Текст книги "Судьбы, как есть"

Автор книги: Владимир Кочергин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

На станцию «Просторная» в Актюбинской области прибыли в четыре утра, а к шести уже разгрузились. Во время постановки задачи на передвижение к совхозу, на его первый ток, к роте подъехал УАЗик, и из него вышли два офицера. В одном из них Артем узнал начальника политотдела оперативной группы. Полковник поздоровался с личным составом и сразу задал вопрос:

– Всех довезли, капитан?

– Всех, 100 процентов, – гордо ответил Шмелев.

– Точно всех? И никто не убежал по дороге?

– Никто!

– Будем проверять. Извини, капитан, так надо, – сказал полковник, и они с майором стали проверять по штатно-должностной книге наличие личного состава.

Когда последний солдат встал во вновь образованный строй, полковник пожал Артему руку и сказал:

– Молодцы, ребята! Хоть вы нас порадовали, а то ведь ни одного эшелона не пришло без потерь, тридцать шесть человек находятся в самовольной отлучке, сорок отпустили командиры, одного убило по дороге током, одного партизана переехал поезд, одного убили в драке и один офицер командир взвода находится в Омске в реанимации, подрезали в драке.

НачПО (начальник политического отдела) от имени начальника оперативной группы, полковника Безверхнего, объявил всему личному составу благодарность. И, несмотря на страшную усталость, на нервозность и почти потерю голоса, Артем был доволен началом первого этапа выполнения правительственного задания.

Весь день рота оборудовала полевой лагерь недалеко от совхозного тока. Около девятнадцати часов к ротному подошел Лагутин и спросил разрешения обратиться.

– Товарищ капитан! Разрешите в целях поощрения за хорошую работу второму отделению съездить покупаться на озеро, тут недалеко, рядом у поселка. У меня есть солдат, который был на этом месте в прошлом году и все тут знает. Я объявил личному составу: кто быстрей среди отделений и качественней выполнит объем работ по установке палаток и всего необходимого оборудования, то будет иметь поощрение в виде купания на озере. Разрешите взять дежурную машину? – закончил свое обращение Лагутин.

– Слушай, лейтенант Лагутин, ты или совсем офаранел, или я буду от тебя избавляться, как только приедет комбат, я стану просить его назначить тебя на должность командира роты, где снимают ротного за эшелонирование, а вместо тебя никого не буду просить, потому что спать буду спокойно. Ты понял, к чему я клоню?

– Вы не разрешаете мне выехать? Но Вы тем самым подрываете мой авторитет.

– Лагутин, я категорически запрещаю выезд. Я недавно был у директора совхоза, и он поможет завтра нам выбрать место для купания и даже оборудуют его силами совхоза. И завтра после обеда с 16 до 18 организуем купание, а с десяти утра начнется помывка личного состава в совхозной бане с парилкой. Понял?

– Товарищ капитан! Умоляю вас, разрешите, я лично все организую.

– Лейтенант! Я сказал нет! Все взвода в равных условиях, и все купаться хотят. Извинись перед солдатами, свали все на меня. И хватит с первых дней приезда начинать меня напрягать, будешь ротным – сам поймешь, что был не прав. А пока тебе объявляю замечание за пререкание с командиром. Свободен.

Лейтенант скорчил недовольную «рожу» и пошел к своему взводу.

Шло время, начинало смеркаться, отбой Шмелев перенес на 23 часа. Они с замполитом сидели в штабной палатке и под светом двух керосиновых ламп составляли и обсуждали план работы на завтрашний день. В 22.35 в палатку зашел бледный и перепуганный лейтенант Лагутин.

– Разрешите войти, товарищ капитан, – сказал унылым голосом Лагутин.

– Да, заходи, взводный.

– Товарищ капитан у нас, кажется, ЧП. Пропал рядовой Засилидзе, водитель дежурной машины «ГАЗ-66».

– Как пропал? – удивленно спросил замполит.

– Мы на озере купались, он нырнул и исчез, пытались искать в этом месте, но уже темно, и в воде ничего не видно, – сказал Лагутин и виновато опустил голову.

– Ты, все-таки не выполнил мой приказ. Какой же ты «кретин» – дурак с инициативой, чуяло мое сердце, не кончатся добром твои выходки. Берег осмотрели? – вставая с лампой в руках, сказал Шмелев.

– Все осмотрели, ныряли, кричали, но, увы.

– Но Засилидзе не из вашего взвода, он сегодня в наряде, кто дал право снимать его с наряда?

– Да мы ведь на его машине и ездили купаться.

– Редкая ты сволочь Лагутин. Бери пару своих бойцов, из тех, кто там купался, фонарики и со мной в газон. Александр Федорович, вы тоже со мной.

– Хорошо, Артем Викторович, – сказал капитан Сухов, замполит роты.

Через 15 минут они стояли уже у места купания. Это было озеро в ширину метров семьдесят и в длину метров двести. Очертаний противоположного берега уже было не разобрать, а на черной глади воды появлялись первые серебряные блики от лунного света, мирно и уверенно квакали лягушки и пересвистывались какие-то ночные птахи.

– За…си…ли…дзе! – вдруг громко и надрывно закричал замполит. В такт ему подхватились и начали орать все, кто стоял у кромки воды, еще не понимая, что произошло страшное и непоправимое горе.

Потом все выдохлись, и наступила полная тишина. Молчало и озеро, которое уже сделало своими холодными ключами темное дело. Забрав молодое здоровое тело, на дно бывшего песчаного карьера, и уложив его на спину в скрюченном положении от этой холодной ключевой воды среди двух тракторных баллонов.

Рядовой Засилидзе был уроженцем города Гагры и, что характерно, прекрасно плавал с раннего детства, имел звание кандидата в мастера спорта по спортивному дайвингу. Достали его только к обеду следующего дня.

И как прошла ночь, и как не спалось, и как трудно было достать тело из воды без водолазов, и как докладывать начальству о ЧП, и как хотелось разбить морду в кровь Лагутину, вспоминать тяжело. Надо было готовить к отправке тело.

Гибель солдата легла на плечи и душу Артема такой болью и горестным воспоминанием, что Артем переключился дальше, на день отправки Засилидзе в Гагры, когда приехали за ним его старший брат и дядя. В этот же день в оперативной группе начала работать Московская комиссия, и три человека с утра уже «трудились» в роте, с пристрастием докапываясь до любой мелочи, параллельно проводя свое расследование гибели солдата. Во время обеда Артем предложил всем проверяющим выпить по сто грамм водки в память о хорошем солдате. Но старший комиссии – капитан первого ранга – помянуть солдатика отказался наотрез, также отказались и два других полковника, посоветовав Шмелеву тоже не делать этого.

– Но простите, товарищи офицеры, я тоже не горю желанием выпить в рабочее время, но есть русский обычай, и чисто символически помянуть человека, который добросовестно выполнял свой воинский долг, мы просто обязаны, хотя бы поднять стаканы и пригубить. Полковники после этих слов встали, подняли стограммовые стаканчики, но пить так и не стали, а ротный, замполит и старшина выпили.

Этот момент тоже попал в разбор и отчет комиссии: – «По попустительству и халатному отношению к своим обязанностям командира роты капитана Шмелева утонул солдат роты рядовой Засилидзе, а сам ротный устроил поминки на территории палаточного городка с распитием спиртных напитков». Конечно, командующий Армии в Улан-Баторе, прочитав такое послание москвичей, в бешеном состоянии, не только по одной роте Шмелева, издает приказ, в котором одним из пунктов говорится о снятии Шмелева с должностей и отправкой куда-нибудь далеко-далеко с понижением. Многим этот приказ испортил и карьеру, и судьбу, а кому-то и всю жизнь. Случайностей не бывает, но извините, господа, целина ломала своими порой непредсказуемыми обстоятельствами не только слабых и бездарных командиров, но и очень много попало под ее жернова способных, даже талантливых офицеров, которые так и не смогли подняться с этим клеймом, особенно кого успели выгнать из партии. Но в то время, капитан Шмелев ничего о таком приказе не знал, и что москвичи подставили его по полной программе, не захотев разобраться в истинном виновнике и показав себя такими трезвенниками. Потом, как-то позже, Шмелеву расскажет один из членов той московской команды, как выгнали за пьянку, из Академии одного из тех, именно из тех полковников, которые тогда проверяли роту Шмелева и отказались выпить за погибшего солдата.

После смерти Засилидзе Артем стал еще непримиримей относиться к любым попыткам нарушения дисциплины и приказов. Он спал по четыре, пять часов в сутки, мотался беспрерывно на своем «ГАЗ-69» по токам, элеваторам, фермам, колхозам, совхозам, по совещаниям, проверкам. Занимался, постоянно вылавливанием поддатых водителей, самовольщиков, «мотался» в милицию, ГАИ, обком, райком, на встречи с местными жителями, по некоторым хулиганским выходкам солдат его роты. Постоянный контроль за передвижением зерна с полей в машинах роты, строго по маршруту, выматывал его полностью. Машины работали на полный износ, запасных частей постоянно не хватало. Один взвод роты был переведен для работы за 56 километров, в колхоз Джангельдина Хромтавского района. Поэтому, выезжая на контроль, приходилось бросать других, три взвода, на сутки, а то и больше. Главное требование руководства было одно: в рейс ежедневно должно выходить не менее 18 машин из 23, а где их взять? Ремонтники работали и день, и ночь, хотя запчастями наша огромная Родина снабжала своих сыновей очень плохо, а точней – просто отвратительно.

20 августа Артема и замполита вызвал в Хромтау, на совещание, в штаб батальона, комбат. То, что скоро должны были прийти замены из Монголии, и лейтенанта Лагутина готовили на откомандирование, Артем знал давно, но то, что он услышал на совещании от комбата, было для него, как гром среди ясного неба.

– Капитану Шмелеву, в Актюбинске, тоже приехала замена, из его полка.

– Не понял? За что? Объясните товарищ подполковник, – возмутился Артем.

– За утопленника и за пьянство, – сказал комбат, человек, который постоянно не мог понять, какими войсками командует, и постоянно находился в подавленном состоянии. Он вызывал у Шмелева чувство полного недоверия. Из-за комбата у него не было нормального контакта с руководством батальона, и если б не майор Орлов – замполит батальона, то и поделиться со своими проблемами, было бы и не с кем.

– Какое пьянство? – снова возмутился Артем. Отказу выпить за солдата, Шмелев не придал особого значения, тем более, кроме гибели Засилидзе, рота на день проверки выглядела по всем параметрам лучше всех других рот.

– Я лично тебя пьяным ни разу не видел. В списки на замену не включал. Это, дорогой мой, приказ сверху, и я ничего не в силах исправить. Ты меня как ротный и как человек, как коммунист всегда устраивал! А вот в этой кодограмме ясно написано – Заменить капитана Шмелева майором Курицыным, начальником инженерной службы вашего же полка.

Завтра все заменщики прибудут сначала сюда, в батальон. А потом вы их заберете по своим лагерям, и кому положено – по актам передадите свои должности, и через три дня ко мне на доклад, а потом поедете по своим частям, – закончил комбат. Бороться за своих подчиненных было не в его характере.

Просмотрев кодограмму после совещания, Артем не увидел главного, кого надо было уже давно заменить, это Лагутина.

– Да, дела с сыном генерал-лейтенанта не захотели разбирать, а каково ему, невиновному человеку, вернуться с клеймом – «Не справился с выполнением правительственного задания, допустив личную недисциплинированность и пьянство»

Артем решил не сдаваться и попытаться найти, кто же подал его в списки на замену, и он зашел снова в кабинет комбата и попросил воспользоваться его телефоном, чтобы позвонить в Актюбинск, в штаб руководства оперативной группы. Не получив никакого разумного ответа по существу вопроса, расстроенный Шмелев собрался попрощаться с комбатом, который говорил по другому телефону, и ехать в свою роту, верней, уже не в его роту, а в роту майора Курицына, в роту, в которую Шмелев почти за четыре месяца вложил столько сил и здоровья, что теперь только и началась нормальная работа. Вдруг стало обидно до глубины души. Но слез у Шмелева не было, у него было полное внутреннее разочарование.

Неожиданно дверь в кабинет комбата распахнулась, и на пороге появился начальник оперативной группы, полковник Безверхний. Он с ходу, никого не приветствуя, сразу начал высказывать не в очень приятной форме свое негодование комбату.

– Подполковник, это что за бардак в ротах вашего батальона? Нет слов, все это видеть вместе с первым секретарем обкома партии, товарищем Дуля, эту безответственность и раздолбайство! Ты когда был в третьей роте? Молчишь? А я был сегодня и видел, как ротный вместе с замполитом ловит рыбу, варят уху, и оба лыка не вяжут. Наряда нигде нет, в рейс вышло всего пятьдесят процентов машин, в парке никто не работает. Ну, хоть сквозь землю от стыда провались. Я сниму тебя, на фиг с должности. Подполковник, как ты работаешь?

Полковник вдруг заметил справа от себя, у двери, капитана Шмелева. Он протянул ему свою широкую ладонь, пожал руку капитана и сказал:

– Вот единственный ротный, к которому почти нет претензий. Рота работает, наряд на своих местах, в парке партизаны движки перебирают, в столовой шикарный обед приготовлен, везде чистота, повара в колпаках, никто не бродит, не спит, рыбу не ловит. Спасибо тебе, капитан! Старшина пригласил нас на обед. Так я скажу вам, что такой вкусный борщ я последний раз дома только ел, и Дуле тоже понравилось в роте. Но это не твоя заслуга, подполковник, это заслуга ротного.

Потом Безверхний снова переключился на комбата и замполита. Минут через десять сел в кресло комбата, закурив, связался по телефону с начальником штаба оперативной группы:

– Кого там армия прислала на замену в Хромтавский батальон? – и он стал помечать в своем рабочем блокноте.

– Не понял? А кто его подавал на замену? – удивляясь и перестав писать, спрашивал полковник. – А что вы тогда знаете, товарищ полковник, да на хрен мне это, да, был утопленник, я с командармом тогда все решил. Как он оказался в списках? А кто приказы составляет? Правильно, штаб! Но что, трудно было взять на контроль проект приказа? Звоните в Улан-Батор и передайте, что Шмелева я менять не буду. Майора? Майора отправить сегодня же обратно в часть.

Артем стоял, как вкопанный, и все слушал. Решалась его дальнейшая судьба. – Вот ведь, как бывает. Комбату его по барабану, кого у него хотят убрать, и какое счастье, что Безверхний накануне заехал в его роту, а там, все на мази.

– А я тебе говорю: отправляй майора Курицына в часть, какой из начальника инженерной службы полка командир? Он месяц въезжать в обстановку будет, и за это время хорошая рота развалится, еще и ЧП принесет. Все, звони в штаб, я буду поздно, меня не ждите, сейчас уезжаю с комбатом дальше, по его владениям до Джангельдина, – Безверхний, положив трубку, молча сидел и курил, что-то видимо пытаясь понять. Вдруг зазвонил тот же телефон.

– Слушаю, полковник Безверхний, – сказал он, сняв трубку, – вот это другое дело! Вот дают, майора присвоили и всю карьеру парню испортить хотят, замену ему прислали. У Шмелева там, в дивизии, или в армии, какой-то «вражина» сидит, что ли? Ладно, давай номер приказа. Телеграмму присылай, но я тут ему сам объявлю.

Безверхний подошел к Артему.

– Ну что, капитан, поздравляю тебя, но хочу сказать тебе, дружище, вот что, помни, за удачей всегда тащится эта сучка неудача. Проанализируй судьбу, только ты получил благодарность за эшелонирование, как в этот же день утонул солдат. Я договариваюсь с командармом о твоей невиновности, ты «влетаешь» тут же с проверяющими, устраивая поминки. Присваивают тебе звание, а тут как тут майор-заменщик приехал. Но, несмотря ни на что, ты молодец, спасибо тебе за работу, и я надеюсь, что ты оправдаешь мое доверие и мое к тебе уважение! Замполит, идите и поищите майорские пагоны и две большие звездочки, потом вручите Шмелеву. Комбат, вы со мной, все остальные по своим местам. Да, Шмелев, смотри не устраивай грандиозных обмываний, а то опять из радостей «влетишь» в горести. Впрямь какой-то, ты особенный парень. Ну ладно, мы поехали.

Безверхний и комбат ушли.

Сразу после их ухода появился майор Орлов и сказал:

– Знаешь, Артем, у нас на вещевом складе таких погон нет, и звездочек тоже нет, давай сам ищи, я думаю, и в Хромтау ты точно нигде их не найдешь.

В роту Артем вернулся к вечеру. Вся рота, кто был не на выезде, уже знали, что ротный стал майором, а то, что его чуть было, не отправили в часть, никто еще не догадывался.

Первым, кто встретил Шмелева, – был старшина Рустамов, и этот преданнейший ротному человек держал в руках новенькие майорские погоны, а по его решению в столовой, при току, был накрыт стол, и половина гостей уже приехала поздравить Артема с присвоением нового воинского звания. Приехал со своими замами директор совхоза, два летчика с Ан-2, участковый, гаишник, офицеры и прапорщики роты. Выпивали, поздравляли, говорили много хороших слов и, в меру выпившие, через два часа разошлись и разъехались. Утром Артем ездил на почту, чтобы порадовать Людмилу телеграммой, и у магазина встретил двух вчерашних летчиков, которые в сетке несли трехлитровую банку пива. Артем подвез их на своем «ГАЗ-69» до самолета, где их с нетерпением поджидал бортовой техник, и после выпитого пива летчики пригласили танкиста поработать с ними, полетать над бескрайними полями целины. Артем согласился, и «Ан-2», оторвавшись от земли, сначала вылил бочку какой-то жидкости против вредителей, а потом они пролетели над лагерем роты, над поселком. Артему даже доверили штурвал второго пилота, и он ощутил, как легко может слушаться его прикосновений железная птица. Артем смог по указке первого пилота помахать крыльями дневальному у грибка, который беспрерывно махал рукой самолету.

День в новом звании начался хорошо, и тогда Артем не знал, сколько у него еще будет неприятностей, связанных с целиной по возвращении в Чейер (Сумберн), и еще не один раз он вспомнит слова полковника Безверхнего: «За удачей всегда тащится эта сука неудача».

В конце октября, кого с почестями, кого с «пинками», отправили всех партизан по домам, а сами начали грузиться на платформы. Рота загружалась на той же станции Просторная, но загружалась тяжело, больше одной третьей машин тащили на буксире и в основном на жесткой сцепке. Это было не очень приятное зрелище, но все, что удалось сохранить, надо было везти в Монголию и сдавать потом по актам в части, то есть теперь будут «выкобениваться» приемщики. Одно было хорошо, ехали назад в трех плацкартных вагонах, где в первую же ночь Артем поймал на своем теле вшу или, по-научному, педикулез. Путь был не близкий, но на пять дней короче, чем в Казахстан. По дороге солдаты вели себя более спокойно, но выпивку все-таки умудрялись находить, в одном из тамбуров выбили стекло. А за вагоном уже было не менее двадцати градусов мороза. В одном из отсеков второго вагона Артем поймал лейтенанта Лагутина, распивающего спиртное с солдатами своего взвода.

В тамбуре состоялся разговор, где Шмелев пытался напомнить лейтенанту о его поведении, но в ответ получил укор за неправильное педагогическое воспитание солдат и сделал попытку, с матерными словами, оттолкнуть ротного, при этом сказав:

– Ты, ротный так всех задолбал, что я сейчас дам команду «по вагонам», и мои ребята выкинут тебя с твоими помощниками с поезда, а в дивизии я скажу, что вы нажрались, как свиньи, передрались и повыбрасывались сами.

Шмелев тогда не дал Лагутину договорить и врезал ему так, что тот вырубился, находясь в нокауте, до тех пор, пока его, уже связанного, притащили в первое купе и уложили на нижнюю полку, под пристальной охраной двух надежных парней из управления роты.

На станцию Сумберн прибыли утром. Мороз под тридцать градусов и еще ветерок. Солдаты были одеты не по-зимнему, кроме бушлатов и шапок, все остальное продувалось, насквозь. И как всегда, те, кто должны были встречать с горячей водой, с бензином, с резервными аккумуляторами, с тягачами, с едой, еще только готовились выехать на станцию. Готовились выехать только, после собственного обеда. Шмелев дает команду снять «ГАЗ-69» с платформы на руках. Потом разогрели паяльной лампой масло в поддоне двигателя, толканули, завели, и покатил Шмелев докладывать начальству через оперативного дежурного о своем прибытии. Обидно, досадно, но так было.

Технику с платформ сгружали допоздна, так как загнали эшелон в тупик, под торцевую платформу, и больше всего ушло времени на расцепку и угон плацкартных вагонов, стоящих в центре эшелона. Машины заводились плохо. Если б кто-то несведущий в количестве сотни тысяч тонн убранного хлеба с полей Казахстана посмотрел на эту выгрузку, на этих полураздетых людей, то мог бы сказать: «Да что могли сделать такие «жалкие» войска на Целине?»

Артем поежился, вспоминая тогдашний холод и совсем не гостеприимную встречу дивизии, тихо прошептал:

– Битва за урожай! Так это тогда называлось. И действительно это была битва со своими поражениями и победами, с прибылью в зерне и потерях в бойцах, в наградах и разломах людских судеб.

Но как же была желанна встреча с семьей, это он вспоминает всегда с огромной душевной теплотой. После долгой разлуки Артем не мог надышаться семейным очагом. Маленькая Оля ползала по нему на диване, старшая Юля показывала свои рисунки, а Людмила готовила на кухне их любимое блюдо – манты. Утром Артем убежал расформировывать свою роту, и продолжалось это «издевательство» над целинными «героями» почти до конца ноября. Дальше все пошло, казалось бы, уже по накатанной жизни в гарнизоне и батальоне, но в начале декабря, на сборах командиров батальонов и их заместителей, во время разбора комдив, генерал Кулибин, начал вдруг ругать Шмелева за низкую профессиональную выучку, а также вспомнил ему и про утопленника, и про разбитую технику, и про пьянство при выполнении правительственного задания. Ну, полный, как говорится, отстой и унижение вместо добрых слов.

У Шмелева в ведомости контрольных занятий на огромном плакате красовались, кроме физической и технической подготовки, все заниженные оценки, и даже по его любимым предметам: вождению, стрельбе – стояли двойки.

Начальник штаба дивизии, полковник Тимохин, как оказалось потом, постарался на славу, поставив старшим проверяющим, при проведении контрольных занятий, задачу: «Отнестись к майору Шмелеву со всей, так сказать, пролетарской принципиальностью.

Нельзя, мол, поощрять тех, кто плохо себя зарекомендовал на Целине». И два заместителя очень угодили начальнику штаба, вместо полученных отличных оценок по стрельбе и вождению подали в общую ведомость «двойки». Тимохин решил таким способом в наступивший аттестационный год Шмелева с должности снять и вместо него поставить свою кандидатуру.

Поэтому, исходя из подготовленного доклада штабом дивизии, генерал начал распекать Шмелева по полной.

Артем такого оскорбления не вынес и поднял высоко руку, а потом и, вставая, попросил слово у комдива.

– Садитесь, майор, – начал кричать на него с места полковник Тимохин.

– Вы еще пытаетесь меня перебивать и хамить, – возмутился комдив, – каков наглец. Командир полка, вы распустили своих подчиненных.

Но сквозь этот «лай» Артем сумел все-таки вставить свое возмущенное предложение:

– Я не согласен с оценками, они липовые, и перестаньте на меня кричать в два голоса, – громко сказал майор Шмелев.

Это возмущение произвело эффект разорвавшейся бомбы. Генерал Кулибин в недоумении, глотая воздух, вылупил глаза и замолчал. Тимохин соскочил с места, готовый рвануться по рядам и разорвать наглого майора. Командир полка прикрыл, от неожиданного поворота событий, ладонью свой рот, как будто извиняясь за своего подчиненного. Зал сильно загудел. Так с начальством еще никто не говорил. Но офицеры знали, что Шмелев говорит правду.

– Да, я вас… пытался что-то придумать и высказать в зашумевший зал комдив.

Но Шмелев отчебучивал дальше. Он повернулся налево и стал, протискиваясь между сидящими офицерами, продвигаться молча к выходу. Чем он тогда руководствовался? Артем сказать не может и сегодня, но хуже того, когда он услышал приказ: «Майор, вернитесь!». Шмелев, выйдя из рядов, повернулся к сцене с трибуной и столом руководства дивизии, сказал:

– Вы не правы! Я не позволю на меня орать, и служить под знаменами таких начальников не буду! – сказав громко и так уверенно, что в зале наступила полная тишина, майор твердым шагом покинул зал. Он не знал тогда, что творилось в зале после его ухода. Но если сказать по-честному, то этот зал еще таких «выкрутасов» не наблюдал.

Вечерние нравоучения комполка, замполита и секретаря партийной организации никаких раскаяний в содеянном со стороны Шмелева не дали. Артем Шмелев был готов к самым худшим предсказаниям и ушел домой страшно усталый, обиженный и абсолютно одинокий человек в своих думах и печалях. Только в ушах все стоял голос комдива: «Вернитесь, майор!». А возврата назад Шмелев не хотел, он бросил вызов системе, хамству и за все то, что ему подсунули в качестве роты на Целину и вообще за все то, что с ним делали последнее время, отправляя его на новый год в отпуск, потом сразу же на трехмесячные курсы, а потом на Целину.

По дороге Артем зашел в магазин и купил бутылку коньяка. Людмилы пока дома не было. В этот день в солдатском магазине, где она работала продавцом, был учет, и она задерживалась. Дети играли в комнате. Артем разделся. Зашел на кухню. Налил себе полный стакан коньяка, но пить не мог. Он сидел и, вспоминая происшедшее за день, сам себе говорил:

– Все. Теперь-то точно все пошло под откос. Съедят однозначно. В лучшем случае, если не снимут с должности комбата, то отправят служить в Даурию, Борзю или Кяхту, а в худшем – снимут с должности и отправят туда же, где один оклад и почти та же природа, где пьют и теряют семьи, где служат не по пять, а по семь и более лет.

За такими раздумьями и застала своего муженька Людмила, которой через мужа ее напарницы уже донесли странное поведение Шмелева на подведении итогов сборов и высказали свое предположение по наказанию, очень похожее с тем, о чем сидел и думал майор. После некоторых расспросов и ответов Людмила вдруг вынесла свое решение:

– Ничего, Артем, не печалься, в забайкальских дырах тоже живут офицерские семьи и там те же должности, и кто работает, тех тоже выдвигают, люди там живут, и мы проживем, до замены еще три года, а там заменимся и уедем навсегда из этих мест.

Артем удивленно поднял на нее свои глаза. Он мог ожидать упрека за свою невыдержанность или сожаление о случившемся, но такого он не ожидал. Его любимая жена готова с ним ехать в любую дыру! Артем ласково улыбнулся и, поднявшись со стула, нежно обнял ее.

– Спасибо тебе, дорогая, а я-то уже подумал, что все пропало, не поедешь ты со мной во тьму тараканью, где не будет второго оклада, не будет твоей работы, а будет тот же песок, холод и те же ветра.

– Ничего, пробьемся! Первое время я с девочками уеду в Омск, а потом, как обживешься и получишь жилье, приедем к тебе, – сказала уверенно и, как будто бы уже завтра готовая к выезду Людмила.

Артем был счастлив! Так может говорить только по-настоящему любящая жена офицера. И все его размышления по Целине, его обиды, его неудачи, его промахи ушли далеко на задний план, и даже то, что он только что считал опрометчивым шагом, уйдя с совещания, теперь стало верным и достойным поступком.

После того злополучного подведения итогов, Артем продолжал командовать танковым батальоном в котором было 280 человек, 40 танков, одна БМП-1К, БТР-60ПБ и 15 автомобилей. На вторые сутки его вызвал к себе в кабинет начальник штаба полка майор Ермак Сергей Данилович и сообщил о назначении расследования по майору Шмелеву.

– Тимохин тебя сожрет со всеми потрохами и косточек не оставит. Надо бороться за свое я! Я тут покумекал и предлагаю тебе план защиты. Вот видишь эти ведомости? Видишь? Благо, в штабе порядок, и на них пока никто не посягнул, к нашему счастью. Это те ведомости, по которым велся учет сдачи зачетов на нашей учебноматериальной базе. Тут и по вождению, и по стрельбе, и по технике, и по другим дисциплинам. На самом деле при контрольных занятиях заполняются ведомости в двух экземплярах, и свои утверждающие подписи, как правило, заместители комдива и его начальники служб ставят после сдачи в каждом экземпляре. Один идет для разбора в дивизию, другой в течение года должен храниться в частях, от кого было обслуживание и руководство. Так вот в этих ведомостях у тебя «двоек» и «троек» нет. Мы сейчас все это дублируем, копируем, а подлинники прячем у меня в потайном сейфе, чтобы не было поползновений у товарищей из штаба дивизии их выкрасть. Ну что, дошло, «Гудериан»?

– Дошло-то, дошло, но как все это преподнести, если тебя слушать никто не хочет? – сказал Шмелев.

– Ты слушай и мотай на свои усы! Вылетаешь от меня и срочно собираешь объяснительные, как можно больше, пока по вождению и стрельбе, с руководителей, с учетчиков на препятствиях, с операторов и всех, кого можно, ты знаешь. Только очень быстро, надо упредить до составления на тебя приказа. И мы врежем с тобой Тимохину за очковтирательство по самые яйца. Ха… ха… ха! Ты идешь по личному вопросу на прием к генералу Кулибину и выкладываешь вместе с рапортом подписанные ведомости его верными «холопами», все объяснительные и свои доводы. Кулибин не Тимохин, он мужик нормальный, сообразит, что его подставили, и я уверен, прикроет всякие расследования.

На следующий день после обеда, под предлогом личного вызова к комдиву, Артем прорывается в приемную генерала Кулибина. Адъютант доложил и предложил сразу войти. Генерал встретил майора Шмелева очень холодно и даже не предложил ему присесть. Когда Артем разложил по полочкам суть дела и приложил собранные документы собственного расследования, его остановил генерал и спросил:

– Вы что же, считаете, что все это на ведомости, не соответствует реальности, и мои замы, которые поставили свои подписи в правом нижнем углу, это обман?

– Я говорю это только за себя, товарищ генерал.

– Шмелев, а почему вы пришли сразу ко мне, а не к тем, кто составлял эту ведомость, к начальнику штаба, наконец?

– Это бесполезно. Полковник Тимохин, по всей видимости, это и организовал сам. Идут упорные разговоры, что, пока я был на Целине, он хочет вместо меня назначить своего протеже из Сайншанда, начальника штаба танкового батальона.

– Какие разговоры? О чем вы, майор?

– Об этом весь городок говорит. Приедет Шмелев с Целины и загремит сразу с понижением в ЗабВО, а вместо него сайншандинского пришлют.