Текст книги "Избранные сочинения. 1. Ошибка живых"
Автор книги: Владимир Казаков
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
12
Комната. Свет сумерек, тускло прошедший сквозь окна, освещает следующую картину:
А (входя)
Как я рад, что застал вас дома! Как я рад, что застал вас дома! Как я рад, что застал вас дома! Как я рад, что застал вас дома! Как я рад, что застал вас дома! Как я...
В
Как вы рады, что застали меня дома!
А
Да, да! Как я рад, что...
В
Но постойте-ка! На вас вся одежда промокла, а по лицу текут струи!.. (всматриваясь и замечая их цвет)Неужели на улице... дождь?
А
Как я рад... Что? Улица? Дождь? Ах, да, да! На улице целых два дождя. Я промок... Я рад, весь до нитки рад, что вас застал дома... А? То есть, что?..
Появляется невеста хозяина – девушка с длинными светлыми волосами.
В
Это моя невеста – Валерия. Она всегда появляется, если ее нету. Прошу вас познакомиться. Это Валерия – моя невеста. А это А – мой друг, мой сосед по крови, по дождю... то есть, как же это? Кровь или дождь?
А
Я очень рад, я польщен... Кровавый дождь?.. ничего не понимаю.
НЕВЕСТА
Ничего страшного, сейчас я принесу белоснежное полотенце, и вы сможете стереть эту... эти струи.
А
Мне можно взглянуть на себя в зеркало?
В
Пожалуйста... (опомнясь)Но погодите одну секунду! Оно не готово еще, оно... Сейчас моя невеста принесет полотенце...
НЕВЕСТА
Я сейчас принесу. Это дело одной минуты, одной секунды... (уходит)
А
А если я посмотрю на себя в часах?
В
Нет, нет, ничего из этого не выйдет! То есть, я очень прошу вас, не надо! Эти часы, дело в том... время оставило их... понимаете?.. Они стоят, как слепые, ничего не отражая...
А (глядя в часы)
Но я вижу кровавые струи!
В
Неужели?! Ах, да!.. рана, их рана еще не зажила... Это давнишнее...
А (успокаиваясь)
А я шел, ничего не видя, задумавшись о булыжную мостовую... Вдруг ночь стала накрапывать. Мостовая сразу же заблестела, ее зловеще окрасили фонари...
В
Сейчас, сейчас!.. она... белоснежное полотенце...
А
Вдруг – жестяная вывеска, и под ней трос: наездница с хлыстом и двое других. Мой «добрый вечер» был ими, очевидно, не расслышан, потому что они в ответ только странно усмехнулись... У ног ее лежал воздух, косясь на хлыст... и вздрагивая... Свистели струи. Фонари были одеты красным дождем...
В
Ах, где же Валерия?!
А
Язык этих троих был мне непонятен. Они так странно на меня смотрели!.. Женщина мне вдруг сказала: «У вас все лицо и руки в... дожде». Помню, я ей ответил: «Что?» Я люблю это короткое слово с изогнутым вопросительным знаком... Я провел по лицу ладонью...
В (в отчаянии)
О!
А
...и сразу же фонари закрыли руками лица... Что это с вами?
В
Ничего, ничего... Это зеркало мне вдруг вручило бледную маску вместо лица.
А
Я тоже сейчас посмотрюсь...
В
Ах, умоляю, не надо!.. Оно и без того чуть живо...
А
Чуть живо? Какой, поистине, удивительный день!.. Что ж, пожалуй... Я не хочу быть убийцей зеркала... А что с ним?
В
Оно... знаете... само окрашивает дождь и само же после безумеет от этих алых потоков.
А
Поразительно! Ну, точь-в-точь как те фонари!.. Но где же ваша невеста? Я ее о чем-то забыл спросить... сейчас вспомню и забуду... Память и забвение – вот явления, поистине, удивительные! Я бы их наложил друг на друга в виде креста...
В
Или в виде решетки.
А
Ах, не говорите громко слова «решетка»! Она может возникнуть из звука... А где же, все-таки, ваша невеста? Или ее и не было? Это ночное освещение может выкинуть любую шутку...
Эвелина, Истленьев, неожиданный стук в дверь.
– Войдите! – произнесла Эвелина.
Вошел Пермяков.
– Здравствуйте!.. Добрый вечер!.. Это я... проходил мимо... и вот...
Пермяков все хотел сделать какое-то движение, но делал другое, сказал что-то, но говорил другое...
Комната с зеркалами, с бесшумными отражениями, волосы Эвелины, окно держало хрупкий осенний холодный день. Окно, как стеклянная сверкающая грань дня.
Пермяков вдруг постарел, сверкнули седые виски.
ЭВЕЛИНА
Как странно наше молчание! Оно мне напоминает другое молчание.
ПЕРМЯКОВ
Я не молчу... Это я так стою.
ИСТЛЕНЬЕВ
Пожалуйста, присаживайтесь в это кресло.
ПЕРМЯКОВ
Вот ведь как вы обернули... с креслом-то... Я ведь совсем другое хотел сказать, а сказал – другое...
ИСТЛЕНЬЕВ
Поверьте мне, я не хотел вовсе... Поверьте мне, я
ЭВЕЛИНА
Ах, полно, полно вам! А то вечер наступит. Вчера так и случилось.
ПЕРМЯКОВ
Да, вечер может случиться... и ночь. И тогда странные вещи начинают происходить: вдруг дождь заморосит... капли падают на лицо и на руки...
ЭВЕЛИНА (тревожно)
Как мне холодно стало!
ПЕРМЯКОВ
Молчу, молчу! Больше ни слова, больше ни звука. Ни-ни... Только, Владимир Иванович, ответьте мне, будьте добры, на один вопрос и потом на другой, но сначала только на один: вы – вы?
ИСТЛЕНЬЕВ
Да, да!.. Уверяю вас... я.
ПЕРМЯКОВ
И еще скажите, сделайте милость, отчего это во всех этих странных историях обязательно фонари замешаны? А?
ИСТЛЕНЬЕВ
Но ведь истории-то... все ночные... Может быть, поэтому?
ПЕРМЯКОВ
Ночные, ночные! Как вы это хорошо сказали про ночные истории! Как верно и тонко и справедливо заметили!.. Только почему же они, эти истории, все обязательно ночные? Или дождь не может и днем моросить? А? Как вы думаете?
ИСТЛЕНЬЕВ
Вы правы, может и днем... Но ведь фонари – они... они...
ПЕРМЯКОВ
Что? Что? Что они-то?
ИСТЛЕНЬЕВ (тихо)
Окрашивают...
ПЕРМЯКОВ (тихо)
Что окрашивают?.. Воду?
ИСТЛЕНЬЕВ (еще тише)
Нет...
Оба переходят на шепот.
ПЕРМЯКОВ
Я давеча видел женщину с хлыстом и троих... Один из них вымок до нитки... Все лицо и все руки у него были в... (встретив взгляд Эвелины)в фонарном свете.
ИСТЛЕНЬЕВ
Не сон ли это? Не кошмар ли какой?
ПЕРМЯКОВ
Так ведь что ж из того, что кошмар или сон? Думаете, проснемся, и ничего не будет? Думаете, все исчезнет? Нет! Такой дождичек сквозь любой сон просочится... (достает платок)
ИСТЛЕНЬЕВ
Какой у вас платок белоснежный!
ПЕРМЯКОВ
Я тогда укрылся под вывеской...
ЭВЕЛИНА (услышав)
И что же было на вывеске?
ПЕРМЯКОВ (усмехаясь)
СОН...
Давид Бурлюк рассказывал, что во время парижской встречи в 1925 г. Владимир Маяковский сказал ему как-то: «Вот уже восемь лет, как мне скучно».
Левицкий давно уже хотел представить Истленьева Вологдову, он собрался было уже это сделать, но... Истленьев растаял в воздухе. Левицкий мысленно усмехнулся, губы же его не шелохнулись, и усы.
Левицкий потерял интерес к зеркалам и часам, их способность отражать теперь мало занимала его. Он понял, что прозрачные окна, не давая нашего отражения, тем не менее гораздо больше позволяют узнать нам о нас, давая видеть сквозь прозрачные стекла мощный простирающийся пейзаж, дневное или ночное небо, звездную даль...
В «Неведомых шедеврах» Н. Вологдов писал о том, что Петр Бромирский, во время своей солдатчины не имевший возможности заниматься скульптурой, написал роман, неопубликованная рукопись которого потом исчезла. По свидетельству современников (в том числе В. Татлина и В. Чекрыгина), читавших его, это было блестящее произведение.
Пока еще немногочисленные, найденные работы Бромирского говорят о нем как о гениальном скульпторе и художнике. Я много думал о его неведомом романе. Будет ли он когда-нибудь найден? Засверкает ли когда-нибудь этот шедевр, автор которого был похоронен в общей тифозной могиле?
Когда я 9-го июля 66 г. принес А. Е. Крученых свои первые несколько стихотворений и прочитал ему, он сказал: «Я пишу такие же. Но рву их».
Мы сидели и беседовали у него на кухне. Когда он стал подогревать на плите вино, и запахло уксусом, в который это вино давно уже превратилось, Алексей Елисеевич сказал: «Велимир любил запах муравьиного спирта...».
Потом прочитал несколько моих прозаических опытов. Я все никак не мог свыкнуться с мыслью, что вижу и слышу друга и соавтора Хлебникова...
«Держитесь прозы!» – написал он на книге, которую подарил мне в этот день.
Из письма А. Крученых к Н. Вологдову от 23 сентября 42 г.:
«Я много думаю об Украине и Гоголе, жалею, что мало коснулся этой темы (в свое время), что у меня совсем не встречаются украинские слова (родные!), что мало сказал об Одессе, Херсоне и др. – тоже «тоска по родине». Завещаю наверстать это Вам (помните – детство в деревне возле Бурлюков, Днепр, плавни, камыши, «греки» и пр.) Прокатиться бы теперь среди шуршания на душегубке!..»
Гостей становилось все больше. Стиснутая со всех сторон темнота почти касалась их глаз.
ПОЭТ
Был бал. Графини и маркизы
В свои блистали веера,
И я стоял, бросая вызов
Сегодню, завтру и вчера.
Ко мне подходит герцогиня
И, древним родом шелестя
И взглядом рыцарским окинув
Шпаго-надменного меня,
Сказала: вот не ожидала,
Месье, от вас такого вас!
Со всех сторон слепого зала
На нас смотрели сотни глаз.
А я, час от часу бледнее,
А я, час от часу сильней,
Смеялся мысленно над нею
В то время как смеялся с ней...
1-Й ГОСТЬ
Однажды я был влюблен, а однажды влюблен не был. Эти два случая глубоко запечатлелись в моей памяти.
2-Й ГОСТЬ
Такое случается так редко, что чаще совсем не случается.
3-Й ГОСТЬ
О чем это вы? Я не расслышал. Пытаюсь понять по вашим лицам, но не могу: на них совсем другое.
4-Й ГОСТЬ
Неизвестно, кто мы и где мы. То есть, известно, но кому? – неизвестно.
5-Й ГОСТЬ
Я несколько сложен для этой мысли.
6-Й ГОСТЬ
А я так смел, что немного трусости мне не повредит.
7-Й ГОСТЬ
Самое страшное – это когда начинаешь резаться о собственный белоснежный платок.
8-Й ГОСТЬ
О собственные мысли.
9-Й ГОСТЬ
Ах, как ваши слова моросят!..
Один из гостей резко обернулся. За его спиной стояло окно, с темной блестящей поверхности которого стекали струйки фонарного света. Гость отшатнулся. Окно исчезло. Темнота принялась успокаивать гостя, но он долго еще не мог.
Все это осталось незамеченным для остальных. Сцена была беззвучной. Потом, правда, прозвучало «ах!», но совсем в другой стороне гостиной и неизвестно, по какому поводу.
Темнота царила уже так давно, что гости стали забывать лица друг друга.
Неизвестно кому принадлежащие голоса раздавались время от времени.
1-Й ГОЛОС
Мне больше всего на свете дороги четыре вещи: мои четыре стены.
2-Й ГОЛОС
Судя по голосу, это не вы.
3-Й ГОЛОС
Что это? Фонари моросят...
4-Й ГОЛОС
Пожалуйста, говорите громче!.. А то нашепчете еще беду.
5-Й ГОЛОС
В темноте молчание можно принять за чудовище.
6-Й ГОЛОС
Какой свет у фонарей липкий!
7-Й ГОЛОС
Сотрите его платком.
6-Й ГОЛОС
Да нет, я говорю про мостовые...
Ночь, как удав, обвернулась вокруг каждого из гостей. Кольца обвивающейся темноты поблескивали при свете окон. Она сжимала грудь каждого из гостей, подобно тоске. Их глаза расширились, их рты хотели поглубже вдохнуть воздух...
13
Двое идут по поздней вечерней улице. Их лица и голоса мне незнакомы.
ПЕРВЫЙ
«Девушка, скажите, пожалуйста, что бы вы сказали про любовь с первого взгляда, да еще напротив ПОХОРОННЫХ ПРИНАДЛЕЖНОСТЕЙ?» —спросил я. Она ответила, что ко мне таковым чувством не прониклась. Несмотря на ПРИНАДЛЕЖНОСТИ.Я ей сказал: «В таком случае разрешите вас безнадежно любить?» Она: «Пожалуйста». «Но тогда, – продолжала, – скажите мне номер вашего телефона, чтобы я мог звонить вам раз в две недели и узнавать, все ли еще моя любовь безнадежна».
ВТОРОЙ
Вы соблазнитель, вы чаровник, вы кто угодно, только не я!
ПЕРВЫЙ
Вот благородная тема для размышлений: глупость как физический недостаток... Но, на меня что-то капнуло! Неужели это дождь? Какое счастье, что я захватил с собой зонт! Сейчас раскрою... Прошу вас ко мне под зонтик...
ВТОРОЙ
Не лучше ли...
ПЕРВЫЙ
Что?
ВТОРОЙ
Не лучше ли...
ПЕРВЫЙ
Не лучше!.. Как странно на нас смотрит толпа из подворотен...
ВТОРОЙ
Это не толпа, а женщины. Они смотрят на вас – это так естественно!
ПЕРВЫЙ
А где же мужчины?
ВТОРОЙ
Они там, за спинами женщин.
ПЕРВЫЙ
Да, теперь я слышу их шепот... Но что это с фонарями? Они забыли, какого они цвета!.. И струи!
ВТОРОЙ
Осторожнее! А то наступите в... лужу.
ПЕРВЫЙ
Какие густые капли! Черт возьми!
ВТОРОЙ (в отчаянии)
Вот прогулка!
ПЕРВЫЙ
Пойдемте, пойдемте! У меня есть несколько забавных соображений по поводу цвета этих струй. Всемирный дальтонизм! Вы понимаете?.. (удаляются)
ЖЕНЩИНЫ
Безумцы! Прогуливаются под зонтиком в кровавый дождь! Идут себе, словно ничего не видят, словно ничего не происходит!
МУЖЧИНЫ
Да, да, словно ничего не видят, словно ничего не происходит!.. Безумцы!..
Левицкий и Мария. Левицкий и Мария. Левицкий и Мария. Три зеркала было в комнате.
ЛЕВИЦКИЙ
Вы меня о чем-то спросили, Мария, но забыли поставить вопросительный знак. Вот я и подумал, что вы просто размышляете вслух.
МАРИЯ
Не помню... забыла... А что было вчера?
ЛЕВИЦКИЙ
Вчера было позавчера.
МАРИЯ
Значит, этот дождь льет уже третий день... Но что это с фонарями и струями?
ЛЕВИЦКИЙ
Что вы сказали?
МАРИЯ
Но что это с фонарями и струями?
ЛЕВИЦКИЙ
Вы сказали: «Но что это с фонарями и струями?»
МАРИЯ
Да.
ЛЕВИЦКИЙ
Да, с ними – да.
МАРИЯ
Вы загадочны, как этот дождь.
ЛЕВИЦКИЙ (в ужасе)
Бог с вами, Мария!
МАРИЯ
Только вы побледнели, а он – наоборот...
ЛЕВИЦКИЙ
Не могли бы вы не смотреть в окно, Мария?!. Я не мог бы.
МАРИЯ
Струи краснее, чем фонарь. А фонарь краснее самого себя!
ЛЕВИЦКИЙ
Это только кажется, Мария... и вам, и мне.
МАРИЯ
Но что это за странные звуки?
ЛЕВИЦКИЙ
Это несколько минут прошло тайком от часов.
МАРИЯ
Нет, это больше похоже на тяжелые струи, хлещущие по вымершим улицам.
ЛЕВИЦКИЙ
Нет, нет! Вымершие минуты!
МАРИЯ
Красные струи...
ЛЕВИЦКИЙ
Нет! Безумные фонари!..
2 октября 70 г. я у Вологдова. Разговор о Казимире Малевиче. Николай Иванович по поводу «Красного квадрата», висящего на стене его комнаты:
«Эту вещь Малевич сам очень ценил и дал ее на своей ретроспективной выставке в 1929 г... Что ж, это «Джиоконда» нового искусства... Это не только надгробная плита старому, но и первый камень нового искусства... Казимир не считал это живописью, слово «картина» вообще мало для него значило. Он смотрел на эту вещь, как на путь...»
Заговорили об А. Крученых, и Н. И. снова вернулся к Малевичу:
«Его травили и гнали еще ожесточеннее, чем Крученых...»
Позднее я прочел в одном из писем К. Малевича к жене (датировано 15 септ. 1933 г.):
...прибыв в Москву, я позвонил из Изогиза Вологдову, который сильно обрадовался и пригласил меня к себе, он сейчас живет у Василия Каменского, который уехал, и он пока работает над Хлебниковым и футуризмом. Переночевал у него и хорошо позавтракал, ибо жена Каменского приготовила блинчиков и угостила очень хорошо. Насытившись довольно, я пошел опять в Изогиз, где и узнал, что 14 нужно приходить для подписания договора, а был я 12 сентября!..
Пермяков вошел, вышел и снова вошел. Куда и откуда? Он этого не помнил.
Гречанка ждала его. Он не приходил. Она ждала его. Он пришел.
В комнате, где не было ее голоса, она сидела за столом, уронив волосы. Белая стена была еще как живая, словно только что умерла. Уперев взгляд в стену, гречанка покачивалась. Улыбка тронула ее губы и посинела. Хлыст стоял в стороне.
Пермяков на минуту задумался. Минута не шевелилась.
Струйка вина стекала со стола на пол. Усталость почувствовала Пермякова. Тусклая лампа раскачивалась, свисая на белом проводе. Слепое закрашенное окно напрягало слух так, что слышало собственную немоту.
Наконец, гречанка зашевелилась, и, наконец, Пермяков за. Стена остывала, словно только что умерла. Путая русские слова с несловами, женщина была пьяна.
Хлыст и Пермяков двинулись медленно навстречу друг другу. Тень женщины ползла к ней и умирала, не успевая доползти. Темнота стояла и лежала вдоль стен. И висела. Огромные глаза гречанки стояли, опираясь на посох из слез.
– Ты ведь ждала меня. Вот я и пришел, – сказал Пермяков.
Женщина пошатнулась.
– Любимый! – вымолвила она.
– Ты ведь ждала меня. Вот я и пришел, – сказал Пермяков.
– Любимый! – вымолвила она.
Окно так напрягло слух, что услышало прикосновение руки к хлысту.
Удар был настолько силен, что алые струи ударили по окну.
Напрасно крики гречанки пытались разбудить мертвую стену. Хлынул дождь. Слепое окно подставило безумное лицо струям.
Несколько размалеванных призраков появилось.
1-Й ПРИЗРАК
Смотрите, как бледны и счастливы наши жених и невеста! Он особенно бледен, а она особенно счастлива. А теперь – наоборот.
2-Й ПРИЗРАК
Надо придумать какой-нибудь тост. Придумать или сочинить.
3-Й ПРИЗРАК
Обязательно, обязательно! Тост или не тост.
4-Й ПРИЗРАК
Я свой тост начну так: Дорогие жених и невеста! Дорогие гости! Дорогой я!..
5-Й ПРИЗРАК
А я свой продолжу так... Но что это? Вот история! Никто не знает, кто я такой. Теперь я и сам не знаю... Что делать? Остаться, уйти или покончить с собой при помощи часов?
1-Й ПРИЗРАК
Как это, при помощи часов?
5-Й ПРИЗРАК
А вот как: броситься на острие секунды, как древние римляне бросались на острие меча.
2-Й ПРИЗРАК
Какие странные мысли в такой час!
5-Й ПРИЗРАК
В такую секунду?
2-Й ПРИЗРАК
Ах, осторожнее с секундами!
3-Й ПРИЗРАК
А я свой тост так закончу: В эту радостную секунду... то есть, простите! – в это радостное острие...
4-Й ПРИЗРАК
А я свой не начну так...
1-Й ПРИЗРАК
То все понимаю, то ничего не понимаю!
2-Й ПРИЗРАК
Что же тут непонятного? Мы гости. Мы создаем шум, веселье и тесноту. Вот, например, я...
3-Й ПРИЗРАК
Вот, например, шум...
1-Й ПРИЗРАК
Беру на себя тесноту и веселье!
4-Й ПРИЗРАК
Тихо! Жених хочет что-то сказать.
5-Й ПРИЗРАК
Жених тихо хочет что-то сказать...
Наступает молчание, в котором слышен мерный шум ливня.
1-Й ПРИЗРАК
Все тот же звук.
2-Й ПРИЗРАК
Все тот же цвет.
3-Й ПРИЗРАК
Что?..
– Ах, как я запыхался!.. Простите! Здравствуйте! Добрый вечер!.. Какая каменная крутая лестница! Сердце так бьется, а! Еле-еле дошел до вашего этажа. Сердце так тяжело поднималось по ступеням!.. Ну, теперь я немного передохну, а о цели моего визита – потом. Пока вы что-нибудь скажите, пока говорите вы... А я отдышусь...
– Здесь, действительно, такая крутая лестница... так высоко... Дом очень старый, знаете... Меня зовут Владимир Иванович... Я сижу вот тут, хотел уже было читать книгу, вдруг вы постучали. Так запыхались, так тяжело поднимались по крутой лестнице... Вы пока отдышитесь, а я буду говорить...
– Нет, нет, вы уже сказали, а я... уже отдышался, отдохнул, сердце теперь так не бьется, словно готово выскочить каждую секунду... Теперь давайте помолчим некоторое время... Вы молчите, и я буду молчать... Вот так...
Спасаясь от ливня, в погребе набилось столько народу, была такая давка, что темнота, свет тусклой лампы и табачный дым перемешались в одно густое лиловое месиво. Взгляды были неподвижны, уста – безмолвны, лишь изредка из чьей-либо груди вырывался стон, примешиваясь отчаянием к лиловому месиву.
Молчали час, другой, третий.
Молчание темнело, вечер уже наступал. Два мира: за окнами и перед ними. Незнакомец становился все более незнакомым, Истленьев становился все более им. Он уже был почти невидим на фоне темного вечернего воздуха. Тишина за окном состояла из тысячи молчаний. Каменные дома неподвижно стояли мимо стремительного холодного ветра. Вспыхнули фонари. Время и темнота, поменявшись обличьями, смотрели в окна домов.
Время стремилось туда, где его еще не было, оттуда, где оно уже было. Огнепоклонницы-тени совершали вокруг фонарей свой бесшумный обряд.
В своей комнате Истленьев стал больше незнакомцем и гостем, чем его незнакомый гость. Он хотел появиться, выйти из темноты и молчания, но не мог.
Молчание, простираясь, доставало до окон, обнажало на фонарном свету свои рваные, как у раны, края и, словно прощаясь с темнотой, в отчаянии выкрикивало само себя.
Истленьев пытался хотя бы быть, но это было невозможно так же, как зеркалу увидеть свое отражение. Темнота наполнялась невидимыми голосами:
1-Й ГОЛОС
Кто эти двое? Но их даже не двое – их меньше!
2-Й ГОЛОС
Один вопросительный знак и один восклицательный. Что вам ответить?
3-Й ГОЛОС
А у меня, знаете, мелькнула мысль. Вернее, я у нее мелькнул. Вернее – не вернее.
4-Й ГОЛОС
А со мной недавно произошел даже такой случай: ночью иду по улице, вдруг (по темной пустынной улице) трое мрачно выходят из-за угла и говорят мне: «Жизнь или смерть?» Я подумал: «А я-то откуда знаю? Что я вам призрак, что ли!» и, ни слова ни говоря, прошел мимо. У них чуть глаза на лоб не повылазили, застыли мне вслед с раскрытыми ртами, окаменели...
6-Й ГОЛОС (вдруг)
Слышали?! Видели?! Звезды задыхаются!..
5-Й ГОЛОС
Боже! Окровавленный голос!
6-Й ГОЛОС
Ах, не окровавленный, не окровавленный, а 6-й!..