Текст книги "У чёрта на куличках (СИ)"

Автор книги: Владислав Хохлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Рад знакомству, молодой человек, можете называть меня так же, как и все местные, Бражник.

– Сергей Григорьевич. Но обращаться к человеку по кличке как-то не очень вежливо. Как вас зовут?

– В знак дружбы и признательности, разрешаю звать Бражником!.. А звать… как-нибудь да и звать, это мало чем важно.

«Верно, как и формальность, с воспитанием и уважением…».

– Григорий, значит? – с вопросом посмотрел Бражник на отца семейства.

– Точно. Серёжа у нас молодец, – одним ответом убил два вопроса!

– До Сергея Григорьевича тебе ещё расти да расти, и я надеюсь, что ты не обидишься, если будешь Серёжей? – Григория ни во что не ставили, и это всё же была услада, даже пугающая внешность и поведение Бражника сошло на нет.

– Не обижусь.

– Молодец. Ваша бабушка жила в той избе, что стоит с краю. Вы его не перепутаете с другими – у него на крыше ещё стоит чугунный петух.

– Мы хотели бы осмотреть дом. Может, от бабушки остались важные документы или письма…

– Конечно. Конечно… – Бражник, осмотрел обоих мужчин, даже в кои-то веки посмотрел и на женщин, склонил голову вбок, расширил улыбку ещё шире и ушёл.

– Какой-то мутный тип, – заметил Григорий. Стоило местному отвернуться, как отец резко убрал руку с плеча сына. – Не стой как истукан, у нас ещё куча дел!

Мария и Вера не сказали ни слова, покорно выполняя свои роли на заднем плане. Статисты. Да, они дополняли эту картину идеальной семьи, увы, такой она была только в глазах незнакомых людей.

Дом тёти Жданы действительно выделялся на фоне остальных. Он единственный имел украшение на крыше и полное отсутствие дымовой трубы. Низкий и широкий, он пропадал на всеобщем фоне, но при детальном осмотре и отборе казался неместным. Окна были маленькие, ступени веранды высокие, а двери совсем не совпадали по размерам с косяком. Вглядываясь в это строение, можно было заметить, как сильно здесь была нарушена архитектурная целостность.

Нутро избы не походило на что-либо обыденное. В отличии от обычных мест, здесь не было прихожей. Внутри было полное отсутствие мебели, только грязные стены и паутина. Воздух внутри был спёртым, что не удивляло, и более промёрзлым.

– Я догадывался, что бабка с придурью, но что б жить в подобном клоповнике?..

– Может её забрали местные жители, Гриша?

– Сомневаюсь. Но тот алкаш… Бражник, или как там его, не выглядел дружелюбно. Такому дай в руки перо, и он перещекочет всю свою семью и братию.

– И, что скажешь на счёт дома?

Дети не спешили отходить далеко от родителей, – негде было спрятаться, даже потаённые углы были настолько открыты зрителям, что легко могли вогнать в краску. Вера спокойно прижалась к маме, а Серёжа, поборов всякое отвращение, на шаг приблизился к отцу.

Обстановка вокруг была максимально враждебной и неприятной, и, хоть никто не мог объяснить эти странные чувства, всё же все подверглись им. Несколько тучных слоёв паутины поднимались и опускались, точно седлая поток ветра, но сами потоки никак не ощущались. Изба казалась живой.

– Выглядит паршиво, но украсить можно. Меня напрягают только двери и окна – такого уродства я в жизни нигде не видел. Уверен, бабка сама каждое бревно ставила. Да… с этим придётся поработать. – Григорий сделал пару шагов в центр, но не дальше. Ему и было достаточно просто осмотреться, поскольку всё было на виду; он собирался широкими шагами пройтись вдоль стен, но отказался. – Недели две. Как закончим, сразу съедем.

После такой беглой оценки будущих работ по реконструкции избы, вся семья незамедлительно вышла наружу. Внутри они провели не больше десяти минут, а на улице уже ждало новое лицо, молодое, свежее и приветливое. Женское.

– Д-доброе утро, – поборов смятение сказала незнакомка. – Я Юля, живу здесь, в избе перед свинарником. – Стоило ей только заговорить, как она оказалась старше, чем выглядела. Голос у неё был сиплый, наполненный слабой хрипотцой, пропитый насквозь. Будучи единственным увиденным здесь ангелом, она сразу же упала с небес.

Юлия была одета не по погоде, – небольшая шаль на всё тело; даже не смотря на дрожащие ноги и прижатые к груди руки было понятно, что девушка мёрзнет. Девушка… тяжело было назвать её девушкой: выглядела она почти на двадцать семь, а говорила на все сорок пять, а вела, возможно, на семнадцать. Жизнь, однако, не жаловала людей Неясыти.

– Здравствуйте, – ответила Вера, из-за чего мать отдёрнула дочь за плечо. Незнакомка похоже не обиделась на то, что девочку отругали, и от ответного приветствия у неё появилась тонкая улыбка на лице.

– Мы здесь не местные, только приехали; мы новые владельцы этого дома. – Григорий вступил в разговор. Звучал он более резко и грозно, чем с предыдущим встречным. Увидев уже второго жителя села, он начал составлять опись местного контингента, список которого не мог похвастаться благородными людьми. Будь у Григория желание и соответственный настрой, он бы прогнал пьяницу прочь, хоть палкой.

– Вижу. Местные не стали бы снова заходить в эту халупу.

– Почему это?.. – удивлённо спросила Мария.

– Покойница. Видите ли, все здесь суеверны. Никто не должен возвращаться в дом без особого дела, иначе беду на себя накличут. А жить там подавно лучше не стоит.

– Да там не на чём жить – ни одной мебели, – пробубнел Григорий, заметив, что его агрессивный настрой практически не пугал и не прогонял Юлию. Он мог бы схватиться за палку, но сомневался, что такое приветствие приведёт к хорошим отношениям и с остальными жителями Неясыти.

– В таком случае кому может сдаться такой домишка. Он вот-вот развалится; ночами скрипит, под ветром шатается. Проще вернуться обратно в город и забыть обо всём…

– Дамочка, будем честны… это не ваше дело. Мы здесь по своим нуждам. Единственное, что нас беспокоит, так это где заночевать. – Григорий нахмурился и положил руки на грудь. Да… старый добрый Григорий, паршивец и негодяй.

– Не беспокойтесь о крове. У нас найдётся для вас место. Если хотите, можете даже и у меня жить, а я вам готовить буду. Всяко лучше, чем жить там, где человек дух испустил… Будет весело!

– А разве это не работает так, что в доме могут оставаться только старые жильцы, пока человек умирает и его тело ещё не вынесли? А новым жильцам уже напрочь запрещено какое-то время заселяться, иначе им будет мертвец сниться и приносить несчастье.

Все вопросительно уставились на Серёжу. Да, он не выдержал чтобы задать этот глупый вопрос. В голове у него уже начали крутиться соответствующие винтики, отвечающие за дедукцию. Может Юлия что-то и слышала о подобном, и даже Мария могла знать, учитывая, что ей в своём ещё не совсем далёком от рождения возрасте пришлось похоронить всех родственников. Григорий и вовсе ничего не знал, даже не интересовался: о смерти семьи или друзей он думал только в том ключе, что закопает и забудет.

Никто не ответил юноше: ни поправки, ни подтверждения.

– Я в книге читал… – неряшливо добавил он, что звучало как извинение за вмешательство в разговор.

– Спасибо за предложение, мы подумаем. – Учуяв момент затишья в разговоре, Григорий решил поскорее его напрочь закрыть. Не оставив Юлии и шанса что-то добавить, он взял сына и жену за руки и поскорее начал уводить в сторону.

Юлия осталась на месте. Заиграла ли её женская интуиция, сообщавшая, что ей больше не рады в этой компании, – если когда-нибудь вообще были рады, – или её пьяное безразличие взяло вверх над телом и разумом, но, первая мысль, что её посетила после разговора с новоприбывшими, была та, что им ужасно не повезло… и желание «бахнуть» самогона. Облизав пересохшие губы, Юлия скрылась с улицы раньше, чем семья Беговых успела покинуть поле зрения.

Григорий шёл по улице и постоянно оглядывался. Новые лица всё не появлялись, а по ним он мог бы предположить, можно ли сесть человеку на шею или нет; насколько бесхребетным может оказаться следующий встречный. Пока же он шёл без цели, надеясь на спасительный свет в виде человеческого лица, и желательно не заплывшего от алкоголя или извечных побоев. Остальных членов семьи было решено держать поблизости, чтобы не рушилась картина «Бедная семья в селе у покойной бабушки».

Через полчаса медленного шарканья по промёрзлой земле, отец семейства уже активно думал вернуться к машине.

– Ну как ваши дела, семейство бабушки Жданы? – раздался знакомый, но не очень приятный голос, как и человек владевший им. Мария от неожиданности пискнула.

Бражник выскочил из-за угла одной хижины, будто всё время сидел в засаде, однако сильная отдышка и бегающие из стороны в сторону глаза говорили об обратном. Он словно прибыл с завершившегося марафона.

Тяжело было представить, как люди в селе из семнадцати изб могут так легко теряться и так резко появляться из ниоткуда, точно они перемещались не по земле, а под ней.

– Посмотрели дом – натуральный кошмар, – сказала Мария, облегчённо выдохнув, узнав Бражника.

– Ничего, мы придадим ему стоющий вид, и он ещё наслужит своё, – заключил Григорий. «Она действительно обрадовалась ему? – Сразу подумал он, как заметил свободу в общении своей жены и её общее спокойствие. – Что, нашла себе приятеля? Думает, этот рецидивист просто какой-то бедняк или попрошайка? Эта женщина обязательно накликнет на нас беду».

– Понятно… Благоустройство – вещь важная. Давненько у нас ничего не ремонтировали… Надеюсь, следующий новосёл будет рукастый и ответственный, – сказал Бражник, очередной раз прилепив свой гадкий взгляд к Серёже. От такого внимания становилось тошно. – А ночлег? Вы нашли где будете спать?

– Да вот и ходим, думаем спросить у кого-нибудь.

– А почему не в избе бабушки Жданы?! – растерянно поинтересовался Бражник, точно такой выбор был самым очевидным и желанным.

– Нам Юлия сказала, что там находиться без дела опасно, – сразу ответил Серёжа, поскольку его отец думал над словами, которые были бы менее бредовыми и глупыми.

– Юлия? Местная пьяница?

– Она сказала, что в доме покойницы спать опасно...

– Бабы… – выругался местный, многозначительно пожав плечами. – Но, если вас смущает этот факт, можете жить в другой свободной избе. Там как-то жил лесник, но его в один момент загрызли волки.

– На охоте? – спросила Вера.

– Да, волки были на охоте.

Сейчас и в лице, и в позе вместе с движениями Бражника читалось что-то дикое, что-то звериное. Он то осматривался по сторонам, то пытался принюхаться к воздуху.

– Если вам что-то пригодиться из припасов – обращайтесь. Можете не сомневаться – местные вам помогут.

– Какой тёплый приём для незнакомцев… – Гриша не понаслышке знал, что бесплатный сыр только в мышеловке.

– А как иначе? Всё для особых гостей! Ну ничего, в начале вы, может, и сыграете гордость, но голод возьмёт своё. Уж мы-то это знаем…

– А тот дом, что вы предлагаете?.. Что в нём?

– Почти всё, что мог позволить себе холостой мужчина. Но не волнуйтесь, – как зайдёте, я сразу всем сообщу о вас, и каждый принесёт по маленькому гостинцу, что б вам проще жилось! А вы, собственно, надолго?.. – Бражник хитро и резко облизал пересохшие губы. Вера тихо хихикнула, а Серёже почудилось: стоило Бражнику того захотеть, как он мог бы своим длинным языком облизать собственные глаза.

– Мы пока прикидываем. Утро вечера мудрёнее.

– Умно-умно. Тогда, дам вам последний совет на сегодня: ночью из избы ни ногой, даже в туалет, лучше сразу в ведро; двери запирайте, окна прикрывайте; на звуки снаружи внимания не обращайте; на ночь печь закрывайте, даже если там просто угли остались. Всё это очень важно! Поняли?

– Как-то много правил для такого маленького села. Это точно не исправительный лагерь?

– Это для вашей же безопасности. Вы ещё здесь ничего не видели, и на это есть причины: местные очень пугливы, и вы их увидите только завтра. Максимум через день. А ночью… ночью или волки могут зайти сюда, или люди так наклюкаются, что сами уподобятся волкам. Вы городские, непривычны для деревенской жизни, а в самом Неясыти даже до сельского уровня ого-го!.. – Бражник посмеялся, но резко остановился. Возможно, он страдал от какого-то психологического заболевания, но по его потрёпанному виду тяжело было сказать наверняка. – Всего доброго, Бегловы.

Стоило закончить разговор с Бражником, как они заметили, что приблизился вечер. Мысли о том, что есть ещё шанс вернуться обратно в машину и переночевать там испарились полностью, – вглядевшись в плотные заросли за пределами села, наблюдалась непроглядная тьма. Хочешь, не хочешь, а среди веток и корений обязательно заблудишься. На удивление, свободно перемещаться через эту живую изгородь можно было только пару часов в сутки, всё остальное время тропу, или же её полное отсутствие, пожирала темень. Однако, это также мог быть вопросом времени года и троп внутри зарослей.

Выбора не осталось, и семья направилась в избу лесника.

В сравнении с избой бабушки Жданы, это был настоящий особняк. Такой ровный и ухоженный, словно в нём ещё неделю назад кто-то жил. Рядом располагался забытый всеми станок для дубления кожи, а над входом висели оленьи рога.

Здесь же были и сени, в которых находились вбитые гвозди, что использовались как крючки для одежды и маленький ящик для инструментов и обуви. С потолка свисали перья и маленькие кости, что на общем плане напоминали какие-то обереги в комнате знахаря.

Жилая комната походила на целый пятизвёздочный отель, и самым приятным здесь была мебель. Мебель! Шкафы, антресоль, ящички, стол, стулья и всё остальное, о чём может мечтать нормальный человек. В глаза бросился красный угол с иконами и свечами. Всего было так много, что даже создавалось ощущение тесноты. Рядом с печкой стояло несколько готовых к топке головёшек. Они до сих пор ждали того, как их хозяин вернётся назад и бросит несчастных навстречу огню. Запах здесь был затхлый, тяжёлый, будто постоянно в помещении что-то кипятилось и готовилось, а неизвестная детям горечь жгла нос. Мария не могла вспомнить, что же могло так пахнуть, но Григорию хватило и первого вдоха. Самогон.

Как бы ни надеялся Григорий на удачу, но продовольственных запасов нигде не было. Пока ставни на окнах были открыты и позволяли солнечному свету попадать внутрь, Мария, как хозяйка очага и мать семейства, бросила головёшки в печь и зажгла огонь. Достаточно умело сработавшись с огнивом, она сильно удивила мужа. В ней он наконец-то увидел что-то новое и интересное. В том мимолётно брошенном взгляде, Серёжа увидел одну едва заметную ребёнку мысль, которая ударила его в висок и заставила гневно сжать кулак.

– Гриша, а где будут спать наши дети? – спросила мать.

– Хочу на печке, хочу на печке! – криком требовала Вера, подняв над головой ручку и подпрыгивая до самого потолка. Такой энтузиазм был лишним, поскольку никто не претендовал на это место.

– Пускай спят где хотят.

– Хорошо, тогда, Вера, можешь спать на печи, но если станет жарко, то скажи мне. – Мария оценивающе оглядела каменного гиганта. – Места там предостаточно, и, если разрешишь, с тобой может спать братик.

Вера посмотрела на старшего брата, а тот молча смотрел в её маленькие глазки. Они не говорили ни слова, точно договаривались на немом языке кровных родственников. Вера бы начала как-нибудь отнекиваться, хотя бы просто начав ребятничать или говорить, что её брат зануда, но это же была печка! Будет очень грустно, если Серёжа не сможет поспать на печке… К тому же, если что, прогнать она успеет его в любой момент!

– Хорошо, ему можно.

Для родителей же осталось то, что представляло из себя «летнюю кровать» – небрежно сложенные вместе брёвна и доски, создающие прямоугольник на высоте десяти сантиметров над полом. На такой самодельной кровати красовалась несколько одеял и наволочек. На случай холодной ночи, они могли бы снять со стены чью-то толстую шкуру.

Печь и кровать располагались друг напротив друга, из-за чего с каждого ложа можно было видеть соседнее, которых разделяли сущие полметра. От подобной расстановки, Серёже всё меньше и меньше хотелось встретить ночь.

Головёшки в печи разгорелись на славу. В комнате начало теплеть, и все быстро сняли с себя верхнюю одежду. Продовольствие так и не было найдено, даже какого-нибудь скудного запаса круп, только застоявшаяся в ведре вода. Благо, в сторонке от избы, чуть ниже холма, располагался колодец, и Григорий надеялся, что подземные воды не перемерзали, иначе его сыну пришлось бы идти и искать сделанные местными жителями проруби. Все правила, установленные Бражником, он ни то, что решил полностью игнорировать, а даже напрочь забыл. Пока тот мужчина разговаривал, отец семейства думал о том, как дать ему в рожу.

– В этом даже топиться скверно, – заметил Григорий, принюхавшись к тому, что плескалось в жестяном ведре. – Серёжка, домчись до колодца да принеси воды.

– Колодца? – спросил юноша, всё это время следя за пляской огня в печи.

– Нет, чёрт тебя дери, до моря! Куда ты вообще смотрел, когда мы ходили по этой дыре? Или ты предлагаешь семью поить этой дрянью?! Или ты сейчас принесёшь нам нормальной воды, а эту хрень выльешь, или я тебя заставлю всё ведро самостоятельно вылакать, и ты лично узнаешь, что за дерьмо оставляешь у нас под боком! – Пока Григорий кричал на сына, то не слышал того, как из сеней в комнату кто-то стучал.

Стук был странный, медленный и резкий, в то же время громкий и тихий. Кроме удобного стука троицей ударов, он сочетал в себе целых одиннадцать, словно кто-то не привлекал к себе внимание, а ломился внутрь.

– Папа, там стучат, – привлекла всеобщее внимание Вера. Но когда девочка это сказала, новая группа ударов не появилась.

Никто так и не услышал те странные стуки, кроме маленькой девочки, поскольку все внимательно слушали Григория. Даже Серёжа повторял слова отца про себя вслед, добавляя к каждому из них грубое «заткнись».

– Тебе показалось, милая, – успокоила дочь Мария. Было бы неудивительно, что у маленькой девочки могла разыграться фантазия на новом месте.

– Нет, я правда слышала! Целых одиннадцать стуков! Тук-тук, тук-тук-тук, тук…

– Не было там никого, Вера, скорее всего просто ветер. Если бы там действительно кто-то и был, то мы бы услы… – Григорий отвернулся от сына и пошёл в сторону сеней. Открыв дверь его охватил занесённый с улицы холод и вид «гостинцев», которые так обещал Бражник. – Что б меня!..

– Ух ты! – радостно воскликнула Вера, когда подошла к отцу и посмотрела на кучи сплетённых корзин.

– Чего встал, Серёжа, или думаешь, что всё само себя занесёт внутрь? Иди сюда!

Хоть никакого желания слушаться отца у сына не было, он всё же подошёл к нему и посмотрел на принесённые запасы.

Половина сеней была заставлена корзинами с овощами, закрутками, крупами, соленьями, даже нашлись конфеты; были и одеяла, свечи, тапочки, подушки, посуда, вёдра с водой, галлон молока, банка с мёдом, ягоды и целая кастрюля свежеприготовленного супа.

Когда Бражник обещал, что все жители хоть чуть-чуть, но поделятся запасами, никто не придал его словам особого значения, ведь как можно доверять незнакомцу, особенно алкоголику со стажем. Но подобные подарки затмили все возможные ожидания.

Мария сразу начала накрывать на стол и сортировать провизию на ближайшие дни. Очень скоро все принялись есть. На удивление было очень даже сносно. В одной из корзин Григорий нашёл местную брагу, которую не побоялся попробовать.

– Недурно… Вполне недурно! Надо поинтересоваться, крутят ли они здесь медовуху.

Это был практически первый раз, когда все ужинали вместе. Сейчас просто негде было уединиться и побыть одним.

Тёплая пища позволяла отбросить всё пережитое за день, будь то хорошее или плохое. Это была настоящая идиллия момента, когда есть только человек, еда и тепло. На секунду Серёжа даже забыл, что в каких-то жалких десяти сантиметров от него сидит Григорий, которого не было слышно.

– И что ты ухмыляешься? Радуешься, что старый придурок тебе руку пожал?! Ну знай, он просто принял тебя за своего, такое же тупое животное. Тебе здесь самое место, и я хорошенько подумаю, чтобы здесь тебя и оставить! – Стоило только расслабиться, и снова он… старый добрый мир. Серёжа до последнего надеялся, что хоть какая-то маленькая перемена повлияет на его отца, но всё было тщетно. Куда шёл Григорий, туда он тянул и своё извращённое представление о мире.

Солнце скрылось за макушками деревьев, на улице были видны только звёзды. Ставни закрыли, и семья легла спать.

20 ноября 1988 года, ночь

Это был самый странный момент распределения спальных мест в жизни Серёжи. Да, Вера разрешила ему тоже спать на печи, но у неё же было целых две стороны и куча возможностей как повернуться и куда смотреть! Если парню и было безразлично положение на следующие семь или восемь часов сна, – если ему вообще удастся уснуть, – то для маленькой девочки это было очередное поле брани, где она должна была доказать свою правоту и победить.

– Если я буду смотреть в стенку, то могу проснуться и увижу стенку, а если у стены, но спиной к ней, то увижу тебя, а если у края, то могу упасть, а падать я боюсь… Вот если бы я занимала одна всю печку! – С этим театральным выкриком Вера осторожно оглядела брата, до сих пор надеясь увидеть на его лице хоть намёк на эмоции. Если бы он начал её упрашивать или торговаться, это было бы очень здорово. Вера ведь умная девочка! Но нет, Серёжа был невозмутим, а его сестра была справедливой до мозга костей. – Ну нет!.. я ведь пообещала тебе место!

Если у Серёжи и был выбор в том, как и куда ложиться на печи, то он надеялся лишь на то, что не проснётся неожиданно ночью, и не увидит заплаканных глаз сестры.

Он сам не мог себе объяснить, почему его сестра почти всю жизнь плачет во сне.

– Ладно, буду спать у стеночки! Всё равно темно и ничего не видно. – Серёжа согласился, поскольку печь для него представляла из себя всего лишь огромный камень.

Собрав через несколько минут все возможные одеяла и наволочки, ложе окончательно было готово. Девочка залезла наверх, удивилась тому, насколько камень под ней был тёплым из-за огня внутри, и чуть ли не начала мурлыкать, укутавшись в одеяла. Парень уже поднял ногу и был готов подняться, как что-то укололо его в правое ухо. Инстинктивно он врезал по раковине и покачнулся, едва не свалившись на пол. Хоть Григорий и не спал, а всего лишь притворялся – Серёжа был в этом уверен на все сто, – такая маленькая оплошность могла стать отличным пусковым механизмом для очередных криков и матов.

Серёжа оглядел комнату, в которой практически ничего не было видно. «Муха что ли? – спросил он себя. – Какая к чёрту муха в конце ноября?..». Хоть перед глазами и было темно, но что-то всё же не давало ему покоя. Тишина вокруг позволяла прийти к мысли, что он здесь один. Только темнота была его милым соседом по комнате.

«Не стоит баловаться с тьмой», – раздался в голове отвратительный голос Бражника. Почему-то парень не удержался от представления, что этот пьянчуга выкинул бы какой-нибудь схожий перформанс, чтобы просто посмеяться с неуклюжих городских.

Он во второй раз закинул ногу на печь, но остановился. Всё желание сгинуло в никуда. И снова его взор упал на тёмную комнату, бессильно желая разрезать тьму.

Почему он решил вспомнить Бражника в этот идиотский момент? С чего вдруг какой-то полоумный алкаш стал эпицентром страхов? Разве не мог здесь оказаться тот же Фредди Крюгер или любой другой персонаж из фильмов ужасов?..

Но, может Бражник появился не просто так, а это своего рода была волшебная фея под этанолом. И тут вспомнилось, как этот добрый и бухой местный раздавал советы, как провести правильно ночь: закрытая дверь и печь.

Решётка в пасть каменного монстра была открыта, и угли медленно затухали. Взять их в руку было ещё нельзя, но держать над ними ладонь – вполне. Почему же надо закрывать печь? Поразмыслив над самыми невозможными и бредовыми развитиями событий, Серёжа всё же закрыл печь от греха подальше. Дверь также оказалась открыта. По крайней мере здесь он мог не спорить с безопасностью, поскольку никто не мог отвечать за гулящий народ, что решит познакомиться с приезжими с глазу на глаз.

Стоило последней линии обороны выстроиться, как странное гнетущее чувство покинуло молодого кадета, словно поняло, что здесь ловить нечего и ушло прочь. Почесав затылок, Серёжа залез на печь к сестре, без каких-либо происшествий.

Да, всё было действительно куда спокойней.

Парень поднялся и оказался перед лицом засыпающей сестры. Девочка уже почти провалилась в сонное царство, пригретая тёплым камнем.

– Отвернись… – тихо прошептала она. – У тебя из рта воняет.

Поборов смятение и злость, Серёжа отвернулся. Надежды на то, что ему удастся заснуть, почти не было. Он просто закрыл глаза, надеясь, что этой ночью не произойдёт то, чего бы он не хотел видеть.

Камень под плечом был тёплым, настолько чтобы можно было думать только о нём. Сестра дышала в затылок, одеяла были недостаточно длинными, чтобы полностью закрывать тело, и пришлось свернуться калачиком. Тепло. Очень тепло.

Интересно, если он будет считать до тысячи, то сколько пройдёт времени? Семнадцать минут? Двадцать? Сможет ли он считать по единице в секунду, и как он вообще считает относительно времени? Может, посчитав до ста тысяч, он мог бы дождаться утра, и таким образом просто пропустить эту ночь?.. Интересно, кто-нибудь досчитывал до пятидесяти тысяч, пытаясь уснуть? Тогда и не нужно засыпать, когда ты всю ночь считал числа… наверное.

«Один, два, три, четыре… пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четы…», – Серёжа остановился. Нет, он не забыл, что идёт после пятидесяти трёх, он прекрасно мог бы досчитать и до миллиарда и дальше, он просто кое-что услышал. Он услышал это.

Со стороны кровати родителей доносились слабые стоны. Стыдливые, покорные, пытающиеся затихнуть за сжатыми губами, но вырывающиеся из сокрытых уст, сдержанные и в то же время страстные. Благодарящие.

Это произошло. Произошло именно то, чего он и хотел избежать, свидетелем какого события не хотел быть. Он понимал, что происходит на самом деле, и он ненавидел всех: свою сестру, за то, что та была ещё в таком раннем возрасте и не могла понять отвращения от царящего всего в метре от неё бесчинства; отца, за то, что не мог быть человеком, а склонялся к отвратительному животному; мать, за слабость и покорность, и себя, за бессилие и неспособность уснуть.

Он мог бы спрыгнуть с печи, налететь на отца и выбить из него всё. Дурь, запах сигарет, грязные помыслы, жизнь. Он сжал кулаки и представлял, как опускал их на плешивую голову человека, что был его биологическим отцом. Парень всю жизнь надеялся, что это ложь.

Он хотел взяться за его шею, и сдавливать её так долго и сильно, пока глаза не вылезут из глазниц и не будут напоминать зрелые помидоры. Но… его матери было хорошо, прямо сейчас в эту минуту, и, Серёжа думает не о семье, не о их мыслях и желаниях, а о себе… Его мать, Мария, прямо сейчас она… Почему он думает об этом?!

Он развернулся на печи и закрыл уши. Этот звук напугал родителей и заставил их закончить раньше, чем планировалось. Мир снова накрыла тишина.

«Пятьдесят четыре, пятьдесят пять, пятьдесят шесть…».

Отчёт дошёл до ста двадцати трёх, и Серёжа шёл на рекорд. Он не считал так упорно уже лет пять, и сейчас снова вернулся к себе, к двенадцатилетнему слабаку. Сил ему хватило чтобы убрать руки от ушей, которые уже ныли настолько, что боль и шум заглушали числа. Тихо. Он понадеялся, что оглох.

Серёжа пошевелился, пытаясь размять затёкшие пальцы. Услышал он только хруст ткани, но не со стороны родителей. Парень оглянулся, кроме тьмы он обнаружил только тишину, а у стены была сестра, на бледном лице которой наблюдались привычные подтёки. Облегчённо выдохнув, он упал на остывающий камень печи. Внутри что-то треснуло. Должно быть уголь разорвало от температуры.

Звук повторился, сместившись чуть в сторону.

Серёжа обратно поднялся и прислушался. С улицы завывал ветер, в комнате тишина, а в печи кто-то шевелился. То ли это было наваждение, то ли там кто-то был. Через дымовую трубу могла попасть птица, но эта мысль казалась невозможной – ни одно животное не решилось бы лезть в горячий дымоход.

Несмотря на нелепость суждений, он слез с печи и посмотрел в решётку. На фоне чёрных углей и обугленных остатков древесины действительно что-то было, медленно перемещаясь из стороны в сторону закрывая обзор. В темноте сложно было понять, кто это был, и парень прильнул к решётке всем лицом.

Нечто словно замерло, поскольку любое движение сошло на нет, и только в глаза отдавал жар углей. Серёжа пытался вглядеться в ничто, и, возможно, оно пыталось ответить взаимностью.

И тут, резко в глаз что-то прилетело. Парня отбросило на пол, он вцепился руками в лицо и завопил, разбудив всех членов семьи.

20 ноября 1988 года, утро

Даже спустя пару часов после того, как вся семья была поднята ночным криком боли, Григорий крутил эту картину перед глазами снова и снова. Он продолжал смеяться, не стыдясь, не пытаясь прикрыть это грубое оскорбление прямо в лицо сына.

– Как так можно было учудить?! Прямо в глаз! – давясь смехом и едой продолжал Григорий. Очередной отвратительный звук из его пасти.

Правый глаз Серёжи промыли водой и… и ничего. Медикаментов не было, трав или настоек тоже, всего лишь вата из одеяла и какой-то ремень. Теперь же будущий выпускник кадетского училища походил на ветерана Первой Мировой.

– Ну брось, Гриша, бывает же так. Просто уголь лопнул, и прямо в глаз…

– Зачем этот идиот смотрел ночью в печь? Он бы ещё туда с головой залез!

Мать никак не ответила на замечание мужа, и всего лишь ласково погладила сына по голове. Он был немногословен, ещё больше немногословен чем обычно. Его сейчас не тянуло на общение с семьёй, особенно с матерью. Да, она предала его, хоть и не знала об этом.

Вера сидела за столом и уплетала хлеб с сыром. Ночной вопль разбудил её и вогнал в слёзы. Бедную девочку сковала паническая атака – она снова думала, что в семье вспыхнула ссора. Смех отца в тот момент только ухудшал положение. Когда она успокоилась, всё вокруг утихло.

Сильная боль прошла быстро, и это точно был не уголь. Это больше походило на то, словно чем-то ткнули прямо в глаз, словно пальцем.

Когда ночью зажгли свечи, а Серёжа катался по полу, его лицо слегка было запачкано кровью, но без серьёзных повреждений. Возможно, пару дней ещё поноет, а там и всё залечится.

– Теперь твой брат пират, Вера, – говорил отец дочери, пока приступы смеха уходили в недалёкое затишье.

– Пираты весёлые, а он всё дуется…

– А может, сделаем его двойным пиратом, а? – Григорий помахал перед лицом дочки вилкой, намекая на то, что Серёже стоит выколоть второй глаз. – Авось так станет веселее.