Текст книги "Привилегия десанта"

Автор книги: Владимир Осипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Если ты, кум, и в третий раз врежешь мне по голове, я быка не удержу!

Сдаётся, один из кумовьёв таки отслужил в десанте!

Ещё через некоторое время море голубых беретов потянулось обратно в метро. Вокруг станции «Динамо» цветами торгуют только девушки. Максимум, что позволяет себе «десантура», это попытаться поцеловать наиболее бойких. И чего было сразу не послушаться доброго совета?

Военная тайна

Я знаю, что это секрет, потому

что всюду о нём говорят.

Уильям Конгрив

Внимание всем цензорам, особистам, «конторским» и прочим федеральным блюстителям государственной тайны! Готовьте тушь для вымарывания и наручники для меня, заранее проветрите камеру – сейчас открою страшную тайну, за которую буду пожизненно обеспечен буржуинскими ящиками печенья и бочками варенья. Я расскажу, кто командует полком.

«Во, тайну нашёл, – скажет любой обыватель, – конечно, командир полка!» – и ошибётся. Все враги тоже так думают. Полком командует начальник штаба!!! Желающие поспорить, выходите строиться, сейчас буду расстреливать гнилыми помидорами!

Заметьте, я не спрашиваю, кто в полку старший. Это не оспаривается. Смотри на погоны и читай устав. Все, думают, раз старший, то он и командует. Дудочки! Он озвучивает то, что определил начальник штаба, поэтому на начальника штаба в Академии учат год, а на командира полка 5 минут. Даже меньше. Запомнить нужно единственную фразу: «Начальник штаба, где моё решение»?! Читать учат до Академии.

Всё! Туш, аплодисменты, цветы, варенье!!!

А, если командир полка сам примет решение? Кто там вякает? Тем хуже для него! А потом и для полка. Как командир знает полк? По штату, в лучшем случае – по списку. Но воюёт не списочная, больная, отпускная, «дембельнувшаяся», мёртвая душа, а живой боец. Посчитанный, экипированный, вооруженный, загруженный и много чего имеющий. Начальник штаба знает, что и где лежит конкретно. До противогаза, патрона, портянки, трака или колеса в пространстве и времени. Почему командир не может знать, что секрет? Вообще–то секрет, но не для командира, но знать он не будет потому, что не проводит сверку! Это прерогатива НШ, его святая обязанность и его крест. Ни одному командиру не взбредёт в голову взвалить ЭТО на себя. Сутки, закрывшись в секретке и загнав туда всех замов и начальников служб полка и командиров подразделений, шуршать бумажками и пробивать всё по вертикали и горизонтали. А все начальники, у всех горит, без них солнце над полком не встанет, а начальник штаба, бультерьером вцепившись в каждого, должен убедится – Пупкин…. в строю…. здоров…. его автомат в пирамиде… купол на складе… сроки переукладки не прошли… регламент приборов проведен… последняя предпрыжковая не просрочена… его боевой комплект… часть в ружкомнате остальное на складе в ящике N… ящик загружает в автомобиль N… водитель в строю… здоров… за автомобилем закреплён… 100 км марш прошёл… погрузочная команда: рота… старший… боевом расчёт соответствует… обмундирование… индивидуальный пакет… аптечка… дозиметр… сухпаёк…

Через три часа всем тошно, но не закончили даже с одним батальоном.

– Разрешите выйти?

– Сидеть!!

– Не могу!!!

Приоткроешь дверь, все разбегутся! Замы смотрят волком. В должностях по 5–7 лет, а меня ещё чернила не дипломе не обсохли. Чувствуешь себя молодым волкодавом. Вот, где закаляется воля.

– Сидеть, сказал, поехали дальше!!!

И носом, носом в каждое несоответствие! Потом, что записали перепроверить по спискам, накладным, в строю, в парке, на складе и на стоянках. Найдёшь несовпадение, сразу же точно такое в карточку соответствующего начальника, и для всех всё по–новому. Высушит начальник штаба всех полковых начальников, высосет из них всю кровь, полк – управляем. Через два часа в любой группировке – на аэродроме, потому как он знает, кому и что можно и нужно приказать.

Умный командир полка не вмешивается, лоб зря не морщит, ненужными ценными указаниями никого не дёргает. А принимает приличествую позу и наблюдает, как полк по его воле шуршит как улей. Давай, давай, аккуратней солдатик! Стоит такой отец–командир, бойцы проходят с обожанием честь отдают. Во, человек! Не то, что эта сука начальник штаба. То на плацу полдня держит, даже свинарям от него покоя нет, то пеше по конному по ночам дрючит, заставляет машины перегружать, то наряду ночными проверками всю душу вымотает, то посыльных в город на время запускает! Нет, не человек…

Вот таким «нечеловеком» я проработал ровно год в Витебске. На первых порах в отношениях между мной и замами командира полка аж искры летели. Но со своими–то быстро устаканилось, а вот с дивизионными… Каждое утро от одного, другого, третьего или сразу от всех вместе звонки – туда машину и людей, сюда. Скрипел зубами, а куда денешься? Потом аккуратненько план на подготовительный период, а там 200 человек и 2 Урала – в распоряжение заместителей командира дивизии запланированы на каждый день. Комдив генерал–майор Бочаров как увидел, аж поперхнулся:

– Это, что?!!!

– Это чтобы не срывать с других задач. Всё равно каждый день отправляю.

– Ещё раз без моего личного разрешения отправишь, сниму с должности.

– Спасибо, товарищ генерал.

На утро звонок зама по тылу дивизии Гвардии полковника Козлова, меня знает ещё по разведроте в Алитусе:

– Осипенко, срочно на КПП Урал и 20 человек в кузове, подойдёт…

– Одну минуту, товарищ полковник, сейчас комдиву позвоню. У меня приказ без его личного разрешения…

Я ещё не договорил, а в трубке – короткие гудки. Всё! Как рукой сняло, больше ни один, ни разу не позвонил. Правда, отыгрывались на подведениях итогов, но что с меня взять, когда ещё первый конверт не тронут. И, когда освободилась должность командира полка, все замы, как один, сказали, что я слишком молодой. Так дружно наехали на командира дивизии, что вынужден был поставить другого. Но вот какая странность, когда буквально через месяц освободилась ещё одна такая же должность, но в другом гарнизоне, также дружно сказали, что лучше меня кандидатуры нет. Как может человек за месяц постареть!!!

Но до этого был ещё целый год. С чего–то надо было начинать. Ни авторитета, ни опыта. Одна академическая теория. Команды даю, никто не отказывается, но исполняется через пень–колоду. Все ж только что с войны! Они там кровь за Родину проливали, а я в Академии прохлаждался! Вспомнил я про тумблер «дурака» и быстренько постарался убедить весь полк, что, если что–то сказал, добьюсь обязательно, чего бы это ни стоило.

Мелочь, выход наряда на инструктаж. Ровно в назначенное время стою на плацу, наряд тянется, пять, десять, пятнадцать минут.

– Старшины не справляются, завтра все подразделения представляют лично командиры.

На следующий день все командиры подразделений на плацу. Пока последний не пришёл, никто с плаца не сдвинулся. Вы видели в природе командира, который любит выполнять обязанности своих подчинённых? Особенно в обеденный перерыв. Вот и я не видел. Через неделю уже преступлением считалось неодновременное начало движения от подразделений под первый удар барабана. А уж про знание обязанностей и внешний вид и речи не шло.

Через месяц над плацем иссиня–чёрная туча. С ударом барабана ударяет гром и за ним проливной дождь. Ни одно подразделение ни на секунду не опоздало. Стоим все на плацу, над нами стена воды, мокрые до нитки. Все улыбаются. Значит, убедились – дурак, что с него возьмёшь.

Точно так же со спортивно–массовой для офицеров управления. Желание есть, часы занятий тоже, но в назначенное время в спортзале пусто. Вызвал к себе штабных и поднял по тревоге комендантский взвод. Раздел всех до трусов и два часа бегали в футбол. Человек двадцать заглянули, десяти срочно нужна была печать. Отправил всех подальше. Через две недели полк знал, что в часы спорт–массовой штаб не работает. Ещё через неделю подтянулись остальные управленцы. Народу уже хватает. Гоняем между собой, одна команда на вылет. Мяч вылетает в коридор и прямо под ноги командиру полка. Стоит Скачков Александр Ильич, скрестив руки на груди, и смотрит. За мячом никто не идёт. Подхожу сам:

– Товарищ полковник, прошу никого в это время не трогать. Надо, будем сидеть до утра, но сейчас пусть занимаются.

Я же говорю, что командир умный был. Развернулся и ушёл. А в следующий раз сам пришёл в спортивной форме!!! Для многих офицеров, с кем он прослужил не один год, это было шоком. С тех пор в часы спорт–массовой в зале не протолкнуться. В один из таких дней носимся в дыр–дыр. У чужих ворот какой–то «пиджак» вертится, а у меня так удачно мяч в ногу лёг, только чуть промазал. Словом, мяч, как ядро из пушки просвистел у него в нескольких сантиметрах над головой. Сначала присел, потом ко мне:

– Кто старший, я второй секретарь обкома…

– Я старший. Я начальник штаба…

– Вы мне и нужны…

– Что, война, а я не знаю?

– Нет, надо решить вопрос о…

– Простите, если войны нет, то после спортивно–массовой.

– Вы меня не поняли. Я второй секретарь…

– Это вы не поняли, я начальник штаба полка и отвечаю за выполнение распорядка дня. Отойдите, пожалуйста, можем нечаянно попасть.

Ну, разве не дурак! Думаю, что командир полка именно так и сказал, оправдываясь перед высоким партийным начальством, но ни разу физическую подготовку офицеров не сорвал. Если нет войны и с неба не падают камни, значит все на спортивно–массовую. За пару месяцев это вошло в одну из незыблемых традиций полка.

Всё бы хорошо, но у офицеров штаба возникли серьёзные опасения относительно моих умственных способностей. Устроили проверку. В кабинет с самым невинный видом заходит мой заместитель. В одной руке рулоны карт, в другой пачка уставов и наставлений. Изображая святую простоту, задаёт вопрос по поводу предстоящих учений, ну, не знают они какой–то ерунды.

– А как этот вопрос решается у нас в дивизии? – в свою очередь спрашиваю у него.

– ???

– Дело в том, что боевой устав и наставление по проведению учений трактуют его диаметрально противоположно, так что всё зависит, какое решение примет командир. У вас как принято?

Молча, Гвардии старший лейтенант Хортюк сгрёб карты, вышел из кабинета и поджидавшим его штабным сказал:

– Всё нормально, мужики, золотая медаль – настоящая.

Я, правда, этого не слышал, а узнал о проверке уже, будучи командиром полка. Начни я умничать, сошлись тогда на устав, мне бы в нос сунули наставление или наоборот. Не ждали они, что мне удастся вывернуться. Обидно, что в тот момент я так и не понял, что происходит, и принял всё за чистую монету. Я бы им устроил проверку!

Но проверку нам всем устроила жизнь, когда чуть ли не ежемесячно полк стал метаться по границам рвущегося на части Великого государства. Тогда–то мне, да и всему полку пригодились знания, кто, где стоит и что, где лежит, чтобы командир, после очередной вводной, собрав офицеров на совещание, опираясь на подготовленный штабом «костыль», мог спокойно и уверенно сказать: «Решил!»…«Приказываю!!!»

Десант на границе

Границы установлены для того,

чтобы было из–за чего воевать.

Кароль Бунш

Тревога! Один из двухсот десантных вариантов. На этот раз – «Кавказ». Это значит – местных не брать. Остальное согласно расчету. Всё отработано до автоматизма. Через четыре часа полк на аэродроме. Сходу загрузка в ИЛ–76–е. К «нежному» запаху авиационного керосина примешивается запах бензина и соляры, слитых из бензовозов прямо на бетонку. Опять тыловики пригнали «наливники», залитые под завязку, а «бортачи» разрешают загрузку только заполненных на 75 %. Время не ждёт, а война всё спишет…

Летим усмирять очередную вспышку национализма. На этот раз начали резать некоренных в Баку и громить государственную границу с Ираном. Как будто из–за армян, русских, украинцев или евреев азербайджанцам вдруг стало невыносимо плохо, а с иранцами будет удивительно хорошо. Как будто вчера они не гуляли на совместных праздниках и свадьбах, не пели общие песни и не ходили друг к другу за спичками и солью. Сегодня режут армян. Наводят убийц соседи… Местные власти наблюдают и не вмешиваются. Торжество демократии с национальным уклоном, так сказать.

В Насосном встречаемся со «скобарями». Они спешат в Баку, а мы на границу. Там на сотни километров снесена «система», разграблены заставы и открыта государственная граница. Едкий запах полыни и пыли навеял ностальгические воспоминания: это запах Афгана. Дивизия меньше года как вышла оттуда. Какой–то тумблер щёлкнул внутри помимо моей воли. Наспех обнимаемся с друзьями из Псковской дивизии, желаем друг другу удачи и разбегаемся по свои колоннам.

Пошли. Впереди постоянно какие–то проблемы. Наконец встали глухо. Мост перекрыт «Камазами», загруженными бетонными плитами. Колёса спущены. Внизу железнодорожные пути, не объехать. Съехали с дороги, встали лагерем. Недалеко посёлок Аджи–Кабул. Там дислоцируется учебный авиаполк. Опять из серии «ностальжи»… Приехали местные «бугры». Привезли листовки, газеты, агитки. Обещают еду, вино и полное радушие, только бы мы никуда не ходили. В их городе резни не было и, обещают, не будет. До ночи ждём какого–то указа или приказа.

С противоположной стороны на мост выходит воинская колонна. Красиво идёт, мощно. На мосту лёгкая заминка… и вот она мимо нас пошла на Баку. Узнаём, это Кировобадская десантная дивизия. Видать, до них приказ уже дошёл. Пользуемся моментом и проходим через мост. Там несколько обгорелых и разбитых «Камазов», остальные сброшены с моста. К машинам жмутся местные с разбитыми и испуганными мордами. Смотрят с уважением. Блин, а мы–то чего телились? Хотя мы уже неделю не просто десантура, а воздушно–десантная дивизия погранвойск КГБ СССР. Поэтому деликатничаем и прём на границу! Но на очередной баррикаде из тракторов задержались недолго: разведчики, кому надо, поразбивали рожи, а сапёры завели и сбросили в кювет трактора. Подмога в лице местных аборигенов, бежавшая со стороны городка, услышав моё предупреждение, с такой же быстротой рванула обратно. Откуда–то из темноты не по–доброму по броне дзенькнули пули. За лязгом гусениц и рёвом моторов выстрелы не слышны. Разбираться некогда. По радио передают сообщения о столкновениях и жертвах в Баку.

К заставе прибыли вовремя. Одинокое строение КПП, рядом молотит лопастями МИ–8. Прижимая одного ребёнка к груди, а другого, держа за руку, к вертолёту бежит женщина. За ней с двумя чемоданами военный. Увидел технику, бросился к нам. Подбегает, смотрю, капитан–пограничник.

– Товарищ командир, – это ко мне (знаки различия под комбезом), – помогите! Нас идут громить. Надо человек двести, перекрыть дорогу!

Смотрю, по дороге к заставе пылит толпа, мужики, бабы, дети, трактора, зелёные знамена. Народу тысячи две.

– Капитан, – говорю, – иди, успокой жену и ни о чём не беспокойся!

Первый попавшийся на глаза лейтенант был назначен начальником караула с единственным постом на этой дороге и с задачей – пропускать кого бы то ни было по ней только с моего разрешения. У лейтенанта ещё до конца не смыта афганская пыль с ушей, поэтому задачу понял с полуслова. Через минуту на дороге стоял часовой. Один.

Мой передовой отряд принимал на себя колонну полка. Размещаю прибывающие подразделения, а краем глаза слежу за действиями часового.

Толпа, заводимая агитаторами с мегафонами, орёт и движется, трактора гудят, часовой на дороге, ноги на ширине плеч, дистанция 50 метров. Не повышая голоса:

– Стой! Кто идёт! Стой! Стрелять буду!

И… длиннющая очередь над головами громил! Через пять секунд на дороге валялось с десяток флагов и каких–то плакатов. Толпа так бежала километр, как наш полк не бегал ни на одной проверке! Дальше восточный колорит: женщины царапают себе лица и воют, что пришли «пограничники Горбачёва» и будут их всех убивать. Нам больше делать нечего! Ещё полчаса и толпа рассосалась. Застава уцелела, но от неё до Каспия все заставы разграблены, дорогущая «система»^[46] уничтожена, контрабандисты шляются тысячами с обеих сторон.

Послушали рассказы местных погранцов. Живут в блокаде. В город ни–ни. Постоянные провокации и убийства, военнослужащих в том числе. Успокоили женщин, что мы не уйдём. Сели с начальником разведки в УАЗик и поехали на рекогносцировку в ближайший городок. Местные немного пришибленные, носятся на полусогнутых, вымучено улыбаются и, что самое удивительное, сдачу дают до копейки. Группки из молодых азеров смотрят зло и удивлённо. Разрезаем небольшую толпу перед рынком, спрашиваем про проблемы. Оказывается – никаких! Шашлык из индюшатины жёсткий, вино приторное, только лаваш тёплый и вкусный. Хозяин – само радушие, но глаза холодные и испуганные. Ни одного горбатого слова, полное уважение и готовность помочь. Мы потеряли запаску, так один три квартала догонял, чтобы сообщить, кто поднял, куда отнёс, где живёт и как зовут. Почему городок Пришиб называется? Заехали по адресу. Хозяин так «обрадовался», что лично прикрутил запаску и на дорожку пытался всучить барана. Пообещали за бараном заехать позже.

Вернулись, сидим в гостях у давешнего капитана, начальника заставы. Жена заглядывает в глаза, суетится и не знает, чем бы ещё угостить. Мы рассказываем, какой милый городок, и какие обходительные жители.

– Это они вас увидели и хвосты поджали. Вы ещё посмотрите, что они сделали с соседней заставой!

Когда женщина вышла, спрашиваю у капитана, почему не защищались, в конце концов, зачем вам дали оружие?

– У меня инструкция, – говорит, – должен выходить, уговаривать, если не получается, закрываться в казарме и докладывать начальству. Да и не смог бы стрелять, там же дети.

– Это потому, брат, что ты не видел, как такие же дети в Афгане шомполами через глаз добивали наших раненых… Ладно, блюди инструкцию и не мешай. Разберёмся…

Далее началась работа. Границу «захлопнули». В первые ночи задерживали сотни нарушителей с той и этой стороны. Своих сдавали местным ментам, чужих – иранским пограничникам. Чтобы не потерять десантные навыки, отрабатываем засады, захват пленных, налёты. Бойцам это нравилось. Вначале. Даже соревновались, кто больше захватит. Через неделю приелось. А когда в общем потоке начали различать знакомые рожи, стали потихоньку звереть и… вести профилактическую работу.

С местными жили душа в душу, но правда, кого ловили на границе по второму и, особенно, по третьему разу, немного били. Как бы при оказании сопротивления во время задержания. Пусть недельку отлежится, подумает о своём поведении и не шляется, где не положено. Уже через десять дней после нашего прибытия на 200 километров вглубь иранской территории все знали, что «прибыли новые пограничники, все в железе и очень больно дерутся локтями, лучше не ходить». Почему локтями? Очевидно потому, что солдатам строго настрого запретили трогать задержанных хотя бы пальцем! Вот бойцы пальцами и не трогали. Но когда тебя в десятый раз за ночь поднимают по тревоге из–за придурка, которого ты уже знаешь в лицо и дважды предупреждал, невольно возникают подозрения, что слова до него не доходят.

Через месяц произошёл перелом, местные сами пришли помогать восстанавливать границу. Оказалось, иранцы и они сами на десятки километров вглубь своей территории очистили магазины от всего, что можно было воткнуть в розетку. Нередко ловили тщедушных иранцев, прущих на себе холодильник. Кончились лампочки, свечки, мыло, иголки и т. д. Зато базары были завалены хной, импортными сигаретами и «Кока–колой», а притоны наркотой. Азеры быстро поняли, что живут гораздо лучше своих иранских братьев и ворота, отделяющие их от бедных родственников, лучше держать закрытыми. Характерный пример: иранец заходит в гости к местному.

– Ты бек? – спрашивает, увидев дом, машину.

– Нет, я экскаваторщик, – отвечает хозяин.

– Ты бек? – снова спрашивает гость, войдя в дом и увидев цветной телевизор.

– Да нет же, я обыкновенный строитель.

– Нет, ты – бек, – уже сидя за столом, утверждает иранец. – У нас живут в таких домах и кушают каждый день мясо только беки!

Когда спал напряг на границе и число задержанных стало исчисляться единицами, стали заниматься ерундой. Учить уму–разуму местных «мухтаров» – настоящих пограничников. Себя–то пограничниками мы не считали. Во всяком случае, в первую очередь, мы были десантники! В тревожной группе по расчету обязательно был один местный погранец с собакой. Норматив жёсткий. Этот местный постоянно опаздывал. То ли он ленился, то ли собака тормозила, но доставалось всем. Бойцы втайне от офицеров начали в свободное время тренировать местных погранцов. Видно, с применением особых методов, потому что через неделю собака уже первая приволакивала на поводке своего поводыря и заскакивала в кузов ГАЗ–66. Норматив перекрывали вдвое в любое время дня и ночи.

На каждой заставе своё подсобное хозяйство. Свиньи иногда выбредали из загонов и бродили вокруг заставы. Провожу разбор «ночных полётов», из–за угла казармы выходит здоровенный хряк, на голове пограничная фуражка, на «плечах» масляной краской нарисованы зелёные погоны. Я стою спиной, кого–то распекаю, а все позакрывали рты руками и давятся от хохота. Поворачиваюсь, и всех прорвало, ржали до слёз, от хохота проснулись даже те, кому было положено отдыхать. Кабан потряс головой и побрёл по своим свинским делам.

«Мухтары» не растерялись: на следующий день хряк, уже явно кем–то подталкиваемый, вновь явился на построение. На этот раз у него на голове был берет, а свинячью грудь украшали нарисованные масляной же краской полоски, как у тельняшки. Из окон казармы торчали головы и визжали от удовольствия все аборигены, включая жён и детей. Бойцы поругание десантных символов не простили и, похоже, до очередного построения хряк просто не дожил.

Вот так, с шутками и прибаутками прославленная Витебская дивизия закрыла брешь на границе и, пообещав местным в случае чего вернуться, убыла на благословенную белорусскую землю.

Не слабО!

Если вы хотите завоевать человека,

позвольте ему победить себя в споре.

Бенджамин Дизраэли

Перед вылетом в Витебск комдив приказал прокатиться на броне вдоль границы. На людей посмотреть, а главное, себя показать. Не повредит и горячие головы остудит.

Под вечер прибываю на заставу братского 357 полка. Встречает «комбат раз» Володя Петров, афганец, кавалер четырёх боевых орденов, из числа «батяней–комбатов», за которыми бойцы в огонь и воду. По совместительству однокашник, начинавший десантную службу вместе со мной во взводе Александра Лебедя.

Обнялись…

– Здорово, братан! Как ты, как семья?

Всё, как обычно при встрече старых друзей. Видя, что от меня никакой угрозы не исходит, потихоньку подступают поближе два прапора, двое эдаких «полковых сироток». Из числа тех, которые могут из консервных банок собрать трактор, без которых полк также немыслим, как без Знамени… или как деревня без дурака. Поздоровались, пошутили. Один, окончательно обнаглев, изрекает:

– А слабо вам, товарищ подполковник, с нами в «дурачка» на отжимание сыграть?

Это он так решил в моём лице опустить наш 317 полк.

– Заметьте, не я это предложил! Место и время!?

Не знал он, наивная душа, про мою деревенскую школу «дурака»…

То да сё… Заправили, поставили технику, покормили и разместили людей. Можно отдохнуть. Заходим с Володей в офицерский кубрик. Прапора сидят, тренируются… Садимся напротив, играем на пары. Сорок отжиманий за проигрыш. Через двадцать минут прапора, мокрые, как мыши, вспомнили, что нужно контролировать ужин, тихо смылись. На их место сели двое других. Эти выдержали полчаса и тоже сдулись. Наконец, сели достойные противники: капитан Васильев, КМС по боксу и замполит заставы, молодой лейтенант, тоже КМС, и явно не в шахматы по переписке. Пошла борьба на равных. Володя стал заводиться:

– А чё по сорок, давай по пятьдесят.

Потом предложил по шестьдесят, потом по семьдесят… Вернувшиеся с ужина прапора наблюдают картину: капитан тасует карты, лейтенант считает, а два подполковника синхронно отжимаются. Когда это повторилось третий раз подряд, лейтенант сказал:

– Я слышал про подготовку офицеров ВДВ, но чтобы подполковники… по семьдесят раз… три раза… не сбив дыхание… никогда бы не поверил…

Не стоило напоминать ему нам про «три раза»! Это раззадорило нас по–взрослому. Пришла и его очередь демонстрировать подготовку. На пятом проигрыше подряд Васильев молча сопит и отжимается, замполит упал… и попросил поиграть на «запиши». А зря! Не за то отец бил сына, что тот в карты играл, а за то, что отыгрывался!

* * *

…4:30 утра, меня кто–то трясёт за плечо.

– Товарищ подполковник, разрешите отдать долги, – шепчет в ухо давешний замполит.

– Сколько? – спрашиваю сквозь сон.

– 420.

– Давай, родной, только сам считай!

Ещё до общего подъёма я со своей колонной погрохотал дальше к Каспию, а лейтенант, лёжа в упоре между кроватями, сдувал последние пылинки со своей офицерской чести.

* * *

Через полгода диалог двух прапоров в солдатской столовой 357 полка.

– Слышал новость, к нам новый командир полка идёт.

– А кто?

– Какой–то Осипенко.

– Кто такой?

– А помнишь, кого ты «на слабо», в «дурака» на отжимание…

– Ё–моё!!! Мне что, вешаться?..

Мост из цветов

СССР с кем хочет, с тем и граничит.

Из советского анекдота

Вхожу в кабинет под какофонию всех трёх телефонов. Хватаю ЗАС.^[47] Оперативный дежурный дивизии называет номер рейса и время вылета. По двум остальным телефонам только подтвердили, что меня срочно и давно разыскивает начальник штаба дивизии. Готовое командировочное удостоверение и карта лежат на столе. Смотрю на часы: 57 минут до взлёта. А я после ночной проверки караула и двух утренних прыжков только собирался расслабиться. Успеваю заскочить домой, переодеться в повседневку и схватить дежурный дипломат.

В Витебский гражданский аэропорт прибываю минута в минуту, но в расписании подобного рейса нет. Справочная тоже не в курсе. Поднимаюсь на КДП. Благо, являюсь ответственным в дивизии по воздушному антитеррору и дорогу знаю. Диспетчер встретил, как родного, и сказал, что меня ждут на КПП N 2. Действительно, стоит в форме гражданской авиации человек и не по–граждански берёт под козырёк.

– Борт такой–то к вылету готов!

В самолёте пусто.

– Где пассажиры, – спрашиваю.

– Никого не будет, мы за вами!

Ни хрена себе, думаю, а вслух спрашиваю:

– Хоть куда летим?

– Сегодня в Киев, завтра в Кишинёв. Задачу уточнит командующий Западного пограничного округа.

Только закрыл глаза, приземлились. У трапа «Волга» и полковник–пограничник, раза в два старше меня. Называет гостиницу, где ждёт номер. Благодарю и уточняю задачу на завтра. «Взлёт в 8:00». Полковник лаконичен до безобразия. Чувствуется школа «Конторы Глубокого Бурения».

Глупо спать к какой–то гостинице, когда до дома каких–то 132 км. Ночь я провёл в Житомире с родителями. Когда уходишь из дома в 15 лет, дорожишь каждой минутой проведенной в кругу семьи. Заснул в машине, пока отец вёз в Жуляны.

Опять пустой самолёт, но летим во Львов. Вот там–то и подсел командующий Западного пограничного округа. Здоровенный, под 190, красавец–генерал, со свитой. Жизненная энергия у него била через край. Всё вокруг зашумело и завертелось.

– Как зовут, – был первый вопрос.

– Володя, на тебя вся надежда! – вот так, с места в карьер взял генерал–лейтенант. – Знаем, как вы разобрались на иранской границе. Что–то подобное зреет на молдавско–румынской. Молдаване собираются убрать границу, построить мост из цветов и слиться в братском экстазе с румынским народом. Летим с тобой на рекогносцировку. Вся надежда на вашу дивизию.

Через пять минут я чувствовал себя если не командующим ВДВ, то комдивом, как минимум.

Генерал представил меня каждому из свиты и вдруг спросил:

– А тебя в пограничники приняли?

– Да, – говорю, – погоны, просветы, фуражка, даже за Кавказ чем–то там пограничным наградили.

– Это не то, – сказал генерал и щёлкнул пальцами, как испанка кастаньетами.

Из–под земли вырос порученец с подносом в руках. Я по жизни коньяк не люблю, но генерал завернул что–то такое про ВДВ, что я решил: лучше сдохну, но войска не подведу. Сдохнуть не сдох, но под какие–то замечательные сухарики за боевое братство набрался, как прачка. Хорошо, что ТУ–134 на полёт потребовалось всего–то минут сорок.

В лучшей гостинице города после душа пришёл в себя и вспомнил, что заместителем командира Кишинёвского парашютно–десантного полка «работает» мой друг по академии Фрунзе Володя Шаманов. Это сейчас он герой – генерал–губернатор – советник. А тогда он просто спросил:

– Ты где?

Через полчаса армейский УАЗик вёз меня к нему домой. Людмила, Володина жена, умница и красавица, уже накрыла стол и под коллекционные молдавские вина мы погрузились в извечное: «А помнишь…» Как говаривал Козьма Прутков, «трудно закончить, начав однажды, делать три вещи: чесать там, где чешется, вкушать хорошую пищу и разговаривать с товарищем, вернувшимся из дальнего похода». Дальнего – не дальнего, но проговорили до утра. Чуть не опоздал в аэропорт. Успел только соскрести щетину и плеснуть водой в лицо.

Сижу в МИ–8. Спать хочу неимоверно. На столе карта, напротив генерал – начальник разведки погранокруга. На лице печать бессонной и тоже не очень трезвой ночи. Мы друг друга поняли.

– Летим сюда, – ткнул в карту генерал и тут же заснул.

Я легко успел за ним. Просыпаемся оба от толчка вертолёта при приземлении. Доклады, потребности–возможности–особенности и тому подобная рутина. На ходу делаю пометки и вперёд в вертолёт, на следующую заставу. Через шесть часов я, во–первых, выспался, а, во–вторых, знал все заставы на молдавско–румынской границе, как свои пять пальцев, без маленького ноготочка на мизинце: одна застава у деревни Перерыта вышла за обрез моей карты и я автоматически дорисовал фломастером «яйцо», а в серёдку воткнул знак заставы.

Через три дня Витебская воздушно–десантная дивизия погранвойск КГБ СССР уже прибыла в Молдавию, чтобы своим присутствием «украсить» праздник под красивым названием «Мост из цветов», за которым скрывалось желание местных националистов снести государственную границу по образцу и подобию азербайджанцев полгода назад. В прессе и по телевидению нагнеталась националистическая истерия. На границе ожидался массовый десант из Кишинева и других городов Молдавии, Прибалтики и не только. По границе шастали активисты нацдвижения. На местных погранцов организовано тотальное психологическое давление.

Мы тоже не сидели без дела. Возле каждой заставы не то, чтобы напоказ, но и не скрываясь, устроили сражения по образцу римских фаланг. Благо, в дополнение к десантному снаряжению были выданы милицейские дубинки и щиты. Сначала у одних дубины – у других щиты, потом наоборот, а в завершение одни изображали неуправляемую толпу, вооружённую чем попало, а у других были и щиты, и дубины. Зрелище не для слабонервных. Тут же медбратья штабелюют пострадавших, мажут зелёнкой и накладывают повязки. Вопль и треск слышен за несколько километров. У активистов на глазах скучнели лица и пропадал романтический блеск в глазах. По–моему, они живо представили, что с ними будет, если прозвучит команда «Вперёд»! Нагловатые усмешки сменились испугом, а у некоторых и животным ужасом.