Текст книги "У чёрта на куличках (СИ)"

Автор книги: Владислав Хохлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Annotation

Семья Бегловых и не ожидала, что получит в наследство маленький домишко где-то в натуральной дыре, задворки Советского Союза. Да и само название – село "Неясыть", ни о чём не говорит. Глухое место, которого нет ни на одной карте.

Но семья Бегловых не представляет, что они едут не на маленькую экскурсию, суть которой воссоединиться с корнями (и нажиться на них), а прямиком в капкан нечистых сил, которые живут в селе... Или они и есть село Неясыть?

У чёрта на куличках

2 ноября 1988 года, полдень

17 ноября 1988 года, вечер

19 ноября 1988 года, раннее утро

19 ноября 1988 года, позднее утро

20 ноября 1988 года, ночь

20 ноября 1988 года, утро

21 ноября 1988 года, позднее утро

22 ноября 1988 года, ночь

22 ноября 1998 года, утро

22 ноября 1988 года, день

23 ноября 1988 года, позднее утро.

23 ноября 1988 года, поздний вечер

24 ноября 1988 года, полдень

25 ноября 1988 года, ночь

25 ноября 1988 года, день

27 ноября 1988 года, поздний день

28 ноября 1988 года, полдень

29 ноября 1988 года, полдень

30 ноября 1988 года, утро

1 декабря 1988 года, ночь

1 декабря 1988 года, день

2 декабря 1988 года, полдень

3 декабря 1988 года, утро

3 декабря 1988 года, поздний день

3 декабря 1988 года, вечер

4 декабря 1988 года, день

5 декабря 1988 года, ранее утро

6 декабря 1988 года, позднее утро

6 декабря 1988 года, поздний вечер

6 декабря 1988 года, дополуночная ночь

12 декабря 1988 года, ночь

У чёрта на куличках

2 ноября 1988 года, полдень

– Пашка, старуха умерла! – раздался резкий крик, стоило ржавым дверным петлям оповестить хозяина хижины о вторжении нежданного гостя.

– Какая из?! – вопросительно рявкнул «Пашка». Последний час он занимался убитым зайцем, его тушкой и шкурой, а само терпение иссякло около получаса назад.

В хижине царил сущий хаос: часть мебели – которую с трудом можно было найти в осунувшимся доме – или стояла, или лежала, в зависимости от прихоти хозяина; пол был испещрён сотнями зазубрин и шлейфом от частых перестановок, стойкий запах самогона на картошке не позволял вдохнуть полной грудью, вместо ковра низ украшал нагой пол, словно декор, тут и там валялся мусор самого разного характера. Дом, как ни есть. Грязный и отвратительный… но всё же дом.

Павел всадил нож в деревянный стол, сквозь шею мёртвого животного, будто оно могло сбежать, пока его убийца отвлекается. Этот дородный, злой, осунувшийся лицом мужчина и слегка туповатый во взгляде был в этой хибаре хозяином, и, пришёл ли гость с плохими новостями или нет, ему есть что́ высказать непрошенному.

– Ждана!.. – невнятно сообщил гонец. По нему не было видно, какие он испытывал чувства, они то и дело мимолётно проскакивали морщинами вокруг бровей и губ, точно его реакция зависела от реакции самого получателя.

Влад, – а именно так звали «гонца», – выглядел не лучше Павла, хоть и был моложе на семь лет. Тяжело жилось не только им двоим, но и остальным жителям села, тем, что были нормальными. Плешивая макушка, один скосивший глаз, сломанный нос и гнилые зубы; он не выглядел как джентльмен, но был смышлёным, вежливым и добрым, когда была на то необходимость. За ним всю жизнь в тридцать лет тянулось пренебрежительное «Владик», как облезший хвост за собакой.

Услышав новость, Павел натурально засиял. Ждана умерла! Он громоподобно засмеялся, вплоть до приступа кашля. Владик облегчённо выдохнул и тоже начал смеяться. Если смешно другому, то и Владику было смешно.

– Заживём-заживём! В кои-то веки прокля́тая отпустила нас! Я тут как раз косого поймал, будет чем закусить.

– Я всех сейчас созову!

– Нет! – Павел резко изменился в настроении и сжал кулак, грозя ударить хлипкого друга. – Забыл что ли, как было в прошлый раз?!

– Нет, не помню…

– А я!.. Тоже не помню… Ну, брось, Владик, только ты да я. У нас не так много времени, пока эти черти сами не начнут веселиться.

Обернувшись в сторону скорой закуски (картофельный самогон вполне неплохо сочетался с зайчатиной), и готовясь продолжить готовку, оба приятеля увидели лишь пустой стол с воткнутым в него ножом. Пока Владик рисовал на себе крест, хозяин избы высказался:

– Это не дело, Владик… не дело.

17 ноября 1988 года, вечер

Смена в автомастерской закончилась двадцать минут назад, но Григорий Беглов ушёл с рабочего места ещё на полчаса раньше. Ему было необязательно так поступать, поскольку он легко успевал туда, куда и пришёл, особенно после того, как ещё сорок минут гулял и заливал в горло купленное пиво.

Когда ему прямо на рабочее место пришло письмо от местного нотариуса, с просьбой явиться в скорый срок, он был удивлён. Первой же мыслью было то, что все его маленькие махинации, – которые начали переваливать за полусотню, – неожиданно стали общественным достоянием. Но мысли, что он, как маленький вор-бизнесмен, слишком мелкая рыбёшка, чтоб милиция устраивала засады, особенно такие хитрые и безвкусные, всё же успокоили мужчину.

Если бы его действительно прижали обстоятельства, которые назывались «уголовная ответственность», он бы не постеснялся покинуть город, и жену с двумя детьми. По крайней мере в этом он иногда признавался самому себе.

Первые две минуты, сидя у входа в кабинет, он пытался ни о чём не думать. Чуть позже его сразу посетили мысли, что мало чего можно ожидать интересного от нотариуса: фактически, в глазах закона, Григорий был чист, – если не считать отсутствие банальной нравственности и этики, и ни перед какими-нибудь структурами он не числился; рассчитывать на неожиданно всплывшего из ниоткуда родственника с «дарственной» или то же завещание тоже было тяжело. Сколько Григорий себя помнил, с самого раннего возраста и пребывания в детдоме, единственный человек, кого он действительно однажды назвал мамой, была Дева Мария.

Плохого от посещения нотариуса не ожидалось, в равной степени, как и хорошего. И, казалось бы, какого черта он здесь забыл?.. но любопытство пожирало изнутри, особенно после опустошённой бутылки.

Деревянная дверь открылась, и из неё выпорхнула заплаканная женщина в чёрном… натурально, как вестник рока. Григорий сухо сглотнул, как бы ему также не вылететь в слезах.

Войти в кабинет не составило никакого труда, а вот сдержать явно растущую неприязнь – крайне сложно. Учитывая, как выглядел Григорий, в этой потрёпанной и запачканной форме автомастерской, его присутствие в кабинете «правоохранительного работника» расценивалось как бандитский рейд.

Нотариус походил на типичного офисного работника: весь такой зажатый, точно его большой ум и профессия давили на голову, что со временем осунулись в плечи и сгорбили спину. Как толстый хомяк, этот мастер юриспруденции сидел за столом и перебирал бумаги. Он словно знал, кого нужно ждать в любой момент, и стойкий запах машинного масла уже уведомил его заранее – Григорий Беглов пришёл по высланному приглашению.

Пока вошедший работник автомастерской сидел и ждал что с ним заговорят, его дело внимательно просматривалось уже в третий раз. Да, нотариус не поленился дополнительно взять информацию из местного отдела милиции, чтобы убедиться, кого именно он пускает к себе в логово, и такая чистая характеристика могла быть только у священников, если нельзя было посчитать неприятное и озлобленное лицо за преступление. У гостя также отсутствовал большой палец на левой руке, что однозначно должно было произойти ещё в далёком детстве. Нотариус был уверен, что подобная деталь сильно сказалась на взрослении этого человека.

Мария, жена Григория, судя по документам была не шибко настроена на брак. Если смотреть на важные семейные даты, то в глаза бросается то, что Сергей – первенец – родился через три месяца после свадьбы. Учитывая грубое выражение лица автомеханика, было тяжело представить любое отношение с нормальной – и даже живой – женщиной. Фантаст-некрофил, не стесняясь себя сказал бы нотариус, испытывая инстинктивное отвращение к Григорию, как к какому-то паразиту.

Обе стороны сразу принялись оценить царящую вокруг обстановку. Не пробыв в помещении более пяти минут, Григорий уже приметил десяток поводов невзлюбить сутулого коротышку. У него даже сложилось ощущение, что даму в чёрном тот специально довёл до слёз, поскольку просто тешил своё эго и, возможно, получал сексуальное удовольствие. Нотариус молчал, а лёгкий свист из левой ноздри давил на нервы. Если резко покинуть кабинет и никогда больше не возвращаться, Григорий ничего не потеряет.

Хомяк-нотариус закончил оценивать Беглова, и пришёл к выводу, что человек перед ним действительно чист, – кроме его формы и специфического «волчьего» выражения лица. Он очень сильно сомневался в том, что скользкая дорожка миновала такое выдающееся лицо, но разбираться в том, что находится за пределами официальных бумаг было гиблым времяпрепровождением… равно как и опасным.

– Здравствуйте, Григорий Григорьевич. (Беглов специально выбрал себе в Отчество собственное имя, поскольку не только не знал имени биологического отца, или любого другого, по его ощущениям «Григорий Григорьевич» звучало крайне солидно.)

– Вечер добрый. – «И к чему это было? – спросил сразу сам себя Григорий. – Если ты не намерен позвать меня в бар на душевный разговор и пару рюмок горячительного, то какого чёрта распыляешься?».

– Вы ведь помните по какой причине вас позвали?

– Нет. Не имею ни малейшего понятия.

– А письмо? Кажется, в нём я описал тему нашего разговора…

«Вот именно, «кажется». Было неудивительно, что этот хомяк затерялся в сотне сменяющих друг друга людей, что попросту забыл об одном из них. Забыл о Григории Беглове.

– Оно пришло во время наплыва посетителей, когда тяжело было отойти от работы, и я просто не успел его просмотреть. – Когда Григорий говорил, он прокрутил в памяти то, что сразу разорвал конверт и сжёг. Сейчас ему действительно захотелось его открыть и прочитать.

– Пускай. Вы что-нибудь знаете про гражданку Ждану… Нежданову?.. – Фамилия и имя на бумаге выглядели реальными, да и в жизни встречались аналогичные кадры. Подобные индивиды создавали чарующий типографический казус.

– Впервые слышу, – сдерживая улыбку сказал Григорий.

Будь его руки запачканы кровью, – а он никогда не собирался грешить подобным, – а не кражами и вымогательством, он бы по-настоящему запаниковал. Однако, услышав незнакомое имя, он всё же напрягся. Он действительно мог где-нибудь встретить эту женщину, и ещё хуже – солидно подпортить ей жизнь.

Если вскроется одна маленькая махинация, то вслед полетят и другие.

– Она должна приходиться… двоюродной сестрой вашей матери. Ваша двоюродная тётя.

– Превосходно. А дальше?

– Она умерла второго ноября в возрасте восьмидесяти одного года.

– Здоровья старушке... А я тут при чём?

Нотариус сделал небольшую паузу, чтобы выпить воды и поправить галстук. Сидеть напротив ярого рецидивиста было достаточно изматывающе. От пренебрежительного, агрессивного и бестактного отношения Беглова так и тянуло сплюнуть на пол, но работа требовала соответствующих усилий. Мужчина обвёл взглядом кабинет, который показался ему более грязным и душным, чем обычно.

– После её кончины, привязанный к ней банк вскрыл персональную ячейку хранения клиента, чтобы можно было описать содержимое и предоставить родственникам, и там как раз находилось завещание, в котором были упомянуты Вы. Ничего другого больше в банке не хранилось.

По спине Григория пробежали такие здоровые мураши, что можно было их собрать в банку и отправиться на рыбалку. Неожиданно появилась родственница, что знала о Григории всю жизнь, но никогда не думала выйти на контакт; бабулька умирает и пытается чем-то наградить двоюродного племяша, просто за факт его существования. Если вся эта ситуация не являлась каким-то извращённым розыгрышем, то точно смердела нездоровым напряжением и весельем.

– Вы хотите сказать, что мне, детдомовцу, который ни разу в жизни не слышал даже имени любого кровного родственника, пришло письмо о наследстве?!

– Да.

– Бред! Вы хоть сами понимаете, как это звучит? Это по-вашему, что, книжка какая-то? Дрянная драма прямиком из девятнадцатого века?

– Григорий Григорьевич, я вас прекрасно понимаю. У меня с собой листок. Держите. – Нотариус скрылся под столом и достал бумагу. Беглов сразу принялся читать.

Это был грязный и измятый «от» и «до» лист бумаги. Местами наблюдались поправленные и зачёркнутые слова, роспись в углу, в надежде проверить чернила, кляксы и въевшиеся пятна жира. Ни даты, ни подписи, разом небылица и шутка. Ноль юридической ценности.

Я, Нежданова Ждана Кузьминична, уроженка Старокорсунской станицы, проживающая в селе Неясыти, пребываю в здравом рассудке и трезвой памяти. Наделяю своего двоюродного племянника, Григория Беглова, что был сдан и проживал в Белореченском детдоме №7 с 1951 года, плодами жизни своей. Оному сыну божьему я вверяю после своей кончины собственный дом, находящийся в селе Неясыти, Краснодарский край.

Премногоуважаемая и верная богу Нежданова Ждана Кузьминична.

«Бабуля, походу, была с придурью. Будто сбежала из средневековья. На её месте, я бы тоже отдал тапочки богу да нашёл лоха для своего хозяйства», – пронеслась мысль в голове Григория, стоило закончить чтение.

– А где этот Неясыть?.. – смутился он, не припоминая ничего знакомого.

– Я не нашёл его на карте, но он должен быть где-то южнее Майкопа. Думаю, на месте будет виднее, если вы захотите приехать посмотреть.

Беглов во второй раз прочитал письмо. Какое-то время он молча смотрел на бумагу и активно думал.

– Вы сомневаетесь в фиктивности документа? В нашей практике имеется, что заброшенные далеко от цивилизации люди имеют крайне слабое представление о юрисдикции в подобных вопросах. В случае чего, вы можете отказаться от…

– Нет!

Хомяк даже дёрнулся от этого резкого ответа, точно его скинули с плахи, заменив выцветший галстук на толстую бечёвку. По его покрасневшей шее уже было заметно, как сильно ситуация его вымотала.

– Если бабуля действительно является тем, кем представилась, то я рад за неё. А от подарка ведь отказываться неправильно, верно?

Нотариус только молча кивнул. Ему почему-то показалось, что стоит что-то сказать, как Беглов покажет свою настоящую натуру.

– Как доказать, что дом теперь действительно мой? – спросил Григорий, окончательно вернувшись из плена размышлений.

– Фактически никак. Но как только вы прибудете в село Неясыть, то стоит опросить местных, дабы доказать родство. Если же вас примут в качестве нового хозяина, то участок всецело будет Ваш. Это будет… справедливо.

Была ли это какая-то новая махинация или определённый шифр – Григорий не знал. Даже после письма он сильно сомневался в том, что всё написанное в нём правда, вплоть до имени и названия села. Однако, целый дом и прилегающий к нему участок могли походить на золотую жилу, и упускать такой случай ровнялось сущему кретинизму. Ему надо это обдумать, обсудить.

– Да, хорошо, – сказал он и поспешно вышел из офиса.

19 ноября 1988 года, раннее утро

Стряхивая последние капли, Григорий закончил орошать подтаявший снег и направился назад к машине.

Жена с детьми ждали возвращения главы семейства, который последние пару часов ворчал, что ему уже не в терпёж, пока в кои-то веки не решился остановиться.

– Собачий холод, – выругался он, как только вернулся на водительское место, что уже успело остыть. Несмотря на то, что приближалась зима, год выдавался вполне тёплый.

– Если хочешь, можно налить чай из термоса, – предложила Мария, уже потянувшись к задним сидениям за железной ёмкостью.

– Не нужен мне твой чай. Переживу.

Когда два дня назад Григорий вернулся домой от нотариуса, то достаточно долго размышлял о том, что произошло в кабинете того толстопузого коротышки. Он один раз только показал письмо Марии, чтобы та была в курсе, на какую авантюру он собирается взять с собой целое семейство. Оправляться одному? Не вариант. Взять только сына? Ещё хуже – засранец все нервы подпортит. Отказы не принимались. Не хотелось бы ему, чтобы вся эта шушара отлёживалась дома, пока он превращает загадочную переданную избу в настоящий дворец, что можно будет отдать за пару тысяч рублей какому-нибудь дураку.

Продавать ненужное Григорий умел, и отказываться от покойной и сморщенной матушки-гусыни никак не намеревался. Оценивая возможные виды работы, он прикинул, что займётся благоустройством на одну-две недели и вернётся обратно в Белореченск.

Он был готов отбыть сразу в тот же день, как только пришёл к выводу (18 ноября), но обстоятельства и юридические вопросы потребовали отодвинуть поездку. Пока он возвращался к нотариусу, чтобы сгладить кое-какие вопросы, Мария, по требованию мужа, отправилась в кадетское училище, где выпросила у коменданта временное увольнительное для Серёжи, их 17-ти летнего сына.

Вечером, когда вся семья была в сборе, Серёжа показывал всё своё недовольство, но отцовское воспитание быстро вернуло ему покорность и смирение. Только Мария и Вера не высказывали и нотки сомнения.

– Ты это сейчас ничего не понимаешь, но как только всё продадим, то благодарить меня будешь. Это будет урок тебе на всю жизнь, пацан. Хочешь чтоб всё было как в шоколаде – действуй, – сказал Григорий, заметив через зеркало заднего вида недовольное выражение на лице сына.

Хоть Серёжа и был первенцем, – превосходной собственностью любого семьянина, – это был не самый любимый ребёнок в семье. И такое отношение отца и сына было взаимно для обоих сторон.

На нравоучения отца юноша не дал ответа.

– И что молчим? Этому тебя разве учат в твоём кадетском клоповнике? Обиженно молчать? Ты меня услышал?!

– Услышал. – Серёжа ответил, едва сдерживая вырывающийся на передний план оскал. Даже приевшееся «так точно» было недостойно ушей Беглова-старшего.

– Услышать мало. Главное – понять. Ну ничего, пока мы будем у чёрта на куличках, я займусь твоим воспитанием.

Серёжа отвернулся в сторону окна. Он сразу понял, что их маленькая перепалка не могла закончиться иначе. Не имело смысла ругаться, если последними аргументами могут стать тычки и кулаки. Пытаясь отодвинуть весь окружающий мир на задний план, он молча наблюдал за другим, по ту сторону окна, пока его девятилетняя сестра спала, облокотившись о его плечо.

Да, победа снова была за Григорием. Не в первый раз. Но его сын понимал, что когда-нибудь это закончится. В кадетском училище он изучал историю, политику, следил за тиранами и монархами, и знал, что всё всегда кончается.

Прошло ещё полтора часа безостановочных скачек внутри машины.

– Мне кажется, что мы уже проезжали эту поляну, – заметила Мария, наблюдая за пейзажами.

Это не была попытка оскорбить или принизить способности водителя, всего лишь безобидная констатация фактов. Но эти слова возымели свой эффект.

Машина резко затормозила. Взвыли тормоза. Все в салоне дёрнулись. Ударившись о кресло переднего сидения. Вера проснулась и заплакала.

– Проезжали?! Да неужели!.. – Григорий неряшливо достал комок бумаги из бардачка и показал жене на соседнем кресле. – На, смотри!

– Что это, Гриша?

– Карта, по которой мы должны найти дорогу. Найди здесь Неясыть.

– Здесь ничего нет, Гриша…

– Именно! Вот этот круг говорит о том, что эта чёртова дыра должна быть где-то здесь.

Карта была максимально паршивой. Нотариус умудрился найти достаточно современную копию края, и нанёс на неё примерное расположение села, как можно было предположить исходя из городских архивов. Площадь поисков составляла десятки тысяч квадратных километров. Ни дороги, ни тропинки, ничего, что могло бы подсказать примерное направление.

– Как вернусь, прикончу жирдяя.

– Не надо, Гриша, он ведь тоже не знал, где эта деревня.

– Не знал он… Знаешь, как любят говорить эти люди? «Незнание закона не освобождает от ответственности». – Мария решила не развивать эту тему. Пусть Григорий останется прав. Как и всегда.

Поскольку салон серой жигули (ВАЗ-2102) погрузился в победоносную тишину, Григорий достал свежую пачку сигарет.

– Пожалуйста, Гриша, не кури при детях!..

– Отстань. Я на нервах. На улицу выйду только тогда, когда приедем.

И снова воздух наполнился его победой… и жгущим лёгкие удушливым дымом. Серёжа тоже ничего не сказал. Будь он постарше и покрепче, ему нашлось бы что ответить отцу.

– Гриша, здесь есть заправка! Может там кто-нибудь подскажет направление? – Она показала карту мужу, на которой располагалась маленькая АЗС. Он впервые прислушался к её мнению за последние месяцы. Григорий слегка удивился, что не заметил этого раньше, но решил всё же не признавать ошибку.

– Хорошо, давай попробуем.

Машина развернулась и направилась туда, где можно было выехать к нужному месту. На удивление, это оказалось куда проще, чем найти Неясыть. Докурив сигарету и собравшись с силами, Григорий вышел из машины и направился к кассам. Станция над вид выглядела приличной, со всеми табличками и рабочим освещением.

– Мама, – раздался тихий и ласковый голос с задних сидений.

– Да, милая? – Мария повернулась к дочери и улыбнулась ей с вопросительным взглядом.

– Почему папа не в настроении? – девочка пыталась говорить через свитер, чтобы особо не вдыхать табачный дым. Серёжа демонстрировал мужество и даже пытался не морщиться.

– Папа просто устал, золотце. Вот приедем, начнём работать на свежем воздухе, и полегчает.

– Правда?

– Правда.

– Правда-правда?

– Правда-правда. – Мария улыбнулась, и Вера ответила ей. Шаткое благосостояние семьи очередной раз было восстановлено, о чём Григорий никогда даже не догадывался.

Серёжа тоже подхватил их приятный настрой. И у него было множество вопросов для матери: «Почему она ещё с отцом? Почему он такой придурок? Как она вообще вышла за него?», но каждый раз, когда подобные мысли рождались в голове, он замечал на лице матери лёгкую улыбку. Была бы она счастлива без Григория?.. Быть может, до него она была самой печальной на свете. Прямо сейчас она излучала маленькие светлые лучики, настолько ценные и хрупкие, что не хотелось хоть как-то их касаться, какие бы ни были на то основания.

Ещё он боялся, что эта лёгкая на подъём женщина могла проболтаться отцу. И тогда, проблем не жди – они уже здесь.

Дверь в машину открылась. Григорий сел обратно за руль. «Вот так в жизни и бывает: думаешь о придурках, и они садятся в твою машину», – пронеслась мысль в голове молодого кадета. Он улыбнулся и поспешно спрятал лицо.

– Ну что, у меня только плохие новости. Мы зря жгли бензин. Кажись село за теми густыми кустарниками, и прямой дороги до него нет, – Григорий указал пальцем в сторону плотной стены из кустов и маленьких деревьев. Он резко оборачивается на заднее сидение. Недовольство и злое выражение лица навсегда оставили след на нём в виде глубоких морщин, – ну что, детишки, прогуляемся?

Ни у кого не было желания проявить инициативу. Только Мария попыталась как-то смягчить углы:

– Не такая уж и плохая новость – мы всё же нашли Неясыть.

– Это всё равно плохая новость.

Григорий вышел наружу, так как не собирался согреваться и оттягивать встречу со своим кошмаром. На детях была тёплая одежда; мать в шубе, а отец семейства в кожаной куртке с волчьим воротником. В эту тёплую зиму никто бы из них не замёрз. Машину заперли, и вся семья направилась в глубь плотных кустарников. Минут десять они шли через непроходимые ветви и еловые иголки, что будто пытались остановить путников, заставить их повернуть обратно, но точно не позволить им прийти туда, куда они направляются.

Вскоре маленькое мучительное испытание подошло к концу, и семье открылось Неясыть.

Это был достаточно бедный на растительность луг, с семнадцатью одинокими избами, некоторые из которых стояли одиноко от общего сбора. Животинки никакой не наблюдалось, из труб не валил дым, словно всё село принадлежало партизанам, что прятались от всего белого света. Никаких звуков, людей или птиц… Натуральное кладбище.

Дома напоминали экспонаты древней Руси, настолько же старые и неряшливые, как и сколоченные на скорую руку дешёвые макеты; осевшие по самые окна, покосившиеся в боках, готовящиеся к вечному погребению. В таких не то, что находиться было страшно, но и смотреть, – они то и дело норовили в любой момент рухнуть. Почему-то здесь пахло тухлятиной, словно кто-то умер и его так и не закопали. Единственным достаточно любопытным местом был только огромный, высотой примерно в пять метров, необычно заострённый камень, что стоял практически в центре всего села.

– Какое отвратительное место, – без стеснения заключил Григорий.

19 ноября 1988 года, позднее утро

Семья прошла пару десятков метров от живой изгороди, что отделяло село от реального и цивилизованного мира. Прошло пару минут, но всё вокруг было мертвенно тихим. Складывалось ощущение, будто всё вокруг давно погибло.

– Похоже, здесь вообще никто не живёт… – с дрожью в голосе произнесла Мария. Вера прижалась к маме.

– Есть кто живой? – резко крикнул Григорий, от чего всех членов его семьи дёрнуло от неожиданности.

На зов никто не отозвался; ни писка, ни шороха, даже эхо где-то затерялось.

– Что за бред, на улице уже… – отец семейства отодвинул рукав, обнажив поношенные, но всё же пригодные для использования наручные часы. – Какого?.. Часы остановились, как на зло. Я ведь помню, что ещё на стоянке они работали. В общем, половина одиннадцатого, а все спят. Тоже мне, деревня…

То ли это была неудавшаяся шутка, то ли Григорий таким образом попытался оскорбить местных жителей, если такие были.

– Серёжка, поищи кого-нибудь, – приказал отец сыну. Будущий выпускник кадетского училища без капельки энтузиазма отправился в глубь хижин. – И побыстрее!

Серёжа скрылся за самой ближайшей постройкой, и просто сделал вид, что действительно занят делом, но сам сел на полено и с тоской оценивал пустоту Неясыти. Хоть в чём-то он был согласен с отцом: это было паршивое место.

Вокруг никого не было, ни единой души в поле зрения, и, возможно, на многие километры вокруг. Серёжа достал из внутреннего кармана куртки маленький свёрток, набитый табаком. Это была последняя сигарета отца из предыдущей пачки. В тот день он что-то активно обсуждал с Марией, и почти не курил, из-за чего пропажу в одну палку попусту не заметил. Хоть он и имел дело с сигаретами (в кадетском корпусе это было строго запрещено, вплоть до исключения, но находились и те, кого ничего не смущало), он всё же не спешил прибегать к такому выходу. Как на него подействует эта никотиновая зараза, так же расслабляюще, как и на отца, или же только усугубит его и без того неприятное ощущение в груди?..

Табак пах горько, его ни то что не хотелось курить, но даже и подносить к носу было неприятно. «И это люди употребляют в себя?!». Это была зависимость, болезнь, вынужденная мера заставить организм сменить фокус с одной проблемы на другую. Это могло быть именно то, в чём и нуждался Серёжа… но больше всего он нуждался не в сигарете, а в том, чтобы отец в кои-то веки заткнулся и отстал; чтоб настала тишина... Прямо как сейчас, когда он один сидит у какой-то дряхлой избы и вокруг нет ни души.

Он смял сигарету, и весь табак рассыпался, смешавшись с сухой травой. У него даже не было спичек. Это не решение, это мимолётная блокада, платить за которую придётся позже, причём очень дорого. Если отец действительно надоест ему настолько, что нервы не выдержат, то там будет решать случай. В случайности верить куда проще, чем в ложь.

Поднимая глаза от земли, Серёжа заметил маленькую тень, что юркнула под доски старого сарая. Кто это был? Кошка? Собака? Кем бы ни являлась эта тень, сейчас её уже нет, как и сигареты или надежды, что отец станет нормальным человеком. Юноша поднялся на ноги и начал возвращаться. Пусть все думают, что его поиски закончились неудачей, – Григория это только позабавит, после небольшого приступа злости, – это будет очередное мимолётное несчастье в семье Беговых.

– А вот же он! – раздался удивлённый – и радостный?! – крик отца. – Иди сюда, Серёжка! Мы тут как раз говорим о том, что приехали посмотреть на дом, да тётку помянуть.

Кишки зашлись в узле, сердце забилось в настолько бешеном темпе, что лёгкие начали отказывать. Серёжа впал в ступор, – он впервые видел улыбку на лице отца. Почему она была такой фальшивой, почему от неё исходили, казалось бы, тепло и доброта? Он испытывал страх, который не встречал даже в драках.

– Ну иди сюда, – «увалень» – читалось во взгляде, – сынок!

Губы лгали.

Юноша медленно подошёл. Его не пугали побои и маты, не пугало грубое отношение и угрозы, но эта ложь, эта улыбка, непривычные глазам фанфаронства пугали. Что ещё мог сделать этот человек, какие ещё у него были секреты, что могли появиться даже спустя семнадцать лет совместной жизни?..

Григорий обнял сына за плечо. Обнял!

– Да, мы недавно получили завещание от бабули Жданы. Увы, мы с ней почти что не виделись, только когда я был совсем мелким. Помню её в детстве. Она была такой милой женщиной, всегда умела составить о себе впечатление. Только я никогда не был у неё в гостях и… жаль, что этому послужил такой ужасный повод. Не подскажете, где её дом? – Отец смотрел куда-то перед собой, Серёжа стоял рядом, прямо под тяжёлой и крепкой рукой, как на цепи. Мария и Вера стояли за отцом семейства – они знали, чья́ очередь сейчас говорить, и кому́ следует оставаться «не у дел».

Но с кем говорил Григорий, с кем разговаривала эта иллюзия превосходного семьянина, эта фальшивая кукла идеала благоразумия и добра, которую Серёжа никогда раньше не видел? Казалось бы, он даже не заметил рядом с собой незнакомого мужчину, морщинистого и в годах. Как долго они разговаривали? Как он заслужил к себе такое необычное уважение, которое никто никогда не получал?..

Этот незнакомец, выглядящий как бездомный, в неухоженной, засаленной и грязной шубе. Лицом он был стар, однако такую картину создавали не морщины, а глубокий и умный вид; дружелюбная фальшь и заинтересованность незнакомца была куда более выраженной, чем у Григория, будто кто-то специально нарисовал это стареющее лицо на том, кому оно не должно принадлежать. Чёрные волосы, зачёсанные назад, только усиливали эффект холодности и мудрости. Он смотрел прямо на Серёжу, полностью игнорируя отца семейства, и улыбался.

– У вас хороший сын, – наконец-то сказал незнакомец. Из-за длительной тирады Григория, складывалось ощущение, что он был немым. Он действительно проигнорировал вопрос по поводу хижины Жданы, и это бы понравилось Серёже, что его отца поставили на место, посчитав никем, если бы не то, что мужчина всё ещё смотрел на него и улыбался.

– Да, моя гордость. Мой первенец. – Григорий прижал к себе сына и засмеялся. Смех украшала куда более заметная фальшь, хотя бы здесь его ложь была более ясной.