Текст книги "Ошибка господина Роджерса"

Автор книги: Владимир Востоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Какую еще формальность? – Я даже привстал.

– Хотите вы или нет, у нас принято всех служащих, поступающих в особо режимное учреждение, пропускать через специальный аппарат. К сожалению, нет возможности сделать для вас исключение.

– Рентген, что ли? – нагловато спросил я.

– Остроумно, ничего не скажешь, – улыбнулся Роджерс. – Только с той разницей, что на вопросы будет отвечать не аппарат, а вы.

– Ладно. Делайте что хотите...

– Мне нравится такая покладистость. В таком случав возьмем быка за рога сразу.

Роджерс вышел в гостиную, где Фани подала кофе, От завтрака я отказался. Странно, но я чувствовал себя хорошо.

Роджерс кивком головы дал знать Фани, чтобы она не настаивала.

Мы оделись и вышли на улицу. Сели в шикарный «бьюик» и помчались в пригород.

Номер в отеле, куда меня привез Роджерс, состоял из трех комнат, На стенах висели какие-то картины. Краски, небрежно размазанные по полотну, напоминали рабочую одежду маляра.

Мы с Роджерсом устроились за большим круглым столом и молча стали ждать. Открылась дверь и вошел мужчина лет сорока в белом халате.

– Доктор Джексон, – представил его Роджерс.

Доктор пожал мою руку и сразу же обратился с вопросом:

– Вы согласны пройти испытания через один прибор?

– А с чем его едят? – спросил я,

– Что едят? – Лицо у Джексона вытянулось.

Роджерс, не обратив внимания на мой грубоватый тон, серьезно перевел.

– Поли-граф, – повторил доктор.

Мне вспомнились детективные фильмы. Сообщения прессы.

– А... Он отгадывает мысли...

– Да... – подтвердил Роджерс.

– Так согласны пройти испытание? – повторил доктор.

– Что я должен делать?

– Прошу дать подписку. – Джексон протянул мне лист бумаги.

На русском языке в этом документе (точный текст его не помню) говорилось о том, что я согласен прейти испытание на полиграфе, обязуюсь не разглашать факт и процедуру испытания.

После того как я подписал обязательство, Джексон задал мне еще несколько предварительных вопросов.

– Вы не страдали психическими заболеваниями? – спросил он.

– Нет.

– Считаете ли себя физически здоровым человеком?

– Конечно. Разве я похож на больного?

– Не страдаете ли запоями?

– Что вы! Но выпить не прочь.

– Принимали ли накануне какое-либо лекарство?

– Да.

– Какое?

– Водку.

– Употребляете ли наркотики?

– Не приходилось.

– А кофе?

– Предпочитаю водку, – решил я сострить.

– Хорошо ли сегодня выспались?

– Да.

– Не подвергались ли раньше испытаниям? Допросам?

– Подвергался.

Я заметил, как при этом ответе Джексон переглянулся с Роджерсом.

– Когда?

– В пятьдесят восьмом году.

– Где и при каких обстоятельствах?

– Меня допрашивал следователь.

– А... Мы имеем в виду испытания на полиграфе. – Джексон удовлетворенно улыбнулся.

– Не подвергался.

– Тогда приступим к самой процедуре. Прошу вас пройти со мной, – заключил Джексон.

Комната, куда меня ввел Джексон, отличалась от двух других. Окно было завешено. Кроме кресла и столика, на котором стоял какой-то прибор со шнурами, в комнате ничего больше не было. Этот прибор напоминал аппарат, с помощью которого однажды в поликлинике мне делали кардиограмму.

Меня посадили в очень удобное кресло. Рядом с Джексоном стоял Роджерс. Я обратил внимание на большой лист бумаги, прикрепленный к стене напротив кресла.

– Внимательно прочтите вопросы, на которые вам придется ответить, – обратился ко мне Джексон и указал рукой на этот лист.

Я начал изучать вопросы, написанные крупными буквами на русском языке.

– Вы должны говорить только правду и отвечать одним словом – «да» или «нет», – предупредил Джексон.

– Учтите, Алексей Иванович, в случае если вы попытаетесь сказать неправду, полиграф, или по-русски «детектор лжи», вас сразу разоблачит, – счел нужным добавить Роджерс.

– В этом – его сила, – подтвердил Джексон.

– Я не буду обманывать...

– Чтобы у вас не было сомнений, мы сейчас продемонстрируем его силу на практике, – сказал Роджерс.

Джексон и Роджерс начали подключать аппарат. Обвязали мою грудь гофрированной трубкой, на левую руку надели манжету, словно хотели измерить кровяное давление. На два пальца правой руки – трубки в виде металлических цилиндров. Раздался щелчок... Аппарат включился.

– Перед вами десять игральных карт, – начал Джексон. – Запомните одну из них. На мой вопрос, эта ли карта вами загадана, вы должны отвечать только «да» или «нет». Поняли?

– Да. Все ясно.

– Загадали?

– Да.

– Начнем. Это бубновый туз?

– Нет.

– Это семерка пик?

– Нет.

– Дама червей?

– Нет.

– Валет треф?

– Нет.

Короткие вопросы повторялись до тех пор, пока не кончились десять карт. Я загадал бубнового туза. Джексон и Роджерс стояли сзади меня. Я повернулся к ним. Они оба рассматривали какую-то широкую ленту, выползающую из аппарата.

– Вы загадали бубнового туза, – объявил Джексон.

На какой-то миг я даже забыл о той страшной угрозе, которая нависла надо мной, о том невероятном положении, в котором оказался. Я будто попал в компанию фокусников.

– Точ-но, – ответил я, заикаясь. Да, тут было чему удивляться.

– Теперь, надеюсь, вам понятно, что надо говорить только правду.

– Понятно... – машинально повторил я.

– Приступим к основной части нашей программы. Напоминаю, на вопросы отвечать только «да» или «нет». Итак, первый вопрос:

– Ваша фамилия Иванов?

– Да.

– Вы большевик?

– Нет.

– Вас зовут Алексей Иванович?

– Да,

– Подвергались ли когда-нибудь уголовному преследованию?

– Да.

– Это было в пятьдесят восьмом?

– Да.

– Вы работаете сантехником?

– Да.

– Внимание. Теперь вы услышите очень важный для нас вопрос. Вы знакомы с ученым Фокиным?

– Да.

– Вы женаты?

– Да.

– Фокина зовут Петром Ивановичем?

– Нет.

– Иваном Петровичем?

– Да.

– Вы умеете хранить тайну?

– Да.

– Вас кто-нибудь направлял к нам?

– Нет.

– У вас двое детей?

– Да.

– Ваш брат Зоря любит Россию?

– Да.

– Вам предлагали перейти на режимную работу?

– Да.

– Вы собирались донести в свое посольство о данном вами согласии работать на нас?

– Да.

– Вам подсказал эту мысль брат Зоря?

– Откуда вы взяли?

– Только «да» или «нет», – поправил меня Джексон. – Повторяю вопрос: «Вам подсказал эту мысль брат Зоря?»

– Нет.

– Внимание! Важный вопрос. Можете отвечать или не отвечать. Ваша дочь Марина знакома с сыном ученого Фокина?

– Да.

– Его зовут Виктор?

– Да.

– Виктор – ученый?

– Да.

– Вы получили специальное задание – уговорить вашего брата переехать в Россию?

– Нет.

– Виктор любит вашу дочь Марину?

– Да.

– Марина – комсомолка?

– Да.

– Обманули ли вы меня при ответах на какой-либо из заданных вопросов?

– Нет.

– Внимание! Решающий вопрос. По приезде в Москву вы собирались сообщить в КГБ о своем сотрудничестве о нами?

– Нет.

– Вы любите своего брата?

– Да.

– Фани вам нравится?

– Да.

– Внимание! – теперь уже подключился Роджерс. – Ученый Иван Петрович Фокин проживает в Москве?..

– Да.

– Вы часто бываете у него?

– Нет.

– Вы ездите с ним на рыбалку?

– Да.

– Вы честно будете работать с нами?

– Да.

– Вена – красивый город?

– Да.

– Внимание! Внимание! Вы приехали сюда по заданию КГБ?

– Нет,

– Ваш сосед по квартире, Елисеев, – журналист?

– Да.

– Ваша дочь Марина часто бывает в доме у Фокиных?

– Нет.

– Вы живете по адресу: Масловка, тридцать пять?

– Да.

– Внимание! Ученый Фокин работает в Москве?

– Вроде бы там...

– Только «да» или «нет». Ученый Фокин работает в Москве?

– Да.

– Может быть, вы умышленно скрыли от нас какие-либо детали, касающиеся вашей личной жизни?

– Нет.

– На этом закончим, – сказал Джексон.

С меня сняли все повязки и шнуры. Я встал и почувствовал усталость во всем теле. Слегка кружилась голова.

– Алексей Иванович, пройдите на минуту в холл и подождите меня там, – попросил Роджерс.

Я вышел из комнаты. И мне почему-то вся эта церемония с аппаратом снова показалась фокусом, детской забавой. Через несколько минут вышел улыбающийся Роджерс.

– Поздравляю. Вы прошли проверку. Значит, пройдете ее и там. А вы боялись, старина. Есть предложение встряхнуться. Едем на голубой Дунай...

– Едем, – машинально повторил я.

И вот мы снова мчимся в шикарном «бьюике». Мимо мелькают знакомые места, приводившие меня в свое время в такое умиление. Сегодня мне не хочется на все это смотреть.

Не успел я оглянуться, как показался речной вокзал. Нас поджидал, словно только что подкрашенный для этого случая, белоснежный катер. Голубой Дунай. Я всматриваюсь в его воды, отыскивая голубые краски. Обыкновенная река, как и все те, которые мне приходилось видеть. Почему вдруг голубой?

В уютном салоне был накрыт стол. Армянский коньяк и «столичная». Лимоны. Икра. Рыба.

– Русский стол?.. – предложил Роджерс.

Я кивнул:

– Да, русский.

– Надеюсь, – продолжал он, – прогулка поможет вам проветриться и успокоиться. Брату вы ничего не говорили?

– Нет. Мы же условились.

– Приятно иметь дело с солидным партнером. Мне Зоря говорил, что вам Фокин предлагал вернуться на работу в институт. Это верно?

– Был однажды разговор.

– При других обстоятельствах мы приветствовали бы такой переход. Сейчас этого делать не нужно. Начнется проверка. Можете навлечь на себя подозрения. Да вряд ли вас туда возьмут сейчас: брат-то за границей. Кстати, вот вам триста долларов, они пригодятся. В порядке симпатии. Так сказать, на восполнение издержек... – И Роджерс положил передо мной зеленые бумажки.

После четвертой рюмки коньяку мой спутник приступил к серьезному разговору.

Я ждал этой минуты. Роджерс зря не тратил ни времени, ни денег.

– Алексей Иванович, – наконец начал он, – нам нужно договориться о главном. Соединим в этих целях, как это у вас говорится, приятное с полезным. Скажите, коллега, вы готовы к серьезному разговору?

– Готов, очевидно.

Роджерс сейчас вел себя со мной, так сказать, на равных – мягко, тактично, вежливо.

– Не хотите еще рюмочку?

Не дожидаясь моего согласия, Роджерс налил коньяка. Катер на большой скорости рассекал воды Дуная.

– В нашем с вами деле, – начал издалека Роджерс, – главное – научиться владеть собой и соблюдать строжайшую конспирацию. Это трудно. Даже очень. Но возможно. «Не боги горшки обжигают» – так, кажется, говорится в известной пословице. Что для этого нужно? И мало... и много. Мне думается, мы поступим в высшей степени благоразумно, если вы, например, пройдете специальный курс обучения и получите у нас соответствующую подготовку. Как вы на это смотрите?

– Мосты сожжены... – ответил я.

– Вы говорите, сожжены? Не согласен. Мосты только наведены. Посмотрите вокруг, как прекрасен мир, как легко дышится и живется. Вы же в этом сами убедились. И по этому мосту, Алексей Иванович, проляжет и ваш путь к нам. Не забывайте об этом. Запомните, своих истинных друзей мы не оставляем.

– Постараюсь запомнить...

– Алексей Иванович, я хотел бы в вашем лице видеть не только послушного исполнителя, но думающего человека. Это немаловажное обстоятельство.

– Понимаю... – сказал я.

Честно сказать, я все меньше и меньше разбирался в том, что со мной происходит. Я жил в каком-то странном состоянии. Будто во сне... Вот сейчас ущипну себя за руку – и проснусь. И все будет по-старому. Потом я с дарами уеду домой. И наконец-то привезу Савельеву марки. Пусть не обижается. Я умею помнить друзей...

И я действительно щипал себя за руку, но не просыпался. Рядом сидел Роджерс, совсем другой, не такой, каким я его видел всегда.

Роджерс говорил, что от меня ничего особенного не требуется. Только нужно поддерживать контакт с ученым Фокиным. Сделать все возможное для установления родственных отношений с ним.

Я только кивал, соглашался... Потом опять тянулся к рюмке. Я перестал соблюдать приличия. Сам наливал себе, один пил. Но, удивительное дело, почему-то не хмелел.

Из дневника Марины

«Я не выдержала и спросила Виктора:

– Что, это были смотрины?

Он покраснел, опустил виновато голову. Вяло пробормотал:

– Глупости... Чепуха... – Потом вдруг, воспрянув, добавил: – Ты же и раньше у нас бывала.

Мне нравилось его смущение. Я задала другой вопрос:

– Тогда почему на меня так подчеркнуто смотрели твои родители?

И тогда Виктор выпалил:

– Я объявил, что женюсь на тебе...

– И что же они ответили? – едва сдерживая охватившее меня волнение, спросила я.

– Ты им пришлась по душе.

– Странный ты человек... – сказала я. – Наверное, об этом нужно было вначале спросить меня.

– Вот, все боюсь... Теперь, считай, спросил. Не знаю, что ты ответишь...

Чудак мой физик. Или они все такие? А что я могу ответить?.. Я же люблю его... Или я должна спросить, как тогда он о поцелуе? Можно ли его полюбить?

– Ну и когда же наша свадьба? – решив с ним поиграть в кошки-мышки, спросила я.

– Я серьезно... – заметил Виктор.

– Я тоже...

Виктор, не дав договорить, схватил меня в крепкие объятия и начал осыпать горячими поцелуями».

«Откровение»

Вечером мы ужинали с братом. На этот раз Роджерс оставил меня в покое. Когда Фани вышла на кухню, брат приложил палец к губам и молча кивнул головой на дверь. Поужинав, он предложил мне одеться и пройтись по набережной. Все это говорилось шепотом.

– Что-нибудь стряслось? – спросил я, когда мы вышли.

– Стряслось. У меня были неприятности с Роджерсом, За прошлый наш с тобой разговор.

– Значит, он тебе все рассказал?

– Рассказал... – тяжело вздохнул Зоря.

– Ничего не скажешь, втянул ты меня в историю. Сам себе становлюсь противным.

– Дева Мария, я не хотел этого. Видит бог, меня тоже заставили. Угрожали. Так уж получилось...

– Получилось... Скажи, какими глазами я буду смотреть на своих детей, товарищей?.. Был все же человеком... И продался за тридцать сребреников.

– Что делать, ты привыкнешь... Привыкнешь... – бормотал он.

Мне казалось в этот момент, что он меня не слушает, а думает о чем-то своем.

– Я думал, что все будет выглядеть иначе...

– Как это иначе? – не понял я.

– Некоторые общие сведения... – лепетал брат. – Общие... И они успокоятся.

Неужели и у меня такой же ничтожный вид, как у Зори? Это же не человек, это тряпка.

– Но они вцепились... Они могут мертвой хваткой... – продолжал он.

– А если и тебе... Если нам вдвоем вернуться и все рассказать?

Зоря пугливо оглянулся,

– Тише... Там сразу расстреляют. В лучшем случае – пятнадцать лет. Такое не прощают. Мне точно конец... Теперь уже поздно.

– А если нет... Можно и отсидеть.

– Отсидеть? – прошептал Зоря. – Заживо себя в могилу закопать? Сколько мне лет... Ты подумал?..

Он с нескрываемой злостью смотрел на меня... Как Зоря изменился! Из жалкого, несчастного он неожиданно превратился в человека, готового броситься на родного брата.

Крепко же его помяли в этом мире... Наверное, и я буду вот таким. Спасая свою шкуру, не стану щадить ни друзей, ни родных.

– Прости... – прошептал он.

Некоторое время мы шли молча, не обращая внимания на шум нарядной улицы. Здесь, в центре, словно какой-то праздник. То там, то здесь стоят группами модно одетые молодые люди, кто с гитарой, кто с магнитофоном. Кругом музыка, песни и даже танцы.

– О чем думаешь? – опросил я.

– О тебе, о себе. Могло быть все иначе, не будь их.

– И будь мы получше, – добавил я.

– Успокаивай себя тем, что не мы первые и не мы последние. А что делать? Мир таков. Все в нем продается, все покупается.

– У тебя плохо на душе?

– Как здесь говорят, «улыбайся, если даже на душе скребут кошки».

. – У нас говорят иначе – «если на сердце скребут кошки, значит, в нем завелись мыши»,

– Так оно и есть.

– Зоря, скажи откровенно, ты очень зависишь от Роджерса?

– Я даже не могу сказать тебе как... Это он... – Зоря испуганно оглянулся.

– Значит...

Зоря посмотрел на меня и больше ничего не сказал. Мы молча свернули с улицы к пустынной набережной.

– Ты его боишься, скажи честно?

– Да, боюсь. Он может все... Но не будем об этом...

Мы остановились и, облокотившись на перила, стали смотреть на темные воды Дуная.

– Помнишь, Алексей, нашу речку в деревне? – вдруг сказал Зоря.

– Помню, все помню... Вернуть бы все это и начать жизнь сначала... – Я обнял его за плечи.

– И несмотря ни на что, завидую тебе. У тебя есть Родина. У меня уже не будет Родины...

– Которую я предал как последний подонок... – зло добавил я.

– Тем не менее ты едешь туда. Будешь там жить. Там умрешь. У себя. Дома...

Но Зоря не договорил. Он все время озирался. Он боялся кого-то невидимого.

– Да, все забываю спросить тебя... Помнишь свое письмо перед отправкой на фронт...

– Ну и что? – лениво откликнулся брат.

– Что ты имел тогда в виду? Только откровенно.

– Дурак был, дураком и остался... От обиды и злости. На себя, на власть. Мне есть что тебе откровенно рассказать. Понимаешь... – начал было Зоря и вдруг замолк. – Нам пора... Потом... – сказал он и безнадежно махнул рукой.

Я в недоумении посмотрел на Зорю. Он был бледный и растерянный.

Откровенного разговора не получилось.

Так, не сказав друг другу больше ни слова, мы дошли до дома и разошлись по разным комнатам.

Я принял изрядную дозу снотворного. Нервы взвинчены. В таком состоянии надо еще ухитриться заснуть. Завтра, по словам Роджерса, меня начнут вводить в курс дела.

...Роджерс действительно увез меня с самого утра в пригородный отель. Оставшиеся четыре дня он решил посвятить моей учебе. Я должен был освоить тайнопись и научиться фотографировать «Миноксом». Больше от меня ничего не требовалось. И, как я понял, мне надо интересоваться только одним «объектом» – ученым Фокиным. На занятиях я задал наивный вопрос:

– Как я вам все передам?

– Вас найдут... – отрезая Роджерс.

«Значит, не сразу... – подумал я. – Значит, я еще успею прийти в себя и что-то предпринять».

Но в последний день наших занятий Роджерс неожиданно заявил:

– Обстановка меняется, Вы будете докладывать один раз в месяц.

– Как?!

– Посылать письма на подставной австрийский адрес! Вот он... Запомните...

Потом он объяснил, что на конверте я должен ставить любую фиктивную фамилию и фиктивный адрес отправителя, но имя при этом всегда должно быть одно и то же. Тайнопись необходимо выполнять с помощью химических копирок, этому меня обучили как теоретически, так и практически. Затем были обусловлены шифры – начало и конец письма.

Наконец наступило время моего отъезда. В этот день, вернее в оставшиеся полдня, предстояло много неотложных дел. Наконец и с ними покончено. Мы с Роджерсом уселись в кабинете. Зоря в соседней комнате заканчивал упаковку вещей.

– Итак, – заговорил Роджерс, – вернемся к нашему главному вопросу еще раз. Нас интересует все, что связано с доктором Фокиным. Все до мелочей. Повторяю, до мелочей. Конечно, нас интересует основное: последние достижения в области лазерной техники и ее применение в военных целях, особенно в космосе. Но мы понимаем, что для вас эта задача будет, пожалуй, непосильной. Ее будем решать, так сказать, в комплексе. Вам же нужно подготовить необходимую для этого почву. Итак, конкретно, о чем идет речь? Нас будет интересовать, чем увлекается Фокин, его привычки, изъяны в характере. В чем он нуждается, о чем мечтает, чем особо дорожит. Где и как проводит время. Взаимоотношения в семье. Есть ли у него любовница и кто она. Работает ли он с документами дома, Посмотрите, имеется ли в квартире сейф. Ездит ли в командировки и куда. Как часто. В разные места или в одно и та же. Больше внимания уделяйте его сыну. От него можно узнать о Фокине немало. Охота и рыбалка – хороший повод для укрепления дружбы. Подарите ему вот этот спиннинг. Редкая вещица. Будет доволен. Запоминайте все, о чем будут они говорить между собой, особенно когда речь пойдет о работе Фокина. Теперь о жене Фокина. От нее при благоприятных условиях можно узнать, что волнует мужа. Какие он испытывает трудности и неприятности в работе. Если получает награды, то за какие разработки. Постарайтесь узнать, в чем особо нуждается она. Женщины, как известно, любят модно одеваться. А это нелегко. В Москве, если потребуется, вас обеспечат сертификатами. Можете купить интересующую вещь и, разумеется, скажете, «достали по блату». Намекните, что вы имеете возможность и дальше доставать дефицитные товары – и для нее, и для ее мужа, что особо важно. Заставьте почаще обращаться к вам. Начните оказывать больше внимания их семье. Ненавязчиво, но обязательно поздравляйте с разными датами. Короче, надо больше расположить их к себе, не вызвав при этом подозрений. Понимаете?

– Да... – коротко ответил я и подумал: «Бедные Фокины! Они и не подозревают, что их ожидает».

Роджерс посмотрел мне в глаза. Сейчас это был не рубаха-парень, а хозяин, диктующий свои условия. Рядом со мной сидел, если точно определять, товарищ по работе. Он не просил, не приказывал... Он объяснял.

– Теперь о Марине. Ваша дочь должна выйти замуж за Виктора Фокина.

– Разве это от меня зависит? – удивился я такой постановке вопроса..

– Зависит, дорогой Алексей Иванович. Зависит. Должно зависеть. Для нас это очень важно. Для вас тоже. Здесь все для тайнописи. – И Роджерс передал мне тюбик зубной пасты «Поморин». В ответ я понимающе кивнул головой. – Остальное вы знаете. Итак, лиха беда – начало, – закончил он.

– Мне все ясно, Роджерс.

– И последнее. Хочу предупредить. Не вздумайте нас одурачить. Имейте в виду, мы вас и вашу семью достанем в любом месте. И ни перед чем не постоим. И тогда пеняйте на себя. Надеюсь, понимаете, о чем идет речь. Извините, но я должен об этом серьезно вас предупредить. Ясно?

– Мне все ясно, Роджерс, – повторил я.

– Тогда, как у вас говорят, выпьем на посошок. Зоря, мы вас ждем! – крикнул Роджерс.

Через минуту появился брат. Роджерс наполнил бокалы. Мы выпили.

– Нам пора, – сказал Зоря, взглянув на часы.

– По русскому обычаю положено присесть и помолчать перед дорогой, – предложил Роджерс и, возвращаясь в комнату, первый сел на диван. – И самое последнее. Не злоупотребляйте спиртными напитками. Вы слишком откровенны.

– Я ему об этом говорил, – заметил Зоря.

– Постараюсь.

Что мне оставалось еще говорить? Я и сам понимал, что это к хорошему не приведет.

Мы все дружно встали.

Фани грустным взглядом проводила нас до дверей. С братом не удалось больше поговорить. На вокзале Роджерс стоял в стороне, молча наблюдая за нами. Мы шля вдоль состава, у моего вагона остановились.

– Будем прощаться? – спросил я Зорю.

– Да хранит тебя святая дева Мария. Прости. Может так случиться, больше и не увидимся. Поклонись родной земле. Привезенный тобой пакетик я сохраню до конца своих дней.

Я смотрел на него и видел слезы в его глазах.

Мы обнялись. В эту минуту Роджерс подошел к нам.

– Ни пуха ни пера... – сказал он и пожал мне руку.

Я поднялся в вагон.

Поезд тронулся. Я подошел к окну. Зоря, увидев меня, вяло поднял руку и помахал мне.

И все...

Из дневника Марины

«Мне больно смотреть на маму. Она, по-моему, кое-что начинает понимать. Каждое утро заводит разговор об отце и с тревогой заглядывает мне в глаза. Что я могу ответить?.. Писем нет, телеграмм нет. Если причина в болезни дяди Зори, значит, беспокоиться нечего. А если он здоров? Я боюсь об этом даже думать. Но разве можно не думать?!

Вчера случайно встретила участкового уполномоченного. После его профилактического визита к нам на квартиру я долго не находила себе места. Какой стыд и позор пришлось мне тогда пережить. Мой уход из дому ничему не научил родителей. Будь прокляты эти заграничные шмотки. Они слабых людей делают своими рабами. Сильных развращают. Когда я его заметила, хотела свернуть в сторону, но было поздно. Решила проскочить мимо: может, не узнает. Но не тут-то было. Не учла – у них профессиональная память на лица.

– Добрый вечер! Как дела?

– Дела, насколько я понимаю, у вас...

Что можно было ему ответить? Говорить правду не хотелось, а лгать я не могу.

– Ясно. В случае чего – я к вашим услугам. До свидания. – И участковый, галантно откозырнув, пошел дальше.

– Я бы не хотела этого, – сказала я ему вслед.

Участковый обернулся, посмотрел на меня, улыбнулся и помахал рукой. Он понял. И согласился со мной. Спасибо ему».

Тюбик «Поморина»

Мне повезло. Всю дорогу ехал в купе один.

Границу пересекли благополучно. Таможенный досмотр прошел быстро, хотя заставил меня пережить ужасные минуты. Таможенник, осматривая вещи, вдруг взял в руки зубную пасту «Поморий» и, внимательно рассматривая ее, спросил:

– Говорят, предупреждает кариес зубов. Это верно?

Замерло сердце, перехватило дыхание. Я растерянно пожал плечами, еле выдавил:

– Говорят...

Мне вдруг захотелось сейчас же, немедленно, рассказать ему все об этой «пасте». Но... меня сразу снимут с поезда. Посадят – и все пропало.

А там в Москве уже ждут. Будут встречать... Нет... Нет... Я пока еду. Я еще подумаю. Все остальное – потом.

«Как вот только оно будет выглядеть – все остальное?» – невольно подумал я.

Уже десятки раз представлял, как твердо и уверенно шагну в двери нужного учреждения. Как обстоятельно и спокойно расскажу о событиях, которые закрутили меня. Почему-то в моем воображении это должно будет случиться утром. На утро я уже назначал однажды свой визит в советское посольство. Но Роджерс словно почувствовал это. А может, не эта, так другая причина помешала бы мне.

Я гнал от себя эти мысли, откладывая все на потом.

На вокзале меня встречала вся семья. Первой бросилась навстречу жена.

– У нас большая радость. Виктор сделал предложение Марине... – поспешила сообщить она.

– Ну и?..

– Думает, дурочка. Или притворяется.

– Правильно делает. Ей, а не вам жить... Пусть как следует подумает, – ответил я.

Марина была сдержаннее и как-то испытующе смотрела на меня.

– А ты что-то похудел, осунулся. Наверное, на этот раз не так сладко было за границей?.. Что с дядюшкой? – спросила она.

– Ты как в воду глядела... – улыбнулся я. – У Зори все налаживается.

Мы долго ждали такси. На остановке я тоже ничего путного не мог сказать. Сославшись на усталость и головную боль, отвечал односложно. И дома я продолжал молчать. У меня не было никакого настроения самому показывать привезенные подарки. Этим деловито, без лишней суеты занялась жена. А я молча сидел и смотрел на нее. Марина была по-прежнему ко всему равнодушна.

Все это время, как только я сошел с поезда, у меня не выходил из головы тюбик «Поморина», в котором были спрятаны средства тайнописи. Я мучительно соображал, где безопаснее его спрятать, а пока он лежал в боковом кармане моего пиджака.

– Сними пиджак или ты куда-то собираешься идти? – спросила жена.

Я снял пиджак и повесил его на спинку, стула. Для безопасности на пиджак набросил рубашку, галстук. Думал, так лучше.

Жена – надо же – заметила:

– Зачем же ты все кладешь на пиджак? Помнешь. Давай его в шкаф повесим...

Я взял пиджак из рук жены, сам повесил его в шкаф.

– Не доверяет, – усмехнулась жена и посмотрела на Марину.

«Фу-ты, черт. Привлек внимание», – подумал я с досадой. Ночью спал плохо. На душе было тревожно. Проклятый тюбик не давал покоя.

Утром, убедившись, что тюбик на месте, я зашел на кухню. Там оказался Елисеев. Он, как всегда, варил себе кофе.

– С приездом, Алексей Иванович, – поприветствовал он.

– Спасибо.

– Как гостилось на сей раз?

– Да ничего.

– Что так тоскливо? Случилось что?

– Да так... Вспомнился наш с вами разговор...

– Что, насмотрелись на этот раз?

– Пришлось-таки увидеть... – согласился я,

– Что, – засмеялся Елисеев, – вырвались из объятий родственников? На часик?

Я с удивлением посмотрел на него. У меня, наверное, вытянулось лицо. А Елисеев продолжал смеяться.

– Угадал?

– Да... – протянул я.

– Нехитрое дело... – объяснил он. – Обычно, когда человек попадает за границу, его начинают таскать или родственники, или туристские фирмы. Ну, разумеется, показывают только блеск. День, другой... Человек ахает, охает... Потом... – Елисеев сосредоточенно помешивал кофе. Убедившись, что все в порядке, он продолжал: – И вот выйдет прогуляться... За ручку его уже никто не ведет, сам шевствует. Настроение благодушное. И вдруг... начинаются открытия.

– Точно... – пробормотал я.

Потом, не выдержав, засмеялся вместе с Елисеевым. На какой-то миг я забыл даже о всех тревогах.

В это время открылась дверь комнаты, и на кухню вышла жена Елисеева.

– Ничего не понимаю. Здравствуйте, Алексей Иванович. Что за хохот с раннего утра?

– Разговор тут один... – туманно объяснил Елисеев.

– Ага... Мужской... – понимающе сказала Люся.

– Самый обыкновенный... Житейский. Вот Алексей Иванович вернулся...

– Вижу... И все-таки что веселого рассказывал Алексей Ивансвич? – допытывалась Люся.

– Веселого мало, – сказал Елисеев. – Да и не успел рассказать. Ему довелось побродить часик без провожатых,

– Там? – куда-то неопределенно кивнула Люся.

– Именно там.

– Часик – тоже достаточно, – серьезно согласилась Люся. – Мы, Алексей Иванович, в одной стране три года жили. У нас были знакомые, соседи. Многое мы тогда повидали.

Люся, направляясь к двери, махнула нам рукой:

– Ну, я побежала...

В это время раздался телефонный звонок. Лена выглянула на кухню:

– Папа, это тебя.

Я посмотрел на Лену и... обмер. В руках она держала зубную пасту «Поморин». Не помня себя, я бросился в комнату и на ходу вырвал у Лены «Поморин». Она с недоумением посмотрела на меня, потому что я направился не к телефону, а открыл шкаф, полез в карман пиджака. Что за черт? Мой тюбик на месте. А этот откуда? Хотя все так просто. Обыкновенная паста...

– Папа, телефон... – напоминает Лена.

Я быстро натянул на себя пиджак, отдал Лене ее «Поморин» и направился к телефону.

– Алло! – как можно спокойнее говорю в трубку. А сам краешком глаза оглядываю кухню. Моих соседей уже нет. Успокаиваю себя тем, что они ничего не заметили, что побежал я уж не так неестественно быстро, как мне самому показалось. – Алло! Алло! – громко повторяю я, но в ответ слышу в трубке частые гудки. С досадой вешаю трубку на место.

Нужно взять себя в руки. Черт знает что с нервами. Сколько будет продолжаться эта сумасшедшая жизнь? К такому привыкнуть невозможно.

– У тебя есть время? – спрашивает жена. Занятая своими делами, она не обратила внимания на инцидент с «Поморином».

– А что?

– Сходил бы за хлебом... Я минут через двадцать приготовлю завтрак.

– Конечно... – радостно отвечаю я.

Я почти выбежал из дому. На улице моросил мелкий дождь. Вынул из кармана газету, прикрыл голову. Ближайшая от нас булочная – в пяти минутах ходьбы, но она была закрыта. Пришлось идти в соседнюю. Но только я сделал несколько шагов, как услышал за собой топот. Кто-то тяжело бежал.

– Стой! Стой, тебе говорят!

Я непроизвольно втянул голову в плечи. Обернулся назад. Первое, что бросилось в глаза, сжатые кулаки грузного мужчины.

– Нашкодил и убегаешь, сукин ты сын! – кричал он.

Я тут же теряю самообладание. В следующее мгновение бегу под арку многоэтажного дома, в три прыжка перемахиваю небольшой двор и – о ужас! – чувствую, как кто-то резко толкает меня в спину, и я прижат к земле. Чудовище с оскаленной пастью, полной зубов, обдало меня теплым дыханием. Пытаюсь пошевелиться, в ответ слышу злобное рычание. Я замер в испуге, ничего еще не соображая.