Текст книги "Бог одержимых"

Автор книги: Владимир Яценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

   Высотка лежала на равнине, как половинка пирога на кухонном столе.

   Картографическому спутнику изменили параметры орбиты, чтобы отснять интересный объект под разными ракурсами, но замешательство только усилилось: пирог оказался с изюминкой. Фронтальные фотографии были неотличимы от рекламных листовок хозяйственных магазинов: красная дверь два метра в высоту и шестьдесят сантиметров в ширину, ручка из тускло-серого материала и глазок в положенных ГОСТом полутора метрах от нижней части косяка. Порожек тоже был – невзрачная ступенька в десяти сантиметрах над грунтом.

   На семи снимках, приложенных к отчёту, холм смотрелся обыкновенным ангаром, снятым где-нибудь в Гоби или Неваде: ушибленный солнцем камень, заброшенность, уныние... и дверь.

   Этот отчёт стоил карьеры первооткрывателям.

   Следующие три года чиновники от науки старательно игнорировали любое упоминание об урбенианском артефакте, но когда заурядная туристическая фирма решила оформить заявку на разработку участка поверхности первой планеты, двусмысленность положения стала очевидной.

   С одной стороны, существование «городской двери», как удачно окрестили артефакт популяризаторы знаний, официальной наукой отрицалось. С другой – разве можно отдавать торгашам дверь в неведомое? Сегодня они возят туристов на «посмотреть», а завтра с петель снимут и унесут в неизвестном направлении. А вдруг там, за дверью, окажется что-то полезное?

   Скрепя сердцем, международная Академия практической астрономии оплатила из своего бюджета экспедицию к Урбену. В состав исследовательской группы вошли самые отъявленные скептики Солнечной Системы. Из текста техзадания секрета для общественности не делали, но негласная установка «вывести на чистую воду» была понятна всем.

   В урочный час, в полном соответствии с утверждённым графиком работ, оператор взялся за ручку артефакта. Безрезультатно, конечно. Дверь не открылась. Никто не спросил «кто там?», и ничей любопытный зрачок не нарисовался в выпуклой линзе глазка.

   Мало кто из десяти миллиардов наблюдателей сумел сдержать улыбку, когда доброволец постучался в Дверь сверкающей рукавицей из огнеупорного волокна. Юмор ситуации подчёркивался размерами скафандра – даже если бы «открыли», протиснуться внутрь оператор не мог.

   Да. Было смешно. Но не долго. Вскоре всем стало не до смеха. Интенсивность солнечного ветра увеличилась в сто раз. Экспедиция едва унесла ноги с Урбена. Пришлось срочно сворачивать исследования Меркурия и Венеры. Магнитное поле Земли едва справлялось с облучением. «Северные сияния» стали обычным явлением на экваторе, счётчики космических частиц зашкаливало, человечество всерьёз подумывало о подземных городах и об эвакуации на Ганимед.

   А потом всё кончилось. Люди понемногу вернулись к привычным представлениям об отдыхе: пляжи, туризм, альпинизм. Медики перестали пугать базалиомой и отравлением озоном сурфактанта лёгких. А через десять лет подросла первая генерация мутантов. Жизнерадостные детишки легко общались без интернета и телефонов, находясь по разные стороны океана. Игнорируя белых от ужаса родителей, в плавках опускались на километровые глубины и с удовольствием колотили босыми пятками по насту северной седловины Эвереста.

   Не было никакого шока, травли и гонений. «Малыши» обнаружили свои сверхспособности одновременно и повсеместно. Как те, которые были зачаты за девять месяцев до бешенства Солнца, так и те, которые появились на свет в течение последних десяти лет. Возможно, в этом и крылась причина отсутствия трагедии: родителями мутантов стало всё население Земли. Щемить за выдающиеся способности было некого – не наказывать же своего ребёнка только за то, что он мог неделями обходиться без воды и пищи? Тем более что в некоторых странах это оказалось весомым вкладом в экономию семейного бюджета. Другой стороной медали стало отмирание важных отраслей медицины – педиатрам лечить стало некого.

   К тому времени загадка Двери Урбена казалась забытой и не вселяла тревоги. Драма началась, когда вторая экспедиция вновь коснулась ручки Двери. Сценарий повторился: излучение, опасения и, через десять лет, – новая волна мутантов... Впрочем, ко второй генерации сверхлюдей человечество оказалось готово в большей мере, чем к первой. Не следует забывать, что первым мутантам было больше двадцати, и это подросшее поколение уже играло заметную роль в жизни общества.

   Войны прекратились. Последний инцидент занял несколько секунд, в течение которых стороны обменялись едва ли десятком выстрелов. Единственная выпущенная ядерная мина превратилась в кусок свинца, не пролетев и половины расстояния до цели.

   Парни в касках и бронежилетах бросали оружие, которое у них под ногами растекалось в лужицы, выбирались из танков и укрытий, приветливо улыбались и махали руками таким же парням по другую сторону фронта. А «противник» не скупился на белозубые улыбки и радостные возгласы в ответ.

   И напрасно надсаживали глотки разъярённые майоры и полковники: их никто не слушал. В Штабе рапортами о братании армий тоже не интересовались: генералы лучше полковников представляли масштабы «катастрофы». Военное дело уходило в прошлое вслед за медициной, промышленностью, транспортом и связью. Банкиры, юристы и страховщики не могли больше паразитировать на производителях, потому что производство скончалось. Теперь каждый мог сделать всё сам: из камня, песка и воздуха. Никто не болел, все были сыты и вполне счастливы.

   Поезда и пароходы, автомобили и самолёты, мосты и мачты электропередач ржавели, оседали, превращались в рыжий прах, уносимый в забвение ветром. Этот красный оттенок некоторое время был виден даже из космоса – так много железа было поднято человеком за всю его беспокойную историю.

   Теперь связь между касанием ручки Двери и бешенством Солнца была очевидной. Работал какой-то древний, мощный механизм. Но цели и задачи этой «механики» оставались неясными.

   Понадобилось ещё треть века, чтобы люди решились на следующий «подход».

   К этому времени, старшие из первой генерации сверхлюдей подбирались к полтиннику. Весьма зрелый возраст. Они давно доминировали в принятии решений Всемирного Совета, который пришёл на смену многочисленным правительствам разрозненных стран и народов. Границы были забыты. Асфальт, рельсы, шпалы, кубокилометры железнодорожных насыпей понемногу растворялись в земле. Эти шрамы больше не позорили ни географию, ни людей. Поля и фермы зарастали лесом или ковылём. Возвращались к жизни исчезнувшие виды животных. Просыпался древний разум. В леса вернулись дриады, в полях паслись единороги и даже кракен не казался редкостью в холодных, северных морях...

   Третья экспедиция к Урбену носила праздничный характер: все ждали вспышки интенсивности облучения и «новых» людей, с космическими способностями.

   И Дверь не обманула ожиданий. Всё произошло «в духе и соответствии»: очередной солнечный шторм и новые способности. Разумеется, космические. Новые люди в рамках своего тела могли менять фундаментальные законы, превращать «ничто» в «нечто» и прогуливаться между звёзд. Приятным бонусом стало открытие важного отличия третьей вспышки от первых двух: возможности всех генераций уравнялись. Возмужавшие дети первой волны ни в чём не уступали новорожденным суперменам. Чёрный цвет космоса стал символом эпохи. Человечество рванулось во Вселенную...

   И тут же убедилось в ничтожности своей популяции. К рождению третьей генерации количество людей составляло пятнадцать миллиардов человек. Терраподобных планет – одна на десять звёздных систем.

   Поскольку в Галактике насчитывалось полторы сотни миллиардов звёзд, получалось, что каждый житель Земли мог претендовать на одну планету...

   Один на планете? Немного в том радости.

   Тогда решили напрячься, чтобы демографическим взрывом достойно ответить масштабам Вселенной. Не тут-то было. На Земле больше никто не умирал... но и не рождался. Пятнадцать миллиардов сверхлюдей в один миг оказались бесплодными. От секса никто не отказывался, но понятие «беременность» быстро уходило в область преданий и легенд. На удивление, раненых этим известием оказалось немного. Убитых – ни одного. Разумеется, за исключением неуспевших родиться...

   Тогда энтузиасты приступили к экспериментам с клонированием. Казалось, чего проще: взять из своего тела образец биоткани, вырастить из него самого себя и собой же заселить планету. Как и написано в древней книге – «по образу и подобию».

   Не получилось. Сверхлюди усилием воли могли обращаться в обычных людей. Могли себя ранить и даже отсечь от своего тела кусок плоти. Вот только образец тканью не являлся, а потому для клонирования не годился: человеческие тела больше не состояли из клеток. Имитация животного метаболизма теперь тоже требовала энергии: можно было есть, пить, дышать и даже получать от этих процессов удовольствие. Но на самом деле, жизнь человека теперь поддерживалась космическими полями. Энергия извлекалась напрямую из самой природы пространства.

   Так Дверь Урбена из благожелательного дарителя в одночасье обратилась в жестокого ростовщика.

   Проект заселения Галактики едва не назвали «одиночество гарантированно», но кому-то пришла в голову светлая идея позвать на помощь предков. Охота за древними захоронениями стала основным занятием космического человека. Мертвецов извлекали из грунта, оживляли, омолаживали, снабжали долголетием и, после сепарации по склонностям и привычкам, рассеивали по планетам. Вскоре относительно плотно были заселены три из семи рукавов Галактики. А число галактик – миллиарды! Первобытный энтузиазм угас. Покойники кончились. Идеи тоже. Клонирование воскрешённых мертвецов показалось скучным занятием. Тупое заселение миров ради возможности сказать: «мы не одиноки во Вселенной!», больше никого не радовало. Кураж иссяк. Человек чувствовал свои космические возможности, но приложить их было не к чему. Побаловавшись космосом, люди понемногу возвращались на базовую планету, чтобы посвятить раздумьям часы и годы.

   Когда всем стало ясно, что ответ тёмен, решили вновь попытать счастья у Двери, происхождение и цель которой всё ещё оставались тайной.

   Человек подошёл к Двери и как обычно взялся за ручку. Но на этот раз неосознанные желания людей разорвали Солнце. И теперь человечеству придётся разлететься по космосу невесомыми семенами одуванчика...

***

   «Ара! Ара! – даже с расстояния шести астрономических единиц в голосе жены легко угадывались нотки сдержанного беспокойства. – Почему медлишь? Ты – последний. Я на Ганимеде. Жду тебя».

   «Вот сейчас всё брошу и пойду на Юпитер, – проворчал Захар, – дай с другом договорить».

   Юпитер был в «соединении». Между ним и Землёй расширялось смертоносное облако разогретой до десяти миллионов градусов плазмы. И всё-таки Захар «слышал» Кристину легко, не напрягаясь. «Новые способности? – подумал Захар. – И что же я теперь могу?»

   – Что будешь делать? – спросил Водяной с кормы.

   – Отправлюсь к звёздам, – Захар пожал плечами. – Здесь нельзя оставаться. Найду подходящую планету и попытаюсь вас всех в точности воспроизвести. Тебя, твоих родственников... всех. Своих не хочешь предупредить о конце света?

   – А смысл? Пусть резвятся. Как я понял – нам минут пять осталось?

   – Три, – Захар сделал глубокий вдох, впитывая в себя и соль, и влагу. – Да. Пожалуй, я смогу всё это скопировать. Я всех чувствую. Даже катрана, который увёл у меня сетку с наживкой. Здорово! Наверное, это потому, что я – последний.

   – Тогда и людей не забудь, – посоветовал Водяной. – Хоть и вздорный вы народец, но... весёлый, что ли. И ещё, если уж о веселье...

   Он вдруг смутился, будто хотел сказать о чём-то важном, заветном, о чём думал долгие годы.

   – Нельзя ли сделать так, чтоб по ночам над головой что-то висело?

   – Как это? – не понял Захар.

   – Днём – Солнце, а ночью – что-то наподобие, только тусклое, не яркое. Чтобы звёзды были хорошо видны, но и тени ложились. Сделаешь?

   – Вот ещё... – пробурчал Захар, скатывая пространство в горошину.

   То, что всего мгновение назад было целой планетой, он бережно спрятал за пазуху и мгновенно перенёсся к Юпитеру, которому оставалось полчаса жизни.

   «Тина?» – осторожно позвал Захар.

   Жена неслышно материализовалась рядом.

   «Почему так долго? – спросила она. – Все уже давно разбрелись...»

   «Я Землю прихватил с собой, – пояснил Захар. – Подумал: зачем возиться с копированием, если оригинал больше никому не нужен? А Водяной задачку интересную подбросил: запустить вокруг планеты спутник, чтобы ночью предметы тень отбрасывали, но звёзды были видны. По-моему занятно. Как думаешь?»

   «Фантазёр твой Водяной, – отмахнулась Кристина. – Могу себе представить приливные силы, которые спутник вызовет с орбиты. Землетрясения, вулканы, биоритмы... Об океане подумай! Какой высоты будет приливная волна? Да она всякий раз до середины континента доходить будет!»

   «Но если всё правильно рассчитать...»

   Она его не слушала – перешла в подпространство и повлекла за собой прочь из Галактики. Захар вздохнул, но не стал спорить: судя по всему, жена уже присмотрела место для новой родины.

   А идея была потрясающей! Если правильно подобрать соотношение масс и расстояний, то центробежная сила от вращения системы планета-спутник смягчит гравитационную составляющую и «приливные волны» останутся волнами – не превратятся в цунами. А если подгадать с плотностью спутника, то угловой размер ночного «светила» можно будет сделать в точности равным видимому размеру звезды. Потрясающе! Затмения – очевидный ориентир, в каком направлении следует изучать космос... да и метка хорошая: «Сделано руками!» Как фирменный знак.

   «Дверь тоже скопируешь?» – спросила Кристина, подслушав его мысли.

   «Обязательно. Для нас же кто-то постарался. Это будет привычная нам Солнечная Система».

   «Тогда я нарисую на твоей метке весёлую рожицу», – пообещала Тинка.

   «Почему весёлую? Мы всё-таки беженцы...»

   "Тогда грустную. И пусть кричит: «Смотрите все, это Захар меня сделал...»

   «Я назову эту штуку Луна!» – твёрдо сказал Захар.

   «Почему „луна“»? – удивилась Тинка.

   «Потому что „светлая“. Жаль, наши предки не додумались. Свет в ночи – это должно быть здорово!»

ДУША АДАМА

   Я знаю больше, чем могу сказать. И не потому что немой, а потому что вы, глухие, забыли о вещественности того, что нельзя потрогать руками.

   К примеру, скажу я вам: «Душа бессмертна»! Или: «времени нет»!

   ???

   А в ответ – тишина. Порядок. Не напрягайтесь! Я же понимаю: проку в не выстраданных знаниях столько же, сколько в не выкопанном золоте или в не выплаканной любви. Хоть бы один спросил: «что за душа такая? Чья»? И логику бы подвёл: ясен день «бессмертна» – ну, раз «времени нет»!

   А я бы ответил, что Душу Создатель вам одну на всех выделил. Для общего пользования. И, поскольку каждый из вас, – носитель части Души, то и живёте вы все одновременно: и те, чьи кости успели перемешаться с песком, и те, чьи бабушки ещё прислушиваются к советам матери не спешить со взрослой жизнью.

   Такая, вот, неопределённость. Это вам не Гейзенберг какой-нибудь – природа!

   Вот и выходит, что «времени нет». И времена героев отнюдь не миновали. Герои – это вы, люди. И подвиги свои совершаете сегодня, сейчас. Когда толпитесь у трамвайной остановки или когда у пустого холодильника паритесь...

   И все ваши слова и поступки делают мир таким, каким вы его видите.

   Как подличаете словом, так и живёте. При чём тут я?

   Лукавство в мои служебные обязанности не входит. Это всё ваши фантазии. С больной головы на здоровую. А честь и благородство я уважаю побольше вашего. И помочь всегда готов, особенно когда «совсем нельзя», но «очень хочется».

   А чтоб не быть голословным, вот вам история.

   Только без имён. В смысле, без фамилий. Мне ещё претензий от героев не хватало! Что от одного, что от второго. Они ведь живы. Оба! Что для вас «история» – для меня...

   Эх! У вас даже слов подходящих не придумано. Придётся путаться в ваших суевериях: «был», «есть», «будет». Так что не обессудьте. Расскажу, как получится. Считайте, вольный перевод с моего, бесовского...

***

   Их было двое: Фернан и Франсишек. Два приятеля, одногодки, наследники соседских обнищавших поместий на берегу океана. И так уж получилось, что оба, не отягощённые достатком или образованием, влекомые скорее юношеским задором, чем жаждой славы или наживы, оказались среди полутора тысяч латников Алмейды, который в 1505 году с двадцатью кораблями отправлялся ставить на колени далёкую Индию.

   Надо сказать, поначалу судьба приятелей баловала: и подвигами, и удачей. Было интересно, было сказочно. Вот только беда подкралась нежданно и в чарующих взор доспехах – это была любовь. Любовь космических масштабов. Вернее, планетарных. На колени друзья поставили, но не Индию, а двух сестёр-тагалок, с которыми удалось познакомиться на одном из шумных базаров Малакки. И сами постояли рядом. Тоже на коленях. Да и не захотелось им с этих колен вставать. Видать удобными им показались циновки, которые сёстры по обычаю тагальских женщин всегда носили с собой.

   Франсишеку повезло: один из трёх кораблей Антонио Абреу, на котором он удачно оказался, разбился и затонул. Сам Франсишек добрался до Амбоину, разыскал остров Мактан, на котором жили знакомые тагалки, да так и остался в раю, который полвека спустя назовут «филиппинским». Но его приятелю судьба приготовила терновник и дальнюю дорогу.

   Фернан, и прежде не отличавшийся открытостью характера, теперь и вовсе замкнулся. Он получил ранение, потом второе. Он всё ещё латник, солдат. Никого не интересуют его чаяния. Ему бы дальше – на Восток. К своей женщине, к другу. А судно уходит в другую сторону, на юго-запад: Мадагаскар, мыс Доброй Надежды и наверх, на Север.

   И вот он на родине.

   Родни – никакой. За семь лет скитаний по чужим морям как-то подрастерялись приятели и подружки. Теперь он – чужак, без денег, без друзей и знакомых. По странной прихоти судьбы Франсишек находит возможность передать письмо о своей счастливой жизни в тагальском балангае, а я уж постарался, чтобы Фернан его получил! Родина в одночасье обернулась злобной мачехой. Фернан подсчитывает активы и приходит к выводу, что шансов у него нет: он не молод – ему тридцать два года, и у него есть цель, которая ему не по зубам.

   Горькая смесь! Яд! Отрава...

   Но это великий человек! Я повторяю: он – великий человек, задолго до того, как его именем вы разукрасили свои учебники по географии.

   Не надеясь ни на что, не взывая ни к небу, ни ко мне, он глушил своё отчаяние учёбой.

   Пять лет! Пять лет человек жил одиночеством и неисполнимой мечтой: добраться, доплыть, доползти до заветного берега, на котором его любят, помнят и ждут. У него удивительная восприимчивость к языкам. Месяц-другой стоянки в заливе, и он в состоянии вести непринуждённую беседу с аборигенами. Полгода – и они считают его «своим». Чуть ли не родственником. Вот так и получилась любовь. Слово за слово. А что же вы думали? Не от царапин же на коленках от тагальской циновки...

   Чем он отличался от тысяч и тысяч таких же ветеранов, как сам? Скажу: памятью. Он помнил каждую секунду, проведенную в чужих морях, в чужих странах.

   Память накатывает приступами. В такие минуты ему дурно. Он вновь на палубе. Пахнет Африкой. Зеленью джунглей, сдуваемой утренним бризом в океан. Море, конечно, тоже даёт свой вклад: соль, йод, водоросли... но дух зелёного материка не спутаешь ни с чем.

   «Мы всегда выходили утром, – думает Фернан. – Радовались туго натянутым парусам, ёжились от утренней прохлады и тревожно оглядывались на уходящую землю... Это потом, на обратном пути, кто-то искал глоток свежего воздуха на вантах, спасаясь от беспощадной аллергии к вездесущей пьяной пыльце. А кто-то наоборот, держался поближе к трюмам, месяц ходил под дармовым угаром, нанюхавшись молотого листа экзотических растений».

   Он вспоминает раскалённую солнцем палубу, тёрпкий, тянущийся из трюмов запах перца, гвоздики, кориандра... Этот аромат густым облаком несётся впереди судна и ещё более длинным шлейфом крадётся сзади. Его ни с чем не спутаешь. Это запах удачи, золота и свершившихся надежд...

   Надежд...

   О чём может мечтать человек средневековой Европы долгими, сырыми вечерами? Это сейчас вы все «умные»: телевизор, видак и компьютерные игры... что угодно, лишь бы не остаться наедине со своими мыслями. Словно диких зверей их боитесь! Низкие частоты на максимум, уровень громкости до предела терпимости соседей, Еретик, Квейк, Контр Страйк... «Мочи чтоб не замочили»... Весело вам. Вот дураки! Кабельное телевидение, кабельный Интернет, миллион каналов, и по каждому из них, ручейками, сливаете свою жизнь в канализацию.

   Тогда было не так. Червя сомнений давить было нечем. Разве что утопить в вине.

   Но вино – это отказ, тупик, признание немощи.

   Фернан не хотел сдаваться. Он есть велик, этот Фернан! Он нашёл, чем себя занять.

   Он учился. Всему и у всех. В основном, конечно, мореплавание и навигация, судостроение, медицина, торговое дело... А ещё был пекарем. Смешно вам?

   Может, спросите, для чего? Молчите... Ну, тогда я так, без вопроса скажу: парню нужна была идея, позитивная программа. Он твёрдо знал, чего хочет. Но понятия не имел, как воплотить желаемое в реале. А идея, чтоб вы знали, не рождается в пустоте, и от сырости не заводится. Идея кормится знаниями. Только они, знания, мысли продуцируют.

   О! Как в те времена было тоскливо следить за его мыслями!

   «Идти по стопам путешественника Вартема? – думал Фернан. – Невозможно. Времена не те. Мусульмане выходками португальцев озлоблены до предела. Поймают и отрежут голову... Может, опять попроситься во флот Его Величества? Нет, это уже было. Флот идёт туда, куда прикажут, а не туда, куда мне хочется... Дезертировать у берегов Индии, а там на попутных малайских джонках?.. Не выйдет. За кораблями следят арабы и китайцы. Свои не застрелят – чужие убьют»...

   Он не знал, что делать. Но он очень хотел...

***

   А спустя полтысячи лет и в то же время одновременно (вот такой каламбур, дети Его...) в другой стране, в иной эпохе, сложилась ещё одна невиданная любовь.

   Такая же отчаянная, непрошенная, злая.

   Его звали Константин. Её – Галина, дочь начальника особого отдела советского торгпредства в Японии. Лёгкой атлетикой Галина занималась с восьми лет.

   Когда Константин пришёл в столичное «Динамо», в её послужном списке было уже восемь побед на мировых юниорах, и второе место в Европе: сто метров с барьерами. Она была заслуженным мастером спорта: спецпитание, загранпоездки, всё как положено. И приятель у неё – шестовик Андрей. Не Бубка, конечно, но пятиметровую планку ставил так, для разминки.

   Когда Андрей, подняв шест, шёл на разбег, ударная волна тревожила траву футбольного поля до самых границ вратарской площадки. Он набирал скорость, как спускаемый со стапеля линкор. Шест с ювелирной точностью опускался в приёмник, чудовищной силой сгибался вдвое, выбрасывая пилота наверх, а уже там, в небе, Андрей и вовсе был безупречен: идеальный «отвал», ноги параллельно шесту, вот он уже над планкой, прекрасная координация и пластика движений.

   Зрители визжали от восторга, когда он, отбросив шест и строго направив указательный палец на примёрзшую к мачтам планку, спиной падал в шестовую яму. Он рисовал свой полёт настолько совершенно, что ему прощали даже пять девяносто, выше которых он так никогда и не поднялся. Он отлично пел, играл на гитаре и был классным парнем, душой любой компании. А ещё учился вместе с Галей на третьем курсе МГУ. Заочно, конечно...

   У Константина не было шансов.

   Он знал это.

   Знал, и любил Галину.

   Приехал Костя из Днепропетровска. Сразу после армии пришёл в милицию. Отработал в райотделе два года. Вот только за преступниками погоняться не дали. Начальство, обратив внимание на его упорство и выносливость, всё чаще освобождало от дежурств, направляя на тренировки по лёгкой атлетике. Удачно выиграв областные соревнования, показался перспективным столичному полковнику-тренеру.

   Вот только областной уровень – это даже не ступень к олимпийскому пьедесталу. Это что-то среднее между отсутствием настоящих мастеров: кто связку растянул, другой золото на чужбине рвёт во славу Родины, и амбициями местечковых царьков, которым до дрожи охота отрапортовать, что у них тоже свой чемпион имеется. Так Костик оказался в Москве.

   Здесь его поставили на место...

   Нет, нет, ничего обидного и унизительного – поставили на беговую дорожку и сказали: «Ну, давай»! Я сам это слышал! Костик, конечно, не блеснул. Но и не опозорился. Полковник мельком глянул на секундомер, заметно пожал плечами и отвёл в сторону.

   Разговор не был долгим.

   – У меня в команде восемнадцать душ будет, – сказал тренер. – Все заслуженные, с медалями, с московским гонором и пропиской. А ещё папы-мамы, понимаешь? В узде таких держать трудно. Для этого тебя позвал. Отзывы о тебе подходящие. Ты у меня будешь чернорабочим. Чтоб они на тебя смотрели, плакали от жалости и совестились тренировки пропускать. Короче, тренироваться так, чтоб сердце кровью обливалось. Чтоб, глядя на тебя, я о своих детях вспоминал, и ни разу не захотел увидеть их на твоём месте...

   Костик молчал: тренер ломился в открытые ворота.

   Костик любил Галю, знал, что пропал, и был согласен на любые условия, только бы не прогнали.

   Ровно неделя ему понадобилась, чтобы понять расклад и оценить свои шансы как нулевые: чемпионом ему не стать, спортивно-административная карьера не светит – папа-мама «не те». В столице без году неделя, и сколько он здесь продержится, не знает никто, даже тренер.

   Перед столичными спортсменами, с их загранпаспортами и адидасовской экипировкой от тапочек до шапочек, у него обнаружилось только одно преимущество: ниже падать было некуда...

   Первое время он и в самом деле чувствовал себя чернорабочим-пролетарием из коммунистического манифеста – ему нечего было терять. Но потом он сообразил, что даже это сравнение не в его пользу – у него не было цепей.

   Вроде бы ничего сложного: тренировки два раза в день, шесть дней в неделю. Никаких пропусков: простуд или хандры. Травма? И что?! «Приходи, дорогой, что-нибудь придумаем»... Приказы тренера исполнять без обсуждений: жилет с песком на плечи и вперёд. Килограммовые утяжелители на лодыжки и запястья рук, вперёд! Что такое? Ноги ещё не отошли после утренней тренировки? Да ты что, парень?! Пояс, крюк и к стометровому тросу, стремительно исчезающему в барабане электродвигателя на финише. «Для бодрости мослов». Хитрая и зловредная конструкция. ВПЕРЁД!!!

   Никаких жалоб, сомнений, поблажек.

   Праздники? Первое января и Первое мая: вместо двух тренировок – одна, вечерняя. Развлекайся, парень, чего там...

   Чернорабочий спорта.

   Полгода он до утра маялся непереносимой болью в растянутых, на грани обрыва, мышцах ног. Как их не пристраивай на койке – болят подлые; болят, будто стальными иглами фаршированные. Любое движение – провокация судороги. Ничего не помогало: ни горячие ванны, ни импортные таблетки. Массаж? Та ещё пытка... уж лучше жилетку с песком, вместе с утяжелителями, и трос не к поясу крепить, а сразу на шею намотать, и вперёд... волоком...

   Утром ноги – будто кожаные мешки с беспорядочно набросанными в них мышцами-булыжниками. Идёшь, а они там жерновами перекатываются. Многие видели его искажённое мукой лицо, когда он едва ли не полз к беговой дорожке, на которой ему сегодня предстояло ещё раз умереть. Как вчера, и позавчера...

   Он был согласен.

   Лишь бы видеть её хотя бы издали.

   Этого судьба ему не запретила.

   Утренняя тренировка всегда начиналась с разминочного бега в четыре километра. Спортсмены разбивались на группы и, перебрасываясь отрывистыми приветствиями, не спеша и не напрягаясь, делали свои десять кругов. Потом обязательные полчаса разминки-растяжки, а после – все расходились по секторам, чтобы продолжить тренировки по специализации.

   Константину пришлось привыкнуть к прозвищу Шкаф, за скованные движения и тяжёлую поступь. Он не роптал.

   Он пытался бежать вровень с Галиной и Андреем.

   Вот только мышцы ног, на каждом шагу простреливаемые раскалёнными спицами, не способствовали этому желанию. Суставы коленей и стоп, как ему казалось, скрипели так, что заглушали грохот газонокосилки в дни стрижки травы стадиона...

   Они всегда убегали. Не замечая его попыток нагнать и приблизиться.

   Но главная пытка начиналась позже, когда приходило время специализации. Тренер поставил его на гладкий бег в четыреста метров не потому что у Костика были какие-то особенные задатки. Ещё чего! Просто другие имели возможность отказаться.

   Что и сделали – отказались.

   Самый тяжёлый вид соревнований. Это тебе не сотка, где вдохнул, стартанул, вспорол шиповками дистанцию, затоптал ножищами дорожку, да на пятом выдохе через десять секунд и финишировал, не успев, как следует, испугаться.

   Это не благородные три километра, где кроме исключительных физических данных нужно выстроить стратегию забега, «завести» соперников, спровоцировать их на преждевременный спурт, да и самому не отстать, а как они выдохнутся, поднажать, накатить, и придти к финишу в первой тройке.

   Четыреста метров – это кошмар и ужас лёгкой атлетики. Здесь побеждает животное упрямство. Здесь в клочья рвутся лёгкие, и в брызги разбиваются сердца...

   Четыреста метров – это узкая щель горла: лёгкие с хриплым надрывом пытаются прокачать через себя атмосферу стадиона. Но этого мало: от недостатка кислорода темнеет в глазах, сужается поле зрения. Видишь только полоску света – по ширине беговой дорожки. Из глотки вместе с хрипом вылетает пена, наталкивается на плотную стену воздуха, оседает на губах и подбородке. И нет сил стряхнуть её, или вытереть...

   Никто в команде не хотел такого «удовольствия». Тем более что это был не «наш» вид соревнований. Соперники из дружественной черножопой Африки прочно прибрали дистанцию под себя. Здесь не то, что в тройку – в десятку не сунешься. А если нет призового места, то нет и перспектив: ни квартиры, ни машины, ни наград. Да ну его нахрен! Тройной прыжок, сотка с барьерами и без, пятиборье... есть где развернуться. Есть чем обеспечить скорую пенсию...

   Но Константину это подходило. Исключительность своего положения он обратил себе на пользу: его заметили. Она его заметила. Сама начала здороваться. Не сразу. Примерно, через год.