Текст книги "Избранница Тьмы. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Властелина Богатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Глава 20
Двое всадников выехали из ущелья, пришпоривая скакунов, ринулись вниз по узкой кривой тропинке через утёсы мёртвых земель Излома, устремляясь к Инотиарту. К той самой хижине, что стала пристанищем иноземцам, и вниз, к селениям, что раскинулись в низинах гор, как плешины, хотя были едва различимы. Ураган набирал силу, выкорчёвывал деревья и закрывал видимость снежными вихрями и ледяными потоками, летящими с низкого неба.
Рассвет заледенел на горизонте и будто замер не в силах подняться выше и развеять творящийся мрак. Маар гнал жеребца, с остервенением ударяя шпорами бока. Взъярённое животное хрипело, прорываясь неутомимо через сугробы и встречный ветер до последнего дыхания. Внутри Маара было точно так же… такие же порывы безумной ярости нещадно хлестали, и рвал в клочья нутро страх. Маар и Шед загнали до смерти не одну пару коней, добывая новых в трактирах и постоялых дворах, что попадались на пути в Инотиарт. Безумной гонки хватало ненадолго – животные сваливались замертво в снег. Переход оказался слишком долгим. Слишком. И чем ближе Маар подбирался к Инотиарту, тем сильнее полосовала лезвием боль асса́ру, лишая рассудка и воли одной мыслью – что он может не успеть… Прочь откидывал эту мысль, давая клятву, что выпустит кишки каждому, кто посмел прикоснуться к Истане, навредить, причинить боль. Сердце колотилось, громыхало в груди, как табун лошадей, дыхание пропадало. Маар сжимал зубы, кости выбивало из суставов от бьющейся внутри него штормом силы, неуклонно беспощадно требуя выхода. Две стихии боролись внутри, столкнувшись в смертоносной схватке: демон, что жаждал вырваться и убивать, и он, Маар, сын ведьмы. Тьма всё же порывалась, мутила разум, заволакивала чёрным туманом голову. Маар тряс ей, беря за горло демона внутри себя, подчиняя, давя в себе. Слишком много сил уходило, чтобы бороться с самим собой, не выпускать, держать, слишком много причин позволить тьме вырваться на свободу. В виски стучала бессильная ярость. Что с ней? Что с его асса́ру? Почему ей больно? Он слышал её, но не видел, и это сводило с ума.
Вдалеке в белых клубах завиднелись лесистые хребты. Вместе с ветром доносился рокот ломающихся веток и гул. С одной из вершин хлынула лавина.
Истану должен был охранять Фолк и увести её в случае опасности. Но зов… он настойчиво бился внутри Маара, вынуждая исгара очертя голову нестись вперёд. Или это был не зов, а то чутьё, которое заставляло его каждый раз возвращаться к асса́ру. Только теперь Маар понял, что это не чары и не колдовство, а чувства… его собственные, к этой ледяной гордячке, возникшие с самой первой их встречи, когда увидел её в Сожи раненую, умирающую. Что могло ей угрожать? Аред мертва, а этот старикан без своей потаскухи, должно быть, сдох. Что бы там ни было, Маар должен спешить, не останавливаться ни на миг, бить жеребца шпорами до крови и нестись, как одержимый, по снежным ухабам, ломая ноги коню. Какими силами мрака он проклят и обречён, наплевав на всё, мчаться за асса́ру, чтобы защитить, уберечь, спрятать ото всех?
Никогда в жизни Маар не испытывал такого разрывающего чувства безысходности, что вливалась жидким льдом в душу, сжимая горло, не давая дышать, такого страха, что он может не успеть. Гнев натягивал мышцы до судорог – уничтожить, стереть в пыль имя каждого, кто посмел посягнуть на асса́ру, тронуть её. Маар слышал глухой стук собственного сердца. Очень громко и очень больно. Посмотрел вверх, на мощно высившиеся каменные хребты и снова вдаль, на темнеющий лес. Осталось его пересечь и спуститься к владениям Бире ван Идлейва. Ремарт всем естеством рвался вперёд, приблизиться и почувствовать её. Инотиарт уже близко, в нескольких милях от него и в то же время на расстоянии длиною в вечность.
Снова остановка в одном из последних дворов. Пока седлали коней, Маар услышал разговор трактирщика с постояльцами.
– Его Высочество появлялся и здесь, в моём трактире со своими воинами, я сам подвал ему свой эль. Все знают, что у меня лучший эль в городе, и Бире выбрал мой трактир.
– Что ты сказал?
Постояльцы повернули головы. Трактирщик в последнюю очередь вальяжно повернулся к Маару, самодовольно ухмыляясь, но его мерзкая ухмылка сползла тут же, когда к нему приблизился исгар.
– Что ты сказал?! – схватил тот за шиворот громоздкого, как сундук, толстяка, рванув за грудки на себя так резко, что трактирщик выронил из рук кружку эля.
Он ошеломлённо уставился в темнеющие мраком глаза Ремарта, серея. Остальные постояльцы стихли, выворачивая головы, наблюдая напряжённо за иноземцами, не рискуя вмешиваться.
– Я сказал, что его высочество Бире ван Идлейв выезжал в город, все об этом только и твердят. Он почтил мой кров своим личным визи…
Трактирщик не договорил, Маар швырнул его в сторону, и тот полетел, рухнул на стулья и стол, громыхая, перевалил через него, грузно упав на пол, и взревел от боли.
Ярость внутри скрутилась воронкой, завывая ветром и грохотом разрушительной силы. Маар выскочил из трактира, прыгнул в седло подведённого к нему прислужником скакуна. Ударив коня в бока, послал его вперёд. Шед последовал тенью.
Брызги сыпучего снега летели из-под копыт и брюха коней. Маар гнал несчастное животное, не щадя, пока не вылетел из леса, словно смерч, разъярённый, опасный, прямо на каменный утёс к самому краю, сбрасывая в пропасть комья снега, рванул на себя поводья, раздирая животному губы, вынуждая жеребца гарцевать под ним и пятиться назад.
Знакомый кряж уродливой костистой глыбой тускнел сквозь белую пелену урагана, а на его подножии серой грудой – замок, из стен которого валили клочьями сажевые клубы дыма.
– Тебе лучше остаться здесь, – глянул Маар на Шеда.
– Я поеду с тобой.
Маар отвернулся, послав вдоль утёса скакуна.
Глава 21
Я очнулась от того, что меня колотило так, что зуб на зуб не попадал. Холод пробирался под кожу к костям, сжимал мышцы судорогой, и захотелось снова впасть в беспамятство, только реальность происходящего заставила пошевелиться и хоть немного укрыться от этого жуткого холода, только… не смогла. Я намертво припечатана к чему-то твёрдому. Руки и ноги опутаны грубыми верёвками, что овили моё тело, словно змеи, впиваясь в кожу. И я в белом платье, в страшных алых от крови пятнах. Я чуть не вскрикнула, сердце дёрнулось и заколотилось как безумное. Задышала часто и глубоко, стараясь взять себя в руки. Едкий дым обжигал лёгкие, а ветер хлестали по лицу, снег налипал на кожу и одежду, вынуждая захлёбываться и неметь от разрастающегося страха. Я вскинула голову, в панике озираясь по сторонам.
Дым и метель заволакивали грозно высившиеся по периметру стены замка и двор, на котором я оказалась привязанная к… плите? Лойоны каменными изваяниями стояли возле распахнутых ворот, ещё вдоль стен – лучники. Предупреждённые быть наготове. Сбоку от меня на верхнем ярусе переходов восседал Бире ван Илейв. Я застыла, осознание происходящего окатило меня ледяной волной, и тут же я сжала зубы и кулаки, поднимая выше подбородок. Ублюдок…
Болезненный озноб прокатился по телу от очередного порыва, вынуждая меня уклониться и сжаться. Но мне не укрыться. Я вздрогнула, когда из-за плиты вышла женская фигура в серой мешковине, лохмотьями спадающей с худого тела.
Страх и изумление полоснули кнутами, оставляя глубокую борозду горького предчувствия. От незнакомки веяло самой смертью.
– Кто ты? Что тебе нужно? – мой вопрос подхватил ветер и унёс его куда-то в сторону.
Но старуха услышала, вскинула крючковатые руки, похожие на палки, и смахнула с себя капюшон, открывая лицо.
Сердце ткнулось в грудную клетку и остановилось…
– Узнала? – проскрежетала старуха.
Я с ужасом смотрела на выпуклые скулы, изрезанное трещинами-морщинами серое, как старые лохмотья, лицо, полоски сине-серых губ, искривлённые ухмылкой, и бельма вместо глаз – та самая сумасшедшая ведьма, которая спасла меня от королевских лойонов, заточив в забвении. Ведьма, которая пришла за мной в другой мир, вернув обратно. Мой кошмар, с которым я бы больше никогда не хотела сталкиваться. Никогда. Но она стояла передо мной, кривя впалый рот.
В следующий миг её зрачки вместе с радужкой проявились из сети капилляров. Чёрные, как сажа, глаза, пустые, как бездны тьмы, дёргались на белках, внимательно рассматривая меня. И мне хотелось укрыться, защититься, спрятаться от этого жуткого взгляда, но я не могла – мешали путы. Я совершенно открыта и беспомощна.
Ведьма резко взмахнула рукой, острое лезвие пронеслось перед моими глазами в миллиметре. Я едва успела отшатнуться, ткнувшись затылком в камень.
Старуха захохотала. Я повернулась, смотря на неё из-под припорошённых снегом ресниц.
– Что тебе нужно от меня?
– От тебя… – она перестала смеяться, – всего лишь твоя кровь и жизнь, – выплюнула и отвернулась, пошла вдоль костров по кругу площадки.
Дряхлые губы её шевелились, исторгая какие-то слова, может быть, проклятия, может, заклинания – я не смогла разобрать из-за шелеста ветра. Её сгорбленное тело скрывал дым, старуха то терялась из поля зрения, то выныривала, показываясь клубком тени. Моё сердце колотилось всё быстрее, встала в горле тошнота. Не нужно гадать, что будет происходить. Какой-то древний ритуал, и я – жертва. Слёзы от осмысления происходящего полились из глаз, и не было сил сдержать их, не было сил казаться сильнее, всё это бессмысленно. Кем бы ни была эта старуха, кружившая вокруг меня старой вороной, исторгая из своего горла слова-призывы, я в капкане, она – смерть и она пришла убить. Убить исгара, отдав меня в жертву тьме.
Я повернула голову, посмотрев наверх. Ван Идлейв спокойно наблюдал за тем, как ведьма приступила к ритуалу. Об этом говорил Бире, вспомнила я. Он нашёл способ, как убрать исгара, убрать своего противника. Голос старухи обрывками пробивался сквозь шум, вынуждая меня трястись в ожидании.
– У тебя ничего не выйдет! – выкрикнула я, поддаваясь панике и отчаянию. – Слышишь, он тебя убьёт! Убьёт! Вас всех! Вы ничего не знаете о нём. Остановись, слышишь!
Я знала, что это будет так, но внутреннее чутьё кричало об обратном, кричало, что это конец.
Меня никто не хотел слышать. Бире ван Идлейв, восседавший на кресле, смотревший свысока, жаждал победы. Победы над сильнейшим. Сквозь бурю я видела его волевое твёрдое лицо. Неподвижный и непреклонный, ни один мускул не дрогнул на его лице. На миг показалось, что это и впрямь статуя – неживая, застывшая навечно. Если бы не то, как в провалах глаз стыло холодное нетерпение.
Старуха внезапно оказалась рядом, хлестнув меня ненавидящим взглядом непроницаемо чёрных глаз.
– Ты вина этому всему, вина борьбе, ты та причина, рождающая в смертных всё самое тёмное и ужасное, грязное и отвратное. Ты сдохнешь скоро, Бархан сожрёт тебя. И то, что ты носишь в себе, тоже умрёт.
– Не дождёшься, – прошипела я сквозь зубы, смотря на неё, ощущая, как страх вытесняет вскипающий внутри гнев.
Ведьма закаменела, а потом запрокинула голову, открывая дряблую шею, снова расхохоталась, трясясь всем телом. Умалишённая больная старуха! Снег клубился перед глазами, метался, и дым забивался мне в лёгкие, голову сдавливало железным обручем всё сильнее и сильнее, и грудная клетка разрывалась от попытки закричать, но я не могла выдавить из себя ни слова, холод сковывал, стынью хлестал по лицу. Сквозь охвативший меня туман я больше не видела ничего, только небо, исторгающее снег и пепел.
Ведьма закатила глаза под нависшие веки, широкие крылья носа раздулись, снег взметнулся в лохмотьях её одежды и седых космах. Раскинув руки, она подняла их вверх, напрягаясь до трясучки, будто в ладонях у её непосильный груз. Зов заклокотал в её глотке. Безумие, бред. Ничего у неё не выйдет. Это всё спектакль, чтобы запугать, сломить. Снег, дым и пепел от костров ринулись к ней, закручиваясь вокруг ведьмы чёрными вихрями, скрывая её от глаз. Она прокричала:
– Он здесь!..
Я замерла, прислушиваясь, но только слышала стон, грохот и шум, и собственное биение сердца, такое сильное, что ломило грудную клетку. Но что-то толкнулось внутри, прорвалось родниковым ключом. Маар… я чувствовала его. Он приближался.
Паника охватила меня, так что я не заметила, как в один прыжок ведьма оказалась возле меня. Взмах лезвия, и кожу запястий обожгло укусом, ещё один взмах – снова укус. Я почувствовала расползающееся по кистям вязкое тепло. Кровь полилась ручьями из порезов в снег. Охваченная ужасом, я наблюдала, как снег набухает и окрашивается алым. Кровь, очень много крови, она непрерывно стекала из моих вен. Но я холодела вовсе не от её потери, а от пробуждения слепой панки и собственного инстинкта. Всё моё существо парализовало в ожидании того, кто толкнулся там, в недрах земли.
Меня бросило в лихорадку, горло драло, и глаза ширились в страхе, обожжённые слезами. Я поверила словам ван Идлейва… Маару не справится с… НИМ. Я не видела, но ощущала его силу и мощь, огромную, разрушительную тьму. А в следующий миг сердце сорвалось и пустилось в бешеный галоп, Страж неуклонно близился к замку прямо в западню.
Глава 22
Конь хрипел под ним, исторгая пар и пену, по бокам животного сочилась кровь от шпор, которые безжалостно вспарывали кожу. Влетев в ворота, спрыгнув с полумертвого скакуна, который тут же осел в снег и завалился на бок, Маар пронёсся чёрно-снежным вихрем вглубь каменного чудовища-замка. Где-то в его утробе находилась Истана. Широким страж шагом вышел на площадку. Грудь сотрясалась обрывистым дыханием, биение сердца разрывало внутренним рёвом, похожим на грохот камнепада. Исгар сгрёб за шиворот одного из стражников, что даже не пытались их остановить.
– Где Бире ван Идлейв?
– Он…
– Говори! Я сейчас начну резать тебя по кускам.
– Там… там…
Демон дышал так громко, что заглушал голос бури. Он отшвырнул привратника, обвёл бешеным взглядом каменные стены и переходы, чувствуя её запах. Жадно втянул в себя, раздувая ноздри, прикрывая веки, пьянея так, что его начало трясти. Маар пошёл на этот запах, как зверь, учуявший свою самку. Он прошагал под аркой и вывернул на заснеженный двор, остановился.
– Что здесь, Бархан разрази, происходит?
Шед за спиной Ремарта выругался, напряжённо оглядываясь.
С два десятка лучников рассредоточены на стенах, прицелившись в вошедших путников, готовые по приказу стрелять. Сбоку, под навесом, сидел в окружении отряда вооружённых лойонов Бире. Маар узнал ван Идлейва сразу, пусть от того старикана почти не осталось ничего, кроме седых волос и неподвижного взгляда серых, как дым, глаз в глубоких глазницах. Но Маар искал взглядом Истану.
По кругу горели взбитые бурей костры, вытоптанный так же по кругу снег был залит кровью, ярко-красной, как рубиновое вино, в сердцевине круга воздвигнута плита, а к ней привязанная стояла Истана… В белом, запятнанным алым.
Асса́ру припорошённая снегом, смотрела на взбешённого Ремарта, становясь ещё белее, белее снега, ветер развевал серебро её волос, глаза на бескровном, в жутких ссадинах лице устремлены были на исга́ра и поблёскивали через снежные хлопья даже издалека. Горло сжали когти, Маар так и не смог выдохнуть. Смотрел на разводы крови, замечая глубокие порезы на запястье Истаны, с пальцев непрерывно лилась кровь, стекая по плите ручьями на снег. Ремарт качнулся, чувствуя, как покрывается трещинами от напряжения кожа. Несколько шагов по снегу, и Маар остановился. Из дыма выскочила уродливой вороной старуха.
– Ну, вот мы и встретились! – всхрапнула она, устремляя на Ремарта чуть раскосые чёрные глаза, на которые спадали седые клочья волос.
– Маар, уходи! – вскрикнула Истана, опережая старуху.
Демон двинулся к асса́ру, пересекая проклятую черту, и кожей ощутил тягучее давление, будто он вошёл в воду с головой. Шаг сбился, когда внезапно силы хлынули из него, и каждое следующее движение давалось с трудом, он и земля – два магнита. И как только исга́р оказался обезврежен, тут же окружили Шеда, изъяв оружие, скрутили и бросили на колени в снег.
Истана подняла подбородок, когда Маар, оторвав взгляд от Шеда, с усилием подошёл к ней. Чёрные сгустки вгрызались в его ноги. Ведьма встрепенулась, исторгая из своей утробы проклятие, но в круг уже войти не могла.
– Какое жалкое зрелище! Не демон и не человек! А теперь и вовсе никто! – бросила злорадный взгляд. – Готов сдохнуть, Маар? Ты думал, что побеждаешь всех, а я всегда ходила тенью за тобой, твоя смерть.
Маар усмехнулся, но даже это далось ему с трудом, как и держаться на ногах, тело плохо подчинялось ему, будто отравленное ядом, парализованное.
– Ты готов сдохнуть, королевский пес? Прежде чем ты сдохнешь, хочу, чтобы ты кое-что узнал, сын потаскухи. Узнал о себе. Хочешь? Знаю, что хочешь. Жаждешь? Узнать, кто ты, кто твой отец. Был и умер из-за тебя.
Сила давила, заставляя покрываться ледяным потом и впиваться, как клещами, в собственное сознание.
Глаза ведьмы потемнели.
– Я ненавижу тебя с самого твоего рождения, потому что твой отец признал в тебе своего сына. И отдал свою жизнь, чтобы такой выродок, как ты, остался жив, чтобы эта сука Ноери не умерла в муках при родах. Она осталась жива, ты – тоже, а мой сын – нет. Тебя не должно быть, но ты выжил, выживал даже тогда, когда я много раз устраивала твою смерть. Ты, сукин сын, выживал! Её мне удалось убить, страшной смертью, её сожгли на костре. Да, мне удалось натравить на неё королевских псов. А вот тебя не нашли в ту ночь. Я рассчитывала на то, что ты замёрзнешь в лесу, и твари Бездны сожрут тебя, но этот колдун, будь он проклят, вытащил. А потом ты попал к наставникам… а дальше к королю, мне было всё труднее дотянуться до тебя. Но мне удалось найти способ. Благодаря этим двум бездушным порождениям Бездны. Одна – жаждущая власти и подчинения, ей легко было управлять, с помощью неё я убила первого ублюдка Ноери, а её, – ведьма ткнула кривым пальцем в Истану, – отправила в забвение, чтобы оставить ей жизнь и вытащить, когда придёт время. И с помощью неё управлять тобой. Да, я всё это задумала, чтобы выполнить свою клятву не оставить ни одного ублюдка Ноери, чтобы уничтожить эту кровь, и чтобы она не плодилась, не захватывала землю, – серое лицо ведьмы исказило презрение. – И теперь ты сдохнешь, и твой ублюдок – тоже. Ты, как был псом, так и останешься, сдохнешь как пёс, став никем и нечем, уйдёшь в след за матерью в Пекло. Как жаль, что ты не доживёшь до своей коронации, ты был очень близок к тому, чтобы перед тобой преклонились. Я сделала на ней надрезы, – старуха повернулась к Истане. – Кровь зовёт Бархана, и он заберёт твои силы. Я знала, что ты придёшь, потому что асса́ру тебе нужна, тебе нравится её трахать. Когда ты сдохнешь, она ещё будет жива, и её будет трахать каждый из них. Во все дыры. Её заставят орать о том, как она ненавидит тебя. Тебя, сын шлюхи, которую сожгли на костре справедливо.
Маар резко выдохнул и тряхнул головой, услышав собственное утробное рычание. Понимание выворачивало ему мозги. В голове нарастал рокот надвигающейся разрушительной стихии.
Маар резко выдохнул и тряхнул головой, услышав собственное утробное рычание. Понимание выворачивало ему мозги. В голове нарастал рокот приближающейся разрушительной стихии.
– Ты сдохнешь в муках, я тебе обещаю, – произнёс уже не своим голосом.
– Маар… – дёрнулась Истана в путах, кривясь от боли.
Он стиснул челюсти, чувствуя, как запах её крови въедается в ноздри, в его кровь, как темнеет в глазах. Он сдерживал стоны и ускользающее сознание. Тьма то накатывала, то отступала, чтобы с новой силой ударить, поглотить намного сильнее. Не боль, а дикая агония, которая на мгновение отключала сознание.
– Маар!
Нельзя подпускать костлявую суку близко к Истане. И тьму нельзя подпускать. Маар качнулся, обращая потемневший взгляд на Истану.
– Кровь, – прошептал и провёл пальцами по волосам, обхватывая её затылок, зарываясь лицом в серебристые локоны.
– Но это не главное… Совершенно не главное, – ответила она дрожащим голосом.
– А что главное, асса́ру?
Истана сжала губы, как и всегда, как и всегда не ответит, но это тоже было не важно, потому что он знал ответ, всегда знал…
Тьма завихрилась вместе со снегом, окутывая, скребла по спине, раздирая мышцы спины и ног в клочья до помутнения.
– Это ведь плохо, да? – спросила Истана глухо, проглатывая слёзы.
– На этот раз да…
Маар почувствовал, как тонкие, все в вязкой крови пальцы сплелись с его, и знакомые ему потоки понеслись тонкими струями тепла по его венам. Задыхаясь от давления, исгар душил подбирающиеся к асса́ру сгустки, не позволяя лизать её кожу, касаться, поглощать, но ему не справиться, слишком огромна сила Бархана. Чёрные языки полезли лизать запястья Истаны, закручиваться потоками вокруг, накрывая куполом, закрывая их от глаз наблюдавших.
– Нет! – Шед бросился вперёд, послышался звон скрещённой стали, рычание и хрип.
Маар ничего не видел, ощущая, как внутри всё закипает и лопается от боли череп, ощущая движение чёрных сгустков и остервенелое метание белого снега, холода и огня, раскалывающего Маара на части. Ремарт глянул на ван Идлейва, наблюдающего свысока за представлением. В его глаза триумф и наслаждение. Пламя победы и превосходства. Маар представил, как выколет ему глаза и раздавит сапогами. Уничтожит эту тварь.
Удар обрушился откуда-то сверху, вынуждая Ремарта вздрогнуть, одновременно тьма с шипением рванулась из земли, поднимаясь чёрным дымом, мгновенно поглотила, приникая в тело чернильными сгустками, сковывая кандалами ноги и руки, скручивая цепями. Маар качнулся, желая немедленно уничтожить, рубить, дробить и рвать их зубами. Тьма потянулась из земли, забирала у Маара силы. Перед ним распахнулась чёрная пропасть, из которой смотрел сам Бархан. Владыка хочет забрать силы, забрать его жизнь, утягивая неизбежно в чёрные глубины.
– Будь ты проклят! Гори в Пекле, там тебе место! – заклокотала ведьма, но Маар слышал её уже через шум и свист, грохот собственного сердца.
Буря разверзлась над замком, и всё потемнело, зашевелилось, заскрипело, закручиваясь в чёрный водоворот.
– Это тебе за жизнь моего сына! – продолжала выкрикивала старая тварь. – Из-за тебя он погиб, отдав свою жизнь, чтобы такое отродье появилось на свет от этой блудливой суки! Из-за неё мой сын погиб. Поделом ей, что её сожгли! Отправляйся и ты к ней, вымесок, прямиком в огненную пасть!
Маар закрыл глаза, из которых сочилась тьма. Он достанет её и подожжёт, она будет гореть, и от неё останется кучка праха.
– Посмотри на меня, – Истана задышала часто.
Он слишком крепко держит её руки, причиняя боль, но не может разжать пальцы. Его боль от того, что он не может ей помочь, граничит со смертью. Оглушает бурей, что загудела ещё сильнее, громче. Под кожей пронеслись вспышки судорог… Маар чувствовал, как он горит в ядовитых языках собственного бессилия. И вместе с этим ширилась ярость, окончательно вытесняя разум.
– Посмотри на меня, Маар, – снова прошептала Истана, потянувшись к нему, – посмотри, прошу.
Маар глянул на неё, а она – на него, вцепилась в него этим отчаянным взглядом и не отпускала, утягивая в самую ледяную невыносимо синюю пропасть. Маар видел во всём её, Истану. В своём гневе – её, в своей лжи – её, в своей боли – её. Она для него жизнь и смысл всего. Его жизнь… Её лицо, белое, в слезах, смерзающихся на ветру, дрожащих льдинками на ресницах. Её волосы, развивающиеся с ветром, искрами льда, пеплом, сгустками тьмы, обнимающие тело так жадно, что Маар ревновал даже сейчас, когда силы утекали, даже когда он наполовину во вратах смерти, объятый холодом. Маар пьянел. Хмелел от того, что наполняла тело и разум она. Наполняла до краёв. Пьянел от Истаны. Жаждал испить её, прижать своим телом. Истана – жизнь. Он – тьма, не знающая пощады. Он Маар – чёрный ферязь, убирающий на своём пути всех, кто шёл на его жизнь с мечом. И он, Маар, всё делал для неё: убивал, шёл вперёд и снова убивал, ради неё, ради того, чтобы никто не смел к ней приблизиться, шаг за шагом вперёд к вратам смерти. И теперь ему мат.
Маар сжал её запястья, перекрывая кровь, сочащуюся беспрерывно, чувствуя на шее её тёплое дыхание. Истана дотянулась, приникла к его губам, её губы холодные совсем. Бессильная злость ударила под дых – он не может её согреть, не может вырваться из этого круга. Не может…
– Тебе больно? – спросил, глядя в голубые глаза, подёрнутые дымкой слёз, выдыхая тьму.
Истана отрицательно мотнула головой.
– Тогда почему ты плачешь? Я думал, асса́ру не умеют плакать, оказывается, у них есть слёзы? – Маар скользнул губами по щеке, собирая их, слишком холодные, слишком горькие, слишком… – Не нужно бояться. Хочу, чтобы ты жила. Ты и наш ребёнок. Моя ошибка оставить тебя здесь… Теперь ты свободна. Но я не хотел бы тебя отпускать, моя асса́ру … Моя…
– Твоя… Твоя, Маар, – проговорила она сквозь душащие слёзы, они застыли каплями в голубых безднах, делая взгляд ещё глубже, ещё невыносимей, ещё… – Я твоя асса́ру. Всегда была и есть…
Сердце в груди горело. Маар ощущал знакомый источник силы, что теплился в её животе, частичка того, что есть в Мааре, бьётся внутри его ассару. Сын, это его сын…
Тьма заволокла зрение, отнимая возможность видеть Истану, чувствовать. Маар мотнул головой, не желая подчиняться ему, хотел видеть Истану, быть с ней, согревать, защищать, любить. Её взгляд полон принятия. Слишком мало времени… Слишком… Сердце забилось, быстрее, чаще, резче и… сжалось, остановившись прорезав в груди дыру.
Маар сквозь шум слышал удаляющийся голос Истаны, она что-то говорила, упрашивала, звала, он уже не слышал, проваливаясь в холодную тьму, с шумом втягивающую его жизнь в пропасть, будто засасывая в вакуум, сильнее, быстрее, больше. Он боролся, цепляясь за края, пытаясь ухватиться, удержаться, остаться…
…Удар.
– Ма-а-а-а-ар!
