Текст книги "Топот шахматных лошадок (сборник)"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Новые встречи

На следующее утро после встречи с Вашеком Белка проснулась рано. Лежала и думала о Вашеке… Да нет же, не так, как обычно девочки думают о мальчишках: ах, какой он, мол, привлекательный, как он будет ко мне относиться, если подружимся, и нет ли уже у него знакомых девчонок, и что он, интересно, думает про меня… Ну, честное же слово, не так! Вашек был частью всего, что случилось вчера, когда с неслышным звоном туда-сюда прогнулось несколько раз окружающее пространство. Он был неотрывен от загадочных кварталов, от своего названного брата Сёги с его тяжкой судьбой, от солнечных часов посреди Треугольной площади, от самолетиков со стрекозиными крыльями (один такой самолетик сейчас висел на нитке над Белкиной кроватью)…

Ну, а если уж совсем-совсем по правде, то все-таки думалось и просто о Вашеке. О том, что он добрый и симпатичный. Вроде бы на первый взгляд ничего особенного, а… ну, в общем, ясно…

Белка томилась в ожидании часа, когда можно позвонить Вашеку. В девять, наверно, еще рано. Может, он спит допоздна. Или просто подумает с недовольством: во какая нетерпеливая. Может, у него других дел полно, а про Белку он и не помнит…

Но в половине десятого, наверно, уже можно… А чтобы время не ползло, а двигалось нормально, Белка пропылесосила комнату и вычистила на кухне сковородки, чем немало удивила маму:

– С тобой все в порядке?

– Нет, ну это надо же! – картинно вознегодовала Белка. – Стоит сделать что-нибудь полезное, как тут же подозревают в шизофрении!

Вашеку она позвонила в девять двадцать пять. Он откликнулся сразу – хорошо так, обрадованно:

– Белка? Привет! Как дела?

– Я нашла конёчка. Лошадку то есть. Могу принести…

– Давай! А когда?

– Когда хочешь! Хоть сейчас… – и примолкла испуганно (а в общем-то ведь не трусиха).

– Давай! – опять обрадовался Вашек. – Через полчаса у солнечных часов! Идет!

– Идет! – отозвалась она уже без робости. И решилась на вопрос:

– А Сёга… он как?

– А чего ему! – откликнулся Вашек (явно с расчетом на Сёгу). – Вон болтается опять на кольцах, как сушеная вобла на солнышке. И язык показывает… Мы вместе придем!

Белка чуть не опоздала к часам. Потому что слегка заплутала. Казалось бы, где там можно заблудиться? Прошла в открытые ворота надвратной башни и топай прямо до часов, которые видны издалека. Однако выяснилось, что не видны! На пути оказался дощатый забор, который тянулся наискосок и как бы отжимал Белку (и других прохожих) к правой стороне площади – к небольшим домам с магазинчиками и мастерскими. Забор выглядел необыкновенно. Его высокие доски были покрыты белой краской, а снизу к ним оказались приколочены в особом порядке черные узкие досочки – ростом Белке до пояса. И получилась почти бесконечная клавиатура этакого великанского фортепьяно… Ну и ну! Внутри у Белки даже зазвучало что-то из классики – не то Рахманинов, не то Шопен. И опять – дзын-нь! – дало знать о себе пространство.

Ну ладно, забор забором, а справа тоже многое было незнакомо. Во-первых, почудилось Белке, что среди торговых лавок, ателье и парикмахерских много не тех, что были вчера. Во-вторых, за невысокими крышами, изгородями и покрытыми пухом тополями (которых вчера Белка тоже не заметила) подымался каменный дом со стрельчатыми окнами и старинного вида фронтонами. Белка узнала здание музея. Неясно только было, почему он там. Казалось бы, должен он стоять дальше и правее…

И вот что совсем уже было непонятно – это горящие на солнце кресты и маковки небольшой церкви. Откуда она взялась? Белка была уверена, что, кроме большого, всем известного собора, храмов поблизости нет. Может быть, эту церковь построили или восстановили совсем недавно? А раньше, когда не было крестов и колокольни, ее просто не видели с городских улиц?

Белка озадаченно помотала головой (отчего перекосились очки) и пошла вдоль гигантской клавиатуры. (А! Это не Шопен! Это вторая часть бетховенской сонаты номер восемь!.. Спокойный и ласковый мотив…) Наконец «музыкальный» забор кончился и все сделалось знакомым – красные институтские корпуса, водонапорная башня вдали, косой «плавник» солнечных часов… И наконец она увидела братьев!

Сперва – Сёгу. Он издалека был похож на стартовый флажок, верхняя часть древка у которого украшена белым волосатым шариком. И почти сразу из-за часов появился Вашек. Заулыбался, пошел навстречу. А Сёга за ним, в двух шагах. Смотрел он прямо перед собой, руки держал за спиной, длинные ломкие ноги ставил твердо – ну, сама независимость.

Белка с двух шагов протянула на ладони лошадку:

– Вот… вчера отыскала… – Шахматный конь был крупный, поблескивал коричневато-желтым деревом – сразу видно: каким-то непростым, нездешним (может, пальмовым?). Головка была вырезана очень тщательно: тонкие прядки гривы и челки, живые глазки… Даже крохотные зубы можно было различить между приоткрытых губ.

Независимость и важность вмиг слетели с Сёги, он подскочил:

– Это мне?

– А кому же… – усмехнулась Белка.

– Насовсем?

Она сделала вид, что чуть-чуть обиделась:

– Ну, неужели подразню и отберу?

– Спа-асибо… – Сёга бережно, как птенца, взял шахматную лошадку в ладони. Зачем-то подышал на нее. Поднял на Белку серые, с голубыми проблесками глаза. Она почему-то смутилась.

– Это с той самой клетки, с «Же-один», ты не сомневайся.

– Я вижу… Спа-асибо…

Белка заметила это растянутое «а» в слове «спасибо» – как в «та-а» у Вашека. Вашек же решил не упускать воспитательный момент:

– А кто вчера говорил всякие вредности? «Тили-тили»…

Сёга сморщил остренький нос. Шумно втянул им воздух. В этом звуке была осознанная виноватость, просьба о прощении и обещание никаких «вредностей» с этой поры не говорить. И… да нет, больше, кажется, ничего не было.

Белка ощутила желание ласково растрепать его белые волосы (странно, вроде никогда она не была сентиментальной). Это желание она молниеносно и сурово подавила и покосилась на Вашека: не учуял ли он такого? Вашек сказал:

– А нога-то как? Не болит?

– Что?.. Ой, да я и думать забыла!

Сёга между тем уселся на приподнятую площадку часов. Поставил каблуки желтых полуботинок на каменный край, подтянул к подбородку колени, на правом утвердил Викину лошадку, а на левом – еще одну, поменьше, он достал ее из кармашка. Видимо, устраивал знакомство. Потом он ткнул их мордашками в еще одну лошадку – ту, что была вышита белыми и желтыми нитками на футболке. Видимо, это был какой-то ритуал.

Вашек и Белка тоже сели (а что еще было делать?). Сёга оказался слева от Белки, Вашек справа.

Было тепло и ясно, как накануне. Пролетали пушинки, в высоко-высоко стояли белые, как вата, облака – они не закрывали солнца и обещали долгую хорошую погоду. Припекало, но не сильно… Поодаль проходили с рынка тетушки, бегали со змеем ребята, несколько девочек прыгали через веревку. Но все это не нарушало обступившую солнечные часы тишину.

– Я чуть не опоздала, – сказала Белка. – Заблудилась. Почему-то сегодня здесь не так, как вчера. Забор какой-то, и многие дома, кажется, другие…

– Та-а… Здесь бывает такое, – беспечно отозвался Вашек. (Не чересчур ли беспечно?) – Ты, если станешь тут часто бывать, привыкнешь…

– Значит, это по правде? А то я думала, глюки у меня…

– Не-а, не глюки… Тут дело вот в чем…

Белка не успела узнать, «в чем тут дело». За спиной послышалось что-то вроде хлопанья крыльев. На другом краю площадки оказался вчерашний знакомый, Владик Пташкин в немыслимо растрепанной шапке. Он стоял на согнутых ногах-лапках, прижимал локти и перепуганно растопыривал ладони. То ли вскрикнул, то ли пискнул:

– Ребята, скорее! Там двое подрались!..

И бросился бежать, на ходу поймал слетевшую шапку.

Вашек рванул сразу. Сёга – тоже, со сжатыми в кулаках лошадками (на колючих локтях запрыгали солнечные зайчики). Оба, видимо, не сомневались, что Белка кинется следом. Она и кинулась!..

Вместе с Птахой они примчались на тесную площадь среди кирпичных торцов и выступов – ту, над которой вчера летали самолетики. Там уже толпились ребята – с десяток мальчишек и девочек разного возраста, обступили подравшихся. Белке на бегу почему-то пришло в голову, что драчунами окажутся Чебурек и мальчик во «флотском» костюме (оттого, что очень уж непохожие). Но она угадала лишь наполовину. Один из тех, кого только что оттащили друг от друга, был и правда знакомый – с якорями. Локоны его были встрепаны, щеку украшала царапина-зигзаг. Он дышал, как после отчаянного бега. Его держали за плечи высокая кудрявая девочка и Чебурек.

Второй «боец» был Белке незнаком. Да и все остальные, кажется, видели его впервые. Удерживали этого мальчишку несколько человек, и никто не называл его по имени, тогда, как мальчику с якорями говорили «Юрчик»: «Юрчик, перестань! Ну, чего ты! Юрчик, он же не хотел!..»

– Да?! Не хотел?! – взвинтился вдруг Чебурек (но все же не отпустил Юрчика). – Мы ему говорим: «Сейчас поднимем резинку, проходи», а он дёрг ее ногой изо всех сил! И напролом. И Юрчика локтем в поддых! А потом своим лаптём на самолетик… Вот он, у Птахи…

Владик Пташкин покачивал у груди сломанный аэропланчик. Сдвинул на затылок шапку, глянул круглыми коричневыми глазами на всех, на схваченного мальчишку.

– Он просто дикий. Вы его не бейте…

– Да мы его ни одним пальчиком! – возмутились те, кто удерживал пленника. – Просто не пускаем, чтобы не психовал…

– Кто дикий! Кто психовал! Сами!.. Ну, шел, наступил нечаянно, а этот шизик… – мальчишка дернул подбородком в сторону Юрчика. Был он выше и явно старше, чем Юрчик, в таких же, как у Вашека «военно-патриотических штанах», в мятой рубахе немыслимых расцветок», стриженный «дикобразом», с плаксивым и разозленным лицом. Скорее всего, младший «подголосок» чьей-то крутой компании. – Я его чуть-чуть, а он!.. Пацанов с Кандеевки приведу, вашей шараге будут полные кранты!

– Да уж! – откликнулся Вашек (и на этот раз в слове «да» не было мягкой растянутости, скорее так: «Т-та уж»). – Веди давай. Мы их тут ох как испугались…

Два мальчика – один ростом с Вашека, другой поменьше – развернули пленника и подтолкнули в спину:

– Гуляй, «кандеевский», не топчи тут больше.

И… «кандеевский», съежив плечи, пошел. Все молча смотрели ему вслед. И растрепанный Юрчик смотрел – он уже обмяк и дышал без прежней запальчивости. И Белка смотрела. И… шевелилось в ней ощущение, что так нельзя. Надо что-то сделать, иначе день поскучнеет и сказка здешних мест съежится, превратится в пыльную обыкновенность.

Сделали Сёга и Чебурек. Сёга подскочил к Чебуреку, что-то прошептал, а тот осторожно взял у стоявшей рядом рыжей девочки самолетик (она не спорила). Вдвоем они догнали «кандеевского». Сёга молча встал перед ним – расставил прямые ноги и склонил набок белую голову. А Чебурек протянул мальчишке самолетик:

– На… Может, научишься запускать.

Мальчишка (видимо от растерянности) взял. Оглянулся на ребят. Рот его был криво приоткрыт.

– Только не ломай, если тебе его не надо. Просто отпусти, – попросил Юрчик уже миролюбиво и звонко. Он гладил пальцем царапину.

Сидевший на корточках Птаха так же звонко объяснил:

– Они к середине лета в стрекоз превращаются. Зачем стрекоза-калека?..

Лицо «кандеевского» перекосилось. Он изо всех сил махнул рукой с аэропланчиком. Непонятно: то ли хотел отшвырнуть его, то ли запустить в высоту. И быстро пошел к проходу между кирпичными стенами, локти и лопатки его под пестрой рубахой яростно дергались.

Самолетик взмыл, сделал круг, опередил мальчишку и ткнулся ему в плечо. Тот – возможно опять от неожиданности – поймал его и… больше не отбрасывал. Так и ушел с похожим на стрекозу аэропланчиком в руках.

– Вроде клюнуло… – полувопросительно сказала кудрявая девочка, которая недавно сдерживала Юрчика. Теперь она ему терла листом подорожника царапину.

Чебурек взял у Птахи сломанный самолетик.

– Мы починим…

И сразу компания рассеялась. Девочки отбежали и стали прыгать через скакалки, мальчишки умчались – кто за своими самолетиками, кто за мячом. Птаха незаметно исчез (вот способность!).

– Пошли гулять! – тонко воскликнул Сёга и… вдруг прошелся колесом да так лихо, что светлые, как оструганное дерево, руки-ноги размазались в воздухе. Потом вскочил, начал щупать карманы: там ли лошадки?

– Акробат, – сказал Вашек и неловко глянул на Белку. – Может, правда, пройдемся?

– Конечно! – обрадовалась она!

Пошли по знакомому ( казалось бы, знакомому!) проходу среди тесных высоких стен. Здесь пахло теперь прохладными кирпичами и, как прежде, скошенной травой. Белка была уверена, что они окажутся на Треугольной площади, но проход привел их почему-то в короткий переулок, где стояли дома старинного и таинственного вида. Они похожи были на кирпичные костелы без башен – с высокими стрельчатыми окнами на первых этажах и круглыми окошками с узорчатыми переплетами на вторых и третьих. У стен доцветала густая сирень. Среди сиреневых гроздьев были видны бронзовые бюсты бородатых и волосатых людей со строгими лицами – наверно, ученых. А еще из кустов торчало гранитное крыльцо, над которым была приоткрыта дверь с полукруглым верхом.

Из двери грациозно вышла черная кошка Луиза.

Белка обрадовалась и хотела сказать «кыс-кыс», но за кошкой сошел с крыльца низенький круглый дядя с обширной лысиной и похожим на крупный пирожок носом. В клетчатых брюках и старомодном парусиновом пиджаке. На «пирожке» сидели очки-иллюминаторы (гораздо крупнее, чем у Белки). Дядя укоризненно говорил вслед Луизе:

– Я, сударыня, ценю ваш интеллект и оригинальность вашего мировосприятия, но вынужден заметить, что ваше поведение в бытовых условиях последнее время мне представляется неадекватным. Способность преодолевать аномальные континуумы не дает вам права похищать со стола мои сосиски и при этом делать вид, что…

Луиза пренебрежительно дергала кончиком хвоста.

– Здрасте, Валерий Эдуардович! – жизнерадостно приветствовал Вашек круглого дядю. Тот обернулся, вздернул очки (а Луиза проследовала дальше).

– О! Мое почтение, молодые люди! Надеюсь, вы завтракали? А я, увы, нет, поскольку эта безответственная особа лишила меня такой возможности. Не понимаю, как при ее врожденной интеллигентности, она отважилась на столь безнравственный поступок. Не уверен, что наши с ней отношения останутся на прежнем уровне… А теперь я вынужден идти искать пропитание в кафе «Гиацинт», где пахнет не гиацинтами, а старыми мочалками…

– Лучше идите в «Кассиопею», там хорошие гамбургеры, – неожиданно решилась на совет Белка. Дядя ей понравился.

– Да? Я приму ваш совет к сведению, сударыня! – Валерий Эдуардович глянул на нее весело и вопросительно.

– Это Белка, – охотно разъяснил Вашек. – То есть Элизабетта. Она здесь первый раз…

Валерий Эдуардович отсалютовал ей снятыми очками, будто маршальским жезлом:

– Рад приветствовать вас на здешней территории, Элизабетта…

У Белки внутри шевельнулся веселый чертик: «Оталютуй так же!» Но она не решилась. Только улыбчиво сказала «здрасте».

– А Тюпа скоро вернется? – вдруг похожим на флейту голосом врезался в разговор Сёга.

– Что? А! Вы имеете в виду коллегу Иннокентия Пятеркина?

– Та-а! – отозвался Сёга в точности как Вашек.

– Вышеупомянутый Иннокентий Пятеркин, он же Тюпа, вернется из лагеря через четыре дня. После чего сможет на каникулярный срок отрешиться от проблем векторных конфигураций и предаться утехам, свойственным его юному возрасту… которому я ох как завидую… – Валерий Эдуардович вдруг согнулся и, морщась, потрогал очками поясницу. – Ну-с, леди и джентльмены, позвольте откланяться… Значит, «Кассиопея»? Рискнем… – И двинулся по мощеной крупным кирпичом дорожке.

– Это знаменитый профессор-доктор Рекордарский, – шепнул Вашек Белке. А профессор почти сразу обернулся:

– Э, чуть не забыл!.. Могу я попросить младшего Горватова уделить мне минуту?

– Та-а! – «Младший Горватов» Сёга подскочил.

– Зная одну вашу склонность, я совершил, может быть, несолидный, но извинительный поступок: провел ревизию шахматного набора в малом читальном зале… и вот, прошу.

– Ой, спа-асибо!..

Со стороны было не разглядеть, что за лошадка оказалась в ладонях у Сёги, но ясно, что замечательная. В старинных библиотеках не держат шахмат ширпотребовского ассортимента. И казалось, что у Сёги от радости вибрируют под футболкой живые струнки.

Профессор Рекордарский обернулся к Вашеку и Белке:

– Надеюсь, другого юного Горватова не затруднит смастерить дубликат реквизированной фигуры? Чтобы мой поступок не был отнесен к тому же разряду, что акция Луизы с сосисками…

– Не затруднит! – радостно заверил Вашек.

Валерий Эдуардович снова отсалютовал очками, воздвигнул их на носу и на сей раз двинулся от ребят без оглядки.

Белка ощутила секундный укол ревности: выходит, что теперь ее подарок Сёге отошел на задний план. Однако сразу она обругала себя бессовестной занудой. «Смотри, как он радуется!»

А Вашек – без стесненья, будто в детском саду на прогулке – взял ее за руку.

– Пойдем. Дверь нынче открыта, значит, можно напрямую…

Белка, ни о чем не спрашивая, пошла за Вашеком на крыльцо и в полукруглый дверной проем.

Тайны Треугольника

Они оказались в полутемном коридоре, где пахло, как в музеях и библиотеках. Светящиеся матовые шарики цепочками тянулись вверху над мраморными карнизами. Сёга обогнал брата и Белку, и голова его светилась впереди, как лампа. Сёга на ходу поджимал и потирал ноги – после солнцепека здесь было прохладно, над каменным полом скользил сквознячок.

Коридор был удивительно длинным. И пустым – ни одного встречного. По сторонам подымались двухстворчатые коричневые двери с глубокой деревянной резьбой. В резьбе Белка вдруг разглядела маски – похожие на те, что вчера видела на старом доме. И заволновалась. Впрочем, она и без того волновалась, будто ее привели в заколдованный замок. Но волнение было ровным, без тревоги (может, потому, что Вашек тонкими своими пальцами держал ее за руку?).

Щелкали по каменным плиткам подошвы. Иногда коридор приводил к небольшим вестибюлям с узкими окнами. Посреди вестибюлей стояли круглые, с плоскими узорами («С инкрустацией!» – вспомнила нужное слово Белка) столы. На них возвышались старинные приборы. На одном – громадные песочные часы в темной дубовой оправе и с медными винтами, с большущими стеклянными шарами. Песок тихо сыпался из одного шара в другой, и оба они были полными наполовину… На другом столе подымался старинный глобус – такой же, какие Белка вчера видела в окно.

– Смотри, здесь нет еще Антарктиды и Австралии, – шепотом сказал Вашек. Он и Белка осторожно потрогали глобус и даже слегка крутнули его. А Сёга не стал. Он опять держал перед собой лошадку, нашептывал ей что-то…

Еще в одном вестибюле они увидели двухметрового роста прибор (или инструмент), который стоял на полу. Это было переплетение разных металлических обручей, дуг и линеек с делениями. По бронзовому «экватору» с желобком неторопливо катался шарик из зеленого камня. В центре прибора тихо щелкал среди обручей маленький медный маятник.

– Это что? – шепнула Белка.

– Не знаю… – таким же шепотом отозвался Вашек.

– Это сферомаятник Баумгольдера, – громко сказал Сёга, и голос его разнесся в оба конца коридора. – Только я не знаю, зачем. Тюпа объяснял, но я забыл…

Белка наконец забоялась по-настоящему:

– Вашек, а нам не попадет, что мы здесь без спросу?

– Если дверь открыта, значит можно, – ответил за Вашека Сёга. По-прежнему звонко и безбоязненно. А Вашек объяснил:

– Ребят отсюда не прогоняют, если они не балуются… Хочешь, докажу?

– Ой… а как?

– Пойдем…

И снова был коридор с деревянными узорами и медными ручками на дверях, и все двери выглядели как запертые. Но одна вдруг оказалась приоткрытой. Вашек плавно отвел ее до отказа.

Белка увидела сидевшую на скамеечке седую женщину в синем бархатном платье. Та спокойно подняла глаза, глянула поверх блестящих стеклышек без оправы.

– Здравствуйте, – очень вежливо, но без робости выговорил Вашек и сделал руки по швам (отпустил Белку). – Мы хотели посмотреть… Можно?

Женщина по-королевски наклонила седую прическу.

– Войдите, дети. Но будьте осторожны, книги тяжелые, не роняйте их. Листайте аккуратно, и, когда посмотрите, ставьте на прежнее место.

– Та-а… – полушепотом сказал Сёга.

Они оказались в круглой комнате. Солнце било в узкие окна, разрез ало библиотечный сумрак. Золотило корешки фолиантов на стеллажах, которые уходили к сумрачному куполу потолка. Вашек уверенно зашагал к дальнему стеллажу – видимо, знал куда. И Сёга, кажется, знал. А Белка шла за ними, как первоклашка за учительницей.

Узкий стеллаж возвышался между яркими от солнца окнами. Книги на полках были – ну, сразу видно: сплошные музейные редкости. Вашек коснулся одной, на уровне груди.

– Вот… – и потянул двумя руками том размером с небольшой чемодан. – Сёга, помоги…

Сёга умело помог, хотя казалось, что руки-лучинки вот-вот сломаются. Белка хотела тоже помочь, но Сёга строго шепнул:

– Не надо, мы умеем.

Братья отнесли книгу к большому столу – такому же, как в вестибюлях. Вашек подтянул к нему три тяжелых, обтянутых кожей табурета. Все встали на них коленями (кожа была бугристая и холодная).

– Вот… – опять сказал Вашек и отстегнул на тисненом переплете узорные медные зажимы. Отвалил тяжелую корку. Начал медленно листать…

От страниц пахло смесью полыни и мяты. Текст был иностранный – кажется, латынь. Конечно, Белка – ни бум-бум. Да и мальчишки, наверно, тоже. Но все равно интересно! На каждой странице, среди крупных букв и цифр, были оттиснуты на желтой бумаге с крапинками рисунки: единороги и кентавры, крылатые пухлые мальчишки с трубами, корабли с круглыми, как пузыри, парусами, рыцарские замки, всадники в латах, астрологи в звездных колпаках, сфинксы и пирамиды… Были и рисунки всяких созвездий – фигуры птиц, зверей, античных воинов, пересыпанные звездочками разной величины. Некоторые Белка узнавала: «Орион», «Большая медведица»…

Владик листал неторопливо и равномерно. Сёга устроился слева от Белки, он подпирал щеки кулаками с зажатыми в них лошадками и дышал тихо и выжидательно. Потом дернулся:

– Смотрите…

Созвездие изображало конскую голову. Звездочки путались в ее распущенной гриве. Сёга грудью лег на край стола, задышал над страницей.

– Такого созвездия нет в современных атласах, – сказал Вашек. – А здесь вот оно, есть… Сёга говорит, что это старинное созвездие Шахматной Лошадки.

– Та-а… выдохнул Сёга еле слышно. – Подождите, я еще посмотрю…

И пока он смотрел, Белка негромко и даже почему-то опасливо спросила Вашека:

– А вообще-то… что это за книга?

– Очень редкая. Шестнадцатого века. Ее написал ученый, имя которого неизвестно, знают только прозвище: Навигатор… Он здесь рассказывает, что вся бесконечная вселенная устроена, как кристалл. Множество граней – множество миров, а мы живем только в одном и в другие попадать пока не научились. И хорошо, что не научились, пишет он, а то и там понаделали бы всяких глупостей… Дальше в книге много чертежей и всяких формул, но смотреть не интересно, непонятно потому что… Навигатора потом объявили еретиком, как Джордано Бруно и Галилея, а книгу сожгли. Сохранилось всего несколько экземпляров…

– А его… тоже сожгли? – поежилась Белка.

– Нет. Говорят, он бежал в Африку, а там в джунглях было какое-то таинственное государство. И в нем Навигатор строил обсерватории и храмы. Но сейчас остались только легенды. И нигде его труды не изучают, кроме этого института…

– Вашек, а откуда он, этот институт? Заходишь под башню, и будто… ну, в неведомый город попал. Снаружи, с других улиц ничего не заметно, а здесь… Вашек, ведь раньше ничего же не было.

– Да все было, Белка, – отозвался Вашек с непонятной досадой и виноватостью. – Только мало кто знал… Здесь дело в свойствах Треугольника… – Сразу почувствовалось, что слово «Треугольника» он сказал с большой буквы.

– Вашек, я не понимаю…

– А думаешь, я понимаю? Я лишь чуть-чуть… Ну, я попробую объяснить то, что знаю… Только будет запутано…

– Попробуй хоть как… – с замиранием сказала Белка. Тайна буквально пропитывала все пространство, окруженное тысячами книг, в которых таилась вековая мудрость.

На столе белела пачка бумаги и стояли в бронзовом стакане отточенные карандаши.

– Смотри… – Вашек дотянулся до карандаша, придвинул чистый лист. – Вселенная… та которая Кристалл… она все время развивается, выстраивает себя. И она ищет внутри себя точки с особыми свойствами. Ну, я не знаю, с какими, со всякими… Кристалл находит их с помощью космических пеленгов. Знаешь, что такое пеленг? Это когда по компасу определяют направление на какой-нибудь предмет…

Белка закивала:

– Мы учили в туристическом кружке… – (То, что ее выгнали из кружка за «элизобетонное упрямство», она уточнять не стала).

– Вот… Лучше всех про пеленги знают моряки. Они на своих картах по двум пеленгам находят место своего корабля. Наведут пеленгаторы на один маяк, на второй, определят градусы, проведут линии, и там, где пересечение – нужная точка… – Вашек говорил и двигал карандашом. Две черты пересеклись в середине листа. Вашек ткнул в это место грифелем. – Но только это еще не все… Я бестолково объясняю, да?

– Очень даже толково…

– Дело в том, что бывает еще третий пеленг. Для пущей точности. То есть для гарантии, что точка правильная. Направит штурман свой пеленгатор на третий маяк, проведет третью линию на карте и думает: вот если и она пройдет через это же пересечение, тогда уж все точнехонько… Но так никогда не бывает, чтобы все линии в одной точке. Третья линия всегда проходит чуть в сторонке. Из-за неточностей прибора, из-за движения судна… И появляется на карте маленький треугольник. Чтобы найти самую точную точку, ищут центр треугольника… И в космосе получается так же. То есть похоже. Только Кристалл вместо простых пеленгов прокладывает векторы…

– А это что? – решилась на вопрос Белка.

– Линии с особыми свойствами… Ты меня очень-то не спрашивай. Мне объясняли, но я запомнил… пожалуй, просто, как попугай. Без этого… без внутреннего понимания. Знаю, что по краю Треугольной площади проходит с одной стороны темпоральнй вектор, Ну, то есть который определяет свойства времени. С другой стороны – вектор гравитации. Этот как бы линия всемирного тяготения. А третий вектор, он параллельный Генеральному меридиану Кристалла. А меридиан – это вроде как кристаллическое ребро…

– А главная точка – это где солнечные часы! – радостно догадалась Белка.

– Да… наверно. Да дело не в точке, а во всем треугольнике. Внутри его иногда возникают такие свойства и творятся такие дела, что физики выворачивают мозги наизнанку… Вот и здесь тоже…

Белка покачала головой, поправила очки и призналась:

– Я понимаю… только не все понимаю. Ну ладно, свойства внутри треугольника. Но ведь многие переулки переходы, площади, они же за границами Треугольной площади, снаружи. Они-то… как и откуда?

– Кажется, что снаружи, а на самом деле внутри. Поэтому на них и трудно выйти, когда идешь из города. Иногда просто невозможно… Треугольник прячет их в себе…

– А зачем? – вырвалось у Белки.

– Да ни зачем! Так получилось, когда Кристалл искал точку. Здешние студенты говорят: «Побочный фактор»… Белка, я же сам почти ничего не понимаю…

– Хороший фактор, – задумчиво сказала Белка. – Здесь ребята не злые. Даже того, «кандеевского» не побили… А правда, что самолетики превратятся в стрекоз?

– Та-а, превратятся, – отозвался с левого бока Сёга. – Птаха же обещал… Вашек, я уже посмотрел… Пойдем дальше?

Они отнесли на место книгу Навигатора, у дверей сказали седой смотрительнице спасибо. Та опять по-королевски наклонила прическу.

В коридоре Вашек объяснил, что идти надо не обратно, а вперед, тогда выберутся наружу скорее. И скоро выбрались. Оказались на усыпанной одуванчиками лужайке рядом с водопроводной башней – той, которую Белка раньше видела лишь издалека.

Вблизи башня оказалась высоченной. Заглянули внутрь. Там было гулко и пусто, вокруг железной колонны спиралью обвивалась лестница – вела под крышу, к могучему клепаному баку. Пахло ржавчиной (и все-таки опять же скошенной травой).

Вашек сказал, что башня – это одна из вершин треугольника. Здесь пересекаются два вектора («Не спрашивай, какие. Я не знаю»).

Пролезли через дыру в каменной стенке. Снаружи был, видимо, уже не Треугольник, потому что опять ощутимо куснула крапива. Белка и Вашек запрыгали, только Сёга не обратил внимания Наверно, его защищали лошадки.

Пейзаж вокруг был знакомый: городской пруд с гранитной набережной на другом берегу и плавучая пивная в виде старинного парохода. Да, привычная картина, если только не ломать голову: как это пруд оказался здесь? Казалось бы, он совсем не в том краю города, где бывшие Госпиталя… Белка ломать голову не стала. Только оглянулась. Башня, церковь, институтские корпуса оказались неразличимы за каменной стеной и кленовыми зарослями. Белка мельком пожалела об этом. Но здесь, на берегу, тоже было неплохо. Романтично даже.

Три века назад, когда город только начинали строить, здесь возвели оборонительные сооружения. Не то чтобы полную крепость, а так, пару бастионов. Это чтобы отгонять местные племена, которые, по мнению тогдашних чиновников, могли разрушить плотину и спалить железоделательный завод. Племена не нападали (на фиг им это было нужно?), бастионы зарастали и разрушались, а потом и вовсе сравнялись с землей. А незадолго до рождения Белки, когда город собирался праздновать очередной юбилей (власти устраивали юбилеи каждые пять лет, чтобы жители больше веселились и меньше думали о невыплаченных зарплатах), один бастион решили восстановить. Вернее, построить заново. На зарплаты денег не было, а на это дело нашлись, потому как история и воспитание патриотизма. Насыпали возвышеньице, облицевали гранитом торчащий острым углом бруствер, привезли откуда-то две чугунные пушки, установили их на старинных лафетах. Пушки смотрели через пруд на губернаторскую резиденцию, что давало немалую пищу для острот и анекдотов.

Достроить бастион не успели, но все же привинтили к облицовке медную доску, где объяснялось, что это за памятник. А в день юбилея устроили здесь пышный салют.

На этом все и кончилось. Скоро построенное на песке укрепление стало оседать и сползать в пруд, медную доску украли охотники за цветным металлом, пушки перекосило. У лафетов мирно цвели одуванчики, вокруг бастиона выросли могучие репейники. Это было даже хорошо – придавало укреплению по-настоящему старинный, «исторический» вид. Иногда здесь играли сбежавшие из соседней гимназии мальчишки, порой устраивались под орудиями любители пива, но чаще всего бастион пустовал. Оно и понятно, добираться сюда приходилось через кленовые и репейные джунгли.