Текст книги "У чёрта на куличках (СИ)"

Автор книги: Владислав Хохлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Очень быстро радостная встреча вернувшемуся хозяину перешла к закуске и распитию самогона. Бражник то и дело следил за тем, чтоб все выпивали. Толстые шторы задёрнуты, на столе только пара свечей, запах горилки режет глаза, и ни на одной стене и намёка на часы. Здесь можно было провести хоть целую вечность и даже не заметить. Еда исчезала во рту, но стол не пустел, да и главного напитка было всё больше и больше. Григорий не заметил, сколько часов он уже сидит в гогочущей компании, что обнимается со всеми подряд, что-то вспоминает, над чем-то подшучивает, а на столе ничего не заканчивается, и желудок всё никак не наполняется.

– Минуту! – неожиданно рявкнул Бражник и ударил по столу. Все разом замолчали, словно мгновенно умерли. – У меня есть подарок для нашего дорогого гостя Григория. – Он быстро поднялся и вышел в небольшую комнату, в которой, скорее всего, спал.

– Какого Григория? – удивился Беглов, не представляя, что речь идёт о нём. – Здесь есть ещё какой-то Григорий?..

В эти секунды он ни капельки не походил на того злого и пронырливого работника автомастерской, который жил лишь тем, что обманывал других людей и зарабатывал на их невнимательности, наивности и доверчивости. Он питался ненавистью и отвращением ко всем, даже к членам своей семьи. Сейчас он напоминал тех, с кем делил место и трапезу, тех, кого в самом начале называл скотом и быдлом. И он даже не знал, нравится ему это или нет, он только мог сказать наверняка, что от паров самогона у него слезились глаза.

Он протёр веки и посмотрел на двух дам. Они плакали. По их щекам не просто стекали небольшие капли, как от чего-то режущего глаза, нет, они натурально рыдали. Лица их окаменели в гримасах отчаяния и страха. Это слегка отрезвило Беглова, и он даже припомнил, что чей-то плач навзрыд слышал чуть ли не с самого первого глотка.

Стоило только кутежу в голове слегка остыть, как вернулся хозяин дома. Он вышел из комнаты, показывая в вытянутой руке «подарок».

– Кот?! – удивился Григорий, когда Бражник вынес из маленькой комнаты животинку, держа её прямо за шкирку. Кошку парализовало от крепкого хвата, и она лишь беспомощно и умоляюще смотрела в лицо нового человека, который был диковинкой для Неясыти. При взгляде на неё, складывалось ощущение, что и она вот-вот заплачет.

– Кошка! И воспринимай её как кошку. Это девочка, женщина, и уход за ней должен быть соответствующий.

– Сдалось мне ваше животное! Терпеть не могу зверинец.

– Нет-нет-нет, Гриша, это надо. – Бражник сел рядом с Григорием, продолжая держать бедное животное и трясти им прямо перед лицом отказывающегося гостя. – Нельзя отказываться от подарка. Ты сейчас думаешь, что это глупо и бессмысленно, но оно надо. Надо тебе.

Теперь капли слёз покатились и по маленькой волосатой мордочке.

– Но…

– Нет, ты возьмёшь её. Обязательно возьмёшь. Она нужна тебе, Григорий. Ты должен это знать. Ты же знаешь, как надо вести себя с женщинами? – Последнее слово утонуло в смехе собутыльников и лёгком хихиканье самого Бражника. – Она тебе понравится.

– Хорошо, только поставь её, я же не сейчас уйду с ней домой.

– Конечно нет! – Бражник улыбнулся и швырнул кошку через плечо, и та жалобно закричала, ударившись о стену.

Григорию впервые стало жалко животное. Сложно было сказать, действительно ли он был готов согласиться на этот подарок, однако наблюдать за живодёрскими развлечениями не входило в его планы на день.

Стоило только маленькой животинке исчезнуть из общей картины, как вернулся кутёж и режущий глаза самогон. Несколько раз, за всё продолжение застолья, Григорий не раз ощущал, как что-то маленькое и пушистое трётся о его ноги.

– Вера, подними руки выше! – протявкала бабушка Маруся, полненькая и низкая женщина, что последние полчаса кружила вокруг девятилетней девочки. Старушка нашла у себя в закромах старое платье, которое досталось ей от прабабушки, и «оно так мило подходит твоим глазкам», что решила надеть её на ребёнка и подшить под размер малышки. До этого, манекеном пришлось поработать и матери Веры.

Мария вначале с тёплой улыбкой следила за тем, как её дочь ощущает заботу старшего поколения, той, что годится ей в бабушки, но позже эта мысль накрыла женщину печалью… Вера видела родную бабушку только на фотографии на надгробье.

Избушка у Маруси была очень странной, – а Мария так-то бывала и в избе Бражника, – в ней витал какой-то знакомый запах, который твёрдо пытались перебить благовониями и духами на основе трав. Инородные нотки едва-едва проскакивали мимо, но терялись в сумбуре ароматов. Дородная женщина вертелась вокруг Веры как одержимая бесом, то и дело пытаясь вспомнить молодость, возвращая старое прабабушкино платье к жизни. Этой тряпке могло быть пару сотен лет, и выглядела она как изуродованная и деформированная штора. Кружева скомканы и превратились в какие-то комья, подол с одной стороны был сильно короче, чем с другой, а правая лямка превратилась в сплошную нить. Хоть старушка и сказала, что платье подходит девочке под цвет глаз, синий и зелёный никак не сочетались. Периодически Вера поглядывала на маму вопросительными изумрудиками.

«Мама, – глазами говорила девочка. – Когда мы пойдём домой?».

«Потерпи немножко золотце, бабулечка просто одинока… – отвечала ей мама».

Через пару минут пошивочной пытки, девочку всё же прекратили мучить. Перед мамой она показалась в виде старой куклы, – даже по местным временам – словно взятая из антикварной лавки из сокровищниц неизвестного обществу эрцгерцога. Да… такую в стеклянный ящик и на витрину.

– Чудо! – пропищала бабуся, обхватив себя руками и наблюдая за девочкой. – Покрутись, котёнок, хочу на тебя посмотреть.

Вера покрутилась, но меньше походить на старинную куклу не стала. После этого она вопросительно посмотрела на маму.

«Это действительно так красиво?».

«Нет, дорогая».

– Чудесное платье, баб Маруся, но нам жалко его забирать с собой, как никак, это ваша семейная реликвия.

– Ой, что ты, золотце. И мне, и моей родне будет очень приятно, если это платье и дальше будет на слуху!

«Боже упаси».

– Оно мне не очень нравится… – тихо проговорила Вера, посмотрев в напольное зеркало в углу избы. Куколка смотрела на другую куколку.

– Почему так, котёнок? – Жалобные нотки полились из уст Маруси, которую задели за живое. У старых людей после живых родственников остаётся только память о них… и их вещи.

– Оно какое-то старое. Меня засмеют. – Бабушка подошла к девочке и осторожно гладила её плечи, будто ребёнка уже осмеивали и гнобили.

– Ну ничего… Ничего. Может быть всё действительно и так… времена не те. Но ничего, заставлять тебя я не могу, котёночек. Снимай, я его уберу обратно, пусть пылится и хереет дальше…

Женщина подождала пока ей вернут платье и отправилась убирать его в большой шкаф. По дороге назад к гостям, она решила пойти в другое место. Маруся открыла люк в подполье и очень ловко спустилась вниз. На мгновение могло показаться, что она просто рухнула с лестницы вниз.

Бабульки не было минут десять, пока не раздался скрип деревянной лестницы.

Пол вновь раскрылся, и из подполья вышла Маруся, – или точнее выползла. Запах, что Мария пыталась вспомнить, появился вновь, с ещё большей силой влетел в комнату и ударил в нос. Она вспомнила его. Это был тот же запах, что в избе Бражника и лесника. Самогон.

– А чтобы не грустить, есть одно чудесное средство. Ну что, золотце, по стаканчику?

– А потом он побежал прямо на Владика, нацелился ему в хер и вцепился, по самое не балуй. – Закончив длинную историю того, как местного мужика загрызла свинья, причём разорвав бедренную артерию, Борька разразился громким гоготом.

– А что стало со свиньёй? – спросил Серёжа, искоса поглядывая на нового знакомого. Называть его другом или товарищем было ещё слишком рано – как минимум, Борька раздражал парня своим поведением, чтобы было хоть какое-нибудь желание общаться с ним дальше.

– А что с ней могло быть ещё? Вернули обратно в загон. – Борька посмотрел на своего друга – этот пройдоха легко мог назвать другом даже совершенно незнакомого человека – так, словно тот был самым крупным дураком на всей планете. – Не убивать же…

– Как не убивать? Животное же убило человека. Разве не принято, что если животное попробовало вкус человеческой крови, то ничего другого есть не станет?!

– Оно-то верно, но я говорю про свинью.

– И?..

– Свинья – самое тупое и упёртое животное из всех живущих, оно вкус настоящей еды забывает через час. Хряк готов жрать хрючево сразу после дылекатеса и обратно. И зачем убивать? Мясо же пропадёт, а когда откормится, то и пустить можно.

Серёжа ничего не сказал на такой ответ, а лишь углубился в собственные мысли. Они уже минут двадцать просто гуляли по Неясыти, сворачивая на единственную улицу, заходя в очевидные тупики или просто шли кругами. Борька не пытался идти на контакт, когда его собеседник находился в другом месте. Он словно чувствовал то, что сейчас Серёжа не настроен на разговор.

– Подожди! – резко остановился кадет, – а где могила?!

– Чья могила? Свинья же жива.

– Да не свиньи твоей, а того мужика!

– Не моя свинья, а Бражника. Ты про Владика?

– Да!

– Так он умер… – Серёжа уже собирался прекратить разговаривать с этим неотёсанным болваном, поскольку с каждым новым услышанным словом у него начинала трещать голова, но потом он вспомнил, что в таком случае попусту останется один, как вчера, а одиночество будет ничуть не слаще.

– Его тогда должны были похоронить.

– Зачем?.. – Борька с вопросом в глазах посмотрел на приятеля. На мгновение в его зрачках промелькнул странный проблеск.

– Ты… Ты сейчас издеваешься?

– Зачем кого-то хоронить, если он может лежать дальше. Зачем вообще кого-то хоронить? Бражник вот против этого. Он говорит, что хоронить нужно хороших.

– А ну, пошли за мной! – Серёжа схватил Борьку за рукав и потащил за собой.

Уговаривать сельского парня не пришлось. Он послушно последовал за другом, неряшливо петляя в стороны, чтобы не упасть. Серёжа провёл его через несколько изб, который он уже выучил наизусть и привёл прямо к кладбищу.

– Вон, смотри, всего одна свежая могила! И это не Владика!

– О да, это старушки Жданы. Местные её любят, вот только её и хоронили. Бражник сам всё копал.

Серёжа уставился на парня с таким явным выражением лица, точно он застал самую уникальную и неповторимую картину, что появляется раз в жизни. Шок, гнев, удивление, непонимание, – целый коктейль эмоций был запечатлён на юном лице, и завершали всё румяные щёки.

Борьку никак не смущал ни вид могил, ни необычное лицо приятеля. Он пустым взглядом оценил могильные кресты, как будто что-то планируя.

– Хочешь выкопаем какую-нибудь?

– Ты совсем больной?!

– А что тут такого?.. Хотя ты прав, сейчас холодно, земля твёрдая – копать совсем не удобно. Можно подождать до весны!

– Подожди! Если Владика не закапывали, то где его тело?

Борька пожал плечами. Его это не волновало.

– А фиг его знает. Спёр кто-то. Говорят, волки здесь ходят, может они и стырили.

– Кто говорит?

– Бражник.

– Да задрали вы все со своим Бражником! Бражник то, Бражник сё, Бражник это!,. Ты хоть сам что-нибудь можешь от себя сказать? – Не будь у него военной выдержки, которой его обучали в училище, он бы набросился с кулаками на этого парня и выбивал из него ответы за ответами. Его собеседник был просто воплощением раздражения.

– Могу сказать, что рад, что Владика убили. Если бы не тот хряк, то я бы сам рано или поздно его прикончил. – Борька повернулся лицом к Серёже, его лёгкий пушок над губой танцевал на ветру, а из рта пахло чем-то отталкивающим. Вспоминая Владика, его глаза становились печальными. – Знал бы ты, как он со мной обходился. Пинал меня, закидывал камнями, словно пса беспородного… А я к нему с любовью относился!

– С любовью и сам бы убил?

– Ну… есть такое, когда сложно сдержать эмоции.

Серёжа бы высказался перед этим парнем, но решил не заводить себе врагов в Неясыти, особенно когда он почти не знал ни людей, ни округу, и жить здесь ему ещё было необходимо неделю или две. Однако он быстро пришёл к мнению: чем раньше что-то случится с Борькой или он потеряет интерес к новому лицу, тем будет лучше для всех.

– Что ты вообще можешь рассказать о Неясыти? – решил он начать с нового листа.

– Здесь тепло. Кормят вкусно. Всегда есть люди, которые могут пригреть и накормить. Люди здесь не плохие, но только люди…

– Ты сейчас о чём?..

– Ни о чём… Знаешь, Серёжа, лучше не переходи местным дорогу. – После сказанного, Борька резко развернулся в сторону изб и ушёл. Серёжа попытался переварить сказанное, но так ничего и не понял.

Когда их маленькая прогулка закончилась тем, что новоиспечённый знакомый скрылся среди развалюх, его друг из кадетского училища направился домой. Вечерело. День заканчивался… сам по себе он был бессмысленным и почти не хвастался продуктивностью, и, если так пойдёт и дальше, Бегловы навсегда останутся в Неясыти.

23 ноября 1988 года, позднее утро.

После завтрака семья сразу отправилась работать над избой бабушки Жданы. Григорий выглядел более свежо, в сравнении со своим обычным состоянием, а Мария и Вера слегка грустные и подавленные. На этот раз работа шла успешней, без какого-либо отвлекающего фактора, из-за чего ближе к вечеру удалось убрать всё, что портило картину дома, – за исключением самого дома. Двери, выступы, заступы, косые углы и выпирающие в самых заметных местах доски были полностью уничтожены. Осталась только мелочь – замена старого на новое.

– Надеюсь, красить эту рухлядь мы не собираемся? – тихо спросил у матери Серёжа.

– Сомневаюсь, Серёж. Это будет ещё больше работы, чем твой отец спланировал, а мы итак рискуем здесь задержаться. К тому же, твой папа сам не хочет оставаться.

Пока мать с сыном беседовали, Григорий продолжал осматривать развалюху, а его дочь подметала пол.

– НьюОлд, – сказал Григорий. – Или ещё какая-нибудь прочая чепуха, на которую клюнет потенциальный лох, чтобы поскорее выбросить на ветер свои денюжки и казаться чуточку круче, чем он есть на самом деле.

Он осмотрел всех присутствующих, которые мало чем были солидарны с его принципом ведения дела и жизни. Когда вопрос назревал в рублях, то всякие проблемы и принципы были лишь балластом.

– Я о том, что всё-таки эту рухлядь можно толкнуть на рынке. Это вам не дерьмом в машине торговать. – Крайне обнадёживающее, и с наистраннейшим примером для сравнения…

– Гриша, тут Серёжа спрашивает, не думал ли ты ещё и красить? – Парень отвернулся в сторону, к отцу затылком, стоило только услышать собственное имя из уст матери.

– Не его дело! Нет… не планировал. Ни лак, ни краска, вся эта бредятина только лишняя трата денег и времени. К тому же, какой идиот решится приехать сюда и лично посмотреть на это убожество?! Нет… Настоящий идиот увидит снимки, схему, и сразу решит – его. А то, что по дороге сюда он заблудится раз двести, будут уже его проблемы.

– Мама! – раздался зов с улицы. Незаметно для всех, Вера успела выйти из избы (неудивительно, поскольку дверей не было, и не чем было скрипеть или хлопать). Мария сразу же рысью выбежала на окрик девочки.

Это была одна из тех неприятных и долгих минут, когда Серёжа один на один оставался с отцом. Стоит только посмотреть косо на этого безумного зверя, как его сорвёт с цепи.

– А ты, парень, как я вижу, разбираешься в том, что я задумал? Верно?

Сын ничего не ответил, даже не шелохнулся, обратившись в неодушевлённую статую. Чтобы хоть как-то заглушить неприятную отцовскую речь, он попытался в голове спланировать остаток дня.

– Уже начал что-то мутить. Какие-то там краски... Если такой специалист, то почему бы и не оставить тебя здесь одного. Знаешь ли, мне с мамой будет куда лучше сидеть дома, чем здесь на холоде, пыжась в рухляди и смотря на отвратительные заплывшие рожи сельчан. А ты у нас, и трудоголик, и ведёшь здоровый образ жизни, и друзей нашёл… Тебе тут самое место.

– Что насчёт новой мебели? Дверей? Окон? – наконец-то спросил отца сын. Намекнуть на то, что тот что-то забыл – святое.

Вместо ответа раздался глухой шлепок. Серёжа втянул голову в плечи, чисто инстинктивно, ожидая удара. Первый прошёл мимо, а второй не последовал. Он развернулся и увидел то, как отец ударил самого себя по лбу.

– Точно! Я же ещё вчера хотел спросить того лодыря! Твою!.. Вот была надежда, что пара дней в компании этих отбросов принесёт свои плоды, но нет, нам надо потеть ещё больше! Правильно говорит мой начальник: «Работают только проклятые».

На какое-то мгновение мужчина успокоился, вспоминая, действительно ли он сам был виновен в такой глупости и забывчивости? Признание неправоты – жёсткий удар по достоинству, даже такого жалкого и плутоватого работника автомастерской. Серёжа даже вспоминал слова учителя по философии: каким бы ни был человек, какую бы работу или должность он не занимал, его эго будет выше всего; «Даже у бедных есть достоинство. И, когда это единственное, что у них остаётся в жизни, то эти люди потеряны во всех представлениях».

– Ну нет… с чего это я… Это же ты виноват, паршивец. Я ещё с самого начала, как увидел эту покосившуюся падаль, думал о том, к кому подлизаться, кого подкупить или уговорить, чтобы было хоть как-то проще закончить работу. Думаешь, я собирался нести замену снесённого с самого города? Рехнулся?! Быть может ты и дурак, но я не…

– Гриша, подойди пожалуйста! – раздался снаружи уже голос Марии. Звучала она не шибко радостно, как до этого звучала Вера. Григорий недовольно выругался себе под нос и пошёл наружу.

Серёжа шёл следом. Может, его нахождение снаружи и не требовалось, но всё же было интересно, что так сильно обрадовало Веру и смутило Марию.

Рядом с избой стояли обе женщины, мать держала девочку за плечи, не давая ей уйти дальше положенного. Сама же Мария с лёгкой насторожённостью смотрела куда-то за угол. Увидев, что никого не убивают, отец семейства начал раздражаться ещё пуще – снежный ком гнева и слепой ненависти набирал массу, и ещё чуть-чуть, и он тут же рухнет кому-нибудь на голову. Возможно, для этого Серёжа и вышел вслед за ним, чтобы удар пал на него, а не на мать или сестру.

– Что такое? – спросил Беглов-старший, когда подошёл к жене. Та лишь указала пальцем в ту сторону, куда смотрела.

У стены избы, задом к зрителям, стоял здоровенный хряк. Богатырь среди свиней. Туша килограмм в двести, высотой по грудь, с двумя жёлтыми и закруглёнными клыками, тупыми чёрными глазами, и практически весь волосатый. Это животное не просто стояло у стены, а мочилось на дерево.

– Тупая скотина! – рявкнул Григорий и сделал шаг навстречу неприятелю. Но, стоило хряку повернуть огромную морду к человеку, как тот остановился. Подобная туша легко могла разделаться с любым встречным, особенно если на то было желание. – Убирайся вон!

Животное никак не отреагировало на команду. Струя всё бежала и бежала, опорожняя колоссального размера пузырь. В этом маленьком мирке существовал только хряк и его нужда.

Стоило и Серёже встать рядом, чтобы увидеть виновника торжества, как у него резко заболело в паху. Сложно было сказать, тот ли это был хряк, что убил Владика или нет, но выяснять не было никакого желания. Григорий продолжал махать руками и кричать; свин – мочиться.

– Подонок, я же убью тебя! – крикнул Григорий и схватился за бесхозные вилы. Это был один из тех инструментов, что принёс Бражник, и никто из местных так и не сказал, кому все они принадлежат.

Взвесив снаряд в руке, мужчина метнул острые вилы в огромную задницу. Правильно говорят, что вопль свиней очень громкий, и порой соразмерен с шумом реактивного двигателя… стоя рядом с испуганной, раненной животинкой, складывалось ощущение, что вопит не она, а сигнализация воздушной тревоги. Женщины зажали оглушённые уши, Серёжа поморщился, а Григорий только вошёл в кураж. Хряк прекратил своё умиротворяющее дело и побежал прочь. Возможно он хотел вернуться домой, но к его несчастью, путь пролегал мимо озлобленного Беглова-старшего. Григорий пнул по застрявшим в мясе вилам, и те вырвались из туши свиньи, оставив на той глубокие рваные раны.

– Так тебе и надо, скотина! – крикнул он вслед кровоточащему преступнику. – Нехер мочиться на мои деньги.

В кои-то веки гнев Григория был вымещен не на ком-то из родных. Однако, мало кто был рад такому жестокому исходу. Отец семейства отдышался и сказал, что пойдёт к Бражнику, поскольку того требуют дела. Мария и Вера направились домой, – женщины чувствовали себя слегка уставшими, и не были настроены посещать знакомую бабушку. Серёжа ни разу не увидел на улице лицо Борьки, из-за чего тоже решил вернуться домой.

23 ноября 1988 года, поздний вечер

Григорий пришёл назад в избу около девяти часов вечера. Солнце успело скрыться за видом освещённых горных пиков. С собой отец семейства принёс стойкий и неприятный запах самогона.

– Ну что, семья, нашли мой носок? Я же помню, как кто-то из вас его посеял ещё позапрошлой ночью… Думали забыл? А вот и нет, я всё помню! – Складывалось ощущение, что Григорий с каждым шагом становился всё пьяней и пьяней, поскольку каждый последующий выпад ноги был неряшливее предыдущего.

Серёжа играл с Верой в шашки, пытаясь имитировать фигуры с помощью подручных средств, а Мария убирала остатки ужина со стола.

– Ну давайте, кто сегодня любит папочку? А? Вера, малютка, может ты?.. Где папин носок, Вера?

– Не знаю, папа… – Девочка прекрасно понимала, что в таком настроении расстроить отца можно даже простым сквозняком. Когда она поднимала глаза на Григория, в этих маленьких кружках читался почтенный страх, и, радовало это мужчину или смущало, тяжело было представить.

– Маша?!.

– Я же говорила, Гриша, что не видела твой носок, и никто не видел.

– Не видела она…

– Да, не видела! И ты мог вместо того, чтобы отправляться к Бражнику, остаться дома и найти свой проклятый носок.

– Ах вот ты как?! Я, да к Бражнику! Будто я там шикую и пирую!.. Да я для всех стараюсь, втискиваюсь в доверие, чтобы всё сделать чётко и быстро! А ты, неблагодарная, вместо того, чтобы быть с мужем, и строить из себя красавицу-жену, бежишь прочь, словно последняя с!..

– Съел! – не отрываясь от доски крикнул Серёжа. – Папа, успокойся, пожалуйста. Никто ничего не знает…

Парню легко было назвать отца по имени, ведь они оба привыкли к такому обращению. Когда чувства завладевали им, «папа» всегда само проскакивало мимо.

– Хватит… Верно, давно всё хватит… – Григорий сел на кровать и его взгляд отупел в разы, словно он отключился, но в тот же момент находился в сознании.

Утром он уже не вспомнит эту маленькую сцену, как и аналогичную другим днём. Серёжа даже жалел, что в один такой запоздалый вечер, вместо отца не придёт новость от местного жителя, что Григория, в ходе пьяной потасовки, зарезали.

– А кто это тут у нас такой маленький?! – с неожиданными радостными нотками проговорил Григорий. Все уже начали думать, что тот отрубился сидя.

К пьяному Беглову по полу шла кошка, и все, кроме самого Григория, видели её впервые. Обычная дворовая, с обмороженным ухом, окраса серого и коричневого. Животное несло в зубах знакомый шерстяной носок. Все в первый раз увидели чёрную мышь, но только хозяин признал то, что искал.

– Какая умочка! Какая маленькая и милая умничка! – Мужчина посадил кошку на колени и забрал пропажу.

– Откуда кошка? – удивлённо спросила Мария. Серёжа молча наблюдал, а Вера спряталась за брата.

– Бражник подарил вчера во время попойки… Какая большая, совсем взрослая! И такая красивая… – Неудивительно, что всех смутило необычное поведение Григория, когда он начал ласкать кошку, а та благодарно урчала в ответ. Пьяный подружился бы и с врагом.

– Отказался бы! Ты же знаешь, что у Веры аллергия на шерсть! И как она вообще здесь оказалась?.. Хотя, должно быть пролезла через чердак…

– Какая разница! При мне никто и пальцем не тронет её. А Вера, если не хочет мазаться кремами от сыпи, пусть не подходит к ней. И точка!

– Превосходно!.. – закончила Мария, швырнув полотенце на пол.

Через полчаса все отправились спать. Общая ругань и недовольство быстро забылись, но кошка всё же была оставлена. Вера попыталась не контактировать с животным, хоть в её глазах и горело желание потискать миленькое создание, однако, память об опухшей шее и слезящихся глазах умело держали девочку в тонусе и в стороне. Теперь она не просто лежала на печи, прижимаясь к стене, но и с головой укрылась под одеялом, оберегая себя даже от ночного прикосновения к животинке. Для Серёжи это был большой плюс, поскольку ему реже придётся видеть слёзы сестры.

И уже новую ночь он не может никак уснуть, точно вокруг витает какая-то аура, вынуждающая его действовать. С какими-то приходящими волнами, его сердце начинало бешено колотиться, а слух обострялся, но как приходили эти моменты, быстро и неожиданно, так и исчезали. Словно часть чей-то неприятной игры, подобные качели восприятия он ощущал раз в несколько ночей, и именно с приезда в Неясыть.

– Ты моя хорошая, ты моя ласковая. Тебе нравится, когда я тебя так трогаю? – С родительской кровати послышалось едва внятное бормотание Григория, в голосе которого ещё улавливались нотки этилового отупения.

Уже на первых словах парень сжал кулаки, борясь с отвращением и гневом. Но через несколько секунд его пыл остыл, сменившись недоумением. С родительской кровати также слышалось мирное сопение, чуть дальше Григория. Это была Мария. Мать семейства спала. Серёжа и не думал неуклюже оборачиваться в сторону родителей, и поэтому весь обратился в слух. Кроме тёплых слов отца, он слышал и благодарное урчание кошки.

Григорий всю ночь напролёт ласкал свою новую подругу.

24 ноября 1988 года, полдень

Новый день был выходным. Для всех, кроме Серёжи. Григорий ещё на рассвете вышел из избы, никого не оповестив, возможно, обратно к своему новоиспечённому другу. Мария и Вера не видели смысла работать у Жданы, где и так было всё «облизано» от угла до угла. Но Беглова-младшего на столе ожидала записка, гласящая, чтоб он отправился отмывать испорченную ранее стену. Не сразу парень понял, о какой стене была речь.

Когда уже настал полдень, и можно было не спешить с работой, поскольку всё остальное ложилось полностью на плечи Григория, – как собственно проживание и отъезд, – Серёжа вернулся к избе бабушки Жданы. Стена прекрасно ему запомнилась, как и вид гигантского свина, из таза которого торчали вилы.

На роль воспоминаний о свинье, остались только густые и тёмные пятна на земле; то, что должно было остаться на дереве совершенно отсутствовало. Ни запаха, ни разводов, – стена настолько чистая, будто за ночь её полностью отреставрировали. Не желая валяться в тёплой избе и гнить от скуки, Серёжа был готов взяться за любую работу, особенно если она была способна скоротать время, особенно-особенно если она была бессмысленной, но трудоёмкой.

Пока он осматривал рабочую зону, над ним звучал странный стучаще-скрипящий лязг. Подняв глаза, он увидел чугунного петуха, который крутился из стороны в сторону. Ветром даже и не пахло… скорее всего это какие-то порывы в верхних слоях, если не землетрясение. Птица неугомонно моталась тяжёлым телом из стороны в сторону.

Заметив на соседнем участке едва целое ведро, парень приметил и одинокий колодец. Подойдя к нему, он принялся мучатся с верёвкой, чтобы случайно не отправить ведро в забытье. Ни журчания, ни бликов от света – это сооружение напоминало бездонную яму, дна которой попросту нет.

Никто не вышел помочь или обругать нового жителя Неясыти – как и стоящая рядом изба, – всё в паре метрах вокруг было заброшено.

Стоило только отвлечься на пару секунд, как парень почувствовал чьё-то зловонное и тёплое дыхание на затылке. Резко обернувшись, он увидел спокойное лицо Борьки, с теми же холодными и тупыми глазами. Ведро, неудачно задетое локтем, уже летело навстречу подземной реке.

– Ты знал, что в этом колодце людей топили? – без задней мысли, без приветствия или улыбки сказал Борька.

– Откуда?..

– Отсюда. Просто брали за плечо или шею и… Опа, вниз! – Он стоял сантиметрах в двадцати от приятеля, и, была бы на то его воля – мог легко самостоятельно сделать «опа, вниз!».

– Такое могло быть где-угодно, и очень давно. Жестокие времена – жестокие люди. – Серёжа обернулся в сторону бездны, обратив внимание, что так и не услышал ни удара ведра о стены, ни о водную гладь. Для своего же спокойствия, он отошёл в сторону от края.

– Ну как: давно?.. Недавно, не так уж и давно. Год-другой назад. Слышал, что вся река под землёй усеяна мёртвыми, и не только новыми, но и старыми.

– Ага, ещё…

– И говорят, что ночью можно услышать их стон, а если остаться подольше, то и вовсе можно расслышать, как они ползут вверх, – перебил друга Борька.

– Дай-ка угадаю: Бражник говорит?

– Ага.

– Баламут твой Бражник, но даже если и так, сурово для подобной деревушки... Как она ещё не вымерла?

– Как видишь, не вымерла. Раньше здесь было куча голодных ртов, но с каждым годом их всё меньше и меньше.

– И сколько умерло в этом году?

Борька посмотрел на небо и задумался. Он то ли пытался вспомнить всех людей, то ли просто пыжился сосчитать.

– Четыре.

– Четыре в год – это солидно. Пара лет и никого здесь не останется.

– Увы, но Неясыть всегда будет здесь, что он, что домишки, что люди. Это ты так легко говоришь: пара лет. Ещё лет тридцать пять назад здесь было почти двести голов.

– Двести?!

– Ага. Почти все померли.

Серёжа усмехнулся и нервно сглотнул. Верить в подобные небылицы было невозможно, уж слишком всё нереально. Однако, Неясыть уже не впервые его удивляет, и вскоре он будет готов поверить во что угодно. И всё же: двести человек для тридцати пяти лет существования – огромная цифра. Это стабильно пять-шесть человек в год! Словно эпидемия… или чей-то зверский план по истреблению населения села. Перед глазами снова предстала картина кладбища, где были какие-то жалкие сорок надгробий. Как давно перестали хоронить людей? Где ещё полторы сотни мёртвых? Может, подземная река действительно состоит из чьих-то тел?..

По тому, как Борька оживился, было заметно, что эта тема ему нравится. Это был удобный случай, чтобы ненавязчиво уточнить о событиях недавней ночи, которая до сих пор казалось фантазией, когда «умерла» Юлия. Если бы Серёжа имел представление, где она жила, то сам бы направился с проверкой.

– Борь, я хочу кое-о-чем спросить.

– Тихо, – выпалил его собеседник и пошёл в сторону леса. Не было никакого «иди за мной» или «не здесь», а просто спонтанный разворот кругом и быстрый шаг, точно парнишку заинтересовала совершенно другая и более привлекательная мысль. Недолго думая, Серёжа отправился за ним.