Текст книги "Бог одержимых"

Автор книги: Владимир Яценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

2

   Мои сборы не были долгими: ружьё, бинокль, нож, аптечка. Вода во фляге и пяток бутербродов из гостиничной «Блинной». Не то чтобы я боялся голода, просто охотиться в горах – хлопотно и непредсказуемо.

   Бывает – ты ешь. Бывает – тебя едят.

   Сомнительное удовольствие.

   Сложил пожитки в рюкзак, немного подумал и взял с собой плащ, чтоб не дрожать от промозглого вечернего бриза, если дело затянется до вечера.

   А револьверы я перед выходом не чищу.

   Есть такая фича у витязей, знаю. Но не у меня.

   Револьверы я чищу-мажу только после учебной стрельбы. И стреляю каждый день. Поэтому работа моему оружию не в тягость, а что-то вроде суточной увольнительной.

   Для спуска выбрал одну из узкоколеек восточного склона. Уборку ладиля на этом клине окончили с месяц назад. Бригада сборщиков переместилась южнее, и я даже мог видеть чёрные точки их бурнусов справа от себя. Впрочем, вскоре начался серпантин.

   Я скользнул в заросли ладиля, и весь мир сузился до хрустящей гравием насыпи с рельсами на частых шпалах. Теперь моим «миром» были розовые стены из поскрипывающих на слабом ветру побегов и красное небо с подползающей к зениту Лютеной. Проционы в это время года чуть опережают наше светило, но их свет, конечно же, красный карлик подавить не может, – эта парочка остаётся заметной в течение всего дня.

   От малинового зноя меня спасали тёмные очки и кепка. Бурнус я не ношу, специфика профессии: мгновение, потраченное на откидывание капюшона, вполне может оказаться последним в жизни. Несколько раз я останавливался, чтобы полюбоваться океаном, понемногу стесняемым горами первой линии. Один раз остановился возле небольшой лужицы неподалеку от насыпи – вымыл ботинки, но удовольствия не получил: полы плаща всё равно оставались в пятнах грязи. Спуск проходил спокойно. Меня не слишком беспокоил гнус, который на этой высоте был миролюбив и сдержан. Несколько шестокрылов-стервятников праздно реяли в рубиновой мгле полудня. Я знал, что они редко нападают на группу, зато имеют привычку высматривать одиночек.

   Вот только человека с оружием одиноким не назовёшь.

   И если бы шестокрылы вздумали на меня охотиться, я бы, пожалуй, этому обрадовался. У меня есть парочка опробованных рецептов блюд из местной дичи. До сих пор никто не жаловался. В том смысле, что те, которые ели, не жаловались. А у пищи не спрашивал.

   Я и говорю: странное дело – охота.

   Приноровившись шагать по шпалам, минуя шумный гравий, я задумался о ситуации. Убийство нижнего оператора не было ни редкостью, ни обычаем. Что называется, «случалось». Принять обнуление телеметрии витофискала за обычную смерть тоже несложно. Колонизация Лютены-3 насчитывает менее ста лет. И умереть тут было по-прежнему легко: неприметный кустик или ничтожное насекомое вполне могли оказаться последним противником. Так что беспечность, с которой милиционеры спускались в ущелье не ожидая нападения, вполне объяснима.

   И девку, наверняка, бойцы пустили перед собой. И шагали, исключительно на её формы поглядывая. Трое головорезов при таком режиме движения роту могли разоружить, не то что четверых. И почему сбор ладиля не остановили, тоже понятно. Если сейчас цветок не снять – через день осыпется. Вагонки, понятно, бандитам отправляют. Те – на маслобойку. Контейнеры с обогащённым ладильным газом оставляют себе. Если масть ляжет, «трофей» и впрямь обернётся богатым уловом. А ведь ещё сутки у меня в запасе. Верить председателю, что гвардия только через три дня подтянется, – дураков нет. Это он моими руками девку спасает, а как силовики придут, весь ладиль поселению вернёт. При местной нищете – ходить ему в героях. Впрочем, ходить ему не дадут – на руках будут носить!

   Только он и так герой. Ведь подался же вниз в одиночку, когда наряд на связь не вышел. Безрассудство, конечно. И глупость... важнейшие составляющие героизма.

   Знал я одного такого. Пашуцей звали. Любил парень ходить в одиночку. Пока ему ноги не оторвало. А ноги ему оторвало в первый же день. Ещё во времена первой волны колонистов, какие-то кретины оградили свой лагерь минами-растяжками. Да при отходе не всё сняли. Вот Пашуца без ног и остался... только недолго он горевал. Потому что истёк кровью, прежде чем мы к нему подбежали...

   Я замер, потом осторожно опустил поднятую в шаге ногу.

   А почему это я подумал о Пашуце? Ведь уже второй год, как на вольных хлебах. И ни разу никого из гвардейцев не вспоминал. Ни живых, ни мёртвых

   Я внимательно осмотрелся. Слева высилась добрая треть склона. Проционы уже висели над вершиной, а Лютена перевалила зенит и щедро дарила этому миру тепло и радость. Может, конечно, и «карлик», но жарит не хуже Солнца. И светит сносно. По крайней мере, вполне достаточно, чтобы разглядеть на рельсах бледно-розовую паутину, натянутую трудолюбивым ромбовиком, и струну лески, стыдливо прячущуюся в белесом клубке. На мгновение стало холодно.

   Прежде сталкиваться с такими смышлёными бандитами как-то не приходилось.

   Я снял с плеча ружьё, подошёл ближе и прислушался. Нет, на засаду не похоже. Просто злые люди, не желающие, чтобы их тревожили по пустякам, установили растяжку. Моё подсознание разглядело чересчур ровную линию в хаосе паутины, я вспомнил о Пашуце, и это спасло мне жизнь.

   Оставлять за спиной не обезвреженную мину я не мог, но в таких делах поспешность исключалась.

   Я присел на рельс в метре от растяжки, достал из рюкзака флягу и сделал несколько глотков. Холодная вода неплохо способствует ясности мышления и точности движений. Так же не спеша, достал пропахший чесноком бутерброд с мясом и сыром. В несколько приёмов сжевал его, ещё раз глотнул из фляги и с минуту упражнялся с зубочисткой.

   Теперь можно было заняться окружающим миром. На предмет его улучшения...

   Первым делом лезвием ножа я выгнал из-под шпалы паука. Мохнатое создание с характерным ярко-синим ромбом на спине для приличия немного поупиралось в своей норе, потом стремительно пронеслось по гравию и скрылось в зарослях. Паук не был хищником: основу его питания составляли капельки влаги, скапливающиеся на паутине после ночных дождей. Сама паутина работала как фильтр, а капли были насыщены пыльцой и растительным маслом, смогом окутывающим каждую вершину. Ромбовику хватало. А мне он мешал, потому что при всей безобидности, укус твари был болезненным, а я не люблю, когда больно. Поэтому стреляю первым.

   Внимательно глядя под ноги, я двинулся вправо от насыпи – вниз по склону. Через несколько шагов струна окончилась металлическим штырём, по самую маковку утопленным во влажный податливый грунт. Это открытие меня озадачило. Получалось, что заряд был установлен за моей спиной, на возвышенности. Глупое расточительство: минировать следует так, чтобы взрывная волна давила и плющила о естественные препятствия, а не отправляла противника в свободный полёт над пологим склоном. Разве что нить ведёт к детонатору осколочного снаряда, который, взрываясь, фарширует металлом прохожих независимо от рельефа местности.

   Я перешёл на другую сторону насыпи и увидел мину-самоделку – слабенький фугас направленного действия, вполне обыкновенно утопленный рогами в грунт. Неизвестный минёр настаивал на своём способе ведения боя, и меня заинтересовала эта настойчивость. Взрывная волна, конечно, сбросит неосторожного со склона, но и только: пролетит человек метров десять вниз, полежит немного, придёт в себя, встанет-отряхнётся, да и пойдёт себе дальше...

   Я вернулся к узкоколейке и присмотрелся к месту, куда меня должно было забросить. Пожалуй, нет... «пришёл в себя» я бы не скоро. И продумано всё и впрямь как-то тонко: там, метрах в десяти ниже по склону, начинались заросли свирипы. Что-то вроде земного шиповника, только с кислотно-жёлтыми цветами, сиреневыми шариками плодов и острыми ядовитыми колючками: замедление сердцебиения, угнетение ЦНС и глубокий сон пока не разбудят...

   Зато после свирипы неделю можно дышать чистым ладилем без ущерба для здоровья. Похоже, кто-то собирался брать меня живым. Кому это я понадобился?

   Ну, пусть не я... но зачем бандитам живой витязь? Хороший вопрос. Теперь бы ещё найти, кого спросить.

   А пока я вернулся к рюкзаку, достал аптечку и вкатал себе антидот с пометкой «фитотоксины». На всякий случай. Ещё надел плащ, а двустволку и рюкзак отнёс подальше от опасного места и положил рядом с насыпью. Целее будут! Дальше положишь, вернее возьмёшь!

   Почём мне знать, какие тут ещё хитрости заплетены?

   Я вернулся к фугасу, убедился, что детонатором служил запал обыкновенной гранаты, и только тогда осторожно просунул зубочистку на место чеки. Почему-то вспомнилась прижимистость председателя. А через секунду понял «почему»: если бы бандиты не поскупились на геофон и логику, распознающую шаги человека, я бы уже был там, в свирипе.

   А ещё я бы им посоветовал дистанционку с дежурным оператором...

   Я подошёл к штырю, на котором заканчивалась струна. Повернулся к склону спиной и, вспомнив о ромбовике, поднял высокий воротник. Мало ли? Одного-то я прогнал, а вдруг в гнезде ещё парочка пряталась? Закинет ударной волной за шиворот – крутись потом... Дольше откладывать не было смысла: втянув голову в плечи, надеясь на обещанные фирмой изготовителем ударогасящие свойства плаща, я перерезал нить...

   Нет. Не рвануло. Обошлось.

   Тогда я вернулся к мине, вывернул детонатор и перевёл дух. Свежая установка. Пролежала бы эта штука здесь неделю – чёрта с два я бы пальцами сумел открутить запал.

   Не слушайте дураков, ребята. «Сапёр ошибается только раз»... Ни фига! Сапёр – он только пока живой «сапёр». А ежели ошибся, то, как ни крути, он скорее мёртвый, чем живой. Ну, а если, мёртвый, то имя ему – покойник, и никакой он на хрен не «сапёр».

   Извините за суесловие. Нервничаю.

   Я срезал ножом нитку с детонатора и освободил зубочистку. У меня ещё было три секунды, чтобы подальше отбросить опасную игрушку. Надо ли говорить, что я не потерял ни одной? Запал разорвался пистолетным выстрелом в метрах двадцати ниже по склону, жиденькое сиреневое облачко на миг проявилось в зарослях молодого ладиля и всё. Тишина вновь сомкнулась над миром, а я вернулся к своим вещам, закинул рюкзак на плечо, подхватил ружьё и продолжил спуск к ущелью.

   Нитку со штырём можно было бы и прихватить, – на что-нибудь сгодились бы, а вот сам снаряд – только тяжести таскать...

   Можете представить мою досаду, когда за поворотом серпантина я увидел ещё одну нить, протянутую под паутиной?

   Я покачал головой: какие всё-таки необщительные люди! Злые и грубые.

   Разве можно так поступать с гостями?

   Я опустил на шпалы рюкзак и ружьё, радуясь, что минутой раньше не выбросил зубочистку, и двинулся на встречу с ещё одним ромбовиком. Это они их тут нарочно разводят? Чтоб удобнее было леску прятать?

   Да. Такая же картинка. Только теперь штырь уходил в грунт слева от железки, а фугас был установлен справа. Я не сомневался, что где-то там, метрах в десяти внизу, широко раскинулись заросли свирипы – коварный дурман для зазевавшихся ротозеев.

   Новый звук отвлёк меня от размышлений – где-то рядом по рельсам бежала тележка. Это удивительно и непонятно. В этом секторе жизнь проснётся не раньше, чем поспеет ладиль, через три-четыре месяца.

   Нечего здесь вагону делать.

   Будто насмехаясь над моим опытом и знанием местного уклада, из-за поворота, где я шёл минуту назад, выскочил вагон. И как! Со скрипом и скрежетом. С искрами над рельсами и креном на грани опрокидывания.

   Это и вовсе было чудно. Специальные гидравлические тормоза обеспечивают постоянную скорость спуска, которая не больше прогулочной скорости подвыпившего пешехода. Но несущийся на меня монстр понятия не имел ни о тормозах, ни о каком-то уважении к личной собственности. В секунду изорвал в клочья рюкзак и в щепу разбил приклад ружья. Я едва успел отскочить в сторону, когда вагон, прогромыхав мимо, порвал растяжку и укатил себе дальше. Вот тогда-то и бабахнуло.

   Не сказал бы, что летел долго. Зато в самый центр свирипы.

   И я был счастлив от своей предусмотрительности! В полёте я даже успел поглубже завернуться в плащ. Только при таком падении от всех уколов всё равно не убережёшься. Удар, второй... Не чувствуя яда, я катился по ветвям сонного куста. А когда наконец остановился, то двигаться уже не мог. Сладкая дурь отравой разлилась по телу.

   Обидно, конечно.

   Но когда-то и такое должно было случиться.

3

   – Тяжёлый, зараза!

   – Может, спустимся за вагонкой? Вроде недалеко улетела...

   – Хорош базарить! Я беру за плечи, а вы вдвоём за ноги... под коленки берите, олухи!

   – Во, блин!..

   «Этому придётся сохранить жизнь, – подумал я, поднимаясь, – как самому внимательному».

   Они были в шоке.

   Без противоядия человек, отравленный свирипой, будет в отключке, пока не умрёт. Им и в голову не могло придти, что мне хватило ума принять антидот ДО контакта с растением. Только этим можно объяснить, почему «олухи» не отобрали у меня оружие.

   Они ещё могли спастись – между мной и револьверами был плащ.

   Но, спустя мгновение, мои руки были у пояса, а полы плаща откинуты назад.

   Лютена уже скрылась за перевалом, и восточный склон горы Рю погрузился во влажную, продуваемую холодным ледниковым ветром, тень. Где-то едва слышно попискивала нойка. Это сейчас, в красноватых сумерках, она пищит. Но спустя несколько часов, когда мир погрузится в дождливую ночь, она начнёт так стонать, что не остаётся сомнений, почему первопоселенцы так назвали это животное.

   Тем временем игра в гляделки продолжалась.

   Парням очень не хотелось умирать, а мне казалось неспортивным стрелять по безоружным мишеням. Даже если они бандиты.

   – Вы кто такие, олухи? – спросил я.

   Будто очнувшись, один из них дёрнулся за оружием.

   Три выстрела. Совсем неплохо! Тот, что дёрнулся первым, успел даже нажать на курок. Вот только поднять оружие у него не получилось. Пуля вышибла пучок искр из гравия в метре от меня и умерла вместе со своим нерасторопным хозяином. Другой бандит, придерживая разбитое сердце, повалился следом за первым.

   Третий, самый внимательный, который успел разглядеть, что я пришёл в себя, громко дышал. Крупные капли пота стекали по его розовому лицу, от него пахло мочой.

   В руке у него застыл «макаров», но ствол пистолета смотрел в кобуру. Соотношение сил было очевидным.

   – Что будем делать? – поинтересовался я.

   Он разжал пальцы. Пистолет, глухо ударив по шпале, прокатился по гравию.

   – Пять шагов назад.

   Он часто-мелко закивал, развёл руки в стороны и отошёл.

   – Медленно сними куртку и плавно повернись кругом.

   Да. Парень оказался из доверчивых. По молодости, наверное. Он имел глупость как-то увязать подчинение моим приказам с возможностью остаться в живых.

   Я не стал его разочаровывать:

   – Кто такой?

   – Старшина Глебский!

   Вот тебе и раз!

   – Милиционеры? – я кивнул на распростёртые тела.

   – Да, – ответил Глебский и преданно заглянул мне в глаза, – не убивайте меня, дяденька!

   – Почему? – спросил я. – Почему бы тебя не убить?

   – Я вас к заимке нижнего отведу. Наших там семеро. А в сумерках вы без меня ловушки не обойдёте.

   Семеро? А про сумерки он хорошо сказал. Здесь не то, что на равнине, – темнеет быстро. И если не поторопиться...

   – Где девушка?

   – Как... «где»? – удивился Глебский. – На заимке. Мы должны были вас принести, а она допросить.

   У меня шевельнулось нехорошее предчувствие.

   – Что значит, «допросить»?

   – Так она же врач, – недобро ухмыльнулся Глебский. – Их там, в фельдшерской бурсе, не только медицине обучали. Как раз наоборот... – и он хитро блеснул глазками.

   Моя кепка была на голове у Глебского, а в рюкзаке погиб бинокль. Подарок хорошего человека и отличная оптика... а ещё было жаль потерянные очки.

   Вернусь – обязательно взыщу с председателя. И вещмешок и ружьё...

   Я спрятал левый револьвер в кобуру и пальцем показал Глебскому на свою кепку:

   – Отдай, – сказал я. – Это моё.

4

   Она и в самом деле была хороша: грива роскошных льняных волос, чистое скуластое личико... и бешеная жестокость в голубых глазах.

   – Ты нам скажешь свой личный номер, солдатик, – сверкнув приятной улыбкой, сказала она, – а за это мы тебя не будем мучить и нежно прикончим ладилем, идёт?

   Я тупо смотрел на обрубок большого пальца правой руки. Ногтевая фаланга теперь была в полной собственности красавицы. Вместе с пальцем я лишился имплантированного в него микрочипа, в котором было удостоверение, датчик положения и витофискал. Папиллярный узор и микрочип откроют своему новому владельцу дорогу к звёздам. Но ещё нужен был шестизначный номер, подтверждающий, что пальцем владеет его хозяин, а не потрошитель с дипломом врача.

   – Ты слышал, что хозяйка спросила? – один из громил легонько стукнул по культе лезвием огромного армейского ножа.

   Я закричал. Не столько от боли, сколько от обиды. Меня так ловко одурачили, что следовало не кричать, а выть от безнадёги и безысходности.

   Глебский и в самом деле быстро провёл меня к заимке. Вот только ждали нас там. Наверное, у бандита был передатчик. По-другому не объяснишь точность, с которой они на меня бросились. Разговорчивый старшина с воодушевлением рассказывал об опасностях, мимо которых вёл, умалчивая, что его словоохотливость была нужна лишь для точного указания места, где мы находились.

   Я обвёл взглядом помещение: сотни литровых серебряных контейнеров в запаянных прозрачным пластиком коробах. «А вот и выложенная тротуарной плиткой деревенская дорога, – подумал я, – виллы с бассейнами и радушие колхозников. А ведь я на них кричал. Я их презирал. Я их ненавидел».

   Я застонал. От стыда за прокисшую совесть.

   – Больно ему, – злорадно сказал один из бандитов.

   – Зачем вам это? – спросил я.

   Она кокетливо надула губки:

– Это ты перед смертью дурачком решил прикинуться? Чтобы вывезти под твоим именем ладиль, дорогой. Никто не будет досматривать витязя... особенно если его имущество упрятано в плановой планетарной поставке.

   – Зачем вам столько денег? – уточнил я. – Вы же не сможете всё это потратить, налоговая быстро отследит источник...

   – Что-то мы всё-таки потратим, – рассудительно пояснила она. – А остальное нам понадобится, чтоб защититься от таких хороших мальчиков, как ты, – она рассмеялась. У неё был неприятный смех недавно отобедавшей гадюки. – Скажи номер, и мы поделимся с тобой добычей. Внутривенно, конечно. А потом развяжем, чтоб не мешать эйфории твоих последних минут... поглядим, как ты пляшешь.

   Как это ни смешно, но её план был мне на руку. Тем более что я плохо переношу боль. Кажется, я уже говорил об этом... я назвал ей номер.

   – Вот так, просто? – она была разочарована. – А помучиться? Я была о тебе лучшего мнения.

   Я промолчал, а она сообщила кому-то мой номер по телефону, и все замерли в томительном ожидании. Через минуту телефон ожил, но чтобы там ей ни сказали, Гадина осталась недовольна:

   – Не обманул... – прошипела она.

   Громила, что стоял рядом, тут же распорол мне рукав свитера.

   – Настоящий витязь никогда не обманывает! – сказала она, перетягивая жгутом мне руку над локтем. – Молодец. Ну-ка, кулачком поработай, миленький. Чтоб синяка не осталось.

   Я несколько раз сжал и разжал кулак. Сквозь кожу немедленно проступила гирлянда вен. Всюду предатели!

   – А чип мой кому подсадите? – спросил я.

   – Не волнуйся, твоему пальчику обеспечена долгая жизнь, – успокоила меня Гадина, вводя иглу в вену. – Я его быстренько подключила к жизнеобеспечу, так что «особых отметок» в истории болезни не появится. Дыхание, пульс – всё в норме. И ещё.... – она нежно прикусила мочку моего уха. – Можешь умирать счастливым: я буду лично присматривать за твоим пальцем и за его новым хозяином.

   А потом она надавила на поршень, и нестерпимая волна огня затопила лёгкие и сердце. В ушах сдавило. Что-то тёплое и липкое мазнуло губы, а в глазах заплясали алмазы.

   – Артериальная гипертензия, – брезгливо подытожила фельдшер.

   Я застонал и далеко назад откинул голову.

   – Всё по-честному, – будто из проруби булькал ненавистный голос. – Ты нас не обманул, а мы с тобой поделились. Жорик, развяжи героя.

   Да, ребята. Плохо не знать мир, в котором живёшь.

   А шутить с теми, кто этот мир знает, – прямая дорога в геенну огненную.

   Когда отрава свирипы переборола яд ладиля настолько, что восстановилось зрение и перестала кружиться голова, я встал со стула и заплетающимися ногами, чуть пританцовывая и мурлыча «врагу не сдаётся наш гордый наряд...», прошёлся по комнате.

   Симптомы отравления хорошо известны всякому, кто занимается ладильным бизнесом. Так что никого из бандитов моё поведение не удивило. Они были настолько упорны в своём невежестве, что даже прихлопывали мне, и нисколько не насторожились, когда я добрался до пояса с револьверами.

   Это было побоище.

   Ничего спортивного и благородного. Ничего такого, о чём стоило помнить.

   Я убивал невооружённых людей и испытывал бешеное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Скользкая от крови рукоять револьвера ничуть не портила веселья. Но я знал, что всё ещё нахожусь под действием наркотика, и не сомневался в чудовищном похмелье, которое наступит под утро, через пять-шесть часов.

   Трое бандитов всё-таки успели добраться до оружия. У одного из них я заметил винтовку. Какой прок от длинного ствола в тесных помещениях и узких коридорах?

   Тем не менее, они укрылись за огромным металлическим шкафом и даже сумели организовать оборону: тот, что с ружьём, не давал мне высунуться, а пистолеты двух других коротко отгавкивались при каждом моём выстреле.

   Когда я в очередной раз перезаряжал барабан, один из бандитов попытался сделать схватку «на рывок», но не успел: есть у меня такая привычка – вкладывать патроны в каморы одного револьвера, когда барабан другого ещё наполовину полон. Бандит упал на красавицу с роскошной гривой льняных волос. Её я уложил одной из первых. Вот только красавицей я бы теперь её не назвал. Её волосы растрепались и покрылись чёрными пятнами. Не удивительно! Сорок четвёртый калибр с расстояния двух метров редко способствует причёске. Я, во всяком случае, о таких чудесах не слышал.

   – Эй, служивый!

   О! Никак до переговоров додумались?

   – В этой комнате на всех хватит. Забудем об обидах!

   Вот это слог, однако! Вот как рождается культура – под дулом револьвера.

   – Предлагаем половину! Мы первыми бросим оружие. Соглашайся! Дай слово витязя, мы поверим.

   Затянутые в пластик контейнеры с ладилем были прямо передо мной.

   До фига, однако. Не просто много. Офигительно много.

   Я поднял револьвер и выстрелил в одну из паллет. Раздалось шипение – рафинированный, сжатый до двух сотен атмосфер ладильный газ быстро распространился по помещению.

   Через минуту бандиты запели. Через две побросали оружие и вышли из укрытия.

   Я быстро прошёлся по комнатам и насчитал семерых, включая «артистов».

   Не было только старшины Глебского.

   – Где мой палец? – спросил я.

   Но они продолжали «петь», бессмысленно размахивая руками.

   Я ухватил здоровой рукой ближайшего за шиворот, правым локтем ударил его по носу и повторил вопрос.

   – Не знаю, – сказал парень, хлюпая кровью. – Я только со смены. Состав к локомотиву цеплял. Во, блин, кривило накатистое... ты тоже это видишь?

   Я отпустил бандита и повторил процедуру с его товарищем.

   – Сцыкун к председателю ушёл, – ответил он. – А палец твой в саквояже жизнеобеспеча.

   – Так это Петрович у вас отжигает? – глупо переспросил я.

   – Петрович! – уважительно прошептал парень. – Лысому палец в рот не клади. Про витязя без головы читал? Его работа...

   Я перевязал изуродованный палец, разыскал свой плащ и напился вволю воды. Потом неловко, одной рукой долго умывался. В голове чуть прояснилось. Я свалял дурака. Если бы как следует допросил Глебского на серпантине, то ещё днём знал бы весь расклад. А вагонку на меня сам председатель сбросил. Наверняка спускался следом и вагонку придерживал: чтобы, как я кувыркнусь в свирипу, в тележку меня погрузить и с удобствами вниз доставить. А когда увидел мою готовность возиться с противопехотками до ночи, решил ускорить события. Сбросил вагонку, глянул, как я долетел до места назначения и поднялся наверх, – с пульта вызвал наряд, чтоб меня подобрали. Потом, когда телеметрия зафиксировала, что я пришёл в себя, сообщал по телефону бандитам на заимку обо всех моих перемещениях. Так что не было у Глебского микрофона. Глупое предположение. Мальчишка искренне боролся за свою жизнь.

   А мне теперь предстоял подъём на гору, в деревню. Ночью. Раненому. Под изрядной дозой чудовищного коктейля из наркотиков и проливным дождём. Хорошо ли я запомнил ловушки бандитов? Скоро узнаю. Могу себе представить, какой из меня боец будет к утру. А там их двое. Старшина – трус. Но Петрович – тёртый негодяй. Жиган от своего не отступится.

   В голове опять всё начало путаться. Я вновь плеснул в лицо воды и глянул на «артистов». Мин за спиной не оставляю.

   Кажется, об этом я уже тоже говорил...