Текст книги "Беженцы и победители"

Автор книги: Войта Эрбан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Вдруг один из помогавших чиркает спичкой и сдавленным голосом произносит:

– Брось, его уже не разбудишь…

Врач определяет, что мужчина умер часа четыре назад от инфаркта. Люди молча смотрят, как его уносят.

Спать Владе уже не хочется. Он дожидается шести часов, когда его меняет Ирка Франк, и идет в домик за путями умыться и скипятить чай.

Поезд появляется только после трех. Чехи выбирают два вагона, которые кажутся им свободнее других и берут их стремительным штурмом…

В пути они наконец-то узнают, что пунктом назначения для них является Бузулук, небольшой городок, в котором проживает около тридцати тысяч человек.

На стоянке в Куйбышеве комендант обращает их внимание на группу военных в зеленых шинелях я ушанках с серебряными значками, которые не похожи на красноармейские звезды.

– Кто такие? – спрашивает Эрик. – Неужели чехи?

– Нет, поляки. Вернее, польские офицеры. Тоже едут в Бузулук.

– Панове офицеры? – интересуется один из поляков.

Чехи показывают на Франту Энгеля.

– А другие?

– Нет, но все командированы в Бузулук.

– Откуда же панове едут?

– Из Сталинградской области.

– Что вы там делали?

– Работали. Мы – политэмигранты из Чехословакии.

– Коммунисты?

– И коммунисты, и просто антифашисты. А вы, Панове?

Офицеры отмалчиваются, а один из них поворачивается и уходит не попрощавшись.

– Ну и дела! – качает головой Курт Вольф. – А еще славяне! – Он снимает очки и начинает протирать их внутренней стороной шерстяной рукавички.

* * *

Проснувшись утром, они видят деревянные домики окраины какого-то городка.

– Ваша остановка, товарищи! – сообщает проводник.

Над вокзальным зданием надпись: «Бузулук». По перрону прохаживается подтянутый военный лет двадцати с небольшим. На нем зеленая английская шинель с такими же желтыми, как у польских офицеров, пуговицами. Из-под шинели выглядывают бриджи, серо-зеленые гольфы и аккуратно зашнурованные высокие башмаки. На левом рукаве – круглая красно-сине-белая нашивка, ниже – знаки различия чехословацкого десатника.

– Ну, вот мы и дома, – произносит Эрик Фрешл.

Сразу за вокзалом в глаза им бросается массивное здание клуба железнодорожников с большим транспарантом над окнами второго этажа: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Этим лозунгом встречает чехословацких воинов Бузулук. На календаре – 9 февраля 1942 года.

Возвращение начинается

Только посвященные знали, что всего три месяца назад люди Ингра обсуждали в Лондоне с представителями британского военного министерства, реально ли, учитывая развитие ситуации на Восточном фронте, соглашение о создании чехословацких воинских частей в Советском Союзе…

Полковник Карслайл склонился над картой. Его правая рука легко скользнула к южным границам СССР и далее на Средний Восток. Это разумнее. Русские понесли огромные потери и испытывают недостаток в вооружении и боеприпасах, танках и самолетах. Их резервы исчерпаны. Они потеряли Донбасс. Вот-вот падет Ленинград. Вскоре немцы форсируют Волгу. Так что в ближайшее время русским вряд ли удастся стабилизировать фронт. Ну а если им это удастся в будущем, то в лучшем случае по Уралу.

* * *

Вывеска на доме, расположенном у перекрестка Октябрьской и Первомайской, на двух языках сообщает, что здесь разместился штаб чехословацкой воинской части, формируемой в СССР. В коридор первого этажа выходит сухощавый светловолосый мужчина. У него приветливый, но испытующий взгляд. Он смотрит на группу прибывших, едва заметно кланяется и возвращается в свой кабинет.

– Это Свобода, – поясняет кто-то.

Здесь же, в коридоре штаба, чехословацкие эмигранты узнают, что из прежнего состава с подполковником Свободой осталось примерно сто офицеров и унтер-офицеров. Остальные перебрались в Англию или на Средний Восток. Но это никого не обескураживает: на первое время командиров достаточно, а потом наверняка прибудет пополнение, ведь в СССР проживают тысячи чехословацких граждан.

Поначалу прибывшие спят в штабе и в зале над лестницей, иногда – прямо на полу. Им выдают английское обмундирование, ботинки с железными подковками, фуражки, шинели. Однако на улице ужасно холодно, и они надевают ушанки и обувают валенки, которые прихватили с собой с гражданки.

Вскоре все перебираются в казармы на Первомайской улице, освободившиеся после ухода солдат одной из дивизий Андерса. Постепенно одноэтажные и многоэтажные здания казарм заполняются будущими солдатами чехословацкой воинской части до отказа.

В дальнем конце двора размещается полевая кухня. Там хозяйничает старый Цмунт, строгий, но щедрый. В Бузулуке он не впервые. В годы гражданской войны он уже побывал здесь в составе чехословацкого корпуса и хорошо помнит кровавую расправу над комиссарами Советской Армии, учиненную белочехами в Самаре. Кто знает, что чувствует он, глядя на деревянный мост через Самару, возведенный почти четверть века назад взамен того, который сгорел во время контрреволюционного мятежа?

И жители Бузулука не забыли то время. Позднее они признавались, какие чувства испытывали, когда опять увидели чехов, услышали знакомый язык. А тогда они старались быть вежливыми и никак не выказывать своего недоверия к ним.

Не способствовало взаимопониманию и размещение в городе двух польских дивизий генерала Андерса. Польские солдаты в большинстве своем вели себя просто и сердечно, зато в поведении офицеров сквозили холодность и высокомерие. Ходили упорные слухи, что Андерс стремится поскорее вывезти свои дивизии из Советского Союза.

* * *

Разместившаяся в Куйбышеве чехословацкая военная миссия незаметно прощупывает атмосферу в штабе на Октябрьской и в казармах на Первомайской. Прежде всего ее представители интересуются политической принадлежностью и взглядами добровольцев. Пока новобранцы учатся отдавать честь и маршировать на учебном поле у реки или за кирпичным заводом, пока десатник Гинек Ворач показывает, как преодолевать во время атаки возникающие на пути препятствия, а волынский чех Ярда Перны, Рытирж и Дрнка объясняют основы артиллерийского мастерства, в штабе на Октябрьской улице, в тепле и уюте, идет один из ненавязчивых разговоров.

– Где же вы были все это время? Что поделывали? Ну да, дом есть дом, а чужбина она и есть чужбина. Хотя в Англии наши ребята катаются как сыр в масле… Однако завидовать им не будем, правда? Вернемся к вам, дружище. Где же вы все-таки были? – Проворная рука записывает ответы с помощью привычных сокращений. – Вы не сердитесь, что я делаю пометки? Просто мне это интересно… Значит, у вас все было хорошо?

– Да, пан поручик. Я кое-что умею делать, поэтому неплохо зарабатывал… Нет, никакой дискриминации не было…

– Вы коммунист?

– Нет, не коммунист. А почему вы об этом спрашиваете?

– Разве я не имею права спросить?

– Имеете, но зачем?

– Одно конфиденциальное замечание, скорее даже совет: армия должна быть вне политики, поэтому мы не потерпим здесь никаких политических группировок.

– Знаете, пан поручик, я приехал сюда не для того, чтобы организовывать политические группировки, и ваш вопрос, честно говоря, меня удивил и встревожил.

– Почему?

– Да так… Я могу быть свободным?

И сразу вспоминается пыльная обочина, долгие часы ожидания перед воротами броновицкого лагеря, куда они безуспешно добивались разрешения войти… Но сейчас не 1939 год, и никто уже не имеет права единолично решать, принять тебя или не принимать в чехословацкую воинскую часть.

Из нескольких тысяч солдат и офицеров бывшего легиона прибыли пока лишь несколько десятков человек. Они имеют в основном звания от десатника до надпоручика. Среди старших офицеров есть капитан. В течение нескольких месяцев он пробует наладить работу службы просвещения. Время от времени он произносит замысловатые речи о героической душе, о горячем сердце, о жизни, положенной на алтарь отечества, а помимо этого обучает будущих командиров взводов правилам поведения в обществе. «Не забывайте, танец – это слияние душ», – говорит он засыпающим на ходу слушателям офицерских курсов, которых поднимают в два часа ночи.

Но это произойдет уже в мае, перед первым приездом в часть Готвальда.

А в конце февраля – начале марта 1942-го еще лежат снега, держатся морозы. Водопровод не действует, а колонка во дворе перед деревянным бараком роты Яроша постоянно замерзает.

В предрассветных сумерках солдаты торопятся к окошку Цмунта за хлебом и горячим чаем. Пока пробежишься по двору, поднимешься по лестнице и заберешься на свои нары, чай успевает остыть. Но на то ты и солдат, чтобы находить выход из любого трудного положения.

– Двойную порцию можно, пан четарж?

– Куда тебе столько, да еще с утра?

Солдат прямо возле окошка выпивает большими глотками половину кружки. Какое же это наслаждение – хоть немного согреться! Потом он бежит к замерзшей колонке, ставит кружку на снег, быстро расстегивает воротник и прячет его внутрь рубашки, закатывает выше локтей рукава, фуражку сует в карман. Теперь надо набрать полный рот горячего чая и достать мыло. Чай стекает струйкой в ладони. Утренняя гигиена заканчивается чисткой зубов. Оставшийся чай уже не горячий, но все-таки теплый. Можно допить его, а потом бегом в казарму заправлять постель.

Добровольцы прибывают каждый день. В основном это люди, годные к строевой службе, но есть и больные. У некоторых высокая температура. Командиры опасаются сыпного тифа. Но в конце концов почти всех удается поставить на ноги…

Вернувшись после дежурства, Владя, как обычно перед отбоем, начинает складывать из одеял спальный мешок.

– Как дела, коллега? – интересуется Бедржих Скала, сосед слева. – Не случилось каких-либо чрезвычайных происшествий на территории штаба?

– Дважды пришлось скомандовать «На караул!» а один раз спросить пароль.

– Ну и тот, у кого ты спрашивал пароль, назвал его?

– Нет. Но он сказал, что ему очень нужно наверх: он забыл там колоду карт.

– И ты его пропустил, коллега? За это тебя следовало бы отдать под трибунал. Но поскольку твой воинский кругозор ограничен пока курсом одиночного бойца, ты отделаешься серьезным замечанием. Будем спать?

Не успевает Владя ответить, как входит дежурный:

– Воин Скала! Воин Эмлер!

– Здесь! – раздается сверху.

– Вы действительно юристы?

– Да, пан четарж.

– Дипломированные?

– Да, пан четарж.

– Прекрасно. Поедете в Колтубанку за дровами. Сбор во дворе.

– Знакомые шуточки! – откликается Бедя. – Только раньше спрашивали, умеем ли мы играть на фортепиано…

Весной часть посещает начальник военной миссии полковник Пика с майором Паты и несколькими старшими офицерами. После их визита в ротах и в обеих школах – в офицерской, которой руководит надпоручик Владимир Янко, и в сержантской, которую возглавляет Отакар Ярош, усиливаются голоса «путешественников» – тех, кто с утра до вечера упорно разносят «достоверные сообщения» о готовящемся отъезде части на Средний Восток. Все начинают гадать, когда это произойдет и произойдет ли вообще. Только офицеры, проживающие не в казармах, а в городе, не принимают участия в этих шумных дебатах.

Свободник из службы просвещения раздает отпечатанный на ротаторе очередной номер газеты «Наше войско в СССР». Сообщения Совинформбюро. Боевая подготовка. Какая-то годовщина. Сообщение о карательных акциях фашистов в оккупированной Чехословакии в связи с покушением на Гейдриха и призыв отомстить за безвинные жертвы. Стихи Мареша. Вместо передовой – очерк Рейцина.

– Говорят, все уже решено, – заводит разговор свободник. – Поглядим, правда ли, что в Палестине апельсины сами падают в рот…

– Сейчас ничему нельзя верить. Ты слышал что-нибудь конкретное?

– Да об этом везде говорят. И офицеры тоже. Догадкам нет числа. Может, в Палестине находится какой-нибудь сборный лагерь, откуда они потом поедут в Англию? Судя по положению на фронтах, война будет длиться долго, поэтому можно и попутешествовать.

Все чаще возникают горячие споры. И коммунисты, до сей поры соблюдавшие установку – не касаться вопросов политики, вынуждены давать отпор. Их поддерживают все, кого называют «антипутешественниками». Подполковник Свобода между тем отдает распоряжение об усиленной боевой учебе и подготовке к отъезду на фронт. Вскоре «путешественники» оказываются в изоляции и умолкают. Прекращаются и беседы по душам на первом этаже штаба.

А потом приезжают Клемент Готвальд, Властимил Борек, Йозеф Кроснарж и Вацлав Копецкий.

27 мая 1942 года вся часть собирается в зале бузулукского кинотеатра. Выступая перед собравшимися, Клемент Готвальд говорит: «И безумцем был бы тот, кто бы думал, что именно здесь, на земле Советского Союза, можно дискриминировать в национально-освободительном движении коммунистов, социалистов и другие прогрессивные элементы, которые отдали все свои силы борьбе за освобождение своей родины… Учитесь, неустанно тренируйтесь и помните слова славного русского полководца Суворова: «Тяжело в ученье – легко в бою» [5]5
  Готвальд К. Избранные произведения. М., 1957, т. 2, с. 29–31.


[Закрыть].

Свобода пожимает ему руку и от имени всех воинов заверяет, что вместе с Советским Союзом они будут бороться за свободу Чехословакии до окончательной победы.

– Понятно, пан четарж? – обращается к Ирке Вишеку студент из Брно Бедржих Самет, такой высоченный, что, входя в помещение, он вынужден пригибаться.

– Мне-то понятно… – откликается Ирка Вишек, сидящий через три ряда от него.

Интербригадовцы, сражавшиеся плечом к плечу на фронтах республиканской Испании, и теперь держатся вместе. Маленькая Геленка Петранкова аплодирует, вскинув руки высоко над головой. Кто-то кричит: «Браво!» Ему вторят и Лумир Писарский, и Ярда Достал, лейтенант Советской Армии, участник битвы под Москвой, и ребята со «Шкоды» – Ротт, Бурда и Руда Кикелгорн. Они отбивают такт ладонями – у них это здорово получается. Бедя беспорядочно машет руками. Видно, как шевелятся его губы, но слов не разобрать. А штабс-капитан Прохазка просто улыбается…

* * *

Июньский полдень. Жара нестерпимая. Чехословацкие воины маршируют, как обычно, в сопровождении стайки детей. Первая рота, а за ней и другие подразделения сворачивают налево, к Самаре. Они идут на учения. «Наши» войска и войска «противника» должны столкнуться завтра утром где-то возле Сухоречки – там, где степь переходит в холмистую местность.

– Вольно! Запевай!

– «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…» – запевает первая рота.

– «Травушка зеленая, а на ней цветы…» – затягивает вторая рота.

– «Со двора дивчина на солнышко глядела, скоро ли зайдет…» – не отстает третья рота.

И так далее.

В общем-то, им сейчас не важно, что петь, важно – как. И они стараются петь бодро, весело. Дни, наполненные горечью и унынием, вызванными капитуляцией, что для многих было равносильно самоубийству, остались позади. Теперь на Октябрьской улице поселилась надежда. Не станет ли заново создаваемое войско неким подобием легионов, основанных на принципах республики Масарика? Не будь трагической недели сентября 1939-го, это, пожалуй, могло бы случиться. Но вычеркнуть из памяти те дни невозможно. Поэтому и возрождающееся в Бузулуке, правда пока что очень медленно, войско не может быть продолжением распавшейся армии. Оно призвано стать для Чехословакии армией нового типа.

… Владя, теперь уже десатник, лежит на правом фланге третьей роты, перед которой стоят задача скрытно выйти в тыл «противника» и внезапно ударить по левому флангу его обороны в целях обеспечения успеха атаки главных сил. «Противник» – вторая рота. Ее оборонительные позиции автоматчики Сохора прощупывают еще с вечера. Они приносят сведения об обнаруженных опорных пунктах сопротивления, о пулеметных гнездах, о позициях артиллерии и минометов, о направлениях, по которым приближаются танки. Пока это только макеты из фанеры и передвигаются они весьма своеобразно – при помощи скрывающихся под ними солдат. Чтобы усилить психологическое воздействие «танковой» атаки, ребята даже изображают гудение моторов.

Где-то впереди роет окоп Бедржих Скала. Возможно, что он попросился в передовой дозор. Ему это очень нравится.

Холодает. Правый фланг атакующей третьей роты сносит к реке плоскодонки, чтобы форсировать ее. Время от времени в темное небо взлетают ракеты, и в это мгновение все замирают. Лишь когда ракета погаснет, они продолжают двигаться – быстро и бесшумно. В лесных зарослях сыро. Тучи комаров играют на руку «противнику». На рассвете ребята с трудом узнают друг друга: лица у всех распухли, глаза превратились в узкие щелочки. Но все это пустяки, ведь в настоящей боевой обстановке придется переносить и не такое.

Рассвет приближается. Пора действовать. Главное – атаковать внезапно и без лишнего шума…

Учения заканчиваются. Майор Пархоменко, главный инструктор чехословацкой части, кажется, доволен. Звучит сигнал к построению, а затем начинается разбор.

Утреннее солнце заливает ярким светом окрестности. Солдаты возвращаются по мосту через Самару. Возле казарм их встречают подполковник Свобода и майор Ирбенский. Наконец последняя шеренга скрывается в воротах.

– Всем чиститься, умываться, завтракать и спать! – скорее по привычке, чем по необходимости командует четарж Ирка Вишек.

– По-моему, можно отправлять на фронт, – произносит Людвик Свобода, провожая внимательным взглядом своих солдат.

– Я тоже так думаю, – соглашается Пархоменко. Он снимает пропотевшую фуражку, и его наголо бритая голова ослепительно блестит на полуденном солнце.

И вскоре, точнее, 15 июля 1942 года на берегах Самары часть окончательно сформировалась и получила название «1-й чехословацкий отдельный батальон».

Возвращение начинается.

Труба зовет

– Пан полковник, вас к телефону! – кричит на весь штаб телефонистка.

– Кто там, Вера? Соедините со мной.

– Нельзя, пан надпоручик. Вызывают лично пана полковника.

– Соедините! – приказывает полковник Свобода. Когда он спускается по металлической лестнице, военные, находящиеся в зале, вытягиваются по стойке «смирно». – Кто звонит?

– Саблин, заведующий почтой, – докладывает телефонистка.

– Ага, – произносит командир таким тоном, словно он ждал, именно этого звонка.

Через мгновение из-за дверей кабинета слышится его спокойный голос:

– Значит, еще раз, Михаил Александрович, я записываю. Пятидесятые и восемьдесят вторые? Хорошо. Девяносто три полуавтоматические винтовки. Думаю, это как раз то, чего нам не хватало. А сколько биноклей? Так… Нормально, все получили… Спасибо… – Он смеется: – Нет-нет, не говорите, что не за что… Как раз наоборот… До свидания…

В кабинете командира появляются штабс-капитан Прохазка и начштаба. Позднее по их приказу Владя организует отправку полученного оружия. Вечером офицер службы просвещения записывает в журнале боевых действий: «15 ноября 1942 года. Часть полностью вооружена».

* * *

Гонимые холодным ветром, кружатся над Октябрьской улицей, по которой тянутся к вокзалу подводы, снежные хлопья. И кажется, что на городок набросили серую пелену. Так неуютно, что Владе хочется засунуть руки в карманы и поднять повыше воротник. «Хорош солдат, спрятавший руки в карманы», – усмехается он, переступая с ноги на ногу и прихлопывая замерзшими ладонями. Он вдруг вспоминает, как ходил по Остраве с чемоданом и зонтиком. Как бежит время! С тех пор прошло почти три с половиной года. Что, интересно, стало с теми людьми, которые прятали его на улице, называвшейся когда-то улицей Карла Маркса? Возможно, их уже нет в живых…

Новый порыв ветра заставляет его вздрогнуть. Последняя подвода исчезает в снежной круговерти.

– Проснись, Владя, скоро отправляемся! – окликает его знакомый голос.

Он оглядывается. Борис Гюбнер, зампотех батальона, подходит к нему:

– Опять задумался? Стихи сочиняешь или мечтаешь о свидании?

– Да… как раз об этом я сейчас и мечтаю…

* * *

Между тем в Лондон министру национальной обороны генералу Ингру летит радиограмма от полковника Гелиодора Пики, начальника чехословацкой военной миссии в СССР. Пика сообщает, что Готвальд и Копецкий ходатайствовали перед Кремлем о том, чтобы ускорить отправку закарпатских украинцев в Бузулук, Советское оружие получено, и на начало декабря планируется заключительное учение с боевыми стрельбами. Выговор, объявленный Свободе 5 сентября 1942 года за то, что он, нарушив субординацию, обратился непосредственно к советскому командованию с просьбой об отправке части на фронт, не возымел на него действия. Вероятно, Свобода является коммунистическим агентом. Необходимо любым способом задержать батальон…

* * *

– Ребята, оружие! Советское оружие! Теперь нам никакой Черчилль не нужен.

Одна за другой въезжают во двор подводы, и часовой у ворот берет винтовку «на караул», будто встречает президента республики. Наверное, в учебниках истории впоследствии напишут, что солдаты со слезами на глазах целовали промасленные приклады. А может, лишь сухо упомянут, что 15 ноября 1942 года батальон получил оружие. Да и где найти слова, чтобы передать, что же творилось тогда в душах солдат?

– Вот и дождались наконец! – произносит Борис, выражая настроение собравшихся.

Если бы в тот вечер кто-нибудь осмелился заявить, что лучше все-таки идти в Иран, его наверняка бы побили. Пожалуй, именно теперь солдаты почувствовали, как любят своего пана полковника. Любят за то, что он совсем не такой, как генерал Андерс, который приказал своим солдатам сложить оружие и идти куда-то в неизвестность. О Свободе же уважительно говорят: «Наш пан полковник».

Никаких торжеств в тот вечер не устраивали, однако всем почему-то вдруг захотелось посидеть вместе, спеть задушевную песню, услышать простые, идущие из глубин сердца слова. Может, в те минуты и рождалось их братство по оружию?

Наконец надпоручик Янко, который довольно прилично играет на барабане, берет в руки инструмент и начинает отбивать знакомый ритм. И вот ему уже вторит гармонь Томана, а старый Качерек, прикрыв от удовольствия глаза, выводит мелодию на кларнете. Но доминирует, конечно же, скрипка Эрика Шарфа. Молодчина, парень! И ребята просят его сыграть «Канарейку» во второй раз, в третий…

Точно так же реагировали посетители кафе «Палац» в Остраве, где выступал Эрик, пока город не заняли фашисты. Тогда он взял скрипку и ушел. Пришлось долго скрываться, терпеть лишения, голодать… Зато теперь у него есть все – друзья, которых он уважает и которые уважают его, скрипка, на которой он может играть друзьям свои любимые мелодии, и, наконец, винтовка, которой он может защитить и своих друзей, и себя.

* * *

В Лондоне, в министерстве национальной обороны, генерал Ингр перечитывает шифрованную телеграмму и досадливо морщится. Перед ним в ожидании приказаний застыли два офицера. Министр явно не в настроении: он даже не предлагает им сесть. Наконец он начинает диктовать приказ полковнику Свободе. Руководствуясь исключительно соображениями гуманности, он запрещает ему брать на фронт женщин. Ответственность за исполнение приказа он возлагает на Свободу. В противном случае министр грозит отдать его под трибунал.

Через несколько минут офицер вручает министру перепечатанный текст приказа для согласования с президентом. Ингр просит соединить его с Астон Эботс, куда президент переселился осенью сорокового года после налетов фашистской авиации на Лондон.

В одноэтажном особняке бывшего аббатства оживленно. Президент беседует с посланником в Вашингтоне Владимиром Гурбаном. Посланник передает ему приглашение президента Ф. Рузвельта посетить с официальным визитом Соединенные Штаты.

На этот случай у доктора Бенеша есть «свой» план, с которым правительство Шрамека, конечно же, согласится. Прежде всего весной он поедет в Вашингтон, затем вернется в Лондон и только потом, если ситуация будет благоприятной, посетит Москву. С советским послом на эту тему пока говорить не стоит. Советские армии, правда, сокрушительного поражения не потерпели и за Урал не отступили, как предсказывали в Лондоне, но и заметного перевеса не добились. Напротив, немцам удалось прорвать советскую оборону на сталинградском и кавказском направлениях и выйти к Воронежу, Новороссийску, Пятигорску, Моздоку, Сталинграду. И хотя русские 19 ноября 1942 года начали контрнаступление, их силы заметно иссякли. Еще одно успешное немецкое наступление весной будущего года – и война с Россией может закончиться…

Сообщения Гурбана представляются весьма обнадеживающими. Они подтверждают, что в будущем перед чехословацким правительством могут открыться неплохие перспективы. Но и переговоры с советским послом Богомоловым могут оказаться результативными, ведь прогнозы союзников о ходе войны в России не оправдались. В любом случае в марте – апреле необходимо уточнить свои взаимоотношения с русскими, скоординировать взгляды по многим вопросам. Вероятно, Советский Союз охотно подпишет договор. Согласна подписать его и чешская сторона. Чешские коммунисты пользуются любой возможностью, чтобы обратить внимание президента на все возрастающую мощь Советского Союза, утверждают, что только он освободит Чехословакию. Они, разумеется, преувеличивают. Президенту хорошо известно, на чьей стороне сила, тем не менее вести себя надо осмотрительно. А лучше всего прикрывать свои истинные намерения какой-либо удобной формулировкой…

Итак, сначала визит в США, затем возвращение в Лондон и только потом посещение Москвы.

Звонит Ингр, и президент подтверждает, что согласен с проектом приказа. Кто, собственно, такой этот Свобода? Почему он осмеливается осложнять ситуацию и не считаться с решениями правительства? Вряд ли он большевистский агент, но позволяет себе слишком много…

* * *

В женской казарме в Бузулуке телеграмма Ингра вызывает возмущение. Тридцать четыре из тридцати восьми женщин, зачисленных в 1-й батальон, окончили курсы санинструкторов. Подготовить им замену означало бы задержать отправку батальона на фронт на несколько месяцев. И полковник Свобода принимает решение: приказу Ингра не подчиняться.

Новый, 1943 год личный состав батальона встречает с надеждой на лучшее будущее. Недоверие, существовавшее поначалу между жителями Бузулука и чехословацкими воинами, давно исчезло. Например, Лариса Мартыновна Павлова, директор кинотеатра, в котором в мае выступал Клемент Готвальд, приходит теперь в штаб как домой. Пришла она сюда и сегодня. Здесь и заведующий почтой Саблин. Председатель городского совета профсоюзов Георгий Степанович Аксанов энергично убеждает в чем-то отчаянно жестикулирующего ротмистра Паленина.

– Пан ротмистр, позвольте вам помочь? – вежливо предлагает ему свои услуги Бедржих Скала. – Из меня, смею вас заверить, вышел бы неплохой переводчик.

– Как-нибудь договоримся без тебя, ты, Скала, не бойся, – отказывается от предложенной помощи Паленик.

– Пан ротмистр, докладываю: бояться за вас больше не буду…

– И не остри! – повышает голос ротмистр.

– И острить не буду! – весело отвечает Бедржих и уходит.

На углу Первомайской и Октябрьской улиц его поджидает товарищ по роте:

– Как дела в штабе?

– По-новогоднему. Представь себе, Йожка, Отакар Ярош уже обнимает Загоскина и уговаривает его выпить за Советскую Армию и за Сталина.

– Значит, все идет хорошо?

– Да уж лучше, чем вначале. Все рвутся на фронт, уговаривать никого не надо.

Приветствуя новый, 1943 год, солдаты во всех ротах распевали мажорные песни. Марш «Ветру навстречу» слышится даже во дворе. Петь в новогоднюю ночь о ветре, предвещающем неизбежность перемен, – наверное, это знаменательно…

* * *

На 27 января 1943 года назначено торжественное построение батальона. Командир принимает Боевое Знамя. Потом председатель городского Совета Герасимов вручает части ленту с надписью: «Смерть немецким оккупантам!», а второй секретарь горкома партии Павла Алексеевна Лапина прикрепляет ее к знамени.

Людвик Свобода зачитывает присягу. Затем батальон проходит перед командирами торжественным маршем, и Освальд Шафарик в сопровождении двух автоматчиков несет знамя.

Играет музыка. Советские офицеры желают чехословацким товарищам счастливого пути. Посол Фирлингер жмет Свободе руку. Кинооператоры и журналисты спешат запечатлеть этот исторический момент.

Назавтра в казармах и штабе оживленнее, чем обычно. Из Генерального штаба Советской Армии командующему Южно-Уральским военным округом отдан приказ обеспечить отправку чехословацкого батальона на фронт.

– Соедините меня с командиром! – отдает распоряжение начальник штаба.

– Слушаюсь!

– Пан полковник, получена телеграмма из Генштаба. Эшелон будет подан завтра. Повторяю, пан полковник, приказано немедленно привести батальон в боевую готовность…

В 3.00 в штаб приходит Людвик Свобода:

– Ну, хлопцы, будем грузиться. Где сводка для Генерального штаба? Все правильно? Рытирж!

– Здесь!

– Командиров ко мне!

* * *

Наступает 30 января 1943 года. Проводить чехословацких воинов приходят на станцию старики, женщины, дети. Железнодорожный состав с дымящимися трубами бурлит не умолкая. На паровозе прикреплен лозунг: «Со Свободой за свободу!»

Командир принимает рапорт, а потом командует:

– По вагонам!

Доманский берет в руки трубу и дает сигнал к отправлению. Солдаты занимают свои места. Сплетаются руки в последнем пожатии, взлетают вверх шапки, слышится плач. Но всю эту суету перекрывает высокий протяжный зов трубы.

Направление – Куйбышев, Острогожск, а далее – фронт!

Исчезает из поля зрения Бузулук. Эшелон под номером 22904 мчится на запад.