Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №01 за 1960 год"

Три пещеры и миллион форелей

Начнем с конца. То есть с форели. Ибо эта драгоценная рыба, населяющая горные карпатские речки, оказала нам тогда большую услугу.

Был теплый сентябрьский день. Солнце сильно раскалило скалы. Мы собрались разбить палатку на тенистой лужайке. В нескольких шагах от нее, среди скал, покрытых холодным, влажным мхом, бежал игривый ручей. Мы предвкушали великолепный обед. И действительно, скоро у наших ног уже билась первая пойманная форель. На брюхе ее, словно забрызганном золотом и лазурью, переливалась яркая радуга. Нас было четверо: художник из Бухареста, который, пленившись этой радугой, взял на себя труд выжать лимон для соуса; фотограф, признанный мастер, который, однако, ставил превыше всего в своем искусстве умение работать с самыми примитивными аппаратами (только таким образом, говорил он, может проявиться истинное мастерство); спелеолог-любитель, «в миру» – цирковой артист, каждый вечер изумлявший столичную публику своим номером «резиновый человек», и, наконец, вышеподписавшийся аз грешный.

Мы как раз разжигали костер, когда ручей вдруг забурлил. Вода клокотала, образуя прыгающие пенистые пузыри, словно под дном ручья разгорелось сильное пламя.

– Форель, братцы! Налетай! Я даже нарисовать ее успею! – вскричал художник, хватая, однако, рыболовные снасти.

В ручье действительно бились, как обезумевшие, сотни рыб. Охваченные непонятным бешенством, они, казалось, хотели вырваться из воды, взлететь в воздух, прыгнуть на мокрые скалы.

– Стойте! – крикнул «резиновый человек» и нагнулся над ручьем, да так низко, как будто хотел умыться в кипевшей воде.

Он долго наблюдал за рыбой, следуя за шумливой стаей вверх и вниз по течению. Наконец попросил, чтобы ему дали кусай мяса из наших запасов. Разрезав мясо, «резиновый человек» бросил кусочки в середину стаи. Однако форели, известные своей прожорливостью, лишь остановились на мгновение, но еду не тронули. Спелеолог выпрямился:

– Надо быстро собираться. Через два часа, самое большее, будет буря с проливным дождем.

Мы дружно запротестовали. Художник, которому так хотелось порыбачить, чуть не оплакивал наш уход и все убеждал фотографа остаться, даже если бы небо раскололось.

Солнце палило все немилосерднее, но небо было ясное, и доводы спелеолога казались нам неосновательными. Однако он продолжал настаивать:

– Поверьте мне, этот признак никогда не обманывает горных жителей. Когда форель начинает метаться в воде, – если, конечно, она не занята любовными утехами, – значит будет гроза. Теперь начало сентября, для свадебных танцев еще рано; и потом разве вы сами не видели? Форель отказывается от пищи, – она чувствует приближение грозы и ливня, очень опасного для нее. Поверьте мне, эта рыба – непревзойденный метеоролог.

Что делать, спелеолог был опытным туристом, и нам пришлось подчиниться.

До пещеры, где можно было укрыться от непогоды, оставалось еще часа три пути. Гроза (когда она разразилась, мы почти не удивились) застала нас на полдороге. И к знаменитой пещере Охаба-Понор мы добрались усталые и промокшие до костей. Художник, не утративший под дождем чувства юмора, вынул из рюкзака единственную пойманную форель и, торжественно поцеловав в мокрую голову, «благословил» ее на костер. Однако ужин пришлось отложить: спички, сухой спирт – все было мокрым. Не удалось зажечь даже ацетиленовые лампы. Освещая дорогу фонариками, мы двинулись в глубь пещеры.

«Резиновый человек» шел впереди. При слабом свете фонариков мы видели, как он змеей скользил между сталактитами и сталагмитами. Он словно очутился в родной стихии. Мы с трудом поспевали за ним. Вскоре дорогу нам преградил ручеек с теплой водой. После «небесного» холодного ливня мы приняли этот подземный душ и с удовольствием и с беспокойством. Ведь место было совершенно незнакомым, пещеру открыли недавно, и до нас в ней побывало всего несколько человек.

Мы пробирались ощупью, внимательно прислушиваясь. Но ничего, кроме шума воды, стекавшей с нашей одежды, не доносилось из темноты. Художник все пытался поддеть спелеолога:

– Лучше бы вы были прорезиненным плащом, а не «резиновым человеком»... По крайней мере было бы во что завернуться!..

Так добрались мы до середины пещеры, не встретив ничего особенного. Нужно было возвращаться. Фотограф, однако, не захотел остаться ни с чем. Он установил треножник и достал из рюкзака старомодную, в прямоугольной коробке, камеру с простым объективом и стеклянными пластинками. Наиболее современным орудием у фотографа было приспособление для магниевой вспышки.

В тот миг, когда он нажимал на кнопку, мы инстинктивно закрыли глаза. Даже через сомкнутые веки я ощутил взрыв света. А когда свет померк, мы снова открыли глаза. Почти в одно мгновение у всех вырвался возглас удивления. По всем законам логики, если в темноте зажечь свет и опять его погасить, мы должны вновь оказаться в полной темноте. Но все было не так: мы ясно видели купол собора, с которого спускались сталактитовые канделябры. И все вокруг: своды и стены, сталактиты и сталагмиты – было окутано сверкающей зеленовато-серебристой мантией, все сияло. Невозможно было уловить источник света. Сияние расплывалось, таяло – и погасло...

В Бухаресте, в Институте спелеологии, куда мы поехали заявить о своем открытии, нас встретили со снисходительными улыбками: пещера и ее странные свойства уже были известны. Зато нам великодушно пояснили причину «волшебства»: известняк в пещере Охаба-Понор был флюоресцирующим и, кроме того (вот она, сенсация!), слегка радиоактивным. На основании этого открытия наши биоспелеологи при изучении пещерных животных начали учитывать новый жизненный фактор – радиоактивность. Полагают, что излечивание отдельных болезней, которого добились за последние годы немецкие врачи, объясняется небольшой радиоактивностью воздуха в пещерах, куда приводили больных.

Три дня спустя—на этот раз все четверо убежденные спелеологи – мы поднимались на Вихор. Мы не скрывали надежды сделать еще одно «открытие». Ведь там, между долинами рек Арьешул-Маре, Сомешул и Кришул-Негру, находился самый большой и интересный карстовый район Румынии, насчитывающий свыше сотни пещер. Некоторые из них имели глубину лишь в несколько десятков метров, другие – свыше километра. Эти подземные сказки в последнее время стали целью туристского паломничества. Недавно обнаруженный, но уже знаменитый ледник в Скэришоаре сейчас электрифицируется, а между галереями в его пещерах сделаны удобные проходы.

С трепетом душевным подходили мы к одному из красивейших мест земли румынской – к пещере Пожарул Полицей. Вход в пещеру был скромным, и ничто не предвещало близости окаменевших кладов. А ведь легенда рассказывает, что давно, сотни лет назад, в этой пещере жили разбойники. Они отбирали товары у купцов, проходивших через горные ущелья. Со временем богатства разбойников стали такими несметными, а преступления настолько злодейскими, что сам дух Западных Гор стал ненавидеть их. Н тогда дух гор собрался с силами и превратил богатства, спрятанные в его каменном брюхе, в камень.

Широкая галерея, гладкий пол – все это действительно казалось делом человеческих рук. «Резиновый человек» даже неловко себя чувствовал: ему никак не представлялась возможность показать нам свое искусство. Зато художник, сгорая от любопытства, тащил с собой мольберт и кисти, завернутые во влажную тряпку. И не напрасно: вскоре перед нами предстали легендарные окаменевшие сокровища.

Высокие залы, красные галереи со стенами, украшенными причудливой окаменевшей растительностью, пропасти, колонны, целые горы сверкающих кристаллов, озера и бурные водопады. То редкое по тонкости исполнения каменное кружево, то настолько грубая и неуклюжая резьба, что она, казалось, создана руками влюбленного циклопа.

«Резиновый человек» с его непревзойденным пещерным нюхом обнаружил боковой коридор и исчез в нем бесследно как тень. Через несколько минут он вновь явился и помог нам всем взобраться туда. Долго бродили мы в мире тысяч кристаллов, белых, красных или прозрачных.

Перед уходом художник попросил оставить ему три ацетиленовые лампы и подождать его несколько минут у входа в пещеру. Возвратился он, конечно, только вечером, голодный, перемазанный красками, но счастливый: ему удалось запечатлеть в своих эскизах дикую симфонию глубин.

Третьей из обещанных в заголовке пещер была Опаловая в горах Харгита. До сих пор я не слышал, чтобы где-нибудь еще в мире существовала пещера, стены и пол которой были бы полностью облицованы дорогим опаловым камнем. Зеленое, желтое, серое или черное – здесь господствует гамма приглушенных, темных красок. Ветви окаменевших деревьев, листья, сломанные и обугленные стволы, грибы, улитки, червяки и лесные насекомые – все окутано дорогой опаловой мантией, расставлено, словно в витрине ювелира, на опаловых этажерках, под сводами, с которых свешиваются опять-таки опаловые сталактиты.

Местные жители знают не одну легенду об этой пещере. Говорят, что когда-то здесь было место ссылки сатаны, что тут жил самый страшный дракон из румынских сказок.

Сведения, которыми располагает наука, менее поэтичны, но зато более достоверны. Поблизости от потухших вулканов, которые миллионы лет назад образовали Восточные Карпаты, появились горячие источники. Пещеpa, тогда совсем не Опаловая, была затоплена теплыми минеральными водами, отложившими растворенный в них опаловый груз на все, что было внутри. Потом воды отступили, опал охладился, и тут-то, как говорит фотограф, пришли мы. Вот и все.

Но где нее обещанный миллион форелей? Встречей с форелью началось наше путешествие, форелью и закончилось. Огромное количество этой рыбы в конце сентября и начале октября (как раз к концу нашего отпуска) поднимается вверх по течению речек ко входам в многочисленные пещеры. Вода в здешних источниках несколько теплее речной. Форель откладывает там икру, которая увековечивает весь ее род. Наш фотограф соблазнял нас рассказом о питомнике форели в горах Браточа. Поддавшись его уговорам, мы двинулись в путь.

Подъем или спуск по долине Белого ручья на восточном склоне Зэгана – дело нелегкое. Большинство путников предпочитают окольную, более спокойную дорогу. Зато они не могут насладиться замечательными пейзажами, не испытывают тревожного чувства первооткрывателей, идущих звериными тропинками, где вдруг заметишь то свежий отпечаток медвежьей лапы на песке, то влажную разрыхленную землю – след «работы» кабана.

Однако Белый ручей требует за все это тяжелую дань. Долина его словно вывернулась наизнанку: лавина скал засыпала ущелье, вырвала деревья, запрудила одни водопады и соорудила другие.

– Это, вероятно, последствия грозы, от которой вы не хотели спасаться,– сказал нам спелеолог. – Как бы разбушевавшиеся воды не разорвали и форельный питомник.

Но вот мы одолели последнюю скалу, и все опасения развеялись. Внизу лежала Поляна Стыний, зеленая и спокойная. В гладких прудах, как в чистом зеркале, отражался хоровод гор.

Встретил нас Ангел Пырыяну, известный мастер по разведению форели.

– Пожалуй, на моей памяти эта буря – второе испытание для нашей форели.

Ангел невысокого роста, широкоплечий, на загорелом лице, в уголках улыбчатых глаз – тонкие морщины. Улыбаются и его глаза, и шероховатое лицо, и даже, кажется, неуклюжие, но проворные пальцы. В жизни этого человека вода и форель играли главную роль. Детство его прошло на берегах горной речушки, и уже с ранних лет в душе его пробудилась страсть, которая стала потом жизненным призванием.

Ловкие торговцы в погоне за наживой беспощадно эксплуатировали искусство форельщика, знавшего тайны разведения дорогой рыбы. Я будто вижу, как Ангел Пырыяну задаром раздает голодным детям кирпичников из Вэлений-де-Мунте рыбу, за которую мог бы получить от богатых бездельников звонкую монету.

Ангел дважды спасал питомник, доверенный ему народом. Первый раз это было, когда гитлеровцы глушили форель гранатами и динамитом. Как вор пробирался Ангел в свои владения и украдкой выносил оттуда несколько пар форелей – основу будущего питомника. Вторично он спас питомник совсем недавно, когда на пруды с рыбой обрушился вздувшийся от дождей Белый ручей. Ангелу удалось обуздать яростные волны и вырвать у них оглушенную форель.

Сейчас под его наблюдением тридцать семь бассейнов, в которых кишит ни мало, ни много миллион форелей! Фотограф, уже побывавший здесь, спешит сообщить нам, что форель заселяет бассейны по возрастным признакам. В бассейны, где рыбки не толще волоска, бросают вареный яичный желток и мелкотолченую говяжью печенку. В следующие – рубленое мясо, в третьи – целые куски, которые форель, весом в полкилограмма, с жадностью пожирает.

Лет пятнадцать назад эта рыба была редкостью. Ее буквально уничтожали, а не вылавливали, и никто не думал о том, что следует как-то предотвратить ее исчезновение. В конце осени форели поднимаются к источникам, где откладывают икру. Но естественным путем едва ли выходит одна рыба на сто тысяч икринок. В питомнике же рождаемость составляет девяносто пять процентов.

– У форели, – рассказывает наш хозяин, – очень много зубов наподобие иголок с загнутыми концами. Они расположены не только на челюстях, но и на языке. Форель всегда готова к нападению и никогда не упускает добычи. Язык с колючками, боковые и верхние зубы впиваются в добычу, и рыба, двигаясь в обратном направлении, отрывает от нее куски. Горе тому, кто попадает в гущу форели!.. Один фашист захотел выловить рыбу и полез в пруд, где была самая крупная форель. Его извлекли оттуда с большим трудом: вся кожа на теле у него была продырявлена...

Ангел Пырыяну не устает рассказывать о своей работе всем, кто приезжает сюда: и студентам из Бухареста и Клужа, которые стараются «уловить» его ремесло, и экскурсантам, которых приводит сюда любознательность. Но он не только рассказывает.

Десятки рек в Южных Карпатах вновь заселены форелью, выращенной в прудах питомника. Ежегодно из водного сада мастера Пырыяну по течению быстрых горных потоков отправляются в жизнь несметные стаи форелей.

Мы, конечно, постарались наверстать упущенное из-за грозы. Форель, приготовленная руками мастера, кажется особенно вкусной. Фотограф все пытается увековечить ее именно в тот момент, когда она стрелой вскидывается в воздух, чтобы схватить добычу на лету. Художник, набросав «натюрморт с форелью», поджаривает модель на углях и с аппетитом съедает ее.

Ангел Пырыяну ловит нам на дорогу несколько рыб, рассекает каждой брюхо и набивает туда свежие листья крапивы.

– Они и через три дня останутся свежими, как будто их только что из воды вынули, – говорит он нам на прощанье.

Уже издали мы видим в бинокль, как Ангел Пырыяну хлопочет в своем водном саду. И мы стараемся постигнуть странную судьбу румынской форели, которую ум, труд и настойчивость нового человека возвратили к жизни.

Иоан Григореску, румынский писатель Рисунки Л. Гусева Перевод с румынского Татьяны Хаис