Текст книги "Полдень, XXI век (май 2012)"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Душевная была женщина! – развязывая пакетики с печеньем и конфетами, сказала Ираида Павловна. – Вот верите – нет, Юрочка, хоть говорят, что свекровь с невесткой, как собака с кошкой, а мы с ней даже не ругались ни разу. Мишенька, скажи?

Михаил Матвеевич, занятый распечатыванием бутылки водки, ограничился коротким кивком. Наконец, терзаемая перочинным ножиком пробка поддалась, и глава семейства плеснул кристально прозрачной жидкости в два пластиковых стакана. Немного поразмыслив, налил на полпальца водки еще в два, и поставил их рядом с Люсей и Юрой.

– Давайте-ка, помянем старушку.

– Не чокаясь! – упреждая, шепнула Люся Кашину.

– Земля пухом… – пробормотала Ираида Павловна.

– Земля пухом… – поддержал ее Михаил Матвеевич, выливая свою порцию на землю рядом с надгробием.

Ираида Павловна привычно закусила водку загодя развернутой карамелькой. Воспользовавшись тем, что внимание родителей отвлечено, Люся быстро опустошила свой стакан. Закашлялась для натуральности, хотя Юрка точно знал – от таких доз Люся даже не морщится. Маленький Коленька увлеченно булькал чаем, размачивая овсяное печенье прямо в крышке от термоса. Кашин еще секунду помешкал – водку он не любил, предпочитая ей светлое пиво, – но, не желая обижать семейство, решил поддержать традицию.

– Земля пухом…

Запрокинув голову, Юрка попытался протолкнуть водку прямо в пищевод, минуя вкусовые рецепторы. Да так и замер, нелепо оттопырив локоть, прижав к губам безвкусный прозрачный пластик, почти не чувствуя, как по внутренностям разливается обжигающее тепло.

Над ними кружил ворон. Угольно-черный, ширококрылый, без видимых усилий подстраиваясь под потоки ветра, он бесшумно нарезал воздух геометрически правильными кругами, четко над могилой бабушки Лехтинен. Но вовсе не это заставило Кашина застыть в позе пионера-горниста. А то, что опускаясь все ниже и ниже, птица увеличивалась в размерах. Становилась не просто большой, а какой-то непозволительно громадной.

Тряхнув головой, Кашин наконец-то сбросил оцепенение. Недоверчиво вгляделся в смятый стаканчик в своей ладони и осторожно, как если бы тот был начинен чем-то взрывоопасным, положил его на краешек стола. В освободившуюся руку тут же улегся бутерброд с колбасой, заботливо подсунутый Ираидой Павловной.

– Закусывайте, Юрочка, закусывайте. На такой жаре, если не закусывать, развезет моментально.

Машинально сунув бутерброд в рот, Юра откусил кусок, чтобы занять себя хоть чем-нибудь. Практически не чувствуя вкуса сырокопченой колбасы, прожевал, слушая, как сверху, все ближе и ближе доносится хлопанье крыльев, громкое, как работающие лопасти вертолета. Поднятый ветер зашуршал лежащими на столе пакетиками. Кашин и сам спиной чувствовал, как давят на него плотные потоки нагретого солнцем воздуха. Воздуха, гонимого огромными сильными крыльями. Семейство Лехтинен, между тем, вело себя как ни в чем не бывало. Будто бы не трепетала от яростных порывов просторная футболка Михаила Матвеевича. Будто Люся не откидывала лезущие в лицо волосы раздраженным жестом. Ираида Павловна манерно отщипывала зубками кусочки сыра от бутерброда. Коленька с усердием размазывал остатки размоченной овсянки по кружке. Никому не было дела до гигантской птицы, опускающейся прямо к ним. Один лишь Юра стоял, вцепившись побелевшими пальцами в столешницу, стараясь не думать о том, что поднявшийся ветер уж больно сильно прижимает к земле высокую изумрудную траву, растущую вдоль кладбищенских дорожек.

– Эй, ты в порядке? – будто через вату донесся до него голос Люси.

Юра с удивлением посмотрел на девушку и наконец-то проглотил жидкую кашицу, бывшую некогда куском колбасы и хлеба. Он уже собрался заорать, что нет, все совсем не в порядке… но в этот миг, прямо у него за спиной раздалось громкое, требовательное карканье. Сверхъестественным усилием оторвав от столешницы вспотевшие ладони, Кашин обернулся. Он поворачивался медленно-медленно, целую вечность, чувствуя напряжение каждой задействованной в этом привычном процессе мышцы. Так поворачиваются роботы в фантастических фильмах – механически выверенно и правильно. И когда дуга в сто восемьдесят градусов завершилась, на ее конце Юрка обнаружил черные глаза, блестящие, точно ониксовые бусинки.

Сжав ограду мощными когтистыми лапами, ворон сидел, слегка наклонившись вперед, с любопытством разглядывая Кашина. Их глаза находились на одном уровне. Только поэтому юноша понял, насколько тот огромен. А семейство Лехтинен по-прежнему отказывалось что-либо замечать.

– Мам, плесни Юрке чаю, он чего-то бледный совсем.

– Юрочка, вы в порядке? Юрочка?!

Ворон спрыгнул с оградки. Выпятив широченную грудь, он, покачивая головой в такт шагам, подошел к Кашину. Находясь на земле, птица не стала ниже, напротив – горделиво выпрямившийся ворон оказался выше юноши на добрый десяток сантиметров.

– Па, ну я же говорила, что он водку не пьет! Вот нафига ты вечно все по-своему делаешь?

– Юрочка?! Юра?! Юра!?

Глядя в немигающие глаза, похожие на драгоценности в обрамлении черного боа, Кашин видел в них пустоту. Вернее, не просто пустоту, а Пустоту с большой буквы. Бесконечность, которую никогда не смогут заполнить даже миллиарды лет мудрого созидания.

– Да я что, специально, что ли? Я ж не думал, что так плохо все!

– Да ты вообще никогда не думаешь!

– Юрочка, вы присядьте!

Ворон склонил тяжелую голову набок, но странным образом движение это казалось не птичьим, а почти человеческим. Чувствуя, как подгибаются колени, Юра попытался отмахнуться от птицы рукой. Но вместо того, чтобы испуганно отскочить в сторону, ворон каркнул прямо в побледневшее Юркино лицо, обдав волной тухлых запахов, а затем с размаху ударил его прямо в лоб громадным, похожим на черную торпеду, клювом…

* * *

Мир болтало из стороны в сторону. Какое-то обезумевшее божество затолкало реальность в блендер и включило максимальную скорость в надежде сотворить из нее нечто единородное. Невозможно было определить, где верх, а где низ, где право, а где лево. Мир подбрасывало, точно телегу на ухабах, и вместе с ним взлетал и падал, больно ударяясь о стенки черепной коробки, Юркин мозг.

– Папа, хорош уже! Не дрова везешь, в самом деле!

– Да я нарочно, что ли? Не дорога, а дерьмо какое-то!

– Мам, а папа ругается!

– А чего вы хотели? Вечно тянете кота за яйца! Оставили бы там, сразу бы выпустила… А теперь водить будет, пока…

Кашин через силу приподнял стотонные веки. Перед глазами тут же замаячили размытые амебоподобные кляксы, активно жестикулирующие псевдоподиями и ругающиеся на разные голоса. Поняв, что он все еще находится в передвижном цирке имени Лехтинен, Юрка застонал.

– Тихо там! – голосом Ираиды Павловны заговорила оранжевая клякса, плывущая немного впереди. – Кажется, очнулся…

– Юрчик! Хороший мой, ты как?

Заслонив обзор, над Кашиным склонилось бледно-розовое пятно, из которого постепенно начали проступать зеленые точечки Люсиных глаз. Пятно выпустило тонкий жгутик ложноножки, и осторожно потянулось им к юноше. Зрение все еще не сфокусировалось, но осязание не подвело: Юра почувствовал, как на лоб ему улеглась теплая ладошка Люси, ощутил мягкие подушечки ее пальцев, металл тонкого золотого колечка. Желая спросить, что же с ним произошло, Кашин разлепил спекшиеся губы, но лишь промычал нечто нечленораздельное.

– Все хорошо, маленький мой, все хорошо! – бледно-розовое пятно уже почти полностью приняло формы Люсиного лица. – Ты не шевелись, сейчас все пройдет.

– Что со мной случилось? – через силу прохрипел Юра.

– Это солнечный удар, Юрочка, – ответила девушка. – Очень неприятная штука! Голова будет болеть – немилосердно! Еще и температура повысится… Вернее, уже повысилась. Очень, очень неприятная штука!

С каждым словом, произнесенным этим необоснованно жизнерадостным голосом, Юре стремительно становилось хуже. К головокружению и потерянности в пространстве прибавились тошнота, боль в мышцах и внутренний жар. Кашин попытался приподняться, чтобы поудобнее устроить свое ноющее тело на сиденье, но лишь беспомощно заерзал на месте. Он ощущал себя гусеницей. Подмышки ему тут же заползли Люсины руки, с неожиданной силой вздернувшие его вверх, будто вырывая из трясины.

– Во-от так, мой маленький! Так удобно?

Кивнув, Юра поспешно высунул голову в раскрытое окно. Блевать в салоне не хотелось, но переносить эту жуткую смесь пота, духов, хвойного дезодоранта и страха он уже просто не мог. В этот же момент «Волгу» сильно подбросило на ухабе, и Юрка ощутимо треснулся затылком о верхнюю раму.

– Папа, ну пипец! – тут же заголосила Люся.

– Мишенька, правда, веди аккуратнее.

– Не нравится, ведите сами! – огрызнулся отец семейства, в досаде хлопнув ладонями по рулю. – Не папа хреновый – дорога хреновая!

Странным образом от удара в затылок картинка прояснилась. Размытые пятна наконец-то приняли устойчивые формы, перестали прыгать перед глазами. Кашин наконец-то смог рассмотреть, где они едут. Судя по замшелым крестам и неухоженным могилам, по бурелому и разросшимся мрачным елям, они вновь въехали на территорию старого кладбища. Значит совсем скоро приедут домой. Да, скорее бы домой. На турбазу Юрке уже не хотелось.

Не до конца опущенное стекло давило в подбородок, но удерживать голову сил не было. Ветер немного остужал кожу на лице, приводя в чувство, отрезвляя, выдувая через уши плавающую в мозгу муть. Когда «Волга» набирала скорость – например, съезжая с горки, – картинка смазывалась, превращаясь в мельтешение черных полос и солнечных просветов между ними. Именно по просветам, становящимся все уже и тоньше, Юра понял, что на улице вечереет. Пересилив себя, он вновь нырнул в мешанину запахов душного салона.

– А сколько сейчас времени? – с трудом сфокусировавшись на Люсе, спросил он.

– Много.

Не дождавшись, пока Люся созреет для нормального ответа, Юра попытался достать мобильный телефон, чтобы посмотреть самостоятельно, но ослабевшие пальцы не совладали с карманами узких джинсов. Машина катилась по грунтовой дороге, то падая вниз на манер «русских горок», то по-черепашьи вползая в гору. Под пальцами Михаила Матвеевича скрипела намотанная на руль изолента. Посвистывал летящий навстречу «Волге» ветер. Дребезжала подвеска. За окном проносились кривые деревья и заваливающиеся кресты.

Наконец Ираида Павловна повернулась и, нацелившись в Кашина своим острым носом, сказала:

– Понимаете, Юрочка, мы немного… э-э-э… заблудились. Да, заблудились.

– Да, похоже, где-то не там свернули, – поддержал супругу Михаил Матвеевич.

Глупо поморгав, Юра сказал первое, что пришло в голову:

– Ну, так поверните обратно.

Раздраженно фыркнула Люся. Маленький Коля гнусно хихикнул. Тяжело вздохнул Лехтинен-старший.

– Понимаешь, Юрка, какое дело, – начал он. – Я уже поворачивал.

– Поворачивали?

– Ага. Часа три назад. Когда понял, что заблудились – сразу повернул.

Удивленный Юра, ища поддержки, перевел взгляд на Люсю, но та отвернулась к окну, демонстративно не обращая внимания на Кашина.

– А сколько я уже… – во рту внезапно стало вязко, точно он разом съел килограмм черноплодной рябины. – Сколько я без сознания?

Долгое время ему никто не отвечал. Затем Колька, старательно загибавший перемазанные козявками пальцы, радостно воскликнул:

– Восемь!

– Чего восемь, – глупо переспросил Кашин.

– Восемь часов, Юрочка. Вы восемь часов не приходили в себя, – подсказала мама Лехтинен. – Мы уж думали – все…

– А ты бы и рада была? – со злостью крикнула Люся.

– А ну замолчи немедленно! – в голосе Михаила Матвеевича прорезалось-таки раздражение. – Как язык-то повернулся? На мать!

– Да пошла она! Оба идите! Я говорила – надо было сразу оставлять, а вы…

От криков и напряжения в голове Юрки щелкнуло. По лбу побежало что-то горячее и мокрое. Преодолевая слабость, он коснулся лица пальцами, поднеся их к глазам. По подушечкам, глубоко впечатавшись в отпечатки, точно краска на процедуре дактилоскопии, расплылась кровь. Липкая. Свежая.

– Кровь… – завороженно прошептал Кашин. – Откуда у меня кровь?

Вопли и взаимные обвинения внезапно стихли.

– Из носа, – неуверенно ответила Люся. – Ты когда в обморок грохнулся, у тебя из носа кровь побежала. Давление, наверное.

– Господи, да сколько можно уже врать!?

Перегнувшись через сиденье, Ираида Павловна злобно зашипела на дочь:

– Что ж ты за дрянь такая, а? Парню осталось всего ничего, а ты все паинькой прикидываешься! Скажи уже! Ну?

Не дождавшись ответа от внезапно умолкшей Люси, похлопала Юру по колену и доверительно сообщила:

– Это вас Хугинн клюнул, Юрочка. Вы не переживайте, уж если он кого клюнул, значит, все – конец. Это папа у нас дурак дураком, все думает судьбу обойти. На зеленой своей развалюхе обогнать. Не переживайте. Скоро все закончится.

– Скорее, чем ты думаешь, – Люся прервала мать, кивнув в сторону лобового стекла.

– М-да-а-а… – с тоской в голосе протянул папа Лехтинен. – Кажись, приехали.

И Юркин взгляд потянулся туда же, куда кивнула хмурая Люся. Туда, через опущенные плечи мамы и папы Лехтинен, через заляпанное грязью и глиной лобовое стекло, через бесконечно длинный зеленый капот, под которым устало переводил дух натруженный мотор. Туда, где посреди двух высоких валов рассыпчатой свежей земли стоял он.Тот самый мосластый высокий могильщик, в растянутой майке-алкоголичке, бывшей некогда белой.

– Не выпустила, ведьма старая, – прошептал Михаил Матвеевич.

– Мишенька, нельзя так… это же мама твоя все-таки, – укорила мужа Ираида Павловна.

Тот лишь кивнул, поджав губы, рывком распахнул дверь и выбрался наружу. Точно по команде, могильщик закинул лопату через плечи, свесив руки по обе стороны черенка. Он был похож на тощее пугало, выставленное в поле, чтобы пугать ворон. Вот только вороны его не слишком-то боялись. Гигантская черная туша Хугинна аккуратно спланировала с неба, встав рядом с могильщиком. Долговязый, словно только этого и ждал, поднял правую руку, приложил два пальца к виску, по-приятельски козырнув Кашину.

И ушел.

Просто развернулся и пошел прочь. Рядом с ним вспарывая глину мощными когтями, вышагивал Хугинн. Сложенные за спиной крылья напоминали полы черного фрака, по прихоти модельера сделанного из вороньих перьев. Фигурки человека и птицы все удалялись и удалялись, пока не стали совсем крохотными. Тогда ворон подпрыгнул вверх, на лету ловко сцапав могильщика лапами за плечи, и взмыв в закатное небо, быстро скрылся за тонким лезвием горизонта. Хотя последнее Кашину вполне могло показаться. Не понимая, где явь, а где последствия солнечного удара, Юра не сразу почувствовал, как чьи-то сильные руки выволокли его безвольное тело из машины.

– За ноги берите, – прохрипел над самым ухом голос Михаила Матвеевича. – Тяжелый мальчишка… Спортсмен, что ли?

– Спортсмен, – пропыхтела Люся, откуда-то снизу, после чего ноги Кашина взметнулись вверх, и тело обрело приятную, легкую невесомость. – Нападающий университетской баскетбольной команды.

Дернув ногами, Юра попытался вырваться из крепких рук.

– Ах ты ж, сука! – ругнулась Люся. – Мам, помоги! Он мне сейчас весь топик перепачкает!

– Мам, а Люся…

– Коля, закрой рот! – неожиданно резко перебила сына Ираида Павловна.

После чего в Юркину ногу вцепилась еще одна пара рук, окончательно лишив его возможности сопротивляться.

– Ну, чего встали, клуши? Поволокли уже… – скомандовал Лехтинен-старший.

Земляные холмы поплыли навстречу Кашину В затылок Юрке упиралось круглое пузо Михаила Матвеевича. Кашину хотелось попросить его остановиться, не делать того, что бы они там ни задумали… однако не мог оторвать взгляда от приближающейся разрытой могилы. В том, что это не свежая, а раскопанная старая могила, сомневаться не приходилось.

Земляные валы рассыпались обширно, но все же недостаточно широко, чтобы скрыть оградку с узнаваемыми набалдашниками на угловых прутьях. Тут и там, будто чешуя неведомого монстра, из земли выпирала матово-черная плитка, безжалостно расколотая лезвием лопаты. С каждым шагом, которого он не делал, Кашину все лучше становился виден жадно распахнутый зев глубокой ямы, расположившийся между двумя земляными холмами, как рот между толстых щек. Изголовье вскрытой могилы венчало черное надгробие, с которого в предвкушении скалила длинные желтые зубы фотография Нойты Тойвовны Лехтинен.

Исчезла благообразная старушка с зализанными седыми волосами. Вместо нее Кашину недобро улыбалась всклокоченная ведьма с бездонными провалами пустых глазниц. И наконец поняв, что сейчас будет, Юра закричал, что было мочи, изогнулся всем телом, стараясь вырваться, выскользнуть, отбиться. Вскрикнула от боли предательница Люся, когда в плечо ей угодила рифленая подошва кроссовка. Растерянно охнул Михаил Матвеевич, не ожидавший удара затылком. Взволнованно заверещал мерзавец Коленька.

Но было уже поздно.

Семейство Лехтинен, подобно воинам, тараном высаживающим ворота вражеского замка, с разбегу влетели на земляной холм. На секунду Юра завис над ямой. Всего на секунду. И этого времени хватило ему, чтобы увидеть…

…что яма не имеет конца, она тянется вниз, насколько хватает взгляда, и даже солнечные лучи бессильно умирают, так и не достигнув ее дна…

Чтобы почувствовать…

…что под мягким запахом свежей сырой земли прячется гниль и тухлятина, как запах пота прячется под химическими ароматизаторами дезодоранта…

Чтобы услышать…

…как где-то на дне, в самом низу, воет рыщущая во тьме ведьма с вытекшими глазами, воет и визгливо хохочет в радостном ожидании…

Попытавшись остановить неминуемое падение, Кашин широко раскинул руки и ноги в надежде зацепиться за могильные стены. Но внезапно понял, что расстояние между ними исчисляется десятками, сотнями, тысячами километров, и никак не достать, и никак не удержаться. И будто это понимание обрезало последнюю ниточку, чудом державшую его в воздухе, Юра рухнул прямо в беспросветную тьму. Навстречу безумному смеху и голодным всхлипам.

Некоторое время семейство Лехтинен переводило дух, старательно не замечая полных ужаса криков, несущихся из-под земли. Упершись ладонями в колени, Михаил Матвеевич шумно дышал, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Его дочь с сожалением разглядывала земляной отпечаток кроссовка на своем белоснежном топике.

– Ох, как же меня это утомляет, – устало прикрыла глаза Ираида Павловна. – Ненавижу родительский день.

– Так надо было дома остаться и не ехать никуда?! – внезапно вскинулась Люся. – Чего мы сюда каждый год приезжаем? Скоро ни одного нормального пацана в городе не останется – всех бабке скормим!

– Не бабке, а баа-бушке! – встрял Коленька.

– Ага, не ехать… – глазки Ираиды Павловны испуганно забегали. – Спасибо, один раз уже попробовали.

– Не спорь с матерью! – пресекая попытки дальнейших споров, отрезал Михаил Матвеевич. – Ты тогда еще младше Коленьки была, совсем ни хрена не помнишь. Нельзя не ездить… нельзя. А и не брать их если, что тогда? Кого бабке оставлять будем? Тебя? Маму? Или, может, Кольку ей сбросим? На кого Хугинн укажет, а?

Не решаясь спорить с отцом, Люся спрятала глаза. И все же, стараясь оставить последнее слово за собой, раздраженно бросила:

– И стоило тогда комедию ломать? Сразу бы его бабке отдали, так уже бы сто раз назад вернуться успели.

– А вдруг бы в этот раз не взяла? – отрешенно пробормотал Михаил Матвеевич. – Нельзя сразу… Не по-божески как-то.

– А держать детей в душной машине на такой жаре – это по-божески? Меня, между прочим, на турбазе заждались уже, наверное!

– Да кому ты там нужна, шалава крашеная? – по-взрослому зло съехидничал Коленька.

– Ах ты говнюк мелкий!

Люся удивленно округлила глаза и попыталась отвесить младшему брату подзатыльник, но тот проворно перехватил руку, с неожиданной силой отведя ее в сторону. Глядя прямо в глаза девушке в два раза выше и больше его самого, он предостерегающе покачал головой, и Люся, вывернув покрасневшее запястье из стальных пальцев маленького мальчика, поспешно отошла в сторону. Коленька проводил ее тяжелым взглядом, в котором еле видной искоркой мерцала победная ухмылка. Убедившись, что повторной атаки на его голову не предвидится, он вперевалочку подбежал к матери, дернул ее за руку и противно загундосил:

– Ма-а-ам, я пися-а-ать хо-чу-у-у!

– Пап, поехали уже… – согласилась Люся, потирая запястье.

– Да, Мишенька, правда, поехали домой, а?

Стоящий на краю могилы Михаил Матвеевич встрепенулся, услыхав свое имя.

– И то верно. Старую проведали, можно и домой. Давайте-ка, раньше начнем – раньше закончим… раньше дома будем.

Сбросив с себя гипнотическое оцепенение, навеянное бездонной земляной ямой, он подошел к багажнику «Волги» и вынул оттуда большую лопату с широким лезвием. Следом на свет появились две лопаты поменьше – для женщин. Последним из багажника был извлечен небольшой металлический совок на длинной ручке. Маленький Коленька очень любил чувствовать себя частью большого семейного дела.