Текст книги "Струна и люстра (сборник)"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Владислав Крапивин
СТРУНА И ЛЮСТРА

АМПУЛА ГРИНА
_{Роман о песчинках Времени}

Часть первая
ПЛИТКА БАБЫ КЛАВЫ

Глава 1

Катер мягко прижался к дощатому причалу. При этом он сплющил бутылку из-под пепси, которая подпрыгивала в замусоренной воде. Валерию даже послышался пластиковый хруст, и он пожалел бутылку, будто раздавленную рыбу. Впрочем, тут же он забыл о ней: у скамьи оказался матрос Вова – клочковато-рыжий, в клоунском беретике и с деловитым лицом (похоже, что ровесник Валерия).

– Тебе ведь надо было в Инск? Ну, вот…

– Это – Инск? – сказал Валерий, глядя на торчащую сквозь пристанской настил осоку.

– Он самый. А что?.. Или тебе все-таки в Ново-Заторск? Тогда лучше на другую пристань, это через десять минут. Доплачивать не надо…

– Н-нет… Видимо, мне все-таки сюда… – Валерий выдернул из-под скамьи курсантский чемоданчик, шагнул на две сколоченные поперечинками доски, которые Вова выволок с борта на пристань.

Больше никто здесь не сходил (да и вообще пассажиров почти не было). Вова тут же уволок доски на палубу. Валерий по-американски – ладонь козырьком к правой брови – отдал матросу честь. Тот охотно откликнулся – приложил два пальца к беретику. Катер отвалил. Бутылка снова запрыгала на взбаламученной воде – она округлялась, пытаясь обрести прежнюю форму (видимо, на что-то еще надеялась). «Молодец, – сказал ей Валерий. – Люди должны брать с тебя пример».

После этого он повернулся к городу.

Города не было видно. Он прятался за кромкой высоченных откосов. Среди укрытых зеленью уступов, провалов, обрывов и округлых мысов зигзагами подымалась деревянная лестница.

До лестницы было с полсотни шагов. Ее нижнюю площадку отделяла от воды береговая полоса, покрытая то песком и гравием, то островками лебеды и мелкой ромашки. На этом пространстве тянулись в несколько рядов рыжие от ржавчины рельсы. Среди шпал росли лопухи, зацветающий иван-чай и даже тоненькие клены.

За рельсами стояло обшитое досками коричневое здание. Длинное и приземистое. Кленовая поросль и богатырские репейники укрывали его до середины окон. Здание украшали башенки и флюгера. А на торцовой стене, подтверждая, что Валерий прибыл к месту назначения, белела облупленная эмалевая вывеска со старомодными буквами: IНСКЪ. Впрочем, на треугольном дощатом фронтоне, выше крыльца, было написано более современно: ИНСК-II.

«Вот старина-то. Самое место для ссылки», – сказал себе Валерий. Впрочем, без досады. Он любил старину. Так же, как любил и всякие иные, непонятные другим вещи, за что еще в школе получил прозвище Перекос. Имелся в виду, конечно, перекос в мозгах, поскольку на сутулого «ботаника» в кривых очках Валерка вовсе не походил. Прозвище было не насмешливое, даже уважительное.

Заходить внутрь вокзала не имело смысла: едва ли там был буфет. Валерий стал подниматься по ступеням. Они, вопреки ожиданию, оказались прочными. Кое-где желтели новые доски – следы недавнего ремонта.

Было около десяти утра. Солнце успело согреть воду и берег. Пахло речным песком, теплым деревом, лопухами и бурьяном. Валерий расстегнул курточку. Она была полувоенная, но без всяких шевронов.

Никто не попадался навстречу, никто не догонял Валерия. И голосов не было слышно, только в отдалении дерзко проблеяла коза. Но когда Валерий миновал половину высоты, ему звонко сказали в спину:

– Дядя, подождите!

Откуда они взялись? На несколько ступеней ниже стояли двое босых и удивительно загорелых мальчишек. Лет, наверно, девяти. Они были похожи на блестящих коричневых лягушат (и как сумели сделаться такими кофейными в начале июня?). Правда, сходство с лягушатами нарушали взъерошенные, очень светлые волосы. Были пацанята совершенно одинаковые – видать, близнецы, – и отличались только трусиками: на одном пестро-желтые, на другом гладко-зеленые.

– Ой… то есть не дядя, – сказал тот, что в зеленых, когда Валерий оглянулся. Второй смущенно шмыгнул ноздрей.

– И чего же вы хотите от «недяди»? – стараясь быть солидным, вопросил Валерий.

– Помогите нам…

– Пожалуйста…

– Дотащить…

– Одну штуку…

– Недалеко… – зачастили они.

– Конкретнее. Где «штука», которую мне выпало тащить?

– Вон там! Пойдемте! Это здесь!..

«Там-здесь» оказалось в пяти шагах от лестницы. Следом за близнецами Валерий проник на укрытый репейниками уступ. В зарослях угадывалась тропинка. На ней, наклонно завалившись в крепкие стебли, торчало метровое рогатое колесо. Валерий сразу угадал в нем старинный штурвал от речного парохода. Такой он видел в давнем фильме про Гека Финна. Железное кольцо, кованые узорчатые спицы, деревянные колпаки-рукояти, надетые на концы этих спиц.

– Рехнуться можно! Где вы откопали этот экспонат?

– На свалке за дебаркадером, внизу, – почесывая плечи, разъяснил «зеленые трусики».

– И оттуда прете на себе эту тяжесть?

– Ага!

– Только уже пузы надорвали…

– Пока по тропинке до лестницы доперли…

– А если мы втроем…

– По ступенькам…

– Вы сзади, а мы спереди…

– Это не до самого верху, а ближе, – опять заперебивали они друг дружку.

– Подержите чемодан… «сзади-спереди», – велел Валерий. И взялся за колесо.

Ого! И как «лягушата» волокли такой груз? Ладно, делать нечего… Он надел обод штурвала на плечо. Шагнул к лестнице. Мальчишки с чемоданчиком – следом. «Во, геракл», – тихонько сказал у него за спиной один. «Ага… а не похож…» – отозвался другой. «Гераклы не всегда похожи на гераклов», – глубокомысленно заключил дискуссию первый.

Проявить себя «гераклом» перед юными аборигенами было приятно. А тащить эту ржавую двухпудовую бандуру – наоборот. К счастью, и правда путь оказался не длинный. Ступеней через двадцать пацанята скомандовали «теперь налево», и все оказались опять на заросшем уступе. Здесь виднелось посреди репейных стеблей полукруглое углубление. То ли природная, то ли нарочно вырытая пещерка. Подчиняясь команде, Валерий втащил туда колесо. Снял его с онемевшего плеча, охнул. Разогнулся (еле хватило высоты).

– Исполнен труд… Надеюсь, это все? Или надо тащить еще и сам пароход?

– Не-е…

– Парохода мы не нашли!

«Слава Богу!»

– Только помогите еще надеть этой дыркой на эту ось!.. Давайте вместе!

– Лучше отойдите в сторону, – велел Валерий.

Посреди пещерки была вкопана невысокая балка, из нее торчал горизонтальный штырь. Дыркой (то есть отверстием в ступице) Валерий, поднатужившись, насадил на штырь штурвал.

Крутнул.

– Это что у вас будет? Рулевая рубка?

– Типа того, – сдержанно отозвался один.

– Ага… – сказал второй.

Валерий снова крутнул штурвал. «Впору самому поиграть в пиратов и Магеллана…» И глянул вдаль. За рекой, на низком берегу плоско лежали среди больших тополей деревянные улицы. За ними отбрасывали солнечные блики стеклянные крыши завода. Левее цехов подымались многоэтажные утесы нового района. Словно туда перенесли из столицы несколько высотных кварталов. На их фоне две церковки – белая и красно-кирпичная – казались игрушечными…

Наконец Валерий сказал:

– Если потребность в моей персоне отпала, я, с вашего позволения, пойду.

– Ага! – вместе отозвались близнецы и протянули чемоданчик.

«Хоть бы спасибо сказали, обормоты…»

– Большое спасибо! – тут же спохватился тот, что в пестро-желтых трусиках.

А другой, по-свойски переходя на «ты», спросил:

– Хочешь ириску?

– Чего? – удивился Валерий, трогая плечо.

– Ну, конфетка такая!

– Молочная тянучка!

– Можно долго жевать и сосать! – наперебой объяснили они.

– Разве такие еще делают? – не поверил Валерий? – Я их последний раз в детском саду пробовал.

– У нас в Инске делают!

– Хочу, – решил Валерий (и глотнул слюну).

Из кармашка зеленых трусиков появился на свет маленький кубик в блестящем фантике. На нем была кошачья мордочка и надпись «Кис-кис».

– Люди, вы спасли меня от голодной смерти! Счастливых плаваний! – И, разворачивая, бумажку, Валерий покинул «рулевую рубку». Снова двинулся наверх. Мир наполнился вязкой молочной сладостью…

С верхней площадки Валерий шагнул на тротуар. (Хорошо, что хотя бы он не дощатый, асфальтовый… А впрочем, почему хорошо?) Асфальт здесь не был признаком цивилизации. Сквозь него крепкими зелеными кулаками пробивались к солнцу лопухи. Слева стоял облезлый особняк с колоннами и балконом (балконные столбики были похожи на спицы штурвала, от которого все еще ныло плечо). Справа подымался современный трехэтажный дом с магазином «Гусиное перо. Канцтовары». А поперек дороги, замыкая маленькую квадратную площадь, тянулось оштукатуренное двухэтажное здание с львиными мордами на карнизах редких и узких окон. «Будто арсенал девятнадцатого века», – подумал Валерий.

Посреди «арсенала» виднелась полукруглая арка сквозного прохода. И Валерий пошел в нее, потому что иного пути не было.

Открывшаяся улица тоже была «будто девятнадцатый век». Но все же с примесью современности: афиши кинотеатра, витрины с электроникой, торчащий над заборами двенадцатиэтажный корпус – его увенчивала реклама фирмы «Koleso-Lux». Посреди брусчатой мостовой проехал бесшумный новенький трамвай… И наконец-то Валерий увидел прохожих! Не так уж много, но хватит, чтобы узнать дорогу.

Он выбрал для вопроса пожилую особу в похожем на салоп сером платье и черной блестящей шляпке. К такой особе, словно шагнувшей сюда из времен журнала «Нива» и парусиновых аэропланов, можно было обратиться только так: «Сударыня…»

– Простите, сударыня. Вы не скажете приезжему человеку, далеко ли улица Буксирная?

Особа обратила на Валерия маленькие блестящие очки. Прошлась ими по куртке, мятым джинсам, чемоданчику и кроссовкам. Сообщила неожиданно низким голосом:

– Молодой человек. Прежде чем обращаться к даме, следует убрать изо рта жевательную резинку. Кто вас воспитывал?

Как ни странно, Валерий не испытал смущенья. Только хихикнул про себя.

– Виноват. Но это не резинка, а ириска. Мне было бы жаль не дососать и выплюнуть ее. Боюсь, что на сегодня это мой единственный завтрак.

Дама величественно кивнула.

– Это в какой-то степени извиняет вас… А нужная вам улица совсем недалеко. Дойдете до первого перекрестка, повернете направо, там и начинается Буксирная. Желаю успеха.

– Благодарю…

За поворотом Валерий сразу увидел двухэтажный кирпичный дом с полукруглыми окнами. На карнизах топтались голуби. Узкая торцовая стена косо выпирала тротуар, в центре ее виднелась простецкая такая, совсем не парадная дверь. Никакой надписи не было, но на углу дома белел крупный номер «11». И Валерий понял, что пришел куда надо.

Жаль было расставаться с «недососанной» ириской. Валерий выудил из джинсового кармана платок (довольно чистый), завернул клейкую конфетку в матерчатый уголок.

Потом он потянул дверь за маленькую, как на оконном переплете, ручку. Шагнул в низкий темный вестибюль (или, скорее, просторные кирпичные сени). Пахло отнюдь не академически, а как в старой конторе – пыльным картоном архивных папок и сухим деревом дешевых стульев. Хотя самих стульев не было видно. Были только двери. Почти все – без табличек. Лишь на одной висел приколотый кнопкой листок с напечатанными на принтере словами:

ИИСС. Ф-Т НЕСТАНДАРТНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ

ЗАМ. ДЕКАНА ПО ВОПРОСАМ ЗАЧИСЛЕНИЯ

Опять же это было то, что надо. И штатское «зам. декана» вместо «пом. начальника» дополнительно порадовало Валерия. Он в меру решительно стукнул о дверную доску, услышал «ну кто там еще?» и шагнул через порог.

Зам. по вопросам зачисления (если это был он) оказался похожим на районного счетовода из очень давнего фильма про колхозную деревню. Валерий видел недавно такой по каналу «Ретро». «Счетовод» скучно глянул поверх круглых очков.

– Здравствуйте, – сказал Валерий вместо уставного «здравия желаю». – Разрешите представиться. Курсант Высшего Павлоградского училища спасательных служб Зубрицкий. Направлен в ваш институт в порядке перевода.

– Этого еще не хватало! – услышал он. Голос был юный и дерзкий, принадлежал он явно не заму декана. И Валерий только сейчас разглядел, что слева от письменного стола, в проеме узкого окна устроилась девица. С зелеными, как у русалки, волосами, в облегающих джинсах и коротенькой кофточке, позволяющей видеть полоску голого живота и маленький аккуратный пуп. До сей поры девица укрывалась за желтой саржевой портьерой, а сейчас откинула ее и свесила ногу в лаковой туфельке.

Заставив себя не смотреть на пуп, Валерий сдержанно разъяснил:

– Я не напрашивался. Перевод оформлен приказом.

– И что же явилось поводом для данного приказа? – безрадостным голосом осведомился зам.

– Не могу знать. Полагаю, в документах написано. Разрешите предъявить… – Из внутреннего кармана курточки Валерий вытащил конверт с пластиковой печатью. Положил перед «счетоводом», сделал шаг назад. Мельком глянул на девицу. Та сжала губы и попыталась одернуть кофточку (впрочем, безрезультатно). Зам. декана не стал распечатывать конверт, отодвинул на край. Снова глянул из-за очков.

– Меня интересует не казенная формулировка, а, так сказать, истинные мотивы… если можно.

И тут у Валерия выскочило – неожиданно для самого:

– Видать, рылом не вышел…

Он тут же струхнул, но зам. декана никак не отнесся к его словам. Дернул плечом и повернулся к девице:

– Евгения, не скрипи ты своим маникюром по шторе! Мороз по коже…

Девица Евгения сделала губами «пф-ф», скакнула с подоконника и, обойдя Валерия, застучала каблучками-шпильками к выходу.

Тогда зам. декана глянул с некоторым любопытством:

– А почему вы, собственно, не вышли… этим самым? Вполне достойная у вас внешность. Вон, даже Евгения, занервничала… Кстати, это наша секретарша…

Валерий позволил себе слегка пожать плечами. Он не был готов к такому стилю общения. А что касается «достойной внешности», то Валерий знал: он далеко не красавец. В меру скуласт, в меру курнос и не в меру пухлогуб. Этакий русоголовый механизатор с плаката «Сельское хозяйство Империи – одна из генеральных линий программы Регента». Правда без присущей деревенским жителям широкоплечести.

Зам. декана вдруг сказал:

– Да вы присаживайтесь… курсант…

– Благодарю… – Валерий отодвинул от стола конторский стул, сел на краешек. «Счетовод» между тем все же разорвал пакет, вынул листки, пробежался по ним очками и, кажется, не нашел там ничего интересного.

– Значит, вы не служили в армии…

– Да, я предпочел альтернативную службу.

– Какую именно?

– Был санитаром в госпитале ветеранов, потом в отделении детской онкологии…

– Ну и… не выдержали? – сочувственно спросил зам. декана.

– Не в этом дело. Просто объявили внеконкурсный набор в училище… ну и вот…

– Но как же вы, человек, не приемлющий армейских порядков, решили вдруг поменять гражданскую жизнь на казарму? Вам и оставалось-то всего ничего…

– Дело не в казарме, а в специфике. Сказали: «Училище спасательной службы». Воевать и спасать – разные дела.

– Вы пацифист?

– М-м… думаю, что не всегда.

– Вот как… Простите, а вы верующий человек?

– М-м… в принципе да. Только…

– Что «только»?

– Ну… не ортодокс. А какое это имеет значение?

– Да так, к слову… Ума не приложу, что же с вами делать… – У зама было лицо, как у младшего бухгалтера, который запутался в годовом отчете. – И Евгения куда-то провалилась…

– Я здесь, профессор! – за спиной Валерия опять застукали шпильки. Секретарша обошла его и встала рядом с замом. (Надо же – профессор!)

– Женечка, мне кажется, надо позвонить в Павлоградское, уточнить ряд вопросов.

– Я позвонила, Илья Ильич.

Профессор Илья Ильич с надеждой вскинул на нее очки:

– И что?

– Илья Ильич, это Глухов…

– О, Боже… – лицо профессора изменилось. «Бухгалтерскую» м у ку смахнуло крыло явного облегчения. В профессорских очках теперь читалась фраза: «С этого надо было начинать»…

Глава 2

Может быть, правда, с этого следовало начать?

С недавнего разговора, который завязался у Валерия и его однокурсника – Марата Меркушина, отличника и красавца. С некоторых пор Меркушин непонятно почему тянулся к Валерию. Странно даже: этакий лидер, гордость курса, чемпион губернии по виндсерфингу – и вдруг ищет дружбы у середнячка Зубрицкого (у того и заслуг то лишь победа в конкурсе рефератов по нетрадиционной топографии; тема – «Развертка несовмещенных поверхностей в ограниченной области четырехмерного континуума»; ее, кстати, почему-то сразу засекретили). Впрочем, Валерий не сторонился Меркушина, Марат был умный парень…

Ну, вот, столкнув последний экзамен второго семестра, шли они, довольные жизнью, от учебного корпуса к общежитию и решили «слинять на сторону», заскочить в кабачок «Четвертая бочка», слегка отметить начало каникул. Командиры смотрели на такие вольности сквозь пальцы, особенно когда сессия позади.

Кабачок был в укромном переулке, позади заросшего сквера. Путь лежал вдоль заброшенных газонов. На плиточном тротуаре, привалившись к штакетнику, сидела сморщенная бабка в немыслимых лохмотьях, с пластиковой миской у рваных зимних башмаков. Подняла к двум курсантам слезящиеся глазки, зажевала скомканными губами. Валерий зашарил в кармане форменных брюк, выгреб горсть мелочи (только что выплатили стипендию за летние месяцы, вперед). Высыпал монеты в миску. Бабка сильнее зашевелила ртом, Валерий разобрал слово «сыночек»…

Когда отошли, Марат снисходительно спросил:

– Это было в плане спасательных мероприятий или по зову души?

– Не знаю… Просто жаль стало старуху.

– Напрасно, – сказал Марат с добродушной усмешкой. – Чувства надо экономить. В том числе и жалость. Она должна быть целенаправленной.

– Это как?

– В смысле, что жалеть надо тех, кто вписывается в систему.

– «Чтоб понять тебя, мой милый, нынче нету моей силы»… – сказал Валерий фразу из популярной песенки. – Какая система?

– Такая. Каждая живая особь должна быть полезна структуре, в которой она существует. В нашем случае – Империи. Осуществлять гармоничное взаимодействие личности и общества и тем оправдывать свое право на существование… А у этой бабки в чем польза бытия? – Не поймешь, говорил он дурачась или всерьез.

Так же полунасмешливо (и спрятав раздражение) Валерий ответил:

– Для Империи пользы тут, наверно, никакой. Польза только для самой этой бабки. Все-таки живой человек.

– А что это за жизнь? Зачем?.. Ну, придет она с твоей мелочью в питейную лавку, наскребет на четвертинку, сядет за поленницей, выхлебает, закусит корочкой…

– Ну и что? – сказал Валерий совсем уже серьезно. – Выхлебает, закусит, ощутит хоть на пять минут какую-то теплоту в своей незадавшейся жизни. Может, вспомнит что-то хорошее. Все-таки радость для человека, если другого ему не осталось…

Меркушин опять поулыбался. Спросил мягко и снисходительно, как неопытного младшего брата:

– Но ответь: сам-то такойчеловек – он зачем?

– Мы едем по кругу, коллега, – тем же тоном отозвался Валерий. – Зачем кому?

– Обществу.

– Мне кажется, любой имеет право на жизнь независимо от степени своей общественной значимости, – сформулировал Валерий наукообразную фразу. – Живет потому, что он родился. Лишь бы не мешал жить другим. Каждому положен кусок хлеба и глоток солнца…

– Ну да. Как говорится, «всякое дыхание хвалит Господа»…

– А разве не так?

– Ну-ну… – покивал Меркушин.

– И в конце концов, – слегка завелся Валерий, – кто вправе определять ценность личности? По какой шкале? В Империи многомиллионная орава чиновников, которые ничего не производят, мешают жить нормальным людям, получают за это колоссальные деньги и отнюдь не так безобидны, как несчастная старушка. Но почему-то никто не ставит вопроса об их бесполезности.

– Потому что они образуют систему, – терпеливо разъяснил Марат. – Хорошую или плохую, другой вопрос. Но иной у нас нет, значит, мы должны ее поддерживать, чтобы существовать. А поддерживать отбросы общества и лелеять человеческий мусор – значит, усугублять негативные явления внутри системы и способствовать хаосу… Я был убежден, что ты это понимаешь.

– Я рассуждаю более просто. Может быть, даже примитивно… – Валерий все еще старался делать вид, что воспринимает разговор, как шутливую пикировку. – Дело спасателя не философствовать, а выручать из беды любого, кто в нее, в беду, попал…

– Это в тебе булькают остатки интеллигентского человеколюбия, которым грешат многие сторонники альтернативной службы. Пора уже переболеть, ко второму-то курсу. И понять, что спасать следует не всякого…

– А присяга? – тихо сказал Валерий.

– Ну что присяга? Всякую присягу следует понимать в зависимости от обстановки… Регент наш ненаглядный тоже давал присягу – на верность всей Империи и каждому подданному в отдельности. А… кстати, ты ведь работал в детской онкологии? Лейкоз там и всякие другие прелести?

Валерий угрюмо сказал:

– Не хотелось бы вспоминать. – Прозвучало как «ты это не трогай».

– И все-таки вспомни. Сколько было случаев! Нужна срочная операция, пересадка костного мозга, а денег нет, и начинается очередная истерическая компания: «Ах, спасите Вовочку, ах, спасите Танечку, пожертвуйте кто сколько может!..» Какую-то Танечку, может, и спасут, а других, скорее всего, не успеют… Было?

– И что дальше? – Валерий проклял минуту, когда согласился пойти с Меркушиным в кабак.

– Тебе не приходило в голову: почему Регент и правительство сидят своими задницами на необъятных мешках с золотым резервом, а дети мрут? Хватило бы ничтожной доли этого резерва, чтобы спасти всех…

– Мне это приходило в голову, – отчетливо сказал Валерий. – Это сволочизм. – Впрочем, он выразился покруче.

– А вот и не сволочизм, – с грустной умудренностью отозвался Марат Меркушин. – Это, друг ты мой, суровая, но необходимая логика. Здесь нет жестокости. Просто система понимает: дети эти, если и поправятся, не смогут быть полноценными членами общества, станут нахлебниками. Так же, как миллионы беспризорников, пенсионеров, бомжей, инвалидов… Они все, как песок в отшлифованных валиках системного механизма. И чтобы механизм вертелся без скрипа, от песка надо избавляться. Это закон общественного развития.

– На фиг он, этот закон, – сказал Валерий. (впрочем, сказал не «на фиг», а опять же покрепче). – И что в нем нового? Так еще в давние времена рассуждал германский ефрейтор по имени Адольф Шикльгрубер. Добром не кончилось…

– Ничего похожего! Тупой ефрейтор строил систему на идиотской теории арийского превосходства и отрицал достижения мировой культуры! А сейчас речь идет о создании здорового общества, которое лишено предрассудков. И об очистке этого общества от мусора. Так сказать, во имя прогресса…

– Не понял. Где это «идет речь»? У кого? – сумрачно поинтересовался Валерий. Ох как не нравился ему разговор…

Меркушин заметно смешался:

– Причем тут «у кого»… Я так, теоретизирую…

– Погано ты теоретизируешь.

– Ну, это как посмотреть. Можно не соглашаться с чужими взглядами, но зачем поливать их помоями? – примирительно заговорил Виктор. – Всякие бывают идеи… Ты слышал о движении «Желтый волос?»

– Слышал кое-что… Какое же это движение? Банда. Это ведь они десять лет назад предлагали сократить «поголовье» беспризорных пацанят и бомжей путем отравленных благотворительных обедов? Мол, тихо, незаметно и эффективно… И кажется, даже в чем-то преуспели на практике…

– Ну, ты слишком упрощенно судишь, – поморщился Меркушин.

– Тогда уж не я, а трибунал. Это он отправил «волосатиков» за проволоку на долгие годы…

– Отправил неумелых исполнителей, а инициаторы сейчас в регентском совете, – хмыкнул Виктор. – Просто десять лет назад власти испугались, что после беспризорников и люмпенов «Желтый волос» возьмется за чиновников, сочтя их тоже бесполезными. Но потом договорились…

– Договорились… до чего? – тяжело спросил Валерий.

Меркушин мотнул головой. Будто очнулся:

– Да это же так, трепотня в курилке! Я знаю не больше других… А разговор-то у нас не о том…

– А о чем… разговор-то?

– В училище ожидаются реформы. Расширяется специализация… Будет созданы элитные подразделения для операций особой сложности. Но там требуются ребята с крепкими нервами. Сообразительные и не страдающие излишней… впечатлительностью…

– Такие, кто поймет, что нет резона вытаскивать из огня детишек-инвалидов? Потому как они – «песок»?

Меркушин шевельнул бровями. Сказал опять:

– Слишком упрощенно судишь, дорогой…

Валерий вдруг отчетливо понял: надо жать на тормоза. Заставил себя посмеяться:

– Не злись. Я не красна девица и кое-что понимаю. Просто интересно было посмотреть, как ты лезешь в полемику…

Посмеялся и Меркушин. И они посидели в «Четвертой бочке», поговорили про июньский отпуск, про тренировочный лагерь в июле и августе, про девиц из Текстильного института. Выпили по две бутылки «Флибустьерского», закусили сушеным кальмаром…

Наутро Валерий должен был ехать домой, в Кольцовск. Думал он об этом с удовольствием. Поваляется на диване, полистает старые книжки, побродит по знакомым улицам. Этакое отдохновение души. На него уйдет неделя. А дальше можно будет махнуть на южное побережье. Ст о ит недешево, ну да разок-то можно себе позволить. Трехмесячной стипендии должно хватить, если не тратить на барахло…

Вечером Валерий пошел в училищный парк, что начинался за корпусом общежития. У корпуса парк был ухоженный, с прямолинейными дорожками, но дальше делался заросшим и диковатым. В самом глухом краю прятался небольшой пруд (в нем даже водились караси) с редкими кривыми скамейками по берегам. На незаметной, укрытой разросшимися ветлами скамейке Валерий и устроился. Думал, что посидит в одиночестве, побездельничает, позвонит по разным адресам: домой (завтра буду), Шурочке Глазыриной из Текстильного (не грусти до осени) и на вокзал (подтверждаю броню на завтрашний рейс).

Сумерки были светлые, но плотная листва завешивала скамейку сумраком. Пахло болотом, начинали пение лирически настроенные лягушки. Валерий лениво потянулся и вынул мобильник. В этот же миг колыхнулись листья. Кто-то сел на другом конце скамейки. Валерий напрягся. Неужели снова холера принесла Меркушина? Дурацкий дневной разговор сидел в памяти занозой. Нежданный гость мигнул электрической головкой карманной авторучки – на секунду высветил свое лицо. Сверкнули знакомые квадратные очки. Валерий напружинил мышцы, чтобы встать.

– Сидите, сидите, Зубрицкий, – глуховато сказал старший капитан-инструктор Глухов по прозвищу Грач (был он черен, носат, довольно молод и не слишком строг с курсантами; впрочем, предмет свой – «Логика поведения в экстремальных ситуациях» – читал отменно).

– Сидите, – повторил Грач. – И, если позволите, я посижу с вами.

– Буду рад, господин старший капи…

– Игорь Максимович.

– Буду рад, Игорь Максимович…

– Не знаю, будете ли… Так и читаю вопрос, который прыгает у вас в голове: «Какой леший притащил сюда этого Грача и чего ему от меня надо?»

– Ну… не в такой формулировке, однако…

– Дело не в формулировке… Для начала позвольте сделать вам крошечный подарок… – Грач бесшумно придвинулся, снова включил головку авторучки. – Вот, булавочка для галстука…

Валерий увидел в пальцах капитана иголку с жемчужным шариком. «Бред какой-то…» И почему-то заныло внутри ожидание неприятностей.

– Но, гос… Игорь Максимович, на мне нет галстука…

– А мы пока вот так… – Грач ловко воткнул булавку под лацкан курсантской курточки. – Не убирайте эту вещицу. И можно будет поговорить без помех.

– Это микрофон?

– Это… наоборот… Начнем без промедления. Скажите… Валерий… вы ведь беседовали сегодня с курсантом Меркушиным?

– Да… – И внутри заныло сильнее.

– И, насколько я знаю, высказали ряд суждений…

– Я не высказал ничего предосудительного. А если курсант Меркушин…

– Курсант Меркушин, посвященный в планы относительно элитных подразделений, совершил ошибку. Он посчитал вас человеком, готовым разделить его убеждения и намерения… не знаю, кстати, почему. Возможно, руководствовался какими-то личными симпатиями… Ну, и сказал, как теперь понимает, много лишнего…

– И кинулся стучать начальству! – вырвалось у Валерия. Он чувствовал: в его жизни что-то стремительно меняется. А две минуты назад было так хорошо!

– Ну, вы ребенок, Валерий, честное слово! – как-то совсем уж по-штатски подосадовал Игорь Максимович Глухов. – Зачем «стучать» при нынешних-то технологиях. Всегда можно узнать, кто что где говорит, кто чем дышит и даже… кто сколько раз пукнул ночью.

– Я не пукаю ночью, у меня хороший кишечник, – мрачно сообщил Валерий.

– Поздравляю вас. Но я о том, что на данной территории и вокруг оной любое слово всегда становится известным… кому надо…

– И этислова – тоже?.. – угрюмо сказал Валерий.

– Эти – нет. Я же подарил вам булавочку. Глушитель…

– Благодарю… – Это получилось печально и с тоскливым ожиданием: «А дальше-то что? Зачем этот разговор?»

– А дальше вот что… курсант Зубрицкий… – негромко и четко, как на лекции, сообщил старший капитан-инструктор. – Вам следует сейчас же пойти в общежитие, незаметно уложить чемодан, столь же незаметно отправиться на автостанцию и сесть на ночной автобус до столичного аэропорта. Я заказал для вас билет до Холмска. И еще один – на местный рейс до Заторского Посада. Оттуда вы любым удобным способом доберетесь до города Инска и сразу, невзирая на субботу, явитесь там в деканат факультета нестандартных технологий Инского института спасательных служб. Передадите пакет с документами, где говорится о вашем переводе на этот факультет… Не перебивайте… Инский институт считается филиалом нашего училища. Формально. По сути же это отдельное учебное заведение. Там у вас будет возможность получить ту специальность, которую хотели…

– Но… зачем это все? И перевод, и… вообще…

– Все еще не поняли? Для того, чтобы выуцелели. Боюсь… уверен даже, что здесь вам это не удастся.

«Держись, Перекос», – велел себе курсант Валерий Зубрицкий. И дерзко сказал:

– Понял. Но не все.

– Остальное поймете позже…

– И все же позвольте вопрос…

– Позволяю.

– Почему вы, господин старший капитан-инструктор, обеспокоились судьбой курсанта Зубрицкого?

– Вопрос логичный… Вам что-то говорит фамилия Иванов?

– М-м… Если перебирать всех Ивановых…

– Всех не надо. Я имею в виду Сережу Иванова, вашего школьного друга…

– Да… Он погиб год назад в Хаса-Тельпе. С караваном гуманитарной помощи…

– Я его старший брат…

– О Боже… – не сдержался Валерий. – А он… никогда не говорил про брата… А ваша фамилия…

– Мы сводные братья. Мама одна, отцы разные. Я жил с отцом… Но Сережку я любил всегда, будто мы рядом. Кстати, при встречах он часто вспоминал о вас… Ну, торопись, Валерий. Чем скорее уедешь, тем лучше для тебя. Кстати, мне совсем не просто было сделать документы в течении трех часов и в рамках всех правил…

Валерий толчком поднял себя со скамьи. И спохватился:

– А вы думаете, в этом… как его… в Инске меня не достанут?

– В Инскеэто будет гораздо труднее. Там ты поймешь… А теперь пора.

Валерию показалось, будто мир вертится с нарастающей скоростью. И все же он сказал опять: