Текст книги "Беженцы и победители"

Автор книги: Войта Эрбан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Через некоторое время сомнения воинов оправдываются. Оказывается, в будто бы подбитых танках гитлеровцы оставили своих наводчиков, которые теперь хладнокровно наводят орудия по нашим огневым точкам. Залп – и фашистские снаряды летят в цель. Вперед движется стальная лавина танков и бронетранспортеров, а за ними – пехота.

Сорокапятки подпоручика Франка защищают подступы к Соколову со стороны Тарановки. Они бьют по танкам противника прямой наводкой.

Отбиваясь от наседающих гитлеровцев, отступает к центру села Франта Немец.

Фашистские огнеметчики прокладывают дорогу эсэсовцам. По сплошной стене огня над крышами можно определить, куда они прорвались. Отовсюду слышатся крики, выстрелы, стрекот пулеметов, лязг гусениц. Прорвавшиеся вражеские танки утюжат разрушенные блиндажи, раздавленные «максимы».

Под гусеницами фашистского стального чудовища погибает мужественный командир пулеметной роты надпоручик Ярослав Лом.

Погибают все артиллеристы Франка. Их орудия раздавлены и искорежены. От разорвавшегося фашистского снаряда погибает и сам Иржи Франк…

Ротмистр Вишек, выждав, пока за танками появится вражеская пехота, косит ее длинными очередями из «максима».

Пламя быстро перекидывается с одного дома на другой, ведь почти все они деревянные. А с юга накатываются волной все новые танки и бронетранспортеры в сопровождении фашистских огнеметчиков.

У Влади пересыхает в горле. Сердце у него колотится так же, как колотилось совсем недавно на нейтральной полосе.

Клочья дыма заволакивают небо, словно тучи, и медленно плывут на восток. «Катюши» бьют по подступам к Соколову, но поддержать огнем чехословацких воинов не могут: они слишком сблизились с противником.

Полковник Свобода отдает приказ танкам 179-й бригады оказать поддержку первой роте и советским воинам, которые совместными усилиями отражают натиск превосходящего противника. Но уже под первым танком проламывается лед. Плохо дело, недаром лейтенант Садовский сомневался в его крепости. Как выдвинутый вперед опорный пункт Соколове окончательно теряет смысл. Теперь вражеские танки через реку не пройдут. Свобода отдает приказ об отступлении. Вот только…

Телефонист с досадой швыряет трубку – связь прервана, надпоручик Ярош не отвечает, а ведь он говорил, что не отступит.

Связисты немедленно уходят на линию. Потом в горящее Соколове направляют одного за другим связных, однако обратно никто из них не возвращается.

Приказа об отступлении надпоручик Ярош не успел получить. Он погиб, но до конца остался верен своему воинскому долгу. Уже после его гибели, глубокой ночью, остатки роты переправились на левый берег реки Мжа.

Славному сыну чехословацкого народа надпоручику Отакару Ярошу посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Он стал первым иностранцем, удостоенным этой высокой чести.

В том же бою погиб и адъютант Яроша – свободнпк Гуго Редиш. Коммунист, человек высокого интеллекта, он был хорошим советчиком для своего командира. Даже будучи раненным, он не покинул Яроша, оставался рядом с ним до последнего дыхания…

Вечереет. Раненые, прихрамывая, отправляются на перевязочный пункт. Среди них Мирен Махач, Тонда Сохор, Эрик Фрешл и ребята из третьей роты, пришедшие на помощь.

– А где Ворач?

– Убит наповал. Нет его больше…

Несут Василия из взвода Ворача, который помогал Ярде Досталу рыть окоп. Он тяжело дышит – ему прострелили легкое.

На льду распластался советский солдат. Он ранен в голову. Две чехословацкие санитарки покидают укрытие и, несмотря на непрекращающийся минометный огонь, устремляются к нему. Двадцать лет спустя Михаил Ильченко станет председателем Соколовского Совета народных депутатов и будет вспоминать, как его, восемнадцатилетнего советского солдата, рядового 1180-го полка 350-й стрелковой дивизии, спасли, рискуя собственной жизнью, чехословацкие девушки.

На перевязочном пункте чехословацкому врачу и медсестрам помогает фельдшерица Анастасия Тихоновна Карелова. Эта молодая женщина пыталась вместе с маленьким сынишкой переправиться в Артюховку. Но начался бой, и им пришлось спрятаться в укрытии. Оттуда Анастасия увидела, как у противотанковой пушки ранило двух чехословацких воинов, и, оставив малыша на попечение соседке, бросилась им на помощь…

Одиннадцатилетний Ваня Обозный подбирает раненного в ногу чехословацкого бойца и отводит его в чудом уцелевшую хату Ульяны Кривко. Там солдата перевязывают и укладывают на печь, закрыв занавеской. Раненый моментально засыпает.

Вечером приходят немцы. Они раздеваются и принимаются умываться. В это время на печи кто-то начинает шуршать. Немцы настораживаются.

– Тесто, это тесто. Хлеб, понимаете? – пытается рассеять их подозрения Ульяна.

– Если есть тесто, значит, должны быть и лепешки, – рассудительно замечает дед Кривко. – Иди-ка за водой, а я пока принесу дров.

Но едва они выходят за порог, как хату один за другим сотрясают два взрыва – это раненый чех бросает с печи гранату. В выбитом окне появляется его окровавленное лицо. Соседи цепенеют от страха. Из дома слышатся крики и стоны. К хате сбегаются немцы. Они истошно вопят: «Партизаны!» – и стреляют, как сумасшедшие. Чех бросает в них еще одну гранату, потом еще… И падает, сраженный фашистской пулей. Хату фашисты поджигают, но семье Кривко в суматохе удается скрыться.

Только на третий день сельчане хоронят чехословацкого воина под вишней у дороги, а в августе, когда село освобождает Советская Армия, его прах переносят в братскую могилу.

* * *

Во время контратаки второй роты был ранен Бедржих Скала. Его отвозят на перевязочный пункт.

Владя отправляется навестить приятеля. Перевязочный пункт переполнен. Раненые сидят и лежат прямо на полу. Бедржиха Владя находит в дальнем углу.

– Здравствуй. Что, плохо тебе? – участливо спрашивает он.

– Лучше не спрашивай. Вот рука…

– Так это обойдется… – пытается утешить приятеля Владя.

– Ну что ты говоришь! – возражает Бедя. – Рука раздроблена. Наверняка придется ампутировать. Главное теперь – не упустить время…

Где-то рядом бредит в горячке Василий – тот, что помогал Ярде Досталу рыть окоп. При каждом вздохе в груди у него что-то сухо потрескивает.

А Курт Вольф погиб ночью на глазах у Бедржиха.

* * *

До передовой доходят слухи, что началась эвакуация Харькова. Солдаты волнуются: что будет с их товарищами, находящимися там в госпитале, – с Эриком Фрешлом, Франтой Кралом, Пепой Ржепиком, Тондой Сохором и другими?

Плохо с питанием, зато с боеприпасами все в порядке. Так что на фашистов, окопавшихся в Соколове, снаряды и мины сыплются градом. Фашисты снова и снова пытаются форсировать реку и обрушивают на оборонительные позиции чехословацкого батальона между Миргородом и Артюховкой лавину снарядов. Среди чехословацких воинов растет число убитых и раненых. Пополнения уже ждать неоткуда. С левого фланга обороны поступает донесение: Билютин с остатками своего полка оставил Тарановку.

Разведчики и наблюдатели на НП и в окопах переднего края бдительно следят за противником днем и ночью. Сидя в окопе, Владя в бинокль осматривает пространство вокруг Соколовской церкви, где заметно скопление пехоты и техники противника. Радистам удается перехватить приказ немецкого командования о времени и месте сосредоточения. Сообщение чрезвычайно важное, но его приходится несколько раз перепроверять…

Поредевшие ряды обороняющихся отражают очередные атаки противника – фашисты по-прежнему пытаются форсировать реку и прорваться на север. Призыв интербригадовцев «Но пасаран!» теперь понятен всем.

«Ни пуха ни пера!» – кричит Владе с опушки леса Отакар Рытирж, покидая передовую после проверки позиций.

Шквал снарядов и мин обрушивается на обороняющихся – вновь начинается атака. Тесаржик из Артюховки докладывает, что принял командование второй ротой вместо погибшего Кудлича.

– Риша, для меня что-нибудь есть?

– В общем-то, нет. Мы только что залатали дыру. Получилось неплохо. А вам тоже досталось?

– Все еще обстреливают. Потери у вас есть?

– Да, трое. Как раз сейчас хороним. Ну, пока!

Владя вдруг замечает, что уже ночь. Фашисты не прошли. «И пока мы здесь, они не пройдут! – мысленно восклицает он. – Сейчас нужно зайти к связистам, потом разбудить Вашека – он должен сменить Польду на наблюдательном пункте, а затем связаться с начальником штаба и выяснить, правда ли, что батальон будет вскоре отозван. В общем, мы не подвели. Жаль только товарищей, павших в бою… А сколько еще погибнет, пока мы вернемся на родину…»

Поднявшийся где-то в верхушках сосен ветер прерывает его грустные раздумья.

На Хопре

Боевое крещение под Соколовом чехословацкие воины выдержали с честью, покрыв себя неувядаемой славой. Слова «чехословацкий отдельный батальон», «полковник Свобода» стали символами героизма. Неизмеримо вырос авторитет командира батальона. Воины батальона – и те, кто выстояли, и те, кто пали в боях, внесли огромный вклад в возрождение чехословацких вооруженных сил, которым суждено было вернуться на освобожденную родину.

После сражения у Соколова на повестку дня встал вопрос о формировании на основе 1-го чехословацкого отдельного батальона чехословацкой отдельной бригады. Лондонское правительство всячески противилось этому, стремясь любыми способами не допустить создания народной армии. Оно, например, настаивало на формировании бригады в глубоком тылу, то есть требовало, чтобы чехословацкие воины вернулись с фронта в Бузулук. Возникли разногласия и по вопросу о том, чем должна стать эта бригада – полнокровным соединением, имеющим на вооружении танки и артиллерию, или обычным пехотным формированием.

На должность командира бригады лондонское правительство направило в Новохоперск угодного ему полковника Кратохвила, который вместе со Свободой принимал парад. Фронтовики стояли в строю с хмурыми лицами. Их приветствие «Здар!» прозвучало довольно невыразительно. Они не знали, да и не стремились знать, всех хитросплетений закулисной борьбы, развернувшейся по вопросам возрождения чехословацкого государства. Они просто сражались и отдавали свои жизни за то, чтобы это государство было свободным. И сражаться они хотели не под командованием пусть симпатичного, но незнакомого офицера, присланного сверху, а под командованием прошагавшего рядом с ними по фронтовым дорогам не один десяток километров Людвика Свободы.

Советское правительство и Верховное Главнокомандование одобрило реалистическую, глубоко обоснованную концепцию Свободы – Готвальда. Было принято решение создать отдельную бригаду, командиром которой впоследствии стал Людвик Свобода. В целом верно оценивая сложившуюся ситуацию, Бенеш тем не менее никаких решительных шагов предпринять не мог, так как не обладал реальной властью. И все-таки Свобода до самой весны 1945 года оставался в его представлении только временным командиром.

В формирующейся 1-й чехословацкой отдельной бригаде обстановка была довольно сложной. Однако воинам 1-го батальона, выдержавшим испытание огнем, многие из этих сложностей теперь казались более простыми. Исчезло, например, недоверие, еще вчера разделявшее коммунистов и социальных демократов, источником которого явились Мюнхен и события, связанные с ним. Батальон стал намного сплоченнее, организованнее. При этом никто не произносил громких фраз о единстве, никто к нему не призывал. Сама фронтовая действительность заставляла воинов крепить дисциплину и единство, настойчиво овладевать воинским искусством, чтобы победить жестокого, хорошо вооруженного врага.

Лондонское правительство ставило все новые препятствия на пути строительства чехословацких вооруженных сил. Преодолевать эти препятствия помогали и советские друзья, и сами чехословацкие воины, которые вопреки приказам из Лондона все громче выражали желание сражаться на фронте плечом к плечу с советскими солдатами.

В июле 1943 года в Новохоперск прибыло пополнение – словацкая рота надпоручика Павла Марцелли, которая с полным вооружением перешла на сторону Советской Армии на Кавказе. Разделяя взгляды коммунистов по национальным вопросам, они ратовали за равноправие для словаков в будущем чехословацком государстве и весьма подозрительно относились ко всему, от чего попахивало так называемым чешским национализмом, который в довоенной чехословацкой армии был официальной идеологией.

Подобные взгляды получили распространение и в формирующейся бригаде с приходом в нее офицеров из Англии и со Среднего Востока. Однако под влиянием новой среды и боевой обстановки этим людям пришлось срочно менять свои представления. Создавали множество проблем и украинские националисты. И наконец, в бригаде появилось немало людей, которые не хотели ничего иного, как только вернуться домой, и стремились завоевать это право на полях сражений. Четкого представления о будущем чехословацком государстве у них не было. Они лишь хотели, чтобы оно было свободным, независимым и справедливым.

* * *

Вечер удивительно спокоен. Полный месяц отражается в водах ленивого Хопра. Вербы вдоль мелкой, заболоченной излучины сливаются в сплошную темную стену. Тот, кому не довелось увидеть это место днем, наверняка нарисовал бы в своем воображении нечто романтическое.

Неожиданно на берегу излучины вспыхивает костер, и темнота вокруг становится еще плотнее. Фигуры у огня едва различимы. Хорошо видны лишь ноги.

– Евгений, ты куда? Не надо! – раздается девичий голос.

На фоне пламени четко вырисовывается мужская фигура. Парень лезет в воду. Костер в это время разгорается ярче, и теперь видно, как он смешно размахивает руками, защищаясь от атакующих его комаров. В довершение всех бед он попадает в болото и тщетно старается выбраться оттуда.

– Черт побери! Зачем же я сюда… – доносится из-за верб.

– Ой, какой же ты дурачок! – вторит девичий голос. – Я же говорила, чтобы ты не лез туда. Купаются не здесь, а дальше. Батюшки, как тебя покусали! – В голосе слышны нотки сострадания. – Покажи, не царапай. Что же я с тобой буду делать? – Голос звучит немного ниже и мягче.

– Там сплошное болото, – оправдывается парень, быстро натягивая на себя брюки и рубашку. Потом он наклоняется над костром.

Чуть дальше, на мосту через Хопер, стоят два офицера и свободник. Глядя на воду, они слушают чешско-русский диалог возле костра и комментируют происходящее.

– Чувствуете? Они что-то варят, – говорит Карел Самет, самый высокий из них.

– Скорее всего, уху. Но для этого нужна свежая рыба и хорошая кулинарка, – рассуждает Владя.

– Хулиганы! – ворчит Тонда Сохор, которому недавно присвоили звание поручика. – Наверняка рыбу гранатами глушили. Могу поспорить, что вся окраина Новохоперска ест сегодня рыбу на ужин. Но девушка у Эвжена что надо. Ради такой ничего не пожалеешь.

В то время рыбу ручными гранатами глушили все. Делалось это так. Двое выгребали на середину реки, а третий шел на сорок – пятьдесят метров вверх по течению, вставлял там в гранату запал, срывал чеку и, сосчитав до пяти, бросал гранату в реку. Она взрывалась под водой, а оглушенная рыба плыла вниз к тем, кто уже поджидал ее, сидя на корме лодки.

– Смотри, Эвжен, чтоб вас комары не съели! – кричит Тонда парочке, глядя, как они снимают котелок с костра, и грустно вздыхает: – Что ж, ребята, пойдем вздремнем перед завтрашними учениями. Да и не обо всем мы еще переговорили…

Они идут за город на хорошо знакомый всем полигон. Где-то лают собаки, но так далеко, что их заглушает стрекотание кузнечиков в некошеных лугах. Они садятся под высокой сосной, достают последний номер новохоперской газеты и сворачивают себе по самокрутке. Самет прикуривает и дает прикурить остальным.

А парочка на берегу заболоченной излучины заливает раскаленные уголья. Потом парень и девушка направляются в домик, расположенный неподалеку от церквушки. Конечно, там нет звезд и большого желтого месяца, но нет и надоедливых комаров.

Когда офицеры и свободник возвращаются на мост через Хопер, над излучиной уже клубится туман, а небо на востоке бледнеет…

* * *

В числе пополнения, прибывшего в Новохоперск, был Васил Киш. Еще 3 февраля 1943 года чехословацкая призывная комиссия в Бузулуке признала его годным к воинской службе. Сначала его направили во вторую роту запасного батальона, потом поближе к фронту – в Новохоперск. Здесь Васила зачислили в школу младших командиров, где он встретился с Мишей Оленичем – учителем из Турьей Поляны, который помог ему успешно сдать все экзамены. Кишу присвоили звание четаржа и назначили заместителем командира взвода. В это же время Васил познакомился с Фредом Бенедиктом и руководителем закарпатских коммунистов Туряницей и под их влиянием стал писать статьи в бригадную газету.

… Однажды во время занятий по форсированию реки Василу вдруг приказывают явиться во второй отдел к Эмлеру.

– Пан подпоручик, по вашему приказанию прибыл… – широко улыбается Васил.

– Наздар, Васка! Почему так официально?

– Но ведь это официальный вызов, не так ли?

– И да, и нет.

Партийная организация рекомендовала Васила для выполнения специальных заданий. Однако нельзя же сразу сказать человеку: тебя, мол, рекомендовали коммунисты и вот тебе задание. А если он откажется? Владя решает вначале как-то подготовить парня.

Беседуя с ним, Владя старается вызвать его на откровенность, рассуждает о жизни, о том, какой она будет после войны, о том, почему нельзя мириться с тактикой выжидания, которой придерживаются деятели лондонского правительства.

– Басил, как бы ты поступил, если бы тебе предложили во имя спасения людей прыгнуть с высокой скалы? Ты бы прыгнул?

– Наверное, прыгнул.

– А если бы с самолета?

– Так с самолета прыгать легче, чем со скалы.

– Чего ты больше всего боишься?

– Змей и женщин.

– Я же серьезно спрашиваю.

– А для чего тебе это нужно?

– Об этом ты узнаешь после. Я приглашу тебя еще раз.

Через несколько дней они встречаются снова.

– Тебе хотят поручить особое задание.

– Сделаю все, что от меня зависит…

Когда объявляют об отъезде на фронт, Васила охватывает беспокойство: «А как же с заданием?» У него возникают сомнения: «Передумали? Или, может, не доверяют?» – но он гонит их прочь. Главное – он едет с товарищами на фронт, а там он себя покажет.

Вечером начинается посадка в эшелон. И вдруг Васила снова вызывают к Эмлеру и начальнику штаба. Тот пожимает Василу руку и вручает пакет:

– Эти бумаги передадите в штаб военного округа в Саратове. Там же узнаете о дальнейшем.

До Саратова Василу приходится добираться и в обычном пассажирском поезде, и на крыше вагона, и на платформе, покрытой брезентом. Пакет он хранит на груди и часто ощупывает, даже крепко засыпать боится.

Но вот и штаб военного округа. Часовой вызывает дежурного.

– Офицер связи? – спрашивает дежурный.

– Да.

– Минуточку…

Вскоре он возвращается с миловидной девушкой в ладно сидящей военной форме. «Вот это да!» – хочется воскликнуть Василу, но он вовремя спохватывается.

– Вы чехословацкий офицер? – с улыбкой спрашивает девушка. – Пойдемте, генерал ждет вас.

– Очевидно, вы пользуетесь большим доверием в своей части? – с интересом смотрит на него генерал. – Немного отдохнете, и мы отправим вас в Бузулук. Только никому ни слова. Туда приедут товарищи из Москвы. От них вы и узнаете о своем задании.

В Бузулуке Васил встречается со старым коммунистом Ченеком Грушкой. Он-то и вводит Киша в курс дела:

– Готовится высадка воздушного десанта в Чехословакию. Сам понимаешь, дело это опасное… – Он подробно рассказывает о парашютистах, осуществивших убийство Гейдриха, а на прощание крепко пожимает руку Василу: – Ну, желаю удачи…

На главном направлении

Бригада следует на фронт. Небо за окном вагона кажется бескрайним. Осенний воздух настолько прозрачен и бодрящ, что дышится легко, как в горах.

Эшелон 1-го батальона останавливается в третий раз за день.

– Пан штабс-капитан, почему мы опять стоим? – спрашивает приземистый четарж, когда командир батальона, по обыкновению, обходит вагоны.

– Черт его знает, – отвечает Йозеф Коля. – Наверное, пути забиты. Паровоз есть, рельсы в порядке, и «юнкерсов» не видно. А вы боитесь, что не доедем вовремя?

– Да мы не знаем, куда едем.

– Откровенно говоря, и я этого не знаю. Наверняка куда-нибудь к Днепру…

Пока за окнами редко мелькают развалины и пепелища. Но что будет дальше? Чехословацкие воины слышали о выжженной земле в бассейне Днепра только от участников боев под Соколовой, которых в бригаде называют «соколовцами». Как-то это выглядит в действительности?

Эвжен Микулашек видел выжженную землю у Острогожска, когда ранней весной шагал вместе с покойным ныне Иркой Франком в составе роты противотанковых ружей к Харькову. Видел закопченные трубы, одиноко торчащие на пепелищах, запорошенные черным снегом равнины, напоминающие пустыню, и дороги, ведущие в никуда. Видел людей, исхудавших, измученных, искалеченных. Но сегодня день такой чудесный, что думать о тяготах войны, о бедствиях и страданиях народа не хочется…

Шестой вагон успешно справляется с заданием начистить на весь эшелон картошки. Для этого бойцы отходят на приличное расстояние от эшелона и располагаются в самом центре некошеного луга, возле ручья, вытекающего из березовой рощицы. От походной кухни, разместившейся на платформе, тянет аппетитным запахом гуляша.

Офицер просвещения Фред Бенедикт разносит бригадную газету с последними сообщениями, рассказывает о событиях на фронтах, отвечает на вопросы. Солдаты любят его за то, что он делит с ними радости и горести, а держится очень скромно. От него они узнают, что войска Ватутина форсировали Днепр и сражаются на правом берегу за плацдармы севернее Киева. Обсудить сообщение спешат даже те, кто еще минуту назад выстраивался с миской возле кухни, – такая это ошеломляющая новость. Теперь не нужно гадать, куда направляется эшелон. Но к охватившему их чувству радости примешивается и чувство вины: основная тяжесть боев с противником опять легла на советских воинов. И былое спокойствие сменяется нетерпением: когда же они доберутся до передовой?

Однако машинист дает сигнал к отправлению только перед заходом солнца. Эшелон мчится на запад, к Днепру.

Эвжен Микулашек лежит на верхней полке. Рядом бойцы играют в карты. Под потолком плавает облако махорочного дыма. Весело шумят игроки и болельщики.

– А теперь на Киев! – Станда Валек эффектным жестом бросает последнюю карту а забирает выигрыш. Потом он снимает сапоги, разворачивает портянки и свешивает руки между колен.

– Это, панове и товарищи, обструкция, – протестует один из болельщиков. Здесь, на фронте, он пулеметчик, а на гражданке был приказчиком.

– Что случилось? – спрашивает вежливо Станда и зевает.

– Да то, что ты осел. А портянки свои убери куда-нибудь подальше, иначе я их выброшу.

– В доброте вам не откажешь, – ворчит Станда, но портянки засовывает в сапоги, подвешенные на гвоздике под самым потолком.

Эвжену вспоминаются события последней ночи перед отъездом из Новохоперска… Уютная комната. Цветы на подоконнике. Книги на полке. В открытое окно врывается запах сена, которое он так и не успел убрать. Не успел, потому что пришла Дуня, взяла его за руки и повела к дому. Там она присела на край сундука и долго, испытующе глядела на него. А потом так просто сказала:

– У меня будет ребенок, Женя. Как его назвать?

Он положил голову ей на колени, а она гладила его по волосам и тихо покачивала головой, будто разговаривала еще с кем-то.

– Ни о чем не беспокойся. Я вернусь, вот увидишь. Я обязательно вернусь. А знаешь, Дуня, пойдем завтра распишемся. Сейчас война, и нас распишут сразу…

Она прижалась к нему:

– Нет, Женя, завтра не надо. Распишемся, когда вернешься.

Он не стал спорить, и теперь очень жалеет об этом.

– Я боюсь, – сказала Дуня.

– Чего?

– Не знаю. Иди ляг, тебе надо выспаться…

Только теплые шерстяные перчатки, связанные ее руками, да увольнительная напоминают о том последнем вечере.

* * *

«Вот мы снова на фронте», – думает Владя, выходя из землянки, вырытой на отвоеванном у гитлеровцев на правом берегу Днепра плацдарме, и направляясь к командиру. Позади у бригады долгий и трудный путь. Их неоднократно бомбили. Возле Яхновщины бомба угодила прямо в состав, и под обломками погибло сразу 54 чехословацких воина. Столько же человек было ранено. Конечно, на фронте всякое может случиться, но в данном случае просчет командира подразделения, приказавшего бойцам устраиваться на ночлег в вагонах состава, оставшегося без паровоза, очевиден. Не изменил он своего решения даже тогда, когда фашистский бомбардировщик принялся методично уничтожать рельсы перед составом и позади него. Что это – неопытность или безответственность? Солдаты считают, что безответственность, и они, вероятно, правы. Правда, обсуждать это с надпоручиком Либором Элиашем, непосредственным Владиным командиром, бесполезно. Его занимают другие проблемы, недаром он регулярно посылает донесения в Лондон, откуда прибыл совсем недавно, мечтая лишь об одном – чтобы они попали в руки министра национальной обороны Ингра. Ну а если речь все же заходит о Яхновщине, он вздыхает: «Страшная трагедия, но такова война…»

По правде говоря, Владя не может дождаться, когда командир бригады поставит ему новую боевую задачу. Он с удовольствием наблюдает, как командир склоняется над картой, слушает, как обстоятельно объясняет боевую обстановку, оперируя точными военными терминами. Командир указывает на один из участков на переднем крае. Владя отмечает расположение советских войск и войск противника, его огневые точки, обнаруженные разведкой, а также местонахождение штаба дивизии.

Когда он выходит из просторного командирского блиндажа, вражеская артиллерия интенсивно обстреливает расположенный неподалеку лесной массив, в котором сосредоточились чехословацкие части. Снаряды и мины сыплются на них беспрестанно.

Из хирургической палатки выходит санитар и выносит чью-то ампутированную ногу.

– Кого оперировали? – спрашивает Владя.

– Свободника Воробца из противотанкового.

– Ну и как? Санитар молчит.

– Скажи же хоть что-нибудь!

– Как знать, – неопределенно говорит он. – Сигареты есть? Нет, махорки мне не надо – своя имеется. Ну, привет! – И он исчезает в палатке.

Владя возвращается в землянку, осматривает автомат и вставляет полный диск. Потом проверяет пистолет марки ТТ, мысленно сожалея о своем старом нагане, таком простом и надежном. Наконец он сует в карман старую буссоль чехословацкого производства – подарок Отакара Яроша. Правда, чтобы привести стрелку в движение, на нее приходится дуть, но зато она точна. Именно благодаря этой буссоли они и не сбились с пути в марте 1943 года, когда пробирались от Лизогубовки, которую уже занимали немцы, к Харькову.

Нелегко пришлось тогда чехословацким воинам. Батальон отступал к Северскому Донцу. Немецкие танки все напористее рвались к Чугуеву. Сопротивление советских батарей с каждым часом ослабевало. Советские артиллеристы подбили немало вражеских танков, но силы были слишком неравными. 76-мм орудия умолкали одно за другим…

– Собери всех оставшихся в живых и веди следом за батальоном, – приказал Владе начальник штаба. – Да смотри, чтобы никто не отстал. Выводи людей к Донцу. Ну, пока!

– Выведу…

Владя отдал распоряжение собраться всем в лесу возле оврага. Быстро осмотрев штабное имущество, он забрал с собой списки личного состава батальона, журнал боевых действий, шифры, карты, донесения, приказы, рапорты. Это не должно было попасть в руки гитлеровцев. А все, что нельзя унести, он приказал поджечь, в том числе и машину с оружием и боеприпасами.

Тем временем в село ворвались фашистские танки и Владя со своей группой оказался в окружении. Оценив обстановку, он пришел к выводу, что через овраг идти не стоит – у большинства просто не хватило бы для этого сил. Он сориентировался по карте, определил с помощью буссоли направление и дал команду двигаться в село – навстречу танкам. Он коротко разъяснил внимательно вглядывавшимся в его лицо людям, что надо попытаться проскользнуть через село прежде, чем подойдет немецкая пехота. А если не удастся? Тогда придется залечь и отстреливаться до последнего патрона…

Им таки удалось вырваться из окружения. И немаловажную роль в их спасении сыграла буссоль Яроша. С той поры Владя уверовал, что она приносит счастье. Так, может, она и к родному дому его приведет? Впрочем, уцелел ли этот родной дом? И живы ли еще отец и мать? И жив? ли та девушка которой он, прощаясь, сказал «До свидания»?

* * *

Было почти десять вечера, когда Владя нашел наконец хатку – к его удивлению, уцелевшую в этом аду. Его приветствовал худощавый майор с интеллигентным лицом, начальник дивизионной разведки. С этой минуты им предстоит сотрудничать…

– Пошли, ребята! – решительно говорит младший лейтенант, назначенный командиром разведывательной группы.

Группе поставлена задача разведать участки вероятного прорыва обороны противника.

Ярко светит луна. Неутомимо шелестит сухой травой поднявшийся к ночи ветер. Разведчики проходят передний край стрелкового полка, потом его охранение, откуда в последнее время поступает весьма скудная информация.

– Что-нибудь заметил, Федя?

– Да вроде все спокойно, товарищ младший лейтенант.

Разведчики продвигаются дальше, к рубежу, где их должна прикрывать артиллерия. Здесь они останавливаются и начинают вести наблюдение. Здорово мешает ветер, да и свет луны на руку немцам.

Усилием воли Владя пытается отбросить нахлынувшие вдруг на него воспоминания о другой ночи, но ему это не удается. Та же луна светила тогда над Лужницей, притоком дорогой сердцу каждого чеха Влтавы. Скала, нависшая над рекой, отбрасывала тень на левобережье и хорошо защищала от ветра. А они сидели в лодке и наслаждались музыкой Гершвина.

Забывшись, Владя едва слышно начинает насвистывать знакомую мелодию.

– Тс-с!

Владя сразу спохватывается и пристально всматривается в даль – туда, где начинается лес, но ничего подозрительного не замечает.

Через некоторое время младший лейтенант подает сигнал и разведчики ползут в сторону опушки леса. Ветер усиливается, затрудняя дыхание, да и ползти вниз с холма совсем нелегко. Но вот наконец и опушка леса. Здесь ветер шумит в кронах деревьев, а внизу, где лежат и вслушиваются в ночные шорохи разведчики, тихо. С северо-запада наползают тучи, закрывая доставившую им столько неприятностей луну.

После полуночи со стороны леса вдруг доносится легкий шум. Две группы гитлеровцев, одетых в маскхалаты, выходят из леса и скрываются в высокой траве. Вероятно, это вражеская разведка. Она направляется в сторону холма. Отчетливо слышится хруст сухой травы. Разведчики разворачиваются и ползут обратно. Добравшись до середины холма, они останавливаются и прислушиваются. Кругом тишина. Видно, немцы что-то заподозрили и теперь выжидают.