Текст книги "Топот шахматных лошадок (сборник)"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Часть стекол на веранде задернули зеленым шелком, экран «домашнего кинотеатра» засветился…

Во французском я ни бум-бум, песен не понимал, но общее-то содержание известно всем. Постановка мне показалась так себе. Мелодии неплохие, но ни одной, которая врезалась бы в память. А взрослые актеры и вовсе не понравились – их персонажи были вовсе не такие, каких я с детства знал по книге… Но мальчишка оказался тот.

Некрасивый, но славный. Слегка нескладный, с рыжими торчащими прядками, с неисчезающей тревогой во взгляде и движениях… Нет, он вовсе не был похож на Вовку, но… все-таки чем-то похож. Может быть, острыми скулами и мгновенными проблесками тревожных глаз. И была в нем неуходящая печаль пришельца, случайно оказавшегося на Земле и обреченного на прощание.

А потом эта печаль появилась и у Летчика, который сперва показался мне излишне лощеным, этаким французским шансонье. Да, под конец он сделался настоящим автором Антуаном, и его тоска в минуту съела всю мою непрочную успокоенность, как кислотой. А в финале, когда на матерчатом небе возник звездный силуэт всем известного Маленького принца, я мысленно заскулили вцепился в подлокотники.

Кой черт дернул эту кочелаевскую дуру поставить именно такую кассету! Или… рука судьбы?

Я вышел за дверь и прислонился к косяку. Закурить бы сейчас! И не жиденькую дрянь с фильтром, а дерущую глотку «Приму». Но Лидия отучила меня от табака сразу после армии… Может, стрельнуть у гостей сигарету (и будь что будет!)?

Лидия возникла рядом.

– В тоске и тревоге не стой на пороге… Сейчас Эвелина Алексеевна и Дмитрий Дмитриевич поедут домой, им надо пораньше. И прихватят нас…

Да, все-таки хорошая у меня жена, при всех ее минусах…

Провожали нас толпой, с шумными сожалениями, что уезжаем так рано. Поддавший Филипп Иванович убеждал меня «беречь вашу очаровательную кудесницу Лидочку, а то, честное слово, отобью». Его супруга снисходительно улыбалась.

Обратно ехали в пожилой «Ниве», которую изрядно встряхивало. Меня стало укачивать. Пришлось «вылезти на минуту, подышать воздухом».

– Сколько раз говорила: не больше трех рюмок, – шипела рядом Лидия.

– При чем здесь рюмки…

В голове крутились и перепутывались вначале позабывшиеся, а теперь ожившие мелодии мюзикла. Особенно вспоминался теперь разговор Маленького принца и Лиса. Лидия сказала:

– Прими валидол…

– Да иди ты… впрочем, давай…

Посреди пути проснулся мой мобильник. Вовкин голосок был звонок и беззаботен (я сразу представил, как Вовка держит рядом с ухом ладонь-лодочку):

– Иван, я уже дома! Вы когда приедете? Лидия тут же перехватила трубку:

– Вольдемар! Достань из холодильника сосиски, разогрей! Мы будем через час!

Голос в трубке звучал отчетливо, я услышал:

– Ладно!.. Тетя Лидия, а можно я потом поставлю «Буратино»? Вторую серию…

– Ты фанатик. Ладно, поставь… Мне стало хорошо-хорошо…

Утром я еще спал, когда позвонил Семейкин.

– Иван Анатольевич, нам было бы полезно встретиться с вами и вашими коллегами. И желательно сегодня до обеда. Это реально?

Я заверил его, что реально. И начал названивать бывшему коллективу «Звонкого утра». К счастью, застал всех: и Лену, и Глеба, и Костю. Последний, правда, был с большого бодуна (да и я не без греха). Договорились встретиться в конторе у Семейкина в одиннадцать.

Лидия была уже на работе, Вовка на кухне мыл посуду – как добропорядочный племянник, выполняющий указ тетушки. Я сообщил насчет Семейкина. Вовка сказал:

– Ну, все как ожидалось… Я буду дома, не идти же мне туда с вами. Ты там не выключай мобильник и не блокируй кнопки, тогда я все буду слышать…

Разговор у Семейкина тянулся часа два. Илья Рудольфович был вежлив и дотошен. Листал бумаги, кивал, расспрашивал, внимательно слушал нашего «продюсера» Костю Травкина (который уже пришел в себя, только слегка заикался). И остальных слушал. Он, лысый, с кудряшками на висках, был похож на столяра Джузеппе из фильма про Буратино.

Мы, четверо, были спокойны. Страсти уже перегорели, иск Махневский сократил на треть, то есть мы оставались при своем имуществе, которое собрались было продавать. Жаль, конечно, редакционный дом, компьютеры и прочее хозяйство, но… ладно, переживем.

Мы понимали, что друг с другом нам уже не работать. Друзьями мы не были, нас удерживала общая идея (которая оказалась хлипкой). Когда-то я читал забавную и грустную книжку Стейнбека «Квартал Тортилья-Флэт». Там несколько американских бомжей подружились, когда у одного появился доставшийся по наследству дом. Но дом сгорел, и они пошли по сторонам, не оглянувшись друг на друга… так и мы. «Такова се ля ви» – эту затертую шуточку любит пошляк Махневский…

Семейкин ничего не обещал, кроме того, что позвонит, как только «прояснится ситуация».

Когда я вернулся, Вовка, лежа на животе, читал «Понедельник начинается в субботу», эту книжку я узнал издалека, по картинке на странице. Вовка похохатывал и колотил друг о дружку ногами. Оглянулся.

– Я все ваше заседание слышал. Не волнуйся, дела идут как надо.

– Я и не волнуюсь…

«Интересно, где он гулял вчера весь день?»

Вовка отозвался сразу:

– Где надо, там и гулял… – Но это не дерзко, а дурашливо. Отбросил книжку, перевернулся на спину, добавил: – Все было для пользы… Иван, звонила тетя Лидия, сказала, что обедать не придет, велела разогреть пюре и тефтели. А потом идти на рынок, принести два вилка капусты и сумку картошки…

Мир снова окрасился в привычные тона.

Мы сделали все как велела Лидия. Когда притащили рыночный груз, Вовка попросился к компьютеру. Нет, не ради наших разборок, а поиграть. Включил для начала «Пиратские лабиринты». Посмеялся, пощелкал, перешел на «Сотворение звезд». Со «Звездами» колдовал долго. Я взял «Понедельник», лег, стал перечитывать. Изредка поглядывал на Вовкину спину и на дисплей.

Вовка сказал не оглядываясь:

– Про создание Вселенной множество разных сведений. Я слышал одну такую… теорию. Там… Сперва Великий Строитель создал ровное темное пространство. И вдруг в этом пространстве зашевелилась одна его часть и превратилась в злое существо. Чтобы разрушать то, что будет строиться дальше. Великий строитель пустил в это существо стрелу, и на остром наконечнике стрелы зажглась искра. И вот эта искра сделалась нашим миром…

«А поскольку в искре горела идея уничтожения, то в мире до сих пор достаточно боли и зла…» – подумалось мне. Но подумалось мельком. А главное – о другом, о том, что Вовка опять заговорил про свое «Там». И чтобы увести его от этого, я похвалил:

– Ты здорово управляешься с игрушками… Он крутнулся ко мне.

– Сам не знаю почему. У меня компьютера никогда раньше не было, я только в школе маленько пробовал… А здесь, наверно, это… ин… тун…

– Интуиция?

– Нуда!.. Ваня, а давай завтра снова погуляем! А?

– Давай! – сразу сказал я. – Конечно!

– И давай… знаешь что? Сходим в Косой переулок… где мой старый дом…

Часть вторая
КАРУЗА-ЛАПЕРУЗА

1

Косой переулок лежал на западной окраине, вблизи заросшего лога с речкой Песчанкой. Раньше я в тех старых кварталах бывал всего раза два, да и то мимоходом, а в Косой переулок вообще не заглядывал никогда. Что мне там было делать-то?..

День стоял очень теплый, но без солнца, изредка с серого неба даже побрызгивало.

Мы добрались почти до места на попутной «копейке» пенсионера-садовода. Оказалось, что переулок не косой, а просто короткий. Заборы да лопухи, а строений раз-два да обчелся. Именно так. Раз – это ветхий сарай, выходивший бревенчатой стенкой в переулок, а два – Вовкин дом. И то он прятался за щелястым забором – над кривыми досками видна была лишь поржавевшая крыша и крохотный мезонин, похожий на рубку старинного парохода.

Чуть в стороне забор был прорезан ветхими воротами с накладным деревянным узором. Рядом – калитка с кованой скобой и облезлой известковой надписью: «Косой пер., №1». Калитка заросла понизу дикой ромашкой и осотом. Вовка раздвинул ногами стебли и взялся за скобу. Калитка завыла, как Баба Яга, которой наступили на здоровую ногу.

– Не бойся, Иван, там никого нет… – Вовка надавил на калитку плечом и шагнул во двор. Я за ним.

Двор зарос низкими густыми кленами. За ними пряталось крыльцо с двумя ступенями. На двери (тоже с облупленным деревянным узором) висел могучий замок, явно девятнадцатого века. Вовка покачал его, оглянулся.

– Старый, бабушкиной бабушки. Смотри, даже не заменили его, знают, что нечего воровать… Я в тот раз не заходил внутрь, а сейчас… Давай, а?

– Как? Замок, что ли, сбивать? Не нравилось мне это дело.

– Да не-е… – Вовка упал на четвереньки, далеко, по самый локоть, затолкал под крыльцо руку. Выволок на свет ключ – размером, наверно, не меньше, чем у Буратино, только не золотой, а ржаво-железный. – Во, запасной. Он всегда там был…

Замок под напором ключа завизжал, как прижатая в ловушке крыса. Вовка снял его, потянул дверь, она открылась с недовольным чавканьем.

– Вовка, а если придут новые хозяева?

– Ну с какой стати они придут именно сегодня?! – отозвался он с неожиданно звонкой обидой. – С зимы их тут не было, и вдруг как по заказу, да?

– Так всегда бывает в историях с приключениями, – неловко отшутился я. И понял, что дальше спорить не следует. Ясно, что Вовке очень хотелось побывать в доме. Ведь из-за этого он и согласился на «земную командировку». Ну да, из-за меня тоже, но это «по долгу службы». (Кто я ему, в конце концов? Незнакомый дядька с дурацкими взрослыми проблемами…) А сюда он – по зову души. Но тогда я-то ему здесь зачем?

Мы оказались в сенях, здесь было полутемно. Пахло грибком и прелой рогожей. Вовка с лязгом уронил на половицы замок с ключом, прикрыл за нами дверь. Стало совсем темно. Вовка уверенно шагнул вперед, потянул еще одну дверь.

– Входи… – Он щелкнул у косяка выключателем, но электричество не работало.

Вовка сдернул и сунул в карман бейсболку. Окна снаружи были забиты досками, однако оставались большие щели, в воздухе висел серый полусвет.

Видимо, здесь была кухня. Светилась облезлой побелкой русская печь, косо торчал в углу стол с покосившимся круглым самоваром. Высоко в углу мерцала медным окладом иконка с неразличимым ликом. Вовка постоял, подняв лицо, и быстрым движением, как в субботу на кладбище, перекрестился на иконку. Потом погладил самовар и шагнул еще к одной двери.

За дверью оказалась комната с круглым столом и смутно отражающим полутьму зеркалом-трюмо. В простенке висела большая картина под стеклом – не разобрать, что на ней. Чуть бликовала изразцами плоская печка. Несколько опрокинутых стульев лежало у стен. Вовка поставил их. Сел на один, приподнял колени, покачал ногами.

– Видимо, дом продали со всем имуществом… – сказал я, чтобы не молчать в печальных сумерках.

– Видимо… – вздохнул Вовка. Поднялся, шагнул еще к одной двери. – А там жила бабушка… а потом тетя Света. – И не вошел, встал на пороге.

Я через его голову различил за дверью старинную кровать с тускло блестящими шариками на спинках. Вовка резко качнулся назад, сделал несколько шагов спиной вперед. Оказался у дверцы, оклеенной обоями, как и стены (я ее сразу и не различил).

– А вот здесь жил я! – сообщил он повеселевшим голосом. И нырнул в проем. – Входи!

Здесь было гораздо светлее – на широком окне всего одна доска.

– Остальные доски ты, наверно, отодрал в прошлый раз, – догадался я.

– Ага! Чтобы заглянуть. Я не удержался, спросил:

– Вов, а почему ты в тот раз не пошел внутрь?

– Думаешь, забоялся один? Вовсе нет! Просто… ну, печально было одному. С тобой лучше…

«Значит, все же я не совсем чужой дядька…»

– Да, я понимаю, что печально было…

«Да и теперь, наверно, невесело…»

Но сам я печали уже не чувствовал. Чувствовал нечто другое… Меня постепенно окутывало то, что называется современным словом «аура». Аура старинного дома. В ней неслышно и незримо сохранялась жизнь многих людей, которые обитали здесь в прошлом, а возможно, и в позапрошлом веке. Жизнь была, наверно, нелегкая, но добрая. Та, что дает человеку ощущение родной крыши, прочности и уюта. И понятно, почему мальчик Вовка Тарасов привязался к этому дому своей одинокой душой…

Была аура и в комнате Вовки – своя, мальчишечья. Сплетенная из радости летних каникул, футбольных побед на соседнем пустыре, предчувствия интересных фильмов, которые можно посмотреть после ужина, и книжки о космических пришельцах, взятой у приятеля «только на два денька». А еще – из ощущения громадных тайн и манящей загадочности мира, которая то и дела касается мальчишечьей души: «Почему на свете всё именно так! Вселенная – как она появилась? Что такое Время и Бесконечность?..» Это все я помнил по собственному детству: и ежедневные заботы ребячьего быта, и томящее любопытство перед загадками необъятного мироздания… Вовка теперь гораздо ближе к этим загадкам, чем все живущие на Земле. Но не слишком ли рано? И так ли уж близко? Какой-то первый слой, а их, скорее всего, великое число…

Эх, Вовка-Вовка, отчего тебе так не повезло?.. И почему не везет миллионам ребят, которые не успели познать многих радостей земной жизни?.. Столько причин… Камень на дороге, неизлечимая болезнь, гексоген в подвале дома, озверелые типы в масках, безжалостная глубина омута, нестерпимая обида от взрослых… А в общем-то все одно: какой-то сбой на спирали развития нашей матушки-планеты. Ошибка, недосмотр? Издержки развития идеи? Не слишком ли дорогой ценой? Или… ничего страшного? Не успел здесь – успеет в других слоях? Пойдет, пойдет по цветущему полю и достигнет наконец места, где незамутненная радость и долгожданные встречи… Наверно, в этом есть утешение. Но как быть с тоской по старому дому твоего земного детства?

Или такая тоска не у каждого, не у многих? Каждому свое? Но если даже только у него, у Вовки, то все равно в этом – несправедливость. Нарушение каких-то законов…

На блеклых обоях косо висели карта полушарий, плакат с российским учебным фрегатом «Паллада» и большой календарь за прошлый год. На нем – россыпь луговых цветов и множество пестрых бабочек. Мебели почти не было, только два стула у окна и узкая, похожая на больничную тумбочка, а на ней незаконченная пластмассовая модель из набора-конструктора – старинный кораблик. Закончить эту мелкую кропотливую работу почти никогда не хватает терпения, знаю по себе, сам когда-то клеил такие…

Слева от окна, у стены, виднелся на обшарпанных половицах прямоугольный след с хорошо сохранившейся краской. Вовка встал над ним.

– Жалко, что диван убрали. У меня под ним целый склад был: машинки всякие, солдатики, фломастеры… Все, наверно, выкинули… – Он постоял, качнулся над диванным следом вперед, уперся ладонями в стену. Там висела фотография в рамке: молодые мужчина и женщина, а между ними малыш лет четырех. Я сразу понял – Вовка и его родители…

– Хочешь взять на память? – осторожно спросил я. Не оборачиваясь, он помотал головой:

– Здесь все уже продано. Значит, не мое…

– Да это же пустяк! Все равно эта карточка никому не нужна!

– Дело не в том, нужна или нет. Просто нельзя, – сказал Вовка тихо и строго. И вдруг оттолкнулся от стены, оглянулся живо и весело. – А есть, наверно, и то, что не продано! Ведь нельзя купить то, про что не знаешь, да?

Я быстро сказал «да», хотя ничего не понял. А он потянул меня за рубашку:

– Пойдем покажу!

Мы снова оказались в темных сенях, Вовка сунулся куда-то в угол:

– Здесь лесенка, давай за мной, – и полез к потолку.

Я нащупал ступеньки. Вовка надо мной толкнул невидимый люк, сразу все стало виднее. Вовка умело скользнул в светлый квадрат, свесил ко мне голову. Снова позвал:

– Лезь давай, ступеньки крепкие.

Я полез. Без опасений. Со знакомым ощущением близких таинственных событий – интересных и неопасных. Потому что дом все больше казался мне похожим на другой, в Тальске. Там жила моя одноклассница Инка Веретенникова…

Наверху я сразу понял: мы в мезонинчике, который снаружи напоминал пароходную рубку. Да и внутри было что-то корабельное. Посреди тесного помещения стояла толстая балка – словно потолок рубки протыкала и уходила вверх мачта (в основании квадратная, а дальше, наверно, круглая, по всем правилам). К дощатой стенке прибит был плакат с парусником – такой же, как внизу.

Три другие стенки были с квадратными выбитыми окнами, и самое широкое смотрело в сторону заросшего лога и раскинувшихся за ним огородов. А если присесть, тобудут видны только облака, и можно представить, что они – над речными просторами. Я присел – на край лавки, что своей серединой примыкала к нижней части балки. Облака двигались быстро, хотя внизу ветра не ощущалось. Они были клочковатые, серые, лишь изредка в них мелькали желтые проблески, очень слабые…

Вовка опустил крышку люка и сел рядом со мной. Прислонился к балке. Выдохнул:

– Ну вот… Будто все как раньше…

Он потерся о балку спиной, потом еще раз, изо всех сил. Мне показалось даже, что балка шевельнулась.

Чтобы не дать Вовке слишком погрузиться в печаль, я позволил шутку:

– Ты чего как чесоточный верблюд? Смотри, развалишь строение.

Он с готовностью засмеялся.

– У моего организма такая привычка. Всегда спина чешется, если волнуюсь. Или что-нибудь придумываю… – А что ты сейчас придумал?

– Да не сейчас… Просто вспомнил. Одно свое хобби… Я не любил это дурацкое слово, но сейчас быстро спросил:

– Какое хобби, Вовка?

– Наверно, самое главное. Про него никто не знал, даже бабушка и тетя Света…

Я выжидательно молчал.

Вовка снова потерся спиной о неструганое дерево и, глядя в дали за окном, выговорил – будто про что-то очень-очень тайное:

– Иван, я собирал бабочек…

Наверно, он почуял, что я слегка поморщился (внутри себя, конечно). Мне всегда было жаль ярких тропических бабочек, что продаются в сувенирных киосках, – мертвых, приколотых к бумаге, в рамках под стеклом.

– Да нет же, я их не морил и не прикалывал! Даже не ловил! Я их просто разглядывал, а потом рисовал в альбоме!.. Подожди…

Он сорвался с лавки, прыгнул к боковой стенке и там сунул пальцы в щель под окном. Потянул узкую доску. Она легко отошла. Вовка опустил за доску руку, смущенно оглянулся на меня.

– Здесь мое тайное хранилище… – И вытянул на свет простенький школьный альбом для рисования. Зачем-то дунул на него, потер серую обложку о футболку. Мне показалось, что он хочет прижать альбом к щеке, но не решается.

Вовка опять сел рядом, откинул тонкую корочку.

В глазах зарябило от разноцветья нарисованных фломастерами крылышек…

На первом листе были знакомые бабочки: крапивницы, белые и желтые капустницы, «павлиний глаз», редкая, но тоже известная мне «мертвая голова», махаоны, которых я видал в детстве на лугах. И еще всякие мотыльки, которых я видел не раз, хотя названий, конечно, не знал…

А на другом листе было уже… Ну, прямо сказка была! Похоже, что бабочки каких-то заморских стран. Крупные, удивительных расцветок и форм.

– Вовка, ты где видел таких?

– В разных журналах, в энциклопедиях… А иногда и у нас попадаются… А вот еще, дальше…

Дальше было совсем чудо. Такие великаны, что на странице помещалось не больше двух. Вроде тех, что продаются в киосках, только не мертвые, а явно живые. Вот-вот шевельнут крыльями. Ну, может, я это просто придумал, но Вовке сказал сразу:

– Как живые… Он часто закивал:

– Ну да! Их же не прокалывали! – И открыл еще одну страницу. Там опять была радужная сказка. – Вовка, ты настоящий художник!

– Да что ты! – Он даже ногами взбрыкнул. – Я рисовать ни капельки не умею! Даже человечка с руками-палочками и то еле-еле… Я только бабочек…

– Все равно художник… А почему ты не подписал под ними названия? Было бы еще интереснее.

– Я сперва подписывал. Тонким карандашиком. Те, которые знал… Некоторые даже по-латински… то есть по-латыни… А потом стер.

– Почему?

– Да так… не знаю… Почерк у меня корявый, а они красивые. Показалось, что им обидно будет… А еще потому, что… ты не смейся только…

– Вовка, да ты что!

– По правде-то здесь не все бабочки настоящие. Некоторых я просто придумал… Сидел и придумывал, когда хотелось…

– Ну и что? Можно и к придуманным сочинить названия!

Вовка нагнулся и нерешительно глянул мне в лицо:

– Но это ведь было бы, наверно, вранье?

– Какое же вранье, Вовка?! Это же творчество! Раз ты придумал и нарисовал, значит, это есть уже на самом деле! Настоящее!

– Да? – Он все еще смотрел на меня, наклонившись вперед и вывернув шею. Недоверчиво и требовательно. И наконец улыбнулся: – Ладно, я попробую… – Захлопнул альбом и стал заталкивать его под футболку. Вождь-ирокез на его груди сердито морщился.

– Подожди! Посмотрим еще!

– А больше ничего нет, чистые листы… Зато есть другое, тоже непроданное. Сейчас покажу.

Опять он скакнул к «тайному хранилищу» и принес обшарпанный туристский монокуляр. Вроде половинки полевого бинокля.

– Я через него отсюда на окрестности смотрел. Как на моря-океаны… Хочешь поглядеть?

Я хотел. Но когда глянул в окуляр, оказалось, что в поле зрения коричневый сумрак и смутные тени.

– Темно почему-то…

– Ой, я забыл, там светофильтр!

– Плотный какой, – сказал я, сколупывая с объектива черное стеклышко в металлическом кольце.

– Потому что я через него затмение наблюдал. И просто так солнце…

Я помигал, помолчал, тряханул в мозгах календарные числа.

– О елки-палки… – Ладонью со светофильтром я огрел себя по лбу. – Опять вылетело из башки!

– Что? – испугался Вовка.

– Столько лет помнил про этот день, ждал его, а тут…

– Ваня, какой день? – осторожно сказал Вовка.

– Сегодня восьмое июня, вторник. В этот день Венера пересекает Солнце. Появляется на солнечном диске в виде черной горошины и тихо-тихо ползет к другому краю… Последний раз люди видели такое больше ста двадцати лет назад. А еще раньше это наблюдал Ломоносов, он тогда открыл на Венере атмосферу…

– Ой, я про это видел! В кино про Ломоносова, в многосерийном! – шумно обрадовался Вовка. – И сегодня, значит, опять?

– Опять… Хотя все равно не увидим. Вон какие тучи. Досада…

– А когда это должно начаться? – деловито спросил Вовка.

– Да началось уже… – Я глянул на часы. – В одиннадцать часов по нашему времени. И протянется до пяти вечера… – За такое время, может, развеет небо! Смотри, у нас и подзорная трубка, и фильтр, будто нарочно! Давай посидим, подождем, а?

– Ну, посидим… – Я понимал, что в эти дни надо во всем слушаться Вовку.

– Ты ведь никуда не торопишься?

– Куда мне торопиться… если не торопишься ты.

– Ну и правильно… Ты не бойся, те делаи без нас крутятся как надо.

«Пусть крутятся», – подумал я. И вдруг понял, что здесь мне хорошо. Сидел бы так и сидел, глядя на пасмурный горизонт. Будто мне одиннадцать лет и я на старом чердаке жду своих друзей-приятелей… Лишь одна досада продолжала глодать меня:

– Как я мог забыть про этот день! Ведь совсем недавно читал напоминание в новостях! – Ощущение виноватости было таким, словно я в давние годы, еще до армии, юный и робкий, назначил свидание Лидии и это напрочь вылетело из головы.

– Немудрено, что забыл, – по-взрослому рассудил Вовка. – Столько забот прикатило… Да еще я свалился на твою голову.

– Это же чудесно, что ты свалился!

Он засопел, придвинулся вплотную. Обыкновенный пацан Вовка Тарасов двенадцати лет. Будто приятель из тыща девятьсот восемьдесят седьмого года. Я ладонью накрыл его щуплое, очень теплое плечо. Он повозился и шепотом спросил:

– Вань, а почему ты много лет ждал этого дня? Что-то было загадано, да?

«Что-то было загадано. И у меня и у других… Или не было ничего, просто придумалось? »

– Ваня, расскажи, а?

– Тебе что, правда интересно? Он дернул плечом.

– А неужели же нет!

2

Ну что ж, подумал я, расскажу. Вовка же рассказал мне о своих бабочках. Значит, и я могу поделиться с ним частичкой своей тайной жизни. Такой, о которой не знает даже Лидия… Тем более что делать все равно нечего. Неизвестно, сколько ждать солнца…

– Я был тогда такой, как ты. Ну, сперва чуть помладше… Мы жили тогда в Тальске. Небольшой городок, большинство улиц старые и деревянные, вроде как здесь, вокруг Косого переулка. Правда, наша квартира была в блочной хрущевке, похожей на ту, где живет наш знакомый Аркаша… Жили втроем: я, мама и маленькая сестренка Лёлька. Отец умер, когда мне было девять лет, от какой-то неожиданной и скоротечной лейкемии. Непонятно, где он ее подхватил. Он преподавал биологию в местном пединституте, ни к какой физике, ни к каким излучениям отношения не имел…

– Мама и сестра и сейчас там живут? – тихо спросил Вовка.

– Да… В прежней двухкомнатной квартире, вроде моей нынешней, только поменьше. Сестра кончает пединститут. Боюсь, что замуж собирается… Наша пятиэтажка торчала в деревянном квартале, как большой пароход в тесной бухте среди мелких барж и баркасов. Мои приятели все жили в одноэтажных домах. Правда, среди тех домов встречались большие… Был такой дом и у моей одноклассницы Инки Веретенниковой. С обширным чердаком. И там оборудовали мы свое тайное помещение – то ли штаб, то ли кают-компанию. Собирались, устраивали чаепития, обсуждали всякие дела, сочиняли всякие истории… Ну, как водится…

Вовка кивнул.

Я продолжал:

– Потом, в армии, мне часто вспоминались эти времена. Там порой сильно тоскуешь по дому, по детству, даже если служба не слишком тяжелая. А может, как раз поэтому. Говорят, если выматываешься каждый день, тосковать некогда…

– Вань, а ты кем служил?

– Оператором в войсках спецсвязи…

– А что делал?

– Понимаешь, Вовка… об этом я не могу говорить. Даже тебе…

– Почему? – Он не обиделся, но, кажется, удивился.

– Мы там все подписку давали. Тут дело не в страхе наказания, а вроде бы как честное слово…

– Ну и ладно, – покладисто отозвался Вовка. – Ты лучше рассказывай про ваш чердак.

– Вот теперь я не знаю, как рассказывать… Как было на самом деле или как придумалось там, в армии…

– Придумалось?!

– Да… Когда мне стало это вспоминаться все чаще, и в свободное время, и даже на дежурствах, я решил, что все это надо записать. Чтобы и развлечение какое-то было, и вроде как… ну, такое облегчение для души в той монотонной жизни. Возвращение в прежний мир, где дом, где друзья… Но когда я начал писать, то вдруг почувствовал, что выходит не так, как было на самом деле. Будто кто-то за меня начал водить рукой. И дела наши получались не совсем такими, как были, и сам я… в общем, гораздо лучше, чем был. Смелее, честнее. Такой, каким в детстве мне всегда хотелось быть, но не получалось… В общем, я увидел, что описываю не то детство, какое случилось у меня по правде, а то, какое я хотел бы прожить, если бы оно повторилось… Хотя про многое писал, конечно, как оно было в жизни. И друзей описывал похоже. Только и напридумывал вокруг нашей чердачной компании немало… Сперва пытался исправлять, а потом решил: не буду. В конце концов, не всели равно? Лишь бы после интересно было перечитывать…

Вовка повертелся у меня под боком – теплый и ребристый.

– Вань, получилось, что ты начал повесть или роман сочинять, да?

– Да какой там роман! Просто… записки о детстве в рамках безудержной фантазии…

– Ну уж безудержной. Сам же сказал, что многое по правде…

– Да. А многое, как говорится, «из головы»… Дошло до того, что я даже все действие перенес в будущее. То есть тогда, в девяносто девятом, оно было будущим, а сейчас как раз вот эти дни, наши…

– А зачем ты так?

– Да вот, из-за этой самой Венеры… Прочитал тогда в каком-то случайном журнале, что в две тыщи четвертом году случится ее прохождение по диску Солнца. И подумалось: пусть герои этой истории будут наблюдать такое дело, сидя рядышком, плечом к плечу, и загадают при этом какое-то желание.

– Какое… желание? – Я ощутил, что Вовка слегка напрягся.

– У каждого свое… После второго класса попал я в летний лагерь, тогда еще пионерский, и там была очень хорошая вожатая, Марьяна, толстая такая и в очках. Всегда утешала тех, кто заскучал по дому или шишку набил… И всякие истории рассказывала. И вот однажды после ужина, перед отбоем, зашел в палате разговор о звездах, галактиках, планетах и метеорах. И Марьяна поведала нам, что есть такая легенда. Мол, если при редком астрономическом явлении загадать желание, очень возможно, что оно сбудется. Чем необычнее в небе явление, тем больше шансов на хороший результат… Можно загадывать при звездопаде, но звезды, то есть метеориты, пролетают мгновенно, не успеешь толком придумать, да и редкого тут ничего нет. Можно, если появляется комета – чем ярче, тем лучше. Кометы прилетают не каждый год, зато гарантий на удачу гораздо больше. Можно при солнечном и лунном затмении, но здесь есть доля риска: не получилось бы чего-нибудь плохого – и для себя, и для других.

– Почему? – шепнул Вовка.

– Потому что затмение. Исчезновение света. С тьмой шутки опасны…

– А когда Венера на Солнце, это не опасно? – очень серьезно спросил Вовка.

– Да с какой стати! Она же заслоняет лишь крошечный участок диска, это ничуть не уменьшает света. Кто не знает, даже и не заметит…

– А многие знают, что Венера… сегодня пройдет?..

– В газетах писали и в Интернете. Но, по-моему, большинству людей это до лампочки. Какие там небесные явления, когда масса земных забот. А легенду про желания, наверно, мало кто слышал… Думаю, что сегодня суетятся лишь ученые да астрономы-любители… И ругают на все корки облачную погоду.

– Иван! А если солнце появится, загадаем желания?

– Конечно, – сказал я, а под сердцем почему-то кольнуло. Но… тут же и отпустило. – Только желания должны быть не очень большие. Как говорится, не глобальные. Никакую войну таким способом не остановишь, земную орбиту не изменишь. А вот что-нибудь для себя, для родных или друзей… И, кстати, загадывать надо молча, никому про свое желание не говорить. Так нам объясняла Марьяна…

– Ясно… – почему-то с глубоким и медленным вздохом отозвался Вовка. – Ваня, ну ты рассказывай дальше. Загадали вы там, в той истории, свои желания?.. Или лучше давай все по порядку!

– Если по порядку, то так… Главного героя (который немного я, но в основном не я) звали Брис. Я придумал, что это прозвище от имени Борис. Так его прозвал сосед, отставной капитан первого ранга. Говорил, что похоже на морское слово «бриз». У нас и по правде был такой сосед, хороший мой знакомый, только меня он звал не Брисом, а Диванчиком, потому что я любил сидеть у него в комнате с приключенческими книжками, прятался, чтобы мама не погнала в магазин или учить уроки… Ну а в том моем сочинении – Брис… Я теперь буду рассказывать только так, как в тех записках, чтобы не путаться…

– Ага, давай…

– Сперва про Инку. В первом и втором классе Брис и она дрались (Брис даже ревел от нее), а потом подружились. Ну, бывает так и на самом деле… Затем, после пятого класса, появился у них еще один хороший приятель. Это получилось таким образом… Инка и Брис шли мимо рынка, а там у забора старики и бабки торговали всяким барахлом: поношенными башмаками, электропробками, железной мелочью, старыми книгами…