Текст книги "Ошибка господина Роджерса"

Автор книги: Владимир Востоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Вдоль зеленой аллеи уютно расположились скамейки, выкрашенные в яркие цвета. Сел на первую попавшуюся, огляделся и увидел, что на противоположном конце скамейки дремал какой-то мужчина. Решил поговорить с ним.

Он, видимо, устал. Я кашлянул, заставил его обратить на себя внимание. Человек улыбнулся и пересел ближе. О чем-то спросил. Я отчаянно замотал головой: мол, не понимаю. Он показал рукой на свой рот. Ага, просит закурить...

Я молча вынул из кармана пачку папирос «Беломор» и предложил ему.

– Рус, И-ван? – обрадовался незнакомец.

– Точно.

– Гут... – Незнакомец кивнул на пачку сигарет.

– Да.

– «Бельмор»? Карош.

Незнакомец торопливо закурил, сделал подряд две глубокие затяжки.

– Вы знаете русский язык?

– О, мало, забиль... Рус... Плен... Понимайт?

– Понимаю. Долго?

– Что? – переспросил незнакомец.

– Долго были в России? Айн, цвай, драй... – И я показал на пальцах.

– А! Годь – Моськва, годь – Стальнград. Стройка. Понимайт?

– Москва. Сталинград. Стройка, – повторил я.

– Яволь. Вы Моськва?

– Да! – ответил я.

– О, Моськва – карош город. Простор. Метро, – искренне заговорил австриец.

– Понравилось вам у нас?

– О! Отшень. Рус... народ... карош... Зер гут,

– Кто вы? Где работаете?

Австриец внимательно посмотрел на меня, ожидая более понятных слов.

Я повторил вопрос, поясняя, что возможно, на руках.

– Я, я, понимайт... Путцер... Стукатур.

– Штукатур? Да?

– Я! Я! штукатур, штукатур. Вы кто? – в свою очередь поинтересовался он.

– Сантехник, – гордо сказал я.

– Сань... техник... Коллеги... – И незнакомец, улыбаясь, протянул мне руку.

– Точно...

– Карошо. Гут... – И он уже почти дружески похлопал меня по плечу.

– Что вы здесь делаете? – Я показал ему на скамейку. Незнакомец сразу помрачнел, задумался, очевидно подбирая нужные слова.

– Нет работ, – наконец обреченно произнес он.

– Безработный?

– Яволь. Безработный.

– Давно? – спросил я.

– А? – не понял австриец.

– Айн, цвай, драй?.. – Я опять стал загибать пальцы.

Он, как я понял, ищет работу два года. И каждый день после посещения биржи труда бродит по фирмам и домам, а всю остальную часть дня просиживает в парке. Я поинтересовался его семьей.

– А-а. Поньял. Драй. – Незнакомец показал три пальца.

– Трое?

– Яволь. Три.

– А живете как? – задал я совершенно глупый вопрос,

– Плёхо.

– Дом есть?

– Дом? – не понимая моего вопроса, повторил австриец.

– Хауз, хауз, – вспомнил вдруг я это слово.

– А-а. Дом?! Плёхо. Кап-кап. Понимайт? Дети больной.

– Течет?

– Я, я, течьет. Хозянь скоро выйгоньят мьеня.

Странный человек... Комната протекает, а он дремлет в парке. Жильцы меня бы из-под земли вытащили.

– Надо ремонт сделать, – посоветовал я.

– Ремонть? Нет денег.

– Сколько комнат?

– Айн, маленько, плёхо. Понимайт?

– Одна?!

С ума сойти!.. От шикарной обстановки, в которой я жил у Зори, от роскошных ресторанов и комфортабельных машин я, вероятно, совсем ослеп.

Этого безработного я встретил в центре города.. На окраинах мне побывать так и не довелось.

Вдруг в голову пришла простая мысль: почему Роджерс и Зоря так меня оберегают от встреч с рабочими? Может, они считают, что это неинтересно? Я ведь приехал в гости, отдыхать.

Мои мысли прервал мой собеседник. Он вынул из кармана маленький сверток, развернул его, осторожно взял бутерброд с колбасой, аккуратно разломил пополам.

– Пожальста. – Он протянул мне половину.

– Спасибо. – Я был растерян, растроган.

Он стал уговаривать. Но я наотрез отказался, понимая, что, кроме этих крох, ему больше ничего сегодня не предвидится.

– Сыт. Очень сыт... – Я провел ребром ладони по горлу.

Этот жест его убедил, и он стал завтракать один. А может, это был уже обед?! Ел он осторожно, поддерживая на весу ладонь, чтобы поймать каждую крошку хлеба. Так мы ели в годы войны.

– Сколько вы зарабатывали, когда работали? – спросил я незнакомца.

Пришлось несколько раз повторить вопрос и объяснять, показывая деньги, прежде чем он меня понял,

– Четыре тысячи.

– Так это же огромные деньги... На них можно здесь всего накупить, чего душа пожелает...

– Пожелайт?! – перебил он меня. – Хауз – две тысячи, налог, медицина – больше тысячи. Дочь болеет... Отшень... Операция...

Честно говоря, я слышал уже, что оплата за квартиру и медицинское обслуживание здесь стоит больших денег. Но не предполагал, что так дорого.

Закончив свой скудный завтрак, он скомкал бумагу и бросил в урну. Потом встал и протянул мне руку. Я тоже поднялся... Пожал ею твердую, шершавую ладонь крепко, будто давнему другу.

– До свидания, геноссе, до свидания.

Он, сутулясь, пошел по аллее в сторону памятника Бетховену. А я еще долго сидел в тихом парке. Потом медленно поднялся и пошел по пустынным аллеям. Я брел куда глаза глядят и наконец очутился за парком, в узком, сыроватом переулке. Странно, что в таком красивом городе могут быть такие грязные, захламленные переулки.

Первое впечатление о Вене уже сложилось. Роджерс и Зоря сумели в прошлый раз преподнести как надо австрийскую столицу. Сейчас я тревожно озирался по сторонам. Нет, меня не испугала мысль, что могу заблудиться: предусмотрительный Зоря в первый же день дал мне «визитку». Любой прохожий, прочитав адрес, наверное, помог бы мне выбраться в центр. Ну, а там бы я уже сориентировался.

В переулке было мало прохожих. У небольшого, видимо дешевого, магазинчика стояла женщина с маленькой девочкой.

Одеты они были бедно, но чисто. Поэтому я, не обратив на них внимания, хотел пройти мимо. Но девочка протянула ладонь и что-то сказала.

Я торопливо вытащил деньги... Ладонь у девочки была холодная и влажная, а лицо бледное, болезненное.

Не слушая слов благодарности, я торопливо зашагал из переулка. Мне стало стыдно.

Из дневника Марины

«Отец в Вене... Что он делает сейчас в этом чужом городе, среди чужих людей? Да, именно среди чужих. Кто его там окружает? Как он там ведет себя? Трудно сразу поверить запоздавшим родственным порывам своего дядюшки. Где же он был раньше? Не кроется ли за этим что-либо дурное? Правда, заболеть всякий может. Присланная справка подтверждает это. Вроде бы все логично. Но из головы не выходит рассказанный чекистом на лекции случай... Я о нем рассказала отцу. «Ерунда все это», – ответил он. Я подумала сейчас о нем. Как-то он там... Что-то тревожно на душе».

Неожиданный разговор

Дома меня ожидала встревоженная Фани.

– Загуляли что-то вы, Алексей Иванович. Я уже начала беспокоиться.

– Все в порядке, Фани, спасибо, вы очень внимательны.

– А настроение у вас изменилось. Вы чем-то взволнованы?

– Вы правы. На меня удручающее впечатление произвела встреча с безработным в парке и особенно... с больной девочкой... и вообще... что-то мне не по себе.

– Алексей Иванович! Странный вы человек! Где их нет, безработных? Разве в России нет этих, как их там называют, побирушек? Все это мелочи. Это не должно вас волновать. Ваш брат живет хорошо и вам помогает. А что еще нужно?

С ней трудно было разговаривать. Она явно не понимала меня. Фани удивленно пожимала плечами. И я решил прекратить разговор на эту тему.

– Да, да, Фани... Вы правы... Может, лучше дадите выпить? – Ее нужно было чем-то отвлечь.

– Вот и хорошо, Алексей Иванович. Конечно, я вам сейчас приготовлю. – И она выбежала на кухню.

В этот день я рано лег спать, словно предчувствовал, какое напряженное завтра меня ожидает.

Роджерс больше не откладывал свидания. Он появился, как и обещал, и увез меня в Бургенланд дегустировать австрийские вина. Чистенький, ухоженный, зеленый городок, каких здесь немало, ничем не был примечателен. Запомнился мне винный погребок, напоминавший бочку, где по стене разместились столики на троих человек в виде маленьких бочонков с такими же стульями. Под сурдинку магнитофон играл вальсы Штрауса. Мягкий свет, исходивший как бы из стен, создавал интимную обстановку. Здесь я впервые узнал и попробовал, что это за штука глинтвейн. Горячее вино. Стоящее питье. Особенно когда продрогнешь, И все же не сравнить с нашей водкой.

Оттуда мы возвращались поздно вечером довольно веселые. Никаких вопросов, касающихся моей личной жизни, Роджерс сейчас не задавал. И меня это успокоило.

– Когда вы уезжаете, Алексей Иванович? – спросил он,

– Через восемь дней.

– Как быстро летит время, а я еще так мало успел вам показать.

– Что вы, Роджерс. У меня от впечатлений трещит голова, точно дышал угарным газом. Пощадите.

– Мне хотелось бы свозить вас в Германию. Невредно вам посмотреть, как живет сейчас наш когда-то общий враг.

– Чего на него смотреть? – равнодушно сказал я и невольно задал вопрос: – А вы воевали?

– Приходилось, несмотря на то что я по профессии филолог, долгое время преподавал русскую литературу в университете. Временно пришлось все бросить. Но и я оставил свой автограф на рейхстаге.

И у меня сорвалась бестактность:

– После нас, конечно?.. (Нехорошо получилось, но Роджерс не обиделся.)

– Какое это имеет значение? Воевали-то мы вместе. Победили тоже.

– Как сказать... Победа-то досталась разной ценой... Мне вот не удалось повоевать.

– Каждому свое. Но годы войны, конечно, помните?.. – спросил Роджерс.

– Еще бы!..

– Тяжелое было время, страшно подумать, что это все может вновь повториться. Впрочем, кто старое помянет – тому глаз вон. Так, кажется?

– А кто забудет – тому два долой!

– Ого! – Роджерс громко рассмеялся. -. Вы мне все больше нравитесь, Алексей Иванович. Пользуйтесь случаем, пока вы наш гость. Требуйте... Распоряжайтесь.

– Ловлю вас на слове. Роджерс, у брата моего неприятности по работе. Вы знаете? – спросил я.

– Да. Ему трудно будет вывернуться. Фирма накануне банкротства. А это вам не фунт изюма.

– И нельзя ему чем-нибудь помочь? – Я был настроен серьезно и шуток Роджерса не принимал.

– Можно. Если, конечно, вы этого захотите, Алексей Иванович.

– А я-то что? С меня взять нечего. – Я был ужасно удивлен таким поворотом дела.

Роджерс, резко затормозив, остановил машину.

– Алексей Иванович:, пора нам поговорить по душам, положа руку на сердце... – начал Роджерс. На этот раз он не улыбался.

Я невольно огляделся. Мы остановились на шоссе рядом с лесом. Вокруг – ни души.

От его слишком серьезного тона мне стало не по себе, Я чувствовал: что-то произойдет в конце концов.

– Прошу оказать мне одну небольшую услугу. За это я готов уладить дела вашего брата и, больше того, быть вашим настоящим другом...

– Мы и так друзья, кажется... – попытался улыбнуться я. Теперь мне хотелось перевести разговор на шутку. Но Роджерс не поддержал этого тона.

Тогда я спросил:

– Что вы хотите от меня?

– Я хочу, чтобы вы помогли нам... Разумеется, за хорошую плату...

Такого откровенного цинизма я не ожидал. Роджерс смотрел на меня, прищурившись, будто увидел впервые.

– Так... Понимаю... Нет, вы ошиблись, Роджерс... – торопливо сказал я.

Вот когда я вспомнил Марину, ее сомнения, рассказ чекиста на лекции. Моя душа наливалась гневом и злобой. На себя. На Зорю. На Роджерса.

– Скажу откровенно, в вашем положении остается только согласиться – иначе могут быть неприятности и вам, и вашим близким. Нет, нет, я не угрожаю, боже упаси, только советую, Алексей Иванович. Советую, как другу. Знать об этом никто не будет.

Чувствуя свое превосходство, он сидел, самодовольный и уверенный в себе, положив ладони на руль, слегка откинувшись, как в кресле.

– Значит, вы хотите меня подкупить? – беря себя в руки, заявил я. – Нет, Роджерс, не на того напали, не выйдет... Это подло – играть на родственных чувствах...

Я говорил ужасно взволнованно и поэтому бессвязно.

– Ну, зачем так откровенно и категорично – «подкупить»? Просто обычная деловая, можно сказать, торговая сделка. Вы – продавец, я – покупатель. И вообще, мы компаньоны... – перебил меня Роджерс.

– Не надо мне такого компаньона... Нет, вы ошиблись адресом, Роджерс...

– Бросьте, Алексей Иванович. Адрес у нас точный, и вы сейчас в этом убедитесь. Посылки вы получали? – в упор спросил он.

– Получал. Ну и что?

– О'кэй! Кто их вам присылал?

– Зоря, кто же ещё.

– Так вот, посылки мои, а не Зорины. И все, что вы здесь купили, тоже куплено на мои деньги.

– Как?! Значит...

Мне захотелось немедленно выскочить из этой шикарной машины и бежать. Через лес, через всю страну... Бежать, бежать. Немедленно.

Я даже попытался открыть дверцу машины.

– Ну что вы нервничаете? – резко сказал Роджерс, – Будьте в конце концов мужчиной...

Сейчас он не был похож на того вежливого, предупредительного господина, каким я его знал до сих пор.

– За все надо расплачиваться... – продолжал он. – Долг платежом красен...

– Это не-прав-да!!!

Я, кажется, крикнул. Но кто тут мог меня услышать?..

– Тихо, тихо, Алексей Иванович. Кстати, я далеко не все сказал. Может быть, содержимое этого пакета поможет вам в России сделать карьеру... – И Роджерс, усмехаясь, протянул мне пакет.

Непослушными руками я вынул какие-то фотографии. На одной из них я был с той самой женщиной из ресторана «Мулен Руж». Я замер, не зная, что сказать.

Роджерс торжествовал.

– Или это тоже неправда?! Ну что, Алексей Иванович, пойдем дальше или хватит? Запасы моей кладовой еще далеко не исчерпаны. Но думаю, что ни к чему хорошему это не приведет. Наоборот, только осложнит наши отношения. Зачем нам выносить сор из избы? Поверьте, я не хочу вам зла. И если вы сохраните благоразумие, все будет в порядке. Я не бросаю слов на ветер.

– Грубое насилие! Нет. Никогда! Никогда!.. У меня семья, дети... – Меня трясло как в ознобе.

– И брат. Как же вы его забыли? Нехорошо... Прежде всего успокойтесь, Алексей Иванович. Я же не предлагаю вам остаться здесь навсегда и тем самым стать изменником Родины. Вернетесь обратно домой, к своей семье, детям и будете жить, как жили, точнее, лучше, чем жили. От вас ведь и потребуется немногое, совсем пустяки, – успокаивал меня Роджерс. – И, повторяю, никто об этом не будет знать. Я понимаю, вы боитесь последствий. Мы позаботимся о вашей безопасности. У нас есть гарантированные средства, чтобы все было хорошо. Вы скоро убедитесь в справедливости моих слов. Не так страшен черт, как его малюют. Помните? – Роджерс опять входил в свою роль.

Ему, наверное, снова захотелось быть веселым, услужливым человеком, этаким рубахой-парнем.

– Нет, Роджерс. Отпустите меня. Слышите? Отпустите. Я буду жаловаться...

Брови Роджерса сошлись. Он менялся на глазах. Это был совершенно другой человек.

– Тихо, Алексей Иванович! «Буду жаловаться!» – Он хмыкнул и покачал головой. – Кому? На кого? Подумайте, что вас ждет дома: Магадан, Норильск или нечто похуже. А семью? Жену, дочерей – Леночку и Марину? Не забудьте, что их ожидает в будущем. Особенно студентку Марину. Или вы надеетесь, что их государство прокормит? А о судьбе брата подумали? У вас есть еще время взвесить все «за» и «против».

– Я не враг своей Родине... Я... Я не хочу вас знать.

– Поздно... Давайте рассуждать серьезно. Наверное, не помешает вам хорошая кооперативная квартирка, а может быть, в придачу и автомобильчик. Конечно, если будете хорошо работать. И не бойтесь, ничего с вами не случится. Мы найдем способ перевести вам деньги официально. Например, сберегательная книжка на предъявителя. Слышали о таком варианте? И потом это не в Болгарии, где, прежде чем купить автомашину или построить жилье, вы должны предъявить документы, откуда у вас накопления. Как видите, у нас с вами речь идет об обычной торговой сделке. Родина родиной, торговля торговлей. Одно другому не мешает,

– Нет, Роджерс, не могу. Этим не торгуют... Понимаете?

– Сейчас вы взволнованы. Но я вас успокою. Одну минуту... – Роджерс вынул из кармана портативный магнитофон. Послышались треск, шипение. Потом голоса. Я сразу узнал голоса Зори и Роджерса. И с большим трудом – свой. Внимательно слушаю. «Мы давно следим за проблемами, над которыми трудится профессор Фокин. Что вам известно о его последних работах?» – Это спрашивает меня Роджерс. – «Насколько наслышан, он возглавляет группу по лазерным разработкам. Тема эта строго засекречена... Деталей не знаю... Однако шила в мешке не утаишь... Успехи под замок не спрячешь... Об этой разработке шептали на ухо «по секрету». Он получил Государственную премию, а его помощники большие деньги».

«А его помощников вы случайно не знаете?»

«Как-то двоих из них Фокин приглашал на рыбалку... Они шумно обмывали награждение... Это кандидат Соболев Николай Иванович и Илья, Коротыгин Илья, отчество забыл...»

«Алексей Иванович, о чем же они говорили, не помните?»

«Я, как всегда, хлопотал по хозяйству, варил уху... поэтому не особенно прислушивался к их разговору, да и не до того было... Помню, жаловались на отсутствие какого-то оборудования... на бюрократизм, волокиту. Кого-то ругали из министерства... Кто-то мешал им... Шутили – в случае чего – сжечь их лучом... Радовались как дети результатам государственных испытаний на полигоне».

Я в ужасе обхватил голову руками. Неужели это не сон? И не верю сам себе. Неужели я мог это спьяну выболтать? Сколько раз меня за это прорабатывала Маринка. Выходит, мало. Черт бы меня побрал...

Я смотрю на самодовольно ухмыляющегося Роджерса. Как он противен мне сейчас. С каким удовольствием я расквасил бы ему морду. Но где взять, силы, решительность?

– Кажется, это у вас называется разглашением государственных секретов? – сказал Роджерс и спрятал магнитофон в карман.

Когда это было? Неужели я окончательно терял контроль над собой? Что они со мной сделали?

Да... А я хочу кого-то обвинить. Но болтал-то я... Голос мой. А слова-то какие – «полигон», «разработка», «испытания»...

– А ведь вы, насколько мне известно, – сказал Роджерс, – должны были давать подписку о неразглашении секретных сведений, где работаете. Знаете, что за это полагается? Так-то вот. Подумайте. Не спешите с ответом, У вас есть еще время.

Остаток пути мы ехали молча. Роджерс, очевидно понимая мое состояние, старался на меня не смотреть.

Только когда мы остановились у дома, он коротко сказал:

– Игра стоит свеч... И не вздумайте болтать.

Мы даже не попрощались... А раньше без объятий не обходилось.

Я с трудом поднялся в комнату. Зоря, осмотрев меня, встревоженно спросил:

– Что так долго?

– Так получилось...

– Ты себя плохо чувствуешь?

– Очень, – ответил я.

Мы немного помолчали. По всему было видно, что брат ждет, когда я заговорю.

– Где Фани? – зачем-то спросил я.

– У себя. Да говори же, что с тобой, на тебе лица нет.

Я зачем-то подошел к нему и прошептал на ухо:

– Мне нужно с тобой поговорить...

– Но не здесь. Давай выйдем... – прижимая палец к губам, тихо произнес Зоря. – Пойдем на набережную.

Он не без основания считал, что Роджерс будет следить за каждым моим шагом, будет подслушивать каждое слово.

Мы вышли из дому. На улице зажглись первые рекламы, мягко покачиваясь, мчались машины. Вот и набережная. Река плавно текла, тихо омывая своими волнами бетонные берега. Зоря огляделся вокруг.

– Так что случилось? – торопил меня Зоря.

Я тоже оглянулся по сторонам. Набережная жила своей обычной жизнью.

– Не знаю, с чего начать. Голова ни черта не соображает. Понимаешь... Сегодня такая была катавасия... Просто не знаю, с чего начать...

Я хотел как можно мягче рассказать об этом ужасном предложений Роджерса. Мне было жаль брата... Мало ему своих бед... А тут еще я со своими несчастьями.

– Говори, не тяни, – настаивал он.

– Ты знаешь, мне Роджерс предложил быть шпионом... Да, да, шпионом!

Зоря тяжело вздохнул, опустил голову,

– Ну? Что же ты молчишь?

– Дева Мария! И что ты на это ответил? – каким-то отрешенным голосом спросил Зоря.

– Я, разумеется, отказался... Но он настаивает на том, чтобы я подумал. Угрожает... Понимаешь, угрожает.

– Правильно сделал, что отказался. Я так считаю, Алешенька, – после короткой паузы сказал брат. – Прошу, выслушай меня и пойми. Мои дела плохи... Теперь будут еще хуже. Во многом, что с тобой случилось, виноват я. – Зоря сильно волновался, говорил бессвязно и сбивчиво.

– Одного не пойму, зачем я понадобился им.

– Понадобился другой... Но сейчас речь не об этом... Ты мелкая сошка...

– Зоря... А посылки... покупки... – Я видел по его глазам, что он не хочет говорить об этом, но тем не менее продолжал: – Роджерс доказывает, что это все на его деньги. Неужели правда?

Он молчал. Мне казалось, что молчит час, два, целую вечность.

– Ну, говори же...

– Уезжай быстрей отсюда, Алешенька, уезжай.

– Ты же меня уверял, что я нахожусь среди друзей, Зачем ты сюда меня вытащил? Выходит, ты все знал заранее?

– Я виноват перед тобой... Ну, ударь меня, Алешенька, ударь... Нам обоим будет легче. Прошу...

Я смотрю на брата. Каким жалким стоит он сейчас передо мной. Я чувствую, как во мне закипает злость. Сжимаю кулаки и, не помня себя, как зверь бросаюсь на него. Остервенело бью его по лицу. Он даже не защищается. Я еще больше стервенею. Не помню, как остановился. Наверное, вид крови привел меня в чувство. Я повернулся и пошел домой.

А он прав. Мне стало легче. Только надолго ли?

Всю ночь не сомкнул глаз. Слышал за стенкой нервные шаги брата. Он тоже не спал.

Рано утром я застал его в ванной, он менял свинцовые примочки на лице. Оно было в ссадинах и кровоподтеках.

– Решился? – спросил Зоря, как будто бы ничего между нами не произошло. На его лице мелькнула вымученная улыбка.

– Да. Сейчас иду, – коротко ответил я.

– Ни пуха ни пера.

Отказавшись от завтрака, я решительно вышел из дому, Но у подъезда меня ждал... Роджерс. Откуда он вдруг взялся?

– Доброе утро, Алексей Иванович! Куда вы так рано собрались?

По всему было видно, что он или догадывается, или точно знает, куда я иду. Вот и приехал чуть свет, чтобы не дать мне уйти дальше порога.

Пусть догадывается... Пусть знает. Я и сам могу ему сказать, что иду в советское посольство.

– Доброе утро, – отвечаю я.

Роджерс опять играет роль милого, доброго друга.

– Садитесь. У меня есть отличное предложение. Не пожалеете. – И он открыл дверцу машины,

Я стою в нерешительности. Роджерс берет меня за локоть.

– Обо всем забудем... – торопливо говорит он. – Ничего не было...

Мне бы проявить силу воли, послать его к черту, но я, вдруг поверив ему, сел в машину.

– Как настроение? – спрашивает он.

– Улучшается.

– Вот и хорошо, Алексей Иванович. Со мной не пропадешь... Понимаю, вы несколько расстроены вчерашним разговором. Давайте не будем о нем вспоминать... – повторяет Роджерс.

– А куда мы сейчас едем?

– О, Алексей Иванович, я хочу показать вам одно чудесное место. Немного терпения – и мы у цели.

Вскоре машина остановилась на какой-то возвышенности. Вышли. Перед нами открылся вид на город. Он утопал весь в зелени. Разноцветные черепичные крыши домов блестели под солнцем. Слева просматривался аэродром, на котором находилось несколько самолетов. Справа виднелось озеро, словно брошенное серебряное блюдо на зеленый луг.

– Красиво, верно? – спросил Роджерс.

– Так и просится на пленку. Жаль, что нет фотоаппарата,

– О! Это гениальная мысль. Дело поправимое, – подхватил Роджерс. И тут же вынул из кармана миниатюрный фотоаппарат «Минокс». – Давайте я вас запечатлею на этом фоне. – И, не дожидаясь моего согласия, он щелкнул несколько раз. Потом протянул фотоаппарат мне: – Берите, берите. Не смущайтесь. Вещь стоящая.

Я молча взял в руки эту маленькую игрушку и толком не мог понять – то ли он дал мне рассмотреть его, то ли подарил,

– Это новинка, и пользоваться им очень просто. Не нужно наводить резкость, ставить диафрагму. Щелкайте – и все. Попробуйте... Делается это так.. – И после объяснения сказал: – А я вас на несколько минут оставлю. – Он взглянул на часы. – Я скоро вернусь, и мы продолжим путь.

Вот я и остался один с фотоаппаратом, не зная, в какую сторону сначала повернуть и что прежде сфотографировать.

Минут через пять после отъезда Роджерса ко мне подошел полицейский. Он показал на фотоаппарат и что-то проговорил.

Я, не понимая, пожал плечами. Тогда он жестом приказал следовать за ним. На нас уже стали обращать внимание, и я вынужден был подчиниться.

Так я оказался в полицейском участке. По моему требованию был приглашен переводчик.

– Господин Иванов, вас подозревают в фотографировании военных объектов, что является противозаконным.

Я даже улыбнулся от такой нелепости!

– Вздор... Этот аппарат мне дал один из дипломатических работников.

– Какого посольства? – спросил переводчик.

Я отыскал «визитку» Роджерса Керна и протянул переводчику.

– Здесь только имя... Без должности...

– Но есть телефон...

– Да, вы правы... Этого, наверное, достаточно.

А я ведь действительно до сих пор не знаю, в каком посольстве он служит. Хитер Роджерс, ничего не скажешь!

Принесли обработанную пленку. Внимательно всматриваюсь через лупу в крошечный кадр и не верю своим глазам.

– Что это? – спрашивает меня переводчик.

– Аэродром... Ну и что?!

– Не трудно понять. Господин Иванов, мы вынуждены предъявить вам обвинение в шпионской деятельности на территории нашей страны...

– Но это же невероятно! – вырвалось у меня.

Теперь я уже не улыбался.

– И фотоаппарат у вас шпионский.

– Фотоаппарат подарен... Разыщите Роджерса... – потребовал я.

– Сейчас он будет... Мы уже связались с ним по телефону, – вежливо сообщил переводчик.

Я успокоился. Сейчас все встанет на свои места.

Через полчаса приехал. Роджерс. Каково же было мое негодование, когда на вопрос полицейского Роджерс ответил, что никакого фотоаппарата он мне не дарил.

Я сидел не двигаясь. Такой подлости нельзя было ожидать даже от него.

– Господин Иванов, вы подозреваетесь в шпионаже, и мы вынуждены задержать вас, – заявил полицейский.

Я растерянно оглядываюсь по сторонам, смотрю на Роджерса.

– Роджерс, помогите, вы же знаете...

В ответ он безразлично пожимает плечами. «Пропал!» – мелькнуло в сознании. Теперь я понял, что это не простое недоразумение. Но как же из всего этого выкарабкаться?

Возникшая мысль – потребовать, чтобы полиция связалась с советским посольством – почему-то вначале испугала. Мне казалось, что истину можно и так установить. Я ведь даже не бывал в районе аэродрома.

Меня увели в камеру, но через два часа снова вывели. У выхода из полицейского участка ожидал Роджерс.

Я машинально сажусь в автомашину. Молча едем по улицам Вены. Что меня еще ждет? Как объяснит он свою подлость? Надо было все-таки потребовать, чтобы связались с нашим посольством. Какой же я идиот!

– Что вы от меня хотите? Вы же обещали мне... – спросил я тихо, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в эту самодовольную физиономию.

– Вас отпустили под залог. Я заплатил тысячу долларов. Как понимаете, вы недешево мне обошлись. Алексей Иванович, вот посмотрите на эти фотографии. Может быть, они вам помогут сделать правильный выбор. Ну, кто вам теперь будет верить? После всего случившегося? Я считаю, у вас есть единственный выход. Короче, либо вы даете согласие работать на меня, либо... Выбирайте... – деловито закончил он.

Я смотрю на фотографии. Они сделаны в полицейском участке. Еще одна мерзость.

– Этот снимок можно комментировать, вы это сами понимаете, как хочешь...

Роджерс, вероятно, сразу уловил основную черту моего характера – безволие. Я не нашел в себе мужества твердо и решительно настоять на своем и сказать «нет».

Все обстояло бы гораздо проще, если бы я не струсил, а вовремя явился в наше посольство. Но этого не произошло. И в конце концов я был сломлен и согласился помогать Роджерсу.

Роджерс называл все это торговой сделкой, бизнесом. Но как ни называй предательство, разве от этого оно не станет предательством?

Роджерс пообещал систематически переводить в австрийский банк на мой счет некоторую сумму в долларах. Дальнейшая оплата будет зависеть от ценности добываемых мною сведений.

Когда были закончены все так называемые формальности, Роджерс сказал:

– Алексей Иванович, я хотел бы в вашем лице иметь джентльмена. Если мы с вами о чем-то договариваемся – выполнять без колебаний. И еще одно – ваш брат ничего не должен знать.

– Хорошо, пусть и здесь будет по-вашему, я не скажу.

– Теперь надо вам немного отдохнуть. И не делайте больше глупостей. Учтите, вы не у себя дома. Советую по-дружески. Утром я приеду.

Роджерс теперь чувствовал себя полновластным хозяином. Он довез меня до квартиры. Мы расстались.

В этот вечер я не хотел встречаться с братом. Незаметно взял из бара бутылку водки. Закрылся в комнате. Выпил водку и тут же провалился как в яму.

Утром Фани мне рассказала, как она и Зоря стучались ко мне и хотели вскрывать дверь, но услышав мой храп, успокоились.

Из дневника Марины

«Была в доме у Виктора. Его родители не знали, куда меня усадить. Особенно мать. Слишком они ко мне внимательны за последнее время. Иногда я растерянно оглядывалась по сторонам – искала Виктора, а он все суетился, куда-то убегал, что-то приносил и ставил на стол. И, перехватив мой взгляд, подмигивал: мол, держись.

Мы чинно сидели за столом, ужинали. Все здесь говорило о довольстве, начиная от обстановки и кончая богато сервированным столом. Смотря на все это, я «держалась», хотя мне и немалого это стоило. Откровенно говоря, скорее хотелось вылезти из-за стола и побыть наедине с Виктором... Странный он у меня. Когда мы оказались вдвоем, спрашивает: «Маринка, можно тебя поцеловать?» Неужели об этом спрашивают? Разве на поцелуи и любовь надо у кого-то брать разрешение? Если любишь, конечно, по-настоящему. Мы поцеловались... Этот поцелуй, словно кипяток, обжег мою душу, и все земное куда-то вдруг улетело, исчезло вместе с заботами, тревогами....Какой это был сладкий миг и почему только миг?..

Шла домой одна. Виктору не разрешила провожать. Он надулся. Чудак, как он не понимает, после того, что случилось, мне нужно побыть наедине с собой.

Какая у Виктора дружная, хорошая семья. Иван Петрович – веселый, остроумный,, общительный и очень простой человек. Совсем не похож на ученого. Невысокого роста, кругленький, пухленький, словно колобок.

А дома я думала о своем отце... Как-то он там?»

Проверка

На следующий день Роджерс приехал рано утром.

– Как чувствуете себя? – обратился он ко мне, присаживаясь в кресло.

Удивительная у этого человека способность перевоплощаться. Сейчас рядом со мной был заботливый друг. Он искренне волнуется за мое здоровье, за настроение.

– Что вы со мной сделали, Роджерс?

– О чем вы, Алексей Иванович? По-моему, мы уже все решили. Стоит ли бередить душу сомнениями? И теперь, поскольку мы в некотором роде коллеги, наши отношения должны строиться не только на взаимном уважении, но и, прежде всего, на доверии. Надеюсь, вы согласны с этим?

Это он, Роджерс, говорит о доверии!

– Допустим...

– Исходя из этого принципа и в порядке, как это у вас говорят, перестраховки я вынужден просить вас выполнить одну пустячную формальность.