Текст книги "Обманутая жена дракона (СИ)"

Автор книги: Властелина Богатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

24. Прости...

Возвращаю нож на место и разворачиваюсь.

Иду к своей женщине.

Она выглядит так, что внутри всё сводит. Глаза горят, губы – мягкие, сочные, дразнящие. Воздушные локоны скользят по упругой груди, по тонкой талии.

Боги, как же она красива.

– Выглядишь потрясающе, – произношу хрипло, и не даю ей ответить – просто накрываю её губы своими.

Поцелуй получается жадным, требовательным, как у мужчины, который слишком долго ждал, когда снова прикоснусь к ней.

Она хочет возмутиться, но передумывает – тянется навстречу, прижимаясь гибким телом к моим каменным мышцам.

Хочу поднять её, усадить прямо на стол, забыть обо всём.

– Ройн, нас ждут, – смеётся Шерелин, глядя снизу вверх.

Делаю над собой усилие чтобы выпустить её. К чёрту эти приёмы, я хочу свою жену. Но я обязан кое-что решить.

Мы идём в обеденный зал. Нас уже ждут – мать Шерелин и Беттис.

Хищный взгляд брюнетки выстреливает в мою сторону.

В эту ночь Шерелин забеременела от меня, и за день я переспал с Беттис.

Моя роковая ошибка.

И сейчас её глаза ликуют, она празднует что план её удался.

Что ж посмотрим как долго она будет радоваться. А её мать, которая помогала своей младшей дочери, что ей пообещала императрица? Она травила Шерелин, что та не вынашивала беременность. Уверен это её рук дело.

Шерелин в своём прошлом была совершенно беззащитна.

– Генерал, рада видеть вас, – подает руку Беттис, улыбается довольно.

Я смотрю на неё и её поданную кисть.

– Генерал, рада видеть вас, – повторяет Беттис, держа руку для поцелуя на весу. Продолжая улыбаться, будто хозяйка положения.

Не двигаюсь.

Не беру её кисть.

Пауза растягивается.

В воздухе – ледяное напряжение.

Я поворачиваюсь к стоящей рядом Шерелин обнимаю её за талию и берусь за стул, приглашая свою жену присесть.

Шелрелин немного недоумевает, но улыбка вежливости остаётся на её губах.

– Обед остывает, родная, – произношу для неё, и мои пальцы на мгновение задерживаются на её запястье, на том самом месте, которое я целовал прошлой ночью.

Шерелин замирает, и в её глазах читается лёгкое удивление, и та самая отзывчивость, которую я так долго игнорировал.

Лицо Беттис меняется, бледнеет. Края губ дёргаются в нервной ухмылке, но она быстро оправляется. Поднимает бокал, улыбается – идеально, будто ничего не произошло, но глаза всё те же: холодные, цепкие.

– Как приятно снова видеть вас, генерал, – тянет она медовым голосом, когда я располагаюсь в кресле. – И всё-таки вы пунктуальнее, чем были день назад.

Тишина звенит.

Её мать замерла с ложкой на полпути ко рту.

Шерелин поднимает взгляд – непонимающий, но в нём уже мелькает что-то острое.

– День назад? – тихо переспрашивает она у меня.

– Ох, я, кажется, оговорилась, – усмехается Беттис, чуть склоняя голову, будто извиняясь. – Мы же были в гостях в доме Баернаров. Или это было позавчера? В последнее время все эти встречи так сливаются воедино.

Это не ошибка, а расчёт. Тонкая месть за то, что я снова смотрю на Шерелин, а не на неё.

Беттис застывает с поднесённым к губам бокалом, стукнув острым ногтем по стеклу.

– Ройнхард в последнее время сильно занят, поэтому семейные обеды редки.

Глажу её пальцы и чуть сжав подношу к своим губам, целую.

В зале воцарилась тишина.

– Я предпочитаю проводить их только с тобой, – смотрю в глаза Шерелин.

И почему я раньше так редко говорил ей эти слова, я вижу как они загораются, как первые звёзды на небосводе. И я сделаю всё, лишь бы этот блеск никогда не угасала

Обед закончился.

Шерелин уединяется со своей матерью в комнате отдыха, и Беттис тут же находит возможность потребовать объяснений.

– Ройнхард, в чём дело? Что за слова ты говорил? Мне было неприятно, Ты ведь прекрасно понимаешь, как это выглядело.

– Как именно? – спрашиваю спокойно, даже не оборачиваясь на неё.

– Ты выставил меня посмешищем! – срывается она, понижая голос. – Не надо так со мной ясно, иначе…

Я медленно опускаю на неё взгляд.

Беттис дышит тяжело, и вздрагивает, стоит мне обхватить тонкую шею этой стервы.

– Иначе что?

Она испуганно захлопала ресницами и чуть поперхнулась, когда я сдавливаю её тонкую холодную шею.

Я смотрю на неё без единой эмоции. В моём взгляде – не угроза, а лёд.

– Ты решила шантажировать меня?

Я не жду ответа.

Моя рука демонстративно смыкается на её шее. Чтобы она почувствовала хрупкость собственных костей под моими пальцами.

Её глаза расширяются от паники, губы подрагивают. Я слегка увеличиваю давление, и мои слова льются с холодной сталью в каждой букве:

– Запомни раз и навсегда. Один шаг против Шерелин – и я сломаю тебе шею. Одно ядовитое слово в свете – и я разнесу твою репутацию в прах. Подумаешь приблизиться к моему дому – я найду тебя где угодно. Я всё знаю дрянь, нутро твоё гнилое вижу насквозь.

Беттис леденеет.

Я отпускаю её так же внезапно, как и схватил. Она отшатывается, давится кашлем, хватаясь за горло, в могильной тишине зала. Я наклоняюсь к ней, чтобы следующие слова достигли самой глубины её сознания:

– Я знаю про ваши игры с Волтерном. Знаю про каждый шёпот, каждую встречу. Думала, останешься незамеченной? Я наблюдал. И если эта интрига продолжится – я не просто уничтожу тебя публично. Я сотру всю твою репутацию, в публичный дом пойдёшь работать. Поняла?

– Ройнхард?! – умоляющий хрип.

Её лицо белеет, как мел.

– Моя пара – под моей защитой. Даже, если я умру, тебя найдут, твоё имя в моём чёрном списке врагов. Ты знаешь что это такое? Ты подписала себе смертный приговор. Любая попытка тронуть её, запятнать её имя или подойти к нашему порогу – и твоя жизнь закончится раньше, чем ты успеешь осознать свой страх.

– Ты меня поняла? Поняла я спрашиваю?

– Да, д-да, поняла!

Сжимаю зубы, находя подтверждение в её испуганном взгляде и отпускаю.

– Выметайся из моего дома, шлюха.

Высвобождаю, отталкиваю.

***

После обеда в кабинете стало как в пещере – тяжело, глухо, и только тик часов режет тишину.

Я сижу в кресле, напряжённо рассматриваю клинок, который снова снял со стены.

Внутри дымится неравный бой.

Есть два пути, и ни один не обещает покоя.

Я могу оставить Шерелин в этом чистом, спокойном неведении – возможно, спасти от новой раны, дать возможность жить легче.

А я, при взгляде на неё, буду вспоминать всё и тащить ношу в одиночку. Прошлое не исчезнет, оно будет бурлить под кожей. Мне придётся жить, пряча кровь, страх и смерть, что мы пережили вместе.

Другой путь – вернуть память.

Чтобы выбрала она, будь у неё этот выбор?

Возможно, она не захочет меня прощать – скорее всего, так и будет.

Есть риск, что нас вернёт назад, в будущее, в ту самую точку, где я должен умереть.

Шансов выжить нет. Там я уже мёртв.

Может, для Шерелин так будет легче.

И если я останусь молчать – я предам не только её, но и то, кем мы были вместе.

Мне важнее, чтобы она знала правду.

Я опускаю взгляд на клинок.

За дверью слышатся шаги. Я напрягаю плечи и выпрямляюсь.

Дверь открывается, и порог переступает Баккер, личный лекарь нашей семьи.

– Господин Дер Крейн, – бодро начинает он, – к вашим услу…

Холодное лезвие вспарывает воздух, молниеносно пролетает и вонзается в косяк рядом с его ухом.

Медленно поднимаюсь, обхожу стол и приближаюсь, накрывая тенью побелевшего сукиного сына. Он смотрит немигающими глазами – как шакал на змея. Испуганно, с ужасом. Уверен, уже обделался.

Обхватываю рукоять кинжала и выдёргиваю.

– Прощайся со своей карьерой.

– Г-генерал, я… – мгновенно потеет, на висках выступает испарина, кожа сально блестит. – В-вы не так всё поняли…

Приставляю лезвие к его глотке.

– Ещё одно слово – и я вырежу тебе кадык, повешу на стену как трофей.

– Я в-всё понял, господин, всё понял! – трясёт подбородком. – Не убивайте, умоляю! Я сам подам в отставку, сам. Пожалуйста!

– Пошёл вон, – шиплю, хватаю его за шкирку и выталкиваю за дверь, как дворовую псину.

Лекарь падает, поднимается на четвереньки. Я спускаю его с лестницы – перепуганные слуги собираются на грохот.

– Выкинуть его отсюда, – приказываю.

Возвращаюсь в кабинет.

Дыхание тяжёлое, ярость кипит в венах, дракон готов вырваться наружу и разорвать всех врагов. Для него это правильная стратегия.

– Ройнхард, – заходит немного испуганная и встревоженная Шерелин.

И меня сразу окутывает её тепло и мягкость. Меня расслабляет в секунду.

– Что случилось, Ройн? – приближается, обходя стол, обнимает.

Я ныряю в её объятия, как в глубину, где тишина и покой.

Какая же она ароматная, мягкая, безумно притягательная – мать моего будущего ребёнка. Именно такую – нежную, добрую, заботливую – я хочу для своего потомства.

Она замечает нож в моей руке и волнуется ещё сильнее.

– Ройн, расскажи, что происходит, ты так напряжён сегодня, – она отстраняется, кладёт ладони мне на плечи, разминает их так, будто выжимает из меня последнюю жёсткость. И тихо, без суеты, говорит:

– Я не хочу, чтобы ты что-то скрывал от меня. Я хочу знать всё, даже если это что-то ужасное. Не неси это один. Я готова выслушать. Главное – чтобы мы были честны друг перед другом. Мы должны быть вместе.

Эти слова попадают глубже любого удара.

Сердце глохнет, а потом начинает биться неудержимо.

Вся та тяжесть, что давила на меня всё это время, вдруг частично перекладывается на её ладони. Я вижу в её глазах не испуг, а решимость – ту самую, ради которой стоило вернуться сюда.

Беру её за тонкие хрупкие пальцы.

– Шерелин, я… должен тебе сказать, – сжимаю кинжал.

– Что? – она подаётся вперёд. – Я готова слушать.

Одним быстрым движением полосую ладонь – кровь мгновенно проступает и капает на столешницу.

– Что ты делаешь, Ройнхард?! – встрепенулась моя любимая.

Я поднимаю взгляд. В этих огромных глубоких глазах – весь мой мир. Не страх, а тревога.

– Дай, я помогу, – она делает шаг ко мне, но я перехватываю её руку. Шерелин замирает, будто о чём-то догадывается.

– Ты вправе меня ненавидеть, – горло будто стягивает петлёй. – Я не заслуживаю прощения, но ты должна всё вспомнить. Это наша история. Моё искупление.

Возможно, ты захочешь скрыть всё это от нашего ребёнка… но единственное, о чём я прошу – не скрывай от него имя его отца.

– Ройн?.. – её глаза распахиваются.

Одно короткое движение – и её ладонь окрашивает алая кровь. Я сжимаю её кисть, сильно переплетая наши пальцы.

– Прости, – шепчу в висок, держа её в руках, возможно в последний раз.

Эпилог

Десять месяца спустя…

Шерелин

Сад был ухожен – садовник имелся, вот и сейчас вышел подстричь уже голые кусты. Но в этой безупречности будто чего-то нехватало. Тепла.

Сейчас же сад напоминал красивую, но безжизненную картину – блеклый и пустынный уголок, лишённый любви.

Солнечный свет, осенний, робко пробивался сквозь туман, и сад, казалось, вздохнул вместе со мной, пытаясь вобрать это мимолётное тепло.

«Нужно обязательно посадить у той изгороди белые розы”, – решаю я, – “а сюда, к этой массивной каменной скамье, гвоздики и поздноцветущие астры, чтобы он цвёл и радовал сердце до самых заморозков».

– Ну ничего, мы это исправим, правда, сын? – тихо шепчу я, склоняясь к коляске. Малыш что-то агукал на своём, закутанный в тёплое одеяльце.

Беру его на руки, прижимая к груди и пряча розовые щёчки от колючего ветерка.

В воздухе витал хрустальный холод – уже глубокая осень, и вот-вот на Блион выпадет снег.

Блион… Наш новый дом, который за эти месяцы я научилась не просто принимать, а любить. Мы завязали с ним, почти что родственные отношения. Бродя по его бесконечным, засыпающим коридорам и залам, я внезапно ощутила, как это место отчаянно, нуждается в заботе. И моё сердце просто растаяло – я пообещала, что каждая комната здесь оживёт, наполнится светом и смехом.

С комнатами я ещё не до конца разобралась – их более десятка, но я в процессе. А теперь вот ещё и сад.

А ещё рядом мой отец.

Он ничего не знал об этом заговоре против рода Дер Крейна. Волтерн долго время его подготавливал, чтобы он надавил на меня в нужное время.

И всё-таки между нами осталось некоторое отчуждение, родитель не знающий долго своего ребенка, родитель по факту, не хочу чтобы такая судьба была у моего сына.

– Твой папа скоро вернётся, обязательно, – шепчу малышу.

Делаю глубокий вдох, и по телу пробегают мурашки, когда слух улавливает чёткие, тяжёлые шаги за спиной – это не лёгкая, стремительная походка Кэйдис. За это время я изучила племянницу своего мужа – приятную и самодостаточную девушку. Ответственную и внимательную, которая всегда рядом.

Тогда кто же? Я уже хотела было повернуться, как в следующий миг мои плечи накрывает знакомое мягкое пальто на меху в котором я утопаю.

И меня окутывает знакомый до боли терпкий, сильный и горячий аромат.

– Здесь холодно, Шерелин…, – слышу его низкий голос, и мурашек на теле становится больше.

Разворачиваюсь.

Словно сам замок, фигура Ройнхарда перекрывает собой всё. Мой взгляд скользит по его лицу, этим резким, красивым чертам, глазам. О, эти глаза… Глубокие, как омут, в которых бушевали бури.

Теряю дар речи и застываю.

Вспоминаю тот день в Императорском дворце – и сердце холодеет. Я думала, что больше не увижу его. Что больше эти глаза не согреют меня так, как тогда, в те роковые секунды, когда он вернул нас из прошлого в тот ад, где истекал кровью и умирал у меня на глазах.

Но теперь дракон возвышается надо мной величественно в этом увядающем саду; его осенний мундир, цвета пожухлой листвы, сверкает золотом эполет, строгими нашивками и орденами, которые я не успеваю разглядеть.

Мой взгляд выхватывает серебристую прядь в его тёмных волосах.

После той ночи я его больше не видела.

Помню, как, сама не своя, выбежала и звала лекаря.

Я так испугалась, что память смазала этот отрывок времени в сплошное пятно паники и ужаса.

Ройнхард был всё это время в лазарете, я лишь получала от него короткие записки, где он завещал мне и ребёнку, которого я носила под сердцем, всё – от титулов до завещаний.

Держал дистанцию, чтобы я не переживала и не рисковала своим здоровьем.

Яд, что попал в его кровь, убивал его. Меня же сберег мой ребёнок.

Те минуты я до сих пор вспоминаю с содроганием и щемящей болью под рёбрами. В те минуты я узнала, что он пережил в тот миг, когда его швырнуло в прошлое. Сердце дракона – оказалось не каменным, а сплошной раной, сотканной из вины и отчаянного искупления.

Я ненавидела его за то, что он сделал. За ледяную стужу в его глазах, за предательство, за ту страшную минуту, когда он предпочёл власть, а не меня.

Но я не желала ему смерти. Никогда.

Когда в Императорском дворце он истекал кровью у меня на руках, когда его дыхание становилось всё тише, а пальцы – холоднее моих самых страшных воспоминаний, я вдруг поняла, что теряю его по-настоящему. Как будто часть моей души, живая, светлая, та, что всё ещё любила, вопреки всему верила – умирала вместе с ним.

И вся боль, обида, злость – в тот миг рассыпались, как пыль. Осталось только одно – пульсирующее, живое чувство, которое я пронесла через всё, что теряла.

Когда его кровь коснулась моей, я увидела всё – его страх, отчаяние, ту тьму, что оплела его сердце.

Он страдал. По-настоящему. И я поняла – никто не заслуживает такого наказания.

И в ту секунду я простила.

Моё спасение оказалось не в побеге, как я думала, а в смелости посмотреть боли в глаза.

Жизнь – это не наказание, а исцеление. Шанс исправить.

Невозможно изменить судьбу, но можно исцелить её раны – сердцем и любовью.

Война порождает войну – прописная истина.

Вопрос лишь в том, как долго она будет продолжаться внутри.

Беттис покинула империю.

Слишком быстро, слишком тихо – как тень, что знает, что её время кончилось.

Говорят, она уехала на север, туда, где никто не помнит имени Дер Крейн. Я не знаю, родился ли у неё ребёнок от Волтерна, но если да – пусть этот ребёнок живёт без той тьмы, что пожрала его родителей.

Император после похорон герцога сделал всё, чтобы ни один слух не вышел за пределы дворца.

Что касается императрицы…

Не думаю, что она изменила свои взгляды. Возможно, её холодный ум и сейчас плетёт новые нити интриг.

Но теперь уже не с нами – и не за спиной императора.

И вот, спустя долгое-долгое время, я вижу его.

Ройнхарда Дер Крейна.

– Спасибо, – моргаю я, сбрасывая с ресниц предательские слёзы.

Ройнхард смотрит на меня так, что внутри всё переворачивается. Сердце стучит так громко, что, кажется, его отчётливо слышно в этой умиротворённой, затаившейся тишине.

Он опускает взгляд на нашего сына – и я совсем перестаю дышать.

Это их первая встреча.

Дракон замирает неподвижно, будто весь воздух в саду сгустился и застыл между нами.

Его взгляд падает на маленький свёрток у меня на руках – и всё в нём напрягается, каменеет, как будто он боится увидеть чудо и разрушить его одним неверным движением, одним дыханием.

Я не произношу ни слова, просто молча, осторожно подаю ему сына.

Ройнхард поднимает руки медленно, почти нерешительно – он привык держать оружие и власть, но никогда не держал такую хрупкую, такую беззащитную жизнь.

И когда его большие, сильные ладони наконец принимают ребёнка, что-то в нём ломается.

Словно броня, которую он привык носить всю жизнь, чтобы не чувствовать, чтобы выжить – трескается и спадает тяжёлыми осколками.

Он смотрит на крошечное личико, на эти прищуренные глазки, пухлые щёки – и его собственное дыхание сбивается, становится прерывистым.

Нет ни войны, ни империи, ни титулов – есть только это тёплое, беззащитное существо в его руках, часть его самого, его плоти и крови.

Сын.

Его сын. Его продолжение и его искупление.

– Он… такой маленький, – произносит Ройнхард, и это слово застревает в горле.

Пальцы, привыкшие сжимать рукоять меча, мягко, с почти священным трепетом, поправляют уголок одеяльца.

– И сильный, – добавлю я почти шёпотом, не сводя с него взгляда. – Он спас нас. Смотри, как держит кулачок.

Дракон инстинктивно прижимает сына ближе к своей твёрдой груди с орденами.

И вдруг делает вдох – глубокий, неровный, как первый вдох после долгого ожидания.

– Как его имя?

– Кайрен, – выдыхаю я.

– Здравствуй, Кайрен, – произносит он, глядя на малыша так, будто видит перед собой целую вселенную. – Рад видеть тебя.

К моему горлу подступает горячий, тугой ком.

Я вижу, как плечи дракона чуть расслабляются, как из него медленно уходит та чудовищная тяжесть ожидания, что копилась всё это долгое, долгое время.

Моё сердце продолжает горячо и громко биться.

Он вернулся. Вернулся к нам.

– Мы ждали тебя… – срывается с моих губ шёпот.

Ройнхард поднимает на меня взгляд – глубокий, как шторм, что наконец-то смог стихнуть.

Он молчит, просто смотрит, и в этом взгляде – целое море слов, которые не нуждаются в звуке.

Кайрен улыбается, встретившись с глазами отца, и тянет к нему крошечную, нетвердую ручку – он тоже рад этой встрече, он чувствует его.

Ройнхард удерживает сына одной рукой – легко, уверенно, словно держит целый свой возрождённый мир, а другой – притягивает меня к себе, крепко, как когда-то раньше.

От его дыхания на холоде поднимается пар – тёплый, живой, он скользит по моей коже и тает на щеке, смешиваясь с солью слёз.

Он обнимает меня ближе, и грудью я чувствую – ровный, уверенный стук сердца.

Каждый удар отзывается внутри меня пульсацией.

– Пойдём домой, родная, – говорит он негромко, и голос этот обволакивает, как самый мягкий шерстяной плед, согревая до самых костей. – Теперь всё будет хорошо. Обещаю.