Избранные сочинения. 1. Ошибка живых

Текст добавлен: 15 октября 2016, 04:14

Текст книги "Избранные сочинения. 1. Ошибка живых"

Автор книги: Владимир Казаков

Жанры:

Поэзия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Назад к карточке книги

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

10 Из письма Н. И. Вологдова мне (июнь 70 г.):

Получил письмо от Гнедова. Он – из разряда солнцеловов. В Херсоне солнце оказывается неполноценное, и сей 80-летний пловец уже помчался на южный берег Крыма. Таков Василиск Гнедов, которого возлюбила кукушка, знающая «сколько жить годов»!..

Николай Иванович рассказал мне (4 сентября 70 г.), как однажды в разговоре с П. Филоновым привел следующие слова А. Крученых о нем: «Филонов – крепость, но сейчас крепостей не берут штурмом, их обходят». На что Филонов ответил: «Я не крепость, а явление природы. Сегодня я здесь, завтра там. Меня обойти нельзя».

Одна фраза Д. Хармса: «Хорошо будет только через 500 лет».

Н. И. В. о Хармсе: «Это был Моцарт, который создавал и босховские образы».

В 1931 г. сестра В. Маяковского, Людмила, сказала в разговоре с Н. И.: «Если бы вы знали, какой Володя всегда был угрюмый! Только один год своей жизни он был веселым, когда был с футуристами».

С футуристами, то есть в 1913 году!

Не знаю, насколько справедливы были слухи о том, что Истленьев и Эвелина находятся в Смоленске. Я вижу их поднимающимися по лестнице в третий этаж какого-то дома, окруженного целым садом деревьев, с зеленой свежевыкрашенной кровлей, с колоннами. Я вижу их входящими в двери старинного особняка, поднимающимися по широкой каменной лестнице в третий этаж.

На их звонок им открывает сама хозяйка, женщина странного возраста, ей как будто было 40 странных лет, если можно так выразиться.

Они входят. Большая гостиная полна народу. Одни стоят, другие сидят, третьи просто гости. Истленьев настолько невидим на фоне прозрачного воздуха, что хозяйка не решается представить его гостям. Она представляет им Эвелину, на нее все сразу обращают внимание. Сноп света из окоп вдруг упал на ее волосы, они загорелись, окна сразу наполнились небесами, все вспыхнуло, и... был миг!

Возле Эвелины стоял Истленьев, хозяйка усадила их в кресла и тут же отошла, чтобы отойти.

Гости пришли в себя, заговорили, стали гостями.

1-Й ГОСТЬ

Какая удивительная женщина! Я совсем не был готов к подобному зрелищу. Она вошла так неожиданно!.. Правда, у меня давно было предчувствие, с самого детства, что когда-нибудь наступит миг. Может быть, это и произошло?

2-Й ГОСТЬ

Я с вами согласен. Впрочем, не с вами. Скорее – с окнами. Они вспыхнули и... сгорели. От них ничего не осталось, кроме обыкновенных стекол и рам. А было!..

3-Й ГОСТЬ

Нет, это необыкновенная женщина! Она молчит, но ее молчание полно удивительных минут... Волосы струятся, бледное лицо обращено... но к кому? К невидимому собеседнику?

4-Й ГОСТЬ

Кем может быть этот собеседник? Призраком? Воздухом? Или не тем, но другим?

5-Й ГОСТЬ

Я вижу: ее глаза обращены к нему. Какая неслыханная голубизна! И рядом – толпы света. Окна не знают: быть лицом к ней или к небу?

6-Й ГОСТЬ

Часы – безумием к ней.

7-Й ГОСТЬ

Зеркала – равнодушием к нам.

3-Й ГОСТЬ

Мы?.. Я нас не вижу.

7-Й ГОСТЬ

А собеседника Эвелины?

3-Й ГОСТЬ

По крайней мере, не слышу...

Хозяйка (удивительная женщина, ей было 40 странных лет) подошла к гостям. Одни из них сидели, другие стояли, третьи были просто третьими. Разговор то затихал, то вновь оживлялся. Блестящие паузы между остротами заставляли сверкать саму тишину.

Сверкающие окна лились в залу, устремлялись к волосам Эвелины, касались их и густо стекали по ее хрупким плечам.

Хозяйка любила Истленьева и Эвелину, она кинула им приветливый взгляд. А те, не видя и не замечая, что было вокруг, были: один – призраком, другая – золотым мерцанием возле него.

Наконец, гости стали терять терпение. Они сдержанно столпились вокруг хозяйки.

1-Й ГОСТЬ

Скажите же нам, наконец, кто этот таинственный спутник Эвелины? Призрак?

ХОЗЯЙКА

Да.

1-Й ГОСТЬ

Но, если он – «да», то что же нам делать с нашим «нет»?

2-Й ГОСТЬ

Вот вопрос, к которому я присоединяюсь в виде восклицательного знака!

3-Й ГОСТЬ

А я – знак горькой иронии и сарказма.

4-Й ГОСТЬ

Позвольте кстати или некстати рассказать вам такой случай: ночь. Я иду по пустынной улице. Вдруг – фонарь... Вот и все, вот и весь случай. Но забыть невозможно... знаете?

5-Й ГОСТЬ

Вы хотели рассказать это кстати или некстати. Так что же из двух?

4-Й ГОСТЬ

Ветер отнес в сторону фонарный свет...

6-Й ГОСТЬ

Я понимаю 4-го гостя. Со мной как-то был точно такой же случай. Та же ночная улица, тот же фонарь, тот же я...

7-Й ГОСТЬ

И время лицом к лицу с часами...

Гости волновались. Они не знали, как быть. Они то знали, то снова не знали. А между тем, прошло много времени. Дневные окна сменились вечерними. Дневные стены – вечерними. Дневные гости остались. Но появились и другие.

Хозяйка со всеми была ласкова и мила. Гости посматривали в сторону Эвелины, обмениваясь новостями и впечатлениями. Их голоса звучали по-вечернему приглушенно.

Тут же, поблескивая, ходили окна, разнося сумерки на своих стеклянных блестящих поверхностях. Гости поеживались, когда за спинами у них проходили окна. Даже какое-то волнение распространилось в толпе.

Чувство тревоги нарастало, окна были холодны и стремительны. Кто-то вскрикнул, какой-то молодой гость. «Ах!» – побледнел он. Он выдернул белоснежный носовой платок и тут же окрасил его, проведя им по лицу. «Ах!» – хозяйка откликнулась. Секунды бежали тоненькой струйкой.

Окна отступили и издали поблескивали холодным стеклом. Гости засуетились вокруг молодого гостя, несколько угрожающих фраз и жестов долетело до окон...

И вдруг, освещая себя лампой, явилась ночь. Она все смешала и перепутала. Был подан чай, он отвлек гостей от беспокойных стен, рана оказалась неопасной, все оживились.

Эвелина и Истленьев были на время забыты, они не воспользовались этим, чтобы исчезнуть.

Гости оживились.

1-Й ГОСТЬ

Ну, кажется, все снова хорошо, все снова прекрасно, все снова... еще как-то, но я забыл.

2-Й ГОСТЬ (молодому гостю)

Что с вами?.. Вы так бледны!

МОЛОДОЙ ГОСТЬ

Это не я... Это не со мной...

2-Й ГОСТЬ

Достаю платок и ужасаюсь: он такой белоснежный, что вот-вот окрасится!

3-Й ГОСТЬ

Что поделаешь! Мы повсюду окружены режущим... У каждой секунды – лезвие.

4-Й ГОСТЬ

О, эти бесконечные слова! О, это бесконечное молчание! Что из двух бесконечнее?.. Таков удел человека: говорить или молчать.

5-Й ГОСТЬ

Господи! Я покосился на часы: они косились на меня!.. Что будет?!

6-Й ГОСТЬ

Ничего страшного: разрубят пополам, как час.

7-Й ГОСТЬ

Ах, ради бога, не говорите о таких вещах при моем белоснежном платке!

ХОЗЯЙКА

Как странно разговор окрашен!.. Давайте лучше говорить о другом. О чем? О чае... Пусть каждый выскажется.. Вы?

1-Й ГОСТЬ

О чае?.. Я знаю несколько прекрасных слов, но их еще нужно составить в фразы. Но сделать это без подготовки невозможно, я их перечислю просто: чай, божество, секунды, нити, нигде, звезды, отражения, другое божество, лезвия... Вот, пожалуй.

2-Й ГОСТЬ

Лезвия? Не вижу лезвий.

1-Й ГОСТЬ

Они невидимы.

2-Й ГОСТЬ

Как спутник Эвелины?

1-Й ГОСТЬ

Нет, еще опаснее.

ХОЗЯЙКА (3-му гостю)

Теперь ваш черед.

3-Й ГОСТЬ

Другое божество? Вот мысль! Ведь это грезим не мы, это в нас чай грезит. Одно божество грезит о другом... Я сказал... то есть не сказал, а подумал... но ускользнул от мысли.

4-Й ГОСТЬ

То, что вы сказали, мне так же непонятно, как и то, что собираюсь сказать я. Но как же можно говорить понятно о таких вещах?.. Чай, по-моему, это самоубийство темноты. Это рассвет, который начинает брезжить в полночь... Кто безумнее – самоубийца или самонаоборот?

5-Й ГОСТЬ

Я вас понял и, в свою очередь, хочу быть непонятым вами. Дело в том, что у чая (как все давно с этим согласились) – вкус вечности, а у вечности – цвет чая. Отсюда возникает порою путаница, и мы, чувствуя вечность на языке, обманываем себя, полагая, что видим разумом то же, что чувствуем языком, тогда как мы видим всего-навсего нынешний день, окрашенный чаем в цвет вечности.

6-Й ГОСТЬ

Или взять другой случай, когда цвет и вкус не совпадают. Тогда на кончике вечности не язык, а нынешний день, окрашенный, как платок, который еще мгновение назад был белоснежным.

7-Й ГОСТЬ

Я слышу, как лезвия чая скрестились с лезвиями секунд. Брызнувшие от этого искры – те искры, что загораются в наших глазах.

4-Й ГОСТЬ

Слово «лезвие» ранит мне уши! Неужели оно вам не ранит язык?

7-Й ГОСТЬ

Нет, почему же... У меня как раз сейчас на языке вкус кро...

4-Й ГОСТЬ

А на платке?

7-Й ГОСТЬ

Запекшиеся пятна вечности.

ХОЗЯЙКА

А вот и полночь!

ЧАСЫ

Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам!

1-Й ГОСТЬ

Посмотрите на Эвелину и ее спутника! Посмотрите на полночь и ее спутника!

2-Й ГОСТЬ

Спутник полночи – безумный фонарь.

3-Й ГОСТЬ

Спутник Эвелины – безумный... кто?

4-Й ГОСТЬ

Смотрите! Ночь завладела золотом Эвелины, она обезумела от этой груды!

5-Й ГОСТЬ

Темнота вся изрезана секундами.

6-Й ГОСТЬ

Мы все ими изрезаны.

7-Й ГОСТЬ

Кроме спутника Эвелины.

6-Й ГОСТЬ

Вы думаете?

7-Й ГОСТЬ

Нет. А вы?..

Хозяйка хотела что-то сказать. Потом молодой гость что-то хотел сказать, и другие.

Уличная ночь холодно сверкала за окнами. Ветер раскачивался на фонаре, скрипел. Черные булыжники мостовой блестели. Что-то тревожное лежало на всем, какой-то отсвет. Улица словно ждала появления Пермякова.

Появлялись призраки. Исчезали призраки. Окна были готовы сделать шаг и выйти во тьму.

Хозяйка краешком губ улыбнулась. Чему? Какой-нибудь своей мысли? Или какой-нибудь своей нет?

Гости толпились вокруг друг друга. Секунды были отточены до блеска, до.

Истленьев и Эвелина молча обменивались своим присутствием. Ее волосы слабо мерцали в полутьме времени. Казалось, часы отсчитывали каждый волос из этой золотой груды: тик-так, тик-так...

Эвелина посмотрела на Истленьева: он был бледен необычайно, словно болезнь возвращалась.

ЭВЕЛИНА

Что с вами? Вы больны?

1-Й ГОСТЬ (в сторону)

Болен? Чем? Невидимостью?

ИСТЛЕНЬЕВ

Нет... то есть нет...

2-Й ГОСТЬ

Ах, как все отточено! Ни до чего не дотронешься. Собственные слова ранят язык!

3-Й ГОСТЬ

Мой белоснежный платок боится меня!

ЭВЕЛИНА (Истленьеву)

Уже так поздно!.. Вы не устали?

4-Й ГОСТЬ

Превращусь в эхо: уже так поздно! вы не устали?

5-Й ГОСТЬ

Он не слышит ни ее голоса, ни вашего эха. Смотрите – как он невидим!

ЭВЕЛИНА

Что?

4-Й ГОСТЬ (как эхо)

Что?

ИСТЛЕНЬЕВ

Я ничего, Эвелина... Я тут...

4-Й ГОСТЬ

А как же я? Быть эхом призрака? Быть или не быть? Или наоборот?

3-Й ГОСТЬ

Будьте эхом молчания.

2-Й ГОСТЬ

Если уж и быть, то подальше от окон.

7-Й ГОСТЬ

Подальше от самого себя...

В ту ночь Мария дочитывала принесенные ей Мелик-Мелкумовым «Воспоминания о Д. Хармсе» Алисы Порет. Вот несколько последних строк:

«Ему очень редко нравились люди, он не щадил никого. Единственный человек, о котором он отзывался неизменно с восхищением, был Вологдов. Он так мне его расхваливал, что я сперва подумала, что это новое увлечение – очередным монстром, по когда мне сказали, что Николай Иванович на самом деле блестящий и очаровательный человек, я попросила Даниила Ивановича меня с ним познакомить. «Никогда, ни за что! – отрезал Хармс. – Через мой труп». И как я ни старалась пригласить его к нам в дом, ничего не вышло. Он запретил это всем своим друзьям и ловко разрушал все их попытки...»

Рассвет то приближался, то удалялся. И окна.

Дарственная надпись Н. Пунина на книге П. Флоренского:

Николаю Ивановичу Вологдову
дружески и с удивлением:
откуда вы такой взялись
«в комнате человеческой жизни»?

Пунин

1932 июнь

В ту ночь Пермяков и гречанка пили не чай. Несмотря на то, что в комнате было накурено, душно и терпко пахло потом и пролитым красным вином, полночь пробила. Ее глаза и глаза гречанки встретились. Несколько чугунных мгновений прошло. Часы первыми отвели взгляд.

Женщина сняла чулки, и ее белые ноги голубели на фоне черного ничего. Ее красный рот и накрашенные глаза устало падали на залитый вином стол.

Ее взгляд, пошатываясь, остановился на Пермякове.

– Иди же ко мне, любимый!.. Не двигаешься?

– Ч-ч-ч-ч-ч-что?

– Иди, я обниму тебя!.. Ну же! Или я пойду сама, и меня обнимут.

– Брындырмы-ы-ы-ынд... рынды-мы-ы-ы...

– Бранд?.. Каково!.. А?..

Он подполз, их губы встретились, руки переплелись, часы заскрежетали, и новая неизвестная звезда вспыхнула в небе от этого мучительного поцелуя.

В ту ночь и Левицкий. Он быстро писал что-то на белом листе бумаги. Ему светила (и диктовала?) резкая стенная лампа. Вот что он писал:

Мария! Я не приходил к вам. На это были две причины: первая и вторая. Но третьей, главной, не было. Я уже собрался было идти, уже было отворил дверь, и ступени лавиной хлынули мне под ноги, но... Я уже было сказал себе: «Да!»... Часы посмотрели и увидели: полночь. А у нее горлом хлынули звезды...

11

Улица одним концом упиралась в ночь, другой – терялся вдали. Двое.

Ну вот, я прошел через все несчастья, которые только возможны. Теперь я, кажется, должен быть счастливым... А?

Да, да, это неизвестно. Мне, во всяком случае, нет. А зачем непременно быть, да еще счастливым? Что вы мне ответите на этот вопрос? И что вы мне не ответите?

Отвечу, что не отвечу. Вот.

Смотрите-ка! сюда кто-то идет. Давайте спрячемся друг за друга...

Появляются женщина и ее спутник. Оба – оба.

ЖЕНЩИНА

Какое кругом великолепие! Мостовые, заборы, крыши, ночь без часов.

СПУТНИК

И эти две фигуры. Я их сначала принял за фонарь, а теперь вижу, что это два фонаря.

ЖЕНЩИНА

Да? Вы, кажется, правы. Но как они слабо светят! Как мерцают! Ветер, говорят, переносит какую-то фонарную болезнь...

М (приближаясь)

Добрый вечер! Болезнь без названия. Название ожидается с минуты на минуту.

ЖЕНЩИНА

Бог мой, еще один говорящий фонарь! И еще одно разочарование! Это не он. (к М)Скажите, вы случайно не видели здесь человека в берете из голубой шерсти?

Как же, видел, конечно, видел! Он быстро прошел в ту сторону... Над ним, действительно, голубела шерсть...

ЖЕНЩИНА

А кровь на нем вы заметили?

Кровь?.. Да, вот только сейчас заметил...

СПУТНИК

Это ошибка. Это недоразумение, (к женщине)Пойдемте скорее, прошу вас! Мне совершенно ясно, что оба они, кроме друг друга, никого не видели.

Как так не видели?! Да у него от крови весь берет был... голубой... то есть, вся шерсть была...

СПУТНИК

Голубая? А вся кровь?

Иссякла.

СПУТНИК (женщине)

Пойдемте! У них иссякло воображение. Вот вам и название этой фонарной болезни... (к двоим)Прощайте!.. (уходят)

Прощайте?

Это он сказал, чтобы быть вежливым по отношению к себе самому... Какой холодный у него взгляд!.. Как холодно! Ну и погода!.. Ммда... Тут, и вправду, можно заболеть, на таком ветру... На чем вы прервали ваше молчание?

Я стоял, как всегда погруженный в задумчивость. Мимо меня стояли дома, проходили люди. Вдруг один из них – из домов и из людей, привлек мое внимание и поразил меня. Это был прохожий лет XXX—XXXIX, он был неправдоподобно бледен, по мгновениями становился бледнее самого себя...

Я слушаю вас так внимательно, что сам начинаю бледнеть.

Погодите, сейчас вы начнете истекать кровью... Но кто это?..

Появляется цирковая наездница. В ее руке упругий вздрагивающий хлыст. Воздух вокруг нее расступается.

НАЕЗДНИЦА

Как? Разве вам ничего не говорит вот этот хлыст?

Нет, почему же, он нам говорит. Какой мелодичный у него голос!

Вот это хлыст! Вот это я понимаю. Таким можно хлыстиком засечь любой фонарь насмерть.

НАЕЗДНИЦА

Скажите-ка, вы не видели, здесь не проходил один... такой?

Один проходил, но я боюсь, что он был недостаточно такой.

И другой здесь проходил, но ведь вас интересует один?

НАЕЗДНИЦА

Проклятье! У меня от ваших реплик в горле запершило... И какой ветер кругом, и холод!.. Нет ли здесь дождя?

Вы правы, здесь нету.

НАЕЗДНИЦА

А что это за странная вывеска? Что на ней написано?

На ней?.. Написано ДОЖДЬ.

М (к наезднице)

Не верьте ей! Это прошлогодняя... видите, она совсем ржавая...

НАЕЗДНИЦА

Но, постойте! Вы ведь что-то говорили о крови?

Вы – о дожде.

Что?!. Кровавый дождь?!

НАЕЗДНИЦА

Вы правы, клянусь хлыстом. Вы догадливы, клянусь еще раз.

М (к Н)

Не слушайте, это не для ваших ушей! У вас и без того бледность не проходит... (к наезднице)Каков ваш хлыстик! Вокруг него воздух никак не заживает...

Что это мне вдруг на щеку капнуло?

Никак дождь... собирается?

НАЕЗДНИЦА

Но какого странного цвета капли!.. Ха! Неужели это и в самом деле... Укроемся под этой вывеской...

Его подтолкнули к дверям.

– Ну, входите же!

– Ради бога... – подумал он, – я иду, вхожу... Зеркала взяли вошедших своими сверкающими полированными поверхностями, подвели их к середине залы, к хозяйке. Она была рада – зеркала были рады. Гости сдержанно жестикулировали – зеркала жестикулировали еще сдержаннее. Кто-то из гостей вскрикнул, ему что-то почудилось – зеркалам не почудилось ничего. Короткое «ах!» сверкнуло и исчезло в сумраке.

Пермяков вытащил белоснежный платок и усмехнулся. Все на него укоризненно посмотрели.

Воздух прижался к стенам, образовав в середине залы пустое пространство. Пермяков остался один, окруженный этой пустотой. Зеркала тяжело смотрели на него.

Истленьев давно чувствовал на себе тяжелый взгляд Пермякова.

Пермяков вытащил из рукава бритву и двинулся, загораживая ее своим телом. Холодные поверхности зеркал покрылись испариной. Пермяков двинулся еще медленнее. Обрывки гостей пролетали мимо его сознания...

1-Й ГОСТЬ

Мы здесь – это удивительно! Было бы еще удивительнее, если бы мы были еще более здесь.

2-Й ГОСТЬ

Как все тихо! Если не считать наших голосов и другого шума.

3-Й ГОСТЬ

А что будет, если не считать окон?

4-Й ГОСТЬ

Пожалуйста, тише!.. Или, пожалуйста, громче!

5-Й ГОСТЬ

Куда уж тише, и куда уж громче.

6-Й ГОСТЬ

Мне почудилась кровь!.. Или это я ей почудился?

7-Й ГОСТЬ

Вы почудились вам...

Истленьев чувствовал приближение Пермякова. На стеклах выпала тяжелая роса секунд.

Он сидел возле Эвелины, на его лице было крайнее утомление, болезненная бледность покрывала его. Он стал что-то вспоминать, что-то забывать, сидел неподвижно, улыбка, спотыкаясь, шла по его губам, потрескавшаяся, споткнулась, застыла...

Он как-то оказался один, в стороне от Эвелины. Несколько незнакомых гостей окружили его. Они были не то чтобы удивлены, они приняли Истленьева за одного из нас. Его болезненный вид давал им повод думать о его болезненном виде.

1-Й ГОСТЬ

Кто это? Вы не знаете?

2-Й ГОСТЬ

Кто это? Я не знаю.

3-Й ГОСТЬ

Кто это? Вы не знаете?

4-Й ГОСТЬ

Кто это? Я не знаю...

ПОЭТ

Я не не не не не не не не!
Я не не не не не не не!
А по воде скрежещут тени,
И мы, недвижные, над ней...

Истленьев направился к темному неосвещенному углу, откуда на него тяжело и пристально смотрели два глаза.

Пермяков стоял, прижав себя к бритве, его брови нависли, сверкали края дикой улыбки, только чудом не разрезая его побелевших губ...

В погребок, где шла игра в карты, где пили вино и водку, где Куклин, Алхимов и лампа что-то замышляли втроем, вошел Левицкий.

Он мало изменился за все это время, но погребок изменился еще меньше. После свежего ночного воздуха и сверкающих звезд, здесь был другой воздух и совсем другое сверкание.

Несколько цепких холодных взглядов уперлись в Левицкого, но соскользнули, словно наткнулись на кольчугу под его темным плащом.

Тут было несколько женщин, одна из них (самая красивая) была красивее остальных.

Пауза, заполненная паузами...

1-АЯ ЖЕНЩИНА

Кхе-гхе!.. Гха-гха-гха-а!.. Что это у меня, кашель? Или что? И горло, и грудь болит... Я вчера, б..., чуть не сдохла, и завтра чуть не сдохну...

2-АЯ ЖЕНЩИНА

Покури, все пройдет.

3-ЬЯ ЖЕНЩИНА

Эх, е. твою мать-та-а-а!..

Женщины, пошатываясь, прошли мимо Левицкого.

Куклин и Алхимов заметили присутствие Левицкого. «Судя по нему, на улице звезды», – сказал Куклин, как если бы он сказал, что, судя по Левицкому, на улице идет снег. Алхимов мысленно сказал какую-то фразу, но вслух произнес только точку, стоящую в конце ее.

Зачем пришел в погребок Левицкий, мне неизвестно. О чем он разговаривал с Куклиным и Алхимовым – тоже. Я только вижу, как шевелятся их губы, как стремительны их зрачки, но не могу расслышать ни звука.

Неожиданно дверь погребка отворилась, и, пошатываясь, вошел Пермяков. Дикая улыбка, словно рассеченная надвое ударом хлыста, еще цеплялась за его губы. Он весь дрожал сильной неудержимой дрожью, окровавленные пальцы повисли, обезумевшие глаза хотели вырваться из страшных орбит...

Разговор гостей незаметно продвигался навстречу ночи.

1-Й ГОСТЬ

Вы молчите? Вы молчите потому, что слушаете меня? Тогда молчите внимательнее. Минута состоит из 60 секунд, час – из 60 минут. А из скольких часов состоит все?

2-И ГОСТЬ

Нельзя же судить о человеке по его спине.

3-Й ГОСТЬ

Нет, можно. Спина выразительнее, чем лицо, и не умеет притворяться.

4-Й ГОСТЬ

Мой белоснежный платок пугает меня, а я – его.

5-И ГОСТЬ

Ах, пожалуйста, тише! В вашем голосе есть такие режущие нотки... знаете.

6-Й ГОСТЬ

Кровавый дождь – что это такое?

7-Й ГОСТЬ

Это два самых ужасных слова.

3-Й ГОСТЬ

Знаете, что вчера со мной приключилось? Я растерялся среди белого дня. Ни с того, ни с сего. Вот и все происшествие. Как вам понравится такое? А?

2-Й ГОСТЬ

Да, у вас на лице до сих пор еще – та минута...

Окно выходило во двор. Он посмотрел: дворовая ночь, черные кусты, дерево, стена соседнего дома и луна с облупившейся тут и там штукатуркой.

Он отходил от себя и вновь возвращался, и тень не знала, следовать ли ей за ним или оставаться с ним же.

Увидели: он и измученная тень на стене. Думали: он остается отшельником даже среди такого многочисленного общества!

Какая-то сила притягивала его к стенам, и та же сила притягивала к нему темноту.

4-Й ГОСТЬ

Хорошо, если это только он невидим для нас. А что, если и мы для него невидимы? Это было бы ужасно!

1-Й ГОСТЬ

Темнота – это магический напиток зеркал: вы напряженно всматриваетесь в полированную поверхность, вы пытаетесь увидеть свое отражение, но... начинаете галлюцинировать, словно и вы отпили из той же чаши...

Истленьев вплотную подошел к темноте, в которой стоял Пермяков.

Пермяков внезапно поднял руку с изгибавшимся в ней лезвием... Страшный крик раздался тогда. Истленьев упал и забился в жесточайших судорогах, у него начался припадок.

А пальцы Пермякова, израненные о лезвие, хватая лицо, бросились в ужасе прочь... Он исчез, его не видели.

КУКЛИН

Он исчез, его не видели.

ПЕРМЯКОВ (как безумный)

Где я?!

АЛХИМОВ (в сторону)

В тюрьме из секунд.

ГОЛОС (из стороны)

Какие частые решетки!..

Такая плотная масса гостей, что не оставалось места ни для остроумия, ни для любезностей. Все стояли почти неподвижно, обращенные лицами друг к другу и говорили:

– Как много гостей! Как многолюдны зеркала!

– А ведь еще час назад они были почти безлюдны...

Окна вносили ночь, она струилась с их блестящих стеклянных поверхностей.

1-Й ГОСТЬ

Я говорю почти так же тихо, как думаю.

2-Й ГОСТЬ

А я – наоборот. И еще раз наоборот.

3-Й ГОСТЬ

Вы обращали внимание, что когда думаешь о чем-нибудь ночью, то обязательно думаешь о звездах?

4-Й ГОСТЬ

Да, сейчас мне, действительно, кажется, что это так. Но завтра мне будет казаться другое. Вчера – не знаю.

5-Й ГОСТЬ