Текст книги "Сталинизм. Народная монархия"
Автор книги: Владлен Дорофеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
Операция «Оверлорд»
Первое пленарное заседание глав правительств трех держав открылось в 16 часов. Председательствовал, по общему согласию, Рузвельт. Он же первый выступил с поздравлением участников конференции, объединенных одной целью: как можно скорее выиграть войну.
Затем выступил Черчилль. Чеканя каждую фразу, он заявил:
– В наших руках решение вопросов о сокращении сроков войны, о завоевании победы, о будущей судьбе человечества.
Сталин, приветствуя участников конференции, выразил надежду на ее успех, пожелав «использовать ту силу и ту власть, которую нам вручили наши народы».
Важнейшим вопросом тегеранской конференции был вопрос об открытии второго фронта в Западной Европе. Сталин знал, с какими проблемами ему придется столкнуться. Здесь в обязательном порядке будут всевозможные проволочки и увертки. Так было в 1941, 1942 и в 1943 годах. Не будут союзники торопиться с открытием второго фронта и в 1944 году. К такому выводу Сталин пришел после знакомства с резолюцией, которая была принята на конференции политических руководителей (без участия делегации СССР) США и Англии. В этом документе говорилось, что операция «Оверлорд» (так называлось открытие второго фронта) с учетом форсирования Ла-Манша осуществится при условии:
– Если ветер будет не слишком сильный.
– Если прилив будет как раз такой, как нужно.
– Если луна будет именно в той фазе, как требуется.
– Если предсказание погоды на то время, когда луна и прилив будут подходящие, тоже окажется подходящим.
– Если всех этих условий не будет, вторжение автоматически откладывается на месяц – когда луна снова должна оказаться в нужной фазе…
– Если у немцев к тому времени окажется в Северо-Западной Европе не более 12 подвижных дивизий резерва.
– При условии, что немцы не смогут перебросить с русского фронта 15 дивизий.
Стоило ветру подуть с большей силой или погоде не совпасть с фазой луны, как операция «Оверлорд» отменялась.
Всякому здравомыслящему человеку было ясно, что совпадение всех этих условий, от которых должно было зависеть открытие второго фронта, ни практически, ни даже теоретически немыслимо.
Сталин предполагал, что те же условия английская и американская делегации выдвинут и на Тегеранской конференции. Однако он ошибся. После его выступления, где он поднял вопрос об открытии второго фронта, выступил Рузвельт. Он сказал, что союзники готовят операцию через Ла-Манш, но из-за недостатка тоннажа не смогли еще определить сроки этой операции.
– С одной стороны, – продолжал президент, – нам бы не хотелось откладывать дату вторжения через Ла-Манш дальше мая или июня, а с другой – англо-американские войска могли бы быть использованы в Италии, в районе Адриатического моря, в районе Эгейского моря, наконец, для помощи Турции, если она вступит в войну. Это мы должны здесь решить. Мы очень бы хотели помочь Советскому Союзу и оттянуть часть германских войск с советского фронта.
Из выступления Рузвельта Сталин понял, что у союзников появилась идея открыть второй фронт не в северной части Франции, а в Италии. И он ждал подтверждения своей догадки от Черчилля. Однако тот отказался от выступления и сказал, что он сделает свое заявление после выступления Сталина.
Сталин отклонил попытку подменить открытие второго фронта в Западной Европе операциями в Средиземном море.
– Что касается того, чтобы из Италии предпринимать наступление непосредственно на Германию, то мы, русские, считаем, что для таких целей итальянский театр не годится…
Пока шел перевод выступления Сталина на английский язык, Иосиф Виссарионович вынул из кармана кителя трубку, раскрыл коробку «Герцеговины флор», взял несколько папирос, разломил их, высыпал табак в трубку, закурил, прищурился, оглядывая всех присутствующих. Когда его взгляд встретился с Рузвельтом, тот улыбнулся и лукаво подмигнул, давая понять, что он согласен с его высказыванием. Что касается Сталина, то он, догадываясь, о чем будет говорить Черчилль, парировал невысказанную им речь.
– Мы, русские, – заканчивая свое выступление, сказал Сталин, – считали и считаем, что наибольший результат дал бы удар по врагу в северной или северо-западной части Франции.
Однако Черчилль, как бы не услышав выступления Сталина, стал убеждать участников конференции в преимуществах итальянского театра военных действий перед открытием второго фронта в Северной Франции.
Сталин и Рузвельт не реагировали на слова английского премьера. Однако Черчилля это не смущало.
– Представляют ли интерес для Советского правительства наши действия в восточной части Средиземного моря, которые, возможно, вызвали бы некоторую отсрочку операции через Ла-Манш? – спрашивал он и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Если мы возьмем Рим и блокируем Грецию с юга, то дальше мы можем перейти к операциям в Западной и Южной Франции.
Сталин понимал, к чему клонит Черчилль. Его возмущали эти хитроумные маскировочные увертки по срыву открытия второго фронта. Стоит ему сейчас согласиться с проведением операции в Италии, как завтра Черчилль скажет, что у них не хватило сил для проведения операции в Северной Франции. И он принял решение не сдавать своих позиций и настаивать на своем. В открытии второго фронта была острая, насущная потребность. Красная Армия воюет с общим врагом, а союзники хитрят, выгадывают и хотят, как в басне, «без драки попасть в большие забияки».
Сталин, пристально глядя на Черчилля, твердо заявил:
– За базу всех операций, где бы они не проводились, нужно взять операцию «Оверлорд», и постараться не разбрасывать силы.
Черчилль поддержал предложение Сталина о необходимости сосредоточения сил на операции «Оверлорд», но тут же невзначай добавил, что еще нужно взять Рим и провести операцию на Балканах.
– До начала операции «Оверлорд» шесть месяцев, – говорит он, – и мы не хотим, чтобы наша армия бездействовала в Италии.
Но Сталин уже догадался об истинных целях Черчилля. Тот беспокоится не о помощи Красной Армии, не о скорейшем окончании войны, а преследует чисто политические цели. Он намерен отрезать путь в Европу наступающей Красной Армии, создать в Югославии, Польше и в других странах марионеточные правительства, враждебно настроенные к Советскому Союзу. Практически он хочет создать тот «санитарный кордон», который он пытался и фактически организовал после Октябрьской революции. Разумеется, он не сказал этого вслух, а бросил только реплику:
– По Черчиллю выходит, что русские требуют от англичан, чтобы они бездействовали.
Черчилль сделал вид, что не замечает иронии Сталина, и продолжал гнуть свою линию.
– Операции в Италии и на Балканах, – говорил он, – скуют немецкие войска и не позволят перебросить их на русско-германский фронт. Таким образом, мы окажем помощь Красной Армии. Если же мы не проведем этих операций и немецкие войска останутся в районе Средиземного моря, то в момент проведения операции «Оверлорд» они будут переброшены в Северную Францию, и успех операции «Оверлорд» не может быть гарантирован.
Рузвельт не вмешивался в дискуссию между Черчиллем и Сталиным, но, когда он увидел, что атмосфера накалилась до предела, предложил поручить военной комиссии обсудить нерешенные вопросы.
– Не нужно никакой комиссии, – возразил Сталин, – ибо мы имеем больше прав, чем военная комиссия, и можем решать любые вопросы.
– Что касается сроков проведения операции «Оверлорд», – поддерживая предложение Рузвельта о создании комиссии, продолжал Черчилль, – то если будет решено провести расследование…
– Мы не требуем никаких расследований, – резко сказал Сталин. Он вдруг почувствовал, что терпение его кончается и ему все труднее держаться в рамках дипломатического этикета.
Но все же взял себя в руки и выдержал паузу.
– Если можно задать вопрос, – сказал он наконец, – то я хотел бы спросить англичан, верят ли они в операцию «Оверлорд» или они просто говорят о ней для того, чтобы успокоить русских?
Черчилль, отбросив всяческую маскировку, пошел ва-банк.
– Операция «Оверлорд» состоится, – сказал он, – если налицо будут известные вам условия.
Сталин помнил об условиях англичан, при которых, по их мнению, высадка через Ла-Манш может быть успешной. Напоминая об этих условиях, Черчилль давал понять, что если они не будут соблюдены, то операция «Оверлорд» может вообще не состояться.
Это была та капля, которая переполнила терпение Иосифа Виссарионовича. Он почувствовал, что дальнейшие переговоры в таком духе бессмысленны. Обращаясь к Молотову и Ворошилову, он сказал:
– Идемте, нам здесь делать нечего. У нас много дел на фронте.
Черчилль стушевался, покраснел и заерзал в кресле. Он понял, что перегнул палку, что подобный разговор со Сталиным недопустим, и пробормотал, что его «не так поняли».
Чтобы разрядить атмосферу, вмешался Рузвельт.
– Мы очень голодны, – сказал он. – Поэтому я предложил бы прервать заседание на обед, которым сегодня обещал угостить нас маршал Сталин…
* * *
Страсти немного улеглись и обед, как обычно говорят, прошел в дружественной обстановке. Старались говорить на отвлеченные темы, среди которых на первом месте стояли гастрономические. Вспомнив, что во время прошлого завтрака Рузвельту особенно понравилась лососина, Сталин распорядился, чтобы доставили «рыбку» для подарка американскому президенту. Вскоре появились четыре рослых молодца в военной ферме. Они несли рыбину метра два длиной и полметра в диаметре. Процессию замыкали два повара-филиппинца и работник американской службы безопасности. Чудо-рыба вызвала живой интерес Рузвельта и всех присутствующих, что еще больше разрядило обстановку на переговорах.
Когда перешли в соседнюю комнату, где подавали кофе, то уже говорили о дружбе, родившейся в глухую годину войны. Черчилль сказал, что он уверен в скорой победе.
– Я полагаю, что бог на нашей стороне, – сказал он, – я сделал все, чтобы он стал нашим верным союзником.
Сталин хитровато посмотрел на Черчилля и тут же ответил:
– Ну а дьявол, разумеется, на моей стороне. Потому что, конечно же, каждый знает, что дьявол – коммунист, а бог, несомненно, добропорядочный консерватор.
Все рассмеялись.
* * *
На второй день, когда за завтраком собрались руководители трех держав, Рузвельт с подчеркнутой торжественностью сделал заявление.
– Господа, – сказал он, – я намерен сообщить маршалу Сталину приятную для него новость. Сегодня объединенные штабы с участием британского премьера и американского президента приняли следующее решение: операция «Оверлорд» намечается на май 1944 года.
Сталин внешне спокойно воспринял это заявление. Однако внутренне он ликовал – наконец-то удалось сломить саботаж союзников с открытием второго фронта. Он также был убежден, что в таком решении немалая заслуга Рузвельта, который теперь, после известия об объявлении Советским Союзом войны Японии, был больше Черчилля заинтересован в скорейшем окончании войны в Европе.
– Я удовлетворен этим решением, – коротко сказал Сталин.
На пленарных заседаниях обсуждали проблемы Турции, Польши, послевоенное устройство мира и англо-американский план расчленения Германии.
Та встреча в Тегеране трех глав правительств воюющих государств и ее решения стали историческими. Но Сталин прекрасно понимал, что уступка союзников с открытием второго фронта была не только результатом его дипломатических усилий, но и побед Красной Армии, которая перемалывала немецкие войска на полях сражений.
Кроме того, сговорчивость союзников была обусловлена еще и боязнью, что Красная Армия первая войдет в Берлин и займет важные политические, экономические и военно-стратегические центры Германии.
«Ошибки» Сталина
Иосиф Виссарионович вспоминал (в который уже раз!) канун и начало войны, вспоминал, как английские и американские политики планомерно и настойчиво толкали Германию на войну с СССР. Жуков и Тимошенко тогда настойчиво предлагали, не объявляя мобилизации, перебросить армию из дальних округов страны к западным границам, а он отказывался. Он чувствовал, что Гитлер готовит ему западню и с этой целью подбрасывает нашим разведчикам «достоверную» информацию о своих планах войны с Советским Союзом. В чем здесь была хитрость, Сталин не знал, но понимал: все, что легко достается, не может быть весомым. Если Гитлер готовит внезапное нападение, то почему о нем все болтают? Скорее всего потому, что это типичная провокация. Расчет строился на том, что у него не выдержат нервы и он, получив достоверную информацию о дате нападения, в срочном порядке начнет перебрасывать армию на западные границы, которые еще слабо укреплены и практически не имеют подъездных дорог.
А дальше произошло бы следующее. После сосредоточения основных вооруженных сил СССР на новых, не обустроенных границах, гитлеровцы без объявления войны внезапно нападают и мощными клиньями, имея трехкратное превосходство в живой силе и технике, окружают части Красной Армии, образуют огромные котлы, в которых ее и добивают. Таким образом, одним молниеносным ударом было бы покончено с регулярной армией СССР, уничтожен ее основной костяк. После уничтожения вооруженных сил СССР в приграничных районах страны ни на какое серьезное сопротивление агрессору уже нельзя было бы рассчитывать. В директиве ОКХ от 31 января 1941 года (о которой Сталин узнал, когда было разгромлено фашистское логово и захвачены гитлеровские документы) немецкими разработчиками плана нападения на Советский Союз была поставлена задача: уничтожить «массу русских войск путем быстрейшего продвижения вперед танковых групп и помешать отходу боеспособных войск в просторы русской территории».
Вот, оказывается, где была зарыта собака.
На сей счет существует и достоверное свидетельство Геббельса. «Фюрер подробно объяснил мне, – пишет он в своем дневнике, – существующее положение. Наступление на Россию начнется, как только закончится развертывание наших сил. Русские сосредоточились как раз на границе. Это самое лучшее, на что мы можем рассчитывать. Если бы они эшелонировались вглубь, то представляли бы большую опасность. Они располагают 150–200 дивизиями, может быть, немного меньше, но во всяком случае примерно столько же, сколько у нас. Но в отношении материальной силы они с нами вообще не могут сравниться. Мы не полемизируем в прессе, сохраняем полное молчание и в один прекрасный день просто наносим удар».
Таким образом, вся гитлеровская стратегия была построена на авантюре, в надежде обмануть, переиграть Сталина. Не вышло. Он разгадал этот замысел. Иосиф Виссарионович совершенно правильно оценил сложившуюся обстановку накануне войны. С одной стороны, он принял к сведению поступающие сообщения о подготовке нападения Германии на Советский Союз, а с другой – воспринял их как стремление в неблагоприятных для Красной Армии условиях добиться сосредоточения основных кадровых Ьооруженных сил СССР вдоль неукрепленных новых западно-украинских и западно-белорусских границ с целью их уничтожения.
Одним словом, в сложившейся ситуации решение, которое принял Сталин, было единственно правильным: не передислокация Красной Армии к новым советским границам, а организация глубоко эшелонированной обороны – рассредоточение регулярных войск на обширной территории до 4,5 тыс. километров по фронту и свыше 400 км в глубину.
К утру 22 июня 1941 года из 170 дивизий, имеющихся у Советского Союза, в первом эшелоне от Балтики до Карпат оказалось лишь 56, остальные находились в глубине страны.
Конечно, не все сложилось так, как хотелось. Были серьезные ошибки и просчеты, особенно в первые дни войны. Как ни готовились к нападению гитлеровцев на нашу страну, но все-таки полностью подготовиться не успели. Не хватило полутора-двух лет для перевооружения Красной Армии. И все же того, что было сделано в довоенные годы, хватило, чтобы разгромить фашистскую Германию.
Политики хрущевской волны, желая скомпрометировать Сталина, много и пространно говорят о его ошибках в начале войны, но никто не говорит, что именно его осторожные действия накануне войны явились предпосылкой победы. Во-первых, он отклонил предложение военных о нанесении упреждающего удара, что было бы равноценно самоубийству; во-вторых, он устоял против настоятельных советов провести мобилизацию, что безусловно подтолкнуло бы Гитлера напасть на Советский Союз на 1,5 года раньше; и, наконец, в-третьих, он не дал своего согласия на переброску всех армий к неустроенным и неукрепленным западным границам, что могло бы привести к уничтожению регулярной Красной Армии. Словом, тактические «ошибки» Сталина в начале войны в стратегическом плане обеспечили победу.
Сталин учел опыт войны 1812 года, когда Наполеон пытался на границе разгромить слабо подготовленную к войне русскую армию с тем расчетом, чтобы потом победным маршем прогуляться до Москвы. Однако российское командование не позволило ему это сделать. Оно не ввязывалось в сражения, а отвело войска вглубь страны, обескровило наполеоновскую армию и разгромило ее. Гитлер хотел реализовать аналогичный наполеоновскому план и разгромить Красную Армию на границе, но он не ожидал, что Сталин использует стратегию и опыт войны 1812 года.
Крепкий орешек
Первый день войны был страшным. Его не забыть и не выбросить из памяти. Фашисты уже бомбили советские города, уничтожали аэродромы, громили пограничные части, а Сталину все казалось, что это не настоящая война, а какая-то провокация.
И только после официальной ноты германского посла фон Шуленберга, которую тот передал Молотову, стало ясно, что случилось то, чего он больше всего хотел избежать.
О нападении немецких войск он узнал ночью 22 июня от Жукова. Стрелки часов показывали 3 часа 30 минут. Накануне Иосиф Виссарионович где-то простудился и чувствовал себя усталым и больным. Температура поднималась до сорока градусов. Профессор Преображенский, долгие годы лечивший его, поставил диагноз – флегмонозная ангина – и настаивал на немедленной госпитализации. Однако Сталин наотрез отказался. Обойдется. Только попросил профессора никому не говорить о его болезни, и на всякий случай в воскресенье не отлучался из дома. На душе было неспокойно. Накануне Тимошенко и Жуков доложили, что, по сведениям перебежчиков, немецкие войска выходят на исходные позиции для нападения на СССР, которое начнется утром 22 июня. Он посчитал, что это снова, как не раз уже случалось, ложная информация. Однако Жуков и Тимошенко убедили его, что сообщению нужно верить. Пришлось согласиться и дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность. И все же он был уверен, что Гитлер прочно завяз в войне с Англией и, пока с ней не разделается, не решится напасть на Советский Союз. Однако тревога не проходила. А тут еще, совсем некстати, болезнь. Он засыпал, словно проваливался в какой-то омут, и туг же просыпался. Когда вошел Власик и доложил, что Жуков хочет с ним поговорить, он даже не сразу понял, чего от него хотят.
– Что Жуков? – спросил он Власика. – Что нужно?
– У него важное сообщение, – сказал Власик.
Иосиф Виссарионович подошел к телефону и снял трубку. Жуков доложил, что немецкая авиация бомбит города Украины, Белоруссии и Прибалтики.
Он еще не верил в случившееся, но подсознательно уже понимал, что произошло самое страшное, сонливость мгновенно прошла и, как ему показалось, исчезло даже болезненное состояние. Какое-то время, собираясь с мыслями, он молчал.
– Приезжайте с Тимошенко в Кремль, – сказал он Жукову, – и пусть Поскребышев туда же вызывает членов Политбюро.
На сборы всех ушло не более часа. Когда Молотов доложил о встрече с Шуленбергом и стало ясно, что Германия не объявила войну, а вероломно напала на Советский Союз, в войска была направлена вторая директива. В ней говорилось, чтобы войска всеми силами и средствами обрушились на вражеские силы и уничтожили их в тех районах, где они нарушили советскую границу. В то же время предупреждалось: «Впредь, до особого распоряжения, наземным войскам границу не переходить». Тогда еще никто не осознавал серьезности происходившего.
Во втором пункте директивы давалось указание разведывательной и боевой авиации установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск и разбомбить их, и тут же указывалось: «Удары авиации наносить на глубину германской территории до 100–150 км… На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».
Эта директива – яркое свидетельство абсолютного незнания положения дел. К тому времени немцы уже уничтожили наши аэродромы, на которых находилось более юоо самолетов, так и не успевших взлететь, разгромили все пограничные укрепления, ;а части Красной Армии, обороняясь, отступали или, попав в окружение, уничтожались. Немцы хозяйничали на захваченной советской территории, а Гитлер уже праздновал победу.
Геббельс, главный гитлеровский идеолог и рупор, захлебываясь, объявил, что война против СССР является не только «крестовым походом против большевизма», но и «Всеевропейской освободительной войной».
Словом, инициатива по всем направлениям была у Гитлера. Западные страны не сомневались в победе Германии. Мнения расходились только в сроках капитуляции Советского Союза. Если англичане утверждали, что Гитлер поставит Сталина на колени за 2—з месяца, то в США были убеждены, что это произойдет еще раньше. И для таких умозаключений у них были основания. Менее чем за неделю немецкие войска захватили Вильнюс, Каунас, Кейдане, Минск и уже были на подступах к Киеву. К Сталину поступала недостоверная информация о положении дел на фронте. Он послал Жукова разобраться в сложившейся ситуации, а когда тот возвратился, потребовал от него, наркома Тимошенко и заместителя начальника Генштаба Ватутина вразумительной и четкой программы действий.
– Мы уже потеряли Прибалтику, Белоруссию, – учинял он разнос военным, – вы не знаете, что делается на Украине. Генштаб не управляет фронтами, а только регистрирует потери.
Все, что говорил Сталин, было правильно, но в глубине души он понимал, что происходящая неразбериха происходит и по его вине. Ведь он знал авантюрные повадки Гитлера, но почему-то думал, что по отношению к Советскому Союзу тот будет вести себя иначе. Хороши и военные, которые не смогли заранее разглядеть нависшую угрозу.
Вспоминая день за днем месяцы и годы войны, Сталин заново переживал свои ошибки и успехи. Фашистские войска уже окружили Ленинград и рвались к Москве. Он освободил Жукова от обязанностей начальника Генерального штаба и назначил его командующим Резервным фронтом. Собственно, Жуков сам напросился на такое решение, когда предложил сдать Киев и организовать контрудар под Ельней. Сталин тогда грубо оборвал генерала, назвав его план глупостью, а Жуков обиделся и, что называется, хлопнул дверью: «Если я говорю глупости, то можете меня освободить от должности начальника Генштаба». Вот и напоролся на неприятности. Думал, что без него не обойдутся.
Впрочем, Жуков – крепкий орешек. Он один из самых способных полководцев. Он сумел-таки разбить немецкую группировку под Ельней. Это был в то время первый случай, когда немцы потерпели серьезное поражение.
Неплохо была организована и оборона Ленинграда. До того командующим Ленинградским фронтом был Ворошилов. Храбрый человек, старый и надежный товарищ по Гражданской войне. Но он так и не смог понять, что такое современная война. Все мечтал о тачанках, а когда речь заходила об автоматах, возмущался: где мы наберем столько патронов?! Прицельный огонь можно вести только из винтовок. В Ленинграде Климент Ефремович с наганом в руках готов был поднимать бойцов в атаку, но осмыслить, охватить и понять замыслы противника не мог. Немцы продолжали продвигаться в сторону города, а Ворошилов был бессилен что-либо изменить. Он готовился к сдаче Ленинграда, что могло привести к непредсказуемым последствиям. С падением Ленинграда, приковавшего к себе большие силы гитлеровских войск, осложнилось бы положение на всех фронтах и создалась серьезная угроза Москве.
Желая предотвратить подобное развитие событий, Иосиф Виссарионович послал в Ленинград делегацию ЦК ВКП(б) и ГКО в составе Н.Н. Воронова, П.Ф.Маленкова и В.М.Молотова. Но и это ни к чему не привело. Вот тогда Сталин решил направить в Ленинград Жукова. Перед отъездом его в Северную столицу они долго обсуждали сложившуюся ситуацию.
– Пусть поработает разведка, – сказал Иосиф Виссарионович. – Нужно уточнить, где немцы готовят прорыв. Туда они перебросят все силы. Следовательно, какие-то участки будут ослаблены. Действовать надо на опережение. Пока они не начали наступление там, где готовятся, следует ударить в том месте, где они нас не ждут.
Жуков воспользовался советом Сталина. Он нашел слабое место в немецком окружении, сконцентрировал силы на этом направлении и перешел в наступление. Немцы заметались. В их кольце появилась пробоина. Создавалась угроза захода частей Красной Армии в тыл основной группировке. Фельдмаршал фон Лееб вынужден был снять силы с Пулковского направления и перебросить их для отражения наступления Жукова. Захват Ленинграда и победа ускользнули у немцев прямо из рук. Гитлер был в бешенстве.
Сталин держал ленинградскую битву под контролем. Он координировал действия войск, находившихся в окружении и за пределами города. Помогал Жукову авиацией и активными действиями на других фронтах. Когда положение под Ленинградом стабилизировалось, Иосиф Виссарионович отозвал Жукова.
К этому времени создалась серьезная опасность на Московском направлении. С западными и резервными фронтами практически была потеряна связь, а не зная положения дел, невозможно было принимать никаких решений.
– Поезжайте в штаб Западного фронта, – приказал он Жукову. – разберитесь в положении дел. Звоните мне в любое время. Я буду ждать.
Решение Сталина подключить Жукова к Московскому направлению было обоснованным и оправданным. Георгий Константинович хорошо поработал при ликвидации ельнического выступа и в Ленинграде. Сталин знал, что Жуков выиграет и сражение за Москву. Но Иосиф Виссарионович опирался не только на Жукова. Он терпеливо и настойчиво растил и приближал к себе наиболее талантливых командиров Красной Армии. В его кадровой обойме находились Ватутин, Конев, Черняховский, Рыбалко, Кузнецов, Чуйков, Рокоссовский, Катуков, Еременко, Василевский. Жуков выделялся и среди них. Его принцип активного противодействия, напористость, предвидение возможного развития событий и поведения противника были близки по духу Сталину. Возможно, в силу этих причин он больше всего и считался с его мнением. Ему он доверил и командование Западным фронтом, когда немецкие войска уже подходили к Москве. И все же Иосиф Виссарионович боялся за судьбу столицы. Боялся, что в труднейшей ситуации в битве за Москву может дрогнуть и Жуков. Ему хотелось знать, уверен ли тот, как командующий, что сможет защитить столицу. Он знал: если генералы не уверены в победе, то на успех рядовых нельзя рассчитывать. Решил поговорить начистоту.
– Вы уверены, что мы удержим Москву? – спросил он Жукова. – Говорите честно, как коммунист.
Какое-то время Георгий Константинович думал, взвешивал силы и средства, а Сталин не торопил его с ответом. Жуков понимал и то, что от его ответа зависит не только судьба столицы, но и его личная. Это может быть и его звездный час, и его закат. А Сталин думал над тем, кого он назначит вместо Жукова, если тот скажет, что Москву придется сдать.
– Москву мы удержим, – сказал Жуков. – Но нужно еще не меньше двух армий и хотя бы двести танков.
Его ответ Сталина успокоил и обрадовал. Однако, верный своей привычке, он не выдал своего настроения.
– Это неплохо, что у вас такая уверенность, – сказал он. – Позвоните в Генштаб и договоритесь, где сосредоточить две резервные армии, которые вы просите, но танков пока мы дать не можем.
