Текст книги "Альтернатива маршала Тухачевского (СИ)"

Автор книги: Владислав Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

А сколько полезной информации можно получить, анализируя открытые источники информации, сиречь общедоступные газеты, журналы, статистические справочники, отчеты руководства фирм акционерам и материалы парламентских дебатов, разведчик знал. В 70-е годы 96 % разведывательной информации получали из открытых источников, 3 % – из материалов для служебного пользования, и, только 1 % приходился на секретные источники.

Еще одним источником кадров были советские военные училища и гражданские институты. Талантливая молодежь, получившая высшее образование, могла оказаться очень полезной, пусть и не на первых ролях, ввиду специфики именно военной разведки.

А там можно было потихоньку приводить переданную в его распоряжение часть IV Управления к структуре ГРУ 70-х – 80-х годов. Когда молодые аналитики в достаточной степени освоят свое ремесло, надо будет формировать в Главштабе Аналитическое управление, оказавшись впереди планеты всей, поскольку обработка информации и в 40-е годы была слабым местом ведущих спецслужб мира – а на их место набирать новых, толковые аналитики, знающие сильные и слабые места что Советского Союза, что зарубежья тогда были на вес золота.

Научно-техническая разведка, при желании, вещь весьма "растяжимая" – ее можно растянуть и на сугубо военную информацию, а уж на экономическую – сам Бог велел. Ну а там можно будет сформировать отделы, специализирующиеся на ведущих странах и ключевых регионах мира – и кто сказал, что эти отделы не могут быть весьма многочисленными, такими, что на их базе нельзя будет сформировать Управления?

Сложнее было с "альма-матер" полковника, управлением оперативно-тактической разведки. В распоряжении Тухачевского имелся только полк охраны Главного Штаба – конечно, это было много лучше, чем ничего, но с подбором кандидатов в будущий спецназ ГРУ наверняка возникнут проблемы, как и с учебной базой, как и с специальным снаряжением и вооружением. Конечно, Ленков в совершенстве владел методиками подготовки, которых даже не могли себе представить создатели советского, германского или британского спецназа – но к этому требовалось еще многое. Впрочем, пока ближайшая задача сводилась к созданию подразделения спецназначения из пары-тройки групп, способных эффективно работать оперативно-боевыми методами.

Ну и по мере роста структуры Тухачевского, с ростом авторитета его, как серьезного руководителя, понимающего толк в разведке, наметится и отток кадров от Уншлихта с Берзиным. Понятно, что всех серьезных профессионалов перетащить к себе не получится – но, при наличии куда более совершенной структуры, чем имевшаяся в IV Управлении, при правильной постановке задач и грамотной обработке информации, Тухачевский сможет предоставлять Ворошилову не в пример более серьезные и толковые отчеты по вопросам, интересующим руководство РККА и СССР, чем безуспешно пытающиеся организовать хоть какую-то революцию в самой захудалой стране кадры Коминтерна.

Бесспорно, "у любой палки два конца" – и Ворошилов, вполне может быть, и не поймет всей серьезности сделанного; но, вот Сталин, еще в бытность свою членом Русского Бюро ЦК занимавшийся партийной разведкой и контрразведкой, наверняка быстро поймет, что в распоряжении Тухачевского, вот чудо чудное, появилась серьезная спецслужба. Вот только, слопать выскочку-"наполеончика" и скушать реального лидера военной элиты СССР, это качественно разные задачи.

Ленков рассчитывал на холодный прагматизм Сталина – человек, с успехом занимающийся одним из важнейших для СССР дел, повышением боеспособности РККА, и, при этом, принципиально не лезущий в политику (Не говоря о том, что упаси Бог, не претендующий на верховную власть!), может рассчитывать на то, что его оставят в покое.

Не по доброте душевной, с которой у Сталина наблюдался явный дефицит – а потому, что Иосиф Джугашвили сумел перерасти талантливого, яркого, но, в целом, довольно обычного революционера Кобу. В отличие от Юстиниана, так и не нашедшего в себе сил стать не византийским правителем, а настоящим римским императором – и как следствие, не сумевшим всерьез верить ни разу не обманувшим его доверия Велизарию – ставший Красным Императором Сталин умел доверять тем, кто не подводил его. Это парадоксально – но так было. Так что шанс стать советским Велизарием, без печального финала одного из величайших полководцев всех времен и народов, при Императоре Иосифе Великом был – другое дело, что для его реализации предстояло сделать почти невозможное.

Боевые друзья за бутылкой водки

В этот же день Климент Ефремович заехал в гости к Семену Михайловичу. Окружающим это было подано, как желание выпить без помех, поэтому встреча состоялась на подмосковной даче Буденного.

После взаимных приветствий и бодрого заявления командарма: "Клим, зараза! Где тебя носит, водка же греется!", парочка двинулась в столовую, к щедро накрытому столу.

Внимательный наблюдатель со стороны мог бы заметить легонький наигрыш, что со стороны хозяина, что со стороны гостя, они чуточку переигрывали, изображая простонародность – но, здесь такого не оказалось, а адъютанты, охрана, обслуга дачи привыкли к регулярным посиделкам легендарного командарма с наркомом обороны. Да и легенда этих встреч была подобрана идеально – что может быть странного в желании двух нестарых мужиков "дернуть по маленькой", устроившись так, чтобы им никто не мешал получать удовольствие от процесса? В реальности же Ворошилов с Буденным были тоньше и умнее, чем полагали многие – нет, на этих посиделках и водочка потреблялась не наперстками, и закускам уделялся должный почет, и пелись песни под гармошку – но основным содержанием таких встреч была вдумчивая выработка позиции по ключевым вопросам, входившим в их компетенцию.

Сейчас предстояло заняться именно этим – и друзья приступили к работе, прикончив аппетитное, с пылу, с жару жаркое. Конечно, по паре чарок они успели принять – но для них это было, что слону дробина, особенно для Семена Михайловича.

– Семен, что надумал насчет поручения Кобы? – спросил Климент Ефремович.

– А хрен ли тут думать – пожал могучими плечами Буденный – вот гляди сам: Гришу Кулика, с его четырьмя классами, на это дело ставить нельзя, он такого наворотит, что потом не расхлебаем. Верно?

– Верно – согласился Ворошилов – Гриша наш, верный человек, но ему еще учиться и учиться, прежде чем можно будет ему всю артиллерию доверить. Его на это дело тоже надо будет отрядить, чтобы присматривал и учился – но главным его ставить нельзя, никак не потянет.

– Грендаля на это ставить нельзя по другой причине – продолжил хозяин – сделать-то он все сделает, в лучшем виде; вот только, если мы его на такое поставим, нас народ не одобрит. Сильно не одобрит.

Ворошилов тяжко вздохнул, соглашаясь – в квалификации инспектора артиллерии РККА, Владимира Давыдовича Грендаля, ни малейших сомнений у него не было, спец из лучших спецов. Равно не было и сомнений в том, что служит Владимир Давыдович, в свое время добровольно пришедший на службу в Красную Армию, не за страх, а за совесть. Вот только назначить потомственного золотопогонника и такого же дворянина, царского полковника артиллерии, да вдобавок даже не русского, а шведа, ответственным за перевооружение артиллерии РККА – такого красные командиры, люто ненавидевшие царских офицеров, точно не одобрят. Они и так косились на золотопогонников – и Грендаль не был исключением – как цепной кобель на кота с чужого двора. Только чтоб подвернулся случай – разорвут в клочья.

И потворства золотопогоннику товарищи краскомы не простят даже им – это Ворошилов понимал и без Семена.

– Жорку Бондаря ставить – это курам на смех – констатировал Буденный – с командира артдивизиона стрелковой дивизии в начальники ГАУ, и смех, и грех, по-другому и не скажешь.

– Согласен – коротко сказал Ворошилов, думая про себя, что Бондарь стал его ошибкой. Да, происхождение из крестьян – но и высшее образование, и царский поручик, так что вроде бы должен дело знать. Нет, не справился.

– Вот и остаются у нас Тухачевский с Уборевичем – закончил перечисление возможных кандидатур Семен Михайлович. – Иероним нынче учится у германцев, так что остается только Михаил. Образование у него хорошее, от техники его за уши не оттащишь, так что должен управиться.

– Все верно ты говоришь, Семен – выразил свое согласие Климент Ефремович – должен он управиться. А на всякий случай отрядим на это дело Грендаля, чтобы присмотрел по технической части, да Гришу. Ну, про Кулика я уже говорил.

Про себя же нарком подумал, что Бог, наверно, все же есть – может, и не врут попы. Сейчас ему позарез надо было, чтобы Тухачевский не лез в управление войсками – а он, холера, мать его, мог, как ни отбирай у него полномочия, все же начальник Главного Штаба – и глядите, люди добрые, он в книжки зарылся. Вряд ли этой страсти к писанине хватит надолго, Мишу мотает из стороны в сторону, как пьяного после двух старорежимных бутылок беленькой (емкость стандартной бутылки водки царских времен составляла 1/20 ведра, 0,6 литра – В.Т.) без закуси. И, вот, как по заказу, подвернулось это дело с артиллерией, даже страшновато становится от такого фарта. А сильно напортачить он не должен – технику Михаил наш Николаевич и вправду любит, да и Грендаль всегда может дать дельный совет.

– Значит, говорим Кобе, что Тухачевский для этого лучше всех подходит? – уточнил Буденный.

– Говорим – и растолковываем все, что тут надумали по другим товарищам, чтоб у него сомнений не было, что мы все хорошо обдумали – подвел итог нарком. – Да, заодно, можно будет поручить ему для начала написать программу всего этого дела.

– А на всякий случай, прежде чем его окончательно утверждать, покажем эту программу старым спецам, тому же Грендалю – сказал Семен Михайлович, очень уважительно относившийся к знатокам своего дела.

– Это ты хорошо придумал – так и сделаем – согласился Ворошилов, резонно считавший, что имея в своем распоряжении Главный Штаб, написать плохую программу трудно; а лишняя подстраховка точно не повредит.

– Ну, с делом мы разобрались – теперь по водочке? – спросил командарм.

– С нашим удовольствием – ответил нарком.

Расчет будущей артиллерии

Двумя днями позже новый Тухачевский, закончив две статьи по вопросу «позиционного тупика», и, отдав гранки этих статей Какурину, решил дать себе небольшой перерыв от военно-теоретических трудов. Сделать это он решил, руководствуясь одним из любимых высказываний покойного тестя, гласящим, что «Лучший отдых – смена работы».

Благо в таком отдыхе недостатка у него точно не ожидалось, скорее, наоборот, на ближайшие годы "отдыхом" он был обеспечен на двести сорок часов в сутки, если не на четыреста восемьдесят. Вообще, объект искренне удивлял полковника Ленкова – ведь не глупый был человек, и, при этом, он плюнул на все, включая немаленькие полномочия НГШ, даже после урезания их Ворошиловым. Вместо того, чтобы укреплять и расширять свои возможности, что он вполне мог делать и в оригинале, Тухачевский предпочитал светски развлекаться. Весьма странно – и ведь никак нельзя сказать, что "В детстве он слаще морковки ничего не ел", поэтому и начал "добирать недоданное", дорвавшись до власти. И иллюзий относительно нравов окружающего террариума у него быть никак не могло, поскольку он сам был его частью – да что говорить, если будучи командующим в Минске, Тухачевский поступил как и все крупные военачальники Красной Армии того времени, сформировав свою "преторианскую гвардию" (было в РеИ – оперативно-боевое подразделение было сформировано из бойцов и командиров 27-й и 33-й стрелковых дивизий – В.Т.). Очень странно себя вел Михаил свет Николаевич – и рациональных объяснений этому как-то не находилось, если не считать за таковое "звездную болезнь" в особо тяжелой форме, излечимой лишь свинцовыми пилюлями.

– Ладно, хватит отвлеченных размышлений – работы невпроворот – одернул себя Вячеслав Владимирович.

Реалии были, мягко говоря, не располагающими к оптимистичному взгляду на возможное будущее. Советский Союз не имел очень многого из того, что жизненно необходимо для развитой страны – станкостроения и производства алмазного инструмента; серьезного производства двигателей внутреннего сгорания, что карбюраторных, что дизельных; развитого производства специальных сталей и вообще не имел производства алюминия; в зачаточном состоянии находились автомобильная промышленность, авиастроение и производство гусеничной техники, не было радиопромышленности. Все это предстояло разгребать, ставить на ноги, выводить на должный уровень.

Естественно, никто, находясь в здравом уме и трезвой памяти, не доверил бы Тухачевскому руководство любой из перечисленных отраслей – да этого и не следовало делать, поскольку полковник Ленков был диверсантом, хоть и с высшим техническим образованием. Но, влиять на события можно не только прямо, но и опосредованно – а, вот этому Вячеслава Владимировича учить было излишне, он сам мог научить кого угодно.

Исходные позиции для такого влияния были очень неплохи, поскольку в реальной истории объект дружил с Орджоникидзе, Куйбышевым, Кировым. Получение в свое распоряжение научно-технической разведки позволяло осуществлять ускоренное получение СССР самой передовой информации – а, при случае, вбрасывать опережающую информацию. Наличие же независимых источников финансирования обеспечивало намного большую "свободу рук" по массе позиций – если покупка вооружения и военной техники была предельно затруднена, то с приобретением технологий и оборудования "двойного назначения" дела обстояли заметно свободнее.

Был и опыт "боевого отряда партии", сиречь, КГБ СССР 70-х годов, а, именно, широко известной в довольно узких кругах швейцарской компании "Гленкор", специализировавшейся на посредничестве в торговле Запада со странами, находящимися под санкциями. Этот опыт полковник Ленков собирался творчески переосмыслить применительно к нынешним временам. Конечно, торговля "с черного хода" была не совсем тем, что было нужно – но, лучше такая торговля, чем никакой.

Но, чтобы опосредованно влиять на развитие советской промышленности тоже нужны были основания. Не стал бы тот же Орджоникидзе, имевший привычку яростно противиться любым попыткам выделить из подчиненного ему наркомату тяжелой промышленности хоть что-то – а это требовалось для лучшей управляемости промышленности, поскольку Наркомтяжпром быстро стал почти неуправляемым из-за своих размеров монстром – спокойно прислушиваться к просто советам "друга Миши", пусть и самым толковым, пусть и поданным в самой деликатной форме. Была у него такая особенность характера, воспринимать наркомат как свое удельное княжество.

Поэтому заходить следовало с другой стороны. Если Михаил Николаевич отвечает за перевооружение, пусть, поначалу всего одного рода войск – и в этом качестве взаимодействует с "другом Серго" – то, подавать можно было иначе, в форме, которую примет Орджоникидзе. Например, в такой форме: "Серго, мои орлы раскопали, что в производстве деталей для артиллерийских орудий в Англии стали использовать станки-полуавтоматы/многошпиндельные станки. Эти штуки, оказывается, позволяют производить массовые детали со стабильно высоким качеством. Начали копать – выяснилось, что делают их в Америке. Копнули поглубже – оказалось, что их можно прикупить через третьи руки. Как ты думаешь, стоит приспособить такую штуку для нашего артиллерийского производства – или не нужна она?". С учетом того, что брак был бичом советской промышленности этого времени, можно было не сомневаться в том, что Серго уцепится за предложение обеими руками – и вылезет из кожи, но, сделает все, возможное и невозможное, чтобы внедрить такие станки на всех ключевых производствах. Пара-тройка таких предложений "широкого профиля" – и, Орджоникидзе сам начнет просить "друга Мишу" поспособствовать в добывании научно-технической информации.

Аналогичные "номера" можно было "отколоть" и с Кировым, и с Куйбышевым, с тем различием, что "Миронычу" понадобятся новшества, которые можно будет внедрить на предприятиях Ленинграда, одного из основных промышленных центров СССР; Валериану Владимировичу будет нужна экономическая информация более общего характера, о реальных производственных возможностях и финансовом положении конкретных фирм, с которыми СССР вел дела. Наверняка большим спросом у него будет пользоваться компромат на неуступчивых западных бизнесменов.

Насколько такие действия укрепят авторитет Тухачевского в партийных и государственных структурах, говорить было излишне. Дополнительным плюсом была наработка связей с капитанами советской промышленности – когда товарищи поймут, кто может разрешить их проблемы с технологиями, уникальными станками и оборудованием, то, к Михаилу Николаевичу "не зарастет народная тропа". А это тоже опора, пусть и не столь серьезная, как положение лидера советской военной элиты, но и не мелочь.

Под этой "маркой" можно было расширять штаты и получать изрядное финансирование официальной спецслужбы – после наработки достаточного авторитета в этой области достаточно будет попечалиться за коньячком Ворошилову, на тяжкую жизнь научно-технической разведки, которой, вот беда, не хватает ни людей, ни денег. Дескать, товарищи завалили работой – никак не успеваем со всем справиться. В чем-чем, а в "аппаратных течениях" нарком ориентировался виртуозно – и, прекрасно понимал, что все трое не забывают сообщать "другу Кобе" о неоценимой помощи, которую им оказывает "друг Миша". В общем, Ворошилову дешевле будет дать все запрошенное, в особенности, если Тухачевский не будет забывать упоминать о всесторонней помощи, оказываемой наркомом.

Другой вопрос, что для организации такого положения дел предстояло изрядно попотеть. Начинать же надо было с малого. Перевооружение артиллерии РККА было той самой "отмычкой", позволявшей постепенно, шаг за шагом, опосредованно влияя на советскую промышленность, добиться изменений к лучшему.

Итак, артиллерия Красной Армии – исходить следовало не только из того, какие орудия необходимы, но и, к сожалению, крайне скромных производственных возможностей советской промышленности конца 20-х годов. Конечно, следовало подумать и о работе на перспективу, исходя из тех факторов, что к середине 30-х годов ВПК СССР справится с большей частью нынешних проблем, а к тому времени понадобятся новые модели артиллерийских орудий – с учетом этого, работу надо было начинать уже сейчас, ведь срок проектирования новой системы обычно занимает от 3 до 10 лет, а наработок от "царя-батюшки" практически не осталось.

В наличии имелось крупносерийное производство артиллерийских стволов и боеприпасов калибров 76-мм, 122-мм и 152-мм. Также имелись мелкосерийные производства для калибров 37-мм, 47-мм, 57-мм, 102-мм, 107-мм, 114-мм, 120-мм, 130-мм, 203-мм, 254-мм, 305-мм и 356-мм. Прискорбным фактом был острейший дефицит специальных сталей, прецизионных станков, квалифицированной рабочей силы, цветных металлов, низкий уровень производства порохов и взрывчатки. Впрочем, два последних пункта автоматически вытекало из недопустимо низкого уровня развития химической промышленности – производство концентрированной азотной кислоты и толуола находились в зачаточном состоянии, если исходить из потребностей армии великой державы.

Повышать же огневую мощь Красной Армии, прежде всего, ее основ, пехоты и артиллерии, следовало немедленно. Исходя из этого, программу следовало разделить на две части, неотложную и перспективную.

Неотложную часть следовало начинать на имеющейся и могущей быть введенной в строй в ближайшие годы производственной и технологической базе. Соответственно, артиллерийские системы должны быть рассчитаны на использование в нынешних стрелковых и кавалерийских дивизиях, на конную тягу.

Во-первых, следовало сделать то же, что было сделано в реальной истории – модернизировать выстрел трехдюймовки, увеличив навеску пороха и сделав снаряд с улучшенной аэродинамикой; также надо было модернизировать и основные орудия РККА – 76-мм дивизионную пушку обр. 1902 года, 122-мм дивизионную гаубицу обр. 1910 года, 107-мм корпусную пушку обр. 1910 года и 152-мм гаубицу обр. 1910 года. Желательно было сделать это быстро, не растягивая процесс до 1930-31 годов, благо основные направления были понятны и так.

Во-вторых, следовало срочно переделывать 76-мм полковую пушку обр. 1927 года, которую уже готовили к принятию на вооружение. Конечно, в историю оно вошло, как первое из артиллерийских орудий, принятых на вооружение РККА, разработанных в советский период – вот только это не отменяло того факта, что оно было переделкой горной пушки обр. 1909 года, представлявшей собой слегка доработанную систему Данглиза, спроектированную еще в 1893 году. В общем, сие орудие уже в 1927 году было чуточку устаревшим морально.

Что надо было делать, тоже было понятно – нужно было дорабатывать систему до уровня полковой пушки М3-1, с перспективой принятия на вооружение в середине 30-х этой системы. Это орудие до конца Второй Мировой было действенной системой поддержки пехоты в звене батальон-полк, будучи способно сопровождать пехоту на поле боя огнем и колесами. Это значило необходимость улучшить баллистику орудия до уровня горной пушки обр. 1938 года, с начальной скорости снаряда в 387 м/с до 500 м/с – о копировании самой пушки обр. 1938 года речи быть не могло, поскольку она была дорогостоящим продуктом совсем других технологий, с широким применением специальных сталей, изготовлением деталей на прецизионных станках, словом, всего того, чего еще и в помине не было в конце 20-х годов – поэтому необходимо было удлинить ствол с 16,4 калибра до 23–25 калибров. Нужно было подрессоривание, автомобильные колеса вместо деревянных, и, что очень важно, лафет с раздвижными станинами. С этим предстояли нешуточные хлопоты – для таких станин нужны были бесшовные трубы прямоугольного сечения, технологию производства которых концерн "Маннесман" продал СССР в 1926 году, а осваивали ее добрых четыре года. Надо было думать, как ускорить этот процесс – такие лафеты были необходимы для резкого увеличения угла горизонтального обстрела. Такое увеличение было нужно для борьбы с танками. Можно было, конечно, на первом этапе обойтись клепаными или сварными станинами – но, во-первых, они здорово утяжеляли конструкцию, во-вторых, очень уж велика была сфера применения бесшовных труб – отнюдь не только в ВПК, но и в народном хозяйстве.

Но, доработанная таким образом полковушка решала только проблему обеспечения настильного огня – и, частично, борьбы с танками, поскольку полноценным противотанковым орудием все же не была.

На среднесрочную перспективу надо было проектировать на базе полковушки 57-мм противотанковую пушку. Если не ставить перед собой задачу сделать ЗИС-2 к 1935 году, то появлялась возможность сделать недорогое и весьма эффективное для второй половины 30-х – начала 40-х орудие, с длиной ствола не более 45 калибров. Выстрел можно было сделать на базе обжатой до калибра 57-мм гильзы полковой пушки – получалось недорого и удобно. В общем, можно было рассчитывать на начальную скорость снаряда где-то около 800 м/с – для этого времени вполне достаточно, поскольку обеспечивало бронепробиваемость на 500 м, при угле встречи в 30 градусов, в 70 мм. Этого было достаточно даже для "Матильды", с ее лобовой броней в 65 мм – впрочем, немецким средним танкам, кроме T-IV последних модификаций, также гарантировалось блаженство в танковом раю.

Это обеспечивало своевременную смену калибров ПТО, наработку опыта конструкторами и производственниками, обеспечением орудиями нового поколения советских танков, которое должно было запущено в серию году в 1935-36.

Нужно было решать проблему орудий, способных вести навесной огонь. В это время, да и позже, велись разработки 76-мм батальонных гаубиц и 122-мм полковых мортир. Нельзя сказать, что они были безуспешны – так, в 1935 году на испытания была представлена очень интересная 76-мм гаубица 35-К; были и другие разработки. Эти орудия могли быть весьма полезны – стабилизированный вращением артиллерийский снаряд, при прочих равных, имеет значительно меньшее рассеивание, нежели минометная мина. Крест на этих системах ставила экономика – они были не в пример дороже и менее технологичны, многократно более металлоемки, чем занимавшие те же "экологические ниши" гладкоствольные минометы системы Стокса-Брандта, или, как их чаще называют, минометы, созданные по схеме "мнимого треугольника".

Применительно к системе ротного вооружения полковник был противником калибра 50-мм – этих минометов произвели очень много и наши, и немцы – в результате, и Советский Союз, и Германия сняли их с производства в 1943 году, слишком маломощными они оказались даже для роты. А вот минометы калибра 60-мм получились заметно более удачными – этот калибр приняли для себя американцы, с успехом используя их и во время Второй Мировой, и в Корее. Это и неудивительно – заметно более тяжелая мина, чем в 50-мм миномете, большая прицельная дальность, при этом, 60-мм миномет вполне вписывался в весовые ограничения ротного вооружения, 20–23 кг. По опыту Вьетнама они даже разработали новые 60-мм минометы с высокой баллистикой, для легкой пехоты.

Применительно к реалиям 30-х – 40-х годов, требовалось два миномета этого калибра – сделанный по схеме "мнимого треугольника", массой в 16–18 кг, для линейных частей; и, миномет "глухой схемы", массой 10–12 кг, для партизан и ОСНАЗ.

Сложнее было с батальонной артиллерией – нет, с батальонными минометами все было неплохо, принятый на вооружение в реальности БМ-37, калибром 82-мм, как и его дальнейшее развитие, показали себя хорошими "рабочими лошадками", отвечавшими требованиям военного времени. Тут радикальные изменения явно не требовались.

Другой вопрос, что для ускоренного, по сравнению с реальной историей, внедрения минометов, требовалось принимать решительные меры, поскольку в реальности образованная в декабре 1927 года группа "Д" (по фамилии ее руководителя, инженера Доровлева – В.Т.) два года изучала минометы системы Стокса-Брандта "в общем", и, три года копировала захваченный в ходе конфликта на КВЖД 81-мм миномет (соответствует РеИ – В.Т.). Потом его два года испытывали – и, только в 1936 году приняли на вооружение как БМ-36 (соответствует РеИ – В.Т.). А вот когда неспешно медитирующего на французские минометы Доровлева заменили на молодого и энергичного Шавырина, как проектирование новых минометов помчалось пришпоренным орловским рысаком. Да что говорить, достаточно было посмотреть на достигнутые результаты: за неполных три года было приняты на вооружение 50-мм ротный, 82-мм батальонный, 107-мм горно-вьючный и 120-мм полковой минометы.

Полковник, правда, сильно подозревал, что дело не только в личности руководителя, хотя ни малейших оснований сомневаться в таланте Шавырина, создавшего все советские буксируемые минометы, кроме 160-мм дивизионного, у него не было – скорее всего, системы, обеспечивающие навесной огонь, в то время пребывали на положении Золушки.

Ведь именно в эти годы объект, мягко говоря, "чудил" с невиданным размахом – тут были и безоткатные орудия Курчевского, большая часть которых имела даже не нулевую, а отрицательную боевую ценность; тут были и системы с полигональными снарядами, мнение кадрового офицера о каковых категорически не подлежало цитированию.

Вячеслав Владимирович полагал, что Доровлев, как-никак бывший серьезным инженером, будучи поставлен в условия, когда надо давать результат, сумеет представить, по крайней мере, ротный и батальонный минометы в 1929-30 годах. Пусть это будут менее технологичные и удобные в обслуживании системы, чем у Шавырина, как это было в реальности – но это будут вполне боеспособные минометы, которыми можно будет довольно быстро и дешево начать насыщать РККА.

А вот с 45-мм ПТО все было намного сложнее – нет, 45-мм ПТО могли не только бороться с легкобронированными целями, но и обеспечивать поддержку пехоты, вот только с перспективой у этого калибра было совсем плохо. Понятно было, почему его приняли – имевшееся производство старых флотских 47-мм пушек Гочкиса, с небольшими изменениями оснастки могло быть переведено на производство 45-мм орудий, вдобавок, имелись огромные запасы старых бронебойных снарядов, которые, после стачивания ведущих поясков, могли быть использованы для этих орудий.

Вот только желание сэкономить, постепенно развившиеся в идею использования 45-мм орудий в качестве некоего легкого универсального средства, в данном случае сослужило Красной Армии очень плохую службу. Орудия, способные эффективно бороться с танками 30-х годов, устарели морально к 1941 году – а замена своевременно произведена не была. Возможности же борьбы с пехотой изначально были невелики – как ни старались наши конструкторы, но максимум, которого удалось добиться, стал осколочный снаряд массой 2,14 кг, имевший очень слабое действие по сравнению с 76-мм снарядом, массой 6,5 кг. И того удалось добиться ценой резкого снижения настильности траектории.

А в этом калибре были выполнены почти все противотанковые орудия РККА, имевшиеся к июню 1941 года – и, подавляющее большинство танковых орудий, ими были вооружены почти все БТ и Т-26, составлявшие основу танкового парка страны. Понятно, почему это было сделано – основными требованиями к танковому орудию являются высокая начальная скорость снаряда и хорошая настильность траектории, а другого орудия, пригодного для вооружения легких танков, бывших "любимой игрушкой" руководства РККА до конца 30-х годов, попросту не было.

Следовало как-то выкручиваться – с одной стороны, легкое противотанковое орудие было необходимо, хотя бы для наработки опыта проектирования, производства и применения ПТО; с другой стороны, у него должна была быть хотя бы небольшая перспектива на будущее; с третьей стороны, оно должно было быть доступным для промышленности и достаточно массовым, чтобы его производство было экономически оправдано; в-четвертых, оно должно было стать не слишком массовым, чтобы не возникло проблем со сменой поколений ПТО; в-пятых, оно должно было стать достаточно узкоспециализированным, чтобы не вводить руководство РККА в искушение универсальности на все случаи жизни.

Задача, что ни говори, была нетривиальной. Полковник откинулся на спинку стула, размышляя – и тут ему вспомнился цикл статей на эту тему, несколько лет тому назад прочитанных в Интернете. Автор, подписавшийся ником Игорь14, подробно разобрал и этот вопрос – и Вячеславу Владимировичу было трудно с ним не согласиться. Идея была весьма изящной – в 1929 году концерн "Крупп", из-за Версальского договора перенесшая часть перспективных разработок в Швецию, на завод фирмы "Бофорс", сделал первый шаг в создании зенитного автомата нового поколения, создав к нему выстрел 40х311. Этот выстрел, при использовании стандартного ствола зенитного автомата длиной 60 калибров, на дистанции в 1800 м, при встрече с броней по нормали, обеспечивал бронепробиваемость в 30 мм. На типичных для противотанковых орудий Великой Отечественной дистанциях открытия огня в 200–300 м бронепробиваемость должна была составить миллиметров 60 или около того.