Текст книги "Сталинизм. Народная монархия"

Автор книги: Владлен Дорофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Оружие победы

Сталина трудно было чем-либо удивить. Он хорошо знал жизнь и психологию людей. Но и он всякий раз удивлялся, когда в западных газетах и журналах появлялись статьи о том, что Советский Союз одержал победу благодаря всесторонней помощи Англии и Америки, обеспечивших Красную Армию первоклассной военной техникой. Такую откровенную ложь не часто встретишь в официальной печати. Ему не нужно было наводить справки и уточнять цифры по поставкам вооружений. На протяжении всей войны он держал на контроле производство всех видов военной техники. Без бумаг помнил все цифры. В общей сложности поставки по «ленд-лизу» не превышали 4–5 процентов от общего количества боевой техники. За все годы войны США поставили на нужды Красной Армии всего 7 тысяч танков и около 14 тысяч самолетов. Как можно было противопоставить эти поставки тому обеспечению, которым снабжала советская промышленность свою армию? За последние три года войны наша страна производила в среднем более 30 тысяч танков, самоходных установок и бронемашин в год. 7 тысяч и 90 тысяч. Разве это сопоставимые цифры?

Что касается авиации – области особенно близкой Сталину, – здесь все победы в воздухе были достигнуты только советской авиацией. Если в 1941 году наша промышленность произвела 15 735 самолетов, то уже в тяжелом 1942 году, в условиях эвакуации авиационных предприятий, было выпущено 25 435 самолетов. Далее все шло по нарастающей. В 1943 году было изготовлено 34 900 самолетов, в 1944-м – 40 300 и за первую половину 1945 года – 20 900. Могут ли 14 тысяч самолетов США, к тому же невысокого качества, идти в какое-либо сравнение с великой громадой советской авиации?

С первых дней войны Сталин не рассчитывал на чью-либо помощь. Он знал, что полагаться можно только на собственные силы. Принцип был такой: помогут американцы и англичане – хорошо; не помогут – справимся сами. Но проблем было много, и они возникали каждый день.

Особенно памятным был один эпизод (хотя подобных случаев происходило много, и не только в авиации), связанный с самолетостроением.

В начале 1942 года в небе появились модернизированные «мессершмитты», которые превосходили советские истребители по скорости. Немцы могли захватить небо, и тогда бы туго пришлось наземным войскам. Выход был один – увеличить мощность двигателя на наших самолетах. К тому времени уже проходил стендовые испытания двигатель М-107. Это была совершенно новая конструкция, требующая доводки, а главное – еще и заводской технической и технологической перестройки. На все работы, разумеется, требовалось время. Моторостроители были решительными сторонниками замены действующего двигателя М-105П на новый М-107. Но они не учитывали, что такая замена приведет к снижению объемов производства истребителей. Этого нельзя было допустить.

Конструктор Александр Яковлев предложил увеличить мощность действующего двигателя М-105П, перенастроив его на форсированный режим. Но тут возникла новая проблема: форсирование может вызвать перенапряжение деталей и резко снизит ресурс работы двигателя. Словом, попадали из огня да в полымя. Тогда Сталин вызвал для консультаций конструктора Климова, который также настаивал на срочной замене двигателя.

– Форсированный режим сильно снижает ресурсы двигателя, – убеждал Климов.

– А на сколько снижает? – спросил Сталин после некоторого размышления.

– У серийного двигателя 100-часовой ресурс, – по военному четко доложил Климов, – а у форсированного не более 70 часов.

Сталин предложил изменить регулировки действующего двигателя и поставить его на стендовые испытания.

Конструктор и мотористы возражали, но Сталин настоял на своем.

Двигатель М-105П установили на стенд для проверки срока службы при работе в форсированном режиме. В наркомате, в ВВС и в конструкторских бюро напряженно следили за поведением двигателя на стенде. Когда он отработал 70 часов – именно тот расчетный ресурс, о котором говорили конструкторы и мотористы, – они прислали телеграмму с просьбой разрешить снять мотор со стенда и проверить состояние его частей. Сталин не разрешил и приказал продолжать испытания. Не разрешил он снять двигатель со стенда и тогда, когда он отработал юо часов в форсированном режиме. На утверждение испытателей, что двигатель уже отработал свой срок службы, установленный техническими условиями, он сказал:

– Мы техническим условиям не присягали, а если они устарели, их нужно обновить.

Двигатель начал разрушаться лишь на 203-м часе. У него оказался более чем двойной запас прочности. Вопрос был решен. Наши летчики без всяких задержек получили существенно улучшенный истребитель. Притом серийный выпуск самолетов не только не сократился, а значительно вырос.

Увеличивая производство самолетов, Сталин думал и о большей эффективности их использования. Разрозненное применение самолетов по всей линии фронта вносило сумятицу в действия авиации, и уже в 1942 году он предложил создать несколько специализированных корпусов, подчиненных главному командованию, с тем расчетом, чтобы использовать эти части для массированных ударов против вражеской авиации, для завоевания господства в воздухе на решающих участках фронта. Такая реорганизация воздушных сил полностью оправдала себя. В период наступления наших войск авиация буквально утюжила путь перед наземными войсками.

Есть все основания предполагать, что сталинскую идею концентрированного применения авиации использовали американцы во время войны в Персидском заливе, в Афганистане и в Ираке, когда их авиация буквально переворачивала оборонительные линии противника вверх дном, и только после этого начинали действовать наземные войска.

Серьезное внимание Сталин уделял артиллерии. Достаточно сказать, что именно ему принадлежит крылатая фраза: «Артиллерия – бог войны».

Что касается танков, то они, опять-таки заботами Сталина, по своему качеству превосходили немецкие, не говоря об американских, которые наши танкисты называли «железными гробами».

Словом, что бы там ни говорили и о чем бы ни писали западные фальсификаторы, но Красная Армия била фашистских захватчиков на советской и немецкой земле советским оружием. При взятии Берлина на сравнительно узком участке фронта было сосредоточено 22 тысячи стволов артиллерии и минометов, более трех тысяч танков и тысячи самолетов. Только в первый день по вражеским позициям было произведено 1 миллион 236 тыс. выстрелов. На голову фашистов обрушилось 98 тысяч тонн рвущегося и уничтожающего все на своем пути металла. Берлин пал под ударами все сокрушающего советского оружия.

Да, Берлинская операция продемонстрировала всю силу и ударную мощь советского оружия. Но то был уже апофеоз великой войны. Чтобы понять, как он стал возможен, надо вернуться назад, в предвоенные дни и месяцы.

Это было трудное время в жизни Сталина. Он знал, что войны с фашистской Германией не избежать. Но очень хотелось отодвинуть ее сроки. Нужно было выиграть время, чтобы перевооружить армию. Этой цели была подчинена вся жизнь страны, работа всех отраслей народного хозяйства. Сталин спешил. Лично контролировал производство новой техники. Но и Гитлер, как свидетельствуют документы, изо всех сил подгонял своих генералов. Международная обстановка была крайне сложной. Начальник Главного разведуправления Голиков то и дело приносил Сталину тревожные донесения зарубежной агентуры. Эти документы будут представлять серьезный интерес для будущих поколений и историков, а пока они хранились в его личном архиве.

Сталин подошел к шкафу и, взяв одну из папок, стал перелистывать донесения, поступившие к нему накануне войны. Вот совещание у Гитлера, состоявшееся 31 июля 1940 года, за год до начала войны. «Англия надеется, – говорил на нем Гитлер, – что ее спасет Россия, и в то же время она не хочет заключать с ней военный союз. Это типичная английская политика – загребать жар чужими руками.

Если Россия будет разгромлена, – продолжал он, – Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия.

Вывод: в соответствии с этим Россия должна быть ликвидирована. Срок– весна 1941 года».

В следующем донесении разведка сообщала, что в Берлине считают: если СССР, Англия и Франция заключат между собой договор, то война со стороны Германии против них будет невозможна. Это сообщение Сталин подчеркнул синим карандашом.

В той же папке находилась информация о причинах быстрого разгрома Франции. Разведчики сообщали, что крупные промышленные корпорации были в сговоре с нацистами и в страхе перед возможной социалистической революцией бросили свой народ под сапог Гитлера. «Именно в этом причина так называемой странной войны, которую Франция вела против фашистской Германии».

В папке хранилась и интересная записка фельдмаршала фон Бока, которую он сделал 3 декабря 1940 года. Фельдмаршал тогда был болен, и Гитлер навестил его в госпитале. «Советский Союз, – сказал фюрер, – необходимо стереть с лица земли. Тогда Англия быстрее потеряет свое мировое значение и влияние».

Гитлер рассчитывал, что, если он уничтожит Советский Союз, Англия сама спелым яблоком упадет к его ногам. В этом он был прав. Только вот уничтожить Советский Союз ему не удалось.

Пятого мая 1940 года Гитлер проводит совещание, где выступает с пространной речью. «Опыт прежних военных кампаний, – сказал он, – показывает, что наступление должно начаться в соответствующий благоприятный момент. Выбор благоприятного времени зависит не только от погоды, но и от соотношения сил сторон и их вооружения и т. д. Русские уступают нам в вооружении в той же мере, что и французы. Русские располагают небольшим количеством артиллерийских батарей. Все остальное – модернизированная старая материальная часть: наш танк T-III с 50-мм пушкой (весной их будет 1500 шт.), как нам представляется, явно превосходит русский танк. Основная масса русских танков имеют плохую броню. Русский человек – неполноценен».

Это была уже речь явного агрессора, агрессора коварного и расчетливого. Сталин вспомнил, что из 28 видов стратегического сырья накануне Второй мировой войны Германия имела только семь. Все остальное ей поставляли Англия и США, провоцируя Гитлера на вполне определенные действия. В 1940 году фашистская Германия вместе с оккупированными странами, выплавляла почти 32 млн. тонн стали и добыла 439 млн. тонн угля.

Советский Союз, соответственно, 18 млн. тонн и 165 млн. тонн.

Естественно, что это соотношение было известно Гитлеру, и он наглел. В его планах появились разработки по управлению оккупированными областями СССР и уничтожению русских. Прежде всего, намечалось раздробление Советского Союза на мелкие государства по национальному признаку – Украина, Прибалтийские государства, Белоруссия, Закавказье… У их народов нужно воспитать чувство ненависти к России и русским. Русских необходимо уничтожить как биологический вид. Что касается остальных народностей, то они пригодны как рабочая сила на грязных производствах. Их воспроизводство необходимо ограничить для потребностей Германии.

Разведка сообщила, что гитлеровская верхушка уже распределила между собой обязанности по управлению территорией Советского Союза:

«Герман Геринг – экономическое управление восточными территориями после их оккупации;

Альфред Розенберг – административное управление.

Генрих Гиммлер – организация и подготовка аппарата для физического истребления народов СССР;

Мартин Борман (совместно с Адольфом Гитлером) – общее руководство по уничтожению Советского Союза».

Словом, они уже делили шкуру неубитого медведя. Но верхом авантюризма в политике Гитлера было то, что он, параллельно с разработкой плана нападения на Советский Союз, решил, что называется, одурачить Советское правительство. С этой целью он приглашает Молотова в Берлин для ведения переговоров по укреплению дружбы и согласованных действий по разделу и управлению миром. Смысл рассуждения Гитлера сводился к тому, что Англия уже разбита и теперь необходимо позаботиться о ее «бесконтрольном наследстве», разбросанном по всему земному шару. Что касается Германии и Италии, то они уже определили сферу своих интересов. В нее входит Европа и Африка. Японию интересуют районы Восточной Азии, а вот что касается Советского Союза, то он мог бы проявить заинтересованность к югу от своей государственной границы, в направлении Индийского океана. Это открыло бы доступ СССР к незамерзающим портам.

Молотов отказался обсуждать вопросы передела планеты и, действуя строго по инструкции Сталина, предложил перейти к решению насущных проблем. В частности, сказал Молотов, Советское правительство интересует, что делает германская военная миссия в Румынии и почему она направлена туда без консультации с Советским правительством? Такой вопрос был закономерен. Заключенный в 1939 году Советско-Германский пакт о ненападении предусматривал подобные консультации. Наконец, Советское правительство интересует, с какой целью направлены германские войска в Финляндию, к границам Советского Союза?

В дальнейшем переговоры Молотова и Гитлера напоминали беседу двух глухих. Гитлер продолжал говорить о разделе британского наследства, а Молотов упорствовал в получении ответов на поставленные вопросы. Это были весьма странные переговоры. Однако их цель и направленность были понятны Сталину. Гитлер пытался притупить бдительность Советского правительства, отвлечь его внимание от истинных намерений фашистской Германии, направить по ложному следу.

Но такой маневр ему не удался.

* * *

Были в поведении Гитлера и другие хитрости. Листая папку разведданных накануне войны, Сталин то и дело натыкался на сообщения о нападении на Советский Союз. Указывались месяцы и дни начала войны. В Политбюро и в Генеральном штабе создалась нервозная обстановка. Многие склонялись к необходимости провести мобилизацию и двинуть армию к западным границам. Горячие головы, воспитанные на песне «…и на вражьей земле мы врага разобьем, малокровным могучим ударом», предлагали нанести по гитлеровской Германии упреждающий удар. Но Сталин знал: то, что красиво в песне, в жизни может обернуться непоправимой трагедией. Современная война – это война моторов. Необходимо учитывать баланс сил. Германия выплавляет больше металла, добывает больше угля, и у нее больше моторов. Гитлеровская армия хорошо вышколена, имеет большой опыт ведения современной войны, и на «ура» ее не победить. Шапкозакидательство отменяется.

Нельзя поддаваться на провокацию. Нужно сохранять спокойствие. Сталин помнил известный прецедент из истории России, когда царь Николай II в 1914 году, не объявляя войну Германии, только объявил всеобщую мобилизацию, что и послужило поводом для начала войны.

Особенно настораживало тогда Сталина полученное в апреле 1941 года секретное послание Черчилля, в котором тот информировал о данных английской разведки, согласно которым Гитлер в приватной беседе с югославским принцем назвал конкретную дату нападения на СССР – 30 июня 1941 года.

Сразу возникли вопросы: что стоит за этим сообщением? С какой целью Гитлер разглашает такие тайны? Неужели он не понимал, что разговор обязательно станет известен английской разведке, которая, как мошкара, вилась вокруг югославского принца. А там недалеко и до советских разведчиков. Все так и случилось. Если Гитлер не дурак – а таким его считать нельзя, – то он сознательно информирует Советский Союз о своих планах. Тогда возникает вопрос: с какой целью? Провокация? Гитлер ждет, чтобы мы дали ему повод для нападения?

Не дождется. Много непонятного и в сообщениях советского военно-морского атташе в Германии Воронцова. Он с легкостью необыкновенной от болтливого немецкого офицера узнал о дате нападения на Советский Союз. Причем, день нападения несколько раз менялся, и Воронцов своевременно получал сведения обо всех изменениях.

Наконец, более чем странное предупреждение о нападении на Советский Союз делает немецкий посол Шуленберг советскому послу в Германии Деканозову. Что скрывалось за всеми этими сведениями и откровенными признаниями Гитлера и его высокопоставленного чиновника, Сталин тогда не мог понять, но он был уверен: Советский Союз втягивают в войну. В правительстве и в среде военных создавалась предельно нервозная обстановка. Жуков и Тимошенко разработали план упреждающего удара по Германии и показали Сталину.

– Вы с ума сошли! – сказал он. – Хотите спровоцировать войну?

– Вы сами говорили, что война неизбежна, – возразил Жуков, – вот мы и…

– Я это говорил, – перебил Сталин, – и продолжаю утверждать, что война будет, но сейчас нам нужно выиграть время, чтобы перевооружить армию. Нам нужен год-два, и тогда мы будем воевать с Гитлером на равных. Сейчас он сильнее нас.

Что могло бы произойти, если бы он тогда последовал советам Жукова и Тимошенко? Повторилась бы история Первой мировой войны, когда плохо вооруженная российская армия по приказу Николая II перешла в наступление, а немцы окружили ее в Восточной Пруссии и разгромили. Такое не должно повториться.

Бессонными ночами Сталин много думал о сложившейся обстановке в мире. Гитлер подмял под себя всю Европу. Но он находится в состоянии войны с Англией. В этих условиях напасть на Советский Союз – чистое безумие. Тогда ему придется воевать на два фронта. Нужно быть законченным авантюристом, чтобы решиться на такой шаг. В зарубежной печати много говорится о том, что Гитлер проявляет интерес к операции «Морской лев», собираясь таким образом задушить Англию. Это похоже на правду. Если такое случится, тогда он действительно нападет на Советский Союз. Следовательно, у нас есть еще время, чтобы подготовиться к войне. В том же убеждал Сталина и начальник разведывательного управления генерал Голиков. На вопрос Сталина, что он думает о нападении фашистской Германии на СССР, он дал письменное объяснение.

«На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года, – говорилось в нем, – считаю, что наиболее возможным началом действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки».

Собственно, в том, что писал тогда Голиков, для Сталина не было ничего нового. В то время он точно так же думал и сам. В то же время вызывало тревогу то обстоятельство, что немецкие войска перебрасываются к границам Советского Союза, в Польшу, Финляндию и Румынию. Тут же поступает сообщение, что переброска немецких армий к границам Советского Союза осуществляется с целью отвлечь внимание Англии от готовящейся операции «Морской лев».

Словом, мир был наполнен слухами, а разведданные – противоречивыми сообщениями. Кое-что прояснилось, когда стало известно о полете третьего лица в гитлеровском окружении Рудольфа Гесса в Шотландию. Правда, и вокруг этой истории было много наносного. Гитлер объявил Гесса умалишенным, а Англия загадочно помалкивала, делая вид, что ничего серьезного не происходит. Но Сталин догадывался, что прилетал Гесс в Англию неспроста. Гитлер пытался заключить мир с Англией, чтобы развязать себе руки на западе и начать поход на Советский Союз. О ходе тех переговоров узнать ничего не удалось, но, зная провокационную политику Англии, можно было предположить, что они нашли общий язык с Германией. Эта догадка подтвердилась всеми последующими событиями. На протяжении всей войны Черчилль вел себя, мягко говоря, недоброжелательно по отношению к Советскому Союзу и не торопился с открытием второго фронта.

Разгаданная хитрость Черчилля

Сталин вспомнил свою первую встречу с министром иностранных дел Англии Иденом летом 1942 года.

Это было время, когда хваленые и «непобедимые» немецкие войска потерпели крах под стенами советской столицы. Тогда Иден пожелал побывать на фронте, чтобы своими глазами увидеть поле сражения. Такую возможность ему предоставили. Он побывал в районе Клина, проехал по местам, откуда гитлеровцы были выбиты в начале декабря. То, что он увидел, его потрясло. Вернувшись в Москву, Иден с восхищением говорил о блестящей победе Красной Армии, но Сталин уловил в его тоне неискренность. Создавалось впечатление, что английский министр говорил одно, а думал другое. Позже, в своих мемуарах и дневниковых записях, Иден признавался, что, побывав на фронте и увидев блистательную победу Красной Армии, он испытал не столько удовлетворение, сколько тревогу за последствия для «британских интересов» от неминуемого поражения гитлеровской Германии. Описывая поездку на подмосковный фронт, Иден рассказывает, как его поразили груды боевой техники, брошенной поспешным бегством гитлеровцев. Описывает он и свою встречу с пленными немецкими солдатами. Иден выражает им свое сочувствие и не говорит ни слова в осуждение, словно не замечая того, что они пришли с оружием в руках на чужую землю.

Такой подход к оценке событий на советско-германском фронте был характерен не только для Идена, но и для Черчилля, возглавляющего английское правительство. Его первый приезд в Советскую Россию был связан с проблемами открытия второго фронта в Западной Европе. Здесь позиции союзников были диаметрально противоположны. Если Сталин считал, что открытие второго фронта сорвет замыслы гитлеровского командования, подорвет моральный дух противника и облегчит тяжелое бремя Красной Армии, в одиночку удерживающей бешеный натиск фашистских полчищ, то Черчилль придерживался другой точки зрения. Он был заинтересован в обескровливании Советского Союза. Его девиз: «Пусть русские и немцы больше убивают друг друга, а когда они ослабнут, мы скажем свое слово». Он очень похож на американские рассуждения о «запасных игроках».

Отсюда всяческие затяжки и проволочки с открытием второго фронта. Даже тогда, когда английское и американское правительства подписали соглашение, в котором говорилось о создании второго фронта в Европе в 1942 году, Черчилль решил во что бы то ни стало сорвать назначенные сроки. С этой миссией в сопровождении личного представителя президента США Гарримана он и отправился в Москву. Не случайно во время первой встречи Черчилль, поздравляя Сталина с разгромом немецких войск под Москвой, отводил свой взгляд в сторону. Иосиф Виссарионович был сдержан. Он сообщил, что положение на советско-германском фронте несколько стабилизировалось, но остается тяжелым. Немцы большими силами наступают по направлению к Баку и Сталинграду. Тут же он высказал предположение, что Гитлер, очевидно, перебросил все силы с запада на восток. Черчилль догадался: таким образом Сталин дает ему понять, что для открытия второго фронта практически нет препятствий. И тут же высказал свое мнение по этому вопросу. Начал издалека. Сделав вид, что не понял намека, заговорил о большой концентрации немецких войск на западе, из-за чего операция союзников в Нормандии связана с большим риском, поэтому лучше всего ее осуществить в следующем году.

Сталин категорически возразил против такого плана. Он опроверг утверждение Черчилля о численности германских войск, находившихся в Западной Европе. Черчилль тогда был немало удивлен информированностью Сталина, который знал не только, сколько немецких дивизий находится на Западе, но и как они укомплектованы и вооружены.

– На мой взгляд, – сказал Сталин, – нынешний год – самое благоприятное время для открытия второго фронта.

Черчилль возразил и снова перевел разговор о трудностях переброски войск через Ла-Манш.

Сталин опроверг и это утверждение. Последовала острая дискуссия, в ходе которой Иосиф Виссарионович подчеркивал, что никак не может согласиться с доводами Черчилля об отсрочке открытия второго фронта. Он медленно прошелся по кабинету, потом подошел к столу, придвинул к себе коробку с надписью «Герцеговина флор» и предложил Черчиллю папиросу. Но тот отказался и достал сигару.

– Привык к своим, – сказал он.

Закурили, думая каждый о своем. Сталин тогда вспомнил, как сразу же после Октябрьской революции Черчилль, будучи членом британского кабинета, организовал поход 14 государств против молодой Советской республики. Антибольшевистский поход провалился, но Черчилль с тех пор не изменился. Все последующие годы он вел провокационную политику против СССР. Он по-прежнему ненавидел Советский Союз. То, что он прилетел в Москву – не жест доброй воли, а свидетельство того, что он боится Гитлера больше, чем коммунистов. Но и тут он хитрит, юлит и изворачивается.

А Черчилль в то время думал – не мог не думать – о превратностях судьбы. Даже в страшном сне ему не снилось, что он будет сидеть с большевиками за одним столом и вести разговоры об оказании им помощи. Тешило одно: это ненадолго. В политике все возможно. Надо идти на союз со своим врагом против общего врага. А когда закончится война, тогда можно будет добить и сегодняшнего союзника. Надо только вести дело таким образом, чтобы сохранить свои силы. Действовать по обстоятельствам, а со вторым фронтом не спешить. Не стоит рисковать.

Из задумчивости Черчилля вывел Сталин.

– Что касается риска, – сказал Иосиф Виссарионович. Черчилль от неожиданности вздрогнул и посмотрел по сторонам. Вдруг ему почудилось, что он подумал вслух или Сталин каким-то образом проник в его сокровенные мысли, – то по моему мнению, человек, который боится рисковать, всегда находится в проигрыше.

Сталин вновь вернулся к разговору об открытии второго фронта в Европе, а Черчилль стал излагать план операции «Факел» – вторжение в Северную Африку, которое предполагают осуществить союзники в октябре 1942 года. Тут же включился в разговор и Гарриман. Он заявил, что президент Рузвельт, насколько это ему известно, также поддерживает операцию «Факел».

Сталин понял, что без него, за его спиной Англия и США сговорились тянуть время с открытием второго фронта, а Черчилль прилетел в Москву только за тем, чтобы поставить его в известность о принятом решении и добиться одобрения операции «Факел». Изменить он уже ничего не может, а свое несогласие с такой постановкой вопроса он высказал. Видимо, их еще интересует, как он поведет себя в этой ситуации. Сталин с минуту помолчал. Достал еще одну папиросу и закурил.

– Ну что ж, – сказал он, – я понимаю, не в моих силах заставить союзников выполнять ранее принятые на себя обязательства.

Уже после отъезда английской делегации из Москвы Сталин проанализировал предложенную Черчиллем операцию «Факел». Она оказалась с подводными камнями, которые было трудно увидеть при поверхностном взгляде. Вслух говорилось, что вся операция задумана с целью отвлечения с советско-германского фронта немецких войск. А на самом деле Черчилль уже в iy пору строил план высадки англо-американских войск на Балканах, чтобы вступить в страны Юго-Восточной Европы раньше прихода туда Красной Армии, сформировать там подконтрольные Великобритании правительства и воздвигнуть так называемый «санитарный кордон» против проникновения большевизма в Европу. Собственно, это была попытка повторить вариант, который был осуществлен странами Антанты после Первой мировой войны.

Сталину не составило большого труда разобраться в замыслах Черчилля, которого волновали не столько союзнические обязательства и победа над общим врагом, сколько боязнь всевозрастающего влияния Советского Союза на другие страны. Позже догадку Сталина подтвердил сам Черчилль. В своей записке, адресованной министерству иностранных дел Англии, копия которой попала и в личный архив Сталина, он писал: «Вопрос стоит так: готовы ли мы примириться с коммунизацией Балкан и, возможно, Италии?.. Наш вывод должен состоять в том, что нам следует сопротивляться коммунистическому проникновению и вторжению».

И Черчилль сопротивлялся изворотливо и коварно. Его усилиями было сорвано открытие второго фронта не только в 1942-м, но и в 1943 году, оставив Советский Союз в одиночестве сражаться против общего врага.