Текст книги "Царский духовник"

Автор книги: Владимир Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Слава вам, воеводы мои храбрые, – говорил вечером того дня царь Иоанн Васильевич, сидя в своем шатре великом. – Дайте вас всех обнять и оцеловать лобызанием царским!

Первого обнял и поцеловал царь князя Александра, за ним князя Юрия Шемякина, а потом и других воевод, что истребили и разогнали полчища князя Япанчи.

Было то великой честью для воевод, и от милости государевой еще бодрее стали они духом и еще смелее стремились на битву с казанцами.

Только что вышли от царя воеводы победоносные, как приехал к ставке царской мурза Камай и хотел лицо государево видеть. Допустили его к царю.

– Хочу я, царь-государь, тебе и воеводам твоим добрый совет дать, – молвил мурза Камай, поклонившись царю в землю. – Знаю я, откуда казанцы воду берут: ходят они за водой к ключу за стенами городскими, а ведет к тому ключу подземный ход от ворот Муравеевых.

Расспросил царь мурзу Камая обо всем подробно, спасибо тому сказал и цепь золотую подарил за послугу. Тут же послал царь Иоанн Васильевич за пушкарем и розмыслом иноземным, что осадные и земляные работы под стенами казанскими вел. Звали того розмысла Яганом, был он родом из земли прусской и хорошо свое дело знал. Пришел он к царю в шатер, одетый по-иноземному: в камзоле с рукавами прорезными, в плаще вышитом, длинном.

Красовалась у него на голове шапочка черная с пером соколиным. По обычаю иноземному поклонился он царю только в пояс, шапочку свою снял и пером длинным до земли коснулся.

– Услужи мне, Яган, – молвил царь Иоанн Васильевич ласково. – Проведал я, что есть у казанцев подземный ход, коим спускаются они к ключу некоему и оттуда воду себе берут. Как бы нам тот ход подземный попортить да порушить?

Сверкнули ярко глаза розмысла иноземного: видел он, что можно тут показать умение свое, что можно от царя хорошую награду заслужить.

– Коли прикажешь, твое царское величество, мы к этому ходу подземному свой подкоп сделаем. Только бы место знать, а там нетрудно будет. Вкатим в подкоп бочку другую пороху – и взлетят на воздух казанцы!

– Верно! – говорил царь, слушая иноземца. – Только ты уже все старание приложи; людей я тебе дам, сколько хочешь.

Поглядел иноземец, не будет ли для него какого дара царского в задаток; однако и не думал царь Иоанн Васильевич вперед немца дарить. Угадал он, правда, тайную мысль розмысла и обещал ему свои щедроты царские:

– Потрудись, Яган, исполни мою волю царскую; тогда велю тебе полный кубок серебряный червонцами насыпать. Знаю я, что ты за почестями не гонишься, чинов да боярства тебе не надо, да и не след тебе, иноземцу, среди бояр московских мешаться. Зато не пожалею для тебя царской казны.

Повеселел Яган и снова царю обещал, что взлетят у него на воздух казанцы. Выбрал тогда царь ему помощника, выбрал людей надежных и стал дожидаться, когда немец свой посул исполнит.

Долгонько пришлось царю ждать, до самого сентября месяца: нелегка работа была, и вести ее надлежало осторожно, с опаскою. Пятого числа сентября наступившего, рано утром, получил царь Иоанн Васильевич от Ягана-розмысла весточку: выезжай-де, царь-батюшка, пораньше к турам, занятное дело увидишь…

Торопливо сел молодой царь на коня боевого, ближних слуг с собою взял и прискакал на вал осадный, где стояли пушки рати московской. Открылась перед царем, как на ладони, вся Казань басурманская с ее мечетями, с ее башнями и стенами крепкими. Особенно много стояло воинов казанских на большой башне Муравеевой, близ которой подкоп подведен был. Видно было, что усерднее всего хранили татары эти ворота: тут подземелье находилось, по которому приносили воду в город осажденный.

Остановился государь Иоанн Васильевич на валу, воевод соседних подозвал и молвил им:

– На всякий случай, воеводы, снарядите воинов. Может, рухнет стена казанская, тогда ворвитесь поспешно в город.

Стали воеводы свои полки снаряжать да к приступу готовить.

Глядел царь Иоанн Васильевич на пестрые кровли казанские, на мечети остроконечные, на высокие башни и стены широкие – и томился он нетерпением: “Что же немец мешкотный медлит? Давно бы пора этой башне на воздух взлететь. Кажись, он свое дело хорошо знает; только неповоротлив больно… Эх, нет у нас своих молодцев ученых! Те бы долго копаться не стали; мигом бы треснули и обрушились стены казанские…”.

Не пришлось, однако, молодому царю долго ждать в это утро ясное. Едва только взошло солнышко, едва только блеснули лучи утренние на речке и на озере, – раздался неподалеку громовой удар оглушающий… Сразу вскинуло вверх, к небу ясному, целый столб земли, песку и камня; окутан был этот столб густым дымом черным. Высоко хватил взрыв – выше башен казанских; помутил он ясные небеса синие, оглушил он татар и православных… Широко глаза раскрыв, глядели дружины московские; любовался и сам молодой царь Иоанн Васильевич. Видно было, как взлетали вверх, словно песчинки, татары, что за водой шли по подземелью; немудрено было: целых одиннадцать бочек с порохом вкатил в свой подкоп немец Яган. Глянул тут царь Иоанн Васильевич на стену казанскую и от радости обомлел…

Около самой башни Муравеевой виден был в стене широкий пролом, трещина глубокая; все то наделал взрыв грозный, коснулся он и стены казанской и обрушил ее в одном месте. Сверху падали в пролом воины татарские и истошно вопили. Как увидел царь разрушение стены казанской, тотчас же крикнул воеводам своим и рукою указал, куда полки вести.

Загремели бубны, завыли трубы бранные, и кинулись дружины московские к пролому…

Хоть и поражены были ужасом татары, а все же сплотились они и грудью встретили московцев; закипела в проломе схватка кровавая, обагрились кровью камни и брусья крепостные. Не успели татары к слабому месту всю свою силу стянуть, потому смяли их полки московские и погнали в самое нутро города.

Царь Иоанн Васильевич, стоя на валу и глядя на бой жестокий, сердцем возрадовался. “Ужели, – думал он, – кончается осада долгая и трудная, ужели пришел день и пала Казань басурманская под мечом моим? Вот уже вторглись полки мои за эти стены крепкие; вот уже секут они и гонят дикие толпы казанские…”.

Но не пришел еще конец трудам рати московской; много еще надо было ей претерпеть, много еще крови пролить и потомиться. Правда, сломили воины царские казанцев, прогнали их в самые улицы Казани, но потом нахлынули на них черной тучею все татары остальные, что на других башнях и стенах стояли. Нахлынули они в таком множестве, что подавили ратников московских: на одного десять человек приходилось. Крепко стояли царские воины, но под конец не выдержали и назад через пролом из стен казанских вышли. Много среди полков государевых было убитых и раненых, да зато и они казанцам немалый урон принесли. В тот день, по сказаниям летописцев древних, погибло у татар не менее пяти тысяч человек.

ВЗЯТИЕ КАЗАНИ

Каждодневно у стен казанских кровопролитные схватки закипали, а часто и большие бои бывали. Немецкий розмысл Яган все подводил да подводил под стены казанские подкопы; умелый и доблестный воевода, князь Михайла Воротынский, все подвигал да подвигал вперед туры земляные и большие щиты деревянные, из-за которых пищальники московские тысячами пуль осыпали казанцев. Под конец занял князь Воротынский и часть стены казанской, и крепостную башню Арскую. Но не смутились казанцы ничем, не хотели даже с посланцами царскими разговаривать; одно лишь кричали они со своих стен: что все умереть готовы, а сдаваться не хотят.

Каждое утро раным-рано выходили на самый верх башен казанских чародеи и волшебники татарские. Воссылали они мольбы богам басурманским, накликали они чары всякие на стан московский. Причудливо и страшно было одеяние их: на голове рога топорщились, лица были разноцветными красками размалеваны, на плечах обнаженных и на груди краснели язвы свежие – те раны колдуны сами себе наносили, думая кровью своей богов свирепых умилостивить… Но ничего не могли поделать колдовства татарские против тех святынь, против тех икон и мощей, что были в стане московском.

Второго октября решил царь Иоанн Васильевич всему войску своему “пить общую чашу крови”, повелел идти на приступ. Вся огромная рать московская была разделена мудро и умело. Как рассказывает летописец, царь Иоанн Васильевич, чтобы заслонить тыл от луговой черемисы, от татар, бродящих по лесам, от ногайских улусов и чтобы отрезать казанцам все пути для бегства, велел князю Мстиславскому с частью большого полка, а Шиг-Алею с касимовцами и жителями горной стороны занять дорогу Арскую и Чувашскую, князю Юрию Оболенскому и Григорию Мещерскому с дворянами царской дружины – Ногайскую, князю Ивану Ромодановскому – Галицкую; другой отряд дворян, примыкая к нему, должен был стоять вверх по Казанке, на старом городище. Отпустив воевод, Иоанн распорядил приступ: велел быть впереди атаманам с казаками, головам со стрельцами и дворовым людям, разделенным на сотни, под начальством отборных детей боярских; за ними идти полкам воеводским: князю Михайле Воротынскому с окольничим Алексеем Басмановым ударить на крепость в пролом от Булака и Поганого озера; князьям Хилкову – в Кабацкие ворота, Троекурову – в Збойловые, Андрею Курбскому – в Ельбугины, Семену Шереметеву – в Муравеевы, Дмитрию Плещееву – в Тюменские.

Каждому из них помогал особенный воевода: первому – сам государь, другим же – князья Иван Пронский, Турунтай, Шемякин, Щенятев, Василий Серебряный-Оболенский и Дмитрий Микулинский.

Утром, проведя всю ночь в беседе душеспасительной со священником, готовился молодой царь к приступу – стал надевать доспехи бранные. Едва успели слуги царские застегнуть пряжками коваными крепкий иноземный нагрудник государев, как вошел спальник и молвил:

– Из Москвы гонец, сын боярский Яков Шошин с грамоткой.

Позвал царь гонца, принял от него грамотку и спросил от кого.

– От святого старца Сильвестра.

Поспешно отломил молодой царь печать восковую и читать стал. Невелика была грамотка, но прочитав ее, возрадовался царь духом и лицом просиял.

“Царь мой благоверный, чадо мое духовное! – писал старец Сильвестр. – Не своей волей пишу тебе, а по велению свыше. Был мне прошлою ночью сон знаменательный: видел я святого Георгия Победоносца, что попирал копытами коня своего змия низверженного. И был мне в ту ночь глас неведомый: “Оповести царю Иоанну сии слова – дерзай на врага, царь православный!”. Те слова и пишу тебе, царь благочестивый, да укрепят они тебя в твоих делах ратных. Писал сию грамотку во граде Москве верный молельщик твой и отец духовный, смиренный иерей Сильвестр “.

Благим предзнаменованием была эта грамота для молодого царя в трудный час осады казанской, когда готовился он посылать полки свои на кровавый бой отчаянный.

Прошептал царь Иоанн Васильевич молитву благодарственную и стал опять к бою снаряжаться. Только надел он шелом блестящий, новый гонец вошел в шатер царский – от князя Михайла Воротынского.

– Велел воевода сказать твоему царскому величеству, что закончил розмысл Яган свой подкоп большой. Вкачены в подкоп бочки с зельем, числом всего четыре дюжины. Мыслит воевода Воротынский, что время на приступ идти.

Разослал тогда молодой царь гонцов по всем воеводам – и разом двинулись полки московские на Казань. В то же время грянули взрывы из подкопов под стенами казанскими; обрушились во многих местах твердыни татарские!..

Молодой царь, перед тем как выехать на битву, слушал в церкви литургию; был пуст огромный стан воинский, слышалось в нем лишь пение клира церковного, да от Казани гром и шум битвы ожесточенной доносились.

Когда отслушал царь Иоанн Васильевич литургию, причастился Святых Таин и выехал на коне в поле, – сразу очам его представились стяги полков московских, что развевались на стенах и башнях казанских. Тут же прискакал к царю гонец от главного воеводы князя Воротынского; оповестил он, что полки ворвались уже в самый город, в самые улицы, но все еще казанцы храбро стоят, и надо свежих воинов на подмогу послать. Исполнил царь просьбы воеводы доблестного и стал вести ждать о полной победе. Вдруг приметили зоркие очи государевы, что из пролома стены казанской густые толпы воинов назад к стану бегут. Признал в них царь полки свои и встревожился… А тут как раз прискакал один из воевод царских князь Борис Щенятев, на коне взмыленном, в латах иссеченных, окровавленных.

– Беда великая, царь-батюшка! – крикнул он, задыхаясь от скачки бешеной. – Как вошли полки наши в улицы казанские, как увидели воины богатые товары купцов татарских, обуяла их корысть, и стали они грабить лавки городские. Рассыпались воины повсюду, строй разорвали, а тут и нагрянули на них снова казанцы освирепевшие. Не выдержали наши, смутились и побежали…

Возвел молодой царь очи к небу, прося Господа о защите, вспомнил о грамотке отца Сильвестра – и сила, и бодрость снизошли в сердце его. Вынул он из ножен меч блестящий, поскакал к неподалеку стоявшей запасной рати, дружине отборной, и крикнул воеводам:

– Теперь время и вам на казанцев ударить!

Сам схватил он своей рукой царской святую хоругвь ратную и вперед повел дружину отборную. Только тогда остановили бояре ближние своего государя молодого, когда бегущие полки московские, видя помощь великую, ободрились и назад в город бросились.

Стали тут прибывать к царю гонцы один за другим, все с добрыми вестями:

– Царь-государь, сломлена сила татарская. Заперлись казанцы с царем своим в башни каменные.

– Царь-государь, взят дворец Едигеров, взята большая мечеть казанская.

– Царь-государь, бежали казанцы в задние ворота, а там на них князь Андрей Курбский ударил, посек и разогнал.

Наконец пришла весть и о том, что пленен сам Едигер, царь казанский, а с ним взял воевода князь Палецкий и старшего знатного мурзу Заниеша. Оповестили гонцы, что ни одного казанца оружного в городе не осталось: кто из татар пробился через полки московские, те все бежали к лесу. Царь послал князя Семена Микулинского, да князя Михайлу Васильевича Глинского, да боярина Шереметева с конною дружиною за Казанку-реку, чтобы окружить остаток мятежников казанских и вконец побить их.

Известили гонцы молодого царя и о доблестном подвиге князя Андрея Курбского, который с братом своим князем Романом нагнал врага бегущего, славную сечу с ним завязал и поднят был на поле бранном тяжело раненный, растоптанный копытами коней татарских. Сам князь Андрей Курбский в одном из писаний своих так рассказывает об этом деле ратном: “Мы добыли себе коней от станов своих из-за реки, и заступили им путь, и нашли их не перешедшими реку, и собралось нас около двухсот всадников! Перейдя реку, вооружившись и уже на тетивах стрелы держа, начали мы понемногу от берега продвигаться, приготовив отборное войско немалое, за ними всеми, идущими вместе весьма густо и долго, как на два выстрела из лука немалых… Мы же, отпустив их немного от берега, ударили на них… Молюсь, да не возомнит кто меня безумно самого себя хвалящим – правду говорю и духа храбрости, от Бога данного мне, не таю. К тому же и коня весьма быстрого и доброго имея, раньше всех вклинился я в полк басурманский; и помню то, что, кидаясь три раза на них, конь мой оступился, а в четвертый, сильно раненный, повалился в середине их со мною, и уже от великих ран не помню боле. Очнувшись же потом, будто через малое время, увидел я двух слуг моих и двух воинов царских, плачущих надо мною, как над мертвым. Я же видел себя лежащего обнаженным, многими ранами покрытого, но живого, ибо была на мне кольчужка праотеческая сильно крепкая”.

Далеко уже время за полдень ушло, а все прибывали к молодому царю гонцы и воеводы с вестями разными. Прискакал сотник от главного воеводы князя Михайлы Воротынского; был он послан князем после того, как весь город от мятежных татар очистили. Молвил сотник заученные слова:

– Радуйся, благочестивый самодержец! Твоим мужеством и счастьем победа совершилась: Казань наша, царь ее – в твоих руках, рать его истреблена и в плен взята, несметная добыча собрана… Что повелишь?

Не сразу ответил царь Иоанн Васильевич гонцу воеводскому; перекрестился он широким крестом на святую хоругвь, что близ него на высоком древке сияла, потом молитвенно воздел руки к небу и, только окончив молитву благодарственную, молвил сотнику:

– Повелю теперь славить Всевышнего!

Тотчас же на этом самом месте собралось все духовенство из стана московского, стали иереи служить молебен; далеко по полю разнеслись священные напевы, засияли золотом и серебром ризы священнослужителей. К молебну стали со всех сторон стекаться воины рати царской; одни были в блестящих доспехах, другие в латах иссеченных, кровью покрытых; иные зажимали рукою раны кровоточащие, иные едва дышали от усталости… Но все с одинаковым благоговением, с великой радостью о победе славной, со смирением склоняли колени свои перед священной бранной хоругвью. Долго длился молебен, и все гуще становилась толпа воинов московских.

Когда же отзвучали святые песнопения и молодой царь с колен поднялся, увидел он, что скачет от города к нему много людей конных. Узнал он и того, кто впереди всех мчался, – то был воевода князь Палецкий. Все ближе и ближе подвигались конные; за воеводою, между двух воинов с мечами обнаженными, ехал к царю неведомый казанец в богатой одежде, местами порванной и окровавленной; бледно было лицо пленника, в его чертах смелых сквозили и гордость, и страх, и ярость бессильная.

– Привожу к тебе, царь-батюшка, пленного царя казанского Едигера! – молвил воевода Палецкий, осадив коня перед государем.

Сняли царя Едигера с седла и перед царем поставили.

Взглянул казанец на владыку московского, что сиял во всей пышности и мощи, обвел взором несметные толпы воинов – и сами собой подогнулись колени у пленника, и бросился он ниц перед царем на землю. По-христиански не стал молодой царь томить врага униженного: своими руками поднял он его и помиловал – жизнь даровал, удел богатый обещал. Только и было всего слов царских пленному Едигеру:

– Несчастный! Иль ты не знал мощи Руси великой и лукавства казанцев?

Далее рассказывают летописцы об этом славном дне, что въехал царь Иоанн Васильевич с великим торжеством и пышностью в город покоренный; милостиво обошелся государь победоносный со всеми пленными и запретил воинам разорять дома казанские.

Посреди Казани побежденной избрал царь Иоанн Васильевич место обширное и велел там строить церковь Благовещения. Потом освящены были духовенством все стены и башни твердыни басурманской.

Одержав победу великую, торопился царь в Москву, где ждала его супруга неутешная; поставил он наместником казанским князя Александра Горбатого-Шуйского, а в товарищи ему дал князя Василия Серебряного, оставив им полторы тысячи детей боярских да три тысячи стрельцов и еще казаков многих. Дал, кроме того, царь своим воеводам наказ письменный, как город покоренный блюсти, как смирять мордву, чувашей, вотяков, черемис и башкир – всех инородцев земли казанской.

Обрядив все, обо всем позаботясь, взял с собою царь брата двоюродного князя Владимира Андреевича; взял бояр ближних и отборные дружины пешие и двенадцатого октября отплыл на ладьях к Свияжску. Воевода князь Михайла Воротынский повел сухим путем дружины конные.

ПОДАРОК ЦАРИЦЫН

Недалеко от славного древнего города Владимира стоял небольшой городок Судогда, как раз на большой дороге проезжей. Было в том городке немного людей посадских и того меньше людей торговых; жили все попросту, и ни у кого достатка изрядного не было. Однако все же в один пасмурный день октябрьский разукрасился малый городок, что твой Владимир. Высыпали все от мала до велика на улицы, расставили около домов столы, покрытые ручниками шитыми, нанесли на те столы всяких яств, жареных и вареных, холодных и горячих, наготовили полные бочонки и сулеи с зеленым вином, с медом крепким, с брагою хмельною…

Весь город к себе гостей ждал: пришла весть, что царь Иоанн Васильевич, возвращаясь из Казани побежденной, будет в Судогде ночевать. Старый протопоп древней церкви судогодской приготовил для царя горницу, всем ее убрал, что было у него лучшего. А люди посадские да торговые напекли, наварили и накурили для гостей дорогих всякого угощения в изобилии.

Настал наконец и час радостный; черными тучами подошли к городу дружины царские и стан разбили. Царь Иоанн Васильевич, с боярами и священниками, в самый городок въехал. Встретил его седой протопоп с иконами, крестами и хоругвями, а вместе с ним и все судогжане. Благословлял народ молодого царя и славил его за победу над врагами веры христианской. От кликов радостных, мнилось, потрясался влажный воздух осенний, и звучали этими криками древние мшистые стены острога Судогодского и купола храма древнего деревянного. Когда проехал царь Иоанн Васильевич в дом протопопа, хлынули из ворот городских в стан воинский судогжане: одни несли воинам еду и питье, другие шли звать ратников к себе в гости…

Старый протопоп угостил царя и бояр на славу, не пожалел он для такого случая радостного почать казну свою, долголетним трудом скопленную. Сам он все время ходил вокруг стола трапезного, около гостей дорогих, низко кланялся, просил пить и кушать. Нашлось у старика и вино дорогое заморское, что купил он за год до того у купцов иноземных мимоезжих на случай, если сам владыка Владимирский в город заглянет.

По вкусу пришлось путникам утомленным вино заморское, отведали они охотно и всяких яств вкусных, что приготовил для них старый протопоп со своей протопопицей-старухою. После трапезы захотел царь Иоанн Васильевич отдохнуть, да и бояр утомленных скоро сон сморил после пути трудного.

Уложив гостей во всех горницах, вышел протопоп судогодский на крыльцо посмотреть, все ли в порядке. Шумно было в городе: во всяком доме, во всякой избе были гости дорогие, пировали ратные люди. День уже начал к вечеру клониться, дождик накрапывал… Вдруг приметил старый протопоп, что скачут по грязной улице прямо к его дому многие люди конные, впереди всех по виду боярин, нарядно одетый, сановитый. Подскакал ближе всадник и у старого протопопа о царе спросил.

– Почивает царь-государь, утомившись после дороги дальней, – молвил старик.

– Я с такой вестью приехал, что не грех и разбудить царя-батюшку, – отвечал боярин. – Из самой Москвы поспешил я сюда навстречу царю. Оповести царя, отец, что прибыл боярин Думы его царской Траханиот Василий Юрьевич, что великую милость Господь нашему царю благоверному послал.

Не посмел перечить старый протопоп. Скоро стоял приезжий боярин перед царем Иоанном Васильевичем.

– С какими вестями, боярин? – спросил тревожно молодой царь.

– С добрыми, царь-батюшка, с добрыми! – молвил Траханиот, кланяясь царю в ноги.

– От государыни-царицы, супруги твоей благочестивой, послан я с весточкой, что народился у тебя, государь, наследник твоего престола царского, царевич Димитрий. Государыня-царица в добром здравии, и царевич новорожденный здоров и весел.

Не так обрадовался царь Иоанн Васильевич, когда сказали ему, что взята Казань басурманская, не так заликовал, как теперь. От радости не смог он слова вымолвить!

Давно уже молил царь у Господа себе наследника, кому бы мог он оставить скипетр великой державы русской; об этом молился он вместе со своею царицей молодой, объезжая обители святые, повергаясь ниц перед иконами чудотворными. Об этом часто думал он и среди дня белого, и среди ночи темной. До сей поры благословил Господь брак царский лишь двумя дочерьми – Анной и Марией, да и то первая еще младенцем отошла в мир загробный. Теперь свершилось желание молодого царя, и было то для него великим счастьем.

Опомнившись от радости нежданной, обнял царь доброго вестника, поцеловал его в уста и осыпал дарами богатыми.

Быстро узнали и все бояре о рождении царевича, все с царем ликовали и радовались. В церкви судогодской в большой колокол ударили, в стане воинском радостный шум поднялся.

Долго не мог заснуть царь Иоанн Васильевич в эту ночь; все одолевали его думы, все предавался он надеждам и мечтаниям светлым. Докучна казалась ему эта ночь долгая; хотелось ему, чтобы скорее она прошла, чтобы настало утро, и сел бы он на своего коня борзого и полетел бы туда, к Москве, где ждут его царица и царевич… Мыслил молодой царь о том, как будет он уготовлять для любимого сына наследие богатое, обширное. Будет он землею русскою править, как доселе – милостиво и справедливо; станут в довольстве жить не только знатные люди, а и простонародье. Процветет земля русская, покорит она всех врагов своих, и наследнику царя Иоанна IV достанется царство великое. Если Господь поможет, то прибавится к венцам Московского, Казанского и Астраханского царства еще и венец царства Крымского… Почему бы Москве с Крымом не справиться? Теперь знает царь, как доблестны полки его, как искусны воеводы, как не могут враги выдержать удара силы русской. Ежели Казань взяли, так и Крым немудрено взять… А с другой стороны можно будет и ливонцев смирить, да и у ляхов горделивых отобрать города древнерусские… Вот тогда будет царство великое для царя Димитрия Иоанновича!

Потом иные мысли пошли в голове царской. Думал он, как будет расти царевич-наследник, как будет учиться у отца делам правления, мудрости государской. Вот вырастет он юношей сильным и крепким, разумным и добрым, будет у старика-отца друг и помощник… Сам молодой царевич поведет рать отцовскую на врагов земли русской и с такой же славою победной вернется, с какою ныне возвращается царь Иоанн… То-то будет радость, то-то будет ликование! Встретит старый царь молодого царевича-победителя со всем духовенством перед стенами города стольного, Москвы златоглавой, крепко обнимет, поцелует в уста сахарные…

А когда тяжко станет старику-царю заботиться о государстве обширном, тогда разделит он с молодым царевичем бремя правления. И когда придет конец царю Иоанну Васильевичу, с покоем в сердце закроет он глаза и Богу душу отдаст, зная, что есть на Руси правитель мудрый, наместник ему достойный, что продолжит дела отца великие. Славен будет род царей московских и возвеличится он над всеми владыками земными.

Далеко за полночь заснул царь Иоанн Васильевич, счастливый и радостный.

Проснулся он на рассвете, богато одарил старого протопопа, обещал из Москвы для церкви судогодской прислать новые облачения иерейские, драгоценные сосуды священные; ни один из судогжан также не был оставлен царской милостью – много казны золотой и серебряной потратил в этот день радостный молодой царь на дары и милости.