Текст книги "Месть нибелунгов"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

Соавторы: Торстен Деви
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Гелен и Ион кивнули, воспринимая эту сложную задачу как нечто само собой разумеющееся.

– И сколько нам ждать? – спросил Свен. – Сколько мечей нужно выковать, чтобы выгнать этот сброд с нашего острова?

– Перерезать оставшимся здесь солдатам Вульфгара глотки – это не выход, пусть месть ксантенцам и сладка, – заявил Эолинд. – Уже через несколько недель на горизонте появится новый флот, и в конце концов на острове не останется и ворона, в котором текла бы исландская кровь. Время для восстания придет тогда, когда сам Вульфгар будет мертв.

Исландцы, за исключением Гелена и Иона, не знали о том, что Сигурд остался жив, и начали беспокойно перешептываться. Они не могли предвидеть, когда и как король Ксантена умрет. Эолинд поднял руку, заставив их замолчать.

– Это обязательно произойдет. Потому что так хотят боги.

Все взяли свои кубки со слабым пивом, оставшимся от последних пивоварен Исландии.

– За Исландию!

– За Исландию!

– За Ксантен! – громко произнес охмелевший Вульфгар.

Те из его людей, которые еще могли открывать рот, с восторгом подхватили этот клич. Уже несколько недель замок был местом непрекращающейся попойки. Свинья за свиньей поджаривались на вертелах, пекари не поспевали печь хлеб, а пивоварни поставлять пиво.

Вульфгар праздновал не просто победу над Исландией. Победа над таким мелким и никому не нужным королевством не была достижением, которым мог бы похвастаться полководец. Действительно, вторжение ксантенских войск произошло быстро и без особых потерь. Но у исландцев не было достойных упоминания войск, сопротивление которых требовалось сломить.

Вульфгар праздновал укрепление власти в собственном королевстве. Со смертью Гернота и его детей не оставалось никого, кто мог бы высказать легитимные претензии на трон Ксантена. Ни римляне, ни папа, ни король франков не могли теперь оспаривать власть Вульфгара. Благодаря этой победе династия Вульфгара стала правящей, и сам правитель не видел причин, которые помешали бы его династии продержаться целые столетия. Так было всегда. Одна королевская династия вымирала, другая занимала ее место. Вульфгар только немного… помог этому процессу. Дипломатических осложнений тоже не приходилось ждать. Король франков ценил Ксантен как союзника в борьбе с саксами, мир с которыми был довольно шатким. Датчанам не хотелось разделить судьбу Исландии, а римляне не скрывали своего удовлетворения в связи с тем, что со смертью Гернота их присутствие в Бургундии становилось законным. Сколько там продержится их власть – это уже другой вопрос. Рим не просто распался на два королевства, он прогнил изнутри. Его лучшие дни уже давно прошли, и в живых не осталось никого, кто помнил бы об этом.

Ксандрия подошла к отцу, сидевшему за столом. Она откладывала свой разговор с ним несколько раз, но чувство долга в конце концов победило.

– Можно мне поговорить с вами, отец?

Вульфгар бросил на дочь косой взгляд, но все-таки пригласил ее сесть, махнув рукой, в которой держал кусок мяса.

– Чего ты хочешь?

Король уже давно не верил в то, что Ксандрия станет говорить с ним только из-за того, что ей нравится общаться с отцом.

Принцесса откашлялась.

– Поход завершился, и королевство нуждается в управлении. Твоем управлении…

– Так оно у него есть, – не переставая жевать, заверил ее король. – Я ведь вернулся, правда?

– Осень была холодной, а урожай скудным, – продолжила Ксандрия. – В деревнях распространились болезни. Зима…

– Зима придет и уйдет, – отмахнулся Вульфгар. – Таков порядок вещей. Нужда убивает слабых. То, что останется весной, к лету окрепнет и станет еще сильнее, чем прежде.

– Дети и женщины слабы, – возразила принцесса. – Но без них народ лишается будущего. Сильный воин не заменит ни повариху, ни прачку.

Пьяные воины, сидевшие за столом, притихли. Ксандрия бросила отцу вызов. И это перед его ближайшими соратниками! В лучшем случае ее выходку можно воспринимать как дерзость, в худшем – как предательство.

– Народ должен работать и молчать, – прорычал Вульфгар с угрозой в голосе. – И некоторые девушки должны следовать его примеру.

– Но ведь от нас никто не ждет чуда, – в отчаянии произнесла Ксандрия. – Нужно просто купить немного продуктов у франков, чтобы сделать запас на зиму. Пару быков для стад и немного меньше железа на мечи, а больше на плу…

Последнее слово она так и не успела произнести, потому что Вульфгар, не замахиваясь, ударил ее по лицу. При этом он даже не выпустил из руки кусок мяса, измазав щеку принцессы пряно пахнущим жиром. Ксандрия упала на пол, чувствуя во рту вкус теплой крови.

Король навис над ней, словно каменная башня, такая же холодная и неприступная.

– Как ты смеешь осуждать меня и предписывать, что мне делать?

Ксандрия отползла на пару шагов и вытерла ладонью горящую щеку.

– Это не так! Я только хотела…

– Ты ничего не должна хотеть! Ты должна подчиняться! Разодевшись в шелка, ты возишься с народом, который с удовольствием протащит твое измочаленное тело по улицам, и чем раньше, тем лучше! Король правит мечом, а не миской с супом! – Он пошатнулся: ярость усилила действие алкоголя в крови. Вульфгара вполне удовлетворило то, что его приспешники за столом выглядели весьма впечатленными.

Ксандрия откашлялась.

– Мне очень жаль, мой король. Я не хотела вас критиковать. Простите. – Она молча встала, опустив глаза, из которых катились слезы, и склонилась перед королем. Ее тело предательски дрожало.

Вульфгар подошел к принцессе, и она почувствовала кисловатый запах его дыхания.

– Ты моя дочь. А когда меня не станет, ты будешь женой нового короля и твое лоно продолжит нашу династию. И тогда, если тебе позволит муж, ты сможешь решать, что нужно стране. Но пока корона покоится на моей голове, народ будет бояться правителя и исполнять все его желания. Пускай ему даже придется умереть за это! А теперь уходи, прежде чем ты окончательно испортишь мне аппетит.

Кивнув, Ксандрия покинула тронный зал, в котором уже несколько дней не гас огонь под вертелами. Не успела за ней закрыться дверь, как до Ксандрии донесся смех пьяного сброда.

Уже давно принцесса думала о том, как заставить короля прислушаться к мольбам страдающего народа. Она просчитала, как распределить урожай, чтобы отдать ксантенцам часть богатых запасов замка и остановить голодную смерть. Ксандрия приготовила много аргументов, чтобы убедить Вульфгара в том, что хороший король – это сильный король.

Но все ее старания оказались напрасными.

Странно, но поведение отца не возымело действия на принцессу. Ей было наплевать и на боль в воспаленной щеке.

Сегодня она кое-что поняла.

Решение подсказал сам Вульфгар.

«Но пока корона покоится на моей голове…».

Как просто. Как элегантно. Ведь это же само собой разумеющееся.

Вульфгар должен умереть.

В тени замка темная фигура услышала мысли принцессы.

Сигурд, который теперь называл себя Зигфридом, провел у Нацрея несколько недель. Юноша научился тому, к чему раньше относился с полным безразличием, поскольку он был принцем. Но теперь многие вещи казались ему привлекательнее, чем он мог себе представить.

Приготовление пищи. Магия пряностей. Соусы для жаркого. Тонкие запахи великолепных трав. Он впервые попробовал имбирное пиво и насладился супом, который нужно было пить из хлебной миски. А по вечерам он слушал рассказы Нацрея. О путешествиях на восток и запад. О народах со странным разрезом глаз и о богах, чьи имена невозможно было запомнить. О королевствах, когда-то богатых и гордых, а теперь ушедших в небытие, так что даже хронисты не могли указать их границ. Среди песков южных стран Нацрей видел статуи королей, чьи имена уже никто не помнил. В далеких странах он изучал странные языки, и Сигурд не раз смеялся, когда Нацрей произносил то или иное слово на чужом наречии, присвистывая или цокая.

И все же рассказ о каком-либо королевстве, короле или войне напоминал молодому принцу о том, что его ждет выполнение поставленной перед ним задачи, о том, что он должен следовать своей судьбе. Может, Нацрей и не верил в богов, но Сигурд ни мгновения не сомневался в том, что ему, принцу Исландскому, суждено убить Вульфгара. Иначе как мог существовать порядок в мире, если бы за трусливое убийство не платили местью, а меч не сходился бы с мечом?

С каждым днем Сигурд все больше беспокоился. Чем сильнее становились его ноги, тем больше они влекли его на юг, к берегу, где стояли корабли, которые могли бы отвезти его в прирейнскую область, к золоту нибелунгов.

В какой-то момент он решил поговорить об этом с Нацреем.

– Что ты знаешь о существах, которых на континенте называют нибелунгами?

Они как раз шли в соседнюю деревню, когда Сигурд задал этот вопрос, и Нацрей замер, словно пробуя слово на вкус.

– Нибелунги?

Сигурд кивнул и попытался объяснить свой интерес к лесным духам:

– Я… я слышал о них, и то, что я слышал, разбудило мое любопытство.

Нацрей продолжил путь, но теперь он шел медленнее.

– Уже давно никто не говорит о нибелунгах, молодой Зигфрид. Но меня не удивляет твой вопрос, ведь ты носишь имя их последнего победителя.

– Ты знаешь о Зигфриде? – удивился Сигурд.

Нацрей кивнул, запахнув свою богато украшенную куртку, чтобы защититься от ветра.

– Каждый, кому довелось побывать в Вормсе, слышал эту историю. Римлянам не нравится, когда говорят об этом, но нужно лишь немного вина, чтобы развязать местным жителям языки. А некоторые из них даже с гордостью демонстрируют обломки костей.

– Обломки костей?

– Обломки костей Фафнира. Ну, этого ужасного дракона. Когда-то его череп висел в замке бургундских королей. Римляне приказали разбить его, но, очевидно, горожане растащили череп по кусочкам. А может, все это обычная пьяная болтовня.

– А нибелунги существуют? – полюбопытствовал Сигурд.

Нацрей пожал плечами.

– В них верят. Говорят, что в тот лес, где Зигфрид убил Фафнира, давно уже никто не ходит. Даже желание завладеть золотом не перевешивает страх перед этими карликами – туманными призраками.

– А ты веришь в нибелунгов?

– По-моему, существуют они или нет, это не важно, – холодно произнес Нацрей. – Такова природа веры. Она не требует доказательств. Какая разница, живут нибелунги в этом лесу или нет, – главное, что люди в них верят и поэтому остерегаются ходить в этот лес, хотя с тех пор прошло почти двадцать лет.

Желудок Сигурда сжался при мысли о том, что он хотел сказать.

– Нацрей, я хочу узнать это сам.

Араб сорвал длинную травинку и сунул ее в рот.

– Ты хочешь отправиться к Рейну?

Сигурд кивнул.

– Это мое… Я чувствую… я думаю, что таково мое предназначение.

Нацрей вздохнул.

– Хотел бы я, чтобы ты наконец прекратил болтать о предназначении и воле богов. Но ты действительно должен идти туда, куда ведет тебя твоя боль. Только так можно стать мужчиной. К тому же Бургундия – это красивое королевство, и я уверен, что путешествие пойдет тебе на пользу. Но учти: мы отправимся навстречу зиме, и я не могу обещать тебе, что нам повсюду будут предоставлять место для ночлега.

Сигурд растерялся.

– Что ты имеешь в виду, говоря «мы»?

Нацрей улыбнулся.

– Смотреть одному на чудо неинтересно. Мне кажется, что тебе понадобится опытный спутник. Кроме того, возможность попутешествовать по Рейну всегда выглядит заманчиво. Или ты предпочитаешь одиночество?

Сигурд энергично замотал головой.

– Нет! Конечно нет! Знать, что ты пойдешь со мной… Что могло бы придать мне большую уверенность? Может, у меня появится шанс оплатить мой долг перед тобой.

Они соединили предплечья, чтобы скрепить договор.

– Ты ничего мне не должен, – возразил Нацрей. – То, что я после долгих лет одиночества снова нашел друга и могу отправиться с ним в новый путь, – это уже само по себе награда.

Радостные предчувствия, охватившие Сигурда, подействовали на него как пьянящее вино, и его сильное молодое тело стало требовать действия.

– Когда же мы отправляемся в путь?

Он не вынес бы другого ответа, кроме слова «сейчас».

Нацрей положил руки на плечи принца.

– Раз ты принял решение, то медлить не следует. Давай отдадим моих коз и овец на постоялый двор и укрепим хижину, чтобы она выдержала без нас зиму. Затем купим теплую одежду и провиант, и нашему отъезду уже ничто не будет мешать.

Сигурд наслаждался отдыхом у Нацрея, а во время разговоров у костра в его голове рождалось много новых идей. Но теперь он был рад, что вновь отправляется в путь.

Его путь вел в Вормс, к золоту.

Его путь вел к мести.

О том, что Сигурд собрался ехать вместе с Нацреем к Рейну, стало известно нибелунгам. Никто в мире не мог говорить о нибелунгах или их золоте так, чтобы они об этом не знали. Никто не мог зажечь свечу так, чтобы ее света не было видно.

Само решение оставить Сигурда в живых на корабле было достаточно спорным. А желание принца взять золото, чтобы использовать его в войне против Вульфгара, подтвердило наихудшие опасения нибелунгов.

Они были так близки к своей цели! Они уже получили золото, за исключением безвозвратно утраченных монет. Большую часть их сокровищ Гунтер вернул им. Кольцо, знак власти и смерти, его брат Гернот бросил в лесу, чтобы избавиться от проклятия. Но Гернот был мертв, и его грех отмщен.

Смерть Сигурда обеспечила бы лесным духам долгожданный покой. Равновесие богов было бы восстановлено, а нибелунги могли бы заняться тем, что их действительно интересовало – самими собой. Но теперь проклятие вернулось вновь, и Сигурд, последний из своей династии, мог превратиться в первого.

И вот он поставил цель забрать себе золото. Бестелесные карлики нервно шипели, скользя между деревьями своего родного леса, их тени прыгали от куста к кусту. Мог ли Сигурд стать им опасен? Мог ли он на самом деле присвоить себе их золото, как это сделал когда-то его отец? Уже не было Фафнира, который охранял сокровищницу, и в последние годы нибелунги жили скорее страхами людей, чем собственной силой.

Они решили собраться и посоветоваться. В темной влажной пещере, где до сих пор лежали чешуйки побежденного дракона, они кружили, проникая друг в друга, ощущая общие чувства и мысли.

В одном они сошлись достаточно быстро:

–  Тооо… что вчерааа отдалиии… сегодняяя… заберууут…

Надменные духи винили во всем Брюнгильду и ее нежелание обречь Сигурда на смерть. Зачем валькирии вообще было вмешиваться? Знал ли об этом Один? Да и как могло существо, обязанностью которого было провожать воинов в царство мертвых, заботиться об этих воинах?

Они, конечно, готовы были и подождать. Если бы Сигурд умер на берегу и сгнил там, если бы он стал жертвой воинственных степных орд востока, нибелунги, не горячась, спокойно восприняли бы его смерть. Они могли бы прождать десять или двадцать лет, это не имело значения. Но он не принял их милости, не понял их испытания. Он мог бы пойти любой дорогой, которая вела прочь от Рейна. Но юный Сигурд был полон решимости выполнить свое предназначение, связанное с нибелунгами.

–  Сердцеее отцааа… но ничемууу не научилсссяяя… знаяяя егооо судьбууу…

Бешенство нибелунгов усиливалось. В совокупности эти бестелесные существа так дрожали, что от этого дрожала земля и пылинки взвивались в воздух, словно кто-то в тяжелых башмаках топал рядом с ними. Ярость придавала нибелунгам уверенности.

Сигурд должен умереть.

–  Егооо крооовь… в землеее… нашшшегооо лесссааа…

У них было достаточно времени, чтобы подготовиться. Без дракона, который мог бы защитить их, нибелунгам приходилось полагаться только на свои способности к обману и мороку. Все, что увидит Сигурд в их лесу, будет не настоящим.

–  Каждый шаааг в никудааа… каждый взгляяяд – ложжжь…

Они приготовят для него ловушку. Большую и роскошную, так что истина покажется ничтожной по сравнению с ней. Сигурд останется в дураках. Он не коснется их золота и умрет с позором.

–  Нашшш покооой… будет оплачееен смертьююю… наконец-тооо…

Но как одна капля молока может сделать мутным стакан воды, так и тут один-единственный голос выбивался из ритма шипения и шорохов, противясь сказанному:

–  Никакого покояяя… толькооо месссть… никогдааа не обрестиии покой…

Хотя нибелунги, будучи отдельными существами, могли соединиться и ощущать себя целостным созданием, это не обеспечивало единого мнения. Стараясь говорить хором, они не могли отрицать, что в другое время каждый из них был сам за себя. Они напоминали стадо, одна из коров которого осталась на обочине. Те, у кого не было имени, знали и чувствовали, что один из бесплотных духов противился остальным.

Один – против всех.

Нибелунги не удивились, когда выяснилось, что это Регин, ведь именно он когда-то жил среди людей и его душа жила в теле из плоти и крови.

–  Рееегин… Рееегин… Регинрегинрегин…

Они начали летать вокруг туманного сгустка со смешанным чувством ненависти и любопытства. Но Регин оставался спокоен. Его бестелесная сущность поднималась и опускалась, словно соломинка в море.

–  Регииин… не защищай крооовь… внооовь…

Когда-то он был мудрым кузнецом, который с годами не старился. Солдат привел к нему беременную молодую женщину, королеву захваченного Хъялмаром Ксантена. Она носила под сердцем наследника трона. Он принял беглянку и после ее смерти воспитал мальчика по имени Зигфрид. Когда принц вырос, Регин пытался отговорить его от путешествия в Бургундию, чтобы не испытывать судьбую. Он запретил юноше бороться с драконом, хотя это и дало бы Зигфриду право на руку принцессы Кримгильды. Но все было напрасно. Чтобы покаяться, Регин соединился со своими собратьями. Нибелунги приняли его, и, находясь среди них, Регин испытал жестокость проклятия и кровь, которую оно вызывало.

Это было тяжелое, но справедливое наказание для тех, кто осмелился пойти против воли богов.

Но теперь… Регин не мог требовать смерти Сигурда, которой он должен был заплатить за вину своих предков. Это было как-то… неправильно.

Другие нибелунги стали спорить с ним, летая вокруг него.

–  Нет покоооя без завершшшенияяя… нет завершшшенияяя без смертиии…

В этом споре нибелунги пользовались не только словами. Они обменивались чувствами и в круговороте движений искали единство, которого не могли достичь из-за упрямства Регина.

В то же время попытки Регина уговорить нибелунгов перейти на его сторону и снять проклятие великодушием не увенчались успехом, поскольку сообщество духов, много столетий знавших только месть и ненависть к живым, никогда бы не согласилось на это.

В монотонном гуле возмущенных голосов Регин позволил себе мысль, которой не поделился ни с кем. Идею, которую он не позволил услышать другим нибелунгам.

«Возможно, это наше проклятие. Возможно, мы ищем в других грех, который совершили сами».

В то же мгновение его дух стал тяжелым и темным.

Нацрей и Сигурд сели на торговый корабль в южном порту Британии. Хозяин корабля согласился довезти их до континента за работу на борту. Им даже удалось заработать пару монет, которые они отложили про запас.

Обогнув Ксантен, они направились к Рейну через земли франков, граничившие с королевством Вульфгара на западе. Нацрей немного удивился тому, что его друг не избрал кратчайший путь, но Сигурд не хотел посвящать араба в свои планы до тех пор, пока он не завладел золотом нибелунгов и не стал богатым человеком, а затем и предводителем войска.

Вечера перед сном Нацрей проводил в составлении дорожных заметок. Он исписал много листов, тщательно зарисовывая животных и растения и запечатлевая истории, которые им рассказывали по дороге. Сигурд не мог понять, зачем нужно описывать то, что произошло в течение дня, но, когда он спрашивал об этом Нацрея, араб только мягко улыбался.

– Любая глупость, которую мы совершаем, может стать уроком для последующих поколений, а каждое чудо, возможно, укажет путь другим.

Выполняя простейшую работу, они зарабатывали себе на обед и ночлег, который понадобился им, когда стало слишком холодно, чтобы ночевать под открытым небом, прислонившись спиной к стволу дерева. В тавернах им рассказывали о придворных новостях. В основном это были сплетни из вторых или третьих рук. Друзья слушали истории о богатой жизни короля франков и о трусливом Дагфинне, отдавшем Исландию Вульфгару. Некоторые наемники хвастались тем, что собственноручно отсекали головы исландцам, и Нацрею все время приходилось удерживать Сигурда от драки. Мудрый араб, наблюдая за поведением вспыльчивого юноши, догадался, что, несмотря на отсутствие каких бы то ни было королевских знаков Исландии на одежде его молодого спутника, герб этой страны был отпечатан с неосторожной гордостью в самой душе Зигфрида.

Сменялись королевства и города. А вместе с ними менялись и диалекты, и Сигурду приходилось быть очень внимательным, чтобы понимать трактирщиков и крестьян. Бывало, что в одной деревне какой-то предмет называли так, а уже в следующей совсем по-другому. Менялось произношение слов, и звуки из небных становились горловыми. На латыни почти никто не говорил, и было очевидно, что языки в королевствах все больше начинают отличаться друг от друга. Нацрей посмеивался, утверждая, что уже через три поколения франки и датчане, саксы и готы перестанут понимать друг друга.

Менялась и кухня. Франки готовили еду в основном в горшках, а не на вертеле. Вместо свиных ног они ели жирные сосиски и тушеную капусту, дарившую насыщение и избавлявшую от усталости. Травы и корни превращали жидкие супы в великолепные бульоны.

Развлечения ради Нацрей и Сигурд в долгих переходах между поселениями тренировались в искусстве фехтования на ножах и мечах. Любой наблюдатель – если бы таковой присутствовал на их поединке – поставил бы на молодого и сильного северянина и… оказался бы в проигрыше. Несмотря на свой возраст и довольно хрупкую фигуру, Нацрей оказался непобедимым. С кошачьей ловкостью араб уклонялся от атак, хватал Сигурда за ведущую руку, переводил удар вниз и бросал принца на землю. Часто Нацрей даже не пользовался оружием, с пугающей легкостью парируя удары. Время от времени Сигурду приходила в голову мысль о том, что его противник, вероятно, пользуется каким-то волшебством, но Нацрей это отрицал.

– Всегда лучше использовать силу тела, чем силу меча. Тот, кто слишком рассчитывает на свой меч, перестает верить в собственные кулаки.

Чем больше Сигурд наблюдал за своим другом, пытаясь чему-то у него научиться, тем больше он замечал пробелы в его биографии – времена, о которых обычно такой словоохотливый Нацрей никогда не рассказывал. Замечал Сигурд и умения, происхождение которых он не мог объяснить. Однажды они повстречали римского торговца шелком, с которым Нацрею пришлось вступить в перепалку. Араб говорил с ним на странном языке, и Сигурд совершенно не понимал, о чем идет речь. При этом вид у араба был мрачный, а взгляд пугающий.

И все же, несмотря на новые впечатления и волнующие переживания, это была не развлекательная поездка, а поход с ясной и опасной целью.

В лесах, простиравшихся на юго-запад от Ксантена, на горном перевале Сигурд и Нацрей спали по очереди, чтобы защитить себя от хищных зверей, голоса которых доносились со склонов гор. Удивительно, но на них напали вовсе не хищники, а лесные жители в кожаной и льняной одежде. Они подкрались к путникам безлунной ночью и потребовали у них кошелек или жизнь.

Шесть или семь грабителей окружили двух друзей и, угрожая им луками и мечами, потребовали деньги. Кровь исландского принца кипела от жажды битвы, но разум все-таки победил.

– Что ж, дружище, думаю, нам придется отдать наш скудный капитал, – сказал принц.

Однако Нацрей отреагировал совершенно не в своей манере:

– Там, откуда я родом, грабители не в почете.

Грязный главарь шайки, почесывая завшивленную бороду, презрительно рассмеялся и поднес меч к горлу Нацрея.

– Похоже, что этот сукин сын из восточных земель не ценит свою жизнь? – сиплым голосом спросил он.

Сигурд хотел броситься на помощь другу, но тот оставался спокоен.

– Я очень ценю свою жизнь, но, признаться, сильно сомневаюсь, что, отдав вам свои деньги, получу шанс дожить хотя бы до следующего дня.

Остальные грабители захохотали. Нацрей попал в точку: возможность призвать разбойников к ответу была весомой причиной для того, чтобы не оставлять живых свидетелей. Но лишь немногие жертвы осознавали это и вели себя с такой же невозмутимостью.

– Что ж, тогда я заберу деньги не у двух путников, а у двух трупов, – прорычал главарь.

– Не два трупа, а шесть, – уточнил Нацрей.

Последнее слово араба еще висело в воздухе, а разбойник уже согнулся пополам: колено Нацрея угодило ему прямо в пах. В темноте сложно было разобрать, что происходит, но в руках у Нацрея внезапно оказался короткий меч, и закатившиеся от боли глаза главаря выпучились, когда широкое лезвие полоснуло его по горлу. В течение всех этих недель Сигурд даже не заметил, что у его друга было при себе оружие.

Внезапное сопротивление жертвы и смерть главаря шайки обескуражили остальных грабителей, и их беспомощные стрелы, просвистев в ночи, воткнулись в землю, когда они наконец-то выстрелили из луков. Нацрей бесшумно прыгнул за дерево, выхватив в прыжке меч из руки падавшего на землю грабителя. Не глядя, он бросил тяжелое лезвие в одного из разбойников, и оно вошло тому в грудь настолько глубоко, что он упал на спину.

Теперь пришло время и Сигурду вступить в бой. У него было мало опыта, но сила молодости позволила юноше броситься на врага, стоящего рядом с ним, и опрокинуть его на мягкий лесной мох. Принц кулаками принялся избивать своего противника, так что тот не смог поднять руку с кинжалом.

За спиной Сигурда задыхался еще один грабитель, и принц, оглянувшись, увидел, что Нацрей набросил на горло своей жертвы тонкую медную цепочку и сильно стянул ее, перекрестив деревянные ручки на обоих концах. Два других грабителя поняли, что получить добычу им не удастся, а вот смерть от рук столь искусной в бою жертвы грабежа весьма вероятна, и поспешно скрылись в лесу. Но Нацрей успел все-таки одному из них всадить кинжал между лопаток.

Вся битва заняла не больше минуты.

Нацрей отряхнулся, словно он просто случайно упал.

– Следует всегда оставлять одного грабителя из банды живым, чтобы он мог рассказать остальным о том, что произошло.

– Думаю, теперь в этом лесу нам опасаться нечего, – пробормотал Сигурд, заметив на своих руках кровь. – Признаться, я и среди солдат не видел такого мастерского владения боевыми искусствами.

Араб отмахнулся, вытирая кинжал о рубашку одного из убитых.

– Даже если не собираешься вступать в битву, все равно лучше владеть боевыми искусствами, ведь у нас не всегда есть возможность избежать столкновения.

Сигурд догадывался, что это лишь полуправда, ибо в ответе его товарища не могло быть всей правды. Где же Нацрей научился так драться? Может, когда-то он служил охранником у короля? А может, выступал на аренах как гладиатор? Такие бои до сих пор пользовались популярностью на внешних постах римлян. Сигурд мог только предполагать, поскольку у Нацрея не было желания говорить о своем прошлом.

Разгоряченные битвой, мужчины немедля отправились в путь к Рейну.

А через два дня Сигурд увидел волка. Очевидно, его прогнала собственная стая, ранив зверя в плечо. Волк, дрожа и хромая, брел по лесу. Судя по его исхудалому телу, у него давно не было успешной охоты, да и не предвиделось. Нацрей хотел убить неудачливого охотника, но Сигурд удержал его.

– Как мы можем лишать жизни это гордое создание, которое так настойчиво борется за право жить? Он сейчас в таком же положении, в каком был я, когда лежал на берегу Британии. Тогда ты спас меня, а теперь я передам эту милость дальше.

Нацрей улыбнулся.

– Я бы не стал ждать от волка благодарности за свою доброту.

На рассвете им удалось уложить ослабевшего зверя на плащ. Сигурд держал его за морду, в то время как Нацрей втирал целебные мази в гниющие раны, покрывавшие тело животного. Волк лежал спокойно – может, потому что слишком страдал, а может, потому что понимал: он попал в хорошие руки.

Однако как только Сигурд отпустил его морду, волк попытался его укусить.

– Да уж, овечки из него не получится, – усмехнулся Сигурд. – Как не получится из него и верного пса, каких дрессируют у меня на родине.

Сигурд никогда не произносил слово «Исландия». У него, как и у Нацрея, были свои тайны, и оба уважительно относились к этому.

Принц бросил волку кусок вяленого мяса, и тот проглотил его только после того, как Сигурд и Нацрей отошли на безопасное расстояние.

И все же в последующие недели, когда путники шли по лугам и холмам, обходя города и замерзая холодными ночами, предвещавшими приближение зимы, они постоянно видели этого хищника с горящими глазами и золотистым мехом. Иногда зверь шуршал в кустах, иногда грыз кости, которые они оставляли после трапезы. Когда на небе всходила луна, Сигурд часто слышал, как он воет, словно таким образом принимая участие в их путешествии.

Нацрей все это описал в своих заметках, а затем удивленно покачал головой:

– Что ж, теперь нас трое.

Сигурду эта мысль нравилась. Волк был благородным созданием, его уважение стоило многого. Цепь, связавшая их, была не из металла, но из другого, более тонкого материала – дружбы.

Как-то Сигурд, пробираясь сквозь густые заросли, вступил ногой в воду. Сначала он решил, что это ручей, но потом, пройдя несколько шагов, увидел перед собой широкую реку, медленно несущую свои воды.

Принц опустился на колени и коснулся рукой воды, словно та была святой. Он уже знал ответ, но все же не удержался и спросил:

– Где мы?

Нацрей сел на берегу и с довольным видом огляделся по сторонам.

– Мы у Рейна, мой друг Зигфрид. А значит, мы скоро будем у цели.

В древних книгах Ксандрия читала о том, что когда-то в Риме и Греции яд часто использовался как средство для разрешения политических проблем. Его подсыпали в фиги и вино, а затем угощали деспотов и тиранов, когда радикально настроенный круг людей отваживался на заговор. К сожалению, в хрониках весьма поверхностно говорилось о рецептах и ингредиентах отравы. Многие составляющие ядов невозможно было достать, ведь ядовитые растения росли только в горах Греции, а некоторые необходимые вещества производились путем переработки частей тела редких восточных животных.

Принцессе повезло в том, что у нее, в отличие от ее отца, установились достаточно хорошие отношения с простыми людьми. Девушка могла спокойно, даже ночью, ходить по ближайшим деревням и встречаться с целителями, которые часто использовали слабо концентрированные яды для лечения желудочных и кишечных расстройств. Целители почитали за честь обращение к ним принцессы, а та старательно записывала названия трав и корней. Некоторые средства Ксандрия отбрасывала, считая их пустыми суевериями, но отдельные виды грибов и лишайников, известные своими как целебными, так и смертельными свойствами, старалась запомнить и досконально изучить.