Текст книги "Великая Война (СИ)"

Автор книги: Владислав Афинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 41

— Ляля! Ляля, девочка моя! Ты где? — Зверь с улыбкой на губах вошел в дом. — Иди ко мне. Смотри, что я привез! Спускайся! — в руках Сергея был огромный заяц, чуть ли не с него ростом. Самый огромный, который когда либо был в «Детском мире».

Перед возвращением он специально заехал в магазин и долго выбирал подарок для Ляли.

Хотел удивить.

Знал, наверняка, что золото и брильянты не порадуют Лялю настолько, как порадует мягкая игрушка. Вот и выбрал самую огромную, которую сумел найти. С трудом втиснул в машину. А потом с трудом вытащил, чуть лапу не оторвал.

Заяц вид имел чуточку придурковатый, с высунутым языком и чуть свисающим ухом. Чем-то напоминал кролика Роджера из одноименного мультфильма. Скорее всего, изготовители с него и срисовывали, когда рисовали эскиз.

Шея зайца оказалась самым тонким местом, зато позволяла хорошо за себя держать огромную плюшевую тушу.

— Ляля? Ляля? Ну где же ты? — Ляля не отвечала. — Наверное, спит, — вслух решил Зверьев.

Он легко взбежал по лестнице, сразу же направившись в спальню.

По пути наверх, не понятно по какой причине, судорожно застучало сердце. Он еще мельком подумал, что выпил слишком много кофе. Пожалуй, в следующий раз не следует глушить напиток литрами.

Дверь в спальню оказалась открыта.

В дверном проеме Зверь заметил движение. Но на силуэт Ляли человек в комнате походил меньше всего.

— Иваныч, что ты тут делаешь? — рявкнул он с порога, когда узнал кто именно находится в спальне.

Тот очень тщательно собирал осколки вазы в совок.

— Что за бардак в комнате? — обвел глазами внутреннее пространство.

— Извините, Сергей Леонидович, не успел убрать, — принялся извиняться Иваныч, продолжая собирать осколки.

— У нас были гости? — напряженным голосом спросил Зверьев, до хруста сжимая в руках мягкое тело зайца. — Где Ляля? Что с ней? Ее похитили? — хрипло прокаркал мужчина.

В горле пересохло. Перед глазами промелькнули картинки, одна страшнее другой.

Он мысленно выручал девушку из лап похитителей. Зная, что отдаст все, чего бы не попросили.

Для Зверя не имели значения ни сумма выкупа, ни возможные желания похитителей. Ничего важнее Ляли, а так же его ребенка, для Зверя на свете не существовало. В короткий миг, за доли секунды, он понял, что отдаст все, лишь бы они были живы и здоровы. Все остальное в жизни не имеет значения.

Да и не важно оно, все остальное. Ведь, наконец, у Зверя будет семья. Любимая женщина и их ребенок. И это самое важное, а не какие-то там бумажки или активы.

— Похоже, что нет, — тихо произнес Иваныч, не поднимая глаз.

— Что «похоже»? — не понял Зверь.

Иваныч тяжело вздохнул. Словно чуть приподнял непосильную ношу, которая давила на плечи. И дальше понес.

— Там. На столе, — отрывисто произнес он.

— Что на столе? — Зверь уже догадывался, но не верил. Его чутье кричало об опасности, но он гнал любые мысли. Он не подпускал их даже близко.

Трусил. Боялся. Очковал.

Он — по имени «Зверь» боялся подойти к столу, на котором сиротливо белела бумажка.

Мятая. А затем расправленная.

Но Зверь не был бы тем, кем был, если бы не смог найти в себе силы. На негнущихся ногах подошел к столу. Время превратилось в патоку. Вязкую. Непродираемую. Густую.

Протянул руку.

В последний миг заметил как она дрожит, прежде чем пальцы сомкнулись на краешке бумаги.

Поднес к глазам.

И лучше бы он никогда не видел того, что там обнаружил.

«Меня для тебя больше нет, Зверь».

Последнее слово было буквально процарапано ручкой. До мяса. До дыр.

«Ненавижу».

Глава 42

Мир не без добрых людей.

Я никогда не верила в эту истину. Думала, врут люди. Придумывают сказочки для себя и пичкают ими других. Чтобы не теряли надежду. Чтобы верили в лучшее.

Когда я уходила из дома Зверя, у меня даже ее не было — надежды. Я уходила в никуда. Где-то подспудно зная, что от Зверя далеко не убежать. Не скрыться. Он, как истинный хищник, выследит и найдет. А когда найдет, то будет рвать когтями и зубами. Чтобы знала, от таких, как он, не бегают. Им подчиняются. Беспрекословно и безмолвно.

И все равно ушла.

Не верила, что смогу скрыться. Но и оставаться не могла. Обида душила со страшной силой. Гнала прочь от Зверя. Дальше и дальше. Чтобы не чувствовать его запах. Чтобы не слышать его голос. Чтобы не видеть его. Не знать что делает.

Потому что не могла находиться рядом. Все что он скажет будет ложью. Обманувший однажды — обманет еще раз.

Предательство от того, от кого не ждешь, бьет больнее всего. Ударяет в сердце, разрывая его на куски. Осколки же разлетаются во все стороны. И их не собрать. Не соскрести в кучку.

Ведь я поверила ему. Поверила так, как никогда никому не верила. Впустила его в самую себя, вглубь, в самую сердцевину. Куда не допускала никого и никогда. Посчитала, что выиграла в лотерею, отыскав среди миллиардов людей на планете того, кто мой от рождения.

А все оказалось ложью. Ужасной. Страшной. Жестокой.

Зверю от меня был нужен только ребенок. Ради своего отродья он готов был из кожи лезть. Делать все, чтобы я забеременела. Он даже строил из себя, если не любящего, то влюбленного мужчину. Держал за руку. Шептал ласковые слова, которые я хотела слышать. Осыпал подарками.

А я поверила. Повелась на дешевые уловки. На извечные мужские трюки.

И ведь не глупая. Читала книги. Смотрела фильмы. Где так же как со мной поступали мужчины, которым что-то нужно. И не видела сходства. Думала, что особенная. Что со мной такого не случится.

Случилось.

Я не особенная. Не уникальная.

И осознание этого ранило сильнее всего.

Уходя из дома Зверя, я шла куда глаза глядят. Шла и не видела куда иду. В душе гнездилась страшная боль и разочарование. Шла для того, чтобы идти. Без цели. Без надежды. Без будущего.

Ни денег. Ни работы. Ни крыши над головой. Ничего у меня не было.

К тетке возвращаться не вариант. Продавшая однажды, продаст еще раз. Да и не хотела я ее видеть. Вот и брела, лишь бы уйти. Не важно куда. Подальше от Зверя и его логова.

Как оказалась в парке около церкви не помнила. Я и зашла то за ограду только потому что увидела лавочку. Уж больно устала. От долгой ходьбы ноги гудели. Требовали отдыха. Я решила отдохнуть.

Стоило откинуться на лавочку, как зазвонили колокола.

Я никогда не верила в Бога, считала себя атеисткой. Не поверила и в этот раз. Но в церковь зайти захотела. Со страшной силой.

И пошла, чувствуя, как ноги сами ведут. Не успела зайти внутрь и подойти к иконам, как перед глазами все помутилось.

И я упала в обморок.

Пришла в себя в полутемной комнате. Как позже выяснилось возле церкви находилась церковная лавка, туда меня и принесли. Даже не потребовалось вызывать карету скорой помощи.

— Как себя чувствуешь? — услышала приятный женский голос. До того как увидела говорившую, думала, что голос принадлежит молодой женщине.

Ошиблась.

На меня смотрела по моим меркам старушка. Женщина лет семидесяти.

— Уже лучше, — ответила я, приподнимаясь на лежанке.

— Тогда иди пить чай, — позвала меня Любовь Степановна, как она представилась.

Я и пошла к столу. Слово за слово старушка умудрилась вытянуть из меня историю всей моей жизни. Не знаю как ей это удалось, ведь говорить не хотела. Вообще, ничего не хотела, ни есть, ни пить, ни делиться своими горестями. А вышло все иначе.

— Поживешь у меня, — тут же приняла решение старушка. — Будешь помогать мне в лавке. А дальше что-нибудь придумаем.

Вот так просто. Без рекомендательных писем. Без образования. Лишь просто поговорив, я была принята на работу и получила кров над головой.

Чудеса?

Не иначе.

С меня то и потребовалось всего лишь надеть платочек, да сесть за конторку. Так я стала жить и работать при церкви.

Глава 43

— Покажите мне, пожалуйста, вон тот крестик, — просит девушка, наверное,

моя ровесница.

Я протягиваю желаемое. В первый раз вижу эту прихожанку. Хотя, откровенно говоря, она не очень на нее похожа. Слишком живые глаза, слишком любопытный взгляд. Все слишком. Идущие в церковь за надеждой совсем иные. У них взгляд в себя. Словно они постоянно ведут мысленный диалог, ища ответы на свои вопросы. И у глубоко верующих людей совсем иное отношение к символам веры. В них больше благоговения. У этой же девушки ни того, ни другого. Но хоть разговаривает культурно. И то хорошо.

— А он серебряный или мельхиоровый? — спрашивает.

— Нет. Из серебра вот на этой витрине. Они дороже. А из мельхиора раньше ложки делали. Этот же из алюминия с добавками. Вот здесь выставлены крестики из латуни.

Она продолжает вертеть крестик в руках, но не смотрит на него.

— А вы давно здесь работаете?

Делаю вид, что совершенно не удивлена ее вопросом.

— Давно, — если считать каждую минуту, проведенную за прилавком, то окажется вполне прилично.

— А я раньше вас не видела. А вас как зовут?

— Видимо, попадали на мою сменщицу, — игнорирую ее вопрос.

Мне не нравится ее интерес. Отчего-то кажется, что он совершенно неспроста.

— Вы будете брать? — перебиваю. — Если нет, то прошу простить, за вами очередь.

Из очереди только старушка, живущая на соседней улице. Она каждую неделю ходит по воскресеньям, ставит свечи за упокой родных. У нее вся семья погибла. Взорвались в доме во время взрыва бытового газа. Старушка покупает целую связку свечей и пока они все не сгорят из церкви не уходит. Мне Любовь Степановна рассказывала.

Сегодня она дома, печет пироги. А мне приказала поработать до шести вечера, а потом в спешном порядке бежать домой. Чтобы успеть поесть пока горячие.

Стоило вспомнить о ее козырных угощениях, как в животе заурчало. Громко и прызывно. Забеременев стала есть за двоих. Даже токсикоз не помешал. Набрала несколько килограммов, отчего личико округлилось. В платке так и вовсе я становилась круглолицая. Совершенно на себя не похожая.

— Ой, простите, — девушка начала извиняться. — Крестик я возьму. Положите его в подарочную коробочку.

Странная она, подумала я, стоило за ней закрыться двери. Купила копеечный крестик, а к нему дорогую коробочку.

— Деточка, мне как обычно, — просит баба Ира. Кажется, так ее называла Любовь Степановна.

Я поворачиваюсь к конторке, достаю связку свечей, начинаю отсчитывать дюжину. Про необычную посетительницу тут же забываю. Мало ли странных людей ходит?

На сегодня рабочий день подходит к концу. Я пересчитываю выручку. Записываю в книгу учета доходов и расходов. Раскладываю товар по местам. Все стопочки со свечами подравниваю. Проверяю остатки дорогих крестиков и иконок. Хочу чтобы везде был порядок, чтобы Любовь Степановна даже на миг не усомнилась в мне и своем желании приютить беженку.

Закрываю лавку на ключ, опускаю ролл-ставни. По пути домой заглядываю в соседний магазинчик и покупаю триста грамм карамелек. Любовь Степановна любит пить чай с раковыми шейками.

Почти возле дома оборачиваюсь от взгляда в затылок. Останавливаюсь. Внимательно осматриваю улицу. Ничего необычного. Соседские мальчишки играют в мяч, перебрасывая через забор. Около проезжей части спит Черныш — приблудный пес, которого знает вся улица. Всем миром его и подкармливаем. Больше ничего необычного.

Показалось.

Поворачиваю ко двору. Калитку закрывает замок-журавлик. Нажимаешь с одной стороны на ручку, засов и открывается. Лязг металла по металлу заставляет скривиться. Не люблю противные звуки.

Прохожу по двору, любуясь на цветы, выставленные в окне. Любовь Степановна очень любит герань, отвечающая ей взаимностью. Цветет круглый год.

Еще с порога чувствую аромат пирогов.

— Любовь Степановна, это я пришла, — кричу, еще даже не увидев старушку в лицо. Знаю, что вначале надо пройти в ванную на веранде и вымыть руки. А то меня сразу усадят за стол. Потом самой не захочется уходить от божественной выпечки.

— Проходи, Ляля, я тебя уже заждалась, — вначале слышу голос Любовь Степановны. Следом она появляется, останавливаясь в дверях. На старушке цветастый передник, о который она вытирает руки.

Я бегом заканчиваю мыть руки и спешу к столу. Сразу же выкладываю из сумки конфеты, зная, что старушка обрадуется подарку.

— Как пахнет, аж слюнки текут, — начинаю хвалить еще до того, как попробовала ароматную выпечку.

Любовь Степановна расплывается в улыбке и пододвигает ко мне пироги.

— С капустой. С мясом. С картошкой. Еще сладкий сделала. С яблочным джемом. С какого начнешь? — улыбается она.

— Со всех, — отвечаю, с удовольствием вгрызаясь в первый попавший под руку кусок пирога. Он оказывается с картошкой.

Глава 44

Ночью не могу сомкнуть глаз.

Верчусь с бока на бок. Что-то не дает уснуть. Видимо, пирогов переела. Встаю с кровати иду в кухню попить воды.

Где-то в душе тлеет беспокойство. Беспричинное. Неясное.

С сушки беру кружку. Наливаю в нее из под крана воду. Подношу к губам. По привычке смотрю в окно, выходящее во двор.

На улице уже светает.

Почти утро. Еще не совсем видно, но кое-что различить можно.

Вроде все как обычно.

И тут замечаю неясную тень. Она движется.

Что это?

Человек?

В груди громко начинает стучать сердце. Буквально выпрыгивает.

Может быть мне показалось? Ночью и не такое привидится. Я замираю, не зная что делать. Продолжая держать кружку у лица.

Несколько мгновений размышляю. Позвонить в полицию? Пусть проверят.

А если во дворе никого нет, то меня на смех поднимут. Еще накажут за ложный звонок.

Может разбудить Любовь Степановну?

Но что сделает старуха? Если это грабитель, то вряд ли задержит. А если я обозналась, то лишь разбужу старую женщину.

Жалко. Не стоит ее беспокоить. Она и так за свою жизнь натерпелась.

Но тогда что?

Силуэт не двигается, но и не исчезает.

Стоит на том же месте. Без движения.

Сердце чуточку успокаивается, замедляя свой бег. Мысли в голове более связные. Стройные. Но беспокойство не отпускает.

Просто пойти в комнату и лечь спать, не получится. Надо выйти и посмотреть. Чтобы убедиться, что все хорошо. А на улице никого нет. Всего лишь игра моего воображения.

Я ставлю кружку на стол. В качестве оружия ее вряд можно использовать. А вот длинную скалку или нож можно. Только я боюсь холодное оружие. Да и ножи у Любовь Степановны все больше кухонные, маленькие. Был бы тесак, тогда не страшно. А маленьким ножом никого не испугаешь.

Выбираю скалку. Она и в руке привычнее лежит. Да и ей вряд ли кого можно поранить. Разве что по голове стукнуть. Это не оружие, а так, больше для острастки.

Да еще надо одеться. На улице не май месяц. Уже холодно. Я иду в коридор, снимаю с вешалки плащ. При этом не забываю забрать из кухни скалку. С нею надежнее.

Мне нравится ее тяжесть. Она успокаивает.

Перед выходом во двор замираю. Делаю несколько вдохов. Пытаюсь собраться с мыслями. Успокоиться. Холодная голова лучшее оружие.

Наконец, отодвигаю щеколду. Затем проворачиваю замок.

Глубоко вдыхаю и толкаю дверь.

Замираю на пороге, боясь сделать шах в предрассветное молоко. На улице туман. Упал на землю за несколько мгновений пока я думала выходить или нет.

Света ни в коридоре, ни тем более на крыльце не зажигала. Боялась, что ослепну, стоит оказаться на улице. А так сразу увижу есть кто во дворе или это фантазии моего воображения.

Однако с крыльца ничего не видно. Чтобы убедиться есть ли кто во дворе нужно выйти в этот самый двор.

Прежде чем сделать шаг, оглядываюсь, словно ища поддержки у дома. Не сильно, но помогает.

Появляется крошечная, но уверенность.

И я шагаю в молоко.

Глава 45

Зверь не чувствовал холода, хотя стоял под открытым небом уже пятый час.

Вначале, когда узнал, что Ляля никуда не уехала, хотя должна была рвануть куда-нибудь подальше — в глушь или на крайний случай в другую страну, думал свихнется от радости. Рвался тут же лететь к ней.

В груди все пело и рычало одновременно. От переполняющих эмоций хотелось рвать и крушить, в то же время тихо повизгивать, счастливо дурея.

Она здесь. Она здесь. Она здесь. Билась в мозгу одна единственная мысль.

Я скоро ее увижу.

Он почти уже запрыгнул в машину, прервав важное совещание, когда услышал от Ильи:

— Блядь, ты, вообще, помешался Зверь. Баба от тебя сбежала, а ты собираешься явиться на порог и заявить — вот он я, люби меня! А ничего, если она от ужаса скинет? Ты об этом не подумал?

— Ты вконец ох*ел? Какого хрена она должна меня бояться? — заорал Зверь, но ногу с педали снял.

— А такого. Ты, конечно, можешь сейчас рвануть к ней, выдернуть из дома, заставить с тобой жить. Вот только что дальше? Пораскинь могзгами, ты же умный мужик, вон какую империю отгрохал.

— Нах*уя ты сравниваешь? Это разные вещи, — орал Зверь, сжимая кулаки от злости.

— Будь ты лошарой, не построил бы всего этого, не добился. Ведь с нуля начинал. Но в личной жизни ты как был лохом, так им остался.

Слова Ильи раскаленным железо капали на оголенню душу Зверя.

— Я тебе сейчас зубы выбью, — прорычал одержимый идеей рвануть к любимой женщине.

— Как выбьешь, так и вставишь, — не испугался Илья. — Лети. Беги к Ляле. Только потом сам пеняй на себя, придурок. И когда все сломаешь, я с тобой пить не буду. Так и знай. Бухать с горя будешь в одиночестве. Я все сказал. А теперь шуруй, куда надумал, — мужчина замолчал.

Зверь со всей силы долбанул по рулю.

— Блядь, блядь, блядь! — ревел он.

— Машину ты купишь новую, а если руку сломаешь, то придется в гипсе ходить целый месяц, — Илья был тут как тут.

— Знаешь, куда засунь свои советы? — бесновался Зверь.

— Все. Умолкаю. Езжай.

Зверь устало откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза. Грудь, ходившая ходуном, замедлила свой ритм.

Дышать, главное дышать, так учил тренер Серегу. И он готов был пожать руку за дельный навык, который именно в этот момент позволял хоть немного успокоиться. Подумать. Все взвесить.

— Ты прав, — выдал он спустя несколько минут. — Мне надо подумать. Разработать план действий. Все хорошенько взвесить. Теперь она от меня никуда не денется, — в Звере проснулся холодный расчет.

— Молодец, — похвалил друга Илья. — Остынешь, тогда на свежую голову решишь что делать.

Зверь так и не смог до конца разобраться в своих чувствах и желаниях. Его тянуло к Ляле со страшной силой. О не смог находиться вдали от нее, зная, что достаточно протянуть руку и можно до нее дотронуться. Услышать ее голос. Вдохнуть запах волос. Прикоснуться к к лицу, чтобы вновь ощутить бархатистость кожи.

И вот он здесь. Под домом старухи, у которой нашла приют его Ляля. Стоит и думает что делать дальше. И не знает. Он хочет одного, а разум кричит другое. Руки тянутся к Ляле, а мозги тормозят.

Мука. Какая же это мука мочь и не получать желаемого.

Тихий скрип двери, раздавшийся от дома с темными окнами заставил Зверя напрячься. Все его инстинкты проснулись, готовые в любой миг среагировать.

Кто-то появился в чернильном проеме двери.

Кто там? Кому не спится?

Старуха вышла подышать утренней свежестью? Или это Лялю мучает бессоница?

Мысли одна за другой появлялись в восполенном мозгу Зверя.

Рвануть вперед. Посмотреть. Узнать кто вышел. Эти желания Зверь задушил на корню, заставляя себя остаться на месте.

Глава 46

Я слышу как в горле бьется мое сердце. Глухо. Тревожно. Ударяясь со страшной силой.

Но я все равно иду. Назло себе. Назло миру. Заставляю передвигать ноги ровно до того момента, как вижу силуэт.

В предрассветной дымке он смазан. Чуть расплывчат. Но я все равно его узнаю. Я знаю кто стоит невдалеке. По развороту плеч. По осанке. По манере закладывать руки в карманы.

Зверь.

Это он.

Он меня нашел.

Мне хочется кричать. Громко. Надсадно.

Да что там, выть от страха.

Нашел. Все же нашел.

Да я особо и не скрывалась.

Всегда знала, что мне не убежать. На то он и Зверь, чтобы искать. И найти, в конце концов.

А теперь все. Закончилась моя свобода. Опять в рабство. Только более жуткое. Более страшное. Более невыносимое и ужасное.

Теперь он с меня глаз не спустит. Будет держать взаперти. Чтобы даже чихнуть не могла без его разрешения. Чтобы шагу не ступила за порог дома.

Я же теперь ценность. Огромная. Самая большая, какую можно представить.

Я инкубатор для дитеныша Зверя. Самка, носящая растущее семя. Особь, которая нужна на время взращивания плода.

А больше никто. Я пустое место для него. И никогда никем не была. Он все время лгал, лишь бы добиться своего. Теперь же добился. Нашел.

Что будет дальше?

А ничего не будет. Он заберет меня, как тогда, от тетки. Посадит на цепь. И будет сторожить, как клад. Ценный.

Мелькнула мысль бежать. А куда бежать? Уже один раз пробовала. Все равно нашел. Догнал. Перед тем как загнал в угол.

Да и не побегу я. Не в том положении, чтобы сломать ноги в темноте.

И пусть я для Зверя всего лишь сосуд, но для себя я вдвойне ценный сосуд. Ведь во мне растет крошка, которую люблю, всем сердцем, всей душой. Не подвергну я его или ее такой опасности. Не смогу.

Да и не хочу.

Врага нужно встречать лицом к лицу. Без страха смотреть в тьму звериных глаз. Пусть знает, что все равно не сдамся. Смогу выждать время и сделать все по-своему. Что бы он там себе не думал.

Минуты тянулись одна за другой.

Я стояла и он стоял.

От страха, клубившегося внутри, ничего не соображала. А время шло. И ничего не менялось.

Силуэт не двигался. Замер каменным изваянием.

Мелькнула мысль, а может быть там и не человек вовсе? Тень от предмета. Или что-то в этом роде. Может быть это воспаленный мозг, изъеденный червями страха, придумал себе что-то и сам же в это поверил. Такое же случается. Так или не так?

Пока я размышляла на тему причуд сознания и возможностей бессознательного силуэт дрогнул и изменил очертания. Увеличился в размерах, шагнув вперед.

От страха закусила кулак, чтобы не закричать. Но с моих губ все равно сорвался возглас раненой птицы. И понесся прочь, не сдерживаемый никакими звуками.

Это он. Это точно он. Зверь.

Он сделал свой первый прыжок. Теперь совершит и другой. Но я все равно не побегу. Нет. Ни за что.

Буду трястись, но не побегу. Не дождется.

Хуже нет — ждать и догонять. Я ждала, а он почти меня догнал. Еще немного и настигнет окончательно вонзая свои зубы в мою душевную плоть.

И я приготовилась с достоинством встретить свое поражение.

А он вдруг развернулся на месте и … ушел.

Исчез в молоке утреннего тумана.

Раз. И его нет.

Я даже несколько раз моргнула. Может мне кажется? И Зверь до сих пор стоит на месте?

Но нет. Его там не было.

Тогда он просто решил напасть со спины. Чтобы наверняка. Для этого обошел по кругу и сейчас стоит за спиной.

Воровато обернулась. Но наткнулась лишь на громадину дома с открытой дверью.

Никого.

И впереди никого.

Я сделала шаг вперед. Еще один. Приблизилась к тому месту, где видела человека.

Вытоптанная трава, окурку валяющиеся по кругу, сказали о многом. Он был. Он стоял. Долго.

И ушел.

Ушел, так и не приблизившись.

Почему?

Я не знала.

И испугалась еще больше.

Постояла на месте. Стало гораздо светлее. Туманный осьминог втягивал свои щупальца. Очертания предметов стали четче. Еще немного и наступит утро.

Я еще немного потолклась на месте, замечая то тут, то там следы пребывания Зверя.

Замерзла.

Подумала, что в моем положении болеть нельзя. Поплелась домой.

Прежде чем войти в дверь, еще раз обернулась.

Никого.

Может быть все же почудилось? До чертиков хотелось уверить себя в этом.