Текст книги "Полдень, XXI век (май 2012)"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Святослав Логинов. Воскресенье
Рассказ

Как обычно, что-то поблизости было не в порядке. Тревогу вызывало. Лёжа в постели и не открывая глаз, он старался прозвонить окружающий мир, чтобы понять, какая именно напасть угрожает ему. Он не помнил, кто он, что с ним было вчера и все предыдущие дни, но утреннее выпадение памяти – всего лишь мелкое и привычное неудобство. Что с ним было – не помнит, но что это привычно – знает. Повезёт дожить до обеда – вернётся и память.

Он вздохнул поглубже, сладко почмокал губами, потянулся, словно собираясь просыпаться, и, как бы случайно, сунул руку под подушку. В ладонь удобно легла рифлёная рукоять. Неважно, что там: кольт хрестоматийного калибра, импульсный бластер или ещё какая стрелялка. Главное, что он вооружён, может дать отпор противнику, а, значит, с этой стороны ему ничто не угрожает.

С видимым облегчением отпустил оружие, убрал руку из-под подушки и открыл глаза.

Нормальная комната, не больничная палата, не тюремная камера, даже не гостиничный номер. Память, чуть шевельнувшаяся в миг пробуждения, неуверенно подсказала, что это его комната, в которой он живёт всегда. Что значит – всегда, и как это – живёт? Впрочем, разберёмся.

Умопомрачительной красотки в постели и ближайших окрестностях также не наблюдалось. Это огорчало. Когда просыпаешься с ощущением привычной опасности, лучше, если под боком будет кто-то, кого можно этой опасности скормить, выгадав силы и время для борьбы. Угроза может скрываться и в самой девице, но это сплошь неприятности известные, избавиться от них можно легко.

Мир непостижим, но устроен справедливо. Ежедневно человеку грозят смертельные опасности, но ему же предоставляются возможности избегнуть их. Возможно, в городе, где ты проснулся, сегодня случится разрушительное землетрясение, но за час до катастрофы из ближайшего аэропорта непременно вылетит самолёт, на котором можно убежать от подземных толчков. Не исключено, впрочем, что самолёт разобьётся при посадке, но ведь никто не сажал туда силком неудачливого пассажира.

Думай, гадай, рассчитывай. Заодно вспоминай, кто ты таков, чем грозил тебе день и год предыдущий, как сумел уцелеть тогда или – что тебя вчера прикончило.

Утренняя амнезия – самое неприятное время, поскольку не знаешь, продолжается ли вчерашняя жизнь, или ты должен начинать всё с начала.

Единственное, что знает человек, это то, что существование его конечно и ограничено. Рано или поздно тебя убьют навсегда, оборвав череду утренних воскрешений. К вечеру, если человек уцелел в дневной сутолоке, он вспомнит сколько раз и сколь нелепыми способами его убило и сколько воскрешений осталось у него в запасе.

Некоторые люди машут рукой на устройство мира, живут и умирают, как придётся, не пытаясь выгадать у судьбы лишний день. Или это случается не с некоторыми, а иногда?

В любом случае, сегодня он был готов драться за каждую минуту бытия. А вечер скажет, правильно ли он поступил.

Самые первые, дурацкие опасности, вроде убийц, ждущих за дверью, или женщины-вамп в постели, – его миновали. Он не мог сейчас вспомнить, существуют ли в реальности женщины-вампиры или женщина-вамп – просто фигура речи, но раз подобное понятие у него имеется, то сбрасывать со счетов данную ситуацию нельзя.

Однако утро уже началось, и валяться в кровати – значит притягивать к себе дополнительные опасности.

Он сбросил на пол одеяло и решительно встал. Одновременно вспомнил, что зовут его Василием. Не Базилем и не Васей, что разом отсекало множество грядущих пертурбаций. Автомобилем Василия задавить может, а вот метеориты на человека с таким именем падают редко, тут статистика на его стороне. Холера возможна, а лёгочная чума – очень маловероятна.

Оделся, вышел на улицу. Вспомнил, что сегодня воскресенье и на работу не надо. Вот и хорошо – производственные травмы долой!

Народу на улице по случаю выходного дня было немного, большинство предпочитало оттянуть встречу с реальностью, подольше повалявшись в полусне.

Издалека донёсся грохот взрыва, над крышами поднялся чёрный султан дыма. Через пару минут донёсся вой пожарных машин. Скорей всего, взрыв бытового газа, террористы в эту пору тоже ещё спят, не время для терактов. Ну а тем, кто вздумал понежиться лишку в постели, – не повезло.

Лучше всего живётся пожарным и спасателям – их опасности просты и очевидны, что сберегает прорву нервов. Казалось бы, ещё легче приходится прозекторам и кладбищенским сторожам, но это мнение ошибочное; именно там начинается всяческая чертовщина, о которой выжившие рассказывают поздними вечерами. Было что, не было, – сказать трудно, но люди домой не вернулись, и, как писалось некогда на подмаранных документах: «Исправленному верить». А в данном случае – верить рассказанному.

Несмотря на ранний час, двери кафе были приветливо распахнуты. Пахло кофе и свежей выпечкой.

Под ложечкой призывно засосало, но Василий прошёл мимо. Заходить в первое попавшееся кафе – чистое безумие; на то оно и попавшееся, чтобы глупец посетитель попался в расставленную ловушку. Впрочем, и второе, и десятое кафе будут попавшимися, а завтракать надо. Домой возвращаться тоже не стоит, раз уж сбежал оттуда при первой возможности. Значит… – Василий споро проверил карманы… Денег – ни копеечки. Значит, если не хочешь целый день бродить голодным, придётся возвращаться домой.

В кармане, только что пустом, ощутимо обнаружилась какая-то тяжесть. Портмоне, под завязку набитое купюрами, столько весить не может. Пощупал сквозь материю – граната. Или муляж гранаты; по мере того как просыпалась настоящая память, утренние инстинктивные умения потихоньку покидали Василия. Бластеров уже не будет, антигравитаторов – тоже. Жизнь медленно выворачивалась на бытовой сценарий. Хотя сейчас судьба явно предлагает ему ограбить банк. Вот и вывеска подходящая.

Человек не только подвергается миллиону опасностей, но и сам представляет опасность для окружающих. Можно сесть за руль автомобиля, и почти наверняка собьёшь кого-нибудь. А можно и ограбление банка устроить с утра пораньше. В таком случае запас везучести умножится многократно, но и охотиться за тобой начнут целенаправленно и неутомимо. Жаждешь острых ощущений – пожалуйста.

Меньше всего Василию хотелось сейчас острых ощущений. Ему хотелось есть.

Правило «не ходить по собственным следам» существует для того, чтобы самым неожиданным образом его нарушать.

Василий круто развернулся и направился в переулок, из которого только что вышел. Рука под плащом крепко сжимала автомат, который, в противном случае, грозил бесследно исчезнуть.

Продавщица кафе – миловидная девушка, едва не расплакалась, увидав вооружённого грабителя. Бедняжку можно понять: очутившись с утра в скромной закусочной, она рассчитывала спокойно дожить хотя бы до обеда. Ну, какой идиот станет грабить заведение, в котором и трёх рублей выручки не наберётся?

Василий шагнул к прилавку, ухватил разом пяток горячих круассанов. Улыбнулся продавщице, а заодно и камере наблюдения, сказал:

– Стаканчик кофе, пожалуйста.

Девушка дрожащими руками отпирала кассу, где сиротливо хранилась мелочь, оставленная со вчерашнего дня, чтобы можно было давать сдачу первым покупателям.

– Сдачи не надо, – подсказал Василий.

Бумажный стаканчик с кофе в одной руке, круассаны, от которых он откусывал по очереди, – в другой. Автомат, закинутый за спину, больно стучит в поясницу. Раз задействованный, он уже не исчезнет, хотя Василий и не стрелял из него. Жизнь отказалась от бытового сценария и начала складываться дурным, анекдотическим образом. И не только у него. Первое приключение незнакомой продавщицы тоже оказалось скорее смешным, чем опасным. Если так пойдёт и дальше, то девушка вполне может выжить в сутолоке дня и вечером, перед сном она с благодарностью вспомнит нелепого грабителя.

Автомат Василий утопил в канале. Незачем бродить с оружием, созывая на свою голову серьёзные неприятности. Следом отправил гранату, так и не уяснив, настоящая она или просто болванка. Через пару секунд грохнул взрыв, фонтан мутной воды взметнулся там, куда булькнула граната. Василий шарахнулся и расплескал кофе.

Вовремя он избавился от опасной игрушки. Если бы граната долбанула в кармане, можно представить, что осталось бы от Василия.

Никто особого внимания на взрыв не обратил. Скоро этих взрывов будет, что салюта в праздничный вечер. Пользуясь всеобщим безразличием, Василий поспешно покинул набережную.

Так или иначе, нужно вспоминать, кто ты таков и какому тихому занятию можешь предаться в выходной день. В будни ноги привычно несут человека на работу, отчего память возвращается довольно быстро. Накатанная привычность буднего дня действует успокаивающе, так что иной раз случается, что совместными усилиями сотен тысяч людей целые сутки проходят без разрушительных катаклизмов и народных волнений. Но то будни, а воскресенье всегда чревато большой кровью.

Из всего бандитского арсенала Василий оставил только чёрную шёлковую маску, которой при захвате кафе не пытался пользоваться. Вещь безобидная, а пригодиться может, особенно во время воскресного карнавала, буде таковой случится.

Память подсказала такое чудовищное понятие, как «ходить в гости». Откуда, из каких времён, из какой небывалой псевдореальности оно выплыло? Вот так, запросто пустить к себе другого человека? А этот другой, что он может обрести в чужом доме, кроме безвременной гибели? Дома, как известно, и стены помогают, а в гостях? Мой дом – моя крепость. Моя, а вовсе не гостя, вздумай такой заявиться.

Можно пойти в театр и попасть под сорвавшуюся с крюка многотонную люстру. Да и контрамарку вряд ли достанешь.

Час-другой ещё можно побродить по улицам, но затем начнётся воскресная вакханалия, и к этому времени хочется иметь тихое пристанище… укрывище… сберегалище… Ох, неладные суффиксы у этих слов! – вползёт в пристанище какое-нибудь чудовище, и останется от тебя одно воспоминаньице.

Улицы постепенно наполнялись людьми. Ходили автобусы, торговали лотки и маленькие магазинчики. Те люди, чей рабочий день приходился на воскресенье, трудились и надеялись на лучшее. Прочие напряжённо гуляли, понимая, что лучшего не будет и дома отсидеться не получится.

На любой улице есть зоны повышенной опасности. Потерявшие управление автомобили предпочитают врезаться в автобусные остановки. Ходить вдоль самой стены – тоже не стоит: мало ли что вывалится из окна. Хотя, если вывалится само оконное стекло, тогда – беда всем. Эта штука имеет дурную привычку планировать при падении и напрочь срезать головы и руки прохожим, в какой бы части тротуара те ни находились. Зато стекло предупреждает о своём падении громким звоном, и тут уже многое зависит от скорости реакции и умения прыгать.

Возле здания кинотеатра «Москва» Василий на минуту остановился. Утренний сеанс – вещь соблазнительная. Фильмы в это время показывают детские, без потоков крови. Злодеи, которые могли бы сойти с экрана, – картонные и, по большому счёту, – безобидные. Да и само здание, выстроенное лет шестьдесят назад в стиле неоклассицизма, навевает спокойствие и уверенность. Античный портик, колонны невнятного ордера… позади здания – садик, окружённый кирпичным забором. В садик люди выходят после сеанса. Туда же они должны эвакуироваться в случае пожара или иной напасти. Всё в порядке, ничто не захламлено, поскольку ни один зритель не войдёт в кинотеатр, не проверив, в каком состоянии пути отступления. Из садика можно выйти на проспект через два прохода в ограде. Когда-то там, видимо, были ворота, теперь демонтированные. По краям проходов стоят колонны, копирующие те, что подпирают портик, но впятеро меньшие. Всё солидно, продумано, безопасно.

Одно беда – денег после ограбления кафе не прибавилось. Не купить даже билет на утренний сеанс.

Грузовая машина медленно выезжала из садика на проспект. Должно быть, у выхода из кинотеатра проводились какие-то ремонтные работы. Но не исключено, что машину занёс в садик дурной случай и, того гляди, обезумевший автомобиль начнёт крушить всё подряд, снося людей с тротуара. Неважно, что сейчас его скорость вряд ли больше трёх километров в час. Двигатель включён, а за скоростью дело не станет.

Люди, скопившиеся на проспекте, шарахнулись в стороны, Василий инстинктивно прижался к кирпичной ограде, пропуская надвигающуюся угрозу. В последнее миг он успел различить причину, по которой грузовик двигался так медленно.

У шофёра не было никакого злого умысла, ни к кому он не собирался подкрадываться, чтобы, взревев мотором задавить ротозея. Он всего лишь вывозил на прицепе строительный вагончик, который вроде бы должен был вписаться в узкий проезд, но, въезжая на тротуар, качнулся и зацепил колонну, ограничивающую проход.

В подобной ситуации время не исчисляется мгновениями. Мгновение всего одно, и, пока оно бесконечно длится, можно либо ужаснуться происходящему, либо, не рассуждая, прыгнуть.

Василий прыгнул прямиком под машину, куда, казалось бы, по здравом размышлении, никто не станет скакать. И это оказалось единственно возможным выходом. От толчка машина, и без того двигавшаяся со скоростью улитки, остановилась окончательно, а вот колонна, которую ничто не удерживало на её основании, качнулась и рухнула на человека, не догадавшегося или не успевшего повторить отчаянный маневр Василия.

Ничего этого Василий не видел. Он лишь почувствовал порыв ветра, когда колонна проходила в полуметре за его спиной, затем раздался тяжёлый удар, от которого грузовик качнулся на рессорах.

Василий медленно, замороженно обернулся. Колонна лежала, впечатавшись в асфальт, словно от века и была здесь положена. Добросовестная кладка былых десятилетий выдержала удар, колонна не раскололась и лежала целёхонькая. А возможно, её сберегло то, что она упала на мягкое. Человеческое тело, по сравнению со старым калёным кирпичом, субстанция очень мягкая. По краям колонны густо выступала бурая слизь, да торчали сбоку четыре согнутых пальца – всё, что осталось от человека.

Шофёр, бледный, с трясущимися губами вылез из кабины. Для него тоже на сегодняшний день всё было кончено; попытаешься бежать – поймают и убьют при задержании. Сдашься властям – в камере предварительного заключения не выживают.

Толпа собралась жиденькая; к людям возвращалась память, и каждый мог припомнить десятки подобных случаев.

На месте происшествия Василий задерживаться не стал. Заметут в свидетели, тоже мало не покажется, особенно, если выплывет на свет инцидент в кафе. В городе произошли уже сотни настоящих преступлений, но не исключено, что именно его хулиганскую выходку расследуют со всей строгостью.

С улицы пора уходить. Нужно резко сменить манеру поведения, прежде чем судьба успеет прицелиться, как следует. Впрочем, судьба отличный снайпер и бьёт навскидку. Достать может где угодно, но лучше всё-таки заранее поберечься.

Не оглядываясь, Василий поспешил прочь. В голове ни с того, ни с сего всплыла фамилия: Серченко. Чёрт, жаль, что не Иванов или Степанов. В данном случае, чем незаметнее, тем лучше. А вот двигаться, подчиняясь слепому случаю, больше не стоит. Случай уже несколько раз выручал его – сколько можно?

Пора выработать план действий и хотя бы некоторое время следовать ему.

Проспект уводил в промышленную зону. Даже в воскресный день здесь встречались большегрузные фургоны и грязные самосвалы, наводящие ужас на случайных прохожих.

А всё-таки славно было бы сейчас работать и знать, что от тебя зависит только исполнение правил техники безопасности. Чёрные маги и кровососущие марсиане в будний день редкие гости. Кстати, каким образом, живя на Марсе, незваные гости приобрели привычку питаться человеческой кровью? Здравый смысл вопиет… Хотя здравый смысл обязан вопиять при виде каждого события сегодняшнего дня. Человек, живущий в реальном мире, здравым смыслом обладать не должен. Так что недоумения по поводу марсиан скорей всего вызваны просыпающимися профессиональными знаниями.

Так и есть… взгляд скользнул по крыше заводского строения, зацепившись за трёхметровую стальную морковку, установленную на самой верхотуре. Для случайного человека – деталь производственного пейзажа, а он знает, что это ЦН-12, древнее, как и весь завод, приспособление для очистки воздуха от промышленной пыли. Вот уж не думал, что где-то сохранились такие…

Василий… Василий Серченко… инженер-технолог. Ряды автоклавов, тонко свистящий пар… рабочее давление – две с половиной атмосферы. Непрерывный процесс, в выходные дни всё это тоже работает.

Нет уж, сегодня он туда ни ногой! И вообще, нужно держаться подальше от родного завода. Сменным инженером сегодня Мишеев, и одного этого достаточно, чтобы город не чувствовал себя в безопасности.

Василий шёл спорым шагом, возвращаясь в центр города. Бежать нельзя ни в коем случае, бегущий привлекает всеобщие взгляды и притягивает всё дурное, что копится в окрестностях. А просто спешащий идёт себе и идёт. И заодно обдумывает план действий на ближайшие два-три часа.

Музей! Слово ослепительное, чудесное. Не мысль, а озарение. Ну кто в кутерьме воскресного дня вздумает пойти в музей? Надо только выбрать такой, куда пускают бесплатно. Если не считать квартир всевозможных знаменитостей (Василий не помнил, где они находятся, да и по поводу бесплатности сомневался), то в городе их всего два: Зоологический и Артиллерийский. Ещё, кажется, Арктики и Антарктики и, быть может, Суворова. Чёрт, сколько же лет он не был в музеях? И, вообще, где он был за последние годы? Недаром по утрам отказывает память: человеку, занятому исключительно выживанием, попросту нечего помнить. Разве что дурь, которой пичкают с экранов, вторгается в личную жизнь, усиливая градус пошлости. И теперь уже невозможно понять – жизнь лишена разумной основы оттого, что реальность, нас окружающая, безумна, или реальность сошла с ума от бесцельности нашей жизни.

Вот, пожалуйста, болтался бы сейчас без цели, десять раз бы влип в какую-нибудь ерунду, а появилось простое человеческое желание, на один микрон отличное от инстинктивного стремления сберечь свою шкуру, и Василий невредимым прошёл через весь город и ступил под тихие своды Зоологического музея.

Закрытый по летнему времени гардероб, ступени, ведущие в обширный зал, где красуется костяк синего кита.

Привычно не обращая внимания на пояснительные надписи, Василий прошёлся вдоль муляжей и скелетов, свернул в следующий зал. Двадцать лет не был здесь, а ноги ведут сами, и каждый экспонат немедленно вспоминается и кажется едва ли не родным.

В прозрачной синеве поддельного аквариума, имитирующего морские глубины, неподвижно пикировали гигантские манты.

Сразу вспомнилось, как в детстве боялся этой витрины. Удивительное слово «вспомнилось». Человек – это память, но память живёт совершенно самостоятельно и от владельца отдельно. Захотелось памяти – вспомнилось что-то. А не захотелось – и бегает вместо человека суматошное не пойми что.

Зашёл в музей, и вдруг, ни с того, ни с сего, вспомнилось детство. Полно, было ли оно, если знание о вчерашнем дне отрезало как ножом, да и вместо всей остальной жизни зияет чернота? Однако вспомнилось и, значит, было, даже если не было ничего.

Он много раз приходил сюда… с родителями? неужто были такие?., или со школьной экскурсией… – это ещё что за чудо? – не помню. Не можешь вспомнить семьи, учёбы, первой любви, значит, не было их нигде и никогда. А Зоологический музей был, и гигантские скаты надвигались из мутной голубизны, исполненные жути и безмолвной угрозы. Наконец, они, в самом деле, выплыли из назначенного им объёма. Василий не знал, спасся он тогда или был изничтожен уродливой рыбиной, но сейчас отчётливо вспомнился не только детский страх, но и ощущение безысходности при виде ската, плывущего в метре над тротуаром.

Оживший страх едва не захлестнул сознание, но Василий упрямо тряхнул головой, не поддаваясь панике. Утро давно прошло, и раз мистические ужасы не вырвались на волю, то уже не вырвутся. Чучела мант не оживут.

И всё же что-то было не так. Инстинкт, выработанный забытыми годами, заставлял напряжённо всматриваться и вслушиваться, пытаясь понять, что неправильно в извечном спокойствии музея. И лишь потом Василий сообразил: нет старушек-смотрительниц, наблюдающих за тишиной и порядком. Непременная фигура, сидящая в уголочке, без неё музей перестаёт быть музеем и превращается в сборище предметов неясного, но зловещего предназначения.

Скучающая походка музейного посетителя немедленно обрела упругую осторожность следопыта.

Не надо было этого делать! Может быть, бабушка, пользуясь отсутствием посетителей, отошла попить чаю или в туалет пописать. Музейные бабушки тоже иногда писают. Но воспалённая психика принялась искать угрозу, и угроза явилась.

Ещё несколько шагов, и за очередной витриной он увидел хранительницу зала. Удивительно, как много крови может натечь из тщедушного тела. Женщина лежала ничком, лица её не было видно и не видно раны. Случиться могло что угодно: старушка могла поскользнуться и расшибить голову об острый угол, могла умереть от обильного носового кровотечения, могла пасть жертвой одного из тех параноиков, что считают, будто выживут, если сами начнут убивать других. Последнее было всего вероятнее, эти типы искали себе жертв в местах тихих, где убийство не сразу будет обнаружено. Но Василию первым делом вспомнились экспозиции музея: оскаленный уссурийский тигр, белые медведи, седой полярный волк…

Время чудес и фантастических превращений давно миновало, раз они не прорвались в реальный мир и не затопили город с утра, то в полдень можно ожидать разве что атомной бомбардировки. Однако правила на то и существуют, чтобы их нарушать. Последнее относится не только к людям, но и к природе.

В глубине музейной анфилады что-то шевельнулось, и оттуда, мягко ступая, появился березовский мамонт. Живым он казался гораздо больше, нежели сидящим в своей яме.

Василий оглянулся, ища пути к отступлению, но за спиной, освободившись из голубого плена, плавно парили гигантские скаты.

Василий судорожно вскрикнул и побежал.

А вот этого делать не следовало ни в коем случае.

Василий Серченко, сорока двух лет, инженер-технолог химического производства, бездетный, разведённый, с огнемётом в руках сидел в развалинах жилого дома и ждал очередной атаки. Кто нападает, так и не удалось выяснить, враг двигался настолько стремительно, что его не удавалось рассмотреть. Единственное спасение – бить на упреждение, поливая огнём или свинцом всё впереди себя.

Чертовщина выплеснулась на город разом, из подворотен, канализационных люков, помоек. У людей тоже откуда-то обнаружилась прорва оружия, и началось самое безобразное месилово. Стрельба, крики, яростный визг тварей. И ожившее чучело манты, невредимо плывущее сквозь огненный ад.

Атака задерживалась. Возможно, твари накапливали силы для нового рывка, а быть может, попросту исчезли, возвратившись в небытие, что отрыгнуло их. Последнее было так хорошо, что просто не верилось.

На всякий случай, Василий начал отходить. Нечего дразнить судьбу и геройствовать на пустом месте. Пересёк улицу, нырнул в парадную уцелевшего дома. Кодовый замок был кем-то выжжен ещё до него, так что ничего вышибать не пришлось. Квартиры второго этажа зияли проёмами выбитых дверей. Видимо, здешние обитатели надеялись пересидеть выходной день дома, но кто-то или что-то не позволил им это. Трупов видно не было, и это уже хорошо. До смерти надоел вид смерти.

В квартире, выбранной наугад, царил разгром. Распоротый диван, бельё и одежда, раскиданные по полу. Сервант с разнокалиберным хрусталём, в который запустили чем-то тяжёлым. А на кухне всё в порядке; не считать же признаком разгрома немытую посуду, сваленную в раковину.

Василий открыл холодильник, достал кастрюлю, в которой обнаружился борщ. Сразу засосало под ложечкой. Круассаны он похитил в девять, а сейчас уже не меньше пяти. День отдыха перевалил за середину.

Тремя пальцами Василий выволок из борща кусок грудинки, впился в него зубами. Вот так же его почти тёзка жрал ночью мясо из борща. Как странно: раз известно и хорошо знакомо имя Васисуалия Лоханкина, следовательно, бывали такие дни, когда можно было спокойно читать книги или заниматься ещё чем-то, не имеющем отношения к инстинкту самосохранения. Ситуация непредставимая, однако в жизни всегда есть место фантастике, надо только верить и ждать.

Шестое чувство, которое по праву должно называться первым, прервало обеденные мысли, подсказав, что в пустой квартире есть ещё кто-то, кроме самого Василия. Вряд ли это собака, та давно бы выскочила облаять незваного гостя. Возможно, в доме забыт котёнок или хомячок в клетке. Но в любом случае, нужно проверить комнаты и узнать, что потревожило мирный обед.

Василий встал, прошёл в гостиную, где он уже был, затем в следующую комнату, явно служившую спальней. Тут он и увидел… нет, не котёнка и не хомячка. Увидел детскую кроватку, а в ней ребёнка, грудного младенца, месяцев, наверное… Василий не умел определять возраст грудных детей. Малыш, видимо, только что проснулся и кряхтел, готовясь заплакать.

Василий судорожно огляделся, потом кинулся на кухню к холодильнику. Вроде бы он видел там двухсотграммовые мерные бутылочки с молоком или детским кефирчиком.

Бутылочки нашлись, и микроволновка – новое чудо! – исправно заработала, позволив подогреть детскую еду. Малыш, успевший на пробу недовольно подать голос, сразу успокоился и удовлетворённо зачмокал.

Василий принёс с кухни борщ, уселся рядом с кроваткой. Он ел холодный борщ прямо из кастрюли и первый раз за весь день по-человечески разговаривал с другим человеком:

– Вот ведь, парень, как жизнь складывается. Ты на мамку-то не обижайся, я думаю, она тебя не бросила, а вовсе даже наоборот. Наверное, она навстречу беде пошла и погибла, чтобы от тебя эту беду отвести, чтобы не нашли тебя злые силы. Не огорчайся, она у тебя молодая и смелая, она оживёт, раз решилась тебя на свет произвести. Я вот на детей не решился. Тебе о таких вещах задумываться рано, а я порой мечтаю, чтобы все мы поскорей вымерли. Вот, скажи, чего ради на свете живём? Тебе пока много не нужно, молока насосался – и порядок. А мне хочется чего-нибудь большего, чем этот борщ. Хотя борщ у твоей мамки классный, спасибо ей. Как думаешь, она не обидится, что я её обед слопал? Хотя, боюсь, сегодня ей обедать не придётся.

Младенец снова закряхтел. Василий глянул вопросительно и, сообразив, в чём дело, воскликнул:

– Постой, да ты, наверное, мокрый! То есть у тебя памперс надет, так что ты не мокрый, а хуже. Ну что с тобой делать, займёмся туалетом.

Сбегал в ванную, включил воду и очередной раз удивился, что в полуразрушенном доме идёт горячая вода. Стащил с малыша ползунки и обделанный памперс и замер в удивлении. Ребёнок, которого он называл парнем, оказался девочкой.

– Ну, милая, ты даёшь! Могла бы и предупредить. Как тебя мыть, скажи на милость? Я не умею. Парней тоже не умею, но там как-то привычнее. Ну что, поехали? Если мыться решено, плакать глупо и смешно.

Василий подхватил младенца под животик, отнёс в ванную комнату, помыл под краном измазанную какашками попку, вытер, за неимением полотенца, махровым халатом, а затем надел девочке чистый памперс. Початый пакет памперсов обнаружился на столике рядом с детской кроваткой. Девочка терпеливо сносила заботу неопытной патронажной сестры, лишь порой пускала носом молочные пузыри.

Не так это просто – правильно нацепить на грудного младенца чистый памперс, однако Василий управился с первой попытки и даже не удивился, откуда у него, сорокалетнего бездетного мужика, этакие умения. Надо было – палил из огнемёта. Понадобилось – меняет памперсы. Последнее занятие куда человечней.

Уложил девочку в кроватку, прикрыл голубым байковым одеялком. Вот, наверное, отчего поначалу он принял девчонку за парня! Подогрел и принёс вторую бутылку молока.

– Ты не обожрёшься, случаем? Но я в тебя верю, ты девушка умная и диету будешь блюсти. И огорчаться, что я тебя, по незнанию, парнем называл, тоже не станешь. Тем более что в твоём возрасте мальчика от девочки можно отличить, только заглянувши между ног. Или ещё как можно? Я ведь не знаю, у меня детей нет. И семьи нет и не было. Развод был, это я хорошо помню. Чинное благородное мероприятие без стрельбы, битья сервизов и выяснения отношений. А свадьбы или, скажем, семейной жизни – не помню. Но раз дело кончилось разводом, то и не стоит помнить. Хотя иногда обидно, что жизнь, вроде бы, была, но помнить её не стоит. Думаю, ты меня понимаешь или когда-нибудь поймёшь.

Василий поднял взгляд. Девочка спала, наполовину пустая бутылочка молока лежала рядом.

– Я, пожалуй, пойду, – шёпотом сказал Василий. – Одной тебе ничто не грозит, а такой старый хрыч, как я, наверняка притянет какую-нибудь нехорошесть. Ты сытая, сухая, а воскресенье скоро кончится. С утра мамка оживёт, а ты и вовсе не умирала. И всё у вас будет хорошо.

* * *

Наводнение для Петербурга – вещь самая привычная. К вечеру уровень воды поднялся до пяти метров выше ординара, так что Василий начал беспокоиться, не зальёт ли дом, где он оставил малышку. Потом сообразил, что если и зальёт, то не до второго же этажа.

А пока вместе с сумерками на уставший город снисходил покой и умиротворение. Где-то ещё что-то догорало, что-то рушилось и взрывалось, но это уже не слишком волновало мирных граждан. Маньяки и безбашенная пацанва были большей частью отстреляны, нашествие мутантов схлынуло, ничем не закончившись. Мамонт из Зоологического музея забрался в овощной отдел гипермаркета и мирно хрустел морковкой. Ему никто не мешал, люди понимали, что мамонту тоже надо кушать.

Василий, нелепо уцелевший во время шторма, вызванного вечерним циклоном, устало брёл по улице. Последняя шаровая молния из тех тысяч, что сыпались на город, тащилась за Василием, шипя и потрескивая. Чем-то она напоминала скулящую бездомную собачонку. Василий отмахивался полой плаща, и молния покорно отскакивала.

Плащ был новый, свой Василий где-то потерял, а этот подобрал в развалинах «Светлановского» универмага, после чего едва не был расстрелян за мародёрство. Впрочем, сейчас это не имело ровно никакого значения. Не расстреляли – ну и ладно. Не стоит этот случай того, чтобы помнить о нём хотя бы полчаса.

Василий шёл домой, тихо надеясь, что дом стоит на прежнем месте. Так или иначе, спать лучше в своей постели. Опыт прежних дней, который почти полностью вернулся к Василию, подсказывал, что уснувшему дома наутро будет проще просыпаться.