Текст книги "Ошибка господина Роджерса"

Автор книги: Владимир Востоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Я стоял у окна и думал о Вене, о днях, проведенных в этом городе. Честно говоря, меня ошарашила эта «легкая жизнь». Я был под впечатлением ярких красок и блеска. Разумеется, ничего подобного я раньше не видел. Не хотелось сейчас вспоминать какие-то мелочи, насторожившие меня. В общем-то впечатление было хорошим, и пусть это впечатление пока останется.

Даже Роджерс с его назойливыми расспросами, шутками и не очень-то честными глазами пусть остается в памяти милым, добрым человеком.

Я вошел в купе, кивнул соседу, читавшему газету. Средних лет, довольно упитанный мужчина. Я невольно посмотрел на багажную полку. Там лежали два больших кожаных коричневого цвета, добротных чемодана. «Не повезло, черт возьми. Иностранец», – подумал я. Разочарованный, выхожу в коридор. И в это время вспомнил о сумке Роджерса. Любопытство взяло верх. Я вернулся в купе. Заглянул в сумку. Там оказались книги Солженицына «Раковый корпус» и «В круге первом». Отложил их в сторону. Незнакомец бросил взгляд на книги и на чистейшем русском языке сказал:

– Рекомендую выбросить, если не хотите иметь неприятности на границе...

– Да вот, перед отходом поезда всучили, – на всякий случай оправдывался я. – А что в них такое?

Так мы познакомились. Он оказался нашим работником из торгпредства в Австрии. Мы о многом с ним переговорили. Это был интересный собеседник. Умный, начитанный, много повидавший в своей жизни, поездивший по свету. К немалому моему удивлению, он заявил, что ему надоело мотаться по заграницам, не дождется, когда можно будет навсегда вернуться в Москву.

– А мне нравится здесь, – ответил я ему.

– Нравится? Охотно верю. Особенно когда приедешь на короткое время к богатому родственнику. Вот если бы вы здесь пожили три-четыре года, интересно, что бы говорили тогда. Нет, Алексей Иванович, я, например, не хотел бы здесь ни родиться, ни тем более жить.

– Ну, это другое дело, я говорю не об этом.

Чем ближе поезд подходил к Москве, тем медленнее, мне казалось, он идет. Особенно тягостны были последние километры. Не находил себе места.

– Волнуетесь? – с сочувствием спросил Петр Николаевич, так звали моего соседа.

– Очень, – охотно откликнулся я. – А вы?

– И я волнуюсь. Волнуюсь каждый раз, когда возвращаюсь на Родину.

И вот мы приехали. Прильнув к окну, я смотрел на мелькание встречающих и наконец увидел на перроне жену и Лену.

Носильщик таскал мои вещи и укладывал их на тележку. А я, боясь, как бы что-то не утащили, метался от купе к выходу вагона, так и не выбрав минуты поздороваться с женой. И только с последним свертком я сошел на перрон и попал в объятия родных. Марины не было. О ней, разумеется, я и спросил в первую очередь:

– Где Марина?

– У нее экзамен, – ответила жена. – Ну как?

– Все здорово. Дома расскажу.

Мы сидели в такси и молчали. Я рассматривал город с такой ненасытной жадностью, будто впервые увидел его. Прав Роджерс, Москва необыкновенно хороша.

– Ну, – спрашивает жена, – чего молчишь?

– Сейчас... погоди... дай опомниться.

Она поняла мое состояние и больше не тревожила. Но вот мы и дома. Марина, оказывается, уже пришла.

– Путешественнику салют! – приветствует она, чмокнув меня в щеку.

Я раздеваюсь, начинаю в полном смысле слова священнодействовать над чемоданами. Марина стоит в стороне и как-то недобро усмехается. «Подожди, – думаю, – сейчас ты запляшешь». И на свет божий появляется пальто с норковым воротником.

– Посмотри, Маринка, какая штука.

Марина, посмотрев на пальто, бесстрастным голосом отвечает:

– Точно такое же у Светы. Она купила в «Березке».

– А тебе персонально присылает дядя. Бери, эксплуатируй на здоровье.

Я был уверен, что Марина не устоит от соблазна. Но и на этот раз ошибся.

– Никаких подарков, – отрезала она и демонстративно отвернулась.

– С ума можно сойти, – не удержалась жена.

Чтобы сгладить наступившую неловкость, я быстро вынул нейлоновую кофточку и положил ее перед Мариной:

– Надеюсь, от меня не побрезгуешь?

Марина взяла кофточку, приложила ее к груди и сухо сказала:

– Спасибо.

На кровати, диване, столе были разложены покупки. Жена и Лена ходили кругами, изучали вещи, охали и ахали. Я наблюдал за ними и удовлетворенно улыбался. Осмотр явно затянулся, и я решил положить этому конец.

– Не пора ли поесть что-нибудь? – обратился я к жене.

– Обожди минутку. Ты ошеломил нас. – Она подошла и поцеловала меня.

– Хватит вам дурака валять, – вмешалась Марина. – Убирайте живо, я буду накрывать на стол.

Никто с Мариной спорить не стал.

И вот мы за столом. Разговор по-прежнему идет о привезенных тряпках.

– Папа, рассказал бы лучше об Австрии, куда ходил, что видел, – попросила Марина.

Я начал рассказывать. Но, видимо, мой рассказ не удовлетворил любопытство Марины. Посыпались вопросы.

– В театре был?

– Не успел.

– Не был и в Венской опере?!

– Один раз сходил, – соврал я.

– Хорошо. Ну, а в музеях?

– Не удалось.

– Ну, знаете!.. А в прославленном Венском лесу побывал?

– Побывал, доченька, побывал.

– Как выглядит внутри знаменитый собор святого Стефана?

– Впечатляет, – снова соврал я, потому что в соборе не был, только проходил мимо.

– У тебя появилось красивое кольцо. Опять подарок дядюшки?

– И тебе прислал.

– Папа, я уже сказала... А как люди там живут?

– Да как тебе сказать... Немцы, – отделался я какой-то глупой, ничего не значащей фразой. Что я мог ей сказать о простых людях, которых, по сути дела, и не видел?

– Марина, хватит вести допрос. Оставь папу в покое. У тебя еще будет на это время... – пришла мне на выручку жена.

– Дядюшка шлет тебе персональный привет. Он все время справлялся о твоем житье-бытье. Говорит, любит людей с характером.

Марина в ответ молча пожимает плечами.

– Живет он здорово. Настоящий бизнесмен. Одного ему только не хватает – Родины. Тоскует очень.

– Свежо предание...

– Точно, тоскует, это я сам могу подтвердить.

– Что ему тогда мешает приехать на Родину, как это сделали многие другие?

– Не знаю.

– То-то и оно.

– Может, боится.

– Смотря кого и чего.

– Твоей интуиции, например, – пошутил я.

– Я серьезно говорю.

– Ну, а если серьезно, тогда, наверное, боится за прошлые грехи.

– Прошлые грехи, как известно, при разных обстоятельствах смягчаются и даже прощаются. У нас самые гуманные законы. Все зависит от степени и весомости содеянного.

– Тебе и это известно?

– Я же юрист... Извини меня, папа, но я ему написала...

– Знаю. Ты явно поспешила.

– Может быть, но так было бы лучше. Береженого бог бережет.

У меня сегодня хорошее настроение, и я предлагаю:

– Не будем об этом. Давайте лучше выпьем за встречу.

Из дневника Марины

«Приехал отец. В восторге от поездки. Конечно, интересно посмотреть на мир. Но рассказать по существу ничего не может. Одни магазины, рестораны, кафе, выпивки. Познакомился с каким-то Роджерсом. Хвалит его. А мне кажется неестественным, почему дядя столько лет не видел своего брата, пригласил к себе в гости, а сам уехал по делам, оставив его на попечение какого-то Роджерса. Тем более он американец. Случайно ли это?! Оказала об этом отцу, а он и слышать ничего не хочет. Словно во сне. Надо бы радоваться вместе с ним, но не могу. Все разговоры – только о магазинах и тряпье... Все мелочь какая-то. Конечно, привезенные отцом вещи добротные, Есть на что посмотреть. Но разве в этом суть и смысл жизни? Зачем без разбора хаять наше?..

«Что с отцом происходит?» Я все чаще задаю себе этот вопрос.. Ничего в жизни не достиг и, главное, теперь уже не достигнет. Характер не тот. И откуда эта зависть, вещизм, ненасытность, пристрастие к водке? Часто думаю о Ленке, сумеет ли она найти себе место в жизни. Ведь она уже все начинает понимать. Стала легкомысленнее. Нет, Ленку не отдам. Возьму ее в свои руки».

Ссоры

Я несколько раз, еще в поезде, представлял себе, как приеду, приду на работу. Конечно, всем интересно будет послушать меня. И разумеется, каждый надеется на какие-то подарки. Все ведь знают, что брат богат, имеет виллу и машину.

Я даже мысленно репетировал свою встречу с коллективом. Особенно с кем близко связан по работе.

В первое рабочее утро я встал пораньше. Собрал в нейлоновую сумку разную мелочь. Положил сумку у выхода, рядом с чемоданом, где находились слесарные инструменты, Нужно было подумать о своем внешнем виде. Хотелось сразу произвести впечатление. Вон, мол, он какой вернулся из дальних странствий!

Нужно сказать, мои предположения оправдались. В конторе только ахнули при моем появлении.

– Вот это гость! Хоть под венец! – воскликнула уборщица тетя Маша.

– Прибарахлился! Ничего не скажешь... Везет человеку... – не скрывая зависти, произнесла бухгалтер Катя.

– Ну, как там? Выкладывай... – попросила тетя Маша.

Я оглянулся... Савельева в комнате не было. Отсутствовала и кассир Фаина. Жаль... Не тот эффект. Но в это время послышались торопливые шаги. А вот и он, мой друг.

– Старик, приехал, привет! – Мы крепко обнялись.

– Ну, давай рассказывай, как там жизнь-то... – торопил Савельев. – А ты того, ничего, – как бы между прочим, заметил он, оглядывая меня с ног до головы.

Я начал свой немудреный рассказ. День в конторе был неприемный. Нам никто не мешал. Я видел, как горели глаза у Кати и как иногда неодобрительно покачивала головой тетя Маша. Только Савельев сидел с невозмутимым видом,

– Живут там, черт возьми, здорово. Всего полно. Никаких очередей, – подвел я итог, – Конечно, кто может.

Наступила пауза.

– Да, живут... – Катя вздохнула.

Тетя Маша даже не взглянула на нее.

– И все же я так скажу, Алексей Иванович, – обратилась она ко мне. – Я не хотела бы там жить. Нет, не хотела. Пусть мне здесь порой трудно приходится и не всегда куплю нужную для себя и дочери тряпку и подолгу простою в очереди, но от этого не умрем. Собственно, все у нас есть. И крыша над головой, и хлеб... Главное, люди добрые окружают. Ну что еще человеку нужно?.. Курточку с застежками?

Савельев, не удержавшись, захлопал в ладоши.

– Я малограмотная, мил человек. Грешно тебе над словами старухи смеяться...

– А я не смеюсь, – серьезно сказал Савельев. – Все правильно... Молодец, бабуся.

Я невольно провел ладонью по застежкам своей модной куртки.

– Ничего себе! Встретили.

В комнате повисло неловкое молчание. Выручила Катя.

– Завидую вам, Алексей Иванович. Посмотрели заграницу. А тут сидишь как проклятая, кроме жировок, ничего не видишь...

– Ладно, жировка, помолчи, – прервал ее Савельев и обратился ко мне: – Небось, пижон, навез барахла-то невпроворот. Давай хвались дальше.

Говорил он с улыбкой. Но все равно я улавливаю в его тоне неодобрение. «Хорошо, – решил я, – сейчас посмотрим, как вы запоете».

– О вас тоже позаботился. Перепадет кое-что! Вот, берите. Не передеритесь только! – И я подал сверток тете Маше.

Она почему-то сразу передала его Савельеву. И тот не стал разворачивать, а протянул подарки Кате.

Что же Катя, замешкалась? Я вынужден был сам заняться свертком.

– А ну, бабоньки, налетай. Кому?

Но все стояли неподвижно и молчали.

– Подумаешь, невидаль какая. «Не передеритесь»! Чтоб в горле у тебя пересохло. Я, мил человек, привыкла на трудовую копейку покупать. – Тетя Маша, демонстративно хлопнув дверью, вышла из комнаты.

– Савельич, не зевай, а то раздумаю... – Я еще пытался шутить.

– Ты и вправду обнаглел, купец. – Он тоже повернулся и ушел.

– Сдурели оба: одна – от старости, другой – от молодости. Пусть мне будет хуже. Я все беру. Спасибо, Алексей Иванович, если еще что надумаете, тащите сюда. Сгодится... – И Катя решительно забрала у меня сверток.

Я растерянно смотрел на дверь, за которой скрылся Савельев. И тут только вспомнил, что забыл привезти ему марки.

– Жирно будет. Разберемся, – грубо отрезал я и выхватил у Кати сверток.

– Ну и жмот, – вздохнула Катя.

Во дворе я догнал Савельева и стал оправдываться:

– Извини, забыл про марки-то. В следующий раз привезу или напишу – пришлет...

– Ты это о чем? И не стыдно тебе, а еще друг называется.

– Ты обиделся...

– Обиделся. Только не на то, о чем ты думаешь. Разве в марках дело! Эх ты, сыромятные уши!

Я видел, как у Савельева на лице заиграли желваки, оторопело смотрел на него и ничего не понимал.

– Не сердись. Я же пошутил... – бормотал я.

Не так я представлял себе свой первый день на работе. Не так. На душе было муторно. Все случившееся не выходило из головы. Правда, сотрудники мои ни о чем не вспоминали. И о поездке меня больше не расспрашивали. Будто ничего и не было.

Дома Марина тоже перестала, попрекать меня «дядюшкиными подачками». По-моему, она смирилась. Словом, как-то приутихла. Так мне казалось.

Вскоре на деньги, полученные в комиссионке, мы купили Марине шубу, хорошие теплые сапоги. Думали, что теперь она будет одета не хуже других. Но Марина их так ни разу и не надела. Значит, я ошибся? Не смирилась, не приутихла.

Наступило какое-то отчуждение и в отношениях с Савельевым. Я несколько раз пытался с ним поговорить по душам, но ничего из этого не вышло. Надо что-то придумать и примириться. Тетя Маша посматривала на меня, точно на больного. Не одобряла. Катя заискивающе заглядывала в глаза.

В один из выходных, прихватив с собой чемодан со слесарными инструментами и спиртного, я направился к Савельеву. Он жил в новом доме, в двухкомнатной квартире.

Я пытался держаться как можно непринужденнее, проще.

– Можно? Или обида на меня так велика, что уже ничего не поправишь?

– Да заходи, заходи, сыромятные уши, – в тон ответил Савельев.

– В таком случае давай все сгладим, – говорю я и ставлю бутылку на стол.

Савельев смотрит на меня, как бы решая, что ему дальше делать.

– А инструмент зачем таскаешь? Боишься, утащат или собрался налево? – с усмешкой спросил Савельев.

Первое, что приходит в голову, – повернуться и уйти. Савельев, видимо, понял мое замешательство.

– Ну да ладно... Садись... – И он направляется на кухню.

Я слышу, как хлопает дверца холодильника. Пока Савельев возится, я осматриваю комнату. Давно здесь не был. Невольно отмечаю перемены. Новая мебель. Телевизор. Магнитофон. Да, жена была права: Савельев живет неплохо.

На столе появляются колбаса, селедка, сливочное масло, соленые огурцы. Разливаю по стаканам водку. Чокаемся. Молча пьем и закусываем.

– Отличные огурцы, – говорю я, заранее зная, что на это ответит Савельев.

– Маруся. Она у меня стряпуха будь здоров.

– Что ее не видно-то?

– Ушла на курсы. Шитье штурмует.

– Да?!

– А как же. Надо все уметь. На том стоим.

Разговор вроде бы завязался. На душе стало полегче.

– Закруглим?!

– Хватит, – отвечает Савельев, накрывая широкой ладонью свой стакан.

– Неладно тогда получилось...

– Дошло? Значит, не все потеряно. Это хорошо.

– Не жираф вроде бы.

– Жираф, жираф. Особенно после того, как объявился у тебя за границей брат. Только и бредишь иностранными тряпками. Откуда это у тебя?

– А что, разве они не лучше наших? Возьми, к примеру, слесарный инструмент. Сам же им восхищался.

– Опять за свое.

– Дело не только в тряпках, конечно. Ты видел бы, как там живут!

– Кто живет? – Прищурившись, Савельев насмешливо посмотрел на меня.

– Народ.

– Какой?

– Обыкновенный... австрийский...

– А ты знаешь, как он живет-то?

– Видел, не зря ходил по улицам и магазинам.

– По улицам и магазинам! Нашел тоже, где смотреть. Вот если бы ты побывал в семье рабочего, да еще своей профессии, и не в одной, а в двух-трех, вот тогда можно было бы судить о жизни.

– Вот поедешь и сходишь... – обидевшись, говорю я.

– И схожу. Меня, брат, красивой тряпкой в витрине магазина не купишь.

Я пришел к нему как к человеку. Действительно, нехорошо тогда получилось.

– По-твоему, меня купили?

– По-моему, да, – откровенно бросает Савельев.

– Да ты что? Ну, знаешь... Не тебе меня учить.

– Таких, как ты, надо носом, понимаешь, носом во все тыкать, глядишь, толк будет.

Ишь, до чего договорился! Носом тыкать.

– Без сопливых обойдемся, – проворчал я и хотел было выйти из комнаты.

– Не сердись. Это правда... – остановил меня Савельев.

А я еще хотел ему подарить инструменты!

– Молокосос! – зло бросил я.

– Выходит, исправляешься. Что касается молокососа, точно, люблю молоко и тебе советую. Оно содержит сто солей и разных витаминов, – спокойно ответил он.

От горькой обиды несостоявшегося примирения зашел в пивную. Посидел там. Охмелел. Домой возвратился к вечеру. К моему удивлению, в комнате были Марина и Виктор. Виктора я давно не видел. Они сидели, низко склонившись над столом, заваленным книгами.

– Здравствуйте, молодые люди! Занимаетесь?

– Здравствуйте, Алексей Иванович. С приездом! Вот экзаменую Марину. Завтра ей сдавать...

– Занимайтесь, занимайтесь. Не буду мешать.

– Да мы уже закончили.

– Ну как, способная у вас ученица? – спросил я.

– О, конечно, Маринка быстро... – начал Виктор.

Но дочь перебила:

– Перестань меня смущать.

– Хорошо. Марина, а что ты скажешь об экзаменаторе? – спросил я.

– Беспощадный, папа. Не дай бог попасть к такому,

– Ну вот и обменялись любезностями. Виктор, я слышал, вы начали работать? Нравится?

– Да. Интересно.

– Над чем работаете?

– Папа, не кажется тебе, что ты вторгаешься в запретную зону? – вступилась Марина.

– -Извиняюсь... Я забыл, что имею дело с особо засекреченным человеком... Как чувствует себя Иван Петрович? Надеюсь, это не секрет?

– Весь в работе. Просил вам передать, чтобы вы его утащили на рыбалку... – улыбнулся Виктор.

– Утащу. Я привез ему отличные снасти. Между прочим, и вы, Виктор, готовьтесь. Увезу.

– Нет уж, папочка, избавь его от этого дела. Мне он самой нужен! – запротестовала Марина.

– Виктор, берегитесь женщин-тиранов.

– Что поделаешь, Алексей Иванович, с женщинами надо считаться.

– Ладно. Так и быть, поедем вдвоем.

Вскоре мы с Иваном Петровичем съездили на рыбалку. Хорошо посидели. Он расспрашивал о моей поездке к брату. Интересовался, как тот попал за границу, чем занимается, как я провел время и очень был доволен рыбными снастями.

Вскоре наступил Новый год. Встретили его всей семьей. Было весело и непринужденно.

Так прошло полгода. Вроде бы ничего примечательного за это время не произошло. От Зори поступали письма. Он часто жаловался на плохое самочувствие. Но вот однажды поступило тревожное сообщение. Он писал о том, что заболел и его положили в больницу. Просил по возможности срочно приехать. В подтверждение даже прислал заключение врачей. Из письма и присланной справки было видно, что он лежит в больнице с обширным инфарктом миокарда. Кто не знает, что это такое? Все мы всполошились. Я снова начал бегать по организациям и оформлять поездку.

Наконец разрешение получено. К моим сборам Марина по-прежнему была безучастна. Как будто я уезжал не за границу, а на рыбалку. Когда все было готово, я спросил дочь, что ей привезти.

Марина на это ничего не ответила.

– Она ищет себе купальный костюм, да и туфли не мешало бы, – подсказала жена.

– Мама, я обойдусь без адвоката.

– Ладно, куплю.

Марина промолчала.

– Я не понимаю тебя, почему ты так упрямишься?

– Из принципа.

В это время в коридоре зазвонил телефон. Я, чтобы избежать неприятных объяснений, торопливо вышел из комнаты и снял трубку. Это Виктор просил Марину.

Из дневника Марины

«Отец совсем потерял голову от заграницы. Только и разговор о магазинах, тряпках. Мама под стать папе. До чего же живуча в нас еще мещанская обывательщина. А дядюшка, словно чувствуя, на чем можно сыграть, упрямо развращает моих родителей – шлет и шлет посылки. Конечно, присылает он вещи хорошие, полезные, но нельзя же терять чувство собственного достоинства.

А тут еще прибавилось хлопот и тревог в связи с болезнью дядюшки. Родители замучили врачей и знакомых расспросами об инфаркте и его последствиях. Снова беготня, суетня. Ловлю себя на мысли – мне все это до лампочки. Может быть, это и нехорошо, что меня не огорчает болезнь дяди, но ничего не могу поделать с собой. Как без него было спокойно».

В тихом парке

В Вене меня встретил Роджерс.

– Что с Зорей? – спросил я, а у самого холодок на сердце от дурного предчувствия.

– О, не беспокойтесь, Алексей Иванович, он через два дня прилетит. Дела, бизнес – все это отнимает много времени. Он очень извиняется и поручил мне заняться вами. Так что вы, как это у вас говорят, в надежных руках... – Роджерс дружески похлопал меня по плечу.

О болезни – ни слова... Я смотрю на веселое, беззаботное лицо Роджерса и не могу понять, в чем дело. Правда, если присмотреться внимательно, лицо у Роджерса не такое уж беззаботное. Напряжение выдают глубокие морщины, вертикально перерезающие лоб. Роджерс внимательно, даже несколько излишне внимательно, разглядывает меня.

– Как – прилетит?! Он что, уже поправился?! – невольно вырвалось у меня.

В самом деле, я ехал в тревоге и сомнениях, застану ли Зорю живым, а тут «прилетит».

– Да. Вполне. Вы удивлены? Врачи немного перестраховались. Ничего серьезного. Приступ. Сердце, – коротко отвечает Роджерс. – А пока я к вашим услугам.

– У него же обширный инфаркт...

– Диагноз не подтвердился. Вы что, сожалеете?

– Что вы?! Слава богу, что врачи ошиблись...

И тут я решаюсь задать вопрос, который готовил всю дорогу:

– Скажите, Роджерс, что за книги вручили вы мне в дорогу в прошлый раз?

– Книги? Какие книги? А, вспомнил. Да это просто чтобы время в дороге скоротать. – И как бы между прочим спросил: – Что, не понравились?

И я, постеснявшись признаться, что выбросил их, промямлил:

– Да так, ничего особенного...

Весь этот день, как и последующие, Роджерс провел со мной. Он по-прежнему был полон энергии и оптимизма. Знакомил с новыми уголками Вены. Высокие, не похожие друг на друга жилые башни, строгая планировка территории, разбитые зеленые газоны, отличные подъездные пути, сияющие рекламой магазины, чистота и порядок – все это по-прежнему производило впечатление. Затем снова мчались по гладким как зеркало дорогам, но теперь на «бьюике» малинового цвета с музыкальной сиреной. Опять прямая как стрела и широкая, словно наш Ленинский проспект, автострада. Снова бешеная скорость. Журналы с голыми женщинами, варьете, мотель со знакомой официанткой. И опять... И опять... Роджерс словно нарочно возил меня по старым маршрутам, стараясь снова ошарашить меня. Как всегда, он был предупредителен, вежлив и ненавязчив.

Вскоре появился Зоря.

Я с Роджерсом встречал его в аэропорту. Зоря выглядел бледным, усталым, осунувшимся. Болезнь оставила свой след. Роджерс вился около нас, ни на секунду не оставляя без внимания. Мне хотелось скорее остаться с братом наедине, но Роджерс был постоянно рядом. С аэродрома мы поехали домой. Пока брат приводил себя в порядок после дороги, Роджерс предложил сыграть в шахматы. Я вынужден был отказаться, так как, к своему величайшему стыду, не умел играть. Зоря вышел к нам посвежевшим и даже оживленным.

– Не переношу самолеты, – громко сказал он, а потом обратился ко мне: – Как без меня провел время? Не скучал? Рассказывай, Алеша,

– Пожаловаться не могу, Роджерс был ко мне необыкновенно внимателен.

Роджерс сделал широкий жест – мол, такова уж была его обязанность – друга хозяина. Мне показалось, что брат не слушает, и вопрос свой задал скорее из вежливости, чем из искреннего интереса.

– Узнаю Роджерса. Он, как всегда, делает почти невозможное, – заметил брат.

– Твой брат – мой брат, твой гость – мой гость – таков закон восточной дружбы! – скромно потупился Роджерс.

– Благодарю тебя, Роджерс, я был спокоен за Алексея, Он попал в надежные руки... – скороговоркой произнес Зоря.

Я опять отметил, что. и эти слова прозвучали без особого энтузиазма и искренности.

. – Может быть, ты догадаешься нас чем-нибудь накормить? А то сытый голодного не разумеет... – напомнил Роджерс.

– Конечно. Фани, гости хотят воздать должное твоему кулинарному искусству. У тебя все готово? – крикнул Зоря.

В дверях появилась раскрасневшаяся экономка.

– О да. Прошу к столу, – объявила она.

За столом разговор не клеился, было впечатление, что каждый занят своими мыслями. После трапезы Роджерс с братом, извинившись, уединились в кабинете. О чем они там беседовали, неизвестно. Я лежал, просматривая издания «Русская мысль» и «Посев». Ими меня регулярно снабжал Роджерс.

Когда Роджерс ушел и мы остались одни, я с тревогой спросил брата:

– Зоря, что случилось? Что с твоим здоровьем? Я ничего не могу понять.

– Со здоровьем сейчас все наладилось. Напугали тебя зря. Хуже другое.

– В чем же дело?

– Пошла полоса невезений. Фирма теряет акции, и надо же так случиться, что все это совпало с моим пребыванием здесь. Шеф сердится и угрожает неприятностями, обвиняя меня в непрактичности и нерасторопности. Пришлось бросить в оборот даже личные сбережения. Впрочем, зачем я тебе все это говорю? Отдыхай... Как-нибудь выкрутимся... Возможно, все уладится...

– Мне это очень неприятно, Зоря. Как же так? Неужели ничего нельзя сделать? Ведь ты так предприимчив. Посоветуйся, наконец, с Роджерсом, он же твой друг и компаньон. В конце концов, может, я могу чем-то помочь...

Зоря удивленно посмотрел на меня:

– Ты?! Спасибо. Но чем?

– У меня есть кое-какие деньги... – сказал я, хотя понимал всю нелепость этого предложения.

– Это крохи... Ты говоришь, друг и компаньон... до первого полицейского. Ладно. Как дома? Как дела? – вздохнул Зоря.

– Все по-старому. Хвастаться, в общем-то, нечем.

– Что у Марины?

– Учится. Нормально.

– Замуж не собирается за того молодого человека, аспиранта, кажется, Виктором его зовут?

– Вроде бы не собирается.

– Что так?

– Говорит, что он меланхолик. Ничем, кроме своих лазеров, не интересуется. Всюду его приходится тащить, как она выражается, на аркане. Но сама постоянно ждет его звонков.

– Аспирантуру он закончил?

– Да, закончил.

– И получил приличное место?

– У своего отца на объекте. Он доволен.

Зоря пожал плечами:

– Чего ей еще нужно?

– Кто ее поймет? Сам знаешь, какая сейчас молодежь.

– Жаль такого парня упускать.

– Да, я тоже думаю, что жаль, но от меня здесь ничего не зависит.

Во время разговора, я видел, как Зоря настороженно смотрел на меня. После минутной паузы он, как бы между прочим, сказал:

– С тобой хочет поближе познакомиться Роджерс. У него к тебе есть какая-то просьба.

– Интересно, что за просьба? – удивился я.

– Об этом он сам тебе скажет, – уклонился от ответа брат. – Мне одно ясно: от них все равно никуда не уйдешь...

– От кого? – насторожился я.

И снова возникло тревожное чувство, которое в последнее время стало у меня появляться.

– Что? – переспросил тихо Зоря. Он словно отключился на миг от всего, что его окружало,

– Ты сказал, что от них все равно никуда не уйдешь, – напомнил я.

– А... Да это так... – пробормотал брат. – Не обращай внимания.

Он, видимо, сказал что-то лишнее и сейчас не знал, как исправить промах.

– Все ничего... Устал... Ладно, спи. Спокойной ночи... – Он торопливо вышел из комнаты.

Я долго ворочался в постели. Разговор с братом совершенно выбил меня из привычного состояния. Сон не шел. Пришлось принять снотворное.

Проснулся я. поздно. Зори дома не было. Фани, накрывая на стол, сообщила, что мною интересовался по телефону Роджерс.

Я привык к гостеприимству Роджерса и спокойно принял это известие.

У меня болела голова, и я попросил Фани принести пива.

– Сейчас, господин.

– Какой я тебе господин? Зови меня Алексеем Ивановичем.

– Хорошо, госпо... Алексей Иванович.

Как-то так получилось, что до сих пор у меня не было возможности пообщаться и поговорить с Фани. Решил восполнить этот пробел.

Она принесла пиво знаменитой австрийской марки, искристое, прозрачное. Наполнив большой бокал, я начал с ней беседу.

– Вы давно работаете у брата?

– Давно... – коротко ответила Фани.

– Он у меня настоящий торгаш. Обзавелся собственным предприятием. Одной-то жене, поди, трудно управляться?

– Конечно.

– Дача у него, наверное, большая?

– Вилла? Как у многих. Двухэтажная.

– Двухэтажная? – изумился я.

– Да.

– Сколько же там комнат?

– Семь.

– На четверых? Здорово! Ничего не скажешь.

Фани наконец осмелела:

– Неплохо. А у вас что, похуже?

– Немного похуже... – сознался я. – А откуда вы знаете русский язык?

– У меня родители украинцы. Живут в Канаде. Там я родилась. С раннего детства живу среди русских и украинцев. Вот и научилась.

– Что, их там много, в Канаде?

– Целые колонии.

– И чем они занимаются?

– Кто чем. В основном торговлей.

– И что, им неплохо живется?

– Раз на раз не приходится.

Я-то знал, что люди живут по-разному и в далекой Канаде.

Короткую паузу экономка поняла по-своему. Решила, что я усомнился в ее словах.

– Ваш брат – пример того, как живут у нас в Канаде,

– А вы? – задал я новый вопрос. – Где вы работали?

– Где попало. Сейчас у вашего брата. Одну минутку, звонит телефон... – И Фани побежала в соседнюю комнату.

Я уже догадался, что это звонил Роджерс. Он приглашая меня в какой-то Бургенланд. отведать лучшие вина Австрии. Мне. не очень хотелось ехать. Думал вот так просто посидеть в тишине. Поговорить с Фани.

– Не надо упускать такую возможность, – с укором сказала Фани. – Там вам очень понравится.

В моем распоряжении оставались считанные минуты.

– Фани, а Роджерс часто бывает здесь?

– Да, господин.

– Опять «господин»! – Я хмуро сдвинул брови,

– Извините, Алексей Иванович.

– Брат с ним давно дружит?

– Да.

– Роджерс, наверное, богач?

– Конечно!

– А чем он занимается?

– Он дипломат и коммерсант,

– Торговлей, значит.

– Значит, торговлей.

У меня было впечатление, что Фани устала от моих вопросов и не знает, как от меня отделаться.

Спас ее повторившийся телефонный звонок. Фани сняла трубку. Разговор шел на английском языке. Закончив, она пояснила мне, что Роджерс извиняется. У него вдруг появились непредвиденные дела, и он просит отложить поездку в Бургенланд на завтра, на вторую половину дня. Я так обрадовался, что не мог скрыть этого.

– Все-таки есть бог на свете, – сказал я.

– А вы сомневались?

– В чем? – не понял я.

– Что есть бог...

Фани серьезно смотрела на меня. И я серьезно ответил:

– Я неверующий.

– Значит, вы большевик?

– Нет. Я беспартийный.

– Алексей Иванович, хотела давно вас спросить, да все решиться не могу.

– Не бойтесь, я не кусаюсь.

– Скажите, пожалуйста, перед поездкой сюда вас инструктировали?

– Нет. А зачем?

– Да, говорят, там у вас дают какие-то подписки и задания?

– Глупость какая... Впервые слышу. – У меня появилось неприятное чувство отчужденности. Фани уловила это и, повернувшись, направилась на кухню. Я с интересом посмотрел ей в след.

В этот день я был предоставлен самому себе. Оказывается, это чудесно – чувствовать себя хозяином, делать что захочется, ходить куда пожелаешь. После обеда я вышел прогуляться и остановился у памятника Бетховену. Бродячие музыканты – их было трое – играли грустную мелодию. Их шляпы в ряд лежали на постаменте. Я подошел ближе. Один из музыкантов смычком грубовато постучал по моей шляпе. Я не сразу сообразил, что от меня требуется, а поняв, тоже снял шляпу. Я думал о великом музыканте, которого так чтят, очевидно, не только венцы. Так я забрел в парк.