Текст книги "Топорок и его друзья"

Автор книги: Владимир Кобликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Лопушок

Семен Васильевич наконец-то нашел для Феди дело. Храмову вдруг срочно понадобилось заменить лавку на крыльце.

Он выбрал подходящую доску и приготовился строгать ее на верстаке под навесом, но тут неожиданно вспомнил, что надо сходить в правление колхоза. Семен Васильевич позвал Федю.

– Помощь твоя нужна, Федя, – сказал озабоченно Храмов. – Рубанок когда-нибудь в руках держал?

– Нет.

– Жаль. Хотел тебя попросить доску построгать. Жаль, – повторил старик.

– А я попробую. Можно?

– Попробовать, конечно, можно, – вроде бы нехотя согласился Семен Васильевич. – Давай, попробуй... Гляди, как надо... – Семен Васильевич, держа рубанок своей единственной рукой, легко прошелся по доске, и сразу же запахло свежей стружкой. – На, держи.

Федя зацарапал рубанком по доске.

– А ты, внучек, легче пускай его... Не напрягайся... Вот так... Молодец! Построгаешь к моему приходу. А потом мы лавку на крыльце заменим. Много не стесывай.

Когда Семен Васильевич ушел, к Феде вдруг пришло незнакомое и приятное чувство, какое обычно испытывают ученики, которым мастер впервые дал самостоятельную работу. И чувство это многосложно. В нем гордость перемешалась с робостью, растерянность – с желанием выполнить порученное дело как можно лучше.

И Топорок старался. Он забыл обо всем на свете. Отъезд отца, желание возвратиться домой, приступ тоскливого одиночества – все затмилось работой. Федя вспотел, раскраснелся и даже высунул язык.

Под навесом пахло теплым деревом, смолистой свежестью стружек и сухой землею. Теплый сквознячок забегал сюда и ласково обдувал разгоряченное лицо. С каждым новым движением Федя строгал все увереннее и чище, ровнее. Вот он уже отстрогал одну сторону доски и принялся за другую.

Топорок так увлекся, что не заметил, как во дворик вошел коренастый мальчишка. Мальчишка был круглолицый, курносый. Его русые волосы уже успели выгореть на солнце. Лицо, шея, руки у мальчишки были закраплены веснушками. Даже в зеленоватые глаза вкрались коричневые точки. Губы были пухлые, добрые.

Но самым приметным у мальчишки, который пришел во двор к Храмовым, были уши, большие, как лопухи. За такие необыкновенные уши Ваню Зеленова вся Ореховка и прозывала ласково Лопушком.

Лопушок подошел к Феде совсем неслышно. Постоял, поглядел, как Топорков самозабвенно трудится, а потом сипловатым баском сказал:

– Здорово, плотник.

Топорок вздрогнул от неожиданности и оглянулся.

– Здорово, – ответил он на приветствие непрошеного гостя.

Лопушок вдруг, улыбнулся. И Топорок не мог удержаться от ответной улыбки.

– Дядя Семен дома? – спросил Лопушок.

– Ушел по делам.

– А возвернется когда?

– Обещал скоро прийти.

– Ну, тогда я подожду его, – сказал Лопушок и по-хозяйски уселся на чурак.

Федя не знал, что ему делать: продолжать строгать доску или занимать гостя разговорами. От этого Топорок даже насупился. А Лопушок, словно разгадав мысли Федины, покровительственно посоветовал:

– Валяй, работай.

– Я только учусь строгать, – сознался Федя.

– Строгать – дело нехитрое, – словно взрослый, изрек Лопушок, – сноровка только нужна. Покажь, как умеешь-то?

– Да плохо у меня еще выходит, – смутился Топорок.

– Не, ничего выходит, – похвалил Лопушок, – Жмать только сильно не надо. Во, гляди, как надо.

Лопушок бесцеремонно отобрал у Феди рубанок.

– Чуешь, как надо? Так вот и гони дальше. – Лопушок возвратил Феде рубанок и снова уселся на чурак.

Федя застрогал увереннее, чище.

– Сноровистее дело-то пошло, – снова похвалил Лопушок. – Смекалистый ты, как погляжу. – И неожиданно добавил: – А я тебя знаю. Ты Ильи Тимофеевича Топоркова сын. Тебя Федькой Топорком зовут. Верно?

– Да.

– А я – Ванька Лопушок. Хочешь, водиться с тобою буду?

– Хочу... А Лопушок – твоя фамилия?

– Нет, – Ваня вдруг заразительно засмеялся, а когда поостыл от смеха, объявил: – Не подумай, что над тобой. Вспомнил, как ты Огурца напугал. И вообще я смешливый. Как начну смеяться, так остановиться не могу. Меня за это из кино и из класса часто выгоняют. У нас вся порода смешливая. Фамилия наша Зеленовы, а на деревне прозывают Хохотушкины. Матери даже один раз похвальную грамоту, как ударнице, дали, а там так и написали: «Матрене Митрофановне Хохотушкиной». Мать, как прочитала, давай прямо на собрании хохотать. Еле остановили. А начальник из района, который грамоты раздавал, подумал, что мамка моя чокнутая... А ты, Топорок, в какой класс ходишь?

– В седьмой перешел. А ты?

– В шестой. – Лопушок помрачнел и вздохнул. – В пятом два года просидел. Весной в речке закупался и проболел потом два месяца. Думали, помру. Очухаться-то очухался, а на второй год остался... Хочешь, сбегаем окупнуться?

– Доску мне надо дострогать. Семен Васильевич скоро придет и лавку на крыльце переделывать будем.

– Да мы эту доску ментом отполируем. Давай рубанок-то.

Лопушок, действительно, очень быстро отстрогал доску и отшлифовал ее фуганком.

– Теперь и на речку сбегать можно, – заявил Лопушок и, погладив доску, добавил: – Первый сорт.

Топорок сомневался, идти или не идти на речку. Искупаться-то ему очень хотелось, но он привык спрашивать у старших разрешение ходить на речку.

К счастью, возвратился Семен Васильевич. Он подошел к ребятам, поздоровался за руку с Ванюшкой и стал разглядывать доску.

– Молодец, Федюшка, – похвалил он Топорка. – Чистая работа.

– Это не я, а Лопушок.

– Он, он, дядя Семен, – запротестовал Лопушок. – Я только фуганочком подчистил. Мы с ним вот искупаться хотели.

– Идите. А ты, внучек, плавать-то умеешь? – спросил Топорка Храмов.

Федя плавал совсем плохо, но ему было стыдно признаваться в этом, и он соврал:

– Умею.

– Тогда идите, купайтесь, – разрешил Семен Васильевич. – Только поосторожней там будьте.

– Ладно, – заверил Лопушок.

Приятели отправились на речку.

РУСАЛКА

Речушка Петляйка, которая протекает по Ореховке, – извилистая и короткая. Ее путь можно проследить по зигзагообразной полосе кустарника, растущего на берегу. Петляйка уходит по лугу вправо, делает большую петлю, возвращается в сторону деревни и пропадает в лесу. Лес подходит к Ореховке огромным клином, острие которого не дошло до деревни километра полтора. А в лесу прячется река Сожа. В Сожу и впадает легкомысленная Петляйка.

Искупаться можно и в Петляйке. Возле самой Ореховки встречаются глубокие омутки, где даже нырять можно, но Лопушок считал, что Петляйка – речонка для мелюзги и старух. Каждый же уважающий себя человек должен купаться на Соже.

Сожа – лесная красавица. Ее называют голубоглазой, потому что вода в ней чистая до голубизны. Красавицы чаще всего капризны, у многих из них характеры неровные. И у Сожи нрав переменчивый. То она разольется ласковой, тихой плесой, то вдруг забурлит сердитым перекатом, то обманет неожиданным поворотом и ошеломит кипучими бурунами, а то возьмет и прикинется сиротливым ручейком.

Речка Сожа – вольная, красивая, неуемно-разная, потому в ней и рыба водится разнопородная – от шустрой серебристо-бойкой уклейки до огромных тайно-мудрых сомов.

Лопушок привел Федю на песчаный крутой берег. Сожа в этом месте была тихая, задумчивая, Течение почти незаметно. Казалось, что река приостановилась здесь, чтобы погреть свои воды на ярком солнце и отдохнуть перед бродом, где она перекатывает мелкие острые камни и шлифует вековые валуны.

– Красиво-то как! – сказал Топорок и улыбнулся.

– Любительские места. Краше не бывает, – сказал солидно Лопушок. – В книжках про нашу речку писали. Эта плеса называется «Бархатной».

– А тут глубоко?

– Не, только на середке да кой-где под берегами с ручками будет. Ты не бойся.

– Я не боюсь, – небрежно ответил Топорок.

Ребята разделись возле кустиков и пошли к воде. Песок был до того горячим, что Федя шел, подпрыгивая, а Лопушку хоть бы что. Лопушок, пожалуй, и по углям прошелся бы босым. Как только просыхала и обогревалась земля, Лопушок не признавал никакой обуви. И ступни у него, что подошва.

Лопушок разбежался и нырнул в яму под берегом. А Топорок вошел в воду осторожно, выбрав место помельче.

– Хочешь, рыбину поймаю? – вынырнув, спросил Лопушок.

– А удочки где возьмешь?

– Я так, руками. Хочешь?

– Руками? – недоверчиво переспросил Федя.

– Угу.

– Поймай.

Лопушок поплыл к противоположному обрывистому берегу. Там, где кусты свешивались до самой воды, остановился, ухватился за ветку, а потом сделал кувырок и исчез под водой. Феде показалось, что Ваня больше не выплывет. Но вот показалась Лопушкова голова. Лопушок стал фыркать, отплевываться. Выражение лица у него было растерянно-ошалелое, словно он только что вырвался из лап водяного. Проморгавшись, Лопушок расплылся в довольной улыбке, а потом заразительно звонко засмеялся и поднял над головою крупную рыбину.

– Упустишь! – крикнул Топорок.

– He! He упущу!

Лопушок выбрался на берег и сделал кукан из ветки.

– Сейчас еще поймаю, – пообещал Лопушок и опять ушел под воду.

Топорок с нетерпением ждал, когда Лопушок снова вынырнет. Но не только Федя наблюдал за Лопушком. На мысочке, скрытом кустами, стояла Лариса со своей подружкой Ольгушей Ведерниковой. А с ними еще была Ольгушина пятилетняя сестренка Таня.

Девочки загорали на своем пляжике и были очень недовольны, когда услыхали разговор мальчишек. Пугливая Ольгуша сразу предложила укрыться понадежнее, но Лариса отговорила ее.

Подруги не узнали, кто пришел купаться. Но когда Лопушок засмеялся, успокоились. Лариса решила посмотреть, над чем это так смеется Лопушок-Хохоток. И тут Лариса заметила Топорка и очень ей захотелось позвать Федю, но она, конечно, не сделала этого.

Лопушок поймал еще одну рыбину и опять звонко засмеялся от удовольствия.

– Чего ты стоишь там? – насмеявшись, крикнул Ваня Топорку. – Дуй сюда! Я буду ловить, а ты на кукан сажать. Спорей дело у нас пойдет.

Лопушок не знал, что Федя плохо плавает, а Феде все еще стыдно было в этом признаться. Он, повинуясь ложному самолюбию, пошел на зов Лопушка. Становилось все глубже и глубже. Наконец Феде пришлось идти по дну на цыпочках. Но и это скоро перестало помогать. Топорок оттолкнулся от песчаного дна и поплыл, лихорадочно загребая руками. Но это только с берега казалось, что течения здесь совсем почти нет.

Течение подхватило Топорка и понесло. Он быстро устал и держался теперь на воде как поплавок во время клева.

Лопушок увлекся ловлей и не видел, что творится с его приятелем, а Лариса сначала не поняла, что происходит с Федей. Ей подумалось, что он просто решил спуститься вниз по течению. Но, заметив как Федя часто погружается под воду, а потом лихорадочно выныривает, Лариса догадалась: Топорков тонет.

Она бросилась к нему. Пробежав мелководье, поплыла по-мальчишески.

Силы оставили Топорка. Он вынырнул скорее случайно, чем сознательно. И в то мгновение кто-то схватил его за волосы и потащил в сторону. Инстинктивно он хотел поймать рукой своего спасителя, но мешала боль... Наконец-то рука разжалась и отпустила его волосы. Федя почувствовал дно. Он поднялся на ноги. Его трясло. Кружилась голова. Тошнило. Шатаясь и ничего не соображая, Топорок медленно побрел к берегу. Лариса шла за ним следом, но он ее не замечал.

Лопушок вынырнул без рыбы: ушла. Он отфыркался и стал искать глазами Федю. Огляделся и заметил, что Топорков с какой-то девчонкой выходит на берег.

«Ишь ты! – усмехнулся про себя Лопушок. – Я ему рыбу лови, а он девчонку поймал. Востер Топорок».

– Федька! – закричал озорно Ванюшка. – Ловкий ты рыбачок-то! Гляди, какую рыбку словил!

Топорок даже не оглянулся на его крик.

– Федь! – озадаченно спросил Лопушок. – Ты чего? Или обиделся?

Но Топорок опять не отозвался. Это совсем обескуражило доброго по натуре Ваню, и он огорченно стал гадать, чем это не угодил Феде. «А, может, Топорок знаться со мною больше не хочет?»

– И пусть! – вслух обиделся Ванюшка и опять стал нырять под коряги, но рыба больше не попадалась: азарта у ловца не было.

Топорок вышел на берег и лег обессиленный на горячий песок. Перед глазами плыли зеленые круги, стучало в висках, ноги и руки налились свинцом. Он лежал неподвижно, бледный.

Это больше всего пугало Ларису. «А вдруг он умрет!» – испугалась она и только тогда решила позвать на помощь Лопушка. Но Ваня сам плыл к их берегу. Лариса заторопилась к нему.

– Лопушок, – позвала тревожно Лариса.

– Чего тебе? – недовольно буркнул Ваня.

– А вдруг он умрет...

– Чего? – Лопушок уставился на Ларису, как на бредившую.

– Чего, чего. Тонул он, а я его спасала.

– Кто тонул!

– Федя.

– А кто же с тобою из речки выходил?

– Федя.

– А говоришь, тонул! Лопушок заподозрил какой-то подвох и, жуликовато поглядев на Ларису, заявил: – На мякине меня, Лисичка, не проведешь. Где Федюха?

– Не веришь, да? – Лариса схватила Лопушка за руку и потащила к месту, где лежал Федя.

Поглядев на Топоркова, Лопушок даже кукан с рыбой выронил.

– И правда, – испугался Лопушок, но тут же стал озабоченно-деловым и строго спросил: – Зачем навзничь его положила?

– Он сам так лег.

– «Сам лег»! Его надо от воды опростать: небось, наглотался.

– А ты умеешь?

– А Никитку Трюхина кто откачал?

Лопушок подошел к Феде и стал его переворачивать. Топорок открыл глаза и удивленно уставился на Лопушка.

– Тошнит, – тихо произнес Федя.

– Известное дело, тошнит, – согласился Лопушок, – водицы-то, видать, порядком наглотался. Хорошо еще легкие не затопил. Пошли в тенек...

Топорку стало легче.

– Поспи, – посоветовал Лопушок. – И все, как рукой, сымет. Рыбы я наловил. Видал сколько?

– Нет.

– Сейчас принесу показать. Лежи и не дрыгайся.

Ваня пошел за рыбой. За кустами он увидел Ларису. Она поманила его.

– Ну, что?

– Очухался.

– Лопушок... – Лариса замялась.

– Ну?

– Не говори ему, что я его спасла. Ладно?

– А чего утаивать-то?

– Ну, Лопушок, прошу тебя... Пусть думает, что сам выплыл. А то, говорят, он и так по городу скучает, а тут еще узнает, что девчонка из речки вытащила... Тебе-то не понравилось бы?

– Еще чего не хватало! – искренне возмутился Лопушок. – А если спросит, кто его спас?

– Скажи – русалка.

– Ваня, – позвал Топорок, – куда же ты пропал?

– Иду, – отозвался Лопушок.

– Договорились? – прошептала Лариса. – Не проговоришься?

– Как колечко на дно омута бросила. Молчок.

Топорок будто подслушал их разговор. Как только Лопушок подошел к нему, он тут же спросил:

– Ваня, а кто меня спас?

Лопушок сначала растерянно уставился на Федю, а потом выпалил:

– Русалка.

– Какая русалка?

– Обыкновенная. С хвостом. С волосами распущенными. И... И...

– А русалки купальники носят? – спросил Топорок.

– Известно, носят. А что?

– Показалось, что меня кто-то в купальнике голубом вытаскивал.

– В голубом купальнике? – переспросил Лопушок и вдруг захохотал.

– Чего ты? – обиделся Топорок. – Ну, чего хохочешь-то?

Насмеявшись и вытирая слезы, Лопушок пояснил:

– Не над тобой я. Говорил уже, что порода наша такая хохотущая... А про русалку я пошутил... Никто тебя не спасал. Сам ты выплыл на мель, а тебе показалось, что тебя кто-то вытащил. Утопленникам завсегда кажется, что их кто-то вытаскивает из речки.

– Ну?

– Божусь... Дома про купанье-то молчок. А то больше на речку не-пустят. Шабаш тогда купанью и рыбалке.

– Только бы ты не сказал.

– Я? Да ты что! Что я, пыльным мешком ударенный? Меня пытай – не скажу... А плавать я тебя научу. Без этого человеку нельзя. Вдруг война? Прикажут тебе переплыть реку, а ты, Топорок, топором на дно.

– Ваня, ты в футбол играешь?

– Мячик гоняли, но не по правилам.

– Хочешь, я научу? – предложил в порыве благодарности Топорок. – Из тебя, знаешь, какой центральный нападающий выйдет!

– Да какой я нападающий, – засмущался Лопушок.

Русалка-вратарь

Теперь каждое утро Федя и Ваня ходили на Сожу. Топорок оказался способным учеником. Уже на пятый день он переплыл Бархатную плесу в самом ее широком месте. Лопушок так обрадовался победе друга, что стал его обнимать.

Не меньше Лопушка успехам Топорка радовалась и Русалка в голубом купальнике, которая каждый раз тайно наблюдала за тренировками начинающего пловца. Федя не подозревал, что у него сразу два тренера и что эти два тренера обсуждают его успехи, советуются.

Когда Топорок уже совсем уверенно чувствовал себя на воде, Ваня стал учить его плавать на спинке, нырять, держаться под водою, и очень скоро выносливый и сильный Топорок стал неплохим пловцом.

...Утро было тихое и ласковое. Солнце еще не успело нагреть песок на берегу. Оно подарило земле свет и краски, краски, которые нельзя увидеть ни днем, ни вечером, а только на утренней заре, когда все вокруг умыто хрустально-чистой росою. И не зря юность сравнивают с утром. И не зря утренние песни птиц самые звонкие и радостные.

Который раз подряд Федя приходил с Ванюшкой на Бархатную плесу рыбачить, а все не переставал испытывать какое-то трепетное чувство восторга от встречи с красотою проснувшейся земли. Истинная красота – неистощима. Она может поражать человека всю жизнь.

В это утро с Топорком творилось что-то необычное. Он сидел притихший, задумчивый, грустный. И была грусть чистой, светлой, как прохладное дыхание утра.

Он невнимательно следил сегодня за поплавками. Иногда в нем вспыхивал азарт рыболова, но вскоре опять затухал. Топорок сочинял стихи.

На кукане у Лопушка уже билось несколько крупных окуней, пяток плотвиц и даже один «щупарик», позарившийся на червяка, а на Федином кукане – всего четыре рыбки. Лопушок никак не мог понять, что происходит с его другом. Несколько раз Лопушок замечал, как соседские поплавки уходили под воду, и тогда он шепотом кричал:

– Топорок! Клюет у тебя... Эх ты, разиня! Опять упустил.

Солнце поднялось над лесом. Растаяла под жаркими лучами роса на лугу, запахло согретой землею, травами, над водою у тростников заиграло зыбкое марево теплого воздуха, верного предвестника полуденного зноя. И клев как отрезало.

– Шабаш! – громко и твердо заявил Лопушок и стал сматывать удочки.

Топорок покорно последовал его примеру.

– Федька, дуй за дровами.

– Костер, что ли, будем жечь?

– Ушицей рыбацкой решил тебя угостить. Котелок прихватил и приправки. Такую сейчас ушицу сварю – пальчики оближешь!.. Покажь улов-то... И все?

– Да... – виновато ответил Топорок, а потом покачал головой и, будто бы разочарованно, добавил: – Местечко плохое я выбрал.

Лопушок зашелся смехом.

– Чего смешного-то? Говорю тебе – место неудачное.

– Ох! Ох!.. Ох! – квохтал Лопушок. От смеха у него текли слезы. И слезы эти казались плывущими по щекам веснушками. Наконец Лопушок высмеялся и обессиленно произнес: – Ну и шкоден же ты, Топорок. Сам ворон считал, а грешишь на заводь. Вот завтра сяду на твое место и тогда увидишь, сколько тут рыбы... Ладно, иди дровец сухоньких принеси, а я пока рыбу почищу.

Лопушок вбил рогатульки, разжег костер и повесил на перекладине над огнем большой котелок с водою.

– Куда такой большой-то? – удивился Федя.

– Еще мало будет... Да в маленьком и варить неудобно. – Бросив в воду пару луковиц, Лопушок предложил: – Давай, пока вода закипит, поваляемся.

– Давай, – согласился Топорок.

Он лег рядом с Лопушком, который вдруг сразу же на полуслове заснул. Федя удивился. Лопушок был всегда такой выносливый, а тут раз – и заснул.

Лопушок же вовсе не был соней. Просто эту ночь ему не пришлось поспать: он со старшим братом Митькой и пастухом всю ночь проискал свою корову, которая отстала в лесу от стада. Но Топорок не знал об этом. Лопушок вообще мало рассказывал ему о своих делах. И в дом к себе никогда Топорка не приглашал.

Жили Зеленовы небогато. Матрена Митрофановна пять лет назад овдовела. На руках у нее осталось четверо детей. Старшему Мите пошел тогда одиннадцатый год, а младшей дочери исполнилось восемь месяцев. Лопушок и вторая его сестренка Клава были погодками. Нелегкая жизнь была у Матрены Митрофановны, хотя дети ее с малолетства были хорошими помощниками.

Лопушок никогда не стыдился своей бедности, но вот, чтобы об этом знал его городской друг, не хотел.

Лопушок спал крепко, беспомощно открыв рот и посапывая. Федя стал глядеть в небо, провожая глазами белые-белые облака. Он раньше и не подозревал, что так здорово лежать на спине и провожать глазами медленно-медленно плывущие по безбрежной синеве облака. И каждое облако кого-то или что-то напоминало. Вот плывет по небу косматый профиль горбоносого старика. Зловещая таинственность чудилась в его зыбком лике. И казалось, что облачному старцу хотелось что-то сказать людям громовым голосом, но какие-то силы мешают ему сделать это. Голова старика окуталась клубящимся дымом, горбоносый профиль расплылся и растаял. Потом Федя отыскал на небе льва. Вздыбленный лев! Но он прожил в бездонном синем океане гораздо меньше старика, вдруг превратившись в скалы. Потом Топорок провожал глазами гигантскую белую лягушку, потом – смеющуюся колдунью, затем – всадника, огромную черепаху, а потом...

...Топорок чувствовал, что по лицу ползает букашка. Он пытался смахнуть букашку ладонью, но это ему не удавалось. Наконец, Топорок открыл глаза и увидел Ларису с травинкой в руке. У просыпающихся всегда беззащитная искренность, и Топорок доверчиво и добро улыбнулся. Лариса ответила ему улыбкой и жестом попросила молчать.

Лопушок долго не поддавался травинке. Он отмахивался от нее, как от пчел, морщился, крутил головой, мычал, чмокал губами, но не просыпался. Лариса и Федя давились от смеха. Ни один комик мира, наверное, не смог бы так гримасничать, как гримасничал во сне Лопушок.

Лариса пощекотала Ваню травинкой в носу. Этого Лопушок уже не смог выдержать: чихнул и сам себя разбудил. Несколько секунд он лежал с широко открытыми глазами. И взгляд у Лопушка был глупый-глупый, потому что не мог сразу сообразить, где находится. Только что лежал он на жаркой русской печке, а тут тебе небо над головой, кусты, запах дыма. Запах дыма-то и напомнил Лопушку про ушицу, которой он хотел угостить Федю. Лопушок вскочил, как ужаленный, и закричал.

– Уху заспали!

Подбежал к котелку, висящему над заглохшим костром, снял крышку и застыл пораженный.

– Это как же так? – озадаченно спросил он и стал ловить носом душистый пар над кастрюлей. – Не помню, когда ее сварил?

– Ты ее не варил. – Лариса рассмеялась.

– Хы-хы-хы, – передразнил обиженно Ваня. —Сама, что ли, сварилась?

– Сама, по щучьему веленью.

– Ты, рыжая, варила?

– Я, – Лариса притворно испугалась. – Не вели казнить, вели помиловать.

– Небось, супец вышел, а не рыбацкая ушица?

– Попробуй.

Но даже по запаху Лопушок чувствовал, что ушица сварена на славу, а схлебнув юшки с деревянной ложки, понял, что такой ухи самому бы ему не удалось сварить. Но он все-таки сделал вид, что никак не разберет, хороша ли юшечка.

– Ладно, сойдет, – сказал Лопушок и заважничал.

Топорок попробовал ложку, другую и искренне похвалил:

– Вот вкусна-то! Никогда еще не ел такой.

– Правда? – обрадовалась Лариса, но тут же взяла себя в руки.

– Правда, правда.

– Чего сама не ешь? – сквозь набитый рот спросил Лопушок.

– Миски нет.

– А ты с Топорком из одной, а то прям из котелка. А ложка запасная у меня всегда имеется: на запах ушицы всегда гости наведываются, – повторил Ваня Лопушок фразу, услышанную от взрослых рыбаков, повторил солидно, будто сам ее только что и придумал, а потом достал из холщовой сумки облезлую от времени и усердной службы деревянную ложку и протянул ее Ларисе.

– На, держи.

Топорок пододвинул миску в сторону Ларисы.

– Ешь, пожалуйста.

– Спасибо, – Лариса осторожно отхлебнула, будто для пробы.

– Да что вы, как просватанные, с ней церемонитесь? Ешьте по-людски.

Солнце поднималось все выше и выше. От жары спасала близость реки. Отдохнув, решили искупаться, Лариса ушла за кустики.

Когда Топорок увидел ее в голубом купальнике, то сразу подумал: «Где ж это я ее видел?» Топорок снова почувствовал странный и неприятный привкус воды, которой захлебывался, когда тонул, увидел зеленые круги, мелькавшие тогда перед глазами, вспомнил боль и... голубовато-мутный силуэт.

Теперь Топорок знал, какая русалка вытащила его, тонущего, из реки. Только непонятно было, почему Лопушок скрыл от него то, что спасла Лариса. Странно...

– Ворона в рот залетит! – крикнул Лопушок Феде и стал брызгаться.

– Брызгаться? Да? – Федя погнался за Лопушком.

Мель быстро кончилась. Лопушок поплыл, Федя – за ним.

Однако Лопушка не так-то просто было поймать в воде. Федя вот-вот должен был дотронуться до него, но Лопушок сделал неожиданный кувырок и исчез под водой. Топорок обескураженно бегал взглядом по речной глади, а Лопушок все не выплывал. Наконец он вынырнул у противоположного берега. А Федя в этот момент ушел под воду.

– Что? Догнал? – крикнул азартно Лопушок и утерся ладонью. Глянул на реку, а Топорка нет. – Лариска! Где Топорок?

– Вместе с тобой нырнул.

– Ври!

– Нырнул.

– И еще не выплыл? Небось, за корягу зацепился. Утопнет?!

Лопушок опять скрылся под водой, а Федя вынырнул.

– Ныряй! Лопушок тебя ищет под водою. Бери правее.

Ваня выскочил на поверхность и, глотнув жадно воздуха, спросил:

– Выплыл?

– Нет! Ищи там! Левее!

Лопушок нырнул – Топорок вынырнул. Топорок нырнул – Лопушок вынырнул.

В конце концов, они, благодаря Ларисиным советам, столкнулись под водою. Лопушок стал спасать Топорка, а Топорок – Лопушка. Барахтаясь и отфыркиваясь, словно моржи, они показались над водою и уставились друг на друга. А голубая Русалка стояла на берегу и от души смеялась над ними.

– Гы-гы-гы! – разозлился Лопушок и пригрозил в рифму: – Рыжей лисице захотелось водицы.

– Ах так! – Лариса подбоченилась. – Федя, подержи его. Забыл, Лопушок, как русалки щекотаться умеют? Забыл?

Лариса медленно пошла к воде.

– Не надо! Не надо, – взмолился Лопушок, и уже от одной только мысли о щекотке неудержимо и панически захохотал...

...Они лежали веером на песке и играли в «подкоп». Каждый знает эту незатейливую игру. Нагребается горка песка, в вершинку ее втыкается спичка или палочка. Играющие разгребают по очереди горку, каждый со своей стороны, до тех пор, пока палочка не упадет. В чью сторону она упадет, тот и водит. Для проигравших придумываются различные наказания. У наших героев наказание было легкое, но обидное. Проигравший должен был зайти по пояс в воду, десять раз присесть, хлопая по воде руками и громко крича: «Я мокрая курица! Я мокрая курица!»

Не везло Топорку. Пять раз подряд он уже побывал «мокрой курицей». Й каждый раз Лопушок подкудахтывал ему с берега и хохотал до изнеможения.

Федя, конечно, делал вид, что водить ему даже нравится, но в душе он очень переживал свои проигрыши, и ему так хотелось сгонять в воду Лопушка, но тот играл осторожно и опытно.

Эх, Лопушок, Лопушок! Какой же он непонятливый... Но откуда же ему, Лопушку, знать, что творилось на душе у Феди. Знал бы, сто раз побывал «мокрой курицей».

Девочки – более чуткие, чем мальчишки. Лариса, когда Топорок седьмой раз возвратился на берег, сделала вид, что ей наскучила эта бессмысленная игра, и она решительно заявила:

– Я больше не хочу играть.

– А может, он отыграться хочет, – попытался возразить Ваня.

– Тогда играйте без меня. – Лариса гордо потупилась.

– Ну, ладно обижаться-то, – сказал примирительно Лопушок и виновато поглядел на Федю. – Федя, ты осерчал на меня, да?

– Чего, мне обижаться-то?

– А ты на руках ходить умеешь?

– Не умею.

– Хочешь, научу? Гляди. – Ванюшка уперся ладонями, ловко вскинул ноги и метра два прошелся на руках. Лицо у него стало натужно-красным. Встав на ноги, он предложил: – Попробуй.

– Не хочется... Давайте лучше в футбол поиграем.

– А где мячик возьмем? – спросил Лопушок.

– У меня в рюкзаке.

– Чего ж, глупень, утаивал? Мне скоро домой уходить. Мамка до обеда отпустила. – Ванюшка поглядел на солнце, определяя время. – С полчасика можно погонять. Пошли на полянку.

Лариса прикрыла лицо косынкой и делала вид, что с наслаждением нежится под палящим солнцем.

– А ты, Рыжик, чего лежишь? – удивился Лопушок.

– Я девчонка, – не снимая с лица косынки, заявила Лариса. – А девчонки, кажется, в футбол не играют.

– Тоже мне, девчонка нашлась! – возмутился Лопушок. – Кто Гуляю нос расквасил? Скажешь, не ты? Гуляя десятиклассники побаиваются... Ладно сироткой-то прикидываться. Вставай!

– Пошли, Лариса, – попросил Топорок.

Она откинула косынку, незаметно скользнула взглядом по лицу Феди и удивленно-нехотя согласилась:

– Ну, если уж вы так просите...

Футбольный мяч у Феди был «мастерский». Его подарил на день рождения мамин брат дядя Коля.

Лопушок влюбленно разглядывал белый мяч.

– Вот это да! Жалко такой по земле гонять. Дорогой, небось?

– Такие не продаются. – Топорок был счастлив, что Ваня ошеломлен мячом.

– Не продаются? А где же ты взял его?

– Мамин брат из Лондона привез.

– А матери братан кто?

– Капитан дальнего плавания.

– Ухты!

Как ни странно, но на Ларису сообщение о заграничном происхождении мяча не произвело впечатления. Напротив, когда Топорок со сдерживаемой гордостью сказал: «Такие не продаются», – она поморщилась и посмотрела на Топорка с неприязнью. Лариса даже хотела сказать ему что-нибудь колкое, но сдержалась.

Когда они пришли на полянку, Лариса не утерпела и спросила:

– А не испачкаем мы твоего лондонского красавчика?

Федя не сразу понял истинный смысл вопроса и простодушно ответил:

– Да и пусть! Он же великолепно моется.

– Ну, тогда ладно, – распевно сказала Лариса, ударила ногой по мячу и тут же запрыгала от боли в пальцах. – Что он у тебя, камнями, что ли, набит?

– Разве пальцами бьют? Вывихнуть можно, – предупредил Топорок.

Лопушок зашелся смехом.

– Тебе лечиться надо, – разозлилась Лариса. – А то когда-нибудь помрешь от смеха. – И вдруг повернулась резко к Феде и спросила: – Покажи, как бить надо.

Топорок помрачнел. Он понял, что Лариса за что-то издевается над ним, поэтому очень серьезно объяснил правила удара по мячу.

– Ну, а теперь покажи, как это делается, – все еще раздраженно попросила Лариса. Ей почему-то казалось, что Топорок просто-напросто хвастунишка. Топорок, наконец, все понял и, нагнув упрямо и гордо голову, будто собирался боднуть кого-то, пружинисто пошел к мячу.

Ловко поддев носком мяч, Топорок подкинул его невысоко вверх, потом, несколько секунд пробно поиграв белым красавцем, сильным и точным ударом послал его свечою высоко вверх. В момент падения Топорок ловко осадил мяч, и тот послушно успокоился подле ноги хозяина.

Лопушок восторженно глядел на Федю. И Лариса, как ни старалась, не могла скрыть затаенного восхищения. А Топорок уже забыл про обидчицу. Его уже захватил футбольный азарт.

– Держи! – крикнул Топорок и послал мяч Лопушку.

Ваня бросился к мячу, но тот проскочил мимо и застрял в кустах. Лопушок сбегал за мячом, положил его перед собою, и, подражая Феде, тоже крикнул: