Текст книги "Я просто хотел, чтобы всё было хорошо"

Автор книги: Владимир Вечный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Вилл Владиславович, ознакомься с новым контрактом, согласно ему мы передаем твое детище в «АдультМульт», ты сохраняешь за собой все права на комиксы и их продолжения, они берут на себя производство мультсериала, – резюмировал Дмитрий Сергеевич, – два сезона и один полный метр для проката, так что тебе придется написать еще, ты будешь помогать им, являясь вторым сценаристом, сюжет немного переработается. Ну и дальше здесь по распределению доходов, думаю, сам все прочитаешь.

Повисла тишина, я знакомился с договором, если все правильно понял, а вроде я не дурак, мне полагалось в два раза больше, сумма до этого, плюс процент с выручки от проката. Я подписал.

Издатель достал бутылку шампанского и сказал:

– Такое дело нельзя не отметить бокальчиком игристого!

Олег Максимович поддержал:

– Безусловно, это хорошая сделка для всех нас!

Мы чокнулись, они бокалами, я головой от грядущих перспектив. Нет, серьезно, мне даже поплохело от радости, похоже, ее тоже нужно потреблять более размеренно.

Церковник, фас

Я вышел и пошел на автобусную остановку. Настроение было чудесное, я бы даже сказал, что такого не бывает, и очевидно, что-то должно было его испортить.

Тут мой телефон зазвонил, как потом я понял, звонили из ФСБ.

– Добрый день, могу я услышать Конечного Вилла Владиславовича? – задал вопрос сотрудник ФСБ.

– Да, здравствуйте, это я, чем могу помочь?

– Меня зовут Будейко Роман Александрович, – ответил собеседник, – я капитан ФСБ, у меня к вам несколько вопросов, можете ли вы приехать к нам в отделение?

– Зачем?

– Это касается вашего комикса.

– Что с ним не так?

– Приезжайте, мы все вам расскажем.

– Присылайте официальную повестку, и я с адвокатом приду.

– Вилл Владиславович, лучше уладить вопрос без всяких повесток, поверьте, вам так будет намного лучше.

– А если я не хочу?

– Придется принять меры.

– В отделение я точно не поеду, чтоб потом никто не знал, где меня искать? Спасибо, о ваших методах я наслышан, хотите встретиться, давайте встретимся в общественном месте, если это не дело против меня, не вижу проблемы в этом.

– Хорошо, скажите, куда и через сколько нам подъехать.

– Давайте через час у торгового центра «Березовский».

– Хорошо, до встречи, – согласился сотрудник ФСБ.

Я повесил трубку. Автобус как раз проедет мимо этого центра, нужно было быстро думать, что делать и чем для меня это вообще может закончиться.

Sms Лере: «Лер, мне позвонил сотрудник из конторы, у них есть претензии к моему комиксу или что-то типа того, мне страшно и я хочу предостеречь себя, можешь мне помочь?»

Лера ответила: «Что случилось? Как помочь?»

«Подъезжай на Березовскую, захвати камеру свою, сними меня, когда я буду на крыльце разговаривать с ними. Не появляйся рядом и не вмешивайся, возможно, твоя запись потом спасет жизнь», – такой я написал ей план действий.

«Когда?» – спросила она.

«Встреча через 50 минут, сможешь быть там через 40?» – предложил я.

«Да, конечно, я буду там», – быстро прислала ответное sms Лера.

Я стоял на крыльце и ко мне подошли двое в штатском, один был помоложе, второй постарше. Тот, что постарше, представился Романом Александровичем. Он попросил меня где-то присесть, но я сказал, что и на улице сможем решить все вопросы.

– В чем собственно дело? – спросил я его.

– Ваш комикс, вот в чем дело. В Казани на вас написали заявление из-за него, – изложил суть вопроса Роман Александрович.

– Что за дичь? Какое еще заявление?

Второй, который помоложе, возмутился:

– Ты тут поп***и еще, тебе говорят, на тебя есть бумага, так что давай мы будем задавать вопросы, а ты отвечать.

– Гриша, полегче, мы тут неофициально, – одернул младшего старший.

– Что от меня-то требуется?

– Давай зайдем внутрь, сядем, я тебе все объясню, что и как, – предложил Роман Александрович.

– Я все же настаиваю на том, чтоб мы тут остались.

Гриша вдруг схватил меня за руку и начал тащить к двери в торговый центр.

– Отпусти, ты вообще обалдел что ли? – запротестовал я.

– Ну мы же попросили тебя вежливо, даже сами приехали к тебе, давай заходи, дело на пять минут, – сказал старший.

В итоге я согласился, не знаю, что в это время делала Лера, но мы зашли и сели, я выбирал место, так что устроился так, чтобы быть у запасного выхода, я был готов в любой момент сорваться и побежать.

– Расслабься, никто тебя пока трогать не будет, – успокоил Роман Александрович.

Гриша стоял в стороне, мы сели за столик со старым служивым. Он продолжил:

– На тебя написали заявление за оскорбление чувств верующих, знаешь, что это за статья?

– Да, политическая, только политикой я особо не занимаюсь, тем более в таких масштабах, чтобы мне дело такое шить.

– Ишь, какой говорливый, что-то мне лицо больно твое знакомо, я тебя раньше нигде не видел?

– Первый раз встречаюсь с ФСБ, тем более за столиком кафе, кто платит – вы или я?

– Поостри тут, мне кажется, это ты на митинге бутылку кинул в омоновца, тебя еще тогда на год строгача кинули.

– Я даже если и бывал на митингах, то точно никогда бы не стал в представителей закона что-то кидать, потому что вполне ознакомлен с последствиями.

Роман Александрович вытащил фото из портфеля:

– Вот, смотри, не ты что ли? Тату вон на пальцах есть.

– А ничего, что там разные буквы?

– Ничего, если нужно будет, понял намек? Не дерзи. Я здесь не для того, чтобы тебя сажать, мне от тебя бумажка нужна.

– Какая?

– Объяснительная. Думаешь, мне самому в кайф таким заниматься? Да ничего не поделаешь, пишут заявления, а я бегай за такими, как ты, а толку? Я ж понимаю, что вы не преступники.

– Что писать-то?

– Пиши, мол, в своем комиксе я никак и никого не хотел оскорбить, все, что в нем есть, лишь плод воображения и ничего больше, число, подпись.

Я сделал все, как он сказал.

– Можешь же, когда хочешь. Возможно, тебя еще в отдел вызовут, чтобы еще раз опросить, ты не беспокойся, процедура плевая.

– Я приду туда только через официальное приглашение и только в присутствии адвоката.

Подошел Гриша, стоявший неподалеку:

– Роман Александрович, идемте?

– Пошли.

Когда они ушли, я выдохнул, сердце бешено колотилось, так сильно, что мне было тяжело дышать.

Вошла Лера:

– Что они себе позволяют? Почему тебя кто-то завел за руку?

– Пока все в порядке, но я сильно перенервничал, сердце болит.

Я пересказал ей события.

– Какой ужас, я не раз слышала подобные истории, в стране творится форменный беспредел, органы творят, что хотят. Недавно митинг был, так они ходили по домам и раздавали листовки с предупреждением о том, что на нем присутствовать нельзя, его запретили, представляешь? Вообще, думаю, тебе нужно поговорить с адвокатом на эту тему, а еще, очевидно, сходить к врачу, говорят, что с сердцем не шутят, но хотела бы я знать, с чем тогда вообще шутят.

– Останешься со мной сегодня?

– Конечно, куда ж я тебя брошу.

Чуть позже в «Скайпе» состоялась конференция, в которой участвовали два адвоката, ведущих подобные дела, даже не спрашивайте, как я с ними познакомился, но один из них утверждал, что мне конец и что просто так из ФСБ ни к кому не приходят, значит, на меня там уже лежит дело и своя папочка, а второй говорил, что все может быть обычной проверкой, ведь им и правда нужно реагировать на заявления, и поделать с этим они ничего не могут, какое бы глупое заявление не было написано. Дальше мы спорили о том, что вообще такое чувство верующего человека, существует ли оно, и почему люди без веры остались без защиты. Я больше склонялся в итоге к тому, что все не так страшно, но на всякий случай попросил знакомого, чтоб он отвез меня в Беларусь, если мне придет повестка и позовут на так называемую беседу. Из Минска я бы улетел в страну с лагерем беженцев и получил бы политическое убежище. Я снял деньги с карты в валюте на всякий пожарный. Я, может, и не верил в то, что это может произойти, но подготовился основательно, как там у православных – береженого Бог бережет?

– Ты бы не хотел уехать из этой страны? Какие тут вообще плюсы могут быть? – спросила Лера.

– Я думал об этом раньше, но склоняюсь к тому, что мне здесь все же нравится, какое-то странное чувство чего-то родного.

– А смысл от этого чувства? Если в любой момент посадят.

– Знаешь, когда я бывал за рубежом, наступали такие моменты, когда я плакал и хотел домой, мне очень тяжело без русского языка, я хочу слушать эту речь, хочу говорить на нем с людьми, которых могу понять, за границей с этим сложнее, я вполне могу говорить на английском, но думаю и люблю только на русском.

– Смотри какой, а помимо языка?

– Если по мелочи, то здесь один из лучших Интернетов, хотя скоро Роскомнадзор заблокирует остатки зарубежных сайтов, но по скоростям Россия почти лидер, мне нравится, еще здесь зима, хотя в Скандинавии тоже, но я очень люблю зиму.

– Любишь мерзнуть?

– Нет, люблю, когда крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь.

– Его лошадка, снег почуя, плетется рысью как-нибудь, – закончила строчку стихотворения Лера.

– Ты такая лапочка.

Я поцеловал ее.

– Есть, знаешь ли, во мне в итоге русскость, как я ее называю, и за людей мне обидно, и хочется, чтобы все лучше было, а разве можно хоть как-то помочь, если где-то там, на чужбине будешь? Это получается как пропагандисты интернетные, сидят в других странах, рассказывают, как России жить надо.

– А ты помогаешь?

– Хотел как раз завтра скататься в Красный крест, передать подарки к Новому году, хочешь поехать со мной?

– С тобой хоть куда.

– Хочешь еще что-нибудь дам из своего почитать?

– Ого, раньше давать не хотел, а теперь сам предлагаешь, ты мне начал так доверять?

– Скорее, ты мне начала больше нравиться.

– Раз так, то давай, конечно.

Жалею об этом

Я вкусил всю прелесть подобного еще в детстве, я писал уже об этом, но вот не говорил о том, какая у нас была общага в университете. Я жил не в студенческой, там, кстати, тоже творилась жесть, судя по рассказам, я жил в обычной, почтовой. Это было общежитие, где на первом этаже были административные комнаты и классы, на втором размещались студенты, на третьем студенты вперемешку с семьями, на четвертом чисто семейные. Если человек работал на почте, он мог претендовать на место в этой общаге. В комнате было по три койки, душ был один на всю общагу, ну, туалеты, понятное дело, по этажам. Вообще, там было очень спокойно, но однажды администрация решила, что маловато зарабатывает, тогда свободные комнаты они начали сдавать всем подряд из других организаций. И вот, как сейчас помню, во мне веса тогда было килограмм 60, щуплый, забитый, остался я один в комнате, соседи уехали. Накануне, в пятницу, туда заехала какая-то группа, работающая в охране, они получали лицензию на оружие. Это были мужики по 40 лет, здоровые, ну и, конечно, пьющие вусмерть. Как только они нажрались, стали постоянно бегать курить в туалет, который, напоминаю, один на весь этаж. И вот я иду курить, тогда еще курящий был, стою дымлю, и они увидели мою цепочку в джинсах и давай рассказывать мне о том, что я похоже п*дарок и что неплохо было бы пустить меня по кругу. Вышел из толчка еще один, из кабинки, если быть точнее, увидел меня и говорит: «Во, такому только рожу разбивать, а ну иди сюда». И пошел в мою сторону. Один из них попытался меня задержать, но я дал по тапкам, в которых пришел, и бегом по коридору в свою комнату. Тот, который из сортира вышел, побежал за мной, я заскочил к себе и закрылся на ключ, тогда он начал ломиться в дверь, кричать, чтобы я открыл, ведь я все равно огребу. Страшно было до чертиков, но я не открыл, надеясь, что дверь он выносить не будет. Всю ночь я не спал, а ссать ходил в бутылку, потому что до утра крики этих гуманоидов орошали коридор этажа. На следующий день, а то был понедельник, пришла начальница общежития, я пошел рассказывать ей, как классно провел ночь и поблагодарить за то, что такие ублюдки вообще заселяются в эту богадельню. Она все поняла, буквально через полчаса ко мне пришел тот самый, который хотел мне разбить лицо, и начал плакать, рассказывал, что у него семья, дети, что из-за меня его могут уволить, и семья останется без средств к существованию. Тогда мне стало его жалко, и я пошел к администрации, сказать, что все улажено. Там мне, конечно, сообщили, мол, если бы не простил, ух, мы бы с него три шкуры спустили. Почему это в моих записях? Все просто, столько лет прошло, и я понял, что люди в этом плане в таком возрасте просто не меняются, если они ублюдки в 25–40 лет, они таковыми и останутся на всю жизнь, так что лучше бы мне было тогда уже наказывать всех, как подобает. Присесть на уши и надавить на жалось может каждый, только так им это дает больше поводов в следующий раз сделать то же самое, наказания-то нет, достаточно состроить глазки и рассказать про семью, которой нечего есть.

– У тебя насыщенная жизнь, – прочитав, сказала Лера.

– Ты просто в общаге не жила, кстати, это не так плохо, наверное.

– Я жалею об этом.

– Пойдем в бар, в конце концов сегодня столько всего произошло и хорошего, и плохого.

– Что хорошего?

– Я увидел тебя.

– Я серьезно.

– Так и я не шучу, пойдем, там и расскажу.

Мы пошли в мой любимый бар, в барах часто можно просто посидеть и что-то прикольное поесть, особенно в этом, он называется «Польский бар», в нем было много блюд традиционной польской кухни. Внутри все было стилизовано под польские заведения, играла легкая музыка этой страны, годы точно сказать не могу, явно до 80-х, и вообще, здесь редко можно было встретить шум, то ли место спросом не пользовалось, то ли ходили сюда люди, которые не приходят нажираться в хлам и устраивать ледовое побоище. Наш столик был в углу, мы сделали заказ.

– Расскажи о своей семье, где твой отец? – спросил я Леру.

– Разве мы сюда пришли не о хорошем поговорить, у тебя там вроде что-то произошло?

– Успеем, весь вечер впереди.

– Хорошо, мой отец мне не родной, так получилось, что это отчим, который все детство был рядом, помогал, баловал, учил жизни, а потом завел себе новую семью и пропал. То есть они с матерью остались в нормальных отношениях, они видятся, но для меня он стал чужим человеком. Пару раз я пыталась наладить с ним контакт, но это не получилось, он стал холоден и больше не хотел играть роль отца в моей жизни.

– Но ведь он им и не являлся, верно?

– Да, но, понимаешь, за все время, что мы были вместе, я так привыкла к нему, хотела совещаться с ним, чтобы он защищал меня, радовался моим успехам, переживал, когда мне плохо, а в итоге он просто ушел и стал любить другого ребенка, а меня перестал. Совсем.

– Не переживай, ты уже взрослая!

– Думаешь, взрослым не нужны родители? Может, еще больше, чем в детстве, проблем-то не убавляется с годами, они растут.

– Запахло философией Андреича.

– Похоже, твой друг не самый глупый человек.

– Умные люди за «правду» машину кататься не дают.

– Сменим тему уже, я правда обижена на него, хотя папой я его никогда не называла, тем не менее он мой настоящий отец, который забыл свою дочь.

– Хорошо, давай я расскажу тебе, что было до ФСБ. Один телеканал позвонил в издательство, которое занимается распространением моих комиксов, кстати, сейчас печатается свежий тираж, они в ходу у людей.

– Хвастун.

– В общем, у нас был контракт с этим каналом на мультсериал по комиксу, но тут врывается еще один телеканал и тоже хочет мое произведение, и меня заодно в свой стан, они договариваются, зовут меня и спрашивают, против ли я, а разве я могу быть против? Во-первых, я стану сценаристом, во-вторых, гонорары увеличатся, в-третьих, контракт явно не на один год, так что я весь буду в работе.

– Я одного не могу понять, ты же и раньше рисовал, почему стрельнуло только сейчас?

– Не знаю, возможно, – я прищурил глаза и зашептал, – какая-то старая и богатая женщина влюбилась в меня и решила скупить весь тираж моего творения, только чтобы порадовать меня.

– Тогда телеканал ждет большой сюрприз, да и тебе придется отработать, хахах.

– Если честно, то я всегда был упорным, мало делать и печать, я ходил, показывал, публиковал, рассылал, пытался, так что рано или поздно это должно было сработать, иначе где хоть какая-то справедливость?

Тут у меня закололо сердце, его будто сжимало, и оно пульсировало, я сказал, что, похоже, мне нужна скорая помощь. И вот сидим мы у кабинета врача, который должен был уже прийти, но его до сих пор не было. Я смотрю на Леру, а она плачет, я пытаюсь шутить, говорю, не переживай, если я помру, можешь забрать мой телефон. Она злится. Ее затошнило, и она побежала в туалет. Когда она пришла, я спросил – что случилось?

– Нервы, я переживаю за тебя, – ответила Лера.

Она села рядом и держала меня за руку, я смотрел на свою грудь и видел, как сердце стучится, было очень страшно. Нет, проблемы с давлением у меня были всегда, я даже помню первый случай, который я списал на истощенность. Мы познакомились, когда я учился в 11 классе, точнее, уже заканчивал, и вот я приезжаю в Тверь, а она сразу зовет к себе, я соглашаюсь и еду к ней на трамвае. Как сейчас помню, в наушниках ВВ, настроение чудесное, тогда я еще не готовился к своим первым проблемам с давлением. Было 31 августа, завтра нужно было в универ, но думал я только о девушке, которая позвала ночевать к себе. Я приехал и был накормлен потрясающим ужином, признаться честно, из всех дам, с кем мне приходилось знакомиться, лучше всего готовила именно она. А к ночи ближе, я понял, что у меня будет сегодня первый секс, подобно паучихе, эта опытная барышня расставила сети, в которые я попался. Но она не ожидала, что облажаюсь по полной, не то чтоб я сейчас во всем этом преуспел, но тогда я потерпел полное фиаско. Я очень расстроился, и она утешала меня всю ночь, причем, как бы это сказать, орально утешала, а на утро, когда я вышел из ее подъезда, меня повело, и я понял, что голова кружится, и я не могу контролировать свою ходьбу. Дошел до остановки и молился, чтобы не умер прямо здесь и сейчас, потом сел на заднее сиденье трамвая, где-то через полчаса меня отпустило, я до сих пор не знаю, что это, но похоже, тогда нужно было сходить к врачу, а не ждать, когда пройдет.

Пришла кардиолог, сказала проходить, мне измерили давление, было 160, сделали ЭКГ, вроде все в норме, сказала, какие таблетки купить, и отпустила.

Позже, когда мы были дома, Лера сидела на кухне, а я записал в листы: «Если я когда-нибудь соберусь жениться, это будет или она, или девушка, которая по характеру будет похожа на нее». В тот день я окончательно удалился из приложений для знакомств, в которые уже давно и не заходил, но они все же висели в мобиле.

– Лер, я вот тебе рассказываю про себя, истории какие-то, а ты как-то неохотно делишься.

– А чем делиться?

– Чем хочешь, а если не хочешь, давай посмотрим какую-нибудь комедию или фильм ужасов, попугаю тебя на острых моментах.

– Нет уж, спасибо. Я когда в Казахстане жила, у меня был пирсинг на губах, симметрия.

– У меня тоже такой был когда-то.

– Так вот, шла я с троллейбуса домой, а навстречу мне толпа пьяных, увидели меня, преградили дорогу.

– Так-так.

– Один подошел и давай смотреть мне прямо в лицо, рассматривать, прямо вплотную подошел и ничего не говорил, будто я ему какой-то музейный экспонат, мне тогда было не столько страшно, сколько неприятно, а потом как засмеется, неестественно, натужно, и пошел мимо, за ним и вся его бригада ушла.

– Такие люди часто встречаются, странно, что не вымерли где-нибудь в 2010 году, но как тут вымрешь с таким-то телевидением и воспитанием. У меня было нечто подобное, но пожестче. Я тогда прилетел из Британии.

– Ты и в Британии был? Расскажи, люблю Британию, Шерлок, дворец, королева, расскажи, расскажи.

– Сейчас, дай дорасскажу эту историю, зашел в ТЦ, чтобы купить продуктов, и тут меня кто-то вроде как окликнул, а я в наушниках, ничего не слышу четко, так что снял и поворачиваюсь, мне ли это вообще и кто там. А там стоит мужик возле банкомата и говорит мне: «Чего это у тебя за х***я на губах?» Я отвечаю: «Эта? Это мой документ о высшем образовании». Вставил наушник и пошел дальше. Он там что-то орать продолжил, но я уже понимал, что победил, и нет смысла продолжать.

– Мой герррррой, – она сказала это нарочито с примесью дикой кошки. Потом прильнула и обняла меня. Я почему-то от этого рассмеялся и обнял в ответ.

– Давай про Британию скорее, понравилось?

– Еще бы нет, это мое любимое путешествие, там каждый город – произведение искусства, уютные улочки, чудесные люди.

– Чего тогда там жить не остался?

– Тяжело без родного, говорил же, а британский коренной язык – это вообще то, что хрен поймешь.

– Ду ю не спик?

– Спик, да на русско-английском, такой для аристократов не прокатит, они тебя просто не поймут, а ты их и подавно.

– Что запомнилось больше всего?

– Бескрайние просторы Уэльса, большая гора и паровозик, который, как по волшебству, уходит в самое небо, как в «Гарри Поттере».

Она ущипнула меня за попу.

– Ты чего?

– Шалость удалась.

Сложно поверить, но круг наших интересов очень хорошо соприкасался, я вообще очень ценю людей, которые с полуслова могут понять, о чем речь, которые могут продолжать цитаты из фильмов, говорить о книгах и шутить так, что понимать будут только те, кто в теме, а значит, знакомы с произведением, на основе которого ведется диалог.

На ночь она осталась у меня, утром уехала домой, позвала мама делать свои дела.

В соцсети мне написало несколько знакомых, моя мать скончалась в пансионате. К горлу подступил ком. Нужно было ехать. Пансионат находился в 20 минутах езды. Как только я стал зарабатывать, перебросил туда старушку, мне было жалко оставлять ее наедине с собой и, конечно, наедине с бутылкой, так что еще несколько лет назад я заплатил за место здесь. Тут было хорошо, надеюсь, на старости лет она хотя бы немножко пожила. На берегу Волги раскинулся лес, сосновый, все, как она любит, и тут же, буквально в 100 метрах, было советское здание, переоборудованное под современный пансионат. Он был платный, поэтому условия в нем были хорошие, не как в доме престарелых. Здесь у каждого был свой номер, если пожилые хотели, они могли съехаться, в столовой шведский стол, врачи, Интернет, свет, вода, люди могли встречаться, играть, общаться, в общем, доживать свой век без хлопот. По-моему, кому-то даже разрешили разбить небольшой огородик прямо на территории учреждения. Я туда ни разу не ходил, наверное, теперь я буду себя в этом винить, но я был обижен на мать, она предпочла бутылку мне. Однако бросать ее совсем мне не хотелось, все же я чувствовал ответственность, поэтому и оплачивал ей достойное существование. Тут она могла дотянуться до рюмки только по праздникам и то под контролем. Сейчас я сожалел о том, что не смог простить ее, думал, что людям нужно меньше обижаться, ведь жизнь коротка, но чужой пример этому не научит, а свой, когда придет, слишком поздно будет. Прощать вообще – все же свойство сильных людей, я прощать не умею, умею сожалеть. Да, она была плохой матерью, но было же и хорошее что-то, хотя его и было очень мало. Знаете, разговор в голове похож на то, что во мне живут несколько человек, каждый со своим мнением, они регулярно спорят, как Голум и В.В., и пытаются прийти к общему знаменателю, выходит очень плохо, оба стоят по разную сторону баррикад. Одно точно – сейчас в голове сожалело все живое, дело даже не в прощении, а в том, что я ее не видел, не навещал. Начальник сообщил, что они уже вызвали попа, чтоб он пришел и выдал место на кладбище. Я сказал, что не нужно. Он ответил, что такова здесь процедура, нужно заранее указывать, что делать в случае такой ситуации! Но откуда я мог знать. Пришел поп. Как давно я их не видел, этот похож на типичного, пуза больше, чем веры.

– Сударь, вы что, не хотите хоронить эту женщину? Кто она вам? – спросил поп.

– Нет, не хочу. Это моя мать.

– Позвольте узнать, что же вы с ней собираетесь делать?

– А вам какая разница?

– Я сейчас борюсь за душу этой усопшей.

– Боритесь лучше со своими демонами, с чревоугодием, например, а в чужие дела лучше не лезть.

– Настаиваю, раз пришел, значит так должно.

– Я буду ее кремировать.

– Что? Кремировать? Да ты представляешь, что с ней будет после такого? Душа ее метаться по земле будет, и Бог к себе не примет.

– Я в такое не особо верю, отец, так что в любом случае ее ждет печь, меня, кстати, тоже, считаю это более практичным вариантом, куплю для нее вазу, буду хранить дома.

– Тьфу, какая мерзость.

– Мерзость – не мерзость, а право мое, моя мать, если вашим словам верить и признать существование ЕГО, всю жизнь прожила в нищете и страданиях, да еще и с рабской привычкой, от которой избавиться не могла, а страдал из-за этого ее ребенок, такому Богу ее отдать, отец?

– Пути господни неисповедимы!

– Зато исповедимы моей матери, я звоню в крематорий.

Поп чертыхнулся и ушел. Приехала машина, я отдал документы, которые выдал мне пансионат, тело погрузили, и ее увезли. На глаза навернулись слезы. Я зашел в храм, который неподалеку стоял, решил поставить свечку, все же мать верила в нечто высшее, пусть так будет, ей было бы спокойнее. У бабульки спросил, которая на входе сидит, что и как мне нужно сделать, она объяснила, какая свеча подойдет, к какой иконе и что нужно сказать. Я все сделал по инструкции, а когда воткнул свечку, про себя сказал: «Ты обрек мою мать на страдания, она не была плохим человеком, но тем не менее на земле жизнь ее была адом, если бы ты существовал, ты бы никогда не допустил подобного, а если существуешь, то злой бог, не добрый, и я не знаю, зачем люди верят в тебя, ты их предал». Я молча вышел, кивнув на выходе бабуле в знак благодарности. Получилось явно не то, за чем я заходил, но как вышло, так вышло. Птица рядом с храмом уселась на ветку и начала громко кричать, я вспомнил, как в песне говорилось, что когда главного персонажа не станет, он вернется птицей, солнцем, ветром, нужно лишь только верить. Птица слетела с ветки, пыталась утащить что-то с земли, похоже, обычную блесточку, они часто так делают, чем-то это их привлекает. Я сел на ступени и заплакал. Я потерял дорогого человека. Я потерял маму.

Достал телефон и написал обо всем Лере, она так много меня поддерживает последнее время, я не знаю, как ее отблагодарить, если бы не она, если бы не она…

Ссора

Мы встретились у реки, здесь, вдали от оживленных улиц была облагороженная площадка для того, чтобы смотреть на закаты, а позади – маленький сквер. Когда-то я приходил в него читать книги в первые дни, когда снега нет, а солнце еще не зажаривает тебя своими лучами. По реке иногда проплывали теплоходы, парусники, хорошая река, не как в NN, там давно в мель ушла. Я вдруг вспомнил старую байку о том, что когда-то по городу NN ходили большие корабли, и вот однажды один из них утонул в реке и достать его не смогли, вез корабль ценный груз – мореный дуб или что-то такое. Со временем земля под водой заволокла древесину, и она там покоится до сих пор. Река мелела, теперь по ней можно было только на маленькой лодке проплыть, береза поросла камышом, и все, кажется, начали забывать о ценном грузе, который когда-то был утерян, все, кроме фантазеров. В начале нулевых годов поползли по городу слухи, мол, заинтересовались этой рекой китайцы, говорят, давайте мы очистим, а все, что найдем – себе заберем, тогда, судя по информации, бродившей, по всей видимости, от каких-то подъездных бабок, администрация отказалась, зная, какой ценный груз покоится на дне речки. Однако и сама не хотела искать средства на то, чтобы забрать, палка о дух концах – ни себе, ни людям. Так и забылась та история, да вспомнил я о ней лет через десять, начал изучать, оказалось, что во многих маленьких городах ходила почти дословно одна и та же история про мореный дуб и китайцев, которые хотят чистить реку. Интернета тогда не было, но язык явно уже тогда вперед человека бежал, да сквозь города. Волга же, у которой мы сейчас сидели, до сих пор могла выносить на себе тяжелые грузы и служить веной с другими городами через водное сообщение.

Мы сидели и молча смотрели на другой берег.

– Я не знаю, что нужно говорить в таких ситуациях, извини, – с сочувствием сказала Лера.

– Ничего, я бы и сам вряд ли смог сориентироваться, просто побудь рядом.

– Ты решил, когда будешь хоронить?

– Я уже хороню, это кремация.

– Я бы тоже хотела однажды, чтобы меня кремировали, в дрожь бросает от мысли, что происходит с телом через десяток лет в деревянном ящике.

Пошел снег. Фонари заметало хлопьями. Это был первый снег в этом году.

– Я обожаю снег, – сказал я.

– Мое любимое время года – зима, получаю удовольствие от холода, особенно люблю подходить к окну утром, когда никуда не надо и…

– И смотреть на прохожих, которые идут на работу? Да, я тоже, но есть еще кое-что. Метели поднимают мне настроение, раньше я любил дождь и осень, казалось, никогда этому конца не будет, но вот прошли годы, и теперь я не переношу сырость, но влюблен в зиму, а зима – это время, когда все отмирает, может, и я отмираю?

– Тогда уж вместе, не выдумывай, не зря поэты и художники воспевали русскую зиму, есть в ней нечто загадочное и прекрасное.

– Когда я был моложе, у меня была традиция, в первый день снега я выкладывал себе в блог песню «Let it snow», она еще с общежития университета пошла, с тех пор много времени кануло, я перестал выкладывать песню, но первый снег приносил мне все такое же удовольствие. Не знаю, как я теперь буду его воспринимать, он будет ассоциироваться со смертью матери? По-моему, так себе перспектива, эх, не мог пойти на пару дней позже.

– Неправильно думаешь. Размышляй о том, что он пошел, чтоб подбодрить тебя хоть как-то.

Она начала ловить снежинки ртом, а я ежился, потому что одет был явно не по погоде.

– Я здесь пару лет назад писал комикс, старик садился на лавку и к нему подсаживался юноша, точнее, даже ребенок, который был очень сильно похож на старика в молодости. И старик пытался понять, как такое может быть, он задумывался о том, почему жизнь так быстро пронеслась, почему он уже стар, хотя еще вчера он был на месте этого мальчишки, а мальчишка все время дурачился и в итоге убежал, дедушка же остался плакать, вспоминая о своей молодости. Бывают ли старики счастливыми, вот о чем эти рисунки были, улыбающаяся бабушка – это реальность или она играет на публику, чтобы не показать себя слабой и грустной, тем самым не расстраивать своих детей, внуков, а то и правнуков.

– Это мысли не для детей.

– Так я и комиксы стараюсь делать не для детей, для детей все давно написано, об этом Корней Иванович позаботился.

– Твой комикс отлично олицетворяет серию отбросов, где бабуля смогла помолодеть и снова почувствовать вкус к жизни, спать с молодыми парнями, а потом магия работать перестала прямо в этот самый момент, парень увидел на себе старуху, испугался…