будет очень благодарен нам. Нужно укрыть его от отца-тирана. Иметь на русском престоле своего родственника, да еще благодарного – удобная вещь!
И, дернув за шнурок звонка, он приказал лакею:
– Попросите ко мне нашего камер-юнкера Бестужева.
Глава 11. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, камер-юнкер короля Англии, возвратясь с аудиенции, тонко улыбался, сидя за большим красного дерева письменным столом.
Он только что написал письмо царевичу Алексею Петровичу. Писал он по-русски, но так как было несомненно, что письмо будут читать в Лондоне и в Вене, он начал письмо почтительно и официально:
«Светлейший августейший наследный принц, милостивейший государь!»
Молодой вельможа остановился, положил перо, взял жалованную золотую с алмазами табакерку, со вкусом понюхал табачку, обмахнул платочком пышное над шитым камзолам жабо, снова взял перо, проверил расщеп на свет и стал писать:
«Так как отец мой, брат и вся родная мне фамилия Бестужевых пользовалась особой милостью Вашей, то я всегда считал своей обязанностью изъявить свою рабскую признательность и ничего так не желал от юности моей, как служить Вам!»
Он взглянул на окно – выпуклое стекло показалось ему не чисто вытертым. «Надо будет сказать дворецкому, плохо смотрит! Плохо!»
Перечитал последнюю строчку, поморщился:
«Пожалуй, грубовато? А? „Рабскую“… Но ведь надо же знать адресата!»
«Служить Вам!» Так! «Это принудило меня для соблюдения тайны моего такого желания вступить на иностранную службу, и вот я уже четыре года состою камер-юнкером у короля Англии. Как скоро я узнал верным путем, что Ваше Высочество находитесь у его цесарского величества, Вашего родственника, и я по теперешним конъюнктурам замечаю, что образовались две партии, причем воображаю, что Ваше Высочество при теперешних, очень важных обстоятельствах не имеете никого из близких слуг своих, я же чувствую себя достойным и способным служить в это ответственное время, посему я осмеливаюсь написать Вам и предложить Вам себя в Ваше распоряжение, как будущему государю…»
Камер-юнкер короля Англии Бестужев приостановился, подумал и стал строчить далее:
«Как будущему государю в услужение… Ожидаю только милостивого ответа Вашего, чтобы тотчас же уволиться от службы королевской и лично явиться к Вашему Высочеству…»
Фарфоровые часы французской работы, где на качелях, перевитых розочками, летали туда и сюда две пастушки, мягко отзвонили четыре. Алексей Петрович вынул из кармана брегет, сверил и закончил письмо так:
«Клянусь Всемогущим Богом, что единственным побуждением моим есть высокопочитание особи Вашего Высочества.
В ожидании приказаний Ваших остаюсь Вашего Высочества нижайший раб Алексей Бестужев-Рюмин».
Он легко поднялся с кресла и, кусая душистый платочек, подошел к окну.
«Кто в нужде друг – тот друг настоящий! – думал он. – К этому делу весьма торопиться надобно. А то потом разных господ набежит тут к Его Высочеству, как с ложками на кашу. Да и донесения из Санктпитербурху гласят – царь прихварывает. Дело идет к тому, чтобы из века сего в век будущий смотреть. Однако смотрите – а! Каштаны скоро уже стрелку дадут! Весна!»
Глава 12. Карл XII
– И то сказать, ваше величество, до Полтавы можно было бы с русским царем мир заключить более выгодным манером, нежели теперь, после Полтавы. Английскому правителю, герцогу Мальборо царь Петр тогда за мир со Швецией княжество любое в стране сулил, пятьдесят тысяч иоахимсталеров в год доходу, рубин индейский огромный да орден Андрея Первозванного. И только за то, чтобы он ваше величество к миру склонил. А ныне, после Полтавы, положение совсем иное…
Барон Герц остановился и посмотрел на своего повелителя внимательно. Шведский король Карл XII в сером своем сюртуке, с длинными локонами, висящими с парика, стоял спиной к нему и упорно смотрел в окно. Худая, длинная спина его ровно двигалась от дыхания… Но ежели мы, ваше величество, обычную стремительность атак ваших на дипломатическую осторожность переменим, то можно все же к этому миру должный путь сыскать. Из Голштинии родичи мои сообщают, что нынче наследник российского престолу царевич Алексей находится в Вене под протекцией у его величества императора, своего шурина, и что оная высокая российская персона отцом своим, царём Петром, гонима…
Король рывком повернулся от окна, локоны хлестнули по груди, серые водянистые глаза уставились прямо в худое лицо министра Герца:
– Что предлагаете, барон?
– Советую оного удобного случая не упускать! – отвечал министр, играя связкой печаток у часовой цепочки на розовом камзоле: белая его рука в кружевном рукавчике, с блестящими ногтями делала это отменно. – Оную персону – царевича Алексея – надлежит вам принять и обещать ей всяческие покровительство, – вполголоса говорил он. – Как сообщают из Вены, гигант московский в плохом здоровье. А кроме того, пишут, что в России всяких великих потрясений ожидать можно. Чернь русская к просвещению не склонна, зато легко бунты учинять может. А ваше величество, у себя царевича имея, легко может двояко маневрировать – либо с царевичем против царя Петра, либо, напротив, с царем Петром против царевича, прежде всего миру для Швеции добиваясь.
Карл выскочил из-за стола, два раза пробежался по кабинету и, руки за спину, бросил: – Как действовать надлежит?
– Через генерала Понятовского! Польские власти равно в этом большой интерес иметь могут, кто с Понятовским вместе стоит…