Текст книги "Отдельное поручение (Повесть)"
Автор книги: Владимир Двоеглазов
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
20
Тревога охватила его сразу, в то самое мгновение, когда он убедился, что жилье обитаемо. Единственно объяснимая, успокаивающая и даже ободряющая версия: «Сторож!» – отпадала по многим, вполне бесспорным причинам.
Во-первых, жил здесь не один человек, а, по меньшей мере, трое. Балок был рассчитан на четверых. Одни нары были завалены разным хламом, но на трех остальных лежало по два матраца, а также по вороху тряпья в головах; верхним матрацем, видно, укрывались вместо одеяла. На столе стояли три невымытые после ухи миски и три кружки с остатками чая. Трех сторожей никто оставлять не будет. К чему это посреди глухого урмана, где и один-то сторож – пустая формальность? Зимой в поселок могут зайти охотники, но вряд ли они станут красть трактора и запчасти.
Во-вторых, что особенно поразило Цветкова, был здесь редкий для таежного жилья беспорядок. Цветков по долгу службы не раз бывал на лесоучастках, в геологических, геофизических и лесоустроительных партиях, на зимовьях охотников, и знал, что в тайге самый последний разгильдяй становится приверженцем порядка. Может, рабочий коллектив так на него действует, но, может, и сам чувствует человек, что стоит хоть в чем-то опуститься: бросить в палатке окурок, не вымыть после обеда миску – цепная реакция неустроенного быта, раздражительности, тоски явится незамедлительно, и уже не выдержать других, более серьезных испытаний, которые ожидают в тайге. Лейтенант с тревожным недоумением глядел на грязную посуду, на разбросанные по столу рыбьи кости и рассыпанную соль. На матрацах, усеянных песком (видно, ложились прямо в сапогах), валялись грязные портянки и провонявшие рыбой вещевые мешки. На незанятых нарах был разный хлам: куски проволоки, обрывки веревок, свечи зажигания, пачки из-под папирос, стреляные гильзы, ржавые монтировки, окурки, консервные банки. О том, чтобы мели пол, не было и намека, хотя в углу стояла метла, принадлежавшая, вероятно, прежним жильцам – рабочим сплавучастка. Прежним. Кто же нынешние?..
В-третьих, не было здесь продуктов. Вернее, лежали на столе пакет с быстрорастворимым сахаром и початая пачка чая. Чай хороший, отметил про себя лейтенант, – «Краснодарский». Конечно, продукты могли храниться где-нибудь в лабазе, но вряд ли: зачем строить лабаз, когда вокруг столько пустых балков – в любом устраивай склад; а все балки (теперь-то уж все!) Цветков и Ледзинская осмотрели.
Кто же живет в балке? Где они сейчас находятся? Слышали ли они шум вертолета? Если слышали, то почему не возвращаются в поселок? Нет ли у них причин скрываться? В таком случае, не находятся ли они сейчас вблизи поселка, опасаясь появиться на глаза людям в милицейской форме, и не наблюдают ли сейчас из-за укрытия?
Уж не являются ли отсутствующие обитатели балка преступниками, укрывающимися от правосудия?
Размышляя над этими вопросами, не забывал лейтенант Цветков и о служебном долге, ибо если люди эти являются преступниками, то с ними необходимо поступить по закону, то есть задержать. Что с ними, задержанными, потом делать, как отконвоировать в отдел, – он пока не знал. Но задержать преступников он обязан в любом случае.
– Куда же они ушли? – спросила Ледзинская.
– Не знаю, – ответил Цветков, решив пока не делиться своими сомнениями. – К вечеру, может, воротятся.
Он приподнял крышку закопченной эмалированной кастрюли, стоявшей на плите. Оттуда шел вкусный запах вареной щуки, но ухи было совсем на донышке.
Он еще раз потрогал печку и попытался прикинуть, когда здесь были люди. Печь была сварена из толстого листового железа и поставлена на кирпичный фундамент – тепло сохраняла долго. Следовательно, ушли отсюда четыре-пять часов назад. Но, может, и позже: смотря сколько топили.
– Есть как хочется, – сказала Ледзинская.
Цветков раскрыл свой портфель, сдвинул в сторону грязные миски, достал круг колбасы, хлеб, штук пять бледных, доспевавших на подоконнике помидоров, бутылку кефира и две луковицы. Ледзинская, порывшись в своем портфеле, извлекла два яблока и горсть шоколадных конфет. Цветков усмехнулся. Правда, летели они на сплавной участок с рабочей столовой, но все равно: лететь в тайгу с одними яблоками и конфетами… Он нарезал хлеб, колбасу и сказал:
– Ешь.
О том, что нужно, быть может, опасаться отсутствующих жильцов, он не думал: если те и наблюдают сейчас из-за укрытия, то пусть убедятся, что где бы то ни было, хозяин положения – работник милиции, а не преступник. И никак не иначе.
Он встал из-за стола.
– Ты куда? – спросила Ледзинская, перестав жевать.
– Ты ешь-ешь, – сказал Цветков. – Я пойду дровец занесу, чайник надо поставить.
Он передвинул вперед кобуру и, достав из-под нар топор, который приметил загодя, открыл дверь. В первую секунду он не обратил внимания на звук, донесшийся со стороны реки. Потом звук как бы прорезался. Одним прыжком лейтенант выскочил за дверь и прислушался. Звук усилился.
– Ольга! – крикнул участковый.
Она выбежала из балка.
Теперь они вслушивались вдвоем. Сомнений не было: по Итья-Аху шла моторная лодка. Бросив все, не разбирая дороги, они побежали к реке.
21
«Город! Город!»
«Слушаю тебя, Ёган!»
«Дежурненькая, дай-ка мне следователя городской прокуратуры, срочно!»
«Номер говори, Ёган!»
«Дежурненькая, ты глянь там сама, заказчик не знает, а у меня новых нет еще номеров, вы же там поменяли все…»
«Вечно с вами деревенскими… Какого тебе следователя?.. Их тут два в прокуратуре. И оба старшие… Любого?»
«Погоди, спрошу у заказчика… Дежурненькая!»
«Ну?»
«Следователя Хомякова! Хо-мя-ко-ва!»
«Соединяю. Запиши себе номер, чтоб наперед знала: тридцать семь девятнадцать».
«Тридцать се-е-емь девятнадцать. Записала».
«Алло, прокуратура? Кто у телефона?»
«Хомяков».
«Ответьте Ёгану. Говорите, Ёган!»
«Кто?»
«Хомяков!»
«Громов говорит из Ёгана! Как меня слышите, Сергей Дмитриевич?»
«Отлично слышу, Виталий Степанович! Что у вас нового?»
«Вот только что прилетели со сплавучастка! Детально все осмотрели, есть важная находка! Хорошо меня слышите?»
«Да-да, слышу отлично!»
«В поселке сплавного участка, на берегу, обнаружены три стреляные гильзы! Стреляные гильзы от пистолета Макарова! Три! Поняли меня?»
«Да! Понял! Гильзы! Где вы их нашли?»
«На берегу!»
«На берегу? Но ведь там теперь снег?»
«Одну нашли на пеньке, в щель удачно попала, так что снегом не занесло, а две другие специально уже искали, отгребали осторожно! Все три разыскали быстро, рядом были!»
«Четвертую не нашли?»
«Что четвертую?»
«Четвертую гильзу! В обойме ведь четырех патронов не хватает!»
«A-а, да нет! По-видимому, три выстрела и было! После третьего выстрела четвертый патрон подается в патронник. После третьего выстрела сменил обойму на полную – и в пистолете оказалось девять патронов, а в той не хватает четыре! Ясно?»
«Да! Ясно! Как-то не успел сразу сообразить. Но в кого же он стрелял-то?»
«Вот этого пока не знаем! Я думаю, нужно запросить аэропорт: может, там в то время самолеты-вертолеты проходили?.. Очень часто в таких случаях стреляют, хотя почти всегда бесполезно».
«Ясно, запрошу. Как же я сам-то эти гильзы не нашел?..»
«Ничего страшного. Мы ведь с самого начала следы пистолета искали, а вы тогда еще не знали, что пистолет у него был с собой… В общем, теперь все дело в Хорова упирается. Сегодня уже времени не хватило его разыскать. Он из летней избы уже откочевал. Завтра полетим на розыски…»
22
Песок шуршал под ногами; изредка, с сухим треском, ломались под каблуками сучья, когда Цветков и Ледзинская, спрямляя путь, выбегали на обочину гусеничного тракта. Пытаясь на ходу определить, откуда – сверху или снизу – идет моторная лодка, лейтенант ни на секунду не связывал ее с обнаруженным жилым балком: запущенное жилье никак не соответствовало солидному гулу мощного мотора.
– Как бы… не проскочили… – задыхаясь, выговорила на бегу Ледзинская. – Ты… Валя… беги… не жди…
Он и без того уже вырвался вперед.
Даже и знай лейтенант этот участок реки, как пять своих пальцев, вряд ли он сумел бы сейчас угадать, откуда идет моторка. Плёсы, высокие берега, поймы, боры, рощи и старицы создавали столь сложную акустику, что нечего было и думать наверняка определить направление. Логичнее было, пожалуй, предположить, что идет все-таки сверху: возвращаются припозднившиеся городские охотники. Но мог, в крайнем случае, оказаться и ёганский охотник-профессионал, задержавшийся почему-либо в деревне и вынужденный теперь, несмотря ни на что, пробираться вверх на зимовку готовить путики[3]3
Путик – охотничья тропа, вдоль которой расставляются капканы.
[Закрыть].
Участкового инспектора больше бы устроило, если б лодка шла сверху: уже послезавтра, заночевав по пути в хоровской избе, они были бы в Ёгане. Но на худой конец годился и ёганский охотник. Добрались бы с ним до юрт Лозямова, а там по рации связались бы с городом. Последний вариант, кроме затяжки времени, неудобен был еще и тем, что лодка промысловика наверняка окажется перегруженной снастями и припасами и придется либо оставлять часть груза на участке, либо просить охотника, чтобы тот, прибыв в юрты, радировал в город.
Впрочем, теперь самым важным было задержать лодку.
Они бежали по тракту: Цветков впереди, Ледзинская – значительно отстав, бежали, почти уверовав в свое скорое избавление. Но в тот момент, когда Цветков выскочил на берег и остановился, переводя дух, гул мотора начал вдруг удаляться. Это было настолько неожиданно, что лейтенант не поверил своим ушам. Он придержал рвущееся дыхание и вслушался, оцепенев от напряжения… Гул удалялся!..
Если б вдруг там, на лодке, резко сбросили газ, если б даже вообще мотор заглох, этому можно было бы найти разумное объяснение: на пониженной скорости обходят крутой плёс, пристали к берегу, заметив в бору глухаря, меняют бак с бензином, все что угодно!.. Но удаляться!.. Уходить на ровно работающем моторе!.. Это в голове не укладывалось.
Неужели проскочили?.. Но когда? Когда успели?!
Не могли проскочить. Не мог-ли! Но гул удалялся. Это было так же верно, как и то, что проскочить не могли, и Цветков, зная почти наверняка, что это ни к чему не приведет, выхватил пистолет и трижды – бах! бах! бах! – выстрелил вверх.
Две гильзы звякнули о прибрежную гальку, а третья с глухим деревянным стуком упала куда-то дальше, возможно, на стоящий справа от участкового пень.
– Что… Валя?..
Он не ответил, нетерпеливо отмахнувшись и стараясь уловить хоть малейшее изменение в режиме работы удалявшегося мотора (пожалуй, это был «Вихрь»), но изменений никаких не было. Двигатель ревел все так же мощно, но он удалялся. Конечно, сидящие в лодке с ревущим двигателем не слышали выстрелов и не могли их слышать. Все еще продолжая сжимать в правой руке пистолет, Цветков медленно снял фуражку и рукавом вытер со лба пот. Потом сунул пистолет в кобуру и посмотрел на Ледзинскую. Шум мотора к этому времени почти совсем стих.
– Что, Валя? – опять спросила Ледзинская, наконец, отдышавшись. – Может, это самолет?
– Что?
– Может, это самолет был?
– Нет. Непохоже. Похоже на «Вихрь».
– «Вихрь»? Так, может, он краденый?
Цветков пожал плечами, хотя сам подумал то же самое. Угон лодочных моторов составлял, пожалуй, две трети всех летних краж, зарегистрированных в Книге происшествий. Хозяева лодочных моторов, несмотря на многочисленные предупреждения – лично, через газету и по местному радиовещанию, несмотря на существование лодочной станции со сторожем, где краж никогда не случалось, несмотря, наконец, на горький опыт многих владельцев, – продолжали оставлять лодки с моторами по всему берегу. Старший инспектор группы профилактики, полтора года добивавшийся создания лодочной станции, говорил, что напрасно убил время на хождения из горсовета в ОСВОД, из ОСВОДа – в общество рыбаков и охотников, оттуда опять в горсовет и далее по тому же кругу. Воровали в основном мальчишки, без злого умысла – прокатиться, и такие моторы, как правило, находили, а мальчишек брали на учет. Но крали и взрослые – на запчасти или для продажи в глухую деревеньку – с этими было труднее. Несколько «Вихрей», «Нептунов» и «Ветерков» до сих пор находилось в розыске, и каждый сотрудник ГРОВД имел ориентировку с перечисленными в ней номерами и приметами двигателей. Цветков обрадовался, что ориентировка при нем. Он достал бумажку из внутреннего кармана и бережно разгладил ладонью, но через секунду с досадой затолкал обратно: сейчас она ничем помочь не могла. Казалось, он понял теперь, что означает этот сперва приблизившийся, а затем удалившийся гул мотора. «Вихрь» – краденый. Какие-то ухарцы – скорее всего, подростки – убрались подальше от глаз и раскатывают, уверенные в том, что здесь-то их не поймают. То, что подростки забрались так далеко, лейтенанта не смущало: иных задерживали и подальше.
Но если это преступники, то вряд ли они причалят, заметив на берегу людей в милицейской форме.
Как их задержать?
Стрелять нельзя – это совершенно ясно. Тогда что же остается? Перегородить реку? Но как? Чем? Будь достаточно времени, он бы что-нибудь придумал. Связал бы, например, узкий – в два-три бревна – плот и перегородил бы речку перед каким-нибудь неожиданным поворотом, где развернуться, заметив плот, уже невозможно. Но сколько впереди времени? Может, вся ночь, а может, – только полчаса: вдруг опять поедут сюда?
В том, что преступники должны обязательно, в конце концов, поехать вниз, он не сомневался. Все время вверх по Итья-Аху идти бесполезно. Это значит – в никуда. Что же делать? Что делать? Как остановить шлюпку?..
А может… может, это и не преступники, подумал Цветков. Может, просто от Лозямова кто-нибудь спустился – за тем же лосем: убили, будучи пешими, а потом поехали на лодке за мясом. Тогда еще хуже. Все пропало… Нет… Все же преступники. Не может быть, чтобы в балке были одни преступники, а в лодке – другие. Что тут – на каждое болото по преступнику?..
Не лучше ли вообще уйти с берега и сделать засаду у балка? Или здесь же укрыться в зарослях? Во всяком случае, вдвоем с берега уходить нельзя. Вдруг те, что в лодке, не будут ночевать сегодня в поселке, а проедут вниз, сколько смогут, и заночуют в лесу?
Как остановить лодку?..
Нужно послать Ледзинскую за веревкой, старался как можно спокойнее рассуждать Цветков. Должна же быть в поселке веревка? Или еще лучше – тонкий стальной трос. В гараже! В гараже много тросов, на тракторах и так валяются по углам. Он переплывет на ту сторону и натянет трос низко над водой, прямо по поверхности. «Вихрь» ткнется и заглохнет, а в это время Цветков и закричит: «А ну правь к берегу – стреляю!» При работающем моторе кричать бесполезно, а тут – растерянность, шок, испуг, неожиданность – должно подействовать. Прятаться он не будет. Вначале просто помашет, чтоб пристали. Если в лодке окажутся честные люди, они причалят к берегу и не наткнутся на трос.
Нужно послать в поселок Ледзинскую. Самому уходить нельзя.
– Ольга! – возбужденно сказал участковый, разыскивая глазами на противоположном берегу подходящую лиственницу, об которую можно было бы обмотнуть трос, будто тот лежал уже в ногах, и дело было решенное, оставалось только раздеться и плыть на ту сторону. – Ольга!..
Ледзинская молча отмахнулась от участкового, как от комара, а сама, вытянув шею, всматривалась в левый мыс, из-за которого стремительно шла черная вода Итья-Аха. Участковый напряг слух и сразу уловил тихий, но нарастающий с каждой секундой гул лодочного мотора.
23
Теперь они вдвоем смотрели в ту сторону, смотрели, вытянув шеи, будто можно было заглянуть за мыс и увидеть приближающуюся лодку или шлюпку. Они молчали, точно боясь заглушить все более нарастающий уже и не гул, а рев «Вихря», идущего на средних оборотах. На полных по Итья-Аху идти опасно: плёсы слишком круты, а фарватер, хоть и составляет почти всю ширину реки, узок.
Несмотря на то, что о коварстве таежной акустики Цветков знал достаточно хорошо, он был поражен, определив направление гула: казалось, что моторка идет снизу. Но ведь тогда, когда они слышали ее в первый раз, казалось, что она движется сверху! Они смотрели тогда в сторону правого мыса, а теперь смотрят на левый!..
Рев, наконец, так возрос, что они не побоялись заговорить.
– Сюда? – спросила Ледзинская.
Он кивнул.
– Остановим, да, Валя?
– Конечно, – ответил он, позабыв сразу обо всех своих опасениях, что лодка и мотор, скорее всего, краденые. – Как не остановим!
– Эта та же самая?
Значит, и она заметила, что направление гула изменилось! Он снова кивнул, вначале просто так, механически, потом подумал и сказал:
– Видимо.
– А почему же она с другой стороны идет?
– Да это не с другой. Река петляет сильно, потому и кажется, что с другой. Потому и шум мотора пропадал: большую петлю огибали.
– Все ясно! – весело сказала Ледзинская. – А зачем ты тогда стрелял?
– Послезавтра уже в Ёгане будем, – невпопад ответил Цветков. – Переночуем по пути у Хорова. Поглядишь, как живут охотники-ханты.
– А я уже видела! – быстро сказала она, чтобы показать, что стрельбой вовсе не интересуется и вообще про нее забыла. – Я в поселок… В Пырью летала по краже, так видела. Помнишь, там в магазине была кража?..
– Да что ты видела! – оживился лейтенант. – Ты видела в деревне, там они ничем от русских не отличаются, а я тебе покажу настоящую охотничью избушку со шкурами, со всем этим…
Он осекся. Рев мотора начал вдруг уменьшаться, но оказалось, что просто плавно убрали газ – видимо, на повороте, и через несколько секунд мотор заревел с удвоенной силой. Гул постепенно смещался к правому мысу: лодка шла все-таки сверху! Они опять замолчали, глядя в сторону мыса, откуда вот-вот уже должна была появиться лодка. Цветков, будто сам в ней находился, в который раз мысленно убирал газ, чтобы не вылететь со всего ходу на берег или не черпнуть забортной воды на крутом повороте. Но те, в лодке или в шлюпке, видно, ничуть этого не боялись, и мотор продолжал реветь с прежней силой. Эта последняя минута тянулась необыкновенно долго, и вот, когда уже не было никаких сил слышать рев «Вихря» и не видеть лодки, мотор неожиданно смолк.
В наступившей тишине отчетливо слышен был слабый плеск воды, бившейся о корягу под берегом.
Цветков обернулся, увидел изумленные, испуганные глаза Ледзинской и, не говоря ни слова, быстро пошел по тропе вдоль берега. Лодка, по его подсчетам, пристала не далее полукилометра, то есть сразу за мысом. Он не оглядывался, идет ли за ним Ледзинская, не слышал и шума ее шагов. Пройдя метров пятьдесят, лейтенант не выдержал, прибавил шагу, а потом и побежал, придерживая кобуру.
Тропа, на его счастье, все время вела по кромке берега, ни на шаг не уводя в прибрежную частину, иначе ему пришлось бы продираться сквозь кусты, чтобы не проскочить мимо причалившей лодки. Он знал, что нельзя ни на секунду упускать из виду кромку берега. Он бежал и бежал, и когда углубился уже метров на сто пятьдесят, ему вдруг почудилось, что он проскочил.
Это было опасно. Лодка могла вновь отчалить. Так и не увидев лейтенанта Цветкова, люди в ней ушли бы навсегда. Неизвестно, зачем они пристали к берегу: может, понадобилось просто перекинуть шланг из пустого бака в полный. Дело двух минут. И, может, они вовсе и не причаливали, а качаются сейчас посреди реки и через секунду дернут стартер.
Он остановился. По лицу, щипля глаза, бежал липкий пот. Еще раз мысленно окинул всю дорогу от того места, где они стояли с Ледзинской. Понял, что проскочить не мог: все время видел кромку черной воды Итья-Аха. Лейтенант приказал себе успокоиться, несколько раз глубоко вздохнул и, резко, как на стометровке, взяв с места, бросился вперед по тропе. Вскоре в частине показался просвет, и Цветков решил, что добрался уже до мыса, но, пробежав еще немного, выскочил на кручу берега, где река буквой Г сворачивала вправо, а до мыса оставалось почти столько же, сколько он уже пробежал: вода скрадывала расстояние.
Впрочем, мыс Цветкова больше не интересовал.
Сразу под кручей, с которой он чуть было не загремел, расстилалась песчаная отмель, и на ней, возле вытащенной наполовину из воды серо-голубой шлюпки, стояли люди, с которыми участковый инспектор меньше всего ожидал сейчас встретиться. Первое, что бросалось в глаза, были, пожалуй, и не люди, а огромная лосиная голова с рогами на носу шлюпки, и уже на фоне этой головы – люди.
Браконьеры.
Они стояли все трое с ружьями наперевес и смотрели на человека в милицейской форме; расстояние между ними и лейтенантом Цветковым было не более тридцати – тридцати пяти метров: самая оптимальная дистанция, на которой убойная сила ружья считается наилучшей.