Текст книги "100 знаменитых харьковчан"

Автор книги: Владислав Карнацевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Одним из предметов, который на факультете некому было преподавать, была нормальная анатомия. Какова же была радость деканата, когда там узнали, что в столицу Болгарии прибыл ученый с мировым именем – харьковский профессор Воробьев. 20 марта 1920 года Владимир Петрович уже приступил к чтению соответствующего курса. За те полтора года, которые Воробьев пробыл в Софии, он создал кафедру анатомии, анатомический музей, воспитал преемников. Сейчас кафедра нормальной анатомии в Софийском университете носит его имя. Но чем дальше, тем больше скучал профессор по Харькову. Ученики писали ему, что работа на медицинском факультете продолжается. Не сразу Владимир Петрович решился вернуться. Пишут, что беспокоило то, как его встретит ЧК. Воробьев участвовал в экспертизе трупов расстрелянных красными белых офицеров, проводившейся администрацией Деникина. Но осенью 1921 года анатом все же отбыл на родину.

К моменту его возвращения медицинский факультет выделился из университета, объединился с женским медицинским институтом и в 1921 году получил наименование Харьковского медицинского института. В 1922 году кафедру нормальной анатомии в нем возглавил Владимир Петрович. А в 1924 году умер Владимир Ильич Ленин и поступило предложение сохранить его тело для потомков. Поначалу тело вождя хотели заморозить, но доктор Борис Збарский предложил использовать другой метод – бальзамирование. По его мнению, единственным человеком, который мог это осуществить, был работавший в Харькове Владимир Петрович Воробьев. По сути, автором метода, с помощью которого и бальзамировали Ленина, был Мельников-Разведенков, который еще в 1895 году предложил для приготовления анатомических препаратов использовать три раствора, составными частями которых являлись формалин, соли разных кислот (в первую очередь, уксусной), винный спирт, глицерин и обычная вода. Воробьев же много работал над восстановлением высыхающих тканей, разработал метод их оживления с помощью воды, раствора уксусной кислоты и перекиси водорода. Подойдя вплотную к вопросу сохранения трупа целиком, Владимир Петрович предлагал все без исключения ткани (мышцы, кожа, жир), трубчатые кости и позвоночник обрабатывать консервирующими веществами, каждая клетка должна была пропитаться глицерином и уксусным калием – невысыхающими, притягивающими влагу из воздуха веществами. В бальзамируемое тело через сосудистую систему следовало вводить до полного насыщения спирт, формалин, глицерин, в которых растворены уксусные соли, иногда и полностью погружая труп в смесь этих веществ.

25 марта Воробьев приехал в Москву и уже на следующий день приступил к работе. Время работало против докторов, поскольку тело уже начало покрываться пятнами, открылись глаза и рот, началось гниение. С 26 марта склеп был закрыт для посещения, и все участники проекта практически поселились в его глубинном помещении, где температура редко поднималась выше 0°. Воробьев и Збарский полумертвыми приходили для нескольких часов сна в гостиницу, и в конце концов Дзержинский взял с них слово, что они будут сменять друг друга. Работа была сделана за четыре месяца. Совершенно очевидно, что для своего времени достижение Воробьева и его коллег было уникальным. Владимир Петрович был удостоен единственного в своем роде звания Заслуженного профессора, а также награжден 40 тысячами червонцев. В 1927-м он получил премию имени Ленина, в 1934-м (вместе со Збарским) – орден Ленина, в 1935-м он был избран членом Украинской Академии наук и даже членом ЦИК Украины.

Воробьеву стало гораздо легче осуществлять самые различные свои проекты, печататься, открывать новые учреждения. Так, при его непосредственном участии был открыт Институт экспериментальной медицины им. Мечникова. При кафедре Воробьев создал музей становления человека. С 1932 года довольно продолжительное время профессор работал в Берлине. Важнейшей же работой последнего десятилетия жизни анатома стало создание «Атласа анатомии человека» – издание, важность и полезность которого трудно переоценить.

Последние годы Воробьев прожил вместе со своей давней и хорошей знакомой Марией Григорьевной Браунштейн. Он лично принял участие в устройстве научной карьеры ее сыновей, оба стали видными учеными. Переехала к отцу в Харьков и дочь Ирина с внуком Александром. Смерть Владимира Петровича, знатока всех нюансов строения человеческого организма, иначе как нелепой и не назовешь. В 1937 году он часто чувствовал некоторое недомогание. Сам настоял на операции. 31 октября во время операции, когда Воробьев был под наркозом, врачи удалил ему почку, оказавшуюся единственной.

В Харькове в анатомическом музее находится восковая фигура профессора, организован небольшой музей с его личными вещами и наградами. Прах выдающегося анатома до недавнего времени хранился на кафедре, а сравнительно недавно захоронен на 13 кладбище.Именем Воробьева названа улица и переулок. Мемориальная доска с его именем украшает фасад медицинского университета.

Гельферих Максимилиан Христианович

(род. в 1828 г. – ум. в 1901 г.)

Крупный предприниматель и благотворитель. Владелец завода по производству сельскохозяйственных машин и орудий (сейчас «Серп и молот»)

О том, что Гельферих – это не просто половина названия одного харьковского предприятия, на котором бастовали рабочие, а фамилия купца, живого человека по имени Максимилиан, жители Первой столицы узнали, по большому счету, совсем недавно. Более того, многие и не узнали вовсе. Не повезло Максимилиану Гельфериху. До революции его деятельность освещалась даже в таком солидном издании, как «История Харькова» Багалея и Миллера, как сплошная благотворительность. После революции советских летописцев интересовали только рабочие его завода и их борьба за экономические и политические права. Владелец предприятия оказывался по другую сторону баррикад, а следовательно, героем отрицательным и вообще абстрактным. В результате, что же мы знаем об этом человеке? Очень немного.

Максимилиан Гельферих родился в городе Рёйтлинген в 1828 году. Городок этот находился на территории королевства Вюртемберг (сейчас земля Баден-Вюртемберг). Отца его звали Христианом, поэтому по приезде в Россию Максимилиан и стал Христиановичем. Что именно вынудило подданного Вюртембергского королевства перебраться в Россию, да еще и в Харьков, неизвестно. Возможно, необходимость поправить свое материальное положение, ибо, по имеющимся данным, в Харьков Гельферих прибыл в 1851 году практически без средств к существованию. В то время в городе уже проживала немногочисленная немецкая община. Первых немцев сюда завез, по всей видимости, Василий Назарович Каразин. Это были ремесленники, которых наняли для обустройства университета. Немцы поселились в нагорной части города, в районе нынешней улицы Пушкинской, которая с тех пор и до конца XIX века носила название Немецкой. За Мироносицким кладбищем (которое находилось на месте нынешнего сквера Победы) появилось и лютеранское кладбище, на нынешней площади Поэзии стояла кирха.

Немцы Харькова отличались, как и везде, большим трудолюбием, умением экономно вести хозяйство, стремлением к образованию. Кроме того, зажиточные, авторитетные выходцы из Германии никогда не чуждались своих соотечественников – сапожников или столяров. Община жила очень дружно, широко была развита взаимопомощь. Возможно, именно это помогло молодому Максимилиану обустроиться на новом месте, и впоследствии он не забывал поддерживать харьковских немцев.

В середине позапрошлого века в России появлялись лишь первые ростки капиталистических отношений. Кое-какие изменения затронули и сельское хозяйство. В Харькове, к примеру, еще с начала XIX века действовало фило-техническое общество, которое должно было помочь помещикам перейти к передовым формам и технологиям ведения хозяйства, помочь с выбором сортов, техники для обработки земли. В 50-х годах самые проницательные представители верхов общества уже видели, что отмена крепостного права становится неизбежной, что это приведет к ускорению развития капиталистических отношений на селе. Все большим спросом пользуются новые сельскохозяйственные орудия, хотя фантастически разбогатеть на этом деле, вероятно, еще нельзя. Максимилиан Христианович решает заняться именно продажей плугов, сеялок и т. п. иностранного производства. Его торговое заведение открылось в 1853 году. Это было довольно скромное агентство немецкой торговой фирмы «Белино Фендрих». Сам Гельферих производством не занимался.

Положение резко изменилось после провозглашения знаменитого Манифеста 1861 года, а точнее, через несколько лет после него – когда помещики и зажиточные крестьяне осознали, что произошло и какие перед ними открываются перспективы. Спрос на технику подскочил в несколько раз. В 1869 году (а это, кстати, и год, когда Харьков стал железнодорожным городом) Максимилиан Христианович открывает уже собственное заведение по продаже сельскохозяйственных машин заграничных фирм, заключая с этими фирмами соответствующие договоры. Так харьковский купец стал, как сейчас принято говорить, эксклюзивным представителем на Слобожанщине таких заграничных контор, как «Клейтон и Шуттльворт» из Англии, «Сакк и Экперт» из Германии, «Джонстон и Гарвейст» из США. В Харькове находился главный склад заведения, а во многих городах Юга России появились его отделения. Доходы Гельфериха быстро росли. Он стал уважаемым человеком, купцом 2-й гильдии. В 1868 году он взял в жены внучку состоятельного владельца галантерейной фирмы «М. Саде» Жозефину.

В 1875 году на Конной площади (сейчас площадь Восстания) Гельферих построил для склада двухэтажное кирпичное помещение, а через три года при складе появилась мастерская по производству кузнечных и слесарных работ. В 1880 году здесь же строятся чугунолитейные мастерские «для справления готовых изделий, получаемых из-за границы». После установки здесь паровой машины строительство было прервано. И не потому, что хозяин испытывал финансовые затруднения. Наоборот, рыночная конъюнктура и возможности Гельфериха позволяли расширить производство. В апреле 1881 года Максимилиан Христианович представил городским властям новый проект, предусматривающий строительство уже не мастерских, а чугунолитейного завода, что включало в себя: сооружение чугунолитейного цеха, вагранки, меднолитейной печи, сушильной камеры и подсобных помещений. Еще через год новый завод уже выпускал готовую продукцию: веялки, культиваторы, сенные прессы и пр. Производство непрерывно расширялось. Если в 1882 году на заводе работало 60 человек, то в 1885 году их было уже 107. В конце 80-х годов торгово-промышленное заведение купца Саде присоединилось к заводу Гельфериха. Так в руках семьи Гельферих-Саде концентрируется производство сельскохозяйственных машин, появляется и знакомое название предприятия, будущего завода «Серп и молот». На базе этого торгово-промышленного заведения в 1895 году родственники и служащие Максимилиана Христиановича создают акционерное предприятие «Товарищество Гельферих-Саде» [17] с уставным капиталом в 1 250 000 рублей, производящее и продающее сельскохозяйственные машины и орудия собственного и заграничного производства: паровые и конные молотилки, плуги, сеялки, жатки, жатки-сноповязалки и т. д. и т. п. Большинство мастеров стали держателями акций, значительную же часть административного персонала составляли немцы и англичане. В 1899 году на заводе работало 436 человек, в год выпускалось продукции более чем на 600 тысяч рублей. «Гельферих-Саде», безусловно, был одним из лидеров металлообрабатывающей промышленности Юга России.

Как один из крупнейших предпринимателей региона, Максимилиан Христианович вошел в состав харьковской биржевой организации. В 1887–1891 годах в качестве ее представителя он входил в состав правительственной комиссии, разработавшей новый закон о таможенных тарифах на импортные товары. Регулярно Гельферих принимал участие и в организации и проведении сельскохозяйственных выставок. Первая такая выставка в России была проведена как раз в Харькове в 1887 году.

Трудно сказать, насколько честным, особенно по отношению к рабочим, хозяином был Максимилиан Христианович Гельферих. Рабочее движение в России только развивалось, не имело таких традиций, как на Западе. Естественно, рабочий день долгое время доходил до 14 часов в сутки, на предприятии работали подростки, фельдшер был один на весь завод, всерьез говорить о мероприятиях, направленных на соблюдение санитарных норм, тоже не приходилось. В то же время, судя по всему, «Гельферих-Саде» вовсе не был худшим в Харькове предприятием в смысле положения на нем трудящихся. В первых забастовках рабочих города в 90-е годы XIX века представители предприятия Гельфериха не участвовали. Зато в знаменитой харьковской маевке 1900 года приняли участие рабочие практически всех крупных заводов, в том числе и «Гельферих-Саде». Волнения продолжались несколько дней, вмешалась полиция. Максимилиан Христианович не остался равнодушен к проблемам рабочих, но решать их пытался по-своему. В том же 1900 году около 120 мастеровых завода за долголетнюю службу на заводе получили от хозяев денежное вознаграждение в 1000 рублей – сумму по тем временам немаленькую. Судя по тому, как резко отзываются об этом мероприятии Гельфериха советские историки завода (мол, подачка оттолкнула от революционного движения ряд квалифицированных рабочих, которые своими речами стали подрывать высокий боевой дух своих неквалифицированных товарищей), эта мера оказалась довольно эффективной. Не меньшей порции желчи удостоилось в советской историографии и «Харьковское общество взаимного вспоможения занимающихся ремесленным трудом». Общество действовало в традиционном умеренном духе тредюнионизма, выдвигало экономические требования и помогало деньгами рабочим. (Незадолго до смерти Максимилиан Христианович учредил вспомогательный фонд для рабочих в размере 50 тысяч рублей. Фонд помогал нетрудоспособным рабочим, вдовам и сиротам.) Почетным членом общества состоял Гельферих. Естественно, члены этой организации также «пагубно влияли на пролетариат Харькова».

Уже после смерти первого директора завода, в 1903 году, «Товарищество Гельферих-Саде» приобрело машиностроительный завод Бельгийского общества по производству мельничных поставов, конных приводов и элеваторов для паровых молотилок [18] . В 1907 году именно в здание этого завода на Корсиковской улице переехал и «Гельферих-Саде». Здесь завод «Серп и молот» находится и до сих пор.

Максимилиан Христианович заслужил благодарность города как один из самых активных и щедрых благотворителей Харькова. Помощь от Гельфериха получали образовательные, медицинские, культурные учреждения. Ниже мы приведем список лишь некоторых благих дел, на которые жертвовал значительные суммы харьковский предприниматель.

Десять тысяч рублей – лечебнице для хирургических больных Общины Красного Креста; шесть тысяч – Обществу попечения о больных детях Харькова и его окрестностей; пять тысяч и пятьдесят соток – Больнице для неизлечимых больных; постройка при Николаевской больнице для бедных [19] дополнительного помещения на пятьдесят мест – для более состоятельных пациентов. Наконец, участок в конце Старомосковской улицы – лечебнице «Женская помощь», целью которой была помощь женщине во время ее болезни или материнства, предоставление беременным, роженицам и больным с гинекологическими проблемами доступного по цене помещения и лечения. При «Женской помощи» также проводилась практическая подготовка женщин-врачей и повивальных бабок. Во главе попечительского совета стоял сам Максимилиан Христианович. В 1901 году Гельферих дополнительно пожертвовал капитал в сто тысяч рублей на устройство этой больницы. Летом она уже начала строиться, и ее основатель, будучи тяжело больным, появлялся на стройке, лично вникал во все дела. Максимилиан Христианович строил эту лечебницу в память о горячо любимой жене, умершей в 1894 году в Сан-Ремо, но похороненной на католическом кладбище в Харькове. Однако больница в результате получила имя самого Максимилиана Гельфериха и носила его до революции. Сейчас здесь находится 2-й роддом. В 2003 году ему вернули имя Гельфериха, а на здании гинекологического отделения роддома была открыта мемориальная доска в память об основателе и спонсоре этой и нескольких других больниц Харькова.

Максимилиан Христианович был одним из самых активных участников всех начинаний евангелическо-лютеранской общины города, которая, по переписи 1897 года, насчитывала 2353 человек. Так, в 1884 году было учреждено Общество для оказания помощи и приискания труда нуждающимся немцам. Одним из основателей его был и Гельферих. По его завещанию Обществу было передано 5 тысяч рублей. Еще тысячу чуть раньше завещал Обществу брат Максимилиана Христиановича – Альберт. (Он тоже жил в Харькове, умер в 1899 году.)

В 1891 году Гельферих определил ежегодное пособие в 1200 рублей немецкой Вознесенской женской гимназии, по завещанию же предпринимателя этой гимназии было передано еще 18 тысяч рублей. Среди других вложений в образование следует назвать учреждение именных премий Гельфериха в Коммерческом училище и Технологическом институте, завещание 20 тысяч рублей Обществу грамотности для постройки школы имени Жозефины Гельферих-Саде. Максимилиан Христианович принимал участие и в культурной жизни города. К примеру, он был среди первого директорского состава основанного в 1871 году в Харькове отделения Русского музыкального общества.Виднейший харьковский бизнесмен и меценат умер 11 августа 1901 года и был похоронен на лютеранском кладбище (сейчас это часть 2-го городского кладбища). До революции его имя носила нынешняя улица Ольминского, а называлась она Максимилиановской, поскольку на ней находился дом, где жила семья Гельферих.

Гиршман Леонард Леопольдович

(род. в 1839 г. – ум. в 1921 г.)

Знаменитый окулист и филантроп.

«Спешите делать добро», – эти слова принадлежат знаменитому русскому врачу Федору Гаазу, бескорыстно служившему людям, помогавшему бедным и обездоленным. Адвокат Кони написал очерк о бесконечно добром докторе, а третье издание очерка он посвятил человеку, который, по его мнению, совершенно независимо от Гааза руководствовался теми же принципами. Для харьковского окулиста Леонарда Гиршмана клятва Гиппократа была не просто формальностью, а истинным жизненным кредо.

Леонард Леопольдович Гиршман родился в латвийском городе Тукумс 13 (25) марта 1839 года. В конце 40-х годов его семья переехала в Харьков, где Леонард окончил 1-ю гимназию с золотой медалью и поступил на медицинский факультет Харьковского университета (факультет выделился в отдельный институт значительно позже). Здесь Леонард Леопольдович также проявил незаурядные способности. Университет Гиршман окончил в 1860 году, после чего счел необходимым продолжить обучение за границей. Более всего молодого врача интересовала офтальмология. «Не увлечься офтальмологией, – писал Гиршман, – в то время было невозможно. Из маленького, запущенного отдела хирургии она развилась в самостоятельную науку, ставшую на высоту точных наук». За границей Леонард Леопольдович стажировался у известных европейских светил глазной медицины; работал в лабораториях Дюбуа-Раймона, Гельмгольца, Грефе, Иегера, Кнаппа, Пагенштехера; в Вене, Париже, Гейдельберге, Берлине. Статьи Гиршмана создали ему уже тогда определенное имя, и он получил приглашение на работу в Америке, но решил вернуться в Россию. В 1868 г. он защитил здесь докторскую диссертацию по материалам, собранным за границей, – «Материалы для физиологии цветоощущения». Гиршмана охотно берут в Харьковский университет преподавателем офтальмологии. В 1884 году он становится профессором. Леонард Леопольдович много работает над развитием теории офтальмологии: пишет статьи о цветоощущении, эмбриологии сосудов сетчатки, лечении трахомы. В 1895 году на факультете организуется специально «под Гиршмана» кафедра глазных болезней.

Но гораздо более, нежели теория, Гиршмана интересовала практика. Он «спешит делать добро». По его инициативе при университете открывается глазная клиника, принимающая сотни и тысячи пациентов не только из Харькова. Через некоторое время Гиршмана уже открыто называют «первым окулистом Юга России». Леонард Леопольдович не ограничивается практикой в глазной клинике. В 1887 году по его же инициативе открывается училище для слепых детей.

До поры до времени Гиршман легко осуществляет большинство своих проектов. Врачебный талант, авторитет в разных слоях общества (Леонард Леопольдович не отказывал в лечении и самым бедным), имя в мировой науке – все это уже было у окулиста. Но немаловажно и то, что в материальном отношении у Леонарда Леопольдовича с детства не было особых проблем. По приезде в Харьков после заграничной стажировки он женился на совсем юной княгине Юлии Александровне Кудашевой (Леонард был старше супруги на 12 лет). Княжеский титул, а затем и профессорское звание, открыли перед Гиршманами двери самых разных кабинетов и домов. У четы родился в 1868 году сын Николай, в 1882 году – Александр. Интересно, что, если сам Гиршман придерживался лютеранской веры, то его дети вместе с матерью были прихожанами православной Крестовоздвиженской церкви в Харькове. Александр впоследствии женился на графине Марии Капнист.

В 1895 году город торжественно отмечал 35-летие деятельности почтенного окулиста. Студенты устроили факельное шествие, в торжествах приняло участие около 200 тысяч человек! Домой врача несли на руках. Вот что написали благодарные ученики в «Адресе» по поводу юбилея Гиршмана:

«Учитель, научи же и нас трудной науке среди людей остаться человеком, научи нас в больном видеть своего брата без различия религии и общественного положения, научи нас любить правду, пред ней одной преклоняться. Отдаваясь всей душой мгновенным порывом к добру, мы часто быстро падаем духом. Научи же нас, где черпать ту силу, чтобы до преклонных лет сохранить чистоту и свежесть идеалов, чтобы жизнь, пригибая наше тело к земле, не сгибала, не старила нашего духа. Учи же нас еще многие и многие годы, дорогой учитель, отдавать свои силы и помыслы служению больному брату, не извлекать корысти из несчастья ближнего, не делать ремесла из священного призвания нашего».

В 1905 году в стране происходит революция. Студенты Харьковского университета не остаются в стороне, организуют выступление, в связи с которым некоторые из них отчисляются из университета. Леонард Гиршман в то время был председателем дисциплинарного суда. Исключение студентов было проведено без его ведома, с чем он никак не мог согласиться. Офтальмолог подает в отставку и лишается, таким образом, клинической базы. Гиршман был обижен на действия властей, собирался покинуть город. Но народу нужна была глазная клиника, городское руководство решило спасти выдающегося врача для Харькова. В 1908 году Харьковская городская дума ставит вопрос об открытии новой больницы, объявляется сбор пожертвований. В 1908 году Гиршману выделяют для клиники здание на 10 коек на Москалевке, оснащение и инструментарий были более чем скромными, но к популярному доктору шли и шли больные. Еще бы! Ведь гениальный врач, например, извлекал катаракту за одну-две минуты!

Через три года, в 1912 году, строят специальное здание в Нагорном районе. Уже тогда, при жизни доктора, больницу назвали именем Гиршмана.

В новой клинике начался последний, но не менее напряженный, чем до этого, этап деятельности знаменитого окулиста. Трудолюбие и бескорыстность Гиршмана были известны всему Харькову. Рабочий день Леонарда Леопольдовича начинался рано утром в клинике с лекций и занятий со студентами, затем следовал амбулаторный прием, операции и обход стационарных больных – так до 3?4 часов дня. Запись на прием велась с 9 до 11 дня, но экстренные больные принимались в любое время. Гиршман никому не отказывал, он работал в клинике до последнего пациента: «Нет последнего часа работы, есть последний больной», – говорил ученикам и коллегам Леонард Леопольдович.

Однако приемом в клинике дело не ограничивалось. Пациенты ждали Гиршмана дома. И здесь он консультировал, осматривал, не ложился спать до полуночи и до часу ночи. Часто он не брал платы с неимущих больных, более того, сам ссужал деньгами. Люди просили у него советов не только по поводу глазных болезней, но и рассказывали ему о своих бытовых проблемах, просили помочь с устройством в университет, похлопотать за арестованных. К Леонарду Леопольдовичу ехали не только со всех концов Российской империи, но и из Италии, Индии, Персии. За свою жизнь харьковский окулист лично принял около миллиона человек. (Любопытно, что среди них была и знаменитая террористка Каплан, покушавшаяся на Ленина. С глазами у нее было очень плохо.)

Гиршман разработал свою методику работы с пациентом. Назначая лечение, он старался учитывать общую конституцию человека (рост, строение лица, даже походку), его состояние здоровья, расположенность к болезням, не связанным, казалось бы, с глазами. Слепых доктор учил делать массаж, давая им тем самым возможность заработать на хлеб. Вообще, Леонарда Леопольдовича очень волновала социальная сторона медицины. В 1900 году он опубликовал работу «Трахома – народная болезнь», в которой говорил о глазном недуге как о социальном бедствии, необходимости комплексно бороться с болезнями для оздоровления общества не только в буквальном смысле. Отвечая на похвалу в свой адрес, Гиршман как-то заметил: «Единственная моя заслуга в том, что я приучил наш народ лечиться у врачей».

Послереволюционная биография Гиршмана напоминает булгаковскую историю о профессоре Преображенском. Престарелого врача, потомственного дворянина и действительного статского советника не тронули. Более того, по настоянию министра просвещения чекисты отказались от мысли забрать просторный дом Гиршмана. (Кстати, сравнительно недавно в этом доме произошел пожар, и жильцы его покинули.) советская власть назначила Леонарду Леопольдовичу именную пенсию. 21 января 1921 года девяностодвухлетний окулист скончался. Советские газеты поместили некрологи, в которых, в частности, отмечалось, что Гиршман был человек, «никого не обидевший и никогда не солгавший».

Дело Леонарда Леопольдовича продолжали его ученики, ведь он создал целую школу офтальмологии. (Кстати, одним из его учеников был Павел Барабашов – отец выдающегося астронома, также героя этой книги.) Потомки знаменитого харьковчанина живут в Париже.

Его внук – довольно известный в научных кругах археолог, академик. Правнучка Гиршмана в 1991 году посетила Харьков.

В Харькове именем Гиршмана названа улица, глазная больница и НИИ глазных болезней.Антон Павлович Чехов написал о Гиршмане: «Святой человек». Действительно, для того чтобы стать святым, не обязательно быть мучеником. Достаточно посвятить свою жизнь людям. Не каждому это по плечу.

Гмыря Борис Романович

(род. в 1903 г. – ум. в 1969 г.)

Лучший бас Украины.

Всемирно известный певец. Народный артист СССР.

В 2003 году исполнилось бы сто лет выдающемуся украинскому певцу, басу-кантанте Борису Романовичу Гмыре. Люди, которые занимаются сохранением и пропагандой творческого наследия Гмыри, были недовольны недостаточным, по их мнению, интересом властей к юбилею. Когда они спросили об этом дирижера симфонического оркестра Санкт-Петербургской филармонии Давида Бухина (живущего сейчас в Нью-Йорке), тот неожиданно быстро и взволнованно ответил: «Убеждать Киев, что бездействие в таком значимом деле, как празднование юбилея Гмыри на государственном уровне, является национальным позором, не стоит, потому что Гмыря является самой национальной идеей, такой необходимой сейчас независимой, но страждущей Украине?». То же могли сказать профессиональные классические музыканты многих стран мира, потому что Бориса Гмырю хорошо знают и там. Еще в 1962 году он был включен в Международную энциклопедию «Who is who?». Через тридцать лет певец попал в список самых известных украинцев за тысячелетнюю историю страны. Харьковчане же могут считать Бориса Романовича своим знаменитым земляком.

Борис Романович родился 23 июля (5 августа) 1903 года в городе Лебедине, ныне Сумской области, а тогда Харьковской губернии. Отец Роман Константинович Гмыря по специальности был рабочим-каменщиком, работал на кирпичном заводе. Семья сильно нуждалась, Гмыря рассказывал, что небольшой кусок хлеба приходилось резать ниткой. Уже в 11 лет Борис Романович вынужден был пойти на работу по найму. К этому моменту в его «активе» было лишь начальное образование в церковно-приходской школе. Гмыря перепробовал массу профессий. Поначалу был курьером в суде, в 16 лет попал в Севастополь, где работал грузчиком, матросом, кочегаром. Успел будущий оперный артист побывать и секретарем общества «Долой неграмотность». В Харьков Борис Романович перебрался для того, чтобы получить высшее образование, – благо советская власть открыла двери вузов для выходцев из низших сословий. Вот только не каждый начнет усиленно учиться в возрасте 23 лет. Гмыря совмещал дневную работу с вечерними занятиями на рабфаке. Так продолжалось четыре года, после чего он, наконец, поступил в Харьковский инженерно-строительный институт.

Перед прилежным, трудолюбивым молодым человеком открывалась традиционная перспектива, инженерная карьера. Но было у Бориса Романовича еще одно увлечение, к которому он, впрочем, долго именно как к увлечению и относился. От матери Гмыря унаследовал музыкальность, любил петь, обладал красивым низким голосом с теплым, бархатным тембром – басом-кантанте. Он включился в студенческую самодеятельность: был и солистом, и запевалой, даже руководителем хора. А на третьем курсе ему пришла в голову мысль показаться специалисту. Так Бориса Романовича впервые увидел профессор Харьковской консерватории П. Голубев. Талантом великовозрастного студента-строителя профессор был поражен. «Материал профессиональный, – сказал он, – пению нужно учиться, но строительный институт надо окончить, чтобы специальность была». Для того чтобы получить разрешение на учебу сразу в двух вузах, обратились к самому наркому Скрыпнику (вот они – преимущества столичного положения города), и тот, якобы улыбаясь, спросил: «Вы что же, хотите сначала строить концертные залы, а потом в них петь?» Но разрешение дал.

Так началась инженерно-музыкальная жизнь. Кроме того, Гмыря на велосипеде через полгорода (жил Борис в районе Шатиловки) по вечерам ездил к Голубеву на квартиру, на дополнительные занятия вокалом. И не только вокалом. Жена Голубева вспоминала, что молодого лебединца не только избавляли от характерного акцента, но и учили правильно держаться в обществе, одеваться, вести себя за столом. «Гмыря впитывал все, как губка», – говорила Голубева.